Текст книги "Три килограмма конфет (СИ)"
Автор книги: Нельма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 47 страниц)
Приходилось постоянно одёргивать себя, чтобы не наделать очередных глупостей. Между нами и так стало слишком часто искрить не только вспышками еле поддающейся контролю страсти, но и пугающим меня напряжением, которое, казалось, может в любой момент обернуться смертельным разрядом.
– Ну обсуждали, и что? – хихикнула вслед за мной Наташа, ничуть не смутившись разоблачению. – А что с грядущей дискотекой? Мы планируем заранее запастись выпивкой и повеселиться?
– Ты, Колесова, своё уже отвеселилась, – со злорадной усмешкой напомнил Максим.
Натка уже было открыла рот, чтобы что-то возразить, но осеклась и отвлеклась. Потому что Чанухин с непроницаемым лицом подвинул к Рите купленную только что слойку – как ей нравится, с лимонной начинкой, – а она молча и без какой-либо неловкости взяла её. И всем нам, успевшим заметить это маленькое и такое важное событие, пришлось срочно притворяться, словно ничего особенного не произошло.
Нам с Максимом было чуть легче: не сговариваясь, мы уставились прямо друг на друга, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не прыснуть от смеха. А вот Наташа явно места себе не находила, разрываясь между диким любопытством, желанием тут же прокомментировать падение первой линии выстроенной ими обороны и попытками не выдать собственного смущения вперемешку с торжеством.
– Меня поставили в состав дежурных на дискотеке, – подал голос Слава, – а раз я сам не смогу пить, то и другим постараюсь не дать.
– Ты превращаешься во второго Иванова, – скорчила недовольную гримасу Колесова, – а нам и одного слишком много.
– Мы просто очень заботимся о том, чтобы ты как можно скорее встала на путь истинный, – протянул Максим, схватив отложенное ею в сторону яблоко и подбросив в воздух. – Готовы даже себе отказывать в удовольствиях ради тебя.
– Я, кстати, готов ещё отказаться от счастья вырезать из цветной бумаги сердечки для украшения гимназии и доверить это дело тебе. Трудотерапия – самое верное средство излечения, – с издевательской ухмылкой добавил Слава и, отобрав у Максима яблоко, тут же вгрызся в него зубами.
– Не буду я ничего делать, даже не надейтесь, – Натка откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди, игнорируя раздражающе-довольные улыбки Иванова и Чанухина.
– Скажешь об этом завучу, она тебя после уроков ждёт для выдачи материалов, – Слава и бровью не повёл, глядя, как она закипает от злости и при этом не находит слов, чтобы выразить своё негодование.
Мне бы хотелось как-то поддержать Наташу, но почему-то стало очень смешно, хотя я уверена, что просидеть два вечера с ножницами в руках явно не входило в список её фантазий. Но и отвертеться от общественной работы под началом Людмилы Николаевны уже не вышло бы: она, без сомнения, даже пересчитает каждое вырезанное сердечко, сопоставив количество с выданными листами цветной бумаги.
– Как прекрасно, что теперь у всех нас есть захватывающие планы на этот вечер, – Максим отсалютовал нам своей кружкой с кофе и быстро подмигнул мне, заставляя сердце биться чаще.
Наверное, не будь я так занята своими мечтами о грядущем вечере, сразу обратила бы внимание на то, как пристально в этот момент наблюдали за нами сразу с двух соседних столов. И если один взгляд был полон лишь праздного любопытства и насмешки, то другой источал злобу и ненависть.
***
– Итак, Романова Полина, вы готовы?
Я стояла среди безлюдного двора, на который медленно опускались мутно-серые сумерки, и нервно теребила ремешок висящей на плече сумки. Учебники были бесстыдно розданы на временное хранение подругам, чтобы не пришлось таскать их на себе, сообщение маме с обещанием вернуться не позже девяти уже отправлено, а под шапкой с меховым помпоном на макушке ужасно чесался лоб. Но я крепилась как могла, покусывала губы и старательно держала серьёзное лицо.
