Текст книги "Три килограмма конфет (СИ)"
Автор книги: Нельма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 47 страниц)
– Мам, это Полина, моя девушка, – с ходу заявил Иванов, и я остановилась, как вкопанная, еле подавив в себе желание обернуться на него и убедиться, что в комнате не находится никакой другой девушки, про которую он мог бы так сказать.
Было приятно. И странно. И ещё раз очень приятно, непривычно и волнительно, особенно учитывая то, что статус наших с ним отношений я выяснила за секунду до знакомства с его матерью.
Определённо, я все подобные ситуации представляла себе совсем не так. А как именно – описать бы не смогла, теряясь и нервничая, когда дело доходило до конкретных формулировок. Целоваться тайком ото всех и изображать войну с человеком, в которого влюблена, тоже не входило в мои представления о первых отношениях, но именно я внезапно стала инициатором такой линии поведения, из-за чего сильно себя корила. Получалось, что мои первые отношения с самого начала пошли наперекосяк.
Причём с того самого момента, пожалуй, когда я влюбилась в человека, которому чуть не сломала нос и с которым мы раньше так открыто враждовали.
Под взглядом мамы Максима, остановившимся на моём лице, захотелось жалобно запищать и прикрыть голову руками. Светлые, полупрозрачные глаза сканировали меня всего пару мгновений, в течение которых было страшно даже дышать, и я невольно напряглась и сжалась, подсознательно готовясь услышать что-либо не очень приятное в свой адрес или же отбиваться от вопросов вроде ежемесячного заработка моих родителей. Но она лишь учтиво улыбнулась и выдала равнодушно-нейтральное:
– Очень приятно, – и тут же продолжила перебирать разложенные на журнальном столике документы, не обращая на нас никакого внимания.
Мы с Максимом успели сесть за стол, переглядываясь, и, судя по его хитрой улыбке и предвкушению, легко читающемуся на лице, впереди нас должно было ожидать что-то очень интересное.
– Я думал, у вас рейс утром.
– Перенесли из-за снегопада. Я опять потеряла где-то ключи от машины, отгонишь её в гараж, когда найдёшь?
– Конечно же, мам, – Иванов поймал мой вопросительный взгляд, быстро подмигнул и кивнул в сторону своей матери, намекая на то, что мне надо быть предельно внимательным слушателем и наблюдателем.
– Как дела в школе?
– Нормально, – пожал плечами Максим, не сводя с меня выразительного взгляда. – Завалил несколько контрольных, на меня написали жалобу директору и хотят выгнать из сборной. Может быть, и из гимназии к концу года выгонят, – бодренько закончил он, поставив меня в тупик своими словами. Если бы я такое сказала своей маме, ей бы наверняка понадобился валидол.
Однако его мать только кивнула пару раз и продолжила спокойно перебирать бумажки, бросив сладенько-певучее:
– Ты у меня умница, – и, задумавшись ненадолго, добавила: – Передай братьям, как мне грустно, что мы снова не увидимся. В следующем году обязательно проведём Новый год все вместе.
И в этот момент даже мне, совсем чужому человеку, было яснее некуда: ей ничуть не жаль. Об этом же кричала и вновь появившаяся на лице Иванова горькая усмешка, которую он не пытался спрятать, ехидно бормоча «о да, конечно же».
Такое отношение к нему казалось до боли несправедливым и незаслуженным. Настолько, что злость и обида сталкивались друг с другом и высекали маленькую искорку гнева, за пару секунд превращающуюся в бушующий внутри пожар. Грудь пекло изнутри, щекотало и обжигало языками пламени, становилось тяжело дышать, и, к собственному стыду, я чувствовала, как от подкатывающих слёз сдавливает переносицу и начинает щипать глаза.
Больше всего мне хотелось соскочить со стула, сделать шаг вплотную к Максиму и просто прижать его к себе. Обнимать долго, очень крепко, со всей нежностью стараясь обхватить его необъятное тело руками, гладить по голове и перебирать пальцами короткие мягкие волосы, изредка зарываться в них, позволяя сердцу выпрыгивать из груди от восторга, и целовать его в макушку, уверенно повторяя, что всё будет хорошо. Найти хоть какие-нибудь слова утешения и показать, что мне он действительно, по-настоящему нужен.
Потому что матери своей, очевидно, – нет.
Смотреть это отвратительное представление дальше не было никаких сил. И тогда я наклонилась к нему, осторожно коснулась пальцами его локтя, привлекая к себе внимание, и впервые решилась проявить наглость, чтобы уйти отсюда как можно скорее.
– Максим, а можно мне чай?
– А я бы выпил чего покрепче, – хмыкнул он, взяв меня за руку. О моём манёвре он, конечно же, догадался, но не злился, даже наоборот, смотрел на меня с выражением, очень похожим на благодарность.
– Котик, ты закончила? Нам пора ехать! – внезапно появившийся в дверях высокий мужчина перекрыл нам дорогу из гостиной. Нет, пожалуй, с его долговязой и худощавой фигурой в корне неверно заявлять, что он мог бы что-то перекрыть, – просто остановился среди прохода, а протискиваться мимо него стало бы очень невежливо. Он растерянно уставился на нас, словно не ожидал увидеть кого-то ещё в этом доме, а потом пробормотал скомканное: – А, это ты, Максим…
– Рустам, – сдержанно кивнул ему в ответ Иванов, привлекая меня ближе к себе. – Это Полина, моя девушка. Рустам… муж моей матери, – еле выдавил он из себя, до неприличия долго замешкавшись с правильным представлением мужчины.
– Очень приятно, – успела пискнуть я, стараясь не смотреть на мужчину, чтобы не выдать всю степень своего удивления. В частности тем, что выглядел он примерно в два раза моложе своей жены, сверкая белозубой улыбкой на смазливом смуглом лице.
Да, пожалуй, Максим был прав в одном: чтобы понять, как и чем он живёт, одних рассказов недостаточно. Одно дело слышать стенания богатенького мальчика о том, что ему вынужденно приходится ездить на такси, что он не нужен родителям, а мать и вовсе посмела снова выскочить замуж и не уделяет почти совершеннолетнему дитятке достаточно времени. Но увидев всё это воочию, собственными глазами, я готова была не только искренне пожалеть его, но и извиниться за все те претензии и подколки, что предъявляла с момента нашего знакомства.
Даже тот факт, что он швырнул в меня землёй, казался сущей мелочью. Потому что живя вот так, мало кто смог бы вообще сохранить хоть жалкие крупицы адекватности.
– Котик, ну конечно же, я готова, можешь заводить машину, – отозвалась мать Максима, а я почувствовала, как он сжал мою ладонь так крепко, что еле получилось сдержаться и не зашипеть от боли.
– Хорошего пути, – сдержанно бросил Иванов и увёл меня вслед за собой на кухню.
Пока он в гробовом молчании доставал кружки и копошился в ящиках, я примостилась на самый краешек одного из барных стульев, выставленных вдоль огромного кухонного островка, занимавшего чуть ли не половину помещения, и восхищённо оглядывалась по сторонам, рассматривая мраморную столешницу и декоративные элементы цвета розового золота на стенах. Следом за очередным осознанием того, в какой непривычно богатой обстановке мне довелось оказаться, приходило ощущение полного отторжения и страха лишний раз прикоснуться к чему-либо в этом доме. Одна только эта кухня наверняка стоила почти как вся моя скромная квартира.
Становилось очень неуютно, но беспокоить Максима я не решалась, совсем не зная, о чём можно завести разговор. К счастью, через пару минут, почти одновременно с еле слышным хлопком закрывшийся входной двери, он поставил передо мной кружку с ароматным капучино и легонько усмехнулся, поймав удивлённый взгляд.
– Ты всегда пьёшь такой. С двумя ложками сахара, – я смущённо улыбнулась и кивнула в ответ, вспоминая бессчётное количество раз, когда мы с ним сталкивались около автомата с кофе на первом этаже гимназии. И всегда он считал своим долгом встать рядом и отпускать ехидные комментарии касаемо каждого моего действия, довольно посмеиваясь над всеми не очень-то действенными попытками избавиться от его общества.
Получается, он просто запомнил такие мелочи? Не мог же он, как и я, осознанно искать поводы для очередной псевдослучайной встречи, делать вид, что постоянно не замечает меня, позволяя снова и снова неуклюже врезаться в себя, а ещё украдкой наблюдать за мной, запоминая каждую незначительную деталь вроде количества ложек сахара в кофе? Не мог же специально цеплять меня день за днём, злить и выводить из себя, чтобы нам ни разу не пришлось разойтись, прежде не поговорив друг с другом, пусть даже обмениваясь подколками? Не мог же действительно по собственному желанию, а не обычному стечению обстоятельств или по воле моего воображения слишком долго не выпускать меня из рук, снова предотвратив возможное падение среди коридора?
Но если я могла так долго вести себя как дура и игнорировать собственные очевидные чувства, может быть, и он тоже мог?
– Прости меня за весь этот цирк, ладно? Не нужно было тебя сюда тащить. Обычно я реагирую на всё… более сдержанно, честно, – судя по лёгкому румянцу на щеках, ему было очень стыдно, а мне до сих пор неловко, что не могла никак сгладить всю отвратительную нелепость ситуации.
– Брось, Максим, всё нормально. Я рада, что поехала, – несмотря на попытку изобразить приободряющую улыбку, по моему взволнованному голосу становилось сразу понятно, что никакой радости я не испытывала. И за такую топорную ложь захотелось посильнее ущипнуть себя, предупреждая ещё несколько неловких моментов. – У тебя красивый дом. И, судя по тишине, сейчас в нём и правда никого не пытают.
– Ох, Полина, ты совсем не умеешь врать, – Иванов цокнул языком и укоризненно покачал головой, вынуждая меня покраснеть. – Этот дом и маленький прибыльный бизнес мать отсудила у отца при разводе. Она работала у него секретаршей, увела от первой жены, а потом поймала на измене с очередной секретаршей. На одни и те же грабли… – хмыкнул он, отпивая свой кофе. – Мне не нравится здесь жить. Мать постоянно в рабочих разъездах по стране или отдыхает где-нибудь в экзотических странах, Никита уже больше двух лет живёт в Италии – он работает там в российском посольстве. Артём тоже постоянно где-то за границей, и так получается, что большую часть времени я здесь один. В будни ещё ничего, а по выходным иногда кажется, будто меня сослали на край света за какое-то особенно тяжёлое преступление. Обычно в такие моменты я или сбегаю к Славе, или зову его к себе, пока крыша от одиночества совсем не поехала.
– Но братья ведь приедут к тебе на Новый год?
– Они приедут только четвёртого января. Вообще я надеялся, может быть, ты сможешь отпроситься у родителей и встретиться со мной? Если захочешь, можем просто где-нибудь погулять… – замялся он, взъерошив волосы на затылке.
– Конечно, смогу, – именно на этой положительной ноте мне стоило остановиться и замолчать, сменить тему, задать какой-нибудь отвлечённый вопрос. Сделать что угодно, но не говорить того, что вопреки собственному мысленному запрету вырвалось наружу: – Вообще-то я буду одна на праздники. Родители уезжают на конференцию в Австрию утром тридцатого и вернутся только накануне Рождества. Так что я совсем свободна и могу… встретиться когда и где угодно.
Мне хотелось закрыть лицо ладонями, чтобы скрыться от его взгляда и спрятать собственное смущение. Это звучало слишком неправильно и совсем не укладывалось в рамки достойного и приличного поведения, которое мама с раннего детства вбивала мне в голову. Хорошие девочки так себя не ведут.
Хорошие девочки выстраивают границы и не позволяют кому-то вот так просто их перейти. Они никуда не торопятся, заставляют себя добиваться и никогда не намекают, что готовы податься хоть на край света за обладателем особенно красивых глаз цвета летнего неба.
– Приезжай ко мне? Хотя бы на новогоднюю ночь, – тут же ухватился за идею Максим, отодвинув от себя кружку с кофе. – А лучше сразу на несколько дней. У нас есть отдельная свободная комната и я клятвенно обещаю к тебе не приставать. Или наоборот, приставать? Только скажи, что нужно пообещать, чтобы ты согласилась? – спросил он, заметно приободрившись и поглядывая на меня с лукавым прищуром и соблазнительно-невинной улыбкой на губах.
– Пообещай избавить меня от своих дурацких шуточек, – промямлила я, находясь в полном замешательстве от его предложения. Родители ни за что не позволят мне подобного, значит, спрашивать у них разрешения не имеет смысла. Только уехать из дома тайком и надеяться, что они никогда об этом не узнают. Или отказаться и потом горько жалеть об упущенной возможности несколько дней провести с человеком, рядом с которым мне хочется буквально кричать от счастья.
– Это обещание я выполнить не смогу, – с его губ сорвался обречённый стон, от которого у меня по телу пробежали непрошенные мурашки. Не хотелось думать о том, как я смогу вытерпеть рядом с ним несколько дней подряд и при этом окончательно не свихнуться от обожания, порой накатывающего так сильно, что это напоминало настоящее помешательство. – Просто подумай над моим предложением, хорошо?
– Да… Максим, мне уже правда пора домой, – нерешительно протянула я, нервничая, но откладывая этот момент до тех пор, пока серый сумрак за окном окончательно не сменился на грязно-синюю мглу.
– Чёрт, я совсем забыл! – он подскочил со стула и, уже направившись ко мне, вдруг замер, нагнулся и поднял с пола брелок с маленьким пластиковым прямоугольником чёрного цвета. – А вот и ключ от маминой машины.
– Ты же не собираешься садиться за руль? – не сдержавшись, взволнованно уточнила я, теребя пальцами полу форменного пиджака. Сама понимала, что спрашиваю глупости, лезу не в своё дело и невольно копирую назидательно-раздражающие интонации своей мамы, но поделать с этим ничего не могла.
– Проехать пару метров до гаража – это не сесть за руль, Поль. Я делал это уже сотню раз, – в его тоне смешивались укор и насмешка над моей чрезмерно острой реакцией по вполне пустяковому поводу, и я замолчала, не желая выглядеть в его глазах до противного занудной пай-девочкой.
Но беспокойство всё равно никуда не уходило, умело дёргало мои нервы, словно ниточки, привязанные к кукольному телу. Пока мы одевались, я вела ожесточённый спор сама с собой, разрываясь между желанием пойти по привычному пути и оставить все переживания при себе, не делиться своими проблемами, не раскрывать душу, где до сих пор призывно зияли алыми кровавыми полосами не зажившие ещё раны, или же выйти из надоевшего амплуа той, у кого всегда всё хорошо. Ведь я действительно чертовски сильно переживала за него, хоть и понимала, как это неразумно.
Мы вышли из дома, мой взгляд метнулся в ту сторону, где стояли машины: чёрной уже не было, а вот красная в свете загоревшихся фонарей стала кроваво-багряной, огромным ярким пятном выделялась на белоснежном полотне снега. К горлу подкатил неприятный ком, проглотить который никак не выходило, и мне пришлось испуганно схватить Максима за руку, когда перед глазами внезапно начали мерцать чёрные точки.
«Только бы не обморок, только бы не потерять сознание прямо сейчас!» – думала я, впадая в панику и тем самым ещё больше усугубляя собственное состояние.
Пытаясь бороться с толщами воды, небывалым весом придавливающими моё тело к земле, я смогла различить сквозь шум в ушах голос Иванова, настойчиво зовущий меня по имени. И выплывала, ориентируясь на эти звуки, судорожно двигала окостеневшими, заледеневшими руками и ногами, с трудом делая настолько необходимый вдох и, не успев толком почувствовать глоток воздуха, сразу отчаянно и быстро выдыхая.
Он держал меня крепко, обнимал рукой за талию и бережно, ласково гладил по голове, совсем как ребёнка. Было так стыдно перед ним за собственную слабость, бестолковость, беспечность, за глупый полёт фантазии, чуть не закончившийся падением в сугроб.
И тогда я начала говорить. Быстро, не задумываясь, еле шевеля до сих пор онемевшими губами, хорошо осознавая, что стоит лишь попытаться сделать паузу, и мне никогда больше не хватит смелости рассказать об этом. Не только кому-либо, но даже ему.
– Мой брат, он ехал на машине, просто поехал к нам на выходные. Мокрая дорога, ночь, он не справился с управлением и вылетел в кювет, машина перевернулась… были свидетели, другие машины тоже остановились, но это было уже бесполезно, потому что он… он ударился слишком сильно во время аварии и ничего уже нельзя было исправить. А когда мы приехали в больницу, я не успела его даже увидеть, потому что там повсюду были пятна крови и я просто потеряла сознание, хотя раньше никогда, никогда такого не боялась. И после этого меня ни разу больше к нему не пустили. Родители решили, что так будет лучше, и я… я так и не увидела его. Из-за этого страха, из-за обморока, я даже попрощаться с ним не смогла. И я до сих пор думаю, что если бы я не звонила и не просила, чтобы он приехал… Всё было бы нормально, если бы он просто никуда не поехал.
Меня трясло от холода, который безжалостно щипал и жалил кожу, и от холода, что расползался изнутри, липкими ледяными лентами скручивал все внутренности. По щекам бежали слёзы, которые Максим аккуратно смахивал большим пальцем, склонившись ко мне и прижавшись своим лбом к моему.
– Поленька, маленькая моя, хорошая, – тихо шептал он, обжигая горячим дыханием мои губы и касаясь невесомыми поцелуями заледеневшего кончика носа.
Так мы и стояли посреди его двора, прижимаясь друг к другу, пока уставший от ожидания за воротами таксист не начал яростно сигналить.
Комментарий к Глава 23. Про откровенность.
Ох, как много интересных событий я запланировала на следующие пару глав)) все же поняли, да, что неспроста мы познакомились с домом Максима? ;)
========== Глава 24. Про губительную ревность. ==========
– Спасибо, что поделилась этим со мной.
Эти слова, сказанные Максимом на прощание, так и крутились у меня в голове. Тихие, вкрадчивые, произнесённые тоном настолько тёплым и нежным, что вселяли в меня спокойствие и странную уверенность: всё будет хорошо. Странную, потому что, вопреки моим ожиданиям, он не произнёс ни одной из стандартных и банальных фраз утешения, которые после смерти брата сыпались, как снег среди зимы. Никаких «мне так жаль», «всё хорошо» или раздражающе-жалкого «ну не плачь», поднимающих внутри волну гнева и новый виток упрямого отрицания случившегося.
Я даже представить себе раньше не могла, что он способен на проявление такой чуткости и заботы. Мне становилось невыносимо противно от самой себя: своей слабости, устроенной почти на ровном месте истерики, никак не прекращавшихся слёз, солёными дорожками спускавшихся по щекам и капавших с кончика носа, жалобных всхлипов, прерывавших все попытки сказать что-нибудь осознанное или извиниться перед ним. И в то же время его ладони трепетно прижимали мою голову к широкой груди, гладили по волосам, а ставший низким и обволакивающе-бархатистым голос настойчиво твердил, что мне надо поплакать и потом обязательно станет легче.
Остаток вечера прошёл как в тумане. Помню, родители задавали какие-то вопросы про оценки и расспрашивали, что за праздник устраивают в гимназии в последний учебный день, а я отвечала скомкано и невпопад, мечтая как можно скорее забраться под одеяло и окончательно сбежать в царство Морфея от всех проблем, накопившихся от постоянных эмоциональных качелей, усталости и сомнений в том, правильно ли я поступаю.
Например, когда охотно прячусь с Ивановым от чужих глаз, но при этом яро открещиваюсь от предложения родителей уехать к родственникам на время их отсутствия. Или когда вру, что задержалась вместе с Ритой на репетиции концерта, опасаясь даже заикнуться о том, что была с парнем, и в то же время окончательно принимаю решение именно с ним и в его доме тайком провести все новогодние праздники.
«Спасибо, что поделилась этим со мной».
Благодарность за честность. Благодарность за то, что впервые в жизни позволила себе открыться перед человеком, которого знала столь мизерно мало, но которому хотела доверять так, как никому раньше. Благодарность за то, что не стала ощетиниваться или выпускать колючки, а показала свою истинную беспомощность и уязвимость.
А вот с наступлением утра меня наконец догнал изрядно запыхавшийся стыд, в самых жёстких и хлёстких эпитетах стремившийся напомнить все подробности вчерашней отвратительной сцены. То, как не постеснялась реветь прямо при водителе такси, который всю обратную дорогу с подозрением косился на нас в зеркало заднего вида, как хлюпала носом, прижимаясь к сосредоточенному и серьёзному Максиму, как рассталась с ним, даже не извинившись за свой внезапный срыв. Только получила от него один короткий, невесомый поцелуй и…
«Спасибо, что поделилась этим со мной».
Я будто совершила незапланированной скачок во времени, отпрыгнув на пару дней назад, когда ожидание встречи с Ивановым приносило не только сладкую истому предвкушения, но и парализующий тело страх. Больше всего пугала возможность взглянуть ему в лицо и увидеть тень насмешки, презрения, укора. Разочароваться в нём в тот момент, когда, напротив, особенно хотелось верить в искренность всего происходящего между нами.
По пути в гимназию я охотно поддакивала всем переживаниям Анохиной касаемо спектакля, которые та выплёскивала эмоционально и увлечённо, впервые с роковой пятницы заметно приободрившись и будто возвращаясь обратно к нормальной жизни. В глазах её несколько раз мелькнул почти позабытый огонёк азарта, непременно появлявшийся перед всеми выступлениями на сцене: чем больше и сложнее была роль, тем ярче становился испытываемый ею восторг.
Найденная в кармане куртки конфета и радость от приподнятого настроения подруги помогли ненадолго унять волнение, но стоило лишь ступить на первую ступеньку широкого крыльца главного входа гимназии, как внутри всё встрепенулось и неприятно заворочалось. И в светлом и хорошо отапливаемом помещении холла после прогулки под ледяным ветром меня внезапно бросило в холод вопреки всем законам физики.
Максим поджидал меня в раздевалке. Как только Рита свернула в нужный ей проход и я осталась одна, он выскочил откуда-то сбоку и, ловко отогнув объёмный капюшон с меховой оторочкой, мимолётно чмокнул меня в шею, напугав при этом так сильно, что я непроизвольно отшатнулась назад и взвизгнула.
– Ты мне не рада? – тут же поинтересовался он, скорчив жалостливую гримасу.
– Нельзя же так людей пугать, Максим! – укоризненно прошептала я, нервно дёргая заевшую на куртке молнию. Его ладонь уверенно опустилась поверх моей, пальцы обхватили бегунок и медленно потянули его вниз, не встретив никакого сопротивления.
Я бы на это и внимания не обратила, если бы не его взгляд: гипнотически-завораживающий, пробирающийся под кожу, въедающийся прямиком в гонимую по венам кровь. Стало даже не жарко, нет. Невыносимо душно, будто воздух вокруг нас раскалился до критически высокой отметки, ошпаривал своими прикосновениями тонкую кожу, прожигал одежду насквозь и горячим песком забивался в рот с каждой попыткой сделать рваный, судорожный вдох.
Все ощущения обострились до предела, словно он только что сорвал с меня вообще всю одежду и теперь рассматривал жадно, тщательно и с искренним интересом, не стесняясь и привыкая к наготе.
В принципе, душу свою я перед ним уже обнажила. А сделать это намного тяжелее и важнее, чем обнажить тело.
Я открыла рот, готовясь произнести какую-нибудь вымученную вежливую благодарность за помощь и поддержку или выпалить скомканные извинения за неуместное поведение накануне, но вместо этого потянулась к нему навстречу. Успела прикрыть глаза, прежде чем влажный и тёплый язычок скользнул внутрь, мазнув по нижней губе, а крепкие и по-мужски огромные ладони легли на талию, чуть сжали, переместились на поясницу и властно надавили, вынуждая меня придвинуться вплотную к своему обладателю.
Шелест, раздавшийся где-то поблизости, мы услышали почти одновременно. Вот только я испуганно отскочила в сторону, озираясь, как попавшийся с поличным преступник, а Иванов как ни в чём не бывало облокотился на чью-то одежду и всем своим видом демонстрировал насмешливое высокомерие и выдержку человека, которого мало что может заставить по-настоящему нервничать.
– Привет, Максим, – нерешительно пролепетала показавшаяся Марго, сначала выдержав неловкую паузу. Кажется, она до последнего сомневалась, будет ли вообще с ним разговаривать на фоне затянувшейся ссоры с Чанухиным.
Меня же больше волновало, что она могла увидеть. Или уже увидела? Или догадалась по моим раскрасневшимся щекам и панически метавшемуся из стороны в сторону взгляду?
Идея прятать наши с Максимом отношения и от неё тоже выглядела откровенно абсурдной и обречённой на провал, но мне не хотелось, чтобы она узнала обо всём вот так, просто застав нас за поцелуями. Лучше набраться смелости и рассказать обо всём самой, тщательно подобрав слова и верно описав сложившуюся ситуацию.
Хотя, какое же верное описание может быть у происходящего? Моё нарастающее безумие, слепая влюблённость и, кажется, уже ставшая стойкой физическая зависимость от него? Это походило на правду, но звучало крайне жёстко и цинично. А вот зарождающаяся любовь, взаимопонимание и обоюдная нежность, от которой начинала кружиться голова, – так красиво, но слишком возвышенно для двух подростков, тайком обнимающихся в подъезде.
Выражение лица Риты оставалось максимально беспристрастным, не позволяя выдвинуть ни единого предположения, о чём она сейчас думает. Не знаю, как остальным, но мне вдруг стало очень неловко, отчего кровь с новой силой прилила к щекам.
– Привет, Рита, – иронично протянул Максим, склонив голову на бок и явно еле сдерживаясь, чтобы никак не прокомментировать последние полторы недели, на протяжении которых она игнорировала его существование. – А я как раз хотел рассказать Полине последние новости о вашей сбежавшей подружке.
Я метнула в его сторону взгляд, задуманный как злобный, но встретилась с ним глазами и тут же смущённо отвернулась. Наглый и самоуверенный вид Иванова раздражал так же сильно, как и прежде, но злиться на него больше физически не получалось. Вместо этого воображение подкидывало идеи того, как приятно будет осторожно прикусить его губу и оттягивать её медленно, издевательски-неторопливо, усиливать нажим и тут же слегка ослаблять. Пристально наблюдать за тем, как расширяются зрачки, захватывая кристально-голубую радужку, и почувствовать собственную восхитительную власть над ним.
Хорошо, что волосы я оставила распущенными – они отлично скрывали вмиг ставшие пунцовыми уши.
– Она до сих пор живёт у Яна. Гостей, кроме самых близких друзей, они не принимают, сами никуда не выходят. Её родители в курсе, но ничего не делают. Ждут, когда он уедет обратно и она вернётся домой.
– Но мне она тогда говорила, что он должен уехать на днях. Когда же этот момент наступит? – нахмурившись, спросила я у Максима, еле сдерживающего насмешливую улыбку. Кажется, его до сих пор забавляла моя наивность и вера во всё, что наговорила тогда Наташа.
– Я так понял, что до окончания праздников он будет здесь, в Москве. А дальше… – он демонстративно развёл руками, продолжая так откровенно смотреть прямо на меня, что хотелось сорвать с крючка свою куртку и спрятаться за ней, как маленькой. Если Рита и не успела увидеть, как мы целуемся, то уж наши многозначительные переглядывания точно заметила.
