Текст книги "Три килограмма конфет (СИ)"
Автор книги: Нельма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 47 страниц)
– Он просто меня достал. Не бери в голову, – отмахнулась я, не желая грузить подругу своими мелкими проблемами, не идущими вообще ни в какое сравнение с тем глобальным беспросветным пиздецом, что творился в жизни её или Наташи. – Займёшь нам очередь? Я попробую найти Иванова, скажу ему пару слов и вернусь. Если что – сразу звони.
Рита успела только согласно кивнуть, прежде чем я смело нырнула в самую гущу столпившейся у дверей очереди и, на удивление ловко огибая толкающихся учеников, смогла проскочить внутрь столовой, озираясь по сторонам. Максим обнаружился буквально в нескольких метрах от входа, и я решительно сделала ещё пару шагов к нему навстречу, пока не заметила большую часть футбольной команды, сидящей вокруг него. Даже Романов, скорчивший недовольную мину, не смог убавить мой пыл, зато подсевший ко всем прямо у меня на глазах Евгений Валерьевич легко справился с этой задачей, оставив от подсыхающего огня ярости маленький тлеющий уголёк.
Замявшись на мгновение в нерешительности, я всё же поняла, что в данной ситуации вполне достаточно уголька.
– Иванов?! – к сожалению, мой голос прозвучал вовсе не так решительно, строго и злобно, как это представлялось в собственном воображении, сорвавшись на жалостливо-вопросительную интонацию. Увы, неловкого внимания со стороны всех игроков и учителя это не отменило, и я ощутила, как щёки снова краснеют под озадаченными взглядами посторонних.
– Я сейчас, – кинул Максим всем за столом, тут же поднимаясь и даже не соизволив попросить разрешение у физрука или извиниться перед остальными. Я понимала, почему многие его на дух не переносят, ведь подобная наглость порой обескураживала. Но сейчас, когда каждая секунда под заинтересованными взглядами казалась мучительно долгой, была безумно рада, что он настолько заносчивый, самоуверенный и грубый.
И чем чаще про себя я повторяла все нелестные эпитеты в его адрес, тем быстрее начинало биться сердце. Как это банально: хорошей девочке нравится очень плохой мальчик.
– Я поражён в самое сердце! Кажется, ещё час назад ты от меня пряталась, – промурлыкал Иванов, отходя вместе со мной в пустующий угол помещения. С поставленной задачей не смотреть на него я справлялась очень плохо, мялась и не знала, что именно стоит говорить, за последние пару минут сумев остыть и относительно успокоиться под влиянием нарастающего стыда, перебивающего собой остальные ощущения.
– Ты что вытворяешь? Зачем ты украл мою одежду? – скрестив руки на груди в защитном жесте, я постаралась придать голосу твёрдость и ровность, но получилось так себе. Похоже скорее на тонкий писк испуганного котёнка, когда к нему подбирается очевидная опасность.
– Я не крал. Просто переложил в свой шкафчик на некоторое время, исключительно чтобы убедиться, что ты никуда не сбежишь. Видишь ли, приходится предпринимать очень решительные действия, пока твой телефон не принимает входящие, а ты скрываешься от меня в женском туалете, – он невинно и очень мило улыбнулся, хлопая длинными ресницами, и говорил всё это так легко, естественно, без тени сарказма или издёвки. И от того, насколько просто он озвучивал эти неловкие моменты нашего общения в последние дни, мне хотелось раствориться в воздухе, стать невидимой, сделать что угодно, лишь бы оказаться подальше от его неотрывно следящего за моим лицом взгляда.
«Делай вид, что всё нормально, Полина. Делай вид, что всё так и должно быть. Не смей, не смей, ни в коем случае не смей извиняться перед ним за свою дурость, иначе станет ещё хуже».
– А как я должна сидеть на вашей игре без куртки? Я же обморожусь ещё до первого свистка! – с деланным возмущением попробовала возразить я, опустив взгляд ему на грудь в тот же момент, как заметила в глубине его глаз те самые отблески, напоминающие отражение языков пламени, после появления которых между нами всегда начинали происходить необъяснимые, странные, притягательные и тайно желанные вещи.
