Текст книги "Три килограмма конфет (СИ)"
Автор книги: Нельма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 47 страниц)
– Мне интересно, когда он уедет. Я правильно понимаю, что тогда Наташа наконец вернётся к себе домой?
– Ну, зная Наташу и её родителей, я не удивлюсь, если домой она торопиться не будет. Вряд ли ей так быстро простят побег к Яну после старого скандала с ним.
– Какого скандала?
– Вы ей не рассказывали? – удивлённо приподнял брови Тёма, за моей спиной обращаясь уже напрямую к брату.
– Вероятно, Рита, подружка их, сама не знает всей ситуации, – пожал плечами Максим.
– Не хотелось бы вам мешать, но я всё ещё здесь, – раздражённо заметила я, переводя сосредоточенный взгляд с одного Иванова на другого и стараясь избавиться от ощущения, что картинка перед глазами не меняется. – Может быть, объясните, о чём речь?
– Через несколько месяцев после тех разборок в гимназии Наташа уже убегала из дома и жила у Яна. Правда, это были какие-то несколько дней, пока родители не забрали её оттуда с полицией. А потом они написали на Яна заявление с обвинениями в хранении и распространении наркотиков, вымогательстве денег и совращении несовершеннолетних, и дело почти дошло до суда, прежде чем их родители договорились. Яна отправили учиться в Англию, потому что по условиям того соглашения он не должен был к ней больше приближаться, а зная настырность самой Наташи, это бы вряд ли получилось.
– Зачем же он приехал сейчас? Он ведь сам ее позвал, разве нет?
– Да. Он к ней и приехал, – пояснил Артём и тут же покачал головой, видимо, уловив загоревшийся в моём взгляде огонёк надежды. – Не обольщайся, Полина. У него, можно сказать, последние каникулы, когда можно было уйти в отрыв и провести время как хочется и с кем хочется. Потому что летом у него свадьба.
Он протянул мне телефон с уже открытой страницей в соц сети, где яркими квадратиками светились фотографии юной девушки с курносым носиком и милыми ямочками на щеках: она с подружками, она на морском побережье, в вечернем платье на шикарного вида лестнице с… Яном под руку. И ещё десятки фотографий, где они вместе вполне беззаботно и умиротворённо проводят время, без стеснения позируя на камеру.
– А Наташа… она…
– Да, она об этом знает, – кивнул Артём, убирая телефон к себе в карман. – Поэтому причины её поступка мне не до конца ясны, но… впрочем, может быть, ей тоже захотелось погулять напоследок? Если тебе так интересно, давай я сегодня возьму тебя с собой в гости к Яну.
– Да!
– Нет! – не терпящим возражений тоном гаркнул Максим, тут же схватив меня за запястье и сжав с такой силой, что мне еле удалось сдержаться и не вскрикнуть. – И речи быть не может об этом, понятно?!
– Но Максим… – испуганно лепетала я, пытаясь хоть как-то обратить на себя его внимание и вырвать свою руку из болезненной хватки, от которой ладонь уже постепенно начинала неметь.
– Тёма, пойдём-ка поговорим с тобой, – к счастью, моё запястье всё же оказалось на свободе, но Максим подскочил к своему брату с такой яростью, что на пару мгновений я уверилась: сейчас он просто схватит его за грудки и встряхнёт, как безвольную куклу. Однако опасения не подтвердились, и Артём сам поднялся, сохраняя непроницаемое выражение лица, и пошёл вслед за ним под наши с Мишей напряжённые взгляды.
В глазах у меня встали слёзы от обиды. Причём определить точно, что меня больше задело, не получалось: то ли это была отвратительная выходка Максима, поступившего со мной как со своей собственностью, то ли осознание отвратительного, тошнотворного, бесчеловечного поступка Яна, приехавшего «погулять» со своей податливой бывшей девушкой незадолго до свадьбы.
И ведь если родители Наташи писали то заявление, значит, были основания? И они действительно ещё тогда, почти два года назад, спали друг с другом? А ей на тот момент в лучшем случае было четырнадцать…
Тошнота накатила резкой волной, почти сбив меня с ног и заставив опуститься обратно на диван. Хотя, я и вспомнить не могла, когда успела подскочить и что собиралась делать, потому как идти вслед за ними мне категорически не хотелось. Достаточно уже с меня этих семейных разборок, чтобы ввязываться в ещё одну.
Да и с чего я взяла, что мне стоит идти к Наташе? За три недели она так и не ответила ни на одно сообщение ни мне, ни Рите. Может быть, действительно не хочет с нами общаться? Может быть, ей просто стыдно за всё происходящее сейчас, и тогда мои попытки всунуть свой любопытный нос в её грязное прошлое вряд ли воспримутся положительно.
Нет, нет, нет. Всё, что я по-настоящему должна сделать, – это попросить Артёма передать, что мы за неё переживаем, и просто разузнать, точно ли она в порядке, а не лезть сейчас к ней.
И именно с этим выверенным решением я подскочила с места и отправилась на поиски Ивановых, чьи голоса всё громче доносились из кабинета. Моя ладонь уже коснулась двери, чтобы распахнуть её, но в последний момент что-то гадко копошащееся внутри заставило замереть и прислушаться к их разговору.
– А теперь ты конечно строишь из себя главного моралиста, да, Макс?
– Не пойти бы тебе нахуй, Тёма. Самому-то тебе как, не стыдно перед ней показываться, а? Или то, что вы тогда сделали, для тебя теперь тоже норма?
– Хватит мне об этом припоминать, ясно? Она была не против.
– Она или Ян, Тём? Кто именно из них был не против? Кто тебя позвал? Потому что у неё, судя по тому, что я видел после, точно ни один из вас, уебков, ничего не спрашивал.
– И что же ты не вмешался, а? Хорошо теперь при любом случае причитать о том, какие все гнусные твари и разложившиеся личности, а сам-то ты где был всё это время? Правильно: сидел за стеночкой и ни-ху-я не делал. Мало того, что ты не вмешивался, так ты ещё и не уходил. Кто мешал тебе встать и просто уйти, если тебе настолько противно было? Кто тебя там вообще держал, Макс?
– Я боялся, что ты натворишь что-нибудь похуже.
– Нет, не в этом дело. Просто найди в себе силы признать, из-за чего ты на самом деле бесишься всё это время и срываешься на меня. Дело ведь в Нике, верно? Тебя из-за неё до сих пор не отпустило?
Секунды молчания оборачивались вечностью. Вечностью в бурлящей лаве ада, медленно расклеивающейся по моему телу.
– Да. Не отпустило, – хриплым от отчаяния голосом произнёс Максим.
И я зажмурилась. Вдохнула глубоко, аккуратно сделала один шаг назад, но не обратила внимание на то, как скрипнули под ногами половицы. Просто развернулась и шатающейся походкой пошла к лестнице, не пытаясь утереть хлынувшие слёзы.
Комментарий к Глава 28. Про знакомство с родственниками.
Вот и новая глава, дорогие читатели!
Хотела напомнить, что помимо комментариев внизу есть волшебная поощрительная кнопочка «жду продолжения», каждое ваше нажатие на которую доставляет мне море положительных эмоции и стимулирует на работу над новой главой ;)
========== Глава 29. Про совпадения и неожиданности. ==========
Ледяная вода сильным напором хлестала из крана, мелкими брызгами разлетаясь по краям раковины. Я стояла, облокотившись о неё руками, и не знала, что делать дальше: смыть дорожки от слёз, под которыми стягивало и пощипывало кожу, умыться, чтобы холодом немного привести себя в чувство и унять болезненную дрожь, расходящуюся по всему телу. А дальше – что? Как продолжать жить, зная, какой идиоткой я оказалась?
Интересно, какую роль я должна была сыграть для него на самом деле. Временной игрушки, этакого плюшевого медведя-заменителя, пока старый и любимый недоступен? Или обычной приманки, вроде тех несчастных червяков, которых подсаживают на крюк и отправляют на мучительное ожидание смерти в чьей-нибудь мелкозубой пасти? Или хотя бы выступала в качестве экспериментального лекарства, что, возможно, смогло бы затянуть сердечные раны и помочь забыться?
И ведь самое обидное, что он на самом деле мне ничего не обещал. Все столь желаемые мной чувства я выдумала, нарисовала себе сама, воспринимая его слова именно так, как захотелось, и не вдумываясь в их истинный смысл.
А он никогда не говорил ничего о любви. Не говорил о влюблённости. Да и встречаться напрямую не предлагал, и теперь становилось вполне ясно, почему так легко и быстро согласился не афишировать наши с ним отношения в стенах гимназии.
Я вспоминала, как он удивился, узнав, что у меня раньше не было отношений, и как упрямо потом оттягивал нашу физическую близость – наверное, стоило сказать ему искреннее спасибо за попытку поступить со мной по-человечески. Так, как это вообще было возможно во всей этой ситуации, насквозь пропитанной фальшью и ядом.
– Полина?! – дверь за моей спиной с грохотом распахнулась, и в отражении висящего над раковиной зеркала я успела уловить лицо Максима, который ворвался в ванную и тут же двинулся прямиком ко мне.
– Я сейчас выйду, – мне бы хотелось, чтобы в тот момент мой голос не дрожал и не срывался на хрип, чтобы не звучал так до отвращения жалко, будто скулёж побитой дворовой псины. Потому что в том, чем всё обернулось для нас, виновата оказалась в первую очередь я сама. Не нужно было говорить про командировку родителей, сбегать к нему из своей квартиры, проситься в его постель и с нелепой преданностью бросаться готовить ему завтраки. И уж тем более не нужно было откровенно предлагать себя, когда он ни о чём из этого меня не просил.
Дура, дура, дура. Ну почему же я такая наивная, доверчивая дура? Зачем я придумала себе какую-то сказку и попыталась претворить её в жизнь?
Я набрала полные ладони ледяной воды и плеснула себе на лицо, зажмурилась и задержала дыхание – именно то, что обычно помогало остановить истерику. Но сейчас моё тело полностью вышло из-под контроля, и не получалось усмирить ни начавшие бежать ещё сильнее слёзы, ни сильно трясущиеся пальцы, ни дикий вопль, застрявший посреди глотки и с раздирающей болью пытавшийся прорваться наружу. И всем своим существом я чувствовала его гнетущее, настолько необходимое и одновременно невыносимо ранящее присутствие рядом.
Как это иронично: когда утешить боль может только человек, её причинивший.
– Поль, – его пальцы коснулись моего плеча и я неосознанно дёрнулась, отскочила в сторону и с вызовом уставилась на него, ладонями смахивая с лица капли воды вперемешку со слезами. – Что ты слышала?
– Думаю, всё.
– Позволь мне объяснить, – я тут же покачала головой и, заметив его порыв приблизиться, попятилась назад, пока не упёрлась спиной в стенку душевой кабины. – Полина, пожалуйста. Просто дай мне объясниться, и потом, если ты захочешь, я клянусь, что сам отвезу тебя домой. Пожалуйста.
Он выглядел испуганным, растерянным. Непривычно бледным. Нервно облизывал бесцветные губы и дышал часто и урывисто, словно не мог нормально вздохнуть. И подходил ко мне медленно, осторожно, как к загнанному в ловушку бешеному зверю, выставив вперёд себя одну ладонь.
– Ты не должен мне ничего объяснять. А я не должна была подслушивать чужие разговоры, – я ещё раз покачала головой и что было силы вжалась в стекло позади себя, не позволяя ему прикоснуться к себе. Не теперь. Не снова. Лучше уйти, пока я не успела обжечься ещё сильнее, пока осталась надежда сбежать и навсегда вычеркнуть последние две недели из своей жизни.
Потому что слишком больно. И каждую секунду, пока мы продолжали смотреть друг на друга, у меня внутри всё разрывалось от безысходности.
– Полина, пожалуйста…
– Не надо, – мой голос сорвался на сиплый шёпот, знаменуя собой неумолимо надвигающуюся истерику, поддаваться которой я не хотела. Не в этот раз, когда пришла пора взрослеть, смотреть правде в глаза и учиться стойко выносить последствия собственных необдуманных поступков.
А вот его настойчивости я вынуждена была поддаться, просто не имея ни единого шанса защититься или сбежать. Максим крепко обхватил мои запястья – почти так же, как во время нашей последней ссоры в коридоре гимназии – и настойчиво потянул к себе, отчего внутренности сжались в сильном спазме от страха. Ничего сейчас не казалось настолько же невыносимо страшным, как возможность снова оказаться в его объятиях и уже не суметь из них выбраться.
Проклятый капкан собственных эмоций, плотно сомкнувшийся вокруг моего тела.
– Пойдём со мной, – вопреки моим страхам и позорным ожиданиям, он и не собирался предпринимать каких-либо попыток обнять меня, просто уводил вслед за собой в спальню. Там подвёл к кровати и усадил на неё, сам присел передо мной на колени, так и не отпустив мои руки, и безуспешно пытался поймать мой панически скачущий по собственным коленям взгляд. – Поль, я не знаю, что именно ты услышала и как могла всё это воспринять. Если это из-за Ники, то…
– Я не хочу это обсуждать, – тут же вскинулась я и попыталась подняться, безуспешно вырывая свои запястья из его цепких пальцев, но лишь причинила самой себе боль. Кожу под прикосновениями жгло и пощипывало, и это стало очередным триггером, после которого слёзы с новой силой начали скатываться по щекам.
– Значит, я просто расскажу всё как было, – выпалил Иванов с раздражением, которое обычно появлялось каждый раз, когда ему не удавалось взять контроль над ситуацией. – Она спала с моим братом, до того как мы начали встречаться. Но когда я ещё до начала каких-либо отношений спрашивал Артёма, было ли что-нибудь, он с уверенностью сказал нет, а сам ещё и ей сказал не рассказывать мне правду. Вот про что мы на самом деле сейчас говорили: именно с тех пор, как всё это стало мне известно, я и не могу нормально с ним общаться. Потому что он меня обманул, и до сих пор отказывается открыто это признать, находя себе какие-то отговорки.
– Откуда ты знаешь, что именно так и всё и было?
– Она сама мне рассказала, когда мы поссорились из-за того, что я якобы слишком много внимания уделял брату. Хотела наглядно продемонстрировать, какой он на самом деле мудак, – он поморщился и наконец ослабил хватку, видимо, заметив, что я оцепенела от услышанного и не собираюсь больше предпринимать попыток к побегу. – Я пытался не драматизировать, хотя ни на мгновение не поверил в Тёмин лепет про то, что он ничего не помнит и не хотел меня попусту расстраивать. А через месяц он устроил нам то хуево признание, и меня окончательно переклинило. Меня бесит всё, связанное с ним. Меня бесит он сам, как бы он себя ни вёл, что бы ни говорил и какие бы поступки теперь ни совершал. И я не могу ему больше доверять даже в сущих мелочах, понимаешь? Ну как бы я отпустил тебя с ним к этому ублюдку Яну, Поль?
Его ладони обхватили моё лицо, вынуждая поднять голову и посмотреть ему в глаза, взгляд которых легко и непринуждённо сдирал с меня всю защитную скорлупу, пробирался сквозь напускную решимость и жертвенность к самой сердцевине, пылающей от боли. Он прижался своим лбом к моему, горячий воздух вылетел из его рта и растворился на моих до сих пор подрагивающих губах, и я понимала, к чему всё снова идёт, но не могла остановиться. Не смогла бы независимо от того, какие объяснения у него нашлись и нашлись бы вообще. Не смогла бы, даже зная, что все его слова могут быть ложью.
– Я сам знаю, что в прошлом делал много плохих вещей. Я действительно мог вмешаться десятки раз, мог плюнуть на всё и хотя бы уйти из той компании, но оставался и просто молча наблюдал за тем, что они вытворяли. И я не собираюсь теперь искать себе оправдания, но… я никогда тебе не врал, я клянусь. Можешь презирать меня, ненавидеть или считать слабаком, просто знай: всё, что я говорил и делал по отношению к тебе, было искренним.
Я потянулась к нему, но смогла достать лишь до ворота футболки и тут же вцепилась в него пальцами, жалобно всхлипывая. Максим быстро поднялся с пола, сел рядом и прижал мою голову к своему плечу, успокаивающе водил по волосам, хотя теперь я чувствовала, как его самого слегка потряхивало.
И, вопреки всем данным самой себе обещаниям, я снова ему верила. Верила плескавшемуся в глазах отчаянию, срывающемуся от волнения голосу и испуганно дрожащим рукам. Верила клятвам, которые могли быть насквозь пропитаны ложью. Верила сдавливающей боли под рёбрами, беспрестанно напоминающей о том, что мне проще поверить, чем найти силы пойти против собственных чувств и оттолкнуть его.
– Ты мне очень дорога, Полина, и я не хочу тебя потерять. Понимаю, что моё прошлое вряд ли вписывается в рамки твоих моральных принципов, и именно поэтому я надеялся, что удастся максимально скрыть его от тебя, но видишь – не получается. Извини, что мне приходится вываливать на тебя всё это дерьмо, – пылко шептал он, своей горячей ладонью прожигая мне кожу между лопаток даже через ткань футболки.
– Максим, я не собираюсь корить тебя за твоё прошлое. Мы все ошибаемся, – я приподняла голову, чтобы потереться носом о его шею, ощутить любимый аромат и успокаивающее тепло. Меня морозило, и внутри всё до сих пор неприятно вибрировало после перенесённого стресса и очередной порции откровений о его старой жизни, оставивших после себя настолько противное гнилостное послевкусие, что хотелось как можно скорее прополоскать рот и помыться, натирая кожу мочалкой докрасна.
Нет, я не лукавила, говоря о том, что не собираюсь обвинять его за то, что он творил когда-то. Но на душе всё равно становилось мерзко от того количества грязи, в котором уже успели искупаться мои же сверстники. И Наташа…
Наташа!
– Максим, а до этого вы с Артёмом… вы говорили про Наташу? – невозможно было не почувствовать, как Иванов напрягся: мышцы его плеча под моей ладонью превратились в стальные пластины, готовые принять на себя удар любой силы. В принципе, подтверждения уже не требовалось, да и мне эта догадка пришла сразу же, стоило лишь вспомнить упоминание в разговоре Яна, будь он проклят. – Что они с ней сделали? Максим, скажи мне, что там произошло?
Он пугающе долго молчал и, не выдержав, я отстранилась так далеко, как могла, снова оказавшись перехвачена его ладонями, на этот раз сомкнувшимися на локтях. Его взгляд настойчиво исследовал ворсинки лежащего у нас под ногами ковра, а на щеках выступил алый румянец, выглядевший искусственно-яркими пятнами на лице, до сих пор остававшемся бледным.
Я не была уверена, что когда-либо прежде видела его настолько стыдящимся того, что следовало произнести. Даже признание о наркотиках далось ему с большей решимостью, но сейчас Максим медлил, тянул до последнего, то ли собираясь с силами, то ли подбирая слова, а меня уже выкручивало от страха и проносящихся в мыслях кошмарных предположений.
– Они переспали. Втроём. Это была идея Яна: он предложил, они не отказались. Хотя Наташа тогда вряд ли что-то соображала, потому что была под кайфом, – он украдкой глянул на моё ошарашенное лицо и снова опустил взгляд, нахмурившись. – Это очень личное, Полин. Я вообще не должен был об этом узнать, и она, кажется, не догадывается, что я в курсе. И лучше пусть так оно и остаётся.
– Но как? То есть… они же с Яном встречались… я не понимаю? – растерянно лепетала я, оказавшись не в состоянии с первого раза усвоить эту информацию. Я знала, конечно, что отношения бывают разными, и чужие пристрастия в постели меня тоже мало волновали, будь то гомосексуализм, групповухи или настоящие извращения – главное, чтобы всё было осознанно и по взаимному согласию.
Но это ведь была Наташа. Наша боевая Натка, которая даже сучку Таню могла припугнуть одним лишь разъярённым взглядом, которая при нас так лихо отшивала наглых парней, что хотелось брать мастер-классы, а ещё каждую неделю находила новую причину, почему Дима Романов мудак и мне не стоит тратить на него даже свои слюни, и в этом оказалась полностью права. И как она могла пойти на всё это? Как могла сбежать к Яну после всего, что он делал?
– Яна в той компании боялись. У его семьи очень большие связи, деньги, да и сначала всю наркоту доставал именно он, это потом уже приносить её стал Ермилов со своим старшим братом, в чьей квартире вы тогда были. Поэтому против него никто не шёл: боялись попасть в немилость и вылететь из тусовки, где щедрые богатенькие детки с барского плеча бесплатно угощали дорогим алкоголем и наркотой тех, кто обеспеченных родителей не имел, но делал всё возможное, чтобы влиться и стать «своим». Наташа там была неприкосновенной, на неё даже взглянуть косо боялись, не говоря уже о том, чтобы обсуждать или сплетничать. Зато сам Ян мог её открыто оскорблять и посылать, и когда они сильно ругались, то он уходил в комнату трахаться с любой первой подвернувшейся девчонкой, а Наташа сидела и скулила под закрытой дверью.
– И они шли? Знали, видели, что происходит, и шли с ним?
– Только в очередь не выстраивались, – с горькой усмешкой покачал головой Максим, – поэтому я ничуть не удивился, когда Ян внезапно куда-то свалил и оставил почти бессознательную Колесову на Артёма, а тот попросил меня немного с ней посидеть. А когда она пришла в сознание, то впала в дикую истерику. Я вызвонил Тёму, и нам вместе кое-как удалось её успокоить, но он сам очень испугался и обо всём мне рассказал. Судя по всему, Наташа даже не поняла, что, кроме Тёмки, во время её истерики там был и я тоже – тогда мы с ним вообще были похожи, как две капли воды. И не думаю, что ей будет приятно узнать, а я никогда и никому об этом не рассказывал и не рассказал бы, не услышь ты всё сама.
– Это ведь получается… – у меня на языке так и крутилось «изнасилование», но произнести вслух просто не хватало духу. Не перед тем, чей ранее любимый брат принимал в этом участие. – Это… принуждение?
– Я не знаю, как это правильно назвать, Поль, – тяжело вздохнул он, наверняка и сам догадавшись, какую формулировку я подразумевала. – Она как бы была не против, но ей не хватило бы духу отказать Яну, даже предложи он ей почку наживую вырезать, и все это знали. И уж Артём-то знал получше многих, они ведь очень близко общались и до сих пор, несмотря ни на что, в отличных отношениях друг с другом. А тогда она… – Иванов замялся, и в этот раз у него покраснели даже уши, а голос окончательно стих, – тогда она плакала и спрашивала, как Ян мог просто уйти.
Меня тряхнуло от мороза, пробежавшегося по коже, и я быстро подтянула ноги на кровать, обхватила руками колени и упёрлась в них лбом, позволив вновь появившимся слезам щедро заливать свою одежду. Это всё было больно, так больно, словно кто-то воткнул вилы мне в грудь и проворачивал, неторопливо и с нажимом крутил их, наслаждаясь тем, как разрывалась кожа, дробились рёбра и все внутренности превращались в кровавое месиво.
То, что происходило между Наташей и Яном, не имело ничего общего с любовью. Это было ненавистью, манипуляциями, жестокостью, болезненной зависимостью – чем угодно, но не тем светлым и искренним чувством, ради которого стоит жить. И мне хотелось возвести руки к небу и спрашивать, как же она умудрилась, как же не поняла, как же позволяла так долго и планомерно уничтожать себя?
А потом спросить, как она выдержала всё это. Как вообще можно выдержать столько предательства от того, кого любишь, и не сойти с ума?
Понимание приходило ко мне медленно, подкрадывалось вместе с тёплыми мужскими ладонями, которые легли на плечи и провели по рукам, аккуратно схватили совсем уже заледеневшие пальцы. Вместе с дыханием Максима, которым он пытался мои пальцы отогреть, прерываясь лишь для того, чтобы пройтись невесомыми поцелуями по каждой костяшке. Вместе с тем, как он ловко подтянул плед и укутал меня в него, положил мою голову к себе на колени и нашёптывал на ушко какие-то банальные нежности.
Я впервые влюбилась по-настоящему именно в него. Были какие-то милые мальчики в моей первой школе, про которых я напрочь забывала при первых же незначительных проблемах с оценками. Был Дима Романов, тащиться по которому было равносильно вступлению в фан-клуб какой-нибудь восходящей звезды Голливуда. Но с Ивановым всё стало иначе, по-особенному, и совсем не в том смысле, как обычно хочется девушкам. Никакой сопливой романтики, роскошных букетов или трёх килограмм конфет, предшествующих нормальному приглашению на свидание или первому поцелую. Он швырнул в меня землёй, бесчисленное количество раз обозвал, довёл до слёз и помог искупаться в грязи. Он доводил меня придирками, изводил шутками и продолжает доставать своим талантом ляпнуть какую-нибудь дурость в самый неподходящий момент.
А я всё равно налюбоваться, наслушаться, надышаться на него не могла. Пыталась объяснить себе, что это потому что взаимно – первый раз, и возраст уже, гормоны бушуют и подталкивают в крепкие объятия. Но на самом деле просто любила его так, что передать словами это уже не получалось. Зато получалось прочувствовать. Потянуться ближе к нему и вдохнуть в себя воздух, только что вылетевший из его рта, а потом смаковать, перекатывать эту эфемерную сладость на языке и испытывать от этого блаженство.
И чем же я отличалась от Наташи, на самом-то деле? Я не знала о Максиме ничего, кроме того, что рассказывал он сам. И при этом умудрилась довериться ему настолько, что практически сбежала из дома, отдалась и готова простить всё, лишь услышав в его голосе грусть, хотя всегда считала себя разумной. Но эмоции брали верх, они с лёгкостью укладывали зародыш рациональности на лопатки и затыкали ему рот, не позволяя испортить момент, когда можно снова насладиться близостью любимого человека.
Натка же влюбилась в Яна совсем ребёнком и пронесла это чувство сквозь многие года, не сдаваясь и не отказываясь от него. Она оказалась готова на всё, даже, наверное, на слишком многое, чтобы быть вместе с ним, задействовав и детскую наивность, и юношеский максимализм, и девичью веру в «он исправится». Может быть, взамен всех тех жертв ей было достаточно просто вот так же лежать у него на коленях и прикрывать глаза от удовольствия, пока пальцы ласково перебирают волосы. Может быть, для неё он когда-то был, есть и будет совсем другим, таким, кто действительно смог бы оценить и заслужить её жертвы?
Может быть, в отличие от неё, мне не понадобятся и долгие годы, чтобы окончательно растаять в своей любви. Я уже стала зависима.
***
Тихий, нерешительный стук я упрямо игнорировала, не собираясь поддаваться и выныривать из приятной, нежной дымки, окутывающей тело и мысли. Но монотонный звук, как назло, повторялся снова и снова, и по мере того как спасительный туман развеивался под грубым натиском реальности, мне становилось так паршиво, что почему-то хотелось застонать и забиться в какой-нибудь тёмный угол, как раненый зверь.
Кстати, забиться подальше – это отличная идея, и именно её реализацией я занялась незамедлительно, пытаясь перевернуться на другой бок и уползти куда-нибудь от настойчивого раздражителя. Но не вышло, потому что лицом я внезапно упёрлась в преграду. Мягкую и с таким знакомым потрясающим запахом…
– Всё же разбудили тебя, – с грустью заметил Иванов, на чьих коленях я умудрилась снова вот так внаглую заснуть прямо среди бела дня, и тут же громко гаркнул: – Открыто!
Дверь в его комнату медленно приоткрылась, и в образовавшуюся щель воровато сунулась голова Артёма, первым делом сосредоточенно переводящего взгляд с меня на своего брата. Но, раньше чем я подумала о странностях в его поведении, он резко дёрнулся назад, и брошенная Максимом подушка угодила в дверной косяк.
– Теряешь форму, Макс, – насмешливо заметил Артём, на этот раз уже уверенно зайдя внутрь и нагло облокотившись плечом о шкаф. Его расслабленное и самодовольное выражение лица ничуть не вязалось с той обидой, которая должна была остаться между братьями после недавнего яростного спора. – Никита потребовал подняться и спросить, придёте ли вы перекусить.
– Передай нашему Гордону Рамзи, что мы ещё подумаем, – ответил Максим и любезно придержал меня за плечи, помогая удержаться в вертикальном положении, с трудом поддающемся мне после сна. Потом раздражённо зыркнул на до сих пор торчащего в комнате Тёму и попросил того неожиданно приглушённым и усталым голосом: – Скройся с глаз моих, а то придушить тебя хочется.
– Когда-нибудь в этом доме мне перестанут угрожать смертью? – обиженно буркнул он и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
– Максим, может, не стоит с ним вот так? – осторожно поинтересовалась я, не будучи до конца уверенной в том, хочу ли на самом деле влезать в их отношения.
Хотя уже сделала это, сковырнув старые раны своим появлением и в жизни Максима, и в этом доме. И ведь я правда искренне не хотела доставлять никому проблем, а в итоге влезла в чужое грязное бельё и из-за своей эмоциональности стала причиной очередной ссоры между братьями, чьи отношения и так были натянуты до предела.
И к ворочавшемуся в животе тягостному отвращению после всего рассказанного мне прежде теперь примешивалась ещё и ненависть к себе. К той самой до противного правильной девочке Полине, живущей внутри меня и стремящейся всё подстроить под идеально-прилизанную картинку мира, когда-то нарисованную воображением с маминых слов. Именно этой дотошной искательнице справедливости нужно сунуть нос куда не следует, подслушать чужой разговор, подсознательно надеясь ухватиться за факт чужой лжи и вывести всех на чистую воду, не думая о последствиях, не волнуясь о том, что правда может причинить окружающим людям боль, может оказаться настолько мерзкой и гнетущей, что её лучше не знать.
Сейчас я как никогда понимала Иванова. Через его прикосновения, сквозь кожу чувствовала его стыд, раздражение, тоску. Ему бы не хотелось, чтобы я знала столько подробностей его прошлой жизни.
И я понимала, что мне бы их знать тоже не хотелось.
– Не переживай, Тёма вообще не умеет обижаться. Поэтому его все так обожают. В отличие от меня, – Максим попытался улыбнуться, но вышло совсем натянуто, и, замешкавшись, он быстро чмокнул меня в висок, а сразу после этого резко и почти испуганно отстранился. Впервые за очень долгое время нам было настолько неуютно рядом друг с другом, что у меня снова возникали трусливые мысли о побеге домой, и останавливало от этого опрометчивого поступка лишь осознание того, что подобный выбор наверняка станет началом конца для наших с ним отношений.
– Я долго спала?
– Ну… больше часа.
– Насколько больше? – мой взгляд зацепился за унылую дымчатую пелену за окном, сменившую слепящий солнечный свет, встречавший нас после пробуждения. Иванов замешкался, взъерошил волосы на затылке и всё же выдавил из себя лёгкую улыбку.
– Три с половиной.
– Как? – удивлённо ахнула я и кинула быстрый взгляд на его колени, на которых так долго и, надо отдать ему должное, очень комфортно спала. Только вот получается, он всё это время просто сидел тут со мной, не имея возможности толком пошевелиться. – Ты почему меня раньше не разбудил?
– Я подумал, ты как котёнок: сразу обидишься и уйдёшь, – он развёл руками и продолжил смотреть на меня своим гипнотическим, выжидающим взглядом, которого я раньше так пугалась, что мурашки бежали по коже. Теперь они тоже появлялись, но вовсе не от страха, а от будоражащих воображение воспоминаний о том, как этот взгляд ни на мгновение не оставлял меня, пока его обладатель уверенно снимал мою одежду. – Ну так… что?