– Почему они никуда не выходят? – голос Марго звучал очень взволнованно и под конец вопроса сорвался на хриплый шёпот, заставивший меня напрячься и снова посмотреть на Иванова. Внешне он держался спокойно и не показывал эмоций, однако напряжение, исходившее от него в этот момент, становилось почти осязаемым. Казалось, достаточно лишь кончиком пальца коснуться его широкой груди, вздымающейся под белоснежным хлопком рубашки, чтобы ощутить сильный удар тока.
– Я понятия не имею. Это же Ян, никогда не угадаешь, что у него на уме. Уверен, он и сам иногда не знает, чего хочет. И не только он, – внезапно ухмыльнулся он, посмотрев куда-то в сторону, поверх стройных рядов с одеждой. Повернувшись вслед за его взглядом, я заметила отблеск рыжих волос и тут же оглянулась на Марго – та, видимо, тоже заметила Славу и выглядела слегка смущённой после откровенной реплики Максима в его адрес. – В любом случае, Тёма говорит, что выглядит она на удивление… нормальной. Значит, нет повода переживать.
– Макс, – окликнул Слава, замерев неподалёку от нас и почему-то не решаясь подойти ближе.
Все эти прятки друг от друга из комичных становились просто абсурдными. Даже моя гипертрофированная фантазия не могла придумать ни одного достойного оправдания тому, что неконфликтная, тихая, жалостливая Марго настолько обозлилась на Чанухина. И сейчас, только услышав его голос, поспешила отвернуться и увлечённо искала что-то у себя в сумке, не желая даже посмотреть в его сторону.
– Я, пожалуй, пойду, – оглядев всех и оценив обстановку, задумчиво заметил Максим. И, не успев отойти на пару шагов, мечтательно протянул: – Не прощаюсь. Надеюсь, Полина не изменит своим привычкам и на ближайшей же перемене рухнет в мои объятия.
– Придурок! – злобно выпалила я прямо ему в спину, но в ответ услышала лишь отголоски весёлого смеха.
***
– Ты что, совсем сдурел? – поинтересовалась я максимально серьёзным тоном из всех имеющихся в моём в арсенале, только завернув за угол почти родного коридора и вперившись грозным взглядом в расслабленного и довольного Максима, сидящего на подоконнике.
Он спрыгнул и неторопливо пошёл мне навстречу, расплываясь в лукавой улыбке, глядя на которую мне захотелось жалобно пискнуть. Всё же было в нём что-то, внушающее страх. Что-то дикое и непредсказуемое, необузданное и сильное, навевающее чувство опасности.
Может быть, дело было в его неоспоримом физическом превосходстве надо мной? Или в заложенных с детства установках опасаться людей, имеющих деньги и власть? Или, вполне предсказуемо, причина крылась лишь в том, что я никогда не могла предугадать, что он выкинет в следующий момент?
Вот и сейчас, глядя на него широко распахнутыми глазами, я сначала ожидала услышать какую-нибудь ехидную шутку, потом, по мере его приближения, с особенным трепетом подумала о скором страстном поцелуе, продолжившем бы начатое нами ещё с утра в гардеробе. Но Иванов остановился на критически маленьком расстоянии от меня, выжидающе глядя прямо в глаза, и… заставил меня упасть.
Не знаю, что за грязный приёмчик он применил. Единственное, что я успела заметить, – как его нога вдруг оказалась между моих и чуть надавила в область коленки, вынудив потерять равновесие и отправиться в свободное падение. Прямиком в его заранее расставленные руки, конечно же.
– Смотри-ка, и правда рухнула… Мечты сбываются, – промурлыкал он мне на ухо, легонько прикусил мочку и почти до боли сдавил меня руками, отчего сердце забилось с удвоенным рвением. Вообще-то, хотелось возмутиться его поступком и высказать негодование, которое я тщательно копила в себе на протяжении всего первого урока, но чтобы не выглядеть при этом полной идиоткой, стоило для начала хотя бы попытаться вырваться из крепких объятий.
