Текст книги "Три килограмма конфет (СИ)"

Автор книги: Нельма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 47 страниц)

Ладонь, до этого вцепившаяся в руку Максима чуть выше локтя, медленно проскользнула до плеча и беспомощно съехала вниз по отчётливо проступающим сквозь рубашку очертаниям бицепса, показавшегося каким-то необъятным и оттого очень соблазнительным. Мои неуверенные движения были похожи скорее на боязливое поглаживание, чем на способ оттолкнуть его от себя, но останавливаться совсем не хотелось. На периферии затуманенного восторгом разума вовсю орала сирена, предупреждающая о надвигающейся опасности, а я уже почти обмякла в крепких объятиях и смирилась с тем, что снова повела себя как влюблённая дурочка.

Не знаю, откуда у меня взялись силы, чтобы всё же сделать робкий шаг назад, но он тут же беспрекословно убрал руки, позволяя сполна ощутить неловкость, стыд и новую обиду, уютно пристроившуюся на скамейке рядом со всеми прошлыми.

– Не вижу в этой традиции ничего хорошего, – сказала я, усердно отряхивая юбку от пыли. Представляю, как нелепо и глупо это выглядело со стороны, но посмотреть ему в лицо казалось подобно смерти. Тем более, когда я до сих пор пылала от смущения, не успев до конца избавиться от настойчивых мыслей о крепких и сильных руках, в реальности превзошедших все мои прежние смелые фантазии.

– У тебя, кажется, телефон сломался, – как бы между прочим заметил Иванов, и от неожиданности я всё же бросила быстрый взгляд на него, успев заметить только улыбку Чеширского кота на его губах. – Может быть, подарить тебе новый?

– Решил поиграть в олигарха? Дротики с транквилизатором подари, чтобы можно было от тебя отстреливаться, когда ты снова взбесишься! – моему возмущению не было предела, а он лишь тихо хихикнул после моей пылкой речи, ещё сильнее выводя из себя. То срывается на мелочах, то готов отшучиваться в ответ на оскорбления; то держится учтиво-отстранённо, ограничиваясь шаблонными фразами, то не даёт прохода. Человек-неожиданность. Человек-загадка.

Загадка, разгадывать которую становится слишком больно.

– Вредная ты до безобразия, – с тяжёлым вдохом заметил Иванов, спровоцировав новую бурю негодования, зарождающуюся жгучим теплом в районе солнечного сплетения. Не знаю, что именно в выражении моего лица показалось ему настолько забавным, но спустя пару мгновений он уже звонко смеялся. Так искренне, до мурашек и терпкого восторга, которым я почти захлёбывалась.

– Да что ты вообще ко мне привязался? – прошептала я, пока внутренний голос приказывал мне немедленно перестать на него смотреть, как можно скорее отвернуться или вообще сбежать куда-нибудь. Ведь я хотела просто забыть его, правда, очень хотела.

– Не моя вина, что ты не можешь пройти мимо меня в пустом коридоре, – его пальцы дразняще-невесомыми прикосновениями пробежались по животу и уверенно легли в изгиб талии, остановив мой внезапный порыв уйти. Мне показалось, что время замедлилось, растеклось вокруг вязкой жижей, сквозь которую можно было услышать, как он коротко и шумно выдохнул, опалив горячим воздухом мой затылок, и прочувствовать, как яростно, на разрыв пульсируют вены под кожей.

– Это ты… не даёшь мне… пройти, – кровь так гулко стучала в висках, что я не могла разобрать, кричу или шепчу это, с ощущением завораживающей неотвратимости ожидая продолжения. Его дыхание медленно перемещалось от затылка к шее, а мне было страшно просто пошевелиться, страшно не сдержаться и застонать. Прежде не знакомое с настолько чувственными прикосновениями тело мгновенно отзывалось каким-то ненормальным, безумным возбуждением.

