Текст книги "Три килограмма конфет (СИ)"

Автор книги: Нельма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 47 страниц)

Сам же Максим выглядел по-прежнему спокойным и даже расслабленным, и мне непонятным образом передавалась его уверенность, не позволившая пуститься в более привычную дикую панику. Это было очень необдуманно: вряд ли тот самый таинственный и могущественный отец решит отмазать и меня тоже, если наше дело дойдёт до директора.

– Какой-то придурок опять сорвал замок в кладовке, – Иванов смотрел на физрука максимально честным и открытым взглядом, и от этого меня буквально распирало от смеха, хотя по сути своей в этой ситуации не было ничего забавного, а мне и вовсе стоило вести себя скромнее, оказавшись пойманной учителем при таких неоднозначных обстоятельствах.

Но чёрт, просто откинув все размышления в стиле «правильно-не правильно», можно было почувствовать, насколько хорошо мне сейчас было. Даже в обществе того, от чьего имени обычно появлялась нервная дрожь.

– Надеюсь, Иванов, этот придурок снова придёт и всё починит?

– Тихо ты! – показательно шикнул на меня Максим, снова легонько пихнув в бок, хотя и сам еле сдерживал смех, стараясь со всей серьёзностью отвечать на насмешливый взгляд учителя. – Уверен, Евгений Валерьевич, что к понедельнику всё будет исправлено.

– Ко вторнику, Иванов. На выходных гимназия закрыта, если ты снова забыл, – укоризненно покачал головой Евгений Валерьевич и, махнув на нас рукой, наконец позволил себе снова в голос рассмеяться. – Всё, марш отсюда, а то докладную на вас напишу.

Дважды повторять не пришлось, и мы охотно пошли следом за ним, изрядно забавлявшимся всем увиденным и, кажется, даже нашей реакцией на случившееся. Мысленно я не переставала благодарить судьбу за то, что та послала нам именно Евгения Валерьевича, а не кого-нибудь из других дежуривших на празднике учителей, и уж тем более не охранника – вечно угрюмого и ворчливого мужчину за пятьдесят с седыми усами, которые категорически его портили и придавали худому лицу отталкивающую нескладность. Если бы он, как обычно куривший с торца здания, заинтересовался бегающими по полю точками, мы бы уже сидели в учительской и со слезами на глазах (я-то точно) вызванивали своих родителей.

– Романова, а что это за странный выбор формы для игры?

– На удачу, Евгений Валерьевич, – ляпнула я первое пришедшее в голову, а идущий рядом Максим громко прыснул, заслужив очередной больно уж хитренький взгляд со стороны учителя.

– А от тебя, Иванов, удача сегодня отвернулась? – насмешливо поинтересовался физрук, даже не пытаясь скрыть удовольствие от возможности поддеть каждого из нас, побросать подколками, как мячиками, которые необходимо было вовремя отбить обратно, пока они больно не попали по лицу.

– Наверное, удача приходит только тем, кто в гольфиках? – задумчиво протянул Иванов, так противно надменно растягивая слова, что хотелось снять туфельку и разок легонько стукнуть его в висок каблуком. Может и не разок. И скорее всего не легонько. Напыщенный самовлюблённый индюк слишком уж раздражал своими пафосными манерами.

– Или всё же тем, кто в платье? Может быть, попробуешь надеть на следующую игру? могу одолжить! – парировала я, мгновенно забыв про присутствие рядом с нами постороннего человека, чьи подколки воспринимались как слабое жужжание мелкой мошкары в сравнении с тем эффектом, что производили на меня любые слова Максима. Мне бы и хотелось закончить наше противостояние, но, однажды начавшись, оно с каждой встречей закручивалось в более плотный, нерушимый узел, становясь поистине эпичным, как борьба Монтекки и Капулетти, католиков и протестантов, США и СССР.

– Нет, Иванов, просто я говорил, что тебе нужно усерднее тренироваться, – подняв указательный палец вверх, возразил Евгений Валерьевич, идущий впереди и не заметивший, как его подопечный крепко схватил меня за локоть, вынуждая остановиться и отстать от учителя на несколько шагов. – И меньше пить, кстати!