– Может быть, перейдём на «ты»? – томно выдохнула я, кокетливо похлопав ресницами. Надеюсь, что кокетливо, а не глупо или нелепо, ведь на лице моего собеседника после этого удивлённо взметнулась одна бровь.
– Итак, Романова Полина, – игнорируя моё нескромное предложение, снова начал говорить он заунывным голосом, от которого меня неумолимо клонило в сон, как на уроках физики. – Клянётесь ли вы не задавать лишних вопросов, не пререкаться и не спорить со мной, не оказывать сопротивление всему происходящему и не пытаться устроить любую другую диверсию, дабы сорвать мои планы на этот вечер?
– А расписаться кровью не попросишь? – попыталась взбрыкнуть я, но весь запал храбрости испарился мгновенно, когда водитель стоящего за его спиной такси не выдержал разыгрываемой сцены и несколько раз нажал на гудок, от резкого и громкого звука которого я трусливо подпрыгнула на месте.
– Клянись! – сурово повторил он и протянул ко мне на ладони свой телефон, повёрнутый яблочной эмблемой вверх.
– На этом?
– Кто бы мог подумать, что на свидание с тобой нужно брать Библию, – Иванов улыбнулся одним уголком губ и пояснил: – К телефону привязана банковская карта. И сегодня я собираюсь использовать её как и сколько захочу, а ты поклянёшься, что не будешь делать из этого проблему.
– Торжественно клянусь, что замышляю только отлично провести время, – моя ладонь опустилась поверх его телефона, в голосе появился театральный пафос, а на губы настойчиво лезла счастливая улыбка. Момент был забавным, но намного больше трепета вызывал хитро-довольный прищур на лице Максима, при виде которого мне неизменно хотелось тискать его многим сильнее, чем сам он ежедневно тискал Чанухинского кота с забавной кличкой Кот-д’Ивуар.
Взъерошить бы волосы, отливающие рыжиной под отблеском фар, нежно провести кончиками пальцев по щеке, задержавшись подольше в том месте, где появляются маленькие очаровательные ямочки, обвести контур подбородка и легонько пройтись ноготками по шее…
Но вместо этого я только сдавленно ойкнула, когда спустя несколько секунд оказалась уже подхвачена его крепкими руками и ощутила себя в странной, будоражаще-пугающей невесомости. В голову сразу полезло стандартное возмущённое «ты что творишь?», ворчливое «да я бы и сама дошла» и смущённое «ну не стоит со мной так возиться», но, к собственному удивлению, я успела отвергнуть все три варианта, вцепилась ему в плечи и только быстро чмокнула в скулу, вздрогнув от того, насколько ледяной была его кожа на ощупь.
– Извините пожалуйста, – искренне сказал он водителю, недовольно косящемуся на то, как Иванов бережно усадил меня на заднее сидение, неохотно спустив с рук. Закрыл за мной дверь, оббежал машину и совсем не грациозно плюхнулся рядом, без промедления схватил мою ладонь и переплёл наши пальцы, так торопливо, словно мечтал об этом уже очень давно.
Он обращался со мной, как с королевой. И эта трепетность, осторожность, эти красивые и совсем непривычные мне жесты сахарной пудрой ложились на влюблённое девичье сердечко и вызывали восторг вперемешку с тупой ноющей болью, притаившейся в груди и порой напоминающей о себе мыслями, что нельзя привыкать к такому. Пусть сейчас мне довелось примерить на себя роль Золушки, но рано или поздно бал закончится и меня вышвырнет обратно в свою не-сказочную жизнь, в которой вряд ли объявится ещё один прекрасный принц.
Но с другой стороны, сейчас меньше всего хотелось сдерживать свои эмоции и тормозить порывы извечным «подумай о будущем». Будущее всё равно казалось непредсказуемым, далёким и выходящим за пределы видимости, а в настоящем у меня наконец-то появилась возможность положить голову ему на плечо, несмотря на то, что меховая оторочка на капюшоне его куртки лезла в нос и сильно щекотала лицо, и испытать потрясающее спокойствие просто от того, что он рядом.
