Текст книги "Три килограмма конфет (СИ)"
Автор книги: Нельма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 47 страниц)
– Ты серьёзно ни разу не слышала эти шутки про него? – удивилась Колесова с такой интонацией, словно я сейчас призналась, что впервые слышу о Достоевском. – Ну представляешь: первый класс, мы все мелкие такие букашки, выходим на крыльцо в ожидании кто родителей, кто бабушек, а Иванов вместе с братом – он выпустился как раз до тебя – прыг в такси и поехали. День, второй, третий, недели, месяцы. Кто над ними тогда только не прикалывался по этому поводу. А потом количество мажоров у нас в гимназии значительно возросло, и такие заскоки уже перестали кого-либо удивлять.
– Может, у него, например, отец в такси работает? – я пожала плечами, до сих пор не понимая, что в этом такого. А может быть, и правда не могла себе представить, уже привыкнув к постоянно провожающим или встречающим учеников шикарным машинам, по сравнению с которыми такси выглядело очень скромно.
– Тогда это точно самый богатый таксист Москвы, – хмыкнула она под весёлую трель звонка. – Так, Романова, ты, главное, сама ему ничего не говори – и всё обойдётся.
– Я и не собиралась. Если ты не заметила, это он меня тупой назвал, вообще-то, – слегка обиженно заметила я, пытаясь смириться с необходимостью ещё три урока сидеть рядом с нагло ухмыляющейся пороховой бочкой.
Я не люблю приключения. Мне не нравится быстро ездить на машине, смотреть вниз из окна выше третьего этажа, гулять в тёмных дворах вечерами, да что уж там, даже стоять рядом с курящей Риткой на заднем крыльце гимназии, постоянно думая о возможности вот-вот быть застуканной завучем. Мне совсем не сдался никакой адреналин, лишь бы всё шло спокойно, размеренно и предсказуемо, а меня никто лишний раз не трогал. И вообще, когда я нервничаю, начинаю есть много сладкого, а у меня и так наследственная склонность к полноте.
Но даже в жизни самых скучных и унылых людей вроде меня бывают такие переломные моменты, когда как-то невзначай получается влипнуть в передряги, надолго выбивающие из привычного ритма.
Шёл урок истории, и я с нескрываемым удовольствием наблюдала за мнущимся у доски Ивановым, лопочущим что-то нечленораздельное в ответ на чёткие и конкретные вопросы учителя. Он путал даты, имена и фамилии, последовательности событий, то и дело запуская пальцы в уже изрядно взлохмаченные русые волосы, а под конец и вовсе покраснел, что было очень хорошо заметно на светлой коже. И мне бы стоило проникнуться пониманием и жалостью, вспомнив, как недавно сама выглядела немногим лучше, но вместо этого, дождавшись его возвращения на место, я не смогла скрыть торжества от только что свершившейся справедливости.
– Ну ты и тупооооой, – прошептала я, склонившись ближе к его уху, а потому могла поклясться, что Максим вздрогнул от неожиданности, а спустя мгновение уже удивлённо глядел мне в глаза. Однако я чётко видела, как до него начинает медленно доходить смысл только что сказанного, как зрачки расширяются от злости, почти полностью скрывая ярко-голубую радужку, как он слегка прищуривается и снова начинает пугать этим простым, еле заметным движением.
Кажется, я только что сдуру развязала настоящую войну, в которой не имела ни одного шанса на победу.
Наташа, несомненно, услышавшая мою дурную выходку, громко и обречённо вздохнула, недвусмысленно давая понять, что она думала обо всём этом. Я и сама уже понимала, как сглупила, но сказанного не воротишь, и оставалось только с замиранием сердца ждать, чем всё обернётся.
– У меня просто плохая память, а у тебя, высшая ступень развития, мозгов не хватает, чтобы разогнуть обычный интеграл, и это уже никак не исправить, – прошипел в ответ Иванов, судя по пугающему огоньку в глазах, уже готовый придушить меня голыми руками прямо на этом месте. И я, кстати, с удовольствием сделала бы с ним то же самое.