– Раз готова одолжить, то снимай прямо сейчас, – прошептал Максим мне на ухо, и от внезапно коснувшегося кожи обжигающе-горячего дыхания по спине и рукам побежали мурашки. Я успела мазнуть взглядом по его невыносимо самодовольной ухмылке, прежде чем бросилась догонять физрука, почти перейдя на бег, не столько опасаясь ещё какой-нибудь странной выходки этого придурка, сколько желая скрыть от него болезненно налившиеся кровью щёки. – Эй, да это шутка! – выкрикнул он вдогонку, но мне проще было прикинуться глухонемой, чем придумать адекватную реакцию на подобные слова.

Я старалась идти наравне с Евгением Валерьевичем, что-то бухтящим себе под нос про тренировки, дисциплину и предстоящий матч, стараясь не только не смотреть в сторону Иванова, но и не думать о нём. Хотя, конечно же, именно его раздражающая персона занимала большую часть мыслей, в остальном сосредоточенных только на желании скорее оказаться в тепле и придумать, как привести себя в относительно приличный вид после обильных грязевых ванн, полученных на поле.

– И теперь, если кто-нибудь расскажет мне о том, как умело подкатил и завалил девчонку, я всегда буду представлять именно случившееся между вами на поле, ребятки, – закончил свою речь Евгений Валерьевич, и они с Максимом дружно засмеялись, вынуждая меня в который раз за последние минуты покраснеть, не зная, радоваться или огорчаться тому, что предшествующие этой похабщине слова я прослушала. Так хотя бы проще сделать вид, будто всё это совсем не смешно.

Мы зашли в гимназию через главное крыльцо и остановились посреди холла, к невероятному везению, не встретив никого на своём пути. Кажется, после долгого пребывания на свежем воздухе, физической нагрузки и нескольких пережитых мини-стрессов мне удалось полностью протрезветь, потому что сейчас голову в избытке наполняли страхи и сомнения, а от прежнего ощущения спокойствия и счастья не осталось и следа.

Часы уже пробили полночь: карета превратилась в тыкву, прекрасное платье – в грязные лохмотья, а выигранное пари – в сомнительной радости факт, которым я совсем не знала, как распорядиться. Да и вместо прекрасного принца, наверняка обнимающегося сейчас где-то со своей Светкой, мне остался только нагло ухмыляющийся гоблин Иванов.

– Так, ребятки, чтоб ни один из вас мне сегодня на глаза больше не попадался, спортсмены хреновы. Иванов, забудешь про замок – заставлю ночевать в каморке и отгонять любых посягателей на наш инвентарь, – резко став пугающе серьёзным, гаркнул на нас Евгений Валерьевич, оглядываясь по сторонам. – Свободны, молодёжь!

Мне хватило пары секунд, чтобы отреагировать и быстрым шагом направиться в сторону раздевалок спортивного зала, боясь внезапно оказаться застигнутой врасплох появлением одного из любопытных однокурсников. Я пыталась вспомнить, оставляла ли в шкафчике какие-нибудь сменные вещи для физкультуры, в которых возвращаться домой явно уместнее, чем в испачканном грязью платье или порванных колготках. И уже спустившись положенные несколько ступенек вниз, в длинный полуподвальный коридор, решила обернуться, чтобы проверить свои самые страшные опасения.

С губ сорвался усталый тихий стон. Конечно же, Иванов шёл прямо за мной.

========== Глава 11. Про вымученное перемирие. ==========

– Ты что, меня преследуешь? – прямо в лоб спросила я, когда расстояние между нами сократилось всего до нескольких шагов. Вообще-то после его последней неуместной шуточки, в тот момент прозвучавшей уж слишком серьёзно, мне действительно становилось не по себе рядом с ним. У них со Славой была одна общая раздражающе-пугающая манера смотреть собеседнику прямо в глаза, не давая отвести взгляд, и это действовало сродни гипнозу или ощущению предстоящего допроса, когда ты уже сидишь на прикрученном к полу стуле и морщишься от направленного прямо в лицо яркого света лампы без шанса вырваться на свободу.