– Ты даже не спросишь, куда мы едем? – не выдержал Максим нашего молчания и легонько потёрся носом о мою макушку, пытаясь привлечь к себе внимание.
– Я же поклялась тебе. На айфоне!
– Кто ты такая и что сделала с моей Полиной? – он чуть отстранился и настороженно вглядывался в моё лицо в поисках подвоха, а нашёл – как-то почти неожиданно для нас обоих – мои губы своими, обветренными и шершавыми после вчерашней двухчасовой тренировки на морозе.
Я покусывала их так же, как делал это он во время особенно волнительных моментов; быстро пробегалась по ним языком, как он сам, сильно задумываясь над чем-то. Льнула к нему в порыве искреннем, отчаянном, необходимом намного больше, чем воздух.
Словно это был наш первый раз. Только ещё немного лучше.
– Глупо говорить о том, как я соскучилась, если мы видимся каждый день? – осторожно поинтересовалась я, когда его поцелуи переместились сначала на кончик носа, а потом и вовсе сосредоточились на лбу.
– Глупо видеться каждый день, но делать вид, словно мы друг другу чужие, – горячее дыхание касалось моей кожи, а неожиданно откровенный смысл его слов раскалёнными докрасна щипцами ворочал мои внутренности.
Он хотел открыться! Я столько времени выедала себя изнутри сомнениями, не решаясь даже намекнуть о подобном, не зная, стоит ли вообще начинать разговор об этом, а он, оказывается, тоже хотел закончить опостылевшую игру в прятки, но молчал. И я молчала. Мы снова повели себя как два идиота, из-за неуверенности и страхов лишив себя целого месяца возможного счастья.
– Максииим…
– Это не какая-то претензия, и тебе не надо сейчас начинать оправдываться…
– Максим…
– Давай лучше забудем об этом и не будем портить себе вечер…
– Максим! – наконец-то мне удалось перебить его суетливое бормотание, крепко сжать его ладонь, удачно расположившуюся на моих коленях, и легонько потереться о него щекой. В машине было достаточно темно, а жаль – может быть, моя пугающе-блаженная улыбка сказала бы ему намного больше, чем любые слова. – Знаешь, я вот подумала: почему ты никогда не зовёшь меня на свои тренировки?
– Потому что не хочу, чтобы ты отморозила свою аппетитную попу, по несколько часов кряду сидя на трибунах? – мгновенно нашёлся он, за что схлопотал маленький и быстрый укус в подбородок. Хотя за лестную оценку моей попы, наверное, всё же стоило его отблагодарить. Да и за заботу, на самом деле, тоже. – Мне следовало с максимальной трагичностью ответить: потому что ты всё равно не придёшь?
– Какой же ты вредный, – я закатила глаза и снова легонько укусила его, а услышав весёлый смешок – укусила ещё раз, на этот раз уже ощутимо прихватив зубами кожу.
Невыносимый, противный, дерзкий Максим Иванов. Настолько раздражающе-возбуждающий, что хочется прижаться губами прямо к его ушку и прошептать, как в банальном женском романе: «Возьми меня, я вся горю!»
– Это не вредность, а прагматизм, цинизм и, пожалуй, не поддающееся логике и контролю желание разозлить тебя, ёжик, – тон его голоса стал настолько мягким и нежным, что, даже злись я по-настоящему, не смогла бы и секунды больше продержаться. Его пальцы принялись еле-еле поглаживать шею, пуская по телу тысячи микровспышек восторга, а с губ слетело торопливое, неуверенное, испуганное и в то же время полное надежды: – Так ты придёшь?
– Конечно же, приду.
– В эту пятницу?
– Да.
Максим ластился ко мне, как преданный котёнок, крепко сжимал мою талию под расстёгнутой курткой, дышал часто-часто и, кажется, почти урчал от удовольствия. И эти мгновения казались мне самыми приятными за всю мою жизнь, этаким абсолютом, квинтэссенцией чистого счастья, разливавшегося по венам вместе с кровью, и давали чувство эйфории.
Знал бы ты, Иванов, как я в тебя влюблена.