– Может быть, это судьба нас сводит? – обволакивающий тихий голос вплетался в поток бессвязных мыслей, перетягивая всё внимание на себя, разлетаясь по закоулкам сознания острым и настойчивым эхо. Всё происходящее настолько пугало, что перед глазами всё поплыло, а ноги начали подгибаться. Благо Максим продолжал слишком беззастенчиво обнимать меня за талию и прижимался к спине, словно заранее приготовившись ловить в момент обморока, им же и спровоцированного.

Я понятия не имела, что делать дальше. Застыла каменным изваянием и дрожала в горячке, судорожно хватая ртом раскалённый воздух.

– Полина? – он тихонько позвал меня, рвано и быстро дыша в макушку. И понятно было, отчего меня так трясёт, а что с ним-то происходит?

Осознание того, что я стояла зажмурившись, пришло только с прозвучавшим звонком. Холодный свет коридорных ламп неприятно полоснул по глазам, а звонкая трель показалась похожей на набат.

Конечно, можно было найти хоть какие-то слова, от издёвки или шутки до картонно-избитого «ну, мне пора». Но вместо этого я решила продолжить марафон истеричных поступков и, закусив губу, помчалась в свой кабинет.

========== Глава 20. Про то, что хорошим девочкам нравятся плохие мальчики. ==========

Что такое стыд?

Обыденная негативная эмоция, заставляющая краснеть и грызть себя изнутри, отдаваясь на волю чувства вины и усердствующей в наказаниях совести.

Кипящий кисель, медленно льющийся на голову и обтягивающий тело невыносимо жгучей плёнкой. Заевшая пластинка самобичевания в голове. Обкусанные до крови губы и скрученный в узел живот. Желание вылезти из собственной тесной оболочки.

Мне было стыдно перед собой за очередной ворох нарушенных обещаний. Стыдно за то, что замирала, застывала, забывала обо всём и не могла противиться своим чувствам, стоило лишь оказаться рядом с Максимом, один лишь запах которого действовал на меня как нервно-паралитический яд. Стыдно за молчание, когда нужно было говорить, и за побег, когда стоило остаться. Стыдно вообще за всю себя, от трясущихся рук до неприятного влажного пятна возбуждения между ногами.

Самое время произносить клятвы, нарушить которые придётся во время следующего же неожиданного столкновения в коридоре.

Я сидела как на иголках, стоило начаться перемене. Испуганно сжимала ручку до треска в тонком пластике, когда чей-то силуэт виднелся в дверном проёме. Задыхалась, заслышав вибрацию на телефоне, и при этом люто ненавидела все приходящие рекламные сообщения. Я очень боялась увидеть Иванова, но с ещё большей силой и каким-то по-настоящему мазохистским нетерпением хотела новой встречи с ним, уже не пытаясь предугадать его будущие поступки или подвергнуть доскональному анализу прошлые. Я прочно увязла в наших странных взаимоотношениях и проваливалась в их болото глубже после каждого отчаянного рывка в надежде выбраться наружу.

Мы толпились всем классом около дверей в физкультурный зал, к всеобщему удивлению оказавшихся закрытыми, несмотря на стоящий по расписанию урок. Пока ребята весело переговаривались и высказывали предположения, куда же мог пропасть Евгений Валерьевич, я вжималась спиной в самый укромный угол, стараясь затеряться среди одноклассников. Остаться без Наташи оказалось очень сильным стрессом, особенно когда половину дня приходилось отвечать на вопрос о том, куда же она вдруг исчезла.

Если верить тому, что рассказывал Иванов, после разразившегося около двух лет назад скандала с наркотиками на территории гимназии ходили многочисленные слухи касаемо всех, кого считали так или иначе причастными к той компании. И теперь мне оставалось только гадать, знали ли остальные про Колесову или проскальзывающие на губах одноклассников едкие ухмылочки на заученную отмазку про затянувшийся грипп были лишь плодом моего воображения?

– Одиннадцатый А, прошу внимания! – послышался голос физрука, стремительно приближавшегося в нашу сторону по длинному полуподвальному проходу. – Все подошли ко мне, выбрали себе тему для реферата и записались на листочек. Занятия сегодня не будет, потому что нам надо…

Я перестала слушать ещё в тот момент, когда, выглянув из-за прикрывавших меня спин одноклассников, увидела шагающих следом за Евгением Валерьевичем паренька Витю, непривычно серьёзного, нахмурившегося Диму Романова и, конечно же, Максима, смеющегося над чем-то с другими двумя игроками футбольной команды.