У Чанухина глаза были светлые, водянистые, безэмоционально-холодные, что не очень вязалось с его общительностью и не раз уже проявленной душевностью. У Максима же, напротив, словно всегда мерцали огоньки в глазах, а радужка меняла оттенок от небесно-голубого при ярком дневном свете до глубокого серовато-синего цвета в сумраке. Но эффект от их взгляда оставался примерно одинаковым независимо от времени суток, освещения или настроения: полное оцепенение, словно только что довелось посмотреть на Горгону Медузу.

– Выходит, что так, – согласился он, внезапно искренне улыбнувшись. Я сжала в кулаки ладони, до сих пор засунутые в карманы куртки в надежде отогреть их после улицы, и с удовольствием отметила начинающие подсыхать пятна грязи на его одежде и в светлых растрёпанных волосах, окончательно сбившие с него прежний налёт лоска. Вот только если он сейчас выглядел лишь немногим краше бомжа, значит, я – в разы хуже.

– Что ты хочешь?

– Я хотел предложить перемирие, – Иванов мог бы собой гордиться, потому что этими простыми словами ему удалось второй раз ловко сбить меня с ног и тут же отправить в нокаут, вытянув вперёд ладонь для рукопожатия. Не знаю, насколько ошарашенной всем происходящим я выглядела со стороны, но возникших на лице эмоций хватило, чтобы он тяжело вздохнул и убрал руку, неохотно поясняя: – Видишь ли, наши общие знакомые недвусмысленно дали понять, что мы порядком их заебали своими кислыми лицами и постоянными обидками, хотя последнее, я уверен, касается исключительно тебя.

– А не пойти бы тебе…

– Тихо! У нас же тут перемирие на носу, ну что ты, в самом деле? – улыбка сменилась на более знакомую и привычную ехидную ухмылку, а я, честное слово, почувствовала облегчение и радость, оказавшись категорически не готова к возможной смене его роли с раздражающего своим существованием засранца на «посмотрите, какой я милашка» парня. – Если ты одолжишь мне свой гольфик, я даже помашу им в воздухе вместо белого флага.

– Это так ты себе представляешь общение после перемирия? – скорчив недовольную мину, сухо поинтересовалась я, старательно оттягивая время и, вместе с тем, необходимость давать какой-нибудь ответ на привлекательное с одной стороны и слишком уж подозрительное с другой предложение.

– Во-первых, ты ещё ничего здравого не сказала, а значит, перемирие не вступило в силу. Во-вторых, я просто не хочу нашими стычками постоянно портить всем окружающим людям настроение, только поэтому готов пойти на уступки. Это вовсе не значит, что я собираюсь с тобой подружиться или жажду твоего общества, чтобы…

– Но если это значит, что тебе придётся хоть иногда закрывать свой рот и давиться собственным неуместным сарказмом, то я согласна.

– Рано радуешься, потому что тебе тоже придётся научиться закрывать свой рот. Боюсь, через пару недель ты сдохнешь от отравления собственным не нашедшим выхода ядом, – злобно прошипел Максим. Я скрестила руки на груди вслед за ним и от нервов со всей силы покусывала внутреннюю часть нижней губы, уже ощущая во рту лёгкий привкус крови. Теперь не оставалось сомнений, что сегодняшний вечер закончится для меня окончательно испорченным настроением и, возможно, очередными слезами.

– Ты вообще умеешь нормально разговаривать, идиот?

– А ты умеешь, дура? – парировал Максим, сделав один угрожающие размашистый шаг ближе и прожигая меня взглядом, в котором вовсю плескалась ярость. Вопреки тут же возникшему дикому желанию отскочить от него куда подальше, я не сдвинулась с места, только задрала вверх голову, чтобы было удобнее отвечать своему заклятому врагу прямым и бесстрашным (хотя на деле скорее испуганным и умоляющим о пощаде) взглядом. – Можешь хоть разок умерить свою спесь, когда с тобой пытаются договориться?