– И даже подождёшь до конца тренировки внутри гимназии, а не на поле, чтобы я не нервничал?
– Подожду, – покорно кивнула я, находясь в таком опьянённом состоянии, что не раздумывая согласилась бы кого-нибудь убить, стоило ему лишь попросить.
Без остатка погрузившись в нашу взаимную нежность, я позабыла обо всём на свете и перестала следить за дорогой, опомнившись только в тот момент, когда водитель тактично покашлял, намекая, что стоим мы вовсе не на очередном светофоре или в глухой вечерней пробке. Встрепенувшись и смутившись, мы с Ивановым скомканно извинились, поблагодарили сурового и молчаливого мужчину и быстро выскочили на улицу. Точнее, Максим выскочил, а потом помог выйти мне, при этом оглядываясь по сторонам и ероша свои светлые волосы.
Несложно было заметить его волнение. Раньше, чем я успела осмотреться, он как-то неопределённо махнул рукой и обронил неуверенное «ну, вот», с лёгкой, какой-то нерешительно-боязливой улыбкой ожидая моей реакции.
Среди взмывающих прямиком в тёмное небо высоток мы были ничтожными и мизерными, как соринки. Офисные здания светились ярко и задорно, как огромные новогодние ёлки, и вызывали одновременно восторг, интерес и страх, и я сама не заметила, когда успела задрать голову вверх, чтобы иметь возможность рассматривать их, комично приоткрыв рот.
Издалека этот островок стеклянных высоток всегда казался мне каким-то ненастоящим, словно нарисованным в компьютерной программе, и ощущение это усиливала всегда окружавшая их при свете дня мягкая дымка, мазками сильно разбавленной краски нанесённая на чёткие геометрические контуры. Но сейчас меня искренне поражал размах этой футуристической мини-вселенной, раскинувшейся прямо среди знакомого и привычного мне города, и, несмотря на контраст сотен освещённых окон среди ночной мглы, вселенная эта выглядела естественной и гармоничной, лишь копируя скопление светлячков на бескрайнем тёмном поле.
– Пойдём? – он осторожно коснулся моей руки, и я сама торопливо обхватила его ладонь и сжала, не находя слов, чтобы описать свою благодарность и радость. Уже! Несмотря на то, что мы только минуту назад приехали, а планы Максима на вечер вряд ли ограничивались недолгим нахождением среди человеческого муравейника Москвы-Сити.
В первые мгновения восторга я как-то упустила из виду огромное количество снующих рядом людей, с тут и там торчащими из-под зимних курток полами пиджаков и модными чёрными оправами очков, повторяющимися на всех встречающихся нам лицах. Лавировать среди них было не так-то просто, но Иванов и с этой задачей справлялся мастерски, не забывая тащить меня за собой и оглядываться на каждый седьмой шаг, посылая мне улыбку.
– Я знаю, что это уже не оригинально, зато сейчас ты точно знаешь, что мы на свидании, – невнятно бормотал он мне на ухо, пока лифт поднимал нас на высоту восемьдесят девятого этажа в одной из стеклянных башен. Интрига сохранялась не так уж долго, а жаль: если бы не развешанные вдоль стен у самого лифта фотографии с обзорной площадки, я бы до последнего ни за что не догадалась, куда именно мы направляемся.
И, вопреки его сомнениям, это было оригинально, интересно и, что уж греха таить, вместе с ним я бы всё равно хоть к чёрту на кулички отправилась. Поэтому я прервала его очень бесцеремонно: встала на цыпочки, схватилась за края уже расстёгнутой куртки и притянула к себе, впиваясь поцелуем в продолжавший что-то говорить рот.
И вообще, постоянно тушеваться, смущаться и что-то лепетать – моя роль! И я очень хотела получить обратно своего любимого, невыносимо самоуверенного Иванова.
– Максим, как же я… – уже начала шептать я, но резко осеклась.
Кто бы мог подумать, что лифт может подниматься на восемьдесят девятый этаж примерно столько же по времени, сколько у нас в доме ползёт на четвёртый. Хотя, оно и к лучшему – кабинка дёрнулась и остановилась, двери разъехались в стороны, выпуская нас вместе с другими посетителями, а я сохранила при себе внезапный порыв, которого теперь очень сильно боялась и стеснялась.