Внеплановая тренировка перед игрой. И внеплановая встреча с тем, от чьего лукавого прищура кровь в венах вскипает.

Как назло, он успел найти меня взглядом раньше, чем я опомнилась и снова попыталась слиться с толпой, встав в середину импровизированной очереди к заветному листочку физрука. Сделала несколько глубоких вдохов, уверяя себя в том, что ему незачем подходить ко мне, тем более когда вокруг нас столько людей, а Евгений Валерьевич явно настроен как можно скорее приступить к тренировке.

Я бегло оглянулась и, не обнаружив Иванова на прежнем месте среди игроков, собралась прочитать самой себе длинную нотацию о завышенных ожиданиях, склонности накручивать и необходимости проще относиться к его двусмысленным шуткам. Ведь очевидно же было, что он одним из первых поспешит переодеваться, чем поддержит образ самого идеального в мире капитана, которого просто невозможно заменить. Про единственный не учтённый мной нюанс – до сих пор закрытую дверь в раздевалки – пришлось вспомнить уже спустя пару мгновений, когда я ощутила около себя шлейф будоражаще-знакомого аромата.

– Рубен, здорово. У вас последняя игра на следующей неделе? – Максим обменялся рукопожатием с моим одноклассником, за чьей высокой фигурой баскетболиста я надеялась остаться незамеченной, а потом очень ловко и естественно втиснулся между нами, отгородив меня от остальных ребят.

– О, Макс. Да, за день до каникул. Считай, вам повезло, что можно раньше отстреляться.

– Это точно, – рассеянно кивнул Иванов, мгновенно потеряв интерес к своему собеседнику. Зато ко мне он снова придвинулся вплотную, улыбаясь так снисходительно-насмешливо, словно только что поймал с поличным на очень предосудительной шалости. Например, на забавной попытке спрятаться от него в узком коридоре. – Выбирай десятую, девятнадцатую или двадцать четвёртую темы, – шепнул он, склонившись ко мне так резко, что я испуганно вздрогнула.

– Зачем?

– Просто доверься мне, – промурлыкал он в ответ и заговорщицки подмигнул. Не знаю, сыграл ли свою роль этот наигранно-томный тон его голоса, или банальная фраза из репертуара любого блокбастера с неубиваемым и неописуемо сексуальным главным героем, или ощущение того, как его пальцы, еле касаясь, поглаживают мои лопатки, прячась под распущенными волосами. Но вместо того, чтобы по привычке зажаться и разозлиться, я начала сдавленно хихикать, совсем как тогда, на футбольном поле во время празднования Хэллоуина.

Проклятая не поддающаяся контролю неадекватная реакция на затянувшийся стресс, которая моментально привлекла к нам слишком много нежелательного внимания.

– Тааааак, Иванов! – протянул Евгений Валерьевич, оторвавшийся от разложенных на ближайшем подоконнике листов и вперившийся в нас пристальным взглядом. – Хватит заигрывать с Романовой, я тебя сюда для дела вообще-то привёл!

– Евгений Валерьевич, а почему это всем можно заигрывать, а мне нельзя? – в притворном возмущении развёл руками Максим, пока я бледнела и уговаривала себя не смотреть по сторонам, чтобы не видеть лица своих одноклассников. Вполне достаточно было смешков и сдавленных перешёптываний, тут же заполнивших всё пространство вокруг меня и создававших ощущение стремительно сжимающихся вокруг тела тисков.

– Чтоб тебе было спокойнее, Иванов, я всем запрещаю заигрывать с Романовой, – как ни в чём не бывало отчеканил физрук, пока я отчаянно краснела и пыталась справиться с вновь возникшим чувством пугающей слабости во всём теле.

Вся моя истинно социофобная сущность в этот момент кричала от ужаса, билась в конвульсиях, каталась по полу и в приступе неконтролируемой истерики нещадно сдирала кожу собственными ногтями, стараясь болью заглушить трепыхающийся внутри страх. Наверное, столь отвратительно я ощущала себя только в тот момент, когда, пропустив месяц обучения, в прежней школе стояла перед своим классом и, прижимаясь спиной к старой исчерченной доске, слушала, как равнодушно-участливым тоном классная руководитель рассказывала о случившемся в моей семье. То был изощрённый и безжалостный расстрел: каждое слово оцарапывало душу, как прошедшая по касательной пуля.

А потом коронное в голову: «Проявите своё участие». Будто именно постоянное напоминание о своей боли от посторонних людей поможет вдруг от неё излечиться.

Как и в то время, сейчас тоже проще всего оказалось вывалиться из реальности и подумать о чём-нибудь более отвлечённом. Например, о пятне от кетчупа на белоснежной рубашке одного из моих одноклассников, которое тот пытался скрыть под специально ослабленным галстуком. Или о длинных, заострённой формы, ногтях Тани Филатовой, выкрашенных в бросающийся в глаза ядовитый оттенок алого. Или о ладони Иванова, лежащей аккурат между лопаток, согревающей кожу даже сквозь рубашку и плотную ткань пиджака и отчего-то окрашенной в моём воображении в кроваво-красный – цвет исходящей от него опасности.

Его глаза должны бы гореть красным светом, отражая в себе адское пламя. Потому что всё, что привносил Максим в мою жизнь, оказывалось сродни проклятию. Будто связавшись с ним однажды, я продала свою душу дьяволу и теперь вынуждена расхлёбывать последствия собственного опрометчивого поступка.

– Евгений Валерьевич, ну, а хотя бы с Романовым можно заигрывать? – кокетливо поинтересовалась Таня, стреляя глазами то в Диму, то в физрука. Обычно в такие моменты я закатывала глаза и маскировала зависть к её самоуверенности за раздражением, но сейчас готова была расцеловать ненавистную одноклассницу за то, что перетянула всё внимание на себя.

– Один уже дозаигрывался, – хмыкнул себе под нос физрук, бросив насмешливый взгляд в сторону Максима. – Иванов, поимей совесть и открой уже дверь в зал.

– Иди уже, – процедила я, подталкивая его локтем в бок и уверяя себя, что мне просто померещилось чьё-то бормотание про «кажется, поиметь он хочет отнюдь не совесть». В груди клокотала злость, смешиваясь с креплёной безысходностью в единый горький, напрочь сшибающий с ног коктейль.

Если бы Иванов не улизнул в сторону раздевалок, на ходу побрякивая огромной связкой доверенных ему учителем ключей, я бы не смогла сдержаться и высказала свою ненависть и презрение за устроенную им сцену. То, что для него лишь забава и сиюминутный каприз избалованного мальчишки, о котором можно тут же забыть, для меня – часть жизни, приносящая боль, разочарование и страх оказаться снова высмеянной.

Говорят, ярость способна застилать глаза и отключать разум, легко и быстро подчиняя себе человека. Что-то похожее произошло и со мной, ведь я с несвойственной для себя наглостью влезла перед одноклассницами, чтобы сунуть в руки Евгению Валерьевичу справку о только что перенесённой болезни, быстро чёркнуть на листе напротив своей фамилии выбранный номер и как фурия вылететь прочь из гимназии.

Я знала, что спустя какое-то время Максим заглянет в тот чёртов список и будет ехидно ухмыляться. Пусть в сущей мелочи, но я всё же ему доверилась.

***

– И ты не знаешь никаких подробностей? – с надеждой в голосе спросила Марго, ошарашенная новостью о новом месте жительства Наташи не меньше, чем я пару дней назад.

К своему огромному стыду, я сообщила об этом Анохиной только в пятницу утром, когда мы вместе плелись к гимназии, очень слаженно замедляя шаг по мере приближения родного забора. Было слишком уж явно, что ни одна из нас не горела желанием идти на уроки, потому что в раздевалке, коридоре, на одной из лестниц, в столовой – словом, где угодно и в любой момент – нас могла ожидать не самая приятная встреча со своим персональным кошмаром. Это Славе и Максиму следовало изображать близняшек из «Сияния», ведь появление любого из них на горизонте отзывалось в нас прямо-таки неописуемым страхом и ужасом.

