Текст книги "Три килограмма конфет (СИ)"
Автор книги: Нельма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 47 страниц)
Снова три дня. Целых три дня вынужденной разлуки пройдёт с сегодняшнего вечера и до момента отъезда моих родителей. Семьдесят два часа, в течение которых мы в лучшем случае сможем обмениваться сообщениями или созваниваться на несколько минут, чтобы не вызвать дополнительных подозрений у моей мамы, и без того настаивающей на том, чтобы я провела праздники с кем-нибудь из родственников или позвала в гости бабушку. А мне хотелось провести этот Новый год именно с родственной душой, к которой так тянулось и моё сердце, и мои руки, и мои губы.
– Хорошо, давай попробуем, – моё нерешительное бормотание потонуло у него в груди, в которую я уткнулась носом, не желая снова демонстрировать собственную трусость, так легко читающуюся на лице.
– Всё будет хорошо, Полин. Обещаю.
***
Возможно, понятия слова «хорошо» для нас с Ивановым разнились так же сильно, как и соображения по поводу того, какой вид одежды можно считать праздничным. Например, я не находила ничего хорошего в том, что пока мы выискивали свободные места в явно переполненном актовом зале, вокруг него то и дело крутилась ненавистная мне Марина, а где Марина – там и Катя, и томно хлопающая нарощенными ресницами Светка, и презрительно кривящаяся Таня. Полная компания местных звёзд, одна краше другой, в вызывающе облегающих фигуру платьях и с такими причёсками, которым и соискательницы Оскара бы позавидовали.
Парни смотрели на них, только что шеи при этом себе не сворачивая. В переполненном людьми помещении я, конечно, не смогла бы этого заметить, но с утра уже успела оценить, какими взглядами провожали мои одноклассники виляющие вдоль кабинета бёдра Тани Филатовой, упакованные в короткое и блестящее чёрное платье. Тогда это было немного забавно. По крайней мере, скорее смешно, чем завидно.
Но когда все эти бёдра и декольте маячили прямо перед Максимом, меня начинало выкручивать от злости и обиды, хотя разумных причин этому не было. Подумаешь, стоял рядом с ними. Подумаешь, выслушал крашеную сучку Марину и что-то ей ответил, ухмыльнувшись. Подумаешь, она села на стул рядом с ним и, не теряя времени, придвинулась поближе, почти вжавшись своим плечом в его. Благо, высокий рост позволял ей быть почти наравне с ним. Высокий рост и длинные стройные ноги. Даже с другого конца зала я видела, как подол её платья сполз наверх, открыв всем желающим полный вид на те самые ноги с острыми коленками.
– Полин, иди сюда! – позвали меня одноклассницы, указав на свободный стул в одном с ними ряду. Одними губами я сказала «спасибо» и села на внезапно оставленное мне место, не сумев как следует оценить их внезапный дружеский порыв.
Ревность разъедала моё тело кислотой, шипела и пенилась, без труда растворяла ноющую от боли кожу, размягчала ткани и вскрывала вены, выжигала всё вплоть до истончившихся костей. Вот-вот, лишь несколько секунд, несколько грубых и царапающих вдохов, и я просто осяду на пол лужей дымящейся алой жижи с противным металлическим запахом.
Мне хотелось разреветься и убежать с этого праздника прямо сейчас, немедленно, но вместо этого я снова обернулась, нарушив данное лишь парой секунд ранее обещание не смотреть в ту сторону. Максима на прежнем месте уже не было.
Я уверяла себя, что мне плевать. Уверяла, что не буду его искать, и никуда я с ним больше не пойду, и больше не буду такой наивной дурой, чтобы поверить в искренний интерес парня вроде него к обычной серой мыши, тем более, когда рядом разгуливают девушки красивые, богатые и знаменитые, не доставляющие хлопот и готовые сами проявлять инициативу.
Сидящие позади парни говорили полушёпотом, но брошенное мечтательным тоном и встреченное согласными возгласами «вот я бы Светку поимел» всё равно резануло прямо по живому, углубив только что вскрытую рану.