«Пусть мои чувства будут взаимны» – загадывала я, залпом глотая шампанское вместе с пеплом под бой курантов и задувая свечи на свой день рождения. Но не о таких чувствах я мечтала, не о таких! Вселенная же очень точно выполнила запрос, а заодно щёлкнула меня по горделиво задранному носу, вместо чистой и вечной любви обеспечив, без сомнения, надёжным врагом на весь будущий учебный год.
========== Глава 3. Про экстремальные виды отношений. ==========
Есть люди, выбирающие экстремальную еду, путешествующие по миру только ради того, чтобы попробовать зажаренных пауков или кузнечиков, отведать рыбу фугу или мясо змеи.
Есть люди, предпочитающие экстремальные хобби вроде прыжков с парашютом, глубоководных погружений или путешествий по грозящим в любое мгновение осыпаться пещерам.
Есть люди, предпочитающие экстремальные удовольствия, сидящие на наркотиках или развлекающиеся на секс-вечеринках для фетишистов.
А есть я. И мне, кажется, нравятся экстремальные виды отношений. Иначе я больше ничем не могу объяснить, зачем на каждое сказанное мне слово с завидным упрямством продолжала выдавать в ответ сразу два, нарываясь на неприятности всё сильнее и сильнее, но, вопреки дрожащим от волнения рукам и болезненным спазмам в животе, всегда проявлявшимся от нервов, никак не останавливала начавшийся внезапно поединок то ли остроумия, то ли безрассудства.
Итак, в правом углу ринга Полина Романова, лёгкая весовая категория. Ноль выигранных ранее боёв, бессчётное количество проигрышей. Сильные стороны: повышенная раздражительность, оскорблённая гордость и внезапно стукнувший в голову азарт. Слабые стороны: склонность к внезапному появлению слёз в самый неподходящий момент.
В левом углу ринга Максим Иванов, тяжёлая весовая категория (если судить по росту, навскидку, под метр восемьдесят пять, и ширине его плеч). Не важно, сколько выигранных боёв, если он явно не собирался проиграть в текущем. Сильные стороны: феноменальная способность вывернуть слова соперника против него же. Слабые стороны: смертен.
Хотя, не удивилась бы, если бы и после смерти он стал призраком, продолжившим по ночам засыпать меня оскорблениями, так что шансов выйти из этого боя с достоинством оставалось мизерно мало.
– Вам ещё не надоело? – вопрошала у меня Марго, эффектно затягиваясь тонкой длинной сигаретой, надо признать, очень эстетично смотревшейся в её тонких пальцах. Она выпускала дым колечками (когда и где только успела научиться?) и глубокомысленным взглядом смотрела в затянутое пушистыми светло-серыми тучами осеннее небо. Если бы я умела рисовать, обязательно бы захотела передать этот момент – до того он был завораживающим. Настолько, что мне удалось забыть о заданном только что вопросе, так и оставшемся без ответа.
– Наташ, как ты вообще это терпишь?
– А я говорила, между прочим, чтобы Поля не ввязывалась в это.
– Я не поняла, вы вообще на чьей стороне? – возмущённо спросила я, переводя взгляд с Риты на Нату, при каждом удобном случае заводивших свою шарманку про моё глупое поведение. Ну да, глупое, да, говорили мне не поддаваться на провокации, но дело уже сделано, и теперь мне отчаянно хотелось найти хоть один способ прекратить этот спектакль, привлекающий слишком много нежелательного внимания. А вот выслушивать очередные нравоучения совсем не хотелось.
– Да ладно тебе, Полина. Везде же можно найти свои плюсы. Ты внезапно стала очень обсуждаемой персоной, – хихикнув, заметила Колесова, внезапно сменившая меня на посту главной паникёрши: сегодня именно она нервно озиралась по сторонам, каждый шорох воспринимая как предвестника приближения учителей или охранника.
– Кстати, да! Слышала я, как Мистер Идеал сегодня обсуждал вас со своим другом, – охотно подтвердила Рита, заставив меня замереть с открытым ртом. Сам Дима Романов вдруг снизошёл до обсуждения моей скромной личности? Возможно, ради этого стоило второй день терпеть нападки самовлюблённого Иванова.