Кажется, он не заметил. Или заметил, всё понял, но специально не стал переспрашивать и снова поднимать эту тему?
Ведь я почти сказала ему! Почти вырвала из глубины собственного трепещущего сердца ставшее личным помешательством «как же сильно я тебя люблю».
– Теперь ты точно показал мне всю Москву, – тихо заметила я, замерев истуканом сразу же напротив входа, у огромного панорамного стекла, заменявшего стену. Руки стоящего позади Максима бережно обняли меня за талию, а пальцы легонько поглаживали живот, и сквозь тонкую форменную блузку, надетую под курткой, эти прикосновения ощущались очень ярко и чувственно. Казалось, даже колотящееся на разрыв сердце рухнуло вниз, туда, ближе к нему, прямиком под тепло его нежных ладоней.
– Самое время сказать, что потом я покажу тебе весь мир? – шепнул он, звонко чмокнув меня в макушку.
– Нет-нет, это даже для роли отчаянного романтика уже перебор.
– Ох, Полли. Оказывается, прагматизм и цинизм – это скорее про тебя, а не меня, – хмыкнул Иванов и затаился надёжной опорой за моей спиной, позволяя мне молча наслаждаться открывающимся зрелищем.
Маленький, крошечный, совсем игрушечный город. Не он над нами, а мы – над ним. И глядя на разноцветные Лего-квадратики крыш и светящиеся ниточки дорог, чувствуя на своём теле ласковые поглаживания и еле ощутимые поцелуи, я испытывала нежность. Такую сильную, рвущуюся наружу сгустком тепла, способного укутать собой всю столицу, растопить снег и лёд, обогреть каждый мизерный клочок земли.
Только прогулкой по смотровой площадке планы Максима не ограничивались, и спустя полчаса он уже уверенно подталкивал меня к столику расположенного там же кафе. Ну, кафе – это данная им характеристика, потому как по мне это больше напоминало небольшой ресторан: изысканная велюровая обивка у стульев в винном и небесно-голубом цветах, чопорные официанты в классической чёрно-белой форме, живая музыка в дальнем углу и всё тот же потрясающий вид на ночной мегаполис за окном, от которого захватывало дух.
А ещё явно неправильно проставленные запятые в указанных в меню ценах. Потому что еда просто не могла столько стоить.
– Кхе-кхе, – видимо, без всяких слов верно истолковав выражение моего лица, Иванов картинно положил на столик прямо между нами свой телефон, незамысловато напоминая о данной ему перед поездкой клятве. – К сожалению, Поль, здесь ещё не открыли Макдональдс, так что других вариантов поужинать нет. Но когда это случится, я клянусь, мы обязательно сюда вернёмся и побалуем себя картошечкой фри на высоте птичьего полёта.
– Даже лет через двадцать? – сама не зная зачем, ляпнула я, тут же нервно закусив губу. Но его этот вопрос ничуть не смутил, скорее рассмешил и заставил ощутимо расслабиться и широко мне улыбнуться.
– Особенно лет через двадцать. Отец успеет окольцевать ещё парочку своих секретарш, неудачно развестись с каждой из них и окончательно обеднеет. И тогда наши свидания будут проходить на скамейке в парке, с одним на двоих маковым рулетом и бутылкой молока.
– Ты будешь удивлён, но…
– Да я уже по твоим загоревшимся глазам вижу, что ты в восторге от такой перспективы, – покачал головой Максим, но, вопреки его укоризненному тону, на губах красовалась задорная улыбка. – Будет тебе скамейка, пусть только потеплеет для начала.
– И маковый рулетик?
– Ну, пока папочка меня содержит, купим даже два.
– Ты говоришь об этом так… так… – я замялась, пытаясь подобрать правильную формулировку, потом отвлеклась на подошедшего к нам дотошного официанта, дважды утончившего заказ и настойчиво советовавшего попробовать что-нибудь ещё, и когда мы с Ивановым наконец снова остались наедине, меня терзали сомнения, стоит ли вообще начинать разговор на эту тему.