Потому что мне никогда не стать привлекательной, яркой и сексуальной. Не будоражить воображение и не быть участницей эротических фантазий Максима, не почувствовать себя по-настоящему желанной девушкой. Я жалкая, неуверенная в себе маленькая девочка, своим поведением способная вызвать только лишь сострадание и сочувствие.
В глазах всё расплывалось от выступивших слёз, но знакомую светлую макушку я узнала сразу. Иванов как ни в чём не бывало сидел на несколько рядов ближе к сцене и разговаривал с тем самым пареньком Витей, активно жестикулируя и улыбаясь. И мне впервые не хотелось оказаться рядом с ним. Напротив, захотелось сбежать и больше никогда, ни за что на свете не встречаться, вычеркнуть последние несколько дней из собственной памяти, выдрать его из сердца, даже понимая, что после от меня уже мало что останется. Он забрался везде, проник так глубоко, что проще сразу умереть, чем избавиться от этой напасти.
>> Полин, всё нормально? На тебе совсем лица нет.
>> Тебя кто-то обидел? Что-то случилось?
>> Полин, я видел, как ты только что смотрела на телефон. Ответь мне.
С каждым новым сообщением от него я всё глубже тонула в вязкой субстанции, липкими объятиями засасывающей в воронку отчаяния. Я не понимала, что теперь делать, как всё ему объяснить, как вообще с ним разговаривать после своего недавнего озарения. Зачем обманывать и обманываться? Из этого ничего не выйдет.
<< Нет, ничего. Мне нужно будет уйти домой сразу после спектакля. Извини.
>> Тогда выйдем прямо сейчас. На пять минут, никто не хватится.
И прежде, чем я успела отправить ему наспех придуманный отказ, Максим соскочил с места и, быстро пробравшись к проходу, уверенно двинулся на выход из зала.
>> Жду тебя через десять минут на прежнем месте, Поль.
>> Если ты не придёшь, то я вернусь и унесу тебя на руках прямо при всех, так и знай.
Спектакль был отыгран примерно наполовину, когда положенные десять минут истекли. Меня успокаивало лишь то, что за это время ещё несколько учеников спокойно покинули зал, никем не остановленные и вроде бы не замеченные толпой. И несмотря на то, что я категорически не хотела идти к нему и объясняться, ноги сами подняли меня со стула и понесли в том направлении, куда уже привыкли стремиться на каждой из перемен.
Максим перехватил меня раньше, чем я успела завернуть за угол, застав врасплох. Наверное, из-за этого я не смогла ничего возразить и просто стояла, не шевелясь, пока он приближался, хватал меня за запястья, сжимал их до боли сильно и пытался заглянуть мне в глаза, до дрожи пугая своим взглядом, опасно блестящим в холодном синеватом свете луны.
– Что с тобой случилось? – сквозь зубы процедил он, явно стараясь сдерживать себя и не поддаваться эмоциям. Но по его ледяному тону, по напряжению в окаменевшем теле, по широко раздувавшимся при дыхании ноздрям я понимала, насколько он сейчас зол. Раздражён, взбешён, вне себя от ярости.
– Всё слишком быстро. Я не хочу так, – пролепетала я, попытавшись отступить от него на шаг назад, но он дёрнул меня, прижав почти вплотную к себе. – Отпусти.
– Нет, – злобно гаркнул Максим и неожиданно отпрянул, высматривая кого-то на лестнице за моей спиной.
И тогда я тоже услышала цокот каблуков по каменным ступенькам, который с каждой секундой становился всё более чётким и громким.
Кто-то шёл прямо к нам.
Комментарий к Глава 24. Про губительную ревность.
Дорогие читатели, по некоторым семейным обстоятельствам выход следующей главы может слегка затянуться. Но, сами понимаете – от реальных проблем никуда не скрыться.
Если кто-то вдруг ещё не знает, у меня есть отдельный сборник драбблов по отношениям Риты и Славы:
https://ficbook.net/readfic/9587474
Приятного всем прочтения и спасибо за ваши потрясающие отзывы!
========== Глава 25. Про то, как эмоции одерживают верх над разумом. ==========
За какие-то доли секунды я успела распрощаться с местом в гимназии, благосклонностью родителей, перспективами на поступление в хороший институт и надеждами на счастливое будущее.
И пока я мысленно проводила собственные скромные похороны, Иванов явно занимался более полезными делами: оглядывался по сторонам и пытался оценить ситуацию.
– Идём, – шёпотом приказал он, заталкивая меня первой в одну из ближайших дверей. Пока глаза пытались привыкнуть к темноте, я чувствовала себя абсолютно беспомощной, покорно подчинялась его воле и ладоням, крепко обхватившим меня за талию и запихнувшим в какое-то пугающе тесное пространство, где мне пришлось оказаться зажатой между слегка шершавой на ощупь стеной и его телом.
Когда до меня наконец дошло, что мы спрятались в кабинке туалета, захотелось долго и истерично смеяться. Шагов больше не было слышно: в коридорах, в отличие от лестниц, на полу лежал линолеум, гасивший все звуки, а потому мы даже примерно не могли представить, где сейчас находится владелица каблуков. Например, не поджидает ли нас у входа.
Тихий скрип и щелчок известили меня о том, что Максим запер нас на щеколду. Мне наконец удалось разглядеть очертания его фигуры, в кромешной тьме казавшейся пугающе огромной: он стоял спиной ко мне, упираясь лбом в дверцу кабинки, и плечи его поднимались и опускались в такт тяжёлому, глубокому дыханию. Не сразу сообразив, что собираюсь сделать, я подняла руку и положила ладонь ему на спину, по привычке собираясь погладить и успокоить его.
Секунда, и я резко отдёрнула руку, ощутив, как подушечки пальцев горят огнём никуда не исчезнувшей из него ярости. Это было больно. Удивительно, но в разы больнее, чем позволять непрошеной ревности раздирать своё тело в клочья.
Он разворачивался медленно, аккуратно, пытаясь не задеть меня в мизерном пространстве кабинки, в то время как мне снова хотелось рыдать. Я совсем перестала понимать саму себя. Не могла разобраться, что именно чувствую, что хочу сделать и что сделать должна из соображений того, как надо. Со всей силы вжималась спиной в стенку, закрывала глаза и мечтала исчезнуть отсюда до того, как он снова заговорит. Потому что всего парой слов он может уничтожить меня – вот единственное, в чём не приходилось сомневаться.
Знакомое тепло мягко коснулось губ. Его дыхание. А следом и его губы, прижавшиеся к моим медленно и неуверенно, с опаской, будто он спрашивал разрешения сделать то, о чём молило всё внутри меня. И я сама подалась навстречу, принимаясь целовать его жадно и настойчиво, с отчаянием и страхом думая о том, что это может быть наш последний поцелуй.
Эта странная, страшная, пронзающая насквозь мысль стучала в висках, пока мы, как два диких заигравшихся зверька, покусывали, облизывали губы друг друга, встречались языками и тут же разбегались прочь, еле успевали делать быстрые, поверхностные глотки воздуха и, задыхаясь, всё равно не останавливались. Мои пальцы зарывались в его волосы и спускались вниз, поглаживали шею, слегка надавливали ногтями под воротничком рубашки. И мне так хотелось прижаться к нему ближе, так близко, чтобы нас ничего и никогда больше не смогло разъединить.
Его ладони привычно лежали на моей талии, большие пальцы чуть поглаживали рёбра, а мне было так жизненно необходимо, чтобы они скользили по телу, чтобы он трогал меня, прикасался ко мне. Мне хотелось почувствовать себя по-настоящему желанной.
Положив руки ему на плечи, я сама прижалась вплотную, так быстро и резко, что наши тела почти ударились друг о друга. Уютное тепло мужских ладоней тут же исчезло, оставив меня в недоумении и разочаровании, и он почти сумел снова от меня отодвинуться, уперевшись ладонями в стену за моей спиной. Но, инстинктивно подавшись вперёд в поисках столь необходимой близости, я прислонилась к нему животом и испуганно вздрогнула, почувствовав его эрекцию.
Вжавшись обратно в стенку, я колебалась несколько секунд. Пыталась привести мысли в порядок, но они разлетались стаей испуганных птиц, уносящихся прочь от бьющего набатом пульса. Хотела что-нибудь сказать, но не находила подходящих слов, чтобы выразить хоть малую часть захлёстывающих меня эмоций.
Я любила его. И хотела его. А что ещё было настолько же важно?
Мои пальцы трусливо дрожали, приподнимая край его футболки. Закусив губу, я завороженно наблюдала за игрой силуэтов в темноте, словно сторонний зритель упиваясь видом того, как маленькая ладонь ныряет под ткань, осторожно прикасается к напряжённому животу, проводит вверх и опускается вниз, оглаживая проступающие мышцы пресса. Его кожа оказалась мягкой и такой горячей – намного горячее, чем во всех моих фантазиях, – сотканной из языков пламени и испепеляющей духоты преисподней.
Опустив голову вниз, Максим тоже смотрел за тем, как мои руки бесстыдно гуляли по его торсу, задрав футболку почти до груди. Пусть я не могла увидеть его взгляд, но частое, поверхностное, рваное дыхание вкупе с призывно топорщащимися в области паха брюками давали недвусмысленное представление о том, с каким огнём я опрометчиво затеяла игру.
И вместо того, чтобы прекратить это и дать нам шанс успокоиться, я поддалась соблазну и сама потянулась к его губам, вовлекая нас в новый водоворот сумасшедших поцелуев. Свободной ладонью вцепилась в ворот его рубашки, сжимая мягкую фланель с такой силой, что та почти трещала под напором моих пальцев, отчаянно боявшихся снова отпустить его от себя. Мне было так страшно остаться без него, разрушить всё из-за своей глупости и нелепой обиды, оказаться один на один с собственными чувствами, которые так легко дарили счастье и ещё легче могли убить меня, просто отравив нестерпимой болью.
Мне хотелось продолжать, лишь бы вновь не отстраняться от горячего тела, не встречаться с укоризненным и злым взглядом его пронзительных глаз, не произносить слова, которых больше не находилось. Хотелось слиться с ним в единое целое, врасти в кожу, раствориться в венах, засесть в мыслях, чтобы просто не иметь возможности ещё хоть когда-нибудь остаться одной, какие бы страхи, сомнения, обиды ни захватывали надо мной власть.
Его ладони легли мне на плечи и мучительно медленно спускались по телу, пальцы осторожно обвели контур груди, задержались в выемке слегка выпирающих рёбер, знакомым хозяйским движением сжали талию и двинулись ниже, ласково поглаживая бёдра. Я задыхалась, еле выхватывала новую порцию воздуха, раскалившегося докрасна и обжигающего искусанные от поцелуев губы, не могла сделать глубокий вдох, чувствуя, как грудную клетку сдавливало тисками возбуждения, захватывающего меня в свою полную власть.
Душно, горячо, так потрясающе хорошо. Поцелуи, ранее остававшиеся на моей шее одинокими точками, пульсирующими сладким теплом, теперь сливались в единый поток удовольствия, струящийся по коже от чувствительной впадинки за мочкой и вплоть до ключиц. И я зарывалась пальцами в его шелковистые, податливые волосы, другой рукой пыталась обхватить его за поясницу, прижаться теснее, с ранее неизведанным похотливым желанием ощущая упиравшийся в самый низ живота твёрдый член, больше не вызывавший страха. Только страсть и дикое возбуждение, напрочь срывавшее все оковы воспитания, порицания и предрассудков.
Я чувствовала, как подрагивали его пальцы, долго сражавшиеся с двумя верхними пуговками на моём платье, как огромная крепкая ладонь скользила по ягодицам, поглаживала и сжимала их, комкала подол моего платья, пока его губы покрывали тёплыми поцелуями те участки оголённой над грудью кожи, которые он только что осторожно прикусывал зубами, боясь оставить на мне следы. Потрясающая сладкая пытка выбивала из меня тихие стоны и приносила тянущее напряжение между ног, трущихся друг о друга в попытке хоть отчасти ослабить изматывающее возбуждение, растущее с каждой секундой и не находящее выхода.
Ещё одна пуговица поддалась мгновенно, и его язык проложил короткую дорожку в открывшуюся взору ложбинку груди, оставил после себя влажный след, приятно прохладный под вторящим ему прикосновением воздуха. Я целовала его шею быстро и порывисто, пыталась что-нибудь прошептать, но вместо этого лишь жалобно поскуливала, не в состоянии связать воедино свои мысли, спутавшиеся в один огромный комок.
Одним неудачным движением я ударилась ногой о что-то холодное и твёрдое, не сразу сообразив, что это унитаз. И тогда сквозь сплошную негу наслаждения, алой пеленой стоящую перед закрытыми глазами, начал вновь проступать страх. Потому что моё платье расстёгнуто уже наполовину и подол скомкан на талии, а мы до сих пор в кабинке школьного туалета, мимо которого в любое мгновение может пройти кто-нибудь из учителей.
Реальность настигла меня внезапно, одним рывком вытащила из-под толщи воды, в которой я тонула и захлёбывалась, не задумываясь о последствиях. А теперь меня начинало трясти от ужаса, потому что Иванов не останавливался, и я не знала, что теперь делать.
– Максим, – срывающимся на истерику голосом позвала я, упираясь ладонями ему в плечи. И те несколько мгновений, пока он никак не реагировал, я ощущала полное оцепенение и пугающую опустошённость, не в состоянии вымолвить больше ни слова. Просто застыла, как жертва в ожидании смертельного броска загнавшего её в тупик хищника.
Он испуганно отдёрнул от меня руки, отступил назад и громко врезался спиной в хлипкую стенку кабинки, оглядывая меня с ног до головы с такой растерянностью, словно сам не до конца понимал, что сейчас произошло.
– Полина? Поля, ты в порядке? – спросил он, нерешительно коснувшись пальцами моей щеки, пока я дрожала, вцепившись в края расстёгнутого платья и пытаясь свести их обратно, совсем не задумываясь о том, чтобы застегнуться.
Была ли я в порядке? Определённо нет. Мне хотелось стряхнуть с себя всё наваждение этого вечера, облепившее тело сплошной сухой корочкой, хотелось отмотать время вспять и не наделать очередных непоправимых ошибок, хотелось просто сползти на пол, обхватить колени и разреветься от обиды. А вместо этого я буквально свалилась прямиком в его объятия, беззвучно шевеля губами и еле сдерживая рвущийся наружу крик.
– Я напугал тебя, да? Прости, что я напугал тебя. Я не хотел, Поля, извини меня, – растерянно бормотал он, прижимая мою голову к своему плечу и бережно поглаживая по волосам.
– Это просто так… я не хочу так…
– Да, всё слишком быстро и ты так не хочешь. Я помню, – отозвался Иванов, не пытаясь скрыть свою обиду и раздражение, естественно вернувшиеся вместе с воспоминанием о начале нашего разговора. – И что это было вообще, чёрт побери? Незадолго до этого сраного спектакля всё было в порядке, а потом тебя будто… – видимо, именно в этот момент его настигло озарение, и продолжение фразы сказано было совсем иным тоном: мягким, слегка насмешливым, покровительственно-прощающим: – Ты приревновала.
– Нет, – поспешила ответить я, хотя слова его были утверждением, а никак не вопросом. Признавать правду мне категорически не хотелось, но и вменяемых оправданий своему поведению найти не получалось.
– Тогда объясни мне, что случилось?
Я облизала пересохшие от волнения губы, пытаясь унять предательскую дрожь, до сих пор сотрясающую тело, надёжно спрятанное в плотном кольце его тёплых рук. Страх до сих пор не давал нормально думать, сковывал грудь и шею железными тисками и пульсировал в висках раскатами грома, и единственное, что до сих пор помогало мне держаться на ногах и избегать истерики, – это именно его поддержка.