– Я же говорю, Иванов сообщил мне это одним предложением и всё, – я пожала плечами, хотя чувствовала себя неуютно из-за необходимости снова врать подруге. Воспоминание о случившейся после разговора с ним истерике до сих пор отдавалось внутри ощущением крайней уязвлённости, словно с меня содрали кожу и даже простое дуновение воздуха причиняет телу нестерпимую боль.

– Может быть, ты попробуешь спросить у него, Поль? Вы же, вроде бы… общаетесь? – осторожно закончила Рита, поглядывая на меня то ли заинтересованно, то ли смущённо.

– Что значит «общаемся»? Мы еле выносим друг друга! – вырвалось из меня слишком уж резко и грубо. Я понимала, что если так дёргаться от одного лишь упоминания о Максиме, то истинное к нему отношение вскроется очень быстро, но поделать с этим ничего не могла.

О влюблённости к Романову не могла умолчать и полчаса, талдыча о нём, как одержимая. О влюблённости в Иванова боюсь даже подумать, не говоря уже о том, чтобы осмелиться произнести что-то подобное вслух. И что со мной не так?

– Я думала, что вы… подружились. Наверное, ошиблась, – покорно согласилась Марго, вызвав во мне ещё один прилив жгучего чувства вины.

– Рит, я попробую что-нибудь узнать у него, как только появится возможность. Если хватит смелости, попрошу у него что-нибудь узнать через брата, но, думаю, он мне откажет.

– А я вот уверена в обратном, – задумчиво протянула Анохина, покусывая нижнюю губу, чем поставила меня в тупик. Атмосфера царящей между нами недосказанности всё больше напоминала огромную липкую паутину, в которой каждый умудрился закрутиться с ног до головы без шансов выбраться.

– Кстати, хотела спросить у тебя… Слышала разговор, где ребята упоминали, как Чанухин сломал Диме пальцы…

– Это было давно, – она тут же перебила меня, ощутимо нервничая и дёргая пальцами ремешок висящей на плече сумки. Взгляд в пол, дрожащий голос, короткие и хлёсткие предложения – теперь это всё обязательные атрибуты её поведения, когда разговор так или иначе касается Славы. И мне уже хотелось придушить его на пару с лучшим другом за то, что умудрился превратить хрупкую и мечтательную Марго в надломленную безликую тень. – Три года назад. Нет, даже четыре. Подрались где-то в соседнем дворе после уроков. Романов ходил с гипсом на ладони, Чан. Чан-у-хин с синяками на лице.

Я заметила, как сильно она запнулась на фамилии своего «просто друга», но только покачала головой, теряя надежду узнать правду о том, что же между ними произошло. Кажется, вопросы об этом я задавала слишком часто и, возможно, слишком настойчиво, из раза в раз не получая никакого ответа.

– И что они не поделили?

– Кого-то, – криво усмехнулась Ритка, после чего мне захотелось стукнуть себя по голове чем-нибудь тяжёлым.

Кого-то. Очень ёмкое, точное и болезненное даже для меня определение. Интересно, а Иванов с Романовым тоже не поделили кого-то? И как часто вообще им приходится заниматься разделом дур, пускающих по ним слюни? Кого-то глупого, наивного, впечатлительного и сдающегося без боя, вроде меня?

Наш разговор с Анохиной так и закончился на той странной, терпкой нотке отчаяния. Обсуждать что-то дальше не имело смысла. Правду мы друг другу не открывали, ложь выходила слишком явной, а оттого особенно противной, поэтому проще оказалось молчать и думать о собственных внезапно навалившихся проблемах. Как мило, что я могла бы дать точные имена всем нашим печалям, горестям и слезам: Максим, Владислав и Ян. Три всадника приключившегося в прошлую пятницу апокалипсиса.

На первой же перемене я чуть не столкнулась в коридоре с Ивановым, к огромному удивлению, вполне нейтрально общающимся со Славой. Видимо, период их ссоры уже остался позади, а значит, аномальный скачок интереса ко мне со стороны Максима должен бы пройти. Но несмотря на это, завидев его на расстоянии в сотню метров, я как чокнутая бросилась в свой кабинет, молясь о том, чтобы он не решил зайти следом. Вести себя неадекватно при нём становилось настолько привычно, что я даже стыда больше не испытывала.

Для сохранности последних жалких крупиц моего психического здоровья лучше было спрятаться от него, чем подвергнуться пытке снова позволить творить с собой невесть что, а потом несколько часов в состоянии приближающегося коматоза пытаться объяснить произошедшее.

На следующей перемене я решила сбежать к Рите, дабы наверняка обезопасить себя от нежелательных встреч, но получилось всё с точностью наоборот. На лестничном пролёте меня поймал Дима, бесцеремонно схватил за локоть прямо на ходу, чем напугал почти до остановки сердца. Видимо, его голливудская улыбка призвана была внушить доверие и стать успокаивающим фактором, однако мне от вида этого белозубого хищного оскала захотелось громко закричать «Помогите!».

– Полина, я хотел с тобой поговорить, – нежно пропел Романов, вынудив меня отступить спиной к стене и загородив собой от проходящих мимо учеников. Надо заметить, его метод вызывать на разговор мне категорически не понравился, особенно на фоне всего, что я узнала о нём за последнее время.

– О чём? – недовольно пробурчала я, осторожно выглядывая из-за его плеча. Мысль о том, что нас может случайно увидеть один голубоглазый заносчивый засранец, приводила меня в ужас, от которого кишки скручивались плотным клубком.

– О Максиме Иванове, – видимо, отразившийся на моём лице шок был именно той реакцией, которую Дима ожидал увидеть, потому что его улыбка стала ещё шире. – Он же достаёт тебя постоянно, и я считаю, что это абсолютно несправедливо!

«Я тоже так считаю!» – охотно подключился внутренний голос, пока сама я пребывала в замешательстве от слов Романова.

– Если хочешь, я могу защитить тебя от него. Если остальные предпочитают закрывать на этот беспредел глаза, то я – нет. Я не боюсь того мифического ужасно влиятельного отца Иванова, о котором все рассказывают.

Я без преувеличения потеряла дар речи, уставившись на него округлившимися глазами. Если это не очень тупая шутка, то получается, что со стороны наши отношения с Максимом выглядят совсем не такими, какими их рисует моё воображение. Или Дима просто знает что-то такое, чего не знаю я? Или, напротив, он совсем ничего не знает?

Например, что единственный способ защитить меня от Иванова – запереть в клетке, вывезти из страны и стереть память. Причём лучше именно так, полным комплектом, потому что о нём мне неизменно напоминали даже обычные бытовые мелочи вроде бутылочек с Растишкой в ближайшем магазинчике или неизменно бросающихся в глаза фото и видео ежей, буквально наводнивших всю мою жизнь.

– Спас-сибо, но я… думаю… справлюсь сама, – тихо мямлила я, хотя в мыслях крутилось только раздражённое «оставьте меня все в покое», озвучить которое вряд ли хватило бы духу. Может, кому-нибудь другому, но точно не Романову: рядом с ним я смущалась, нервничала и вообще места себе не находила, потому что ужасно стыдилась собственного на нём помешательства весь прошлый год, словно оно давно уже стало общеизвестным фактом.

– Если тебе понадобится помощь, ты всегда можешь ко мне обратиться, Полина. Не стесняйся, – он подмигнул мне и непринуждённо провёл пальцами по плечу в случайно-небрежном жесте. Я не отшатнулась от него, не дёрнулась, как от огня, и даже смогла привычно проглотить негодование от такого наглого нарушения личных границ. Просто смотрела с недоумением и не понимала, зачем ему всё это нужно?