– Я говорю как есть, Полли. Меня полностью содержит отец. Если бы я из-за каких-нибудь своих принципов отказался, то содержала бы мать, и это было бы намного проще: как ты могла заметить, ей плевать на нас, а значит, было бы плевать и на наши расходы. А так эта карта, – он потряс в воздухе своим телефоном, – формально принадлежит отцу, и он дотошно отслеживает совершаемые по ней траты.
– И тебя это устраивает?
– Откровенно говоря, это даже приятно – когда он звонит с вопросами по какой-нибудь странной или очень крупной покупке. Это даёт ложное ощущение, что в целом ему ещё есть до меня дело, – его пальцы по инерции метнулись в волосы, а взгляд медленно опустился вниз, уперевшись в поверхность стола. Словно он чувствовал себя виноватым и в поведении собственных родителей, и в естественном и нормальном для каждого ребёнка желании любым путём выхватить хоть немного заботы и участия.
– Ему бы стоило тобой гордиться, – вырвалось из меня без цели скорее утешить его или сказать что-нибудь приятное, лишь бы развеять грусть, хрупкими каплями повисшую в воздухе. Нет, я действительно, искренне так считала, день ото дня восторгаясь теми качествами Максима, которых сама была напрочь лишена.
– Чем именно? Что мне хватило трусости хотя бы не подсесть всерьёз на наркоту вслед за братом? Заметь, именно трусости, потому что если бы были мозги, я бы в это дерьмо вообще не полез.
– Сомневаюсь, что твой отец так же гнобит себя за свои неудавшиеся браки, – закатила глаза я, уже не первый раз в ходе наших бесед поймав себя на мысли, что хотела бы увидеть этого загадочного Мистера Иванова. Только, желательно, на безопасном расстоянии и исключительно со стороны, потому что были у меня веские причины полагать, что мы друг другу очень не понравимся. – Зато ты умный, целеустремлённый, занимаешься спортом и фактически живёшь один в таком-то возрасте. Неужели этого мало?
– А если я скажу «мало», ты продолжишь перечисление всех моих достоинств? – промурлыкал с хитрой ухмылкой Иванов, мгновенно вогнав меня в краску. – Ну пожааааалуйста! Очень хочу услышать это от тебя.
– Ой, да ну тебя.
– Ну Поооооль, – продолжил канючить он, ловко перегнулся через стол, – благо, рост позволял с лёгкостью это сделать, – и потёрся кончиком своего носа о мой, заодно сражая меня наповал своим по-ангельски чистым и непорочным взглядом. – А чувство юмора? Ну я ведь забавный, да? И ещё я добрый. Я даже принял чужого кота и ращу его, как своего! А ещё… ещё…
– Ты хороший любовник, – шепнула я, чувствуя, как от прилива крови щёки начинает болезненно пощипывать. Однако оно того стоило: ошарашенный моими словами, Максим отстранился и забавно похлопал густыми чёрными ресницами. Хорошо хоть повторить на бис не попросил или не стал задавать уточняющие вопросы – от него и такого можно было ожидать.
– А ты умеешь удивлять, – протянул он, подперев подбородок рукой и не сводя с меня прямого, изучающе-оценивающего взгляда. Если бы можно было покраснеть ещё сильнее, я бы, без сомнения, это сделала, а теперь оставалось лишь елозить на мягком стуле и нервно оглядываться в поисках официанта, чьё появление оказалось бы как никогда кстати. – Может быть, водички? Или нейтрализатор для стирания памяти? – продолжал изгаляться надо мной Иванов елейным тоном.
– Запись с местных камер видеонаблюдения, чтобы ещё разок полюбоваться твоими округлившимися глазами.
– Меня очень радует твоё стремление любоваться моими глазами, – мечтательно отозвался он, окончательно не оставив мне ни единого шанса на победу в этой словесной дуэли.
И к чёрту эти победы. Мне уже давно их не хотелось.