– Ты серьёзно? Он обсуждал? – с надеждой в голосе переспросила я, мысленно растекаясь по влажному после дождя асфальту ещё одной лужицей, источающей счастье и умиротворение.
– Так, Поля, приди в себя! – командным голосом рявкнула на меня Натка, по-видимому, наконец решив включить опцию ярой феминистки и борца за права женщин, непременно активировавшуюся при каждом упоминании вслух Романова. Странно, и даже слегка обидно, что на выходки Максима её боевой дух почему-то не распространялся, и меня всё чаще посещали догадки, не могло ли это быть связано с её тщательно скрываемой от нас симпатией к этому мерзавцу?
По большому счёту, если откинуть моё предвзятое отношение из-за моментально вспыхнувшей между нами неприязни, Иванов мог быть чертовски обаятелен и имел свой собственный клуб почитательниц, наверняка не удостоившихся, в отличие от меня, чести за неполные два дня оказаться трижды названной тупой, а четыре раза – идиоткой (да, это тоже было очень глупо, но я считала – чтобы не отставать). Вообще-то звание капитана футбольной команды уже обеспечило бы ему фанаток, даже окажись он страшным до безобразия. Увы, он совсем не был страшным (что сыграло бы мне на руку в нашей маленькой войне), даже напротив, выделялся довольно смазливой для парня внешностью с правильными чертами лица, большими глазами и достаточно пухлыми губами. Хотя я искренне считала его внешний вид не имеющим никакого значения, тогда как по поведению он ушёл чуть дальше австралопитека.
Вот Дима никогда бы не стал срывать злость на первом встречном, а ещё не позволил бы себе обзывать девушку. Потому что Дима умный, воспитанный и настоящий джентльмен, а не вот такое быдло, как Иванов.
И словно в подтверждение этих мыслей, в дверях кабинета я столкнулась с Романовым, как обычно обворожительно улыбающимся и, как мне посчастливилось заметить, ещё и превосходно пахнущим чем-то терпко-пряным с ярко выраженными нотками муската. Он галантно пропустил вперёд нас с Наташей, настойчиво тыкающей меня пальцем в бок и мешающей получить настоящий оргазм от всего происходящего.
– Поля, не веди себя как дура, – шикнула на меня Колесова, но я уже не могла перестать улыбаться и мечтательно хлопать глазами, возможно, слишком откровенно провожая взглядом свой Идеал, присевший на край парты рядом со Светкой. И почему только всем стоящим парням нравятся гламурные стервы?
– Ничего не могу с собой поделить, Наташ, – только и развела руками я и тут же застыла от удивления перед нашим столом, выглядящим неожиданно опустевшим. – А ты посмотри… Жизнь-то, кажется, налаживается!
Мечты всё же имеют свойство сбываться, когда совсем перестаёшь этого ожидать, ведь Иванов внезапно испарился.
***
Всё, что тебя касается,
Всё, что меня касается,
Всё только начинается, на-чи-на-ется!
Ритка стояла на подоконнике, пританцовывая под незамысловатую мелодию, и курила в открытую настежь форточку, пока мы с Наташей недовольно фыркали, понимая, что давно уже пропахли сигаретами наряду со всей её комнатой, затянутой лёгким белёсым дымком. Мы сидели на кровати, вся стена вдоль которой была сплошь покрыта подколотыми к обоям открытками, страницами со стихами, судя по виду, варварски вырванными прямо из книги, и распечатками с чёрно-белыми фотографиями, нелепо выглядевшими на обычных листах А4. Содержание стенки менялось так же быстро и внезапно, как приходили и уходили очередные увлечения Анохиной, больше смахивающие на идеи-фикс у человека с явным расстройством психики. Но я уже привыкла, да и научилась видеть в этом непостоянстве своё особенное очарование, как во всём образе подруги, изящной, хрупкой, невесомо-воздушной.