– Ах, так ты хотел договориться? Извини, в потоке оскорблений и ехидства эта жалкая попытка как-то затерялась.

– Знаешь, что правда жалкое? Твои попытки обратить на себя всеобщее внимание. Ой, я сейчас тут поплачу, чтобы все меня пожалели! Ой, а теперь попробую изобразить из себя самую обиженную в мире суку, пусть всем будет стыдно! – по мере того, как его голос постепенно становился громче, мне казалось, будто и он сам растёт, пугающе возвышается надо мной как один из Атлантов, а я, напротив, отчаянно сжималась, уменьшалась до размеров песчинки, мечтая исчезнуть насовсем. – Поэтому ты так раздражаешь: ничего из себя не представляешь, но всеми силами стараешься хоть чем-то выделиться. А если что пойдёт не так, всегда можно просто взять и раз… – он осёкся на полуслове и внезапно застыл, глядя мне прямо в лицо и дыша глубоко и рвано, как после долгого бега. Краем глаза я видела, как высоко поднималась и тут же быстро опускалась его грудь, и пыталась сосредоточиться именно на этом, отсчитывая про себя незамысловатые движения, чтобы удержаться от необдуманных импульсивных действий и не загнать всё в ещё более глубокую яму.

– Что? Договаривай уже, раз начал! – срывающимся и дрожащим от подступающих слёз голосом потребовала я, начиная только сильнее беситься от его внезапного молчания, уже, кажется, десятого по счёту только за этот невыносимо долгий вечер. Судя по тому, как больно начинало щипать глаза, миссия не разреветься перед ним будет провалена через пару секунд.

– Да это… забудь, – сконфуженно пробормотал Максим и, словно внезапно опомнившись, тут же отступил назад, растерянно потирая затылок и уставившись куда-то в сторону явно в попытке смотреть на меня. Грудь распирало изнутри от жгучей обиды и чувства несправедливости, ведь я ничего не сделала и ничем не заслужила такое к себе отношение.

– Ты совсем ебанутый. Конченый мудак, которому надо бы с головой своей разобраться, – прошептала я тихо-тихо, почти неслышно, а финальным аккордом ещё и шмыгнула носом, испытывая даже больше ненависти к собственной несдержанности, чем к этой заносчивой сволочи. С ним и так всё ясно, вряд ли он считает необходимым задумываться о чувствах других людей, а вот зачем я осознанно влезла в такие проблемы – оставалось большим и требующим тщательного анализа вопросом.

Теперь я как никогда была согласна с мнением о себе Иванова: дура, идиотка и тупая. Иначе никак не объяснить все мои абсурдные попытки доказать ему, что я совсем не такая примитивная курица, как могло бы показаться. Смешно, но всеми своими поступками я как раз доказала себе обратное.

– Короче, я вообще-то хотел сказать, что… – в конце коридора раздались сразу несколько голосов и смешки, заставив нас обоих испуганно уставиться в сторону зала, откуда к нам вот-вот должны были выйти непрошеные гости. – Да блять! – неожиданно рыкнул за моей спиной Максим, отчего я подпрыгнула на месте и еле удержалась, чтобы не обернуться на него.

Звуки показались мне смутно знакомыми за мгновение до того, как из дверей выскочили, оживлённо переговариваясь и, кажется, о чём-то споря, Слава, Рита и Натка, судя по их неровной походке, активно опустошавшие запасы алкоголя, пока мы с Ивановым снова чуть не убили друг друга. Друзья сделали несколько шагов, прежде чем заметили нас, синхронно округлили глаза и приоткрыли рты как в каком-нибудь дурацком комедийном шоу.

Чанухин присвистнул, Марго несколько раз окинула меня взглядом с ног до головы, видимо, не в силах поверить собственным глазам, а потом громко охнула. И только Колесова, опомнившись первой, резво подскочила ко мне, но при этом явно не понимала, что дальше делать, и замерла истуканом на расстоянии вытянутой руки.

