Текст книги "Три килограмма конфет (СИ)"
Автор книги: Нельма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 47 страниц)
Позже мы с Анохиной уселись рядом на её кровати, выключив свет в комнате и оставив только тусклое мерцание экрана ноутбука, из которого тихо играла мелодичная, цепляющая за душу музыка. Она принесла свой любимый чай с нежным, сладковатым ароматом персика, и оставленное бабушкой домашнее печенье. Наши плечи соприкасались, но смотреть друг на друга совсем не хотелось, и я, кажется, догадывалась, отчего: просто у каждой из нас была своя собственная тайна, от которой хотелось протяжно выть от безысходности.
– Знаешь, Наташа просто очень настойчиво просила сохранить всё в тайне. Она боялась, что если ты узнаешь, то перестанешь с ней общаться, а без тебя, вдвоём, мы как-то совсем не справлялись… не могли нормально общаться, как раньше. Я обещала, что ничего тебе не расскажу, а теперь жалею, что так сглупила и подставила тебя. Максим уже несколько дней наседал на меня, требовал рассказать, а я… Не хотела всё портить.
– Всё из-за Яна, да? Я даже не представляла, что Ната может быть настолько одержима кем-то, – честно призналась я, склонив голову на хрупкое плечо Риты.
Казалось, ночь так плотно обхватывала нас своими тёмными, заснеженными объятиями, что можно было попытаться признаться во всём. Выговориться, выплакаться, выкричать из груди всю скопившуюся боль, не позволявшую нормально дышать. Только делать маленькие глотки густого воздуха, всхлипывать, задыхаться от сдерживаемых слёз отчаяния.
Какое пафосное слово – отчаяние. Почему за год безответной влюблённости в Романова мне никогда не было так плохо?
– Они с Яном познакомились ещё в раннем детстве. Как я поняла, он сын бывшего начальника её отца, и даже в нашу гимназию Наташу пристроили вслед за ним, повелись на восторженные отзывы друзей семьи. Я слышала о нём с первого же дня, как мы начали общаться, но лет в одиннадцать это стало похоже на настоящее помешательство. Первая влюблённость, чувства через край, возведение парня в ранг божества… У всех примерно так, и я не обращала особенного внимания, а зря, – Рита сделала глубокий вдох, собираясь то ли с мыслями, то ли с силами, чтобы продолжить: – А через год они начали встречаться. Несколько недель вместе, пару месяцев врозь, вроде тоже ничего особенного, просто возраст такой. Только он был старше, богатый и привлекательный, и пока они расходились, Ян встречался то с одной девчонкой, то с другой, а Наташа, она… загибалась. Я не могу подобрать другого подходящего под то время эпитета, потому что она действительно тухла и умирала прямо на глазах. Ты просто не видела её раньше, она всегда была такой пухленькой, с круглыми щёчками и весёлым взглядом, а за один год превратилась в измождённый скелет, апатичный ко всему происходящему вокруг.
– Наша Наташа? Пухленькая?
– Да, Поля. Я найду и покажу тебе наши старые фотографии. Уверена, ты и сама её не узнаешь, – грустно усмехнулась Анохина и сделала паузу, отправив в рот кусочек печенья. – А летом перед девятым классом всё резко изменилось. Вроде как у них с Яном наладились отношения, и я была так искренне рада за неё, что долго предпочитала не замечать странностей в её поведении. А когда они уж слишком стали бросаться в глаза, списывала всё на безумную любовь. Я тогда не знала других причин, почему может так стремительно меняться настроение, почему период неадекватного воодушевления сменяется на резкий упадок сил, когда она буквально засыпала сидя на уроках или тряслась, как в лихорадке, закрываясь в кабинке туалета. Они с Яном проводили всё свободное время вместе, ходили по тусовкам на квартирах таких же обеспеченных ребят, порой она пропадала где-то по несколько дней, ссылаясь на грипп, а я верила. Я хотела верить. Мы ведь с первого класса дружили, и мне не приходилось сомневаться, что о любых изменениях в своей жизни Ната непременно мне расскажет. Но не об этом. Об этом я не знала до последнего.
– Наркотики? – нерешительно выдохнула я, озвучивая догадку, пришедшую в голову ещё в тот момент, когда Колесова отдавала своему парню деньги. Тогда мне очень сильно захотелось откреститься от этой мысли и – вуаля! – получилось, но всего лишь на пару часов.
– Да. У них была своя компания, где это стало обычным делом. А потом одну из девчонок нашли в туалете гимназии с передозировкой. Скорая, реанимация… Её откачали, но, само собой, поползли слухи, начались разбирательства. Нескольких отчислили сразу, корректно назвав это переводом в другое учебное заведение. Нескольким позволили доучиться только до конца года. Остальным выдали дипломы и предпочли тут же забыть о них. Я знаю, что родители долго лечили Наташу, и она ещё в прошлом году постоянно посещала врачей. И мне казалось, что всё нормально, ведь она очень разумно рассуждала о том, что это всё путь в никуда, обещала, что никогда больше не коснётся этого, – Марго тяжело вздохнула и закрыла лицо ладонями, качая головой. – Знаешь, я очень виновата перед ней. Так много всего навалилось за последнее время, проще было отмахиваться от всех признаков того, что всё началось снова. Максим давно уже говорил, что с ней что-то не так, и он твердил нам о том, что Ян вернулся в Москву, а я… почему я не послушала?
– А откуда он знает обо всём? – Сердце замирало от страха и тревоги в ожидании ответа, и мне очень хотелось верить, что сейчас она развеет все самые страшные мои предположения. Ведь не мог же он, не мог…
– На одной параллели с Яном учился его брат, Артём. Когда ты пришла к нам, в гимназии ещё висели сделанные им фотографии. Очень талантливый парень, уже к окончанию школы успел получить несколько почётных наград в области фотографии, – она покосилась на меня, но я не могла припомнить никаких фотографий, да и не до них мне было в первые несколько месяцев на новом месте. Намного больше меня заботило, как влиться в коллектив, не провалиться по учебному плану и налюбоваться прелестной улыбкой Димы. – Тёма был всеобщим любимцем, даже все до единого учителя его обожали, не говоря об учениках. Общительный, приветливый, даже немного болтливый, он мог подсесть к любому за обедом и вести настолько непринуждённую беседу, будто собрался за одним столом с друзьями детства. Девчонки на него гроздьями вешались и, судя по слухам, он очень охотно этим пользовался. Но это… скорее сплетни, я не знаю, что было на самом деле. Они с Максимом были так похожи, что поначалу многие принимали их за близнецов. И ходили всегда и везде вместе, что в гимназии, что за её пределами. А Артём постоянно тусил вместе с Яном и Наташей, и он был одним из тех, кого должны были отчислить после всех разборок, но, говорят, отец Ивановых вмешался, и их не стали трогать.
Она осеклась и посмотрела на меня, ошарашено переваривающую тот поток информации, с которым с трудом справлялся мой не до конца протрезвевший мозг. Теперь многое вставало на свои места: откуда на квартире появился Максим и почему именно он сорвался, бросил все свои дела и пришёл на помощь Рите и Чанухину. Ведь я так и не сказала им, где нахожусь…
– Получается, Максим тоже был там? Среди той компании? – Пальцы сжали край одеяла, который хотелось как кляп засунуть себе в рот, лишь бы погасить рвущийся наружу крик. Мне не хотелось слышать правду, но гораздо лучше узнать обо всём сейчас, пока у меня оставались хоть какие-то силы, чтобы контролировать свои чувства к Иванову.
И это не что иное, как наглый и нелогичный самообман, ведь я уже не могла управлять собственными эмоциями. Иначе бы не напивалась до бессознательного состояния, думая о нём и с необузданной ревностью глядя на его во всех отношениях потрясающую бывшую.
– Я не знаю подробностей, Полин. Наташа никогда не рассказывала, что именно там происходило, а я не спрашивала, потому что не хотела лишний раз ей напоминать. Но он… Знаешь, все так восторгались их отношениями с братом, но мне всегда казалось, что у них не всё так гладко. Максим совсем на него не похож, это точно. И он никогда не упоминает о Тёме, словно… стесняется его, что ли. Мне тяжело подобрать этому правильную характеристику, тем более, оценивая ситуацию со стороны. Со слов Славы я могу сказать лишь то, что после разборок в гимназии он больше не участвовал в тех вечеринках, а ещё был очень зол, заподозрив, что Наташа снова принялась за старое.
What a wicked game you play, to make me feel this way?
What a wicked thing to do to make me dream of you?
Я убрала на стол кружку с почти нетронутым чаем, не говоря ни слова. Просто не знала, что можно сказать, узнав о таком. У меня оставался миллион вопросов, но вряд ли Анохина смогла бы ответить хоть на малую часть из них. Безумно хотелось спать. Заснуть и навсегда вычеркнуть из памяти весь минувший день, перевернувший всё, к чему я привыкла, с ног на голову.
No, I don’t wanna fall in love
No, I don’t wanna fall in love with you
With you
Раздающаяся из динамиков песня делала только хуже, нежной и неторопливой мелодией надавливая на самые болезненные точки внутри бьющегося в агонии сердца. Я обхватила подушку руками и впилась в неё зубами, боясь, что случайно выдам льющиеся из глаз слёзы тихим всхлипом.
– Слава позвонил ему просто чтобы узнать адрес, где тебя искать. Он бросил всё и приехал, потому что переживал за тебя. И пошёл за тобой сам, хотя старался не пересекаться больше ни с кем из той компании, – внезапно снова заговорила Марго, когда мы обе уже лежали спиной друг к другу в ночной тишине, пытаясь заснуть. – Он несколько дней настаивал, что следует тебе обо всём рассказать. Боялся, что рано или поздно Ната потащит тебя туда, а мы не послушали. Не поверили. Мне так жаль, Полина. Так сильно жаль… Я виновата перед тобой.
Не помню, как скоро после этого мне всё же удалось заснуть. Но меня мучили отрывочные, короткие и очень реалистичные сны, где неизменно фигурировал нагло ухмыляющийся Ян, пьяная Ника и окровавленный Костя, укоризненно смотрящий на мои жалкие попытки привлечь внимание показательно равнодушного ко мне Иванова, уходящего вдаль всё быстрее от моих несмелых попыток догнать его и объясниться. Где-то на заднем плане давилась желчью Марина, насмехавшаяся над моей влюблённостью, пряный одеколон Димы вызывал тошноту, а мама звонила и звонила на телефон, каждый раз требовательно задавая только один вопрос: «Что с твоим голосом, Полина?»
Я проснулась от звука вибрации на телефоне Риты, но успела лишь приоткрыть глаза и в сумраке заметить, как она подошла к шкафу, достала оттуда тот самый случайно найденный мной блистер, быстро закинула в рот вторую таблетку и вернулась обратно в кровать. Спустя минут пятнадцать я осмелилась пошевелиться и взглянуть на экран своего телефона. Шесть часов утра.
Анохина спала, а я так и не смогла больше сомкнуть глаз, думая о том, как это могло произойти с нами? Почему всё, чем мы жили, рухнуло за один лишь день?
========== Глава 17. Про замок из песка. ==========
Впервые мне хотелось как можно скорее покинуть настолько любимую и уютную до теплоты в груди маленькую комнатку Марго и оказаться у себя дома, как можно дальше от любых воспоминаний о прошлом дне, а заодно и дальше от собственной подруги, как бы ужасно это ни звучало. Я боялась любым неосторожным вопросом, случайно обронённой фразой или слишком острой реакцией выдать перед Анохиной свои чувства к Максиму, хотя, судя по её подавленности и непривычной молчаливости, она могла бы не обратить внимание, даже признайся я открыто в любви к нему.
Да и была ли любовь? Может быть, я просто накрутила себя, получая с его стороны слишком много внимания, шуток, казавшихся двусмысленными, или какой-то изощрённой, ненормальной заботы, которой не получалось подобрать нормальное объяснение.
Мы с Ритой отправили сообщения Наташе с просьбой написать или перезвонить, поинтересовались, всё ли с ней в порядке, и уточнили, что сильно волнуемся за неё. Удивительно, но её телефон не был выключен, и сообщения были сразу же доставлены, а спустя час уже значились как прочитанные, но ответа ни одной из нас не пришло.
На улице шёл такой же несмелый, куцый хлопьевидный снежок, как и вчера вечером. Порывы ледяного ветра подхватывали его, закручивали в воздухе и яростно швыряли мне прямо в лицо, словно природа тоже пыталась высказать своё презрение, безжалостно напоминая обо всём, что произошло исключительно по моей вине. Сквозь завесу белого конфетти мне то и дело мерещился высокий тёмный силуэт человека, чьё молчание уже стало худшим из всех возможных наказаний, но я всё равно прибавляла шаг и несколько раз пыталась догнать случайных прохожих, одержимая идеей ещё одной внезапной встречи с Ивановым.
Мне нужно было увидеть его и поговорить, пусть даже это будет последний раз. Но что-то подсказывало мне, что мы больше никогда не столкнёмся случайно не только где-нибудь на улице, но и в стенах родной гимназии.
Не хватило бы всех существующих в русском языке слов, чтобы рассказать, как сильно я ненавидела и презирала себя. Не хватило бы ни одного эпитета, чтобы описать, насколько я сожалела обо всех своих поступках.
Дома я первым делом заперлась в душе, неохотно выйдя только после третьего стука в дверь и настойчивого вопроса мамы, точно ли со мной всё в порядке. Не имело смысла отвечать: все испытываемые сейчас эмоции и так отлично читались на лице, поэтому выглядела я просто до безобразия паршиво, будто осунувшись и похудев за одну лишь беспокойную ночь. Вряд ли это походило на переживания из-за какой-то контрольной, но родители, к моему огромному удивлению, не спешили с расспросами.
Зато они с завидным рвением пытались уговорить меня поесть, а потом – составить им компанию в поездке по магазинам, до последнего не желая принимать решительный отказ, но вынуждены были сдаться и всё же оставить меня наедине со своей совестью, уже подготовившей орудия для будущих извращённых пыток.
Какое-то время я просто лежала, раскинувшись на кровати с наушниками в ушах, и думала. Мысли сменяли друг друга, проносились в голове со скоростью бушующего потока вышедшей из берегов реки, стремящейся нещадно подмять под себя всё вокруг, и я позволяла себе тонуть в этом водовороте, погружаться всё ниже ко дну и захлёбываться собственными мучительными воспоминаниями.
Когда Костя лежал в больнице после аварии, я продолжала тешить себя идеями, что достаточно просто перетерпеть этот период кошмара и всё может стать как прежде. Изо дня в день, слыша полные отчаяния разговоры родителей, я отказывалась признавать случившееся, цепляясь за свои несбыточные мечты, по-наивному, совсем по-детски веря в чудо. Это оказалось самым болезненным: просто взять и отказаться от надежды. Перечеркнуть придуманное светлое будущее, а потом попытаться выжить в реальности, мало чем отличающейся от ада.
Именно поэтому сейчас мне не хотелось даже думать о том, что всё ещё образуется. Намного проще сразу смириться со всем, что оказалось безвозвратно утеряно мной по собственной глупости.
Но, вопреки этой разумной, безопасной для собственных нервов позиции, я поднялась и села к ноутбуку, сходу напечатав в поисковой графе браузера «фотограф Артём Иванов».
Найти о нём информацию не составило особенного труда: за последние пять лет он действительно постоянно становился призёром каких-то бесчисленных конкурсов и обладателем грантов в области фотоискусства и почти везде был самым юным из числа как участников, так и победителей конкурсов. Его работы печатали многие известные журналы, включая даже National Geographic, а прошедшим летом часть сделанных им на Ближнем Востоке фотографий участвовала в нашумевшей на территории Европы выставке, представленной в музеях современного искусства Барселоны, Мюнхена, Праги и Осло.
Я не считала себя достаточно компетентной в области искусства, но его фотографии и правда необъяснимо цепляли взгляд. После рассказов Риты мне представлялся ветреный парень, фотографирующий красивых девушек с томно приоткрытыми пухлыми губами или призывно торчащей грудью, прикрытой лишь прозрачной вуалью. Но героями его работ были обычные люди: устало привалившиеся к стене полуразрушенного здания военные, перепачканные в саже и чужой крови, спящие вповалку маленькие дети, лежащие прямо на расстеленном на земле грязном тряпье, сидящие на руинах своих домов старики. Сломленные, искалеченные, потерянные души.
Увиденное подействовало на меня крайне отрезвляюще, став своеобразной шоковой терапией, оказавшейся столь необходимой именно сейчас, в период не имеющей границ и пределов разумного жалости к самой себе.
– Мам, а где у нас конфеты? – смущённо спросила я, замерев в дверном проёме гостиной, где родители смотрели телевизор и очень увлечённо спорили о каком-то новом законопроекте. Они оба с таким изумлением посмотрели на меня, словно вообще забыли, что я нахожусь в одной с ними квартире.
Хотя, вспоминая и анализируя своё поведение в последние пару лет, я понимала, что они просто не ожидали увидеть меня всего через пару часов. Обычно, впадая в апатию, я просиживала в комнате по два-три дня кряду.
– Какие конфеты? – опомнившись и тряхнув головой, утончила мама.
– Шоколадные, конечно же. Где они лежат? – Меня так и тянуло сказать: «Те самые конфеты, которые ты мне подбрасываешь, думая, что я не догадаюсь», но вместо этого я просто нетерпеливо переминалась с ноги на ногу и хмурилась, ожидая окончания спектакля.
– Мы с августа шоколад домой не покупаем. Ты же сама попросила, – укоризненно напомнила мама, до сих пор, кажется, не простившая мне начавшуюся летом диету. Мало того, что она лишилась надёжной компании на вечерний чай с конфеткой, так ещё и пришлось подстраиваться под меня, самой ограничиваясь в сладком.
Маме я, конечно же, не поверила, но спорить не стала. Быстро нашла на кухне остатки печенья, сделала чай и снова заперлась у себя в комнате, на этот раз специально закрывшись изнутри, чтобы не переживать из-за того, что родители могут ворваться и увидеть на экране ноутбука что-нибудь подозрительное.
Боец – это не про меня. Падать, а потом подниматься с гордо задранной вверх головой и продолжать карабкаться к желанным вершинам, смело решая все возникающие трудности, – такой мне никогда не суждено было стать. Я настоящая трусиха, самое слабое и тупиковое звено эволюции, из числа тех нежизнеспособных детёнышей, которых в царстве зверей отдают на растерзание собственным братьям и сёстрам. Мне не знакомо чувство праведной ярости, когда ради достижения своей цели хочется выступить одной против всего мира. Нет, такие, как я, готовы отказаться от любой мечты, лишь бы не приходилось прикладывать усилия к её достижению.
Но сейчас я просто не могла смириться и забыть. Никак не могла. Может быть, ощущала свою непосредственную вину во всей ситуации. Может быть, вопреки всему не хотела верить в рассказ Марго. Может быть, слишком ясно понимала, что на этот раз могу, действительно могу и должна попытаться всё изменить.
У меня долго не находилось смелости ввести следующий запрос на ноутбуке, хотя осознание того, что это необходимо, пришло ещё утром, и с тех пор только росло и крепло, из мимолётной прихоти превращаясь во взвешенное и тщательно обдуманное решение.
Вдох. Выдох. Я запустила плейлист Риты, звучавший вчера вечером, не позволяя себе отступить, забыть то чувство, когда мир вокруг начинает рассыпаться, а крепкие стены, крепкая дружба, крепкая уверенность в дорогих людях на деле оказываются сделанными из песка, стремительно просачивающегося сквозь пальцы и горсткой падающего под ноги.
Несколько следующих часов я читала про наркотики. Классификация, влияние на человека, степени привыкания и последствия употребления, начиная от сухой и сжатой теории и заканчивая конкретными примерами и описаниями из практики наркологов. Читала форумы для родственников наркоманов, где они делились своим опытом и советами; истории тех, кто смог бросить и не сорвался (или тех, кто всё равно срывался, но снова и снова находил силы продолжать бороться). Читала советы психологов и памятки, как следует поступать в той или иной ситуации. Я просмотрела несколько роликов, где со слезами на глазах видела так много общего между измождённым видом и ломаными движениями наркоманов в ломке и тем состоянием, в котором последние дни находилась Наташа.
Теперь меня терзало, как можно было оставаться настолько слепой, не замечать, упорно игнорировать все происходящие странности. И я ненавидела себя так сильно за то, что вчера невольно посодействовала её падению, но ещё сильнее – потому что переживала о Максиме как будто немного больше, чем о подруге.
И не находя ни одного сходства между его поведением и тем, которое описывали в статьях, я искренне радовалась, даже не вспоминая о том, как демонстративно он сам предпочёл перечеркнуть наше недолгое знакомство. Вряд ли стоило рассчитывать на что-то иное, когда ему пришлось чуть ли не волоком вытаскивать меня, пьяную в хлам, с тусовки заядлых наркоманов.
Даже с помаркой на то, что он сам когда-то был частью этой тусовки.
***
Я проснулась среди ночи от кошмарного сна, содержание которого успела забыть раньше, чем получилось восстановить сбившееся дыхание и унять быстро колотящееся от страха сердце. Прошлой ночью у меня получалось сразу же снова заснуть, но тогда рядом лежала Рита, и это внушало спокойствие, а сейчас, в одиночестве и полной тишине, становилось так тревожно, как в детстве, когда только закрываешь глаза и тут же слышишь: из-под кровати вылазит огромный кровожадный монстр, готовый тебя сожрать.
Моего взрослого монстра звали «Чувство вины», и ему не нужно было ждать, когда я зажмурюсь, чтобы исподтишка вцепиться своими острыми клыками и отгрызть смачный кусок плоти. Этой прожорливой скотине не хватит моих горьких слёз и искреннего раскаяния, чтобы насытиться.
Я тихо пробралась в гостиную, включила свет и достала из шкафа старые альбомы с фотографиями, которые уже минимум года четыре не брала в руки. Нужные нашлись очень быстро: мы всей семьёй впервые отдыхаем на море в Турции. Родители тогда выглядели уставшими и недовольными, ведь ради путёвки им пришлось три месяца брать лишние смены в больнице, лишаясь возможности нормально отдыхать и восстанавливаться после работы. Костя ходил весь белый от толстого слоя солнцезащитного крема с максимальной степенью защиты и всё равно на четвёртый день умудрился обгореть так, что кожа слезала лоскутами и он бросался ей в меня. И только я буквально светилась от счастья, потому что выпросила в аэропорту крутую куклу Барби, которая исчезла за день до отъезда (спустя пять лет Костя признался, что назло её выбросил, раз ему не купили трансформер).
Мы с братом тогда были в абсолютном восторге от пляжа, ведь после привычных камней юга России увидеть такое количество золотистого песка казалось настоящим раем на земле. На одной из фотографий даже сохранились первые намётки огромного песчаного замка, который мы, преисполнившись энтузиазма и вдохновившись увиденным в каком-то фильме шедевром архитектуры, принялись возводить. Получалось у нас потрясающе, ведь строил именно Костя (кто бы знал, какие красивые поделки из пластилина он делал в детский садик вместо меня), пока моя роль заключалась лишь в том, чтобы таскать в ведёрке новые порции песка. Он говорил, я больше ни на что не способна, и тогда меня это злило и обижало; зато сейчас бы согласилась с ним, не раздумывая.
Уходя в номер с наступлением заката, мы пребывали в небывалом воодушевлении. У нас получилось! Огромный замок с тщательно выкопанным перед центральным въездом рвом, широкими стенами по периметру с оборонительными башнями, а внутри – высокий дворец со шпилем на крыше, максимально острым из всех, что способны создать из песка детские руки. Я мечтательно вздыхала и говорила, что внутри живёт принцесса, а Костя смеялся и отвечал, что я дура (за что мама отвешивала ему смачные подзатыльники – вот бы Иванову такие же!), потому что в замках не живут принцессы, только рыцари.
Ночью был прилив. Впервые мы услышали об этом от родителей, на завтраке, не обратив на эти страшные слова должного внимания. Да и много ли мы тогда понимали? Косте было уже десять, но он тоже не знал, что это вообще такое. Зато потом… П-р-и-л-и-в. Вода залезла на кромку берега чуть дальше, чем ей положено, и снесла наш прекрасный замок, сравняв его с остальным песком, а в нелепое извинение оставила только шмат вонючих водорослей.
Родители пожали плечами и сказали, что так бывает, что песок всё равно бы высох и всё развалилось, что иногда приходится много раз начинать одно и то же с нуля, а ещё что мы уже большие и глупо расстраиваться из-за какой-то башенки. Помню, как я смотрела на брата и даже своим скудным на эмоции, капризным детским мозгом понимала: никогда ещё он не был настолько расстроен и подавлен, словно потерял что-то невообразимо ценное и дорогое. Не красивый замок, а маленькую часть души, которую вложил, пока долго и скрупулёзно выстраивал желаемое.
Я не знала, что делать, поэтому предложила ему просто построить новый, а он послал меня в жопу (за что тут же по ней и получил от матери).
Спустя шесть лет я как-то застала Костю дома раньше положенного времени (ладно я прогуливала уроки, ссылаясь на недомогание, но он-то раньше никогда!) и по одному его затравленному взгляду догадалась: ещё один песчаный замок оказался уничтожен. Я не имела ни малейшего представления, как стоит утешать человека, которому разбили сердце, поэтому просто обняла его и пробормотала неуверенное «Всё будет хорошо». Брат ворчал что-то едкое в ответ и делал вид, что ему это всё не нужно, но не уходил, будто даже поудобнее устроившись в моих объятиях.
Я отложила фотоальбом в сторону, опасаясь, что слёзы попадут под плёнку и как-нибудь испортят фотографии, которые теперь стали на вес золота. Потом быстро вернула всё по местам, выключила свет и вернулась к себе в спальню, ведь если родители застали бы меня ревущей над альбомом, наверняка начали бы снова настаивать на паре консультаций с психологом.
Несмотря на то, что на часах была лишь половина шестого утра, я взяла телефон и отправила Наташе сообщения:
≪ Я очень волнуюсь за тебя. Напиши, пожалуйста, как ты?
≪ Я не представляю, как тебе сейчас тяжело, но знай: всё обязательно наладится.
Потом открыла переписку с Максимом и перечитала дважды, давясь слезами обиды на себя и не зная, имею ли вообще право пытаться что-нибудь написать и ему тоже? Я сама всё испортила, лишив себя даже смутно маячившей надежды наладить с ним нормальные приятельские отношения. Поздно трястись над тем, что уже беспощадно разбито вдребезги.
На отправленных Наташе сообщениях значилось «прочитано». Ответа не было.
***
Мне снилась гимназия: мы сидели на уроках, и я всеми силами пыталась привлечь внимание Колесовой, чтобы поговорить, но она жестами давала понять, что ничего не слышит, и кивала мне на телефон. Однако, стоило мне взять телефон в руки, чтобы набрать ей сообщение, как учитель тут же подходил и забирал его, демонстративно выкладывая на угол своего стола. Так повторялось из раза в раз, и мне хотелось плакать от обиды, ведь Наташа что-то увлечённо печатала под боком, а я могла только беспомощно слушать раздающуюся совсем рядом вибрацию, слегка щекочущую пальцы.
Резко открыв глаза, я подскочила на месте, удивлённо озираясь по сторонам. Судя по тому, как светло было в комнате, проспала я часа три, а то и больше: в середине декабря светает только после девяти. Разбудил меня действительно вибросигнал на зажатом в ладони телефоне, с которым я умудрилась заснуть, и первым делом в голову пришла мысль, что Ната наконец-то решила ответить.
Но взглянув на экран, я обомлела.
1 новое сообщение от Тот-Кого-Нельзя-Называть.
В панике я пыталась вспомнить, не могла ли сглупить и действительно написать ему что-то рано утром? Состояние перед тем как снова провалиться в сон оказалось очень похоже на недавнее опьянение. В памяти отчётливо сохранилось, как от слёз всё мутнело и расплывалось перед глазами, пока палец прокручивал вверх-вниз окно с перепиской, а потом – абсолютная пустота, словно кто-то одним щелчком выключил мир вокруг, как опостылевший фильм.
Открывать сообщение оказалось очень страшно. В миллионы раз более волнительно, чем в нашу первую переписку после праздника, ведь тогда я ожидала только продолжения оскорблений, наверняка усиливших бы обиду на него. А сейчас… не покидала уверенность, что моё и без того постоянно ноющее от боли сердце просто разорвётся от любого грубого слова именно с его стороны.
≫ Привет. Ты дома?
Я посмотрела на часы: начало одиннадцатого. Прислушавшись, смогла различить идущие с другого конца квартиры звуки громыхающей посуды и приглушённые голоса родителей, наверняка уже садящихся завтракать. По выходным они даже не пытались растолкать меня, ограничиваясь ворчанием о том, что невозможно спать до обеда, как сурок.
≪ Привет. Да, дома.
≪ Что-то случилось?
Иванов был в сети и прочёл сообщения, кажется, в ту же секунду, как я решилась их отправить.
≫ Сможешь выйти на улицу? Надо поговорить.
По спине побежали мурашки, и ладонь непроизвольно легла на лоб, пока я в панике думала, что же делать. Откровенно говоря, даже привяжи меня родители к батарее в собственной комнате, я бы наверняка решилась отгрызть себе руку и выпрыгнуть в окно, лишь бы попасть на встречу с ним.
Благо, по большей части благодаря самому же Иванову, я не была наказана, и теоретически могла свободно перемещаться, но практически мне сначала предстояло выдержать подробный расспрос от мамы, куда и с кем я ухожу, как долго буду отсутствовать и чем мы собираемся заниматься. Ложь в обычное время давалась мне с трудом, а уж сейчас, с трясущимися от волнения руками и выражением шока на лице, не стоило питать иллюзий, что у меня выйдет её обмануть. Сказать правду и вовсе стало бы провалом: с моей неадекватной реакцией на одно лишь имя Максим не получится убедить родителей, будто нас ничего не связывает.
Хотя я сама не знала, связывает нас что-то или нет? Общие неудобные моменты и придирки в прошлом, общая чужая тайна теперь – вот и все доступные точки соприкосновения.
≫ Полина?
Так ничего и не придумав, я выскочила из своей комнаты и побежала на кухню, не представляя, что буду говорить. Умолять, плакать, скандалить, шантажировать если понадобится, ведь время идёт, а я до сих пор не могу дать ему ответ.
– Мама! – решительно начала я, но тут же осеклась, заметив аккуратно уложенные волосы и надетую на ней бирюзовую блузку, обычно покидающую недра шкафа только по особенным случаям. – А ты куда-то собралась?