– Ты прав, – пришлось нехотя признать мне, при этом испуганно сжавшись, втянув голову в плечи и зарывшись носом в его рубашку. Не знаю, какой именно реакции я ожидала: злости, недоумения, порицания – но точно не хриплого, короткого смешка, раздавшегося прямо над ухом и пощекотавшего кожу внезапным дуновением горячего дыхания.
– И вместо того, чтобы сказать, что я конченый мерзавец, раз позволил какой-то сучке пару минут постоять рядом, или попытаться вырвать ей волосы, ты решила просто сбежать от меня под каким-то глупым предлогом? Я что, вообще тебе не нравлюсь?
– Тебе смешно?
– Теперь – да. А вот когда ты снова начала игнорировать мои сообщения, было как-то совсем не до смеха, – хмыкнул Иванов, прижавшись губами к моей макушке и тяжело вздохнув.
– Прости меня, – неуверенный шёпот растворился в мягкой клетчатой ткани с будоражащим запахом свежести и заигравшей вдали тихой мелодии, еле доносящейся сквозь многочисленные стены гимназии, отделявшие нас от актового зала. Несмотря на то, что меня до сих пор потряхивало после всего пережитого, вместе с ним было очень хорошо. Страх рассеивался, расползался и растворялся в воздухе, как тьма при встрече с первыми лучами утреннего солнца, и оставлял меня наедине с растущим внутри согревающим чувством доверия, которое становилось сильнее день ото дня, крепло и принимало чёткие формы по мере того, как я показывала свою слабость, а он спешил защитить меня даже от самой себя.
Казалось очень несправедливым, что он давал мне так много, а я не могла дать ничего равноценного в ответ. Не умела открыто говорить о своих чувствах, не знала, как можно показать свою безграничную благодарность ему за понимание, за способность вынести мои сомнения и прогнать их прочь, не позволив испортить наши отношения. Единственное, что стало мне под силу, – приподняться на цыпочках и снова легонько поцеловать его в шею.
– Поль, ты смерти моей хочешь? – шумно выдохнув, жалобно спросил он и вмиг застыл каменным изваянием, боясь сделать хоть одно малейшее движение. Однако одна часть его тела всё же пошевелилась, приведя меня в замешательство, смешанное с чувством восторга и вины за то, что ненароком вышло раздразнить Максима, только недавно сумевшего успокоиться.
Оставалось только порадоваться, что в темноте не видно, как сильно я покраснела.
– Извини меня, пожалуйста…
– Дальше ты скажешь, что так не хотела?
– Может быть и хотела, – честно призналась я, сопроводив внезапно вырвавшееся откровение нервным смешком.
– Уже неплохо, – его голос приобрёл более мягкий, довольный и слегка игривый оттенок, и перед глазами тут же возникла чёткая картина того, как взлетают вверх уголки пухлых губ, в расширившихся зрачках начинают мерцать дьявольски-лукавые огоньки, а на левой щеке, как и всегда, на пару мгновений раньше, чем на правой, появляется маленькая, по-детски милая ямочка. – Если я ещё хоть раз услышу от тебя это «извини, я не хотела» – покусаю, так и знай.
– Прямо по-настоящему, больно?
– Нет, в шутку и приятно.
– О, ну тогда: Максим, извини, я так не хотела, – бодренько протараторила я, заметно приободрившись и ощутив прилив странного азарта. Пока мы обнимались в тесной кабинке и видели лишь общие очертания друг друга, мне стало на удивление легко сказать то, что крутилось на языке, но что я прежде никогда бы не решилась произнести, опасаясь оставить о себе неправильное мнение.
Но темнота всё стерпит, спрячет и никому не расскажет. Не зря же она так охотно приняла нас в себя, укрыла от проблем и подтолкнула к примирению.
– Ты нарываешься, – его ладонь неожиданно шлёпнула меня по попе и по-хозяйски нагло осталась лежать на ней, и не думая возвращаться обратно в безопасную зону плеч. Видимо, Иванов почувствовал, как я снова напряглась, потому что решился аккуратно поинтересоваться: – Полина, почему ты меня боишься?