Марго жила с бабушкой, мать навещала её изредка по выходным, в свободное от работы время, а старшая сестра уже училась в колледже и переехала в общагу, объяснив свой поступок рациональным и в то же время слегка абсурдным желанием «тусить сколько влезет, а не до отбоя в девять вечера». А вот Риту установленные в доме правила ничуть не смущали, тем более, пожилая и глуховатая Зинаида Васильевна в упор не чувствовала, как из-под двери любимой внученьки тянет табаком, вонь от которого разносится по всей квартире.
Я обожала посиделки именно у Анохиной, считая их самыми душевными и при этом безбашенными, потому что только здесь никто не мог внезапно заглянуть в комнату и прочитать лекцию о том, что нельзя есть торт прямо из упаковки столовыми ложками, развалившись втроём на кровати перед ноутбуком, или что не стоит устраивать домашнюю версию караоке, подвывая как мартовские коты под все звучащие из колонок песни, и уж тем более плохая идея пытаться играть в волейбол на десяти квадратах, половина которых уже заставлена мебелью. А ещё здесь можно свободно говорить о чём угодно, не опасаясь быть подслушанными бдительными родителями.
– Ритка, это что за порнография? – хихикнула Наташа, указывая на одну из распечаток на стене: чёрно-белое сплетение двух голых тел на кровати.
– Это называется искусство. Тебе бы стоило смотреть больше авторского кино и развивать своё чувство прекрасного, а не только учиться руками да ногами махать, – беззлобно парировала Марго, ловко спрыгивая с подоконника. – Поль, ты в курсе, что Наташа у нас пойдёт на борьбу с понедельника?
– Она на неё уже несколько месяцев ходит.
– Нет, я говорю о факультативе при гимназии, который будет вести лично… та-дада-дам… – Рита побарабанила пальцами по столу и сделала эффектную паузу, пока внезапно притихшая Колесова угрюмо уставилась себе на колени, – наш Евгений Валерьевич!
– Боюсь, Ната, тебе там не понравится, – со смешком заметила я, – придётся долго ждать очереди из других девушек, желающих, чтобы наш обожаемый физрук поскорее опрокинул их на маты.
– Да ну вас, дуры, – Наташа хоть и нахмурилась, но всё равно посмеялась вместе с нами, понимая, что моя шутка была слишком близка к реальности.
Евгений Валерьевич мог бы по праву выиграть конкурс на звание самого лучшего учителя года (исключительно по мнению учеников, конечно же). И если женская половина гимназии с первого взгляда полюбила его за красивый рельеф мышц под футболкой, озорной взгляд изумрудных глаз и ямочку на подбородке, то мужская часть – за непредвзятость, чувство юмора и возрождение в стенах гимназии всех видов спорта. Под его чутким руководством команды школы по футболу и волейболу наконец вышли сначала на районные, а потом и городские соревнования, сделав физрука настоящим героем в наших глазах.
– И вообще, это не борьба, а основы самообороны. Тебе бы, Рита, стоило не только смотреть кино и развивать своё чувство прекрасного, – передразнила Колесова, – и я очень надеюсь, что это будут стоящие занятия, а не наплыв томно поглядывающих на физрука девчонок. Хватит с меня Поли, только что слюни не пускающей при виде Романова.
– Сердцу вообще-то не прикажешь. Ничего не могу с собой поделать, – пожала я плечами, не успев по привычке сделать вид, что мне обидно. На самом деле я давно уже собиралась с силами, никак не решаясь озвучить давно пришедший в голову вопрос: – А расскажите мне что-нибудь компрометирующее об Иванове, а?
Я уже давно успела заметить, что они всегда были в курсе всех происходящих событий и знали обо всех гулявших в стенах гимназии сплетнях и слухах. Колесова и Анохина могли без запинки рассказать про каждого учащегося нашей параллели всю подноготную, включая профессию родителей, средний балл в аттестате, музыкальные пристрастия или место первого поцелуя (а порой и не только поцелуя, но в такие моменты я включала истинную дочь своей сверхзанудной гиперправильной суперинтеллигентной мамы и делала вид, что не слушаю и мне не интересно). Наверное, в первую очередь такая осведомлённость – заслуга именно Марго, подбирающей подход к любому человеку легко и быстро, словно она за пазухой носила целый набор универсальных отмычек для каждого встречающегося сердца. Наташа, как достойный антагонист своей подруги и внешне, и по характеру, за те же несколько минут общения могла заработать себе врага на долгие годы. А я пользовалась возможностью просто прятаться за их эффектными амплуа и не привлекать к себе внимание.