– Возьми мою. Восемьдесят первый номер.
– Ты издеваешься? – обречённым шёпотом поинтересовалась я, не особенно рассчитывая на внятный ответ и уж тем более не надеясь воззвать к его совести, по-видимому, напрочь отсутствующей.
– Ты озвучила проблему, я предложил её решение, – пожал плечами Иванов, насмешливо поглядывая на мои попытки выкрутиться. Конечно же, мы оба знали, что я ни за что не возьму его куртку, и тем более не пойду в ней на трибуны, где соберётся вся гимназия. Примерно с таким же успехом мог предложить выбежать к нему на поле и поцеловать на удачу.
Хотя, на такое я точно хотела бы согласиться. Хотела, но тоже бы не смогла.
– Я же написала, я не смогу остаться после. Мне надо будет уйти вместе с Ритой, – нехотя пояснила я, не желая втягивать в свои проблемы ещё и Марго, избегающую общества Чанухина с ещё большим усердием, чем я – Иванова.
По тому, как изменилось выражение его лица, я поняла: дополнительные пояснения не требовались. Максим и так был осведомлён о происходящем между Славой и Ритой намного больше, чем я, поэтому недовольно поджал губы, осознавая, как его гениальный план рассыпается, как хрупкий карточный домик от дуновения ветра.
– Ладно, допустим. Тогда завтра. Мне надо уехать из дома с обеда и до самого вечера, а ты как раз составишь мне компанию, – радостная улыбка снова вернулась на его губы, а на меня лавиной обрушилось волнение вперемешку со злостью. Мог хотя бы ради приличия спросить, а не внаглую указывать, что я должна сделать.
Полный смысл его слов доходил до меня постепенно. Пожалуй, даже слишком медленно, будто разум специально ставил все возможные преграды, не позволяя очередным двусмысленностям пустить в него отравляющий туман вскользь дарованных надежд. Я как никогда чётко помнила собственные намерения прекратить всё раз и навсегда. Прекратить.
С обеда и до вечера? Полдня?!
– Я не уверена, что смогу…
– Ты что, снова под домашним арестом? – спросил Максим, и вместо ожидаемого сарказма можно было легко различить нотки сочувствия в его голосе. Конечно, судя по тому, что я знаю о золотом мальчике, ему никогда не приходилось сталкиваться с запретами и наказаниями.
– Нет.
Вообще-то у меня и в мыслях не было говорить правду. Он ведь никогда бы не смог узнать, что на самом деле именно завтра у отца смена в больнице, у мамы – операция, после которой она до утра останется следить за состоянием пациента. А значит, я весь день абсолютно свободна и в кои-то веки могу обойтись без объяснений перед родителями, куда и с кем иду.
Он бы никогда об этом не узнал, но знала я. И просто не могла соврать именно сейчас, вопреки здравому смыслу. Да и когда моими поступками вообще руководил здравый смысл?
– Может быть, компанию тебе составит Слава? – на всякий случай уточнила я, пользуясь последним шансом как-нибудь избежать необходимости провести с ним наедине столько времени. У меня просто сердце не выдержит такого стресса, особенно если он решит выдавать свои фирменные намёки, от которых подкашиваются ноги и тянет самый низ живота.
– Он занят завтра.
– Нууууу у тебя же есть брат…
– У меня их даже два. И оба за границей. А у тебя, надеюсь, уже закончились варианты отмазок?
– Закончились, – я покорно кивнула головой, признавая свой проигрыш и высказывая смирение со всеми его безумными идеями. Максим только фыркнул, глядя на мой картинно понурый вид, наверняка решив, что я специально разыгрываю перед ним грусть и отчаяние.
Вот только играть не было необходимости. Я отчётливо знала, что завтра мне придёт конец. За полдня рядом с ним у меня или окончательно снесёт все остатки разума, и так превращающегося в мягкую патоку, стоит ему оказаться поблизости, или наступит очередное невыносимо болезненное разочарование в том образе Иванова, который по крупицам собирало моё воображение, создавая что-то неповторимо-великолепное, отталкивающе-притягательное и близкое к сердцу.
– Значит, завтра в одиннадцать, – довольно заключил он, и моё неловкое возмущение тем, что одиннадцать никак не дотягивает до обеденного времени, потонуло где-то в глубинах приоткрывшегося рта, из которого так и не вырвалось ни звука. – Куртку верну к следующей перемене. И Бога ради, бери телефон, когда тебе звонят.
Мои щёки полыхнули от стыда, и захотелось ответить ему какой-нибудь изощрённой гадостью, но как назло ни одной дельной мысли не приходило в голову. Зато пришло кое-что другое, о чём Иванов то ли специально, то ли по невнимательности забыл упомянуть, неторопливо возвращаясь обратно за свой стол.
– А где.? – бросила я ему вдогонку, с ещё большим смущением замечая, что взгляды большинства игроков направлены были в нашу сторону. Кажется, в этот раз я сама крайне неудачно выбрала место и время для нашего разговора.
– Я знаю, где ты живёшь, – Максим даже не пытался понизить голос, поэтому эту фразу, без сомнения, услышали все, кто находился в радиусе пары метров от нас, что подтверждали изумлённые и заинтересованные лица учеников. Интересно, кто-нибудь догадается написать жалобу и обвинить его в угрозах и запугивании?
Обратный путь сквозь толпу я преодолела на автопилоте, несколько раз достаточно ощутимо получив тычки от чужих локтей, пока не замерла недалеко Марго, не решаясь подойти. Потому что рядом уже стоял Чанухин: он склонился к ней и быстро нашёптывал что-то на ухо, при этом неуверенно, осторожно пытаясь коснуться её руки самыми кончиками пальцев, словно хотел дотронуться до оголённых проводов. Она же вся напрягалась, сжималась, отстранялась от него так далеко, как только могла, не сдвигаясь при этом с места. Ни единой эмоции. Каменная маска на лице, пустой взгляд, проходящий сквозь предметы.
Я сделала шаг навстречу им, но снова остановилась, не в состоянии принять окончательное решение: стоит ли врываться в их пространство или терпеливо ждать? Я и со своими собственными желаниями не могла разобраться, больше полагаясь на веление случая, чем на обдуманный выбор. Поэтому даже чёткое осознание того, что Рите этот разговор неприятен, не являлось достаточной причиной тотчас броситься ей на помощь.
Определилось всё, как обычно, по простому совпадению. Слава повернулся, заметил меня и нехотя отошёл от Анохиной, сказав той что-то напоследок и кивнув мне в качестве приветствия. А потом отступил назад и в буквальном смысле испарился среди учеников, как герой фантастического блокбастера.
– Всё нормально? – зачем-то спросила я у Марго, хотя, подойдя ближе, смогла разглядеть слёзы, уже стоящие в уголках глаз. Это никак не тянуло на «нормально» даже с её сильной впечатлительностью.
– Да, отлично. Нашла Иванова? А то их уже скоро должны снять с уроков перед матчем, – она ловко перевела тему, выдавливая из себя неубедительную улыбку.
– Нашла, – кивнула я и, вспомнив о предстоящей игре, достала из кармана телефон. Уверяла себя, что потом могу очень сильно пожалеть об очередной импульсивной выходке, но всё равно открыла переписки и быстро скинула Максиму сообщение:
≪ Удачи на игре.
≫ Ты не представляешь, как она пригодится.
Комментарий к Глава 20. Про то, что хорошим девочкам нравятся плохие мальчики.
Я очень, очень, очень сильно хочу получать от вас обратную связь, дорогие читатели!
Обычному человеку нужен воздух, вода и еда, а человеку пишущему – отзывы.
Потому что даже несколько простых слов, вопросы, предложения от вас способны подстегнуть очередной творческий порыв и обеспечить скорейшее появление новой главы.
Ну и мне будет таааааак приятно, конечно же))
========== Глава 21. Про отличное музыкальное сопровождение. ==========
Если бы меня попросили коротко описать прошедшую игру, я бы не смогла придумать ничего лучше избитого «победителей не судят».
Несмотря на несколько жёлтых карточек и непривычно жёсткую тактику игры, в которую в том числе выплеснулось и царящее между игроками напряжение, наша команда всё же смогла одержать победу. Буквально выдрала её из рук соперника за пару минут до окончания матча и уже не отдала обратно.
Иванова я больше не видела. Ну как не видела: на протяжении всей игры мой взгляд неотрывно следил за воротами, в которых маячила его светлая макушка, но лично мы не встречались. А так как моя куртка действительно вернулась на положенное ей место, я не захотела испытывать судьбу и сразу после финального свистка стала одной из первых, кто бросился прочь с трибун, потратив время только на то, чтобы необычно решительным тоном сообщить Рите, что мы очень торопимся домой.
Марго я затащила к себе в гости, нагло воспользовавшись подругой, чтобы избежать нравоучений от мамы: в присутствии чужих людей она всегда выдавала широкую улыбку и меняла раздражённый тон на медово-приторную сладость. Я включила один из фильмов про супергероев, даже не спрашивая мнения Анохиной, которой подобное кино не очень по душе. Просто в этот раз точно знала, что вникать в происходящее на экране всё равно никто не будет. Нам необходима была возможность спокойно погрузиться в собственные мысли и переживания, раз уж отвлечь друг друга от проблем разговорами не получалось.
Я с ужасом думала о том, во что умудрилась ввязаться. Максима я давно уже перестала бояться, но вот страх за свои желания, проявляющиеся только под его влиянием, пробирал до костей сильнее зимней стужи. Идеи о том, как избежать обещанной встречи, возникали одна за другой, но я старалась тут же отмахиваться от них и просто морально готовилась к неминуемому. Не стоило надеяться, что он обрадуется моему обману или не выкинет что-нибудь посерьёзнее, чем ненадолго украденная куртка.
Хотя самая весомая причина моей покорности заключалась скорее в том, что мне не хотелось его злить, разочаровывать и расстраивать. И совсем чуть-чуть хотелось провести с ним эти пугающие полдня наедине в неформальной обстановке.
Утро субботы встретило меня ужасной головной болью, повышенной раздражительностью и гнетущим предчувствием отвратительного окончания дня. Впрочем, в последний раз моя интуиция так смело высказывалась перед Хэллоуином, обещая фантастический и незабываемый праздник, который на деле закончился валянием в грязи и очередной ссорой с Ивановым. Поэтому я поспешила заняться сборами, стараясь не обращать внимание на тревогу, наверняка обусловленную по большей части именно сильным волнением.
Вот только нормально собраться я всё равно не успела, получив внезапный звонок от мамы. Они с отцом забыли дома документы, которые необходимо было срочно сдать в администрацию именно сегодня. А у меня не было ни одной весомой официальной причины, чтобы отказаться привезти их ей на работу прямо сейчас.
Натягивая на себя джинсы и первую попавшуюся под руки толстовку, я старалась не злиться и не плакать от обиды. Может быть, это действительно судьба? Может быть, надо радоваться тому, что обстоятельства настойчиво ограждают меня от Максима?
Даже если откинуть в сторону все предположения о его коварном плане и злом умысле, у нас всё равно оставалось ничтожно мало общего. Я не могла быть уверена, что, оказавшись вне стен гимназии, мы вообще найдём, о чём можно поговорить, помимо обсуждения нанесённых друг другу ранее обид или осуждения общих знакомых. Он избалованный мальчишка, всюду ездящий на такси и наверняка только отдалённо понимающий смысл таких выражений, как «накопить деньги» или «дотянуть до зарплаты». А я… Хоть сейчас наша семья и относилась к тому самому заветному для многих среднему классу, но шиковать мы просто не привыкли.
Зато вчера, во время матча, я слышала обсуждение одноклассников о том, что те новые, прекрасные трибуны, на которых мы сидели и с которых Максим бесцеремонно согнал меня в средине сентября, пару лет назад были закуплены и установлены с щедрого пожертвования отца братьев Ивановых. И я точно знала истинные причины этого жеста (вовсе не связанные с попыткой купить младшенькому сыну звание капитана, как предполагало большинство), но это позволило впервые в полной мере осознать, насколько обеспечена его семья. Особенно в сравнении с моей. И это отличие немало меня пугало, отталкивало и вынуждало задуматься, стоит ли вообще связываться с человеком совсем другого круга, мира и социального статуса.
Опомнилась от своих тяжёлых, сумбурных мыслей я, только сидя в маршрутке. И поняла, что до назначенной вчера встречи остаётся всего час, а я до сих пор не нашла смелости сообщить ему о том, что всё отменяется.
Услышав в телефонной трубке настороженное «алло» после нескольких долгих гудков, я разнервничалась ещё сильнее прежнего, принимаясь в панике дёргать молнию на сумке и облизывать вмиг пересохшие от нервов губы.
– Максим? Извини, но у меня внезапно возникли непредвиденные…
– Так, начинается! – он грубо прервал мою пламенную несвязную и торопливую речь и обречённо вздохнул. – Тебя украли инопланетяне? Если нет, то и слушать ничего не хочу. Пока ты находишься на этой планете, я не приму никакие отговорки, почему ты не можешь встретиться.
– Я могу! Просто немного позже, чем мы договаривались, – выпалила я первое пришедшее в голову, удивив этим даже саму себя. Вообще-то изначальный план был отменить встречу насовсем, уверенно заявив, что он не имеет права меня шантажировать и заставлять что-то делать против собственной воли. Но услышав его голос, не злой или насмешливый, а действительно расстроенный, произнести что-то подобное не смогла бы и под дулом пистолета. – Просто мне нужно срочно привезти родителям документы в больницу, и сейчас я только подъезжаю к метро.
– Что случилось? – после небольшой заминки взволнованно спросил Иванов, и, только мысленно прокрутив наш диалог ещё раз, я поняла, чем именно вызвана столь странная реакция.
– Ой, я не подумала, что ты ведь не знаешь… Мои родители – врачи. И в больнице они просто работают.
– Это очень неожиданно. Я почему-то был уверен, что они работают в полиции или в суде. Ну, знаешь, эта фишка с домашним арестом, – хмыкнул он и, расслышав моё недовольное сопение, особенно весёлым голосом добавил: – Вангую, что сейчас ты закатила глаза.
По рукам тут же побежали мурашки, сопровождая ощущение лёгкой щекотки внутри живота. Может быть, ему просто повезло. А может быть, он знал о моих привычках намного больше, чем я могла себе представить? И одна лишь возможность именно этого расползалась по телу приятным теплом.
– Скинь мне адрес больницы. Я подъеду прямо туда, – видимо, как-то по-своему истолковав моё долгое молчание, осторожно попросил Максим. Кажется, испугался, что сейчас я снова поведу себя как истеричка и брошу трубку.
– Тебе настолько сильно нужно уйти из дома?
«Признайся, ты хотела бы услышать, что он настолько сильно хочет встретиться с тобой», – насмешливо пропел внутренний голос, заставив до боли прикусить губу от стыда. Потому что да, хотела бы. С удовольствием проглотила бы любую ванильно-сопливо-романтическую чушь, сказанную им, и сделала бы вид, что поверила в искренность очередной банальной уловки для впечатлительных девушек.
Мы с ним и встретиться не успели, а я уже начала расклеиваться и жалеть себя. Просто отвратительно.
– О да, ради этого я бы сейчас и в ад спустился!
– Ты имеешь в виду метро?
– Эй, нет, не горячись. В ад – легко, в метро – пока что нет, – заразительно рассмеялся Максим, а я, до последнего сдерживаясь, всё же сорвалась на смех вслед за ним. И этот момент стал особенно уютным, заставив мгновенно забыть обо всех терзавших меня вопросах, о той разнице между нами, которая пару минут назад казалась огромной пропастью, а сейчас – лишь тонкой полоской света. Потому что мы всё же понимали друг друга. – Жду от тебя адрес, Полина.
Угрюмые пассажиры метро, закутанные в одинаковые с виду тёмные пуховики, напоминали взгромоздившихся на заснеженных ветках воробьёв: нахохлившихся, распустивших перья и смешно раздувших грудь. Изредка они бросали в мою сторону заинтересованный взгляд и с изрядной долей скептицизма косились на задумчиво-мечтательную улыбку, скрыть которую у меня никак не получалось.
Я нервничала, боялась, трепетала от воодушевления и восторга, с которым представляла себе наше общение. Строила догадки о том, что он может сказать, куда мы пойдём и чем будем заниматься столько часов кряду. Но тут оказывалась бессильна даже моя богатая фантазия, ведь Максим был непредсказуем, необъясним и импульсивен, как начало весны, то пригревающее землю тёплыми лучами солнца, то терзающее морозом и заваливающее снегопадами на зависть самой лютой зиме.
В холле приёмного отделения больницы мне пришлось ждать почти полчаса, заламывая руки и обкусывая быстро обветрившиеся на улице губы, начинавшие болеть от той пытки, что устраивали им мои же зубы. Переживала, насколько отвратительно выгляжу сейчас, ведь не успела толком собраться, накраситься или хотя бы как следует высушить волосы, после испытания шапкой, ветром и общественным транспортом наверняка напоминавшие клок соломы.
– Ты чего такая растрёпанная? – поинтересовалась мама, стоило ей только показаться из-за двери с табличкой «только для персонала», удачно располагавшейся прямо у дивана, на котором я сидела. Ни приветствия, ни благодарности.
– Я спешила, – от обиды голос сразу задрожал, и мама осеклась, что уже было хорошим знаком. Зачастую щедрый поток её претензий могли остановить только мои слёзы или вмешательство отца, но он находился в другом корпусе, а красные глаза стали бы совсем уж отвратительным дополнением к моему и без того жалкому внешнему виду.
– Ты сейчас домой?
– Нет, я погуляю, – расплывчато ответила я, сунула ей в руки папку с документами и демонстративно начала натягивать куртку, чтобы поскорее сбежать обратно на улицу. Хотя сама не понимала, что лучше: компания раздражённой, придирающейся по мелочам, но всё же родной мамы или встреча с Ивановым, рядом с которым мне казалось неправильным всё своё поведение от неизменно глупых фраз до собственного сбивающегося дыхания.
– Погуляешь? – переспросила мама, будто не могла поверить, что я решила добровольно прервать устоявшуюся траекторию перемещений дом-гимназия-квартира Анохиной.
Если задуматься, её удивление было оправдано. За последние два года я действительно предпочитала отсиживаться дома, и не важно, у себя или подруг. И сейчас бы предпочла не изменять традиции, но Максим, как подсказывал внутренний голос, всё равно бы меня из-под земли достал, вовсю пользуясь решимостью и настойчивостью, наличие которых я только неделю назад опрометчиво поставила под сомнение, разговаривая с ним во дворе.
– Погуляю с Ритой, – бессовестно соврала я, пользуясь не самым тёплым отношением мамы к моей подруге, обеспечивающим мне надёжное прикрытие. В отличие от той же Наташи, с Марго она никогда не станет мило беседовать и интересоваться, как мы провели время за несуществующей прогулкой.
– Ну тогда пойдём, поднимемся ко мне в кабинет на пару минут, – внезапно предложила она, подхватив меня под локоть и не позволив уйти. – У меня там лак для волос есть. Усмирим их немного.
Желание выйти из образа чучела пересилило все обиды, и с мамой я поднялась. Глупо утверждать, что следующие десять минут превратили меня в писаную красавицу, но с приглаженными волосами и тушью на ресницах стало точно лучше, чем было. Из маленького зеркала, расположившегося над раковиной в углу кабинета, на меня смотрела девушка с настолько испуганным и растерянным взглядом, будто ей предстояла аудиенция с самим дьяволом.
Максим уже ждал около центральных ворот, расхаживал из стороны в сторону и изредка что-то набирал в телефоне. А я ещё несколько минут пряталась за стволом огромного дуба, прилегающего к стене одного из корпусов, наблюдала за ним издалека и никак не могла решиться подойти. Потому что боялась, так сильно боялась показать себя настоящую, остаться с ним без возможности убежать в кабинет, спрятаться за подруг или одноклассников, оттянуть время до звонка. Потому что боялась узнать его настоящего, без необходимости поддерживать имидж человека, который плевать на всех хотел.
Боялась разочаровать его. Боялась разочароваться в нём.
Боялась, боялась, боялась. Потому что однажды уже оставшись вдвоём, мы, кажется, чуть не поцеловались.
И мне не хотелось думать, что может случиться сегодня.
– Привет, – мой нерешительный шёпот не заглушал шум проносящихся по дороге машин, но Иванов всё понял, легонько кивнул мне в ответ и приободряюще улыбнулся.
– Прогуляемся? – предложил он после небольшой заминки, пока мы оба пытались разобраться с ужасно мешающими руками, которым не находилось места в карманах куртки, а ещё оглядывались по сторонам, стараясь не встречаться глазами. От его вчерашней нахальной самоуверенности не осталось и следа, и передо мной стоял не делай-что-я-скажу Максим, а тот самый парень, что сидел сгорбившись на скамейке в моём дворе и рассказывал о своих ошибках, и тот же, кто пришёл спрятаться от всех, когда на него написали жалобу директору.
Конечно же, это подкупало. Заставляло сердце биться на запредельной скорости, щёки – покрываться ярким румянцем, а из разума вытесняло все мысли, кроме тех, что крутились в пьяном вальсе вокруг прекрасного чувства доверия.
Доверие значило в сотни раз больше, чем влюблённость. Влюбиться можно просто так, подсев на обольстительную улыбку, купившись на однажды проявленную галантность или упав вместе в осеннюю грязь. Влюбиться вообще очень легко: достаточно зацепиться за пару-тройку жестов, которые хочется записать на видео и сутками смотреть на повторе, или же запомнить аромат, что кружит голову эфиром и одновременно прошибает насквозь, как нашатырь. Влюблённость запускается биохимическими реакциями, не поддающимися нашему контролю, вынуждая просто смириться с ней или подчиниться её власти.
А вот доверие можно только заслужить. Доказать своими поступками, подтвердить чередой подкидываемых жизнью испытаний, заработать в честном и открытом бою между желаниями и обстоятельствами.
И как-то пугающе быстро Иванов заполучил моё доверие в свою собственность. Приманил его сладким молчанием в период нашей холодной войны, пригладил шёрстку скомканными телефонными извинениями, ласково почесал за ушком, прибежав вытаскивать меня с той вечеринки и немедля сообщив всё, что узнал о Наташе. И его обезоруживающая, дезориентирующая, сражающая наповал откровенность стала тем крючком, на который я тут же попалась.
– Странно, я никогда внимания не обращал, что здесь находится больница. Почему-то всегда считал, что это огромное старое здание принадлежит какому-нибудь музею, – спустя несколько минут вдруг заговорил Максим, первым не выдержав комично затянувшейся паузы. Я старалась идти наравне с ним, но всё равно чуть отставала, не поспевая за размашистым шагом и буксуя в навалившем за последние несколько дней рыхлом снеге, так и не счищенном с тротуаров.
– Ты знаешь этот район?
– Я достаточно хорошо знаю весь центр. А в пределах бульварного кольца так вообще каждый закоулок раньше знал, но с тех пор здесь многое изменилось, – он пожал плечами и немного сбавил скорость, в очередной раз заметив, как мне приходится чуть ли не бежать вслед за ним. Улыбнулся, стоило нам снова поравняться.
И взял меня за руку.
Просто сжал мою дрогнувшую от неожиданности ладонь в свою, прохладную, совсем не по-детски большую и сильную, и уверенно повёл вслед за собой.
«Чтобы не отстала и не потерялась», – успокоила я сама себя, ведь мы лихо прошли мимо входа на ближайшую станцию метро и отправились дальше в направлении, конечная точка которого оставалась для меня загадкой. Наверное, стоило спросить, куда именно мы прогуливаемся, но с губ сорвался совсем другой вопрос:
– Ты жил здесь?
– Можно и так сказать, – рассмеялся Иванов, свободной ладонью взъерошив и без того растрёпанные на ветру светлые волосы. – Ты же знаешь, наверное, что мой брат – фотограф? – я только кивнула в ответ, всё ещё не в состоянии отвести взгляд от его макушки. Хотелось провести по ней нежно-нежно, пригладить забавно торчащие пряди, узнать, какие они на ощупь. Мне казалось, что жёсткие и колючие, как и его характер. – До того как увлечься фотографией, Тёма всегда рисовал. Карандаш и альбом буквально из рук не выпускал, постоянно делал какие-то наброски, зарисовки, причём всего подряд: то какой-нибудь резной фасад дома, то бредущие по аллее люди, то купающиеся в луже голуби. Но там, где мы живём, смотреть было не на что, поэтому при первой же возможности мы уезжали в центр и гуляли сколько могли. С третьего класса. Четыре года подряд. Знаешь, вот сейчас мне кажется очень странным, что два ребёнка днями шатались одни по огромному городу.
– Как вас вообще отпускали? – я покачала головой, даже не представляя, что бы на это сказали мои родители. Наверное, маму бы хватил инфаркт, посмей я лет в десять отойти дальше чем на километр от нашего дома. И Костя, вкусивший свободу от тотального контроля многим раньше меня, никогда бы не смог решиться на такой опрометчивый поступок.
– Никто не спрашивал, где мы ходим, а сами мы не говорили. Потом у кого-то из знакомых отца похитили ребёнка за огромный выкуп, с нами провели воспитательную беседу в стиле «не берите конфетку у незнакомых дядек и не садитесь к ним в машины». А в телефоны поставили чип с отслеживанием, не предупредив. Вот тогда-то отец увидел наши перемещения и тяги к прекрасному не оценил, запретил шляться где попало и посоветовал найти себе занятие получше. Ещё полгода мы просто оставляли телефоны дома и уезжали, куда хотели. Потом Тёма переключился на фотографию и следом уже на свои тусовки, так что здесь мы не бывали уже пару лет. Жаль, кстати, рисовал он очень красиво. У нас дома до сих пор целая полка с рисунками, теми, что сохранились после всех его гоголевских порывов.
– Я всегда завидовала людям, которые умеют хотя бы сносно рисовать.
– О, поверь мне, я тоже! В моём исполнении даже солнышко больше смахивает на пентаграмму. И когда люди сначала знакомятся с моим невероятно творческим и почти гениальным братом, а уже потом со мной, сразу интересуются, чем же я занимаюсь. Это всегда самый неудобный момент, потому что я не занимаюсь ничем. Ну так, мяч по полю гоняю.
– И ещё плачущих девчонок с трибун, – хихикнула я, очень быстро расслабившись от его спокойного, неторопливого повествования и согревающего мою ладонь прикосновения. И как его ледяные пальцы могут приносить столько тепла?
– Не обобщай. Ты такая единственная, – фыркнул Иванов, стойко перенеся мою внезапную подколку. А вот у меня от его ответа быстро-быстро забегали мурашки по коже, несмотря на полное осознание того, что это лишь милая, ничего не значащая шуточка.
– Я тоже поразительно криворукая. Настолько, что все поделки в детский сад и часть школьных творческих заданий за меня делал брат, – честным признанием я попыталась хоть как-то извиниться за свою выходку, а ещё удовлетворить внезапно столь остро возникшую потребность в ответной откровенности. Потому что он так легко рассказывал о себе, о своей жизни и семье, а для меня даже эта небольшая правда стала будто резко отщеплённым от тела лоскутом кожи. – А потом ещё и деньги за это брал.