– Поля, ты совсем рехнулась? Разве можно вот так сбежать, никого не предупредив, и исчезнуть почти на час? Почему ты не отвечала на звонки и сообщения? И какого хрена с вами двумя? – скривилась Наташа, на одном дыхании выпалив всю свою гневную тираду. Честно, мне сейчас больше бы хотелось получить несколько приободряющих слов, чем своеобразную взбучку от подруги, но выбирать не приходилось.

Однако было в её словах ещё кое-что, заставившее меня вмиг напрячься и испуганно сунуть руки в карманы собственной куртки, хотя я уже была уверена, что моего телефона там больше нет.

– Чёрт, Макс, только не говори, что ты пытался утопить её в луже, – хмыкнул Слава, эффектно приподняв край шляпы длинным и заострённым накладным ногтем.

– Да мы просто немного попинали мяч на поле. В честь достигнутого перемирия, – Иванов мельком бросил на меня взгляд, по-видимому опасаясь, что сейчас я поспешу выступить с опровержением его слов, поведав всем о том, каким отвратительным, эгоистичным, мерзким вруном он был. Но единственное, что меня по-настоящему волновало сейчас, – это потерянный телефон, где могли быть пропущенные звонки от родителей, грозившие огромным скандалом сегодня и большими проблемами в будущем. Я в панике ощупывала карманы, шаря дрожащими пальцами по скользкому подкладу, мысленно прикидывая, какое наказание последует за всё совершённое сегодня.

Состояние алкогольного опьянения, грязь на куртке и в волосах, расшибленные колени и содранная кожа на ладони, а как вишенка на торт – утерянный телефон. И это не считая соучастия во взломе школьного имущества, о котором, надеюсь, никто не узнает. За такой список прегрешений родители посадят меня под домашний арест, не иначе.

– Что-то не вижу у Поли особенной радости от этого примирения, – философски заметила Рита и хихикнула, опасно покачиваясь из стороны в сторону и цепляясь тонкими пальцами за локоть ухмыляющегося Чанухина.

– Я, кажется, телефон потеряла, – севшим от страха голосом проговорила я, с ужасом и отчаянием переводя взгляд с Марго на Колесову. Они успели хорошо узнать принятые в моей семье порядки, а потому прекрасно понимали, чем это могло грозить.

– Нууу, вообще-то, он у меня, – смущённо подал голос Максим, резким движением протягивая мне телефон и почти отдёрнув руку, когда я потянулась за ним, чем добавил ещё один маленький пункт в стремящийся к бесконечности список причин ненависти к нему. – Подобрал его на поле и забыл сказать.

Я злобно зыркнула в его сторону, всем своим видом желая показать, что ни на секунду не поверила в эти нелепые объяснения; он быстро отвернулся, избегая моего взгляда, но наверняка успел заметить моё возмущение.

Насколько сильную ненависть я испытывала к нему прямо сейчас, невозможно описать словами. Зато вполне реально дать характеристику всем следующим далее чувствам: презрению из-за его отвратительного поведения, обиде на грубые и ничем не обоснованные слова, разочарованию подобным исходом именно тогда, когда меня начинали настойчиво одолевать мысли, что мы могли бы нормально общаться, стоит лишь забыть прошлые обиды.

– Дружище, у тебя по ходу большие проблемы в плане взаимодействия с окружающими людьми, – засмеялся Чанухин, при этом похлопав друга по плечу, в ответ на что тот только недовольно скривился, возможно, вспомнив начало нашего разговора в коридоре второго этажа. Все засмеялись следом, кроме нас с Ивановым, оставшимся задумчивым и угрюмым вопреки его лжи о достигнутом мире.

Наверное, потому что мы оба понимали, что теперь у нас действительно есть проблемы. Много проблем.

***

Благодаря помощи Риты и Натки, мне удалось-таки собрать для себя полный комплект чистой одежды и с огромным удовольствием избавиться от перепачканного в грязи костюма, заодно постоянно напоминавшего обо всех неудачах и разочарованиях последнего часа. Пока Анохина пыталась с помощью влажных салфеток оттереть мою куртку и привести волосы в какое-то подобие порядка, Наташа расхаживала вдоль раздевалки, мельтеша перед глазами и читая нотации про моё неправильное поведение, заставившее их сильно волноваться и несколько раз обойти танцпол, в итоге вернуться в зал в надежде всё же встретить меня здесь. Если бы она только представляла, где я успела побывать за это же время, а главное, сколько всего успела сделать и выслушать.