– Опять у тебя одни парни на уме! Романова, ну ты даёшь! – рассмеялась Ритка, снова доставая из пачки сигарету и будто не замечая наших недовольных в связи с этим взглядов. Если так будет продолжаться и дальше, к концу года мы дружно заработаем рак лёгких.
– И всё же? – наседала я, совершенно не собираясь сдаваться на этот раз. Пусть сегодня удача оказалась на моей стороне и Иванов досрочно покинул поле боя, завтра он наверняка решит отыграться, а у меня уже заканчивались идеи для ответных оскорблений. Конечно, оставался ещё вариант просто не реагировать и не отвечать, но с каждым своим ехидным замечанием этот придурок бесил меня всё сильнее, и я просто не могла сдержать рвущуюся изнутри ярость, пульсирующую в висках и подталкивающую к очередным опрометчивым поступкам, лишь бы тоже вывести его из себя.
– Ой, да обычный он. Куда-то ходит, что-то делает, ни с кем толком не общается, кроме Славы. А Слава по памяти цитирует Маленького принца на французском, представляете? Жаль, он не в нашем классе, – Анохина блаженно закатила глаза, ударившись в воспоминания о любимом своём произведении, да ещё на ныне самом любимом языке, а я вдруг очень чётко осознала, что не получу от них ответов на свои вопросы.
Я продолжала обсуждать вместе с ними разную чепуху, смеяться и даже искренне веселиться, но странное чувство повисшей в воздухе тайны, окутывающей упорное молчание подруг, засело внутри маленьким въедливым червячком, никак не дающим покоя.
========== Глава 4. Про унизительные ситуации. ==========
Утро следующего дня встретило меня грозой с проливным дождём, первым уроком ненавистной математики в расписании и угрюмым лицом Иванова, вопреки всем надеждам уже сидящего за моим столом. Вообще-то за прошлый вечер я успела придумать несколько неплохих приветствий, пропитанных ядом, но теперь хватило одного взгляда на его плотно сжатые губы и нахмуренные до глубокой морщинки на лбу брови, чтобы оставить крутящиеся на языке колкости при себе. Я, в отличие от этого придурка, не собиралась добивать человека, которому явно плохо.
– Р-романова Полина, к доске. Посмотрим, что вы з-запомнили с прошлого урока, – мне снова, по уже сложившейся традиции, хотелось сквозь землю провалиться от слов учителя, что-то быстро дописывающего мелом на доске. Ведь всё, что я запомнила с прошлого урока, – это откровенно смеющаяся надо мной Светка, обидная реплика Максима и ощущение собственной неполноценности, тут же навалившееся с новой силой.
Я долго пыталась выйти в проход, протиснувшись между соседним столом и придвинутым почти вплотную к нему стулом с вальяжно раскинувшимся Ивановым. Уж очень демонстративно он не замечал моего пыхтения и даже не подумал о том, что необходимо сдвинуться и освободить дорогу. Спустя какие-то секунды замешательства, показавшиеся мне отвратительно долгими, я всё же смогла включить мозги и выйти со стороны Наташи, напоследок поймав её грустный, полный не озвученной вслух поддержки взгляд.
В этот раз я просто стояла и ждала, когда же Олег Юрьевич позволит отмучиться и вернуться на своё место. Множественный шёпот с ближайших парт только отвлекал, окончательно сбивая с толку, поэтому я терпеливо молчала, не пытаясь изобразить попытку решить написанное уравнение, как два дня назад, а просто записывая всё со слов явно раздосадованного учителя. Зато мне удалось выполнить почти нереальную задачу, поставленную перед собой, и ни разу не взглянуть в лица ни одного из сидящих в кабинете учеников. На протяжении всего своего позора я изучала рисунок на светло-коричневом линолеуме.