Дима вальяжно уходил восвояси, вверх по лестнице, а я слушала глухие звуки его шагов, закусив губу и отгоняя от себя подозрения, казавшиеся совсем абсурдными, но всё же… Два, не побоюсь этого слова, врага вдруг одновременно начали проявлять к моей персоне какой-то нездоровый и ничем не обоснованный интерес. И как бы мне не хотелось отмахнуться от этих странных событий и списать всё на совпадение, случайность или собственную впечатлительность, каждый новый день приносил очередные подтверждения самым безумным теориям.

Ведь пари на живых людей и их чувства встречаются только в достаточно банальных и предсказуемых по сюжету подростковых фильмах, а не в жизни обычных школьников, пусть даже таких избалованных популярностью и деньгами родителей. Но почему же тогда изнутри грызёт гадкое чувство, что меня пытаются безжалостно втянуть в какую-то замысловатую и аморальную игру?

Как назло, стоило мне вернуться на свой этаж, как взгляд остановился на стоящих в конце коридора Максиме и Славе, очень напряжённо что-то обсуждающих. Словно почувствовав на себе чьё-то внимание, Иванов обернулся, и наши с ним глаза на мгновение встретились, от чего по моему телу прошёлся мощный электрический разряд, оставшийся лёгким покалыванием на кончиках пальцев.

Я кинулась в ближайшую дверь, по удачному совпадению ведущую в женский туалет, и даже закрылась в свободной кабинке. Наверное, пора заканчивать с поведением истеричной идиотки, перестать прятаться от Максима по углам и надеяться, что отсидеться где-нибудь во время очередной перемены вдруг поможет избавиться от всех проблем. Наверное, пора понять, что мои чувства к нему никуда не исчезнут, пока у меня не хватает смелости прекратить поддаваться на его провокации и закончить наше токсичное общение раз и навсегда. Наверное, мне стоило бы приложить усилия, чтобы вести себя как взрослый человек. Но вместо этого я торчала в туалете, прижимаясь спиной к хлипкой дверце, не обращая внимание на то, как неприятно впивается в бок задвижка, и до крови раскусывала внутреннюю сторону щеки, отсчитывая минуты до начала урока.

Если бы я только знала, что главный сюрприз только впереди.

Мне следовало запомнить, какую роль в моей жизни теперь играют пятницы, из недели в неделю становясь сосредоточением всех странных, отвратительных и переворачивающих жизнь с ног на голову событий. Но я напрочь потеряла бдительность, считая, что хуже чем есть уже не будет, и под конец урока самозабвенно написывала Рите, договариваясь встретиться и вместе пойти в столовую. К сожалению, классный руководитель уже успел оповестить нас об обязательном присутствии на сегодняшнем матче, поэтому стоило рискнуть и выбраться из кабинета хотя бы ради нормального обеда, без которого высидеть на морозе больше двух часов игры станет настоящим издевательством для организма.

Я как раз набирала подруге последнее сообщение, когда сверху экрана мелькнуло оповещение.

Тот-кого-нельзя-называть.

Кажется, я хотела переименовать его? Наверное, идеально бы подошло «тот-о-ком-нельзя-думать».

Я была в сети. Прикинуться, что не увидела сообщение, стало бы слишком глупым. Впрочем, не многим глупее, чем пару дней игнорировать его звонки или убегать, завидев Максима в конце коридора. Но переписку с ним я всё равно решилась открыть.

≫ Полина! Подожди меня сегодня после игры. У гардероба.

Я открыла рот от удивления и какое-то время сидела в ступоре, не понимая, что испытываю в первую очередь: страх, злость или всё же радость, в существовании которой запрещала сама себе признаваться. От его сообщения так и веяло той самой сногсшибательной самоуверенностью, обычно сопровождающейся прямым пронзительным взглядом небесно-голубых глаз и играющей на губах усмешкой.

Как же мне всегда хотелось сбить с него эту усмешку. Сначала колкими словами или увесистой пощёчиной. Теперь – спонтанным поцелуем.

≪ Я не смогу.