А вот его – хотелось. Очень.
– Хочешь меня убить, ёжик? – с тихим смешком спросил Максим, протянув руку и сжав мою ладонь, до этого беспощадно комкавшую лежавшую на столе салфетку.
– Нет, – я чуть расслабилась, позволив нашим пальцам переплестись и откинув последние крупицы глупости, так долго ошибочно принимаемой за гордость и соблазнительно нашёптывающей мне изображать из себя ту, кем я никогда не была на самом деле. Больше не хотелось играть, сопротивляться и позорно убегать от собственных чувств, восхищающих и пугающих своей силой. И мне как-то поразительно легко далось снова взглянуть на него, такого родного и любимого, и решительно выбросить белый флаг. – Хочу узнать о тебе ещё больше.
***
После пары часов, проведённых в тепле кафе с приглушённым мягким светом, делавшим обстановку особенно интимной, и ненавязчиво вплетавшейся в наш разговор живой музыкой, снова оказаться на улице было подобно резкому подъёму из-под толщ воды. Шоссе гудело и свистело проносящимися мимо машинами, ледяной ветер похабно лез под подол юбки и облизывал каждый оголённый участок шеи, а от первого же глотка воздуха закружилась голова.
Приложение обещало, что такси приедет через две минуты – причём делало это уже десять минут подряд, но я держалась стойко и даже не пританцовывала на месте, хотя продрогла уже насквозь.
Максим обнимал и прижимал меня к себе, и его горячее дыхание обжигало мою макушку, пробираясь сквозь фигурную вязку шапки, предусмотрительно надетой ещё перед выходом. Судя по тому, что его пальцы вытворяли с моими волосами во время наших поцелуев, всё равно уже можно не переживать за сохранность своей причёски.
Я пыталась уложить в своей голове всю информацию, выпытанную за время ужина у Иванова, который отшучивался и как мог уводил наш разговор в темы более пространные и с ним не связанные. Но, как сам он заметил однажды, иногда я умею быть очень настойчивой и добиваться своего.
Итак, помимо любимого цвета (серого – ну кто бы сомневался!), аллергии на клубнику и страха перед змеями («А ежи их едят – теперь понимаешь, насколько я продуманно подошёл к выбору девушки?»), мне удалось выяснить, что они с Тёмой с детства владеют беглым английским, но при этом отчаянно проседают в грамматике.
Просто когда-то давно их отец пытался стать толковым родителем и разговаривал с ними дома исключительно на английском, что очень быстро принесло свои плоды. Тем обиднее, что после развода он не посчитал нужным вообще лишний раз разговаривать хоть с одним из своих сыновей.
Оказалось, что у Иванова есть и старшая сестра: дочь отца от первого брака, которой сейчас уже под тридцать лет, но из-за давней обиды она наотрез отказывается даже познакомиться со своими младшими братьями. А ещё у его отца есть брат-близнец, у которого за спиной тоже три брака и пять детей, а у сводного брата матери – четверо отпрысков, но большую часть этой многочисленной родни он вообще никогда в жизни не видел.
И поступать он собирался вовсе не на экономиста (ох, кто бы знал, каким убийственным взглядом он наградил меня за это смелое предположение), а на инженера. Причём именно в авиацию, потому что он обожает самолёты, что совсем не мешает ему ненавидеть летать на них.
– У меня сегодня родители на ночном дежурстве, – как бы между прочим заметила я, стараясь придать голосу нотки равнодушия. А внутренности словно прокручивало в бетономешалке, медленно и болезненно, в ожидании его реакции.
С такими новостями я планировала потянуть подольше, но потом представила себе, как сообщаю об этом в такси, при каком-нибудь незнакомом дядечке, и решила срочно всё переиграть.
– То есть?
– То есть их нет дома, – добавила я, хотя была уверена, что он и сам всё отлично понял. Но по голосу не выходило разобрать: специально издевается или по каким-то причинам действительно не рад возможности провести ещё немного времени наедине.
– И не страшно тебе будет спать одной? – спросил он и еле ощутимо дёрнулся от беззвучного смеха.
Издевается!
Господи, я искренне сочувствую той девушке, которой он потом будет делать предложение (вообще-то завидую до безумия, но и немного сочувствую тоже), потому что даже в такой волнительный и важный момент он наверняка решит немного пошутить или собьёт всю приторность своим неконтролируемым сарказмом.
– Конечно же, страшно. Наверное, пора завести себе кого-нибудь…
– Если ты планировала завести кота, то могу предложить себя. Я такой же тёплый, ласковый и не кусаюсь, – он замер на секунду и осторожно уточнил: – Сильно не кусаюсь. Уже приучен к лотку, не привередлив к еде. И шерсти на моей одежде столько же, сколько на маленьком котёнке.
– Ох, Максим, – я давилась смехом, развернувшись и уткнувшись носом ему в грудь, пока он пытался пробраться губами к моему лбу, неуклюже сдвигая шапку вбок. – Вообще-то я говорила про парня. Завести себе парня!
– Ну, это будет ещё проще! – радостно откликнулся он, ничуть не смутившись. – Я милый…
– Ты мне подходишь, – перебила его я, краем глаза заметив, как около нас наконец-то останавливается ярко-жёлтая машина.
– Ты вот так просто и быстро сдашься? – разыгрывая удивление, спросил он.
– Да. Я ведь уже выбрала тебя, – пожала я плечами, послав ему смущённую улыбку.
Дорога до дома показалась мне одним коротким мигом. Вот моя щека касается бархатистой ткани куртки у него на плече, его пальцы задумчиво крутят прядку моих волос и неторопливо поглаживают тыльную сторону ладони, вот по телу пробегают мурашки от одной лишь мысли о том, что скоро, совсем скоро я буду целиком в его крепких объятиях. Вот такси тормозит рядом с моим домом, и Максим без промедления помогает мне выйти, только что не подхватывает на руки, и я понимаю, что слегка дрожу от предвкушения и еле попадаю по маленьким скользким кнопочкам домофона, дважды пиликнувшего, что набранный код неверный.
И даже переступив порог моей квартиры, мы продолжали молчать. Не потому, что страшно и волнительно – хотя не в первый раз же, – а просто из-за того, что не нужно было никаких слов, чтобы описать это состояние странного трепета, льющееся по телу прямиком из сердца.
Мы скинули верхнюю одежду, помыли руки – всё это в тишине и не включая свет, ступая тихо, на цыпочках, словно боялись спугнуть друг друга или одним неосторожным движением разбить своё хрупкое счастье. И когда я зашла в свою комнату, то просто остановилась посередине, вполоборота к двери, и ожидала его, снова разучившись дышать.
А он не спешил, и шаги его – медленные, осторожные – позволяли с каждой секундой ожидания всё глубже увязать в тягучей, сладкой истоме восторга. И мягкий, рассеянный свет, протиснувшийся с улицы сквозь приоткрытые шторы, выделял его тёмный высокий силуэт, ложился ко мне на плечи вместе с теплом ладоней, проводил по рукам вплоть до подрагивающих пальцев и уверенно сжимал мою талию.
Максим целовал меня нежно, мучительно неторопливо, словно теперь точно знал, что нам некуда больше спешить. И мы так и замерли двумя прильнувшими друг к другу неподвижными фигурками, с моими ладонями, вросшими в его плечи, и его – в мою талию.
Это было правильно. Ласково. Желанно. И ничего мне не хотелось так сильно, как простоять с ним целую вечность, впитывая в себя тепло мужского тела, сливаясь губами и сталкиваясь языками в замысловатом и чувственном танце, упиваясь собственным ощущением экстаза.
А потом он сел на кровать и потянул меня за собой. Усадил к себе на колени, выцеловывал губами все самые чувствительные места на шее, водил кончиками пальцев по лицу, обрисовывая каждый контур, нежно касался подушечками моих губ, собирая с них рваное и быстрое дыхание. Обнимал, прижимал к себе близко-близко, держал крепко-крепко, чтобы никто и ничто на этом свете уже не смогло оторвать, вырвать нас друг из друга.