Квадрат, кружок, две завитушки, соединяющиеся почти в сердечко; объёмный крестик в углу, ещё один квадратик.
– Вот это да! Кажется, скоро ты деградируешь обратно до обезьяны, – заметил Иванов, встречая меня на обратном пути настолько счастливой улыбкой, что хотелось с размаху залепить ему по лицу. Снова стало очень обидно, особенно от мысли о том, как каких-то полчаса назад я по доброте своей пожалела этого говнюка и упустила шанс наконец первой нанести удар.
– Надеешься, что кто-нибудь опустится до твоего уровня? – я постаралась задрать нос повыше, надеясь, что это выглядит достаточно высокомерно, хотя алеющий на щеках румянец стыда после очередного оглушительного провала на уроке наверняка сводил на нет все попытки казаться хладнокровной и непробиваемой. – Сомневаюсь, что кто-то ещё сможет деградировать настолько, чтобы швыряться землёй с тобой за компанию.
Бинго! Иванов развернулся ко мне мееееедленно, по-театральному эффектно (чёрт бы побрал эту Ритку с её порывами к нашему культурному просвещению, из-за которого мне уже однажды показалось красивым поплакать на стадионе под дождём), и уставился на меня глазами маньяка-психопата, вечерами расчленяющего ни в чём не повинных девушек у себя на кухне. Вообще-то, от страха я еле смогла сглотнуть слюну и как могла вжалась в Наташу, не желавшую протянуть мне руку помощи, а, напротив, больно пихающуюся в бок своим костлявым локтем, но я всё равно старалась казаться бесстрашной и отвечала своему сопернику, не отворачиваясь, прямым и слегка вызывающим взглядом.
– Зато вас, идиоток, любительниц поплакать у всех на виду и надавить на жалость, десятками насчитать можно.
– На чью ещё жалость, дебил? На твою, что ли? Не слишком ли высокого ты о себе мнения, а? Да я даже знать тебя не знала, пока ты сам ко мне не прицепился!
– Целый год таскаешься на все тренировки и матчи, но знать меня не знала, серьёзно? – радостно ухмыльнулся Иванов, заметив, как я нахмурилась, очень глупо попавшись на лжи. Нужно было молчать, с самого начала всей дурацкой ситуации просто делать вид, будто меня это не касается, ведь до этого всегда успешно выходило прикидываться глухонемой при любом возникающем конфликте. – Нельзя же быть настолько непроходимо тупой.
– Как это нельзя? У тебя же получается! – довольная собой, я только отмахнулась от дёргающей меня за рукав Колесовой, совсем чуть-чуть злясь на неё, обычно рьяно встающую на мою сторону, но только в последние дни внезапно решившую придерживаться не свойственного ей нейтралитета.
– Р-Романова! – рявкнул учитель так неожиданно и громко, что я подскочила на месте и испуганно вцепилась пальцами в край стола. Теперь до меня дошло, почему вот уже пару минут подруга так настойчиво дёргала меня, призывая то ли замолчать, то ли хотя бы обратить внимание на крайне недовольного Олега Юрьевича, долго наблюдавшего за нашими беззастенчивыми перешёптываниями, прежде чем дойти до точки кипения. – Соб-б-брала свои вещи и быстро п-поменялась местами с Кутяпкиной!
– Редкостная дурааааа, – протянул мне в спину Максим, пока я, начиная психовать, истерично, дёргаными движениями собирала со стола свои вещи, случайно (а может и не очень) толкнув его в плечо. С другой стороны, такая показательная злость была хотя бы лучше слёз, которые, я чувствовала по защипавшим векам и напряжению в переносице, начинали медленно подступать к глазам.
– Козёл ты долбанутый, – злобно бросила я, запнувшись о его вытянутые ноги и еле удержав равновесие, ведь сначала мне даже показалось, что он специально пытался поставить подножку. Хотелось громко разреветься от обиды, поэтому мне было совсем плевать, как громко прозвучали последние слова, долетев, без сомнения, до слуха всех находившихся в кабинете.