Коротко и ясно. Палец уверенно нажал на кнопку «отправить», с губ сорвался обречённый выдох, сердце скрутило в центрифуге волнения, сомнения и сожаления. Я отложила телефон на край парты, уверенная в том, что на этом наше общение закончится раз и навсегда. Очень больно и очень правильно.

За звонком я не услышала, как телефон снова завибрировал, зато увидела, как загорелся экран, на котором появилось одно новое уведомление о входящем сообщении. Одноклассники вскакивали со своих мест и торопливо покидали кабинет, торопясь занять очередь в столовой, а я сидела на месте и смотрела на собственный телефон с таким ужасом, будто он предвещал мне скорую смерть.

≫ Ты не сможешь уйти домой. Твоя куртка у меня и отдам я её только после игры. Поэтому просто подожди меня)

Я не поверила ему. Подорвалась со своего места, схватив только кошелёк и телефон, рванула в сторону гардероба, чуть не сбив с ног Марго, не дождавшуюся меня на условленном месте и потому решившую пойти навстречу. Вспоминала, как лично назвала ему номер своей вешалки, когда он полез за нашей одеждой во время Хэллоуина, и как недавно он подкараулил меня там же, а значит, умудрился запомнить номер, несмотря на «плохую память на числа». Лживый, наглый и заносчивый…

Куртки на месте не оказалось. Охранник проводил меня раздражённым взглядом и недовольно поджатыми губами, и если бы я имела привычку хоть иногда озвучивать свои истинные мысли и чувства, то спросила бы у него, всегда ли он свободно даёт пройти парню с красным пуховиком в руках ещё до наступления обеда? Когда меня отправили домой с температурой, пришлось звонить медсестре, чтобы та лично подтвердила этому усатому дядечке, могу ли я уйти домой так рано.

Честно, меня швыряло в крайности, от желания заплакать и, задрав руки к небу, пафосно спрашивать, за что мне всё это, до неконтролируемого истерического смеха, буквально разрывающего грудь.

≪ Ты совсем сдурел?

≪ Иванов, это не смешно. Верни мне куртку немедленно!

≪ Что это за фокусы такие?!

– Полина, ты чего? Что происходит? – растерянно спрашивала Анохина, покорно следуя за мной по пятам и явно до этого не решаясь потребовать каких-либо объяснений. Видимо, это вообще негласный принцип нашей дружбы: замалчивать о проблемах, пока они не раздуются до таких размеров, что достаточно будет одного касания для оглушительного взрыва.

– Мне нужно поговорить с Ивановым. Срочно! – выдохнула я, второй день подряд начиная трястись от злости из-за его выходок. Отправленные ему сообщения значились как доставленные, но прочитаны не были, хотя меня не оставляла уверенность в том, что он их видел.

Если это была месть, то самая гадкая и нелепая из всех возможных.

– Они должны быть в столовой. Вроде сбор команды.

– Отлично! – ехидно протянула я, хотя ничего отличного во всей ситуации не находила. Рита, кажется, начинала поглядывать на меня с испугом, и только поэтому мне пришлось немного сбавить ход и попытаться выдавить из себя подобие ободряющей улыбки, больше напоминающей гримасу Джокера. – Мне плевать даже на то, что сегодня эта офигенно важная игра. Я просто убью этого идиота прямо сейчас.

– Да что он сделал-то на этот раз? – робко вопрошала Марго, схватившись за рукав моего пиджака, чтобы не отставать и не потеряться в толпе, сгущавшейся по мере приближения ко входу в столовую.

И тогда, оглянувшись на неё и пробежавшись взглядом по округлым светлым глазам, в водной глади которых плескалась растерянность, по тонким, по-детски хрупким чертам слегка осунувшегося лица, я впервые почувствовала себя удивительно взрослой. Так долго и упрямо пряталась за спинами подруг, надеялась на их помощь и поддержку, а теперь сама осталась, пожалуй, единственным человеком из нас троих, кто ещё мог разобраться в творящейся вокруг неразберихе. Я вдруг оказалась «за старшую» и всерьёз надеялась справиться с этой ролью, хотя пару недель назад впала бы в ступор от одной лишь мысли о подобном.