Но я молчала, и на наводящие вопросы про всё произошедшее отвечала расплывчато и неохотно, тем самым вызывая только лишние подозрения. Зачем – сама не могла объяснить, ведь в то же время Иванов наверняка начистоту выкладывал всё Славе, который уже завтра спокойно может передать услышанное Марго. Наверное, мне просто хотелось оставить все свои глупости при себе, и если уж по велению злого рока мой главный враг из раза в раз становился свидетелем моих фееричных провалов, то пусть хотя бы подруги считают меня хоть сколько-либо рассудительной и сообразительной.

Возвращаться на дискотеку никто не захотел, поэтому ещё почти час мы просидели в раздевалке парней, непринуждённо беседуя и уничтожая запасённые Чанухиным бутылки.

Я, само собой, не принимала участия ни в коллективном пьянстве, ни в разговорах, ограничиваясь лишь старательно выдавливаемой из себя улыбкой во время дружного смеха остальных ребят или порой невпопад сказанными пространственными фразами. Максим умудрялся достаточно нейтрально и – о чудо! – без оскорблений и сарказма общаться со всеми, даже что-то шутил, но мне показалось, что пару раз, поймав мой тяжёлый взгляд, он тут же осекался и будто сникал на глазах, заметно притихнув. Если это и правда было так, то у меня появлялся хоть один маленький повод для радости, ведь он непременно заслужил муки совести и въедливого чувства вины.

Мне снова повезло, когда парни пошли провожать нас до дома, ведь при них ни Ритка, ни Ната не начинали допрос с пристрастием о случившемся вечером, хотя я видела, как сильно их подрывает спросить хоть что-нибудь. Был в этой ситуации и свой существенный минус: броуновское движение пьяных тел подруг по тротуарам, из-за которого мне приходилось несколько раз в панике метаться из стороны в сторону, стараясь держаться между ними и не подпускать близко к себе Иванова, который словно специально оказывался рядом, стоило мне отстать на несколько шагов.

Не знаю, какую ещё гадость ему так сильно не терпелось мне сказать, но я с несвойственной обычно злобой в первый раз смогла опередить его, на углу своего дома специально замешкавшись на мгновение, чтобы поравняться с ним и тихо шепнуть:

– Двуличная скотина.

А после этого я поступила как зрелая и состоявшаяся личность, готовая отвечать за свои слова и придерживаться выбранной однажды линии поведения. Но только в своих мечтах, чёрт побери.

В реальности же, не оглядываясь, чтобы ненароком не встретиться с ним взглядом, я бросилась к подъезду, на ходу выкрикивая слова прощания с остальными ребятами. Пока домофон выдавал размеренные гудки, я будто успела спуститься в эпицентр пылающего огнём ада, а потом нырнуть в ледяные воды Антарктиды, поэтому, когда мама наконец открыла дверь, стремглав залетела внутрь коридора с тускло мигающей лампочкой и стояла там несколько минут, пытаясь отдышаться и привести себя в чувства, прежде чем подниматься наверх, к родителям.

В зеркале лифта я хотела быстро оценить свой внешний вид, но вместо поиска оставшихся следов грязи никак не могла оторвать взгляд от собственных щёк, раскрасневшихся совсем не от холодного влажного ветра на улице. Мне было так стыдно, что хотелось снова разреветься от досады.

Почему-то во мне сидела уверенность, что стоит хоть один раз начать с наступления, сделать выпад первой, нанести внезапный подлый удар, как получится ухватиться за ощущение власти над ходом битвы. Лучшая защита – это нападение, так ведь? Но теперь единственными оставшимися у меня эмоциями стали разочарование и сожаление. Я всё равно проиграла, предав собственную совесть ради призрачного момента триумфа.