***
Я даже не удивилась, что пересадили меня за парту именно к противненько улыбающейся Светке, так демонстративно отодвинувшейся подальше, словно она запачкалась бы от любого мимолётного соприкосновения. Странно, но первым делом я обратила внимание, как приятно от неё пахло, приторно-клубнично; сначала этот аромат вызвал прилив аппетита, отозвавшийся неприятными спазмами в желудке, не получившем положенного завтрака из-за желания утром поспать лишние полчасика, но спустя примерно десять минут невыносимо разболелась голова, буквально разрываясь изнутри от запаха, заполняющего собой всё пространство вокруг, каждый рецептор, каждую клеточку моего тела. Был в этом и объективный плюс: если она продолжит выливать на себя столько же духов, то есть шанс, что совсем скоро Дима всё же расстанется с ней, не в силах терпеть постоянные приступы мигрени.
Светка, к сожалению, очень уж красивая: загорелая, с густыми каштановыми волосами, убранными в такой небрежный хвост, над созданием которого мне пришлось бы попотеть часа так два, а ещё с вычурным макияжем и длиннющими, явно не натуральными ресницами, совсем её не портящими, даже напротив, идеально дополняющими образ «знойной брюнетки» с томным взглядом и манерами роковой соблазнительницы.
Наверное, несложно догадаться, как сильно я ей завидовала; с удовольствием примерила бы на себя и нормальный рост с длинными ногами, и обожание, с которым её силуэт провожали взглядом мальчишки. Светка училась в математическом классе, а в моём, гуманитарном, была Таня, с выжжено-белыми волосами и пристрастием к вульгарной ярко-розовой помаде, но всё равно, блин, красивая, как ни посмотри; а в лингвистическом блистали Катя и Марина, единственные из всех знакомых мне сверстников помешанные на брендах, лейблах, логотипах и прочей совершенно бесполезной ерунде, свидетельствующей о шикарной жизни.
Вместе с подругами я смеялась над всеми этими самопровозглашёнными королевами, но вряд ли долго бы раздумывала, имея возможность вдруг поменяться с любой из них телами. Потому что мне от природы не досталось ничего, что позволило бы выделиться среди остальных. Светло-русые прямые волосы чуть ниже лопаток не спадали красивыми локонами, зато быстро электризовались от синтетической ткани форменного пиджака, бледная и тонкая кожа легко краснела, с лихвой выдавая весь спектр моих эмоций, от смущения до сильной злости, голубые глаза не обладали никаким особенно великолепным оттенком, и только достаточно пухлые, красивой формы губы можно было бы назвать достоинством внешности без идущих следом бесконечных «но».
Грех жаловаться, ведь я совсем не была уродиной, но вот незадача – и красавицей тоже. Просто никакая. Бледная. Непримечательная. Я могла бы, пожалуй, раз двадцать за один лишь час попасться на глаза человеку и при этом остаться незамеченной. По крайней мере, в случае с Димой всё происходило именно по такому сценарию.
Начавшаяся перемена ознаменовала собой сразу два последовательных события. Во-первых, покидая кабинет, Олег Юрьевич уточнил, что он предупредит остальных учителей, чтобы те не позволили нам с ни в чём не повинной Кутяпкиной поменяться местами обратно до окончания учебного дня. Во-вторых, когда я, расстроенная и злая от вызванной духами Светки головной боли, уже было собралась выйти проветриться в коридор и заодно от души поворчать на почти предавшую меня Натку, на пороге показался лучезарно улыбающийся Романов, по традиции пришедший поворковать со своей девушкой.
Попахивает мазохизмом, но я в тот же момент словно приросла к стулу, бесцельно скользя взглядом по исписанным мелким почерком листам своей тетради и тщательно вслушиваясь в омерзительно-сопливые нежности, нашёптываемые на ухо наигранно хихикавшей Светке. Конечно, если бы Дима порол такую же чушь именно мне, у меня бы, наверное, сердечко остановилось от восторга, но со стороны это звучало так ужасно, что я продолжала сидеть и ловить каждый звук. Вот уж и правда, редкостная дура.