– Я не боюсь.
– Давай сразу пропустим ту часть разговора, где мы долго препираемся и в итоге ты всё равно со мной соглашаешься, – настойчиво предложил он, отстранившись на максимально возможное в кабинке расстояние и пытаясь разглядеть выражение моего лица в кромешной тьме. – Не нужно быть особенно наблюдательным, чтобы заметить, как ты дёргаешься и испуганно вздрагиваешь, когда я просто к тебе прикасаюсь. Я уже не говорю про попытки убежать от меня и ещё с десяток случаев, когда ты всеми силами пыталась меня оттолкнуть. Почему, Полина? Я не понимаю, что я делаю не так?
Пока он говорил, я с таким остервенением кусала внутреннюю часть щеки, что ощутила солёный привкус крови на языке. Наш милый и забавный флирт дал мне обманчивую надежду, что все разногласия уже преодолены и удастся обойтись без серьёзных разговоров, выяснения отношений и объяснений своих поступков. И как донести до него те переживания и предрассудки, которые двигали мной, при этом не обидев, не выставив себя идиоткой или снова не поругавшись, я понятия не имела.
Разве что придумать какое-нибудь наспех слепленное оправдание, а потом бояться ещё и попасться на наглой лжи.
Пауза затягивалась и становилась очень неуютной, нагнетая атмосферу и мешая и без того плохо продвигающемуся мыслительному процессу. Мне хотелось стукнуть по стене от досады и отчаянно вцепиться в него, чтобы вернуть себе наивное, но столь необходимое ощущение, что я смогу просто удержать его, когда это понадобится. Если понадобится – ведь, в отличие от меня, он никогда не пытался сбежать от проблем.
Когда руки Максима вновь потянулись ко мне, у меня перехватило дыхание. С предвкушением и внутренним трепетом я наблюдала за тем, как пальцы обхватывают слегка поблёскивающие в темноте пуговицы-жемчужины и заботливо застёгивают платье, о котором я умудрилась напрочь забыть.
– Я не боюсь тебя, – осипшим от волнения голосом начала говорить я, пока он дольше обычного копошился с самой верхней пуговицей, и его случайные прикосновения к ключицам обжигали даже сквозь ткань. – То есть, я боюсь вовсе не тебя. Просто иногда я не очень понимаю, что именно происходит и как на всё это стоит реагировать, и тогда пугаюсь, что сделаю что-то не так, начинаю паниковать и…
– Надеешься, что если выпустишь свои колючки, то проблему потом не придётся решать?
– Я не знаю, как иначе. На самом деле не знаю, Максим. Всё так неожиданно, непривычно и ново, я просто теряюсь в калейдоскопе событий, и порой мне кажется, что этого не может происходить на самом деле, что это – лишь какой-то сон…
– Ужасный ночной кошмар?
– Максим! – возмущённо воскликнула я, всплеснув руками от негодования. У меня сердце замирало с каждым новым произносимым словом непривычной откровенности, а он в это время спокойно шутил, будто мы просто непринуждённо болтали о погоде.
– Что? Я просто решил немного разрядить обстановку, потому что мне показалось, что сейчас ты заплачешь и всё снова из-за меня, – попытался оправдаться он, при этом ловко схватив меня за руку и переплетя наши пальцы, что в моём представлении совсем не вязалось с моментом очередного витка выяснения отношений между нами, кажется, уже третьего за этот насыщенный вечер. – Полина, а ты с кем-нибудь встречалась раньше?
– Нет, – внутри меня всё напряглось, и на этот раз вовсе не от возбуждения. Именно подобных вопросов я больше всего опасалась, испытывая сильное стеснение из-за своей неопытности и теперь чувствуя себя так, словно приходилось признаваться в каком-то не заметном с первого взгляда уродстве.
– А если брать в расчёт не только серьёзные отношения, а просто свидания там, прогулки…
– Нет, – снова повторила я, нервно облизав губы и не зная, куда себя деть от стыда. Сердце стучало так быстро, словно с самого начала этого разговора я только и делала, что бежала, бежала, бежала, оставляла между нами километры спасительного расстояния, позволившего не сойти с ума.
– И даже не целовалась?
Я молчала. Не могла точно объяснить, чувствовала ли смущение от необходимости признаваться в том, что с моей точки зрения и так должно было стать для него очевидным, или просто из упрямства не хотела озвучивать ответ, который ничуть не отличался от предыдущих. Иванов же оказался не настолько догадливым, как я рассчитывала, и тянул очень долго, прежде чем издать протяжное, неоднозначное и крайне удивленное «оу».
– Последние несколько лет мне было как-то не до устройства личной жизни, – сбивчиво начала объяснять я, чувствуя острую потребность найти хоть одно оправдание тому, почему так вышло.
– Ты посчитаешь меня эгоистичной сволочью, если я скажу, что этому рад? Потому что это неожиданно очень приятно, – промурлыкал он, наклонившись губами прямиком к моему уху и в завершении своих слов аккуратно прикусил и оттянул край мочки, так что маленькая серёжка звякнула, ударившись о его зубы. – Надо было спросить об этом раньше, пожалуй. Я-то привык к кругу людей, не особо обременённых моралью.
– И что же это меняет? – высокомерно и с вызовом спросила я, передёрнув плечами. Точнее, я намеревалась задать свой вопрос, продемонстрировав максимум хладнокровия, но получилось скорее обиженно.
– В моём к тебе отношении – абсолютно ничего. А вот в поступках – многое. Я не хочу тебя больше пугать, Поль, – горячее дыхание обжигало мою щёку, а его вкрадчивый, тихий голос задевал какие-то особенные рецепторы внутри меня, отправляя по телу разряды тёплого тока. – Говори мне сразу, если что-то не так, ладно? Потому что иногда я совсем не могу тебя понять. Как в случае этой необоснованной ревности или когда я звал тебя на свидание, а ты предлагала мне пойти со Славой или братом, маленькая бука.
– Это было не похоже на попытку пригласить меня на свидание.
– Ну извини, я выкручивался, как мог, – насупился Максим, легонько боднув меня лбом в плечо. – Нет, я, конечно, думал ещё об огромном букете роз и романтичной серенаде, но, принимая во внимание особенности нашего с тобой общения, не смог понять, чего больше испугался: что ты упадёшь в обморок от ужаса или забьёшь меня этим букетом до полусмерти.
– Уверена, не думал ты ни о каких цветах, – устало проворчала я и позволила себе снова расслабиться, поняв, что самая страшная часть разговора уже осталась позади. Вместе с этой мыслью из позвоночника будто кто-то вытянул железный стержень, вынуждавший меня стоять неподвижно, и тело тут же обмякло, облокотившись на него в поисках необходимой опоры.
– Ладно, не думал. Тебя оказалось так тяжело достать, что мне просто пришлось импровизировать.
– Вот уж что, а доставать меня у тебя всегда выходит на отлично, – в наказание за дерзость мне достался ещё один фальшивый укус, на этот раз пришедшийся на шею, и его обиженное сопение прямо над ухом, от которого становилось щекотно. Музыка снизу сменилась, из расслабляюще-мелодичной превратившись в рвано-ритмичную, подходящую как раз для обещанных сегодня танцев. – Максим, мне кажется, что спектакль уже закончился.
– Тебе не кажется, – согласно закивал он и демонстративно повернул ко мне свои часы. Появившиеся на электронном циферблате неоновые цифры повергли меня в настоящий шок. – Уже двадцать минут как. Удивлён, что Слава и Рита до сих пор нас не ищут.
– Главное, чтобы учителя нас не искали.
– Не переживай ты из-за этого. Выйдем отсюда вместе, и если вдруг с кем-нибудь столкнёмся, я сам всё объясню, хорошо? – Иванов дождался моего сдавленного «хорошо», открыл задвижку и, ненадолго замешкавшись, всё же оставил на моих губах страстный поцелуй.
Оставалось только надеяться, что не на прощание.