После всех событий вечера я чувствовала себя настолько вымотанной и подавленной, что не смогла даже толком вникнуть в возмущения мамы, то бросавшейся причитать об испачканной куртке, то срывавшейся на крик в бесплотных попытках выяснить, чем я занималась на празднике, раз вернулась домой в таком виде. И пока папа смело принимал удар на себя, рискуя собственным здоровьем на виражах вроде «да кто не выпивал с друзьями в эти годы» и «да я прямо завтра куплю ей новую, даже две!», у меня получилось под шумок выскользнуть из гостиной.

Я просидела в ванной все полчаса, хотя могла бы пробыть там вечность, скрючившись под успокаивающими каплями горячей воды, снимавшими напряжение хотя бы с тела, раз уж в голове у меня происходил настоящий государственный переворот. От воспоминания о чьей-то ладони, ползущей по ноге подобно скользкой мерзкой змее, хотелось жалобно поскуливать, но вместо этого я пыталась представить, как в тот момент не убегаю прочь, а разворачиваюсь и с нечеловеческой силой бью обидчика, вынуждая умолять о пощаде. Стараниями богатого воображения саднящая боль в содранной на поле ладони легко превращалась в ощущение жжения и онемения после нанесённых неизвестному парню ударов.

Думать обо всех приключениях с Ивановым вовсе не хотелось. Возможно, у меня какие-то сбитые ориентиры по жизни, но физически неприятное прикосновение приносило меньше смуты в мысли, чем методичное моральное насилие, а охарактеризовать наши с ним попытки общения я могла бы именно так. Больше всего задевало, что самые беззаботные и счастливые минуты за последние два года – смех, лужа грязи подо мной, стерильное ночное небо и ощущение пьянящей свободы, отныне шли рука об руку с его ненавистным образом.

Жаль, но из ванной пришлось всё же выбраться: не хватало ещё, чтобы родители подумали, будто я решила утопиться или порезать вены. Вполне достаточно с них мысли о том, что я пьяная свалилась в лужу по пути домой (хотя, с натяжкой, но примерно так оно и было).

Удобно устраиваясь под тяжёлым одеялом, я испытывала огромное облегчение от осознания того, что этот ужасный день подошёл к концу. И именно в этот момент телефон завибрировал, оповещая о новом полученном сообщении. Сама не знаю, почему мне захотелось хоть одним глазком глянуть, о чём меня хотели расспросить подруги (а в том, что это кто-то из них, не было сомнений), но ряд цифр вместо положенного имени в строчке «отправитель» удалось заметить уже в тот момент, когда палец по инерции нажал на «открыть».

≫ Привет, юное дарование!

Я резко села в кровати, испуганно вглядываясь в режуще-яркий экран своего телефона, и даже несколько раз моргнула, надеясь отогнать внезапный полуночный кошмар.

≫ Надеюсь, ты ещё не успела меня заблокировать.

≫ И не надо.

≫ Я по делу.

Я бы с большей охотой согласилась заживо сгореть за всех казнённых инквизицией ведьм, чем начинать с ним ещё и переписку. Как будто в личном разговоре не хватило унижения. Но диалоговое окно уже открыто, а значит, он видел уведомления о прочитанных сообщениях, загнавшие меня в угол.

≪ Откуда у тебя мой номер?

≫ Угадаешь с двух попыток?

≫ Так, подожди!

≫ Не знаю, что ты там пишешь, но не надо этого делать!

≫ Я правда по делу.

Я замерла в нерешительности, уже занеся палец, чтобы отправить написанное, стёртое, а потом заново написанное и немного подправленное сообщение. Надпись вверху экрана показывала, как он долго что-то печатает, но промелькнувшая тут же мысль о том, что этот текст вряд ли будет многим приятнее нашего последнего разговора вынудила меня всё же нажать на маленький круглый значок внизу.

≪ Отвяжись от меня.

≫ После трёх неудачных попыток нормально поговорить я решил больше не испытывать судьбу и просто написать.

≫ Обязательно отвяжусь через пару сообщений.

≫ Но сначала я хотел всё же извиниться за тот случай на поле.