– Очень неожиданно увидеть Полину, сидящую здесь, – сказал он своим ласковым, вкрадчивым голосом, и я опешила от неожиданности, несколько раз повторила его фразу про себя, пытаясь убедиться, что правильно всё поняла и он имел в виду именно меня, хотя в нашей параллели не было больше никого с таким именем. До сих пор не веря собственному счастью, я решилась повернуться к нему, тут же поймав заинтересованный взгляд маняще-тёмных глаз.
Всё внутри меня обрывалось, переворачивалось, взрывалось и дрожало от счастья и одновременно дикого страха испортить волшебный момент, первый настоящий шанс завести диалог с парнем моей мечты, внезапно заметившим моё существование в стенах одной с ним школы спустя всего-то год.
– Её пересадили, потому что они с Максимом прямо среди урока собачились, – насмешливо вставила Светка, пока я судорожно пыталась выдавить из себя хоть какие-нибудь слова, завороженно разглядывая как никогда близко стоящего ко мне Диму. Зрелище оказалось настолько увлекательным, что я даже толком не смогла разозлиться, что обо мне начали разговор в третьем лице в моём же присутствии.
– Серьёзно? С Ивановым? – искренне удивившись, переспросил Мистер Идеал, продолжая настойчиво смотреть прямо в глаза, словно пытался вытянуть из меня хоть какой-нибудь ответ, чем только сильнее смущал.
– Ему бы стоило умерить свой гонор, – наконец смогла произнести я, при этом неосознанно оглянувшись назад, исключительно из инстинкта самосохранения убеждаясь, что Иванова уже нет в кабинете. Конечно, он наверняка побежал к своему другу Славе, в эти паршивые дни неожиданно совмещённых уроков успевшему произвести фурор в лингвистическом классе и покорить Марго своим парижским диалектом (под которым, зная подругу, помимо особенностей французского произношения могли подразумеваться и огненно-рыжие волосы, и веснушки, и даже что-нибудь не укладывающееся в рамки приличия или с трудом влезающее в штаны).
– Да, с этим не поспоришь, – кивнул Романов и тихо рассмеялся. Смех у него был низкий, с приятной хрипотцой, очень волнующий и даже, пожалуй, возбуждающий.
И пока я в своей голове подбирала второй десяток восторженных эпитетов ко всему, касающемуся личности Димы, Светка успела перехватить его внимание обратно, вцепившись наманикюренными пальчиками в воротник рубашки и привлекая к себе для поцелуев. И чёрт бы с ней, потому что у меня, кажется, впервые за последние два года появилась та самая отчаянно желаемая маленькая искорка надежды на чудо.
***
Я сгорала от нетерпения в ожидании окончания уроков, усиленно прокручивая, в каких именно выражениях буду рассказывать подругам о своём разговоре с Димой. Это для нормального человека те жалкие две фразы, сказанные друг другу, не значили бы ровным счётом ничего, но для меня они стали чем-то невероятным и недосягаемым. Столько времени я пыталась хоть как-нибудь обратить на себя его внимание, и именно в тот момент, когда уже смирилась с неудачей и готова была окончательно махнуть рукой на бесперспективность своей детской влюблённости, он внезапно решил проявить заинтересованность, вышибив меня из равновесия на весь оставшийся день.
К сожалению, мне не удавалось забыть ещё и о том, благодаря кому моя мечта вдруг начала исполняться. Иванов, к счастью, полностью игнорировал меня на переменах, не пытался задеть, завести разговор или подкинуть очередную шуточку, что казалось очень странным, ведь именно тогда у него появлялась великолепная возможность продемонстрировать всем желающим, насколько легко получится меня унизить. Поэтому я внутренне напрягалась, стоило ему только оказаться где-то поблизости, так и ожидая подлого удара в спину наподобие того броска землёй, до сих пор вызывающего крайне неоднозначную реакцию, от глупого смеха до чувства глубоко уязвлённого самолюбия.
