Текст книги "Три килограмма конфет (СИ)"

Автор книги: Нельма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 47 страниц)

– Что? – поспешно переспросила я, пытаясь скрыть лёгкое смущение от нахлынувших воспоминаний и понять, не успел ли он ещё что-нибудь мне сказать, пока меня утопило в прострации.

– Если ты захочешь сейчас уехать домой, я пойму.

– Нет, я… я останусь, – напускная решимость давалась мне откровенно плохо, и пальцы тут же начали нервно перебирать край до сих пор наброшенного на меня пледа. Было, почему-то, очень страшно и тревожно говорить об этом вслух, но уезжать от него мне действительно совсем не хотелось. – Просто я, наверное, уеду не послезавтра утром, как мы планировали, а завтра вечером. Надо бы успеть навести дома лёгкий беспорядок, чтобы у мамы не возникло никаких подозрений.

– Как ты захочешь, Поль, – он улыбнулся, притянул меня к себе и сжал в объятиях почти до хруста в рёбрах. – Я могу тебе помочь.

– Боюсь, что беспорядок в твоём исполнении будет похож на мою попытку навести генеральную уборку, – фыркнула я, ещё раз придирчиво осмотрев его комнату, где всё было расставлено гармоничнее, чем в каталогах ИКЕА. – У тебя, наверное, и книги на полочке по алфавиту стоят.

– Ты здесь просто пару лет назад не была, до моего добровольно-принудительного общения с психологом, – заметив мой шокированный взгляд, он сконфузился и пояснил: – Отец нанял нам с Тёмой после того, как узнал о наркотиках. Хоть в больницу не запер, и на том уже спасибо.

– Я не думала, что психологи учат убираться.

– Это ещё не самое странное из всего, что мне советовали делать. Но, кажется, помогло.

– Я отказалась от предложения родителей походить к психологу после смерти брата. Не хотела, чтобы кто-то посторонний убеждал меня оставить всё в прошлом и жить дальше, будто ничего не произошло. Мне казалось, что перестать оплакивать Костю будет предательством с моей стороны, ведь он поехал к нам именно по моей просьбе, а значит, это я виновата в том, что с ним случилось.

– Поль, никто не виноват. Авария – это трагическая случайность, повлиять на которую никто не в силах. Ты же понимаешь, что, не поедь он тогда, могло произойти что угодно другое? Никто не отменял пьяных водителей, сбивающих людей прямо на пешеходных переходах, орудующих ножами грабителей или падающих на голову кирпичей. Тебе не за что себя винить, – его голос был полон твёрдости и уверенности в собственных словах, и мне хотелось ему верить. Чёрт, мне вообще хотелось верить всему, что говорил Максим, потому что только у него получалось делать это так напористо, быстро, ловко, словно все мои сомнения разом оказывались взяты в плен и закинуты в самую дальнюю клетку собственного подсознания, откуда им становилось нереально ни докричаться до меня, ни тем более выбраться обратно.

Иногда у меня создавалось ощущение, что он способен будет справиться с самой безвыходной ситуацией, решить любые проблемы и разобраться в хитросплетениях, закрученных сильнее гордиева узла. Как это было волнительно и прекрасно: знать, что мне нечего бояться, пока он находится рядом.

– Я понимаю, что ты прав, но до конца избавиться от этого щемящего чувства вины всё равно не получается. И знаешь, как ты сам вчера заметил, даже самый плохой брат лучше мёртвого брата, – как бы между прочим вставила я, испытующе глядя на него. Раз уж я всё равно влезла во взаимоотношения Ивановых, то можно хотя бы попытаться подтолкнуть их к примирению.

– Не подумал бы, что после всего услышанного сегодня ты ещё попробуешь вступиться за Артёма, – хмыкнул Иванов, картинно приподняв одну бровь, чтобы высказать своё изумление и снова добиться моего смущения, наблюдать за которым явно было его любимым занятием.

– Я не за него вступаюсь, а за тебя. Ты ведь и сам переживаешь из-за этого, я же вижу, – его пальцы задумчиво перебирали мои волосы и, не удержавшись, я потянулась к нему, легонько поцеловала в щёку и потёрлась об неё кончиком носа. – Да и знаешь, кто без греха, тот пусть первый бросит камень…

– А что, у хорошей девочки Полины Романовой тоже найдётся парочка прегрешений?

– Я постоянно обманываю родителей, – он лишь цокнул языком, давая понять, что моя первая попытка подпортить собственную репутацию с треском провалилась. Обычно у меня без труда выходило найти в себе изъяны: двуличность, завистливость, ревнивость. Но сейчас, как назло, единственный пришедший в голову наглядный пример поведения, никак не вписывающегося в рамки пай-девочки, был связан с истинными мотивами моего похода на тусовку вместе с Наташей, а рассказывать об этом Иванову я точно не собиралась. Достаточно того, что утренняя сцена уже проявила во мне ревнивую истеричку. – А ещё я пробовала курить.

– Одну затяжечку? – уточнил он с ехидной ухмылкой, глядя на меня с видом бесспорного победителя в этом споре.

– Три сигареты.

– Ох, какой кошмар. Очень, очень плохая девочка Полли, – может быть, его шёпот не показался бы настолько пошлым, если бы в завершении сказанного горячий кончик языка не прочертил влажную дорожку от мочки моего уха вниз по шее, а зубы не прихватили бы кожу у ключицы, заставив меня сдавленно охнуть. Максим отстранился, крайне довольный собой, с улыбкой Чеширского кота на губах и взглядом настолько ангельским, что даже на картинах Боттичелли такого не найдёшь. – Пойдём попробуем, что на этот раз приготовил мой старший братец. А я, так уж и быть, помирюсь с Артёмом.

***

Слухи в доме Ивановых разносились со скоростью света, и, судя по настороженному взгляду Никиты, направленному на нас с Максимом, он ожидал продолжения начатой в его отсутствие ссоры. Однако Максим сдержал данное мне обещание и вёл себя как душка (ну, насколько это вообще применимо к человеку, чьё общение с братьями на добрых восемьдесят процентов состоит из взаимных саркастических подколок).

Первым делом меня перехватил Артём, который внаглую воспользовался моментом, когда я осталась одна, и навис надо мной нервно-напряжённой тенью.

– Полин, я хотел сказать, чтобы ты не обращала внимание на то, что слышала сегодня. Когда я злюсь, вообще мелю всякую чепуху, а Макс, конечно же, не святой, но он в самом деле очень хороший парень, – протараторил он на одном дыхании, воровато оглядываясь по сторонам и, видимо, побаиваясь внезапного появления того самого «хорошего парня», способного вспылить из-за любой ерунды. – И я это говорю вовсе не потому, что он мой брат, а просто…

– Из-за того, что тебе с ним ещё несколько месяцев в соседних комнатах спать и ты не уверен, не придушит ли он тебя действительно подушкой, если ты всё не исправишь?

– Оу, а ты знаешь Максима намного лучше, чем я предполагал, – улыбнулся Артём и заметно расслабился, позволив плечам облегчённо опуститься вниз, а глазам – вновь заискриться задорным огоньком.

– Всё нормально, не переживай. Максим скоро успокоится, – уверенно кивнула я, с растекающимся по венам умилением отметив, что в моменты волнения – как приятного, так и не очень – глаза он прищуривал точь-в-точь как Максим. И, как ни странно, именно из-за этой незначительной мелочи, а никак не поразительного внешнего сходства, Тёма вдруг показался мне таким близким, почти родным.

Как будто он и мне был совсем немножко братом.

И эта мысль навязчивой скрипучей шестерёнкой прокручивалась в голове, а я старалась поскорее её оттуда выбросить, потому что это неправильно, и нельзя просто заменить одного человека на другого. Нельзя заменить родного брата на чужого, даже если очень хочется кем-то наспех прикрыть дыру в сердце и снова по привычке сделать вид, что всё отлично. Нельзя продолжать и дальше отмахиваться от очевидного факта того, что Костя мёртв и что мне его ужасно не хватает.

– Спасибо, Полина, – Артём ещё раз оглянулся по сторонам, и я зачем-то просканировала гостиную вместе с ним, убеждаясь, что в ней до сих пор нет никого, кроме развалившегося перед телевизором Миши. Максима не было подозрительно долго, а ведь уходил он со странной формулировкой «я тут кое-что придумал» и хищно-злорадной улыбкой на губах. – Просто, для справки: у Наташи нет с собой телефона и на связь она не выйдет до отъезда Яна. И с ней всё хорошо. Намного лучше, чем мы думали.

– Что это значит? Артём?! – заметив, как он отступает, я по инерции схватила его за локоть, чувствуя в себе желание вцепиться ему в плечи и хорошенько встряхнуть, лишь бы выудить необходимую мне информацию. Он знал что-то о Наташе, что-то действительно важное и способное пролить свет хоть на часть из десятка вопросов, возникающих в моей голове, стоило лишь подумать о ней, но вместо того, чтобы поделиться, собирался сбежать.

– Я не могу ничего сказать. Она сама всё объяснит.

– И когда? Какого чёрта там вообще происходит?

– Неделя, может, две, я не знаю точно, – покачал головой Артём, осторожно вырываясь из моей хватки. – Просто подождите ещё немного.

– Опачки, меня не было всего пять минут, а Полина тебя уже убить готова. Ты просто мастер выводить людей, Тём, – насмешливо заметил Максим, тихо юркнувший в гостиную и заставший нас как раз в тот момент, когда я злобно сверлила Артёма взглядом, уперев руки в бока. – Давай, Поль, я его подержу, а ты бей.

– Вот не стыдно тебе, а, Макс? Я тебя малышом на руках носил, и где теперь твоя благодарность?

– Да у нас разница меньше двух лет, на каких руках ты мог меня носить, придурок?

– Приподнимал над полом и ронял вниз головой. Теперь вот понимаю, что зря – с возрастом это сказалось, – фыркнул Артём и, заметив резкое движение в свою сторону, бросился прочь от брата, одним прыжком перемахнув через диван и выдав жалобное «помогите!».

Глядя на то, как Ивановы дурачатся и пытаются свернуть друг другу шеи (или не свернуть – по ним вот так сразу и не поймёшь), я очень красочно представляла себе идиллию в этом доме. И заключалась она вовсе не в тихих семейных вечерах с разговорами по душам, обсуждением последних новостей или выстраиванием амбициозных планов на будущее. Здесь уют прятался за сарказмом, внезапно выливаемым на тебя ушатом ледяной воды, за ребяческими тычками и пинками, которые эти взрослые дети не стеснялись отвешивать друг другу при первой же возможности, и за искренним, заразительным смехом, эхом прокатывающимся по всему дому.

Когда из кухни начал вовсю расползаться пряный запах готовящегося глинтвейна, от которого я до сих пор как наяву ощущала наши горячие и терпкие поцелуи в парке, мне особенно сильно захотелось свернуться клубочком под боком у Максима и дышать часто-часто, чтобы успокоить бешено колотящееся от приятных воспоминаний сердце и как можно глубже вдохнуть в себя его аромат. А ещё хотелось сказать, какая же я дура, что готова была уйти этим утром, даже не попытавшись выслушать его и узнать правду.

Наверное, мне просто подсознательно нужно было найти вескую причину сбежать как можно скорее. Потому что не только каждый день, а каждый час рядом с ним связывал меня невидимыми путами чувств, которые стремительно разрастались и становились крепче, не оставляли ни единой возможности выбраться. Я думала об этом постоянно, ощущала, как утопаю всё глубже, неминуемо, неотвратимо, а сделать с этим ничего не могла. И ведь на самом деле не хотела ничего с этим делать.

Просто млеть от наслаждения оказалось уже достаточно.

Вечер обещал быть действительно потрясающим: в очаге на веранде разводили огонь, плетёные диваны заполняли всеми имевшимися в доме подушками и пледами, не надеясь согреться за счёт одного лишь глинтвейна, а крайне довольный Никита принёс из своей комнаты гитару, поглаживая её с таким трепетом и восторгом, что только ленивый (то есть я) не воздержался от пошлых шуток на этот счёт.

Ожидаемые гости лучший друг Никиты по имени Ярослав со своей девушкой – приехали как раз в тот момент, когда мы все поудобнее рассаживались на диванах, с горящими от предвкушения глазами наблюдая за огромной кастрюлей с ароматным алкоголем. Максим как раз делал ставки, через сколько минут на меня найдёт опьянение, я в ответ слегка прикусила его за хрящик уха, заодно шёпотом пообещав, что с таким длинным языком ему тоже придётся волноваться за свою жизнь, пока мы спим в одной комнате.

Было так потрясающе хорошо, настолько волшебно, что я предпочла отмахнуться от пронзительного воя тревожной сирены, вовсю разносившегося в сознании, и сосредоточиться только на ощущении счастья, тёплыми волнами накрывающего моё тело.

– Полинка? Романова? – смутно знакомый девичий голос заставил меня вздрогнуть и тут же обернуться, открыв рот от изумления.

– Алина? – на всякий случай переспросила я, в глубине души лелея надежду, что сейчас меня просто растолкают и этот момент окажется лишь частью какого-то нелепого сна. Потому что это Москва, чёрт побери, и среди десятка миллионов человек я не могла столкнуться здесь именно с ней.

– Вот это сюрприз! – довольно искренне воскликнула она, дёргая за рукав своего парня. – Мы с братом Полинки были одноклассниками!

«И не только…» – пронеслось у меня в мыслях, пока я старательно натягивала на себя подобие дружелюбной улыбки.

***

Языки пламени стелились по серым камням очага, прорывались за их пределы и игриво облизывали жаром наши колени; алым маревом отражались от стеклянных стен и прорывали холодную мглу своим тревожным светом, создавая атмосферу таинственности и волнующей интимности.

Никита со своим другом по очереди напевали песни под гитару, горячий глинтвейн обжигал горло и разливался по телу терпкой истомой, приятной тяжестью сползавшей в низ живота. По мере того как плед и свитер перестали достаточно согревать меня, а количество уже выпитых мной стаканов перевалило за отметку три, я как-то постепенно переползла из-под бока Максима прямиком к нему на колени, при этом вцепившись в него руками и ногами так крепко, словно детёныш, опасающийся потерять маму среди опасных тропических зарослей.

Фантазия неизменно подкидывала мне образ двух светловолосых и голубоглазых мальчишек, притаившихся снаружи и завороженно наблюдавших за происходящим на веранде сквозь стекло, и чем отчётливее я представляла их детский восторг, тем больше нежности испытывала к этому огромному, тёплому и самому надёжному парню, в чьих объятиях пригрелась.

Моему парню. Мо-е-му.

От мысли этой я таяла быстрее, чем от бушующего рядом огня, лукавыми отблесками отражающегося в его глазах. Воровато склонялась к его шее, оставляла на ней поцелуй, еле сдерживаясь, чтобы не прихватить горячую кожу зубами и не оставить на ней яркую и пошлую отметину, а в ответ получала лёгкий щипок за ягодицу, предупреждающий о том, что за эти дерзкие попытки раздразнить его меня ещё будет ждать наказание, стоит нам только остаться наедине.

А мы не ангелы, парень, нет, мы не ангелы,

Тёмные твари и сорваны планки нам.

Если нас спросят, чего мы хотели бы,

Мы бы взлетели, мы бы взлетели…

Это был бы просто потрясающий вечер, если бы на расстоянии вытянутой руки от меня не сидела первая девушка моего брата. Та самая, которая много лет назад бросила его, разбила ему сердце, но не стеснялась годами держать на коротком поводке и прибегать к нам домой, как только ей нужна была помощь. Та самая, которую по не поддающимся логике причинам безмерно обожали мои родители, наседая на Костю каждый раз, когда тот решительно пытался оборвать с ней всё общение.

Маленькая пиявка с милой улыбкой и коровьим взглядом, которую я ненавидела всеми фибрами души за ту боль, что она играючи причинила моему брату.

Первые минут десять после своего появления Алина успела задать мне столько вопросов и столько раз произнести имя Кости, что у меня скулы свело от попыток держать непринуждённое выражение лица. К счастью, неприятно всё это слушать оказалось не только мне, и сам Ярослав в итоге очень резко и уверенно оборвал её на полуслове, подарив мне возможность почти на час расслабиться и забыть о том, кого мне на сегодня подкинула судьба-злодейка.

– Полин, а вы с Аней что, больше не общаетесь? Только недавно с ней тебя вспоминали, – вновь подала голос Алина, стоило только музыке стихнуть. Мне захотелось громко выругаться, ведь моя бывшая лучшая подружка Анька жила с ней в одном подъезде, и нет сомнений, что в течение нескольких дней они обязательно обсудят столь неожиданную встречу пиявки со мной. Вопрос только в том, как быстро пересказ этого вечера дойдёт до Анькиной мамы, а от неё – к моей.

– Если бы она хотела пообщаться, то наверняка бы управилась с кнопочкой вызова на своём телефоне, – съязвила я, включив внутреннюю стерву, до этого момента во всей красе просыпавшуюся лишь во время нашей лютой ненависти с Ивановым.

– Избавиться от неё? – тихо мурлыкнул он мне на ухо и лизнул мочку, отчего я мгновенно покрылась мурашками, еле удержавшись от того, чтобы совсем неприлично охнуть.

– Нет. Лучше ещё глинтвейна.

– Говорят, женский алкоголизм не лечится, – ехидно заметил Максим, жестом попросив Тёму наполнить нам ещё один стакан, а сам в это время тщательно подоткнул под нас края пледа, чтобы тот не сполз в самый неподходящий момент. И, например, не продемонстрировал всем присутствующим, насколько ему нравится моё воинственное настроение вкупе с постоянным ёрзанием у него на коленях.

– Так давай спиваться вместе? – игриво предложила я, намеренно устраиваясь на нём поудобнее. Вернее – на одной отдельно взятой его части.

– Ох, ну сам бы я никогда и ни за что, но разве можно тебе отказать? – улыбнулся он и потрепал меня по макушке, своими плавными и слегка заторможенными движениями вовсю продемонстрировав, что сегодня опьянение настигло его не многим позже, чем меня.

Я помню белые обои, чёрная посуда,

Нас в хрущёвке двое, кто мы и откуда?

Задвигаем шторы, кофеёк, плюшки стынут

Объясните теперь нам, вахтёры, почему я на ней так сдвинут?

Голос у Ярослава был красивый: низкий, с приятной хрипотцой, гармонично вливающейся в гитарные аккорды в исполнении Никиты. Для меня вообще стало шоком, что среди богатеньких избалованных деток, к коим так или иначе относились Максим и его братья, могут быть популярны вечерние посиделки с гитарой, а не тусовка в вип-ложе какого-нибудь пафосного ночного клуба. И это навевало лёгкую ностальгию по тем временам, когда Костя брал меня с собой на похожие квартирные встречи со своими друзьями, где мне тоже отводилась роль маленького домашнего цветочка, при котором все старались вести себя как паиньки.

Наверное, поэтому сейчас мне так хотелось хотя бы напиться, лишь бы показать всем – и самой себе в первую очередь – что я могу быть не только робкой, послушной и застенчивой отличницей, никогда не смевшей перечить собственным родителям и живущей в мире, где всё имеет исключительно розовые оттенки с радужными переливами. Ведь никакая я на самом деле не хорошая девочка, а просто запуганная, закомплексованная и неуверенная в себе настолько, что не решаюсь показать людям своё истинное лицо.

Не решалась. Пока Иванов бесцеремонно не ворвался в мою спокойно-унылую жизнь и не перевернул в ней всё вверх тормашками, вынудив меня сначала высунуть голову из-под своей толстой брони, а потом и нерешительно подставить ему уязвимое брюшко.

– И всё равно, Полина, я так удивлена увидеть тебя здесь! – защебетала Алина, стоило только Ярику вместе с Никитой уйти на кухню за последней порцией приготовленного глинтвейна. – Тебя ведь родители раньше вообще никуда без Кости не выпускали.

У меня аж дыхание перехватило на мгновение, как чётко и метко эта пиявка смогла попасть по самому наболевшему, словно читала мои мысли. Ладонь Максима тут же сильно сжалась на моём бедре, но я даже подумать не успела, пытается ли он таким образом меня успокоить или всё же хочет влезть в наш разговор и как следует поставить её на место.

Максим это умеет и любит, мне ли не знать. Его вспышки гнева раньше пугали меня настолько же сильно, насколько теперь начали возбуждать.

– Им пришлось пересмотреть свою позицию. Наверное, потому что Костя умер?

– Ой, Полина, я не то хотела сказать, – она быстро захлопала своими длинными чёрными ресницами, как обычно умело эксплуатируя образ святой невинности.

– Да забей, Алина, нетактичные вопросы как герпес – могут случиться с каждым, – весело заметил Артём и нарочито громко чокнулся с Мишей, впервые при мне прыснувшим от смеха.

Больше Алина голоса не подавала, что не могло не радовать, ведь алкоголь окончательно ударил мне в голову и в таком состоянии я могла бы сказать много того, о чём бы сильно жалела на следующее утро. Какой бы гадкой она мне ни казалась, это вовсе не являлось разумной причиной превращать отличный дружеский вечер в бабскую склоку и показывать себя конченой истеричкой.

Время тянулось издевательски медленно, а горячие и совсем обнаглевшие ладони Максима гладили мои бёдра и ягодицы, бесстыдно ныряли под свитер с футболкой, чтобы пальцами пробежаться по голому животу и очень многообещающе оттянуть в сторону резинку на леггинсах. Понятия не имею, как мне вообще удавалось сдерживаться, чтобы не застонать или не наброситься на него с поцелуями прямо здесь и сейчас; более того, сквозь хмельную дымку, затягивающую остатки разума, я пыталась убедиться, не видно ли остальным, что он творит под прикрытием пледа.

Особенно Алине, ведь мне не приходилось сомневаться, что она предпримет всё возможное, чтобы донести моим родителям о том, что вытворяет их примерная дочь.

И когда начавший клевать носом Миша уверенно объявил, что намерен отправиться спать, я готова была с радостно-благодарным визгом броситься ему на шею. Но вместо этого бросилась на Иванова, стоило нам только оказаться на той части лестницы, что не просматривалась из коридора первого этажа.

В его спальню мы буквально ввалились, пьяно хихикая и пытаясь справиться с одеждой друг друга слегка онемевшими пальцами. И пока он целовал меня страстно, жадно впивался сухими шершавыми губами с горьковато-пряным вкусом и настырно вторгался языком в глубь моего рта, я продолжала пьянеть всё сильнее, пальцами зарываясь в его волосы и откровенно постанывая.

– А я как раз назло Тёме стащил у него все презервативы, – радостно сообщил мне Максим, стоило нам на секунду оторваться друг от друга, чтобы щедро глотнуть воздуха. Его дурную, широкую и настолько обожаемую мной улыбку было видно даже в темноте, и я почему-то засмеялась, уткнувшись носом ему в плечо.

– Ты как маленький, – покачала головой я, крепко вцепившись в его талию, чтобы спастись от ощущения стремительно разъезжающегося под ногами пола. С задачей напиться я сегодня управилась просто на отлично!

– Это что ещё за гнусные намёки? – возмущённо воскликнул он и с поразительной для нашего состояния ловкостью и лёгкостью швырнул меня на кровать, тут же угрожающе нависнув сверху. – Я заставлю тебя взять свои слова обратно!

Он впился зубами мне в грудь прямо через футболку, и я дёргалась, извивалась и пыталась его отпихнуть, еле сдерживаясь, чтобы не завизжать от этих игривых, щекочущих лёгких покусываний. А потом он сомкнул губы вокруг затвердевшего соска и начал кружить по нему языком, отчего внезапно оказавшаяся такой грубой и шершавой на ощупь ткань тёрла и царапалась, вызывая странное удовольствие с болезненным послевкусием.

Уверена, что он самодовольно и победно ухмылялся, когда я расслабилась и обмякла под ним, обхватила его поясницу ногами, а шею – ладонями, не позволяя отстраниться, а сдавленные хихиканья перетекли в поверхностное и частое дыхание, за которым пока ещё получалось сдержать все остальные рвущиеся наружу громкие и пошлые звуки. И когда его пальцы подцепили край трусиков и потянули их вниз, я только послушно приподнялась, помогая ему, и сама сняла с себя футболку.

– Хочу кое-что попробовать, – заурчал Иванов мне на ушко и тут же перевернул меня на бок, не оставляя возможности высказать сомнения насчёт любой из идей, которые только могли родиться в его голове. Может быть, действие алкоголя и придавало мне смелости и раскрепощённости, но никак не опыта, а я до сих пор ужасно стеснялась сделать перед ним что-нибудь не так.

Прижавшись к моей спине, он целовал шею, обводил кончиком языка первые позвонки и прикусывал кожу, слегка оттягивая её зубами. А его ладонь неторопливо спускалась вдоль тела, поглаживая и пощипывая, пальцы игриво пробежались по животу, – словно он действительно успел запомнить, как остро я реагировала на подобное прикосновение, – и уверенно скользнули ниже.

Но мою попытку развести ноги шире Максим внезапно остановил и, напротив, властным движением руки заставил меня плотно сжать бёдра, протиснув член между ними. Он толкался медленно и плавно, будто примерялся, и очень скоро я поняла, к чему именно, когда его головка упёрлась в клитор и с каждой новой фрикцией тёрлась о него всё сильнее, вызывая яркие вспышки удовольствия.

Мне хотелось бы ехидно заметить, что он просто извращенец, но ведь странно было говорить это с восторгом и томным придыханием. Да и непонятно, кто из нас больше извращенец: то ли он, придумавший это, то ли я, всем телом выгибавшаяся от наслаждения и мысленно умолявшая его не останавливаться.

За дверью послышался топот шагов и сразу несколько мужских голосов, и его ладонь тут же оказалась прижата к моему рту. Даже раньше, чем я сама успела сообразить, что несколько последних толчков сопровождала развратными и очень громкими стонами.

– Нам надо быть тише, Полли, – насмешливо шепнул он, а меня впервые от собственного имени как током изнутри прошибло.

Не Полечка, Поленька, Поля – милый и хрупкий цветочек, который сломается от сильного дуновения ветра. Полли. Пол-ли… из его уст это звучало настолько красиво, интимно и развратно, что я ощущала прикосновение его юркого влажного язычка к своим губам на каждой этой протяжной «л».

Мне хотелось улыбаться. Хотелось развернуться, впиться в него требовательным поцелуем и трогать его снова и снова, царапать ногтями плечи и грудь, тереться о его бёдра и всеми силами показывать, как сильно он сводит меня с ума. Впервые в жизни давая почувствовать себя особенной, любимой и желанной.

Он снова наращивал темп своих движений, а я готова была скулить, судорожно выхватывала носом воздух и почти задыхалась, то прижимаясь к нему ещё ближе, то пытаясь отодвинуться, чтобы ослабить скапливающееся внизу живота напряжение. И, поддавшись внезапному порыву, лизнула его ладонь, провела языком вдоль глубоких бороздок её линий, прошлась по указательному пальцу вплоть до подушечки, обхватила губами и полностью взяла его в рот.

– Ох! – резко и почти жалобно выдохнул из себя Иванов, дёрнувшись от неожиданности. – Что же ты вытворяешь?

– Нам надо быть тише, – напомнила я, упиваясь этим моментом маленькой победы и вслушиваясь в доносящийся из-за стенки разговор и звук яростно разрываемой за моей спиной фольги.

И правда, что мы творим? В соседних комнатах его братья, и достаточно будет лишь одного предательского скрипа кровати или слишком громкого шлепка двух тел друг о друга, чтобы у них не осталось сомнений, чем мы тут занимаемся. Это неправильно, отвратительно, похабно и глупо.

И почему-то очень заводит.

Мысли стучали набатом где-то на задворках сознания, пока он входил в меня уже по-настоящему и впивался горячими пальцами в бедро, словно думал, что мне хватило бы смелости попробовать сбежать от него. Его губы покрывали влажными поцелуями шею и снова прошептали моё имя, еле слышно, почти неразличимо, а мне приходилось давиться собственными всхлипами, невысказанными «ещё» и «сильнее», от злости и нетерпения посасывать, прикусывать его пальцы, двигавшиеся у меня во рту почти синхронно с членом.

А потом меня как будто разорвало изнутри, и от пугающего удовольствия хотелось кричать в голос, но получалось только беспомощно скрести по выскальзывающей из-под пальцев простыни и выгибаться, пытаясь сжать бёдра и избавиться от этой тягостно-мучительной пульсации между ног.

– Тише, тише, иди ко мне, Полли, – Максим бережно развернул меня, прижал к своей груди и быстрыми, мимолётными касаниями целовал моё лицо, поглаживая по голове и плечам. Мне казалось, что из меня высосали все силы, перемололи внутренности и залили внутрь горячий сахарный сироп, жгущий и распирающий каждую клеточку тела, вызывающий не столько эйфорию, сколько сладкую агонию.

Выныривать из этого состояния пришлось резко и грубо, поддавшись чувству парализующего страха, вызванного настойчивой вибрацией моего телефона, брошенного на прикроватной тумбе. Я перелезла через начавшего ворочаться во сне Иванова, сделала глубокий вдох, увидев светившееся на экране «Мама» и дрожащими пальцами приняла звонок.

– Алло?

– Полина, немедленно сообщи мне, где и с кем ты сейчас находишься!

Комментарий к Глава 29. Про совпадения и неожиданности.

Фух!

Впереди у нас ещё одна глава от имени Полины, а потом мы наконец-то познакомимся с ситуацией со стороны Максима. Ненадолго, но очень поучительно ;)

========== Глава 30. Про то, как мы наказываем и нас наказывают. ==========

– Я поеду с тобой, – решительно сообщил Максим, хватая свою куртку с вешалки, пока я мелко дрожащими от страха пальцами пыталась управиться с молнией на своей. Я бросила на него быстрый взгляд, с удивлением отметив, что он когда-то успел натянуть на себя одежду, причём не домашние брюки и футболку, а джинсы и свитер.

– Нет.

– Что значит нет, Поль? – не терпящим возражения голосом поинтересовался он и перехватил у меня молнию, помогая застегнуться. – То есть мы вместе повеселились пару дней, а теперь ты одна поедешь разгребать последствия наших отличных выходных? Ты хоть сама понимаешь, что это даже звучит дико?

Внутри у меня скручивался плотный колючий узел страха, и я который раз оглядывала себя в так удачно висящее в коридоре зеркало, чтобы убедиться, что после наших вечерних ласк у меня не осталось засоса. Обычно Иванов делал всё очень бережно и аккуратно, но именно сейчас, в свете внезапно навалившихся проблем, я бы вовсе не удивилась, обнаружив на своей шее багряные пятна.

И пока меня вовсю занимало собственное побледневшее отражение с горящими глазами и обкусанно-зацелованными до кровяных точек губами, можно было спрятаться от правды и не обращать внимания на то, что он пытался мне втолковать.

Не время. Не место. Не та ситуация, когда я могла бы осмелиться и показать его своим родителям. Просто не могла решить, чего боялась больше: что после этого они сразу люто возненавидят его или он сам больше не захочет иметь со мной ничего общего.

– Ты просто не знаешь моих родителей.

– Вот и узнаю. Или от них ты меня тоже собираешься по углам прятать? – я видела, насколько раздражённым он становился с каждой секундой этого разговора, как и всегда, когда не мог взять контроль над ситуацией и ощущал себя беспомощным. Среди бушующего моря обиды, непонимания и злости в его взгляде мерцал маленький маячок надежды, гасить который мне самой было нестерпимо больно, но принятое мной решение казалось единственно верным сейчас, и я просто стыдливо опустила глаза в пол. – Понятно. Значит, так и останусь мальчиком на выходные.