И прежде чем до меня дошёл весь смысл его сообщения, я успела по проявлявшейся только в общении с ним дурной и нелепой привычке ехидно уточнить:

≪ Только за тот случай?

И тут же закусила губу и зарылась носом в подушку, коря себя за неуместное упрямство. Вот зачем я опять начинаю лезть на рожон? Где был этот неудержимый сарказм, когда после моего обморока одноклассники два дня изводили своими грубыми насмешками? Ведь я вовсе не такая стерва, какой упорно пытаюсь показаться, до сих пор подсознательно желая отомстить за то, что он увидел и высмеял слёзы, не предназначавшиеся для посторонних. Но раз уж так вышло, мне вовсе не обязательно оправдываться за проявленную слабость ни перед ним, ни перед кем-либо другим, однако привычка постоянно оглядываться на мнение окружающих снова подавляла все разумные доводы.

Плотно зажатый в ладони телефон завибрировал, и пока я собиралась с силами, чтобы прочитать ответ, вибрация повторилась. А потом ещё раз. В горле застрял плотный комок страха, мешающий нормально вздохнуть.

≫ Пиздец ты вредная, тебе кто-нибудь говорил?)

≫ И нет, раз уж ты спросила, не только за тот случай. Я обычно не набрасываюсь на людей с криками и оскорблениями, и вообще предпочитаю избегать конфликтов.

≫ И не довожу девчонок до слёз. Хотя уверен, ты могла бы со всем этим поспорить.

Я долго смотрела на его сообщения, совсем не зная, что можно написать. Для ответных извинений я была ещё слишком зла на него, а спорить или качать права теперь стало бы настоящим свинством.

≫ Ну что, мир?

Губы сами собой растягивались в широкой улыбке и, желая хоть немного сбавить ритм заходящегося от волнения сердца, я быстро заблокировала телефон, уставившись на еле заметные в темноте очертания стоящей в комнате мебели. Ощущения были такие, словно мне вот-вот предстояло смело прыгнуть вниз с отвесной скалы и оставалось лишь решить, действительно ли я к этому готова.

Трясущимися пальцами мне только со второй попытки удалось правильно ввести пароль, чтобы быстро напечатать в ответ:

≪ Мир.

========== Глава 12. Про колючки. ==========

На протяжении выходных моё настроение оставалось настолько хорошим, что с лица не сходила мечтательно-отрешённая улыбка, а все мысли крутились только вокруг внезапного поступка Иванова. Если его извинения – не часть какого-нибудь изощрённого плана мести (а такой вариант я тоже рассматривала, хотя верить в него не хотелось), то очень скоро я смогу расслабиться и снова просто быть собой в компании собственных подруг и… новых друзей? Тяжело оказалось подобрать нормальную характеристику тем отношениям, которые начинали постепенно связывать нас через изначально зародившуюся симпатию между Ритой и Славой, чьё странное во всех смыслах общение с течением времени вызывало всё большее количество вопросов.

Марго уверяла, что они просто друзья, Чанухин охотно вторил ей, однако даже мне, никогда не отличавшейся особенной наблюдательностью к деталям, порой казались слишком двусмысленными некоторые проскальзывающие невзначай жесты и знаки внимания. Шёпот на ухо, слегка затянувшийся и оттого ставящий в неловкое положение всех находящихся вокруг. Ладонь, задержавшаяся на талии чуть дольше положенного времени или опустившаяся немного ниже, чем того требовали правила приличия. Взгляд, брошенный вроде невзначай, но придававший недавно сказанным словам больше смысла, чем доступно окружающим. Всё на грани. Или уже немного за ней?

Признаться честно, было и ещё кое-что, что наталкивало на подобные мысли: часто звучащие шутки Максима, весь смысл которых очень открыто сводился к влюблённости Славы в свою «просто подругу». Наверное, глупо принимать подобное за источник истины, особенно если вспомнить о том, как мы с девчонками сами постоянно подшучивали друг над другом, но меня не покидало интуитивное чувство, что он действительно знает больше обо всём происходящем, чем я и Наташа.