Текст книги "Через двадцать лет (СИ)"

Автор книги: Nat K. Watson

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

– Да, фото отличные. Между прочим, передышка тебе и правда не повредит – ты какой-то бледный в последнее время, нет?

Миссис Спаркс повернулась к сыну, следя, чтобы тот вновь не увлекался столбами. Дэн принял умилённое выражение лица.

– Ма, я нормальный, на улице всё равно темно. И потом, нельзя устать от работы, которую обожаешь!

Сказав это, он по-киношному ловко поднырнул под здоровенную вазу, выносимую двумя мужчинами из антикварного магазина.

– Да, сын, чувствуется практика бывшего осветителя… А что Александр, болеет?

– Кашляет, однако пошёл на поправку, в общем-то. Всё норовит позвонить Джей-Джею и напугать того своим вульгарным басом. Увижу их обоих сегодня, мне как раз в театр возвращаться. А что в госпитале?

Последний вопрос в своей гибкой формулировке традиционно содержал более обстоятельное: «Как у тебя с работой, мам? И как там дела у папы, если только он в нужном настроении?» Младший Спаркс иногда говорил об отце, вовсе о нём не говоря – то ли дело было в привычке, то ли в некоем суеверном страхе. Наверняка Анжела не знала.

– Бывало и лучше, Дэнни, – вздохнула женщина, – пациент со сложными травмами попался, несчастный случай, насколько мне известно. Отцу предстоит провести сразу несколько операций, а это, сам понимаешь, не прибавляет бодрости духа.

– Но надежда у пациента есть, правильно?

– Она всегда есть, что бы ни случалось.

Дэниел, кивнув, слегка замедлил шаг, подстраиваясь под походку матери. Радужное настроение, окрылявшее в салоне, за чтением рецензий, несколько подпортили неприятности у родителей. Впрочем, они были неизбежным явлением, молодой человек привык, что госпиталь – такое место, где надежда порой отказывает и отворачивается, нужно смириться и философствовать. Привык – и всё равно воспринимал редкие скудные упоминания о чужих трагедиях как нечто более близкое, чем красочные эпизоды любого шоу о медицине. Наверное, работа в театре способствовала эмоциональному восприятию чего бы то ни было. Впрочем, устраивать матери стресс, при её и без того стрессовом ритме, Дэн бы ни за что не стал – для этого оба были слишком часто заняты и слишком редко встречались, особенно в последнее время.

Мать и сын как раз дошли до конца улицы, на другой стороне которой находилась парковка. Холодный ветер взбил тщательно уложенные тёмно-каштановые волосы Анжелы, и Дэн, не удержавшись, аккуратно поправил пряди. Женщина улыбнулась, приобнимая сына за талию. Оба пересекли дорогу, и в этот момент младший Спаркс заметил то, чего предпочёл бы не замечать. На стоянке, через несколько свободных мест от его мотоцикла, поджидал элегантный, будто лакированные туфли, чёрный Форд. Со знакомыми номерами…

Окружающий мир потемнел в углах и сжался до размеров парковочной территории. Дэн ещё замедлил шаг, чувствуя, как материнская рука обнимает сильнее. Почему сейчас? Изменились планы? Или что-то не так с операциями? А они только-только собирались напоследок поболтать вдвоём… Радужное настроение перестало быть радужным всего за секунду.

Вот, словно рассчитав тайм-код происходящего, дверца Форда открылась, и из машины вышел высокий мужчина в сером пальто. В свои пятьдесят семь он был изысканен и статен как чикагский гангстер: ухоженные лицо и борода с проседью, ухоженные руки и ногти. Начищенное обручальное кольцо со сложной огранкой и классический костюм сдержанной расцветки – в целом этого человека можно было назвать красивым, если бы не взгляд тёмных глаз. Взгляд был опутывающим и непроницаемым, как абсолютно чёрное тело[21] – свет перед ним съёживался и мерк.

Завидев идущую пару, мужчина помахал рукой и улыбнулся. Взгляд медленно потеплел на пару градусов.

– Ты здесь? Я полагала, сразу уедешь домой, – Анжела шагнула вперёд, удивлённо взирая на Форд и его хозяина. Леонард Спаркс обнял супругу, прицельно клюнув в уголок рта.

– С чего бы? Сделал крюк по городу и решил подождать, раз ты тут. Хорошо волосы выглядят, – довольно сказал мужчина, лучась редкими всполохами благодушия. Затем взгляд его переместился на сына.

Сердце громыхнуло в груди здоровенным парадным барабаном. Дэн знал этот взгляд и множество других, побочных – благодушных и не слишком. Давно и хорошо знал… Сейчас эффект охлаждения опять наползал на зрачки Леонарда Спаркса, напоминавшие те самые пресловутые чёрные тела из физики. Вероятно, мамино «бывало и лучше» означало «хуже просто некуда».

Он был не в духе.

– Здравствуй, папа, – сказал Дэн, которому живая многословность всегда отказывала при таких вот встречах. Часть его охотно бы сейчас удрала с парковки, наплевав даже на мотоцикл.

Леонард, не отпуская супругу, неторопливо прошёлся по разметке свободных мест. Или это супруга не отпускала его?

– Добрый вечер… Дэниел, – с официальной отчуждённостью проговорил мужчина, то ли намеренно, то ли случайно выделяя паузу. За ней сразу последовала новая – оценивающим взором он скользнул по отпрыску: чёрным джинсам, куртке с множеством молний и неизменному рюкзаку за спиной. Скользнул – и словно нашёл подтверждение собственному разочарованию и выводам. Два взгляда подряд: холодный, с лёгкой искоркой недоумения, а потом – утомлённо-безразличный, допускающий. Дэн подумал, что так обычно смотрят на бродяг, ночующих под мостом: вроде и видеть не хочется, но никуда не денешься, приходится мириться.

– Вы закончили? Мы можем ехать домой?

– Мы закончили и можем ехать, – согласно вмешалась Анжела, для которой подобные ситуации были не новы, – Дэнни, ты позвонишь? Или лучше мне?

– Как тебе удобнее, – сказал младший Спаркс, позволяя себя обнять и обнимая в ответ, – мобильник всегда при мне. Если захочешь – приглашу на репетицию.

– Непременно, дорогой. И спасибо большое за вечер.

«Имитацию вечера», – услужливо поправил внутренний голос. Дэн беззвучно рассмеялся, дав матери не только наобниматься, но и осторожно застегнуть верх «молнии» на его куртке. Леонард всё это время стоял неподалёку, молча выдерживая сцену и пряча руки в карманах пальто.

– Ну, до встречи. Успехов тебе в работе.

– Взаимно, – кивнул парень и перевёл взгляд на отца, – и да, пап… удачи с операциями.

Долго и ответственно терпевший, Леонард вышел на мгновение из молчаливого транса и вздрогнул. Тёмные глаза сердито полыхнули – этот его взгляд можно было сравнить с резким свистом бича в темноте. Развернувшись и по-прежнему ничего не говоря, мужчина пошёл к автомобилю. Секунду спустя Анжела, печально улыбнувшись сыну, двинулась за мужем. Дэн проводил глазами чёрную машину, рассеявшую своими лаковыми боками безответное напутствие отцу. Что бы он ни делал…

Окружающий мир, посветлев, расширился и снова стал собой – здоровенным шумным городом. Глубоко вздохнув несколько раз, Дэниел осознал вдруг, что руки, вцепившиеся в шлем и лямку рюкзака, дрожат. Они дрожали, видимо, с момента открытия дверцы Форда. Развернувшись, молодой человек пошёл к оставленному неподалёку мотоциклу. Что бы ни делалось, что бы ни говорилось – всё неизменно. Общая гамма папиных взглядом порицала, стыдила и в сверхскоростном ритме развивала чувство беззащитности. Уже добрых восемь лет развивала. Или всё началось намного раньше?

* * *

С детства, насколько Дэн себя помнил, его готовили к карьере медика. Это было предопределено судьбой, звёздами, традициями и самими родителями, кажется, задолго до покупки детской коляски. Да и разве могло сложиться иначе в семье, где руки держали скальпель виртуознее и увереннее, чем художник – свою кисть? Анжела Спаркс, опытный хирург с превосходной интуицией, не раз спасала, помогала и восстанавливала. У неё была железная репутация, доброе сердце и роскошные голубые глаза – всё вместе очаровывало людей, от коллег и благодарных пациентов до случайных знакомых. Окончив университет при госпитале Святой Марии, Анжела собиралась остаться преподавать, но почти сразу последовало предложение заняться практикой, выгодное и лестное. Подумав, что преподавание никуда не денется и дождётся её, женщина согласилась и сменила брючный костюм на сине-серую пижамку и маску.

Что касается Леонарда Спаркса – он был врачом в третьем поколении и чтил семейные устои. Превосходный нейрохирирург, едва ли не боготворимый в профессиональных кругах, мужчина разработал собственную методику проведения операций на спинном мозге и неоднократно становился героем восхваляющих статей – как медицинских, так и газетных. Несколько его научных работ студенты проглатывали с жадностью пираний и благоговейным трепетом. Для Леонарда слово «невозможно» как диагноз было бесполезным и малоприменимым: он старался делать так, чтобы «невозможно» звучало комплиментом успешному результату. Обладатель острого ума и сильной воли, мужчина напоминал свой собственный профиль: чеканный, жёсткий и бескомпромиссный.

Двое людей, увлечённых совместным делом, но максимально разных по натуре. Как именно они сошлись и почему решили создать семью – загадка.

Наследник, появившийся года через полтора, был единственным и желанным. Дэниел вобрал лучшее от обоих родителей: внешне это проявлялось в отцовском телосложении, помноженном на материнское обаяние. Внутренние же качества, трудноопределимые в детстве, крепли и ждали момента. А до тех пор мальчику надлежало быть послушным и дисциплинированным.

И да, мальчику надлежало стать врачом, никак иначе.

О своей участи Дэниел догадывался – мама и папа, как какие-нибудь звёзды, иной раз появлялись на телеэкране и в прессе; отцовский кабинет дома, в Гринплейс, напоминал музей с экспонатами и старыми книгами. Фамилии Кушинга[22], Денди[23] или, добавочно, Оливекруны[24] звучали в присутствии сына чаще, чем названия сказок на ночь. А родительские таблички с именами, цепляемые на халаты, он помнил как два стоп-кадра: фото, подпись и загадочное «Эм.Ди.»[25] под слоем пластика. Мать воспитывала отпрыска мягко и, в силу собственного характера, более гибко. Леонард же, казалось, поджидал тот день и час, когда из простого папы-наблюдателя можно и нужно превращаться в строгого отца-наставника.

Пока день Х не наступил, Дэниел играл, ездил в школу и ребёнком был беспроблемным. Может, порой излишне активничал… Или одаривался в избытке вниманием противоположного пола… Класса с третьего, когда сплошная масса детей начала смотреть по сторонам и делиться на «мальчиков» и «девочек», Дэн одним из первых получал записочки и пахнущие сладкими завтраками поцелуи в щёку. Отец хмурился на рассказы о «глупых поспешностях», а мать лишь улыбалась, вероятно, руководствуясь интуицией. Отметки радовали, поведение не выделялось из общего, а записочки… Ну что ж, подрастёт – будет иметь успех у женщин. Возможно, всё бы и дальше развивалось банально и продуманно, делая витки взросления, однако судьба вмешалась самым неожиданным образом.

Когда младшему Спарксу исполнилось десять, родители решили всей семьёй отправиться на отдых в Лондон – посмотреть достопримечательности, постоять на Меридиане[26], отметить первый юбилей наследника. Меридиан и архитектуру Дэн плохо помнил – везде было слишком необычно и ново, одно наслаивалось на другое, перекрывало третье, и вообще автомобили ездили не в ту сторону[27]. Зато он прекрасно помнил «Дядю Ваню», увиденного в Олд Вике…

День Х и папино «превращение» стремительно приближались.

Это было какой-то окрыляющей, волшебной картиной. Тим Стронг, в ту пору не седой и не располневший, находился на пике карьеры. Позади – только что сыгранный Фальстаф в «Генрихе IV», впереди – Биггли из «Как преуспеть в бизнесе…». Дэн, в виду малолетства пока не знакомый со всеми произведениями Шекспира и Бродвейским мюзиклом, не мог оценить эволюцию и отдельные нюансы актёрской игры. И вряд ли понимал сложность финансовых проблем у героев с труднопроизносимыми именами. На родине, в Эйвери-маунтин, мальчик прежде раз или два брался родителями на какие-то постановки, давно поблёкшие в детском сознании. Тем не менее, сейчас его сознание сработало как живая камера: и спустя годы он помнил клетчатый жилет и усталую походку Стронга, а так же кружева на платьях у женщин и сложные причёски. Люди, создававшие новый мир и новые истории… И ещё он отчего-то запомнил странный тонкий аромат со сцены, долетавший до середины партера.

Пыль и свобода. Так мог пахнуть только театр.

Юный Спаркс потянулся к искусству, не видя, что его уже тянут в другую сторону.

Вернувшись в Эйвери-маунтин, он записался в школьный театр и начал читать – всё, что только могли предложить старая школьная и выцветшая семейная библиотеки. Мисс Тейт, руководитель театрального кружка, приняла нового участника с распростёртыми объятиями – мальчиков в постановках сильно не хватало, хотя, конечно, вопрос о «Дяде Ване» женщину немного шокировал. «Начинать следует с чего-то более простого и менее зарубежного, а потом усложнять постепенно», – объяснила она. Дэниел готов был попробовать, однако, возраст требовал своё – жаждалось всё и сразу. И чем больше жаждал младший Спаркс, тем мрачнее становился старший.

Первый серьёзный разговор состоялся после первого же творческого вечера – детской сказки, в которой Дэниел имел несколько выходов, активно распыляя по сторонам «волшебную пыль» – крупные фольговые звёздочки. Родители присутствовали на спектакле, как и семьи прочих «актёров». Дэн старался так, словно, по меньшей мере, «Гамлета» читал – худенький и глазастый, он вскидывал голову, делал какие-то пассы руками и едва не запутался в длинном балахоне, выполнявшем роль старой мантии. Голос, не смотря на волнение, не дрожал – да не так много и слов там было. После представления, когда пришла пора сдавать «мантию» мисс Тейт, ученики и их родители встретились в общей зале, обнимаясь, раздавая и принимая похвалы. Чета Спарксов застала отпрыска в компании двух ещё не переодевшихся партнёрш по сцене – девочки, буквально отпихивая друг друга, изящно вытряхивали из волос Дэниела остатки звёздочек. При этом вокруг что-то такое звучало от чужих родителей о его фотогеничности и несомненном таланте. Сияя от внимания посторонних, юный дебютант повернулся к родителям.

– Мам, пап, я, кажется, хочу стать актёром!

Находись Анжела в зале одна, фраза была бы встречена улыбкой, благодарностью девчонкам и какой-нибудь шуткой. Находись она в зале одна – вечер бы продолжался, а волшебство роли пьянило бы сильнее, превращаясь в совместную игру матери и сына. Но Анжела, как известно, была на спектакле с мужем…

Леонард Спаркс, чей взор, казалось, мог за мгновение прожечь стену, яростно посмотрел на наследника и с шумом втянул воздух.

– Этого не будет, – железным тоном отрезал он, – а теперь изволь собираться!

День Х наступил. Превращение состоялось. Конфликту интересов, начавшемуся в школьной зале, суждено было растянуться на долгие восемнадцать лет…

* * *

Чем быстрее шло время, тем труднее приходилось Дэниелу. Он не покинул театральный кружок, не смотря на то, что серьёзный разговор, состоявшийся дома после премьеры, больше напоминал скандал. Мама пыталась успокоить папу, возражала и упрашивала, а папа, сорвав с себя маску тихого наблюдателя, категорично заявлял, что никаких театралов или, упаси Бог, киношников, в семье Спарксов не будет. Потом папа уже маме велел не вмешиваться и… как это? «Не потворствовать глупостям». Что такое «потворствовать», Дэн не знал, но в тот вечер он впервые обнаружил вторую сторону медали – его светлое детство рано или поздно должно было кончиться, определённых образом. Без его ведома. И Чехов тут не мог помочь.

Восемь лет до окончания школы – это представлялось долгим сроком. Сперва Дэн считал, что отец просто был не в духе на премьере – со всяким случается, да? Папа ещё одумается, увидит сыновний потенциал и благословит, надо только подождать. И он ждал. Почти в каждом сне неизменно появлялась сцена… Мисс Тейт ставила спектакль за спектаклем, как и обещала, усложняя репертуар. Одноклассницы, с тех пор, как Дэн превратился в звезду театра, дружно не давали ему прохода, множа записочки и поцелуйчики. Естественные науки, появившиеся в расписании, давались легко. Всё было замечательно, но…

Одумываться Леонард Спаркс не желал. Срывая с себя маску, он то ли перестарался и снял больше слоёв, чем нужно, то ли под маской изначально была не строгость, а тиранство. Прежнее отсутствие компромиссов обострилось – отец не только не забывал о «серьёзном разговоре», но и всячески давал понять, что от цели не отступится. Сын достойнейшим образом закончит школу, поступит в университет при госпитале и станет врачом. Он продолжит традиции и не подведёт свою семью! И если сейчас, в школе, ему хочется скакать по сцене и позорить себя – что ж, пускай. За каждый случай, спектакль и каждую репетицию, отрывающую от занятий, он, Дэниел, просидит над учебниками лишние пару часов. Потому что в университете ему всё равно не до ерунды будет. И потому что Леонард Спаркс никогда не бросает намеченного.

Вот тогда-то внутренние качества, дремавшие в раннем детстве, и начали проявляться. Дэн из чистого упрямства, хотя режим был изматывающий, пытался успевать везде. Он принял правила игры и тоже не отступал. Он уже давно знал, что актёрство – это не только компания девчонок, играющих с его волосами, что и в школьных масштабах там подстерегают трудности, забытые тексты, разные накладки, сбои, стрессы и кое чьи хмурые взгляды из зрительного зала. И всё равно не мог отказать себе в детском интересе, переросшем в юношеское стремление. Он надеялся однажды дорасти морально до клетчатых жилетов и усталой походки а-ля Олд Вик, не смотря на то, что здравый смысл подсказывал: папочка не благословит возню и подмостки, он скорее наследника через плечо перекинет и лично в университет оттащит. Тем более из восьми лет до окончания школы оставалось всего четыре…

Дома начинались конфликты. Они уже давно имели место – сначала тихие и смутные, воспринимаемые ребёнком как нечто абстрактное, затем всё более детальные. Конфликты родительских взглядов на воспитание и будущее сына. Мама, кажется, всерьёз подумывала, что театр младшему Спарксу интереснее. Или не всерьёз? Что-то такое она возражала… Дэниел чувствовал себя виноватым – в свои четырнадцать он недостойным поведением и непослушанием раскалывает семью и гадко себя ведёт. Мысли эти здорово подкреплял один несомненный талант у папы: Леонард либо сам в душе тяготел к искусству, либо это было приобретённым, но он научился смотреть на сына. Так, что у того буквально сердце переворачивалось и горло сжималось: укоряюще, осуждающе, раздражённо, гневно, как-то по-особому недовольно или вовсе яростно смотреть. Взглядов было множество, один другого тяжелее. Они то пронзали кинжалами, то передавливали тисками. Леонард Спаркс умел прессовать и властвовать без единого слова. В тех же случаях, когда слова были, хотелось уползти. Или убежать. Обратно, в театр.

В детстве, когда это явление ещё не набрало обороты, а скандалы не приобрели чётких контуров, Дэн со всей возможной непосредственностью задавался вопросом, почему мама не бросит папу, если считает, что с ним плохо. Может, им обоим действительно плохо, он просто пока не осознал? В конце концов, есть разводы, это не какое-то там испытание, а вроде получения свободы и независимости для женщины – в школе было много детей из неполных семей, к ним относились по-разному, но они всё-таки были. Кто-то стыдился, кто-то – гордился… Позднее, в подростковом возрасте, когда между чёрным и белым восприятие уловило множество оттенков, Дэн понял, что мама просто любит – в том и проблема. Она любит своего сына, печётся о его благе, но супруга она тоже любит. Как-то по-особенному, по-женски, как сыновья не понимают, хоть и пытаются. У них общее дело и общие воспоминания. Мужчин двое, а мама одна. Она не может разорваться и жить на два лагеря. Она одна – и делить её не получится.

Рассуждая так, Дэн пытался определить, а любит ли их папа. Леонард был человеком практичным, деловым от кончиков волос и до мысков туфель. Он не разменивался на сантименты, он всё и всегда доказывал поступками, твёрдостью характера и суждений. Он был дисциплинирован и ответственен, чего требовал и от других. Мама с ним не ведала проблем, печали и горя. И он наверняка хотел как лучше, но… но эти взгляды, полные злости…

* * *

В шестнадцать лет Дэн впервые серьёзно влюбился. Влюбился стихийно, искренне и неожиданно для целого класса красавиц. Нора Нортон, новенькая в школе, красавицей была лишь наполовину: у неё имелась ладная фигурка и вполне ровные ножки, зато остальное вызывало сомнения. Слишком светлые тонкие волосы, неизменно стянутые махрушкой на затылке. Слишком проблемная кожа, слишком близко посаженные глаза… Одноклассницы могли бы продолжать список и дальше – юного Спаркса это мало заботило: Нора, придя в коллектив, сразу заинтересовалась театром! Училась она средне, зато любила читать, и оба могли подолгу обсуждать пьесы, в основном классические. Нора призналась, что пробовала, ломая язык, осилить Чехова в оригинале – это подняло её в глазах Дэна на недосягаемую высоту. Однако главным достоинством девушки было умение шить – талант, перенятый у мамы-портнихи. В школьном кружке, где верховодили другие, более красивые и популярные, Нора на спектакли не претендовала, а вот как швея оказалась в центре внимания и, по мере сил, бралась за работу. Миссис Нортон ей помогала, если не была занята чужими пальто и юбками. И старшая, и младшая портнихи, в тайне от Дэна, подготовили ему сюрприз к премьере «Бури»[28], где юноша играл Ариэля – снежно-белую накидку из шифона, расшитого золотыми бусинами. Тонкий материал прохладным молоком лился по рукам, перетекая и струясь, золотая отделка играла на свету… Дэну было страшно спросить и ещё страшнее предположить, сколько труда, денег и метров ткани ушло на это великолепие.

– Вот и не спрашивай, – ухмыльнулась Нора в день премьеры, помогая другу расправить шифон, надетый поверх чёрной водолазки. Вокруг суетились остальные ученики, попеременно штурмуя зеркало и затасканные копии текста. Воздух наполнялся нервным предвкушением, смехом и запахом лака. Дэн, заговорщицки оглянувшись, шагнул к Норе, обвил слоями шифона и поцеловал. Совсем не в щёчку. За спиной кто-то хмыкнул, кто-то оценивающе присвистнул – всё было неважно. Элинор Нортон, по случаю знаменательного события наконец-то распустившая волосы и завившая их в кудри, казалась самой шикарной девчонкой во Вселенной.

А потом пришла её мама, с полароидной камерой в руках. Женщина, улыбаясь, делала фотографии друзей дочери для семейной хроники, шутила и желала всем удачи. Несколько снимков потом были отданы ему: на них Дэниел, расправив руки, точно крылья, стоял возле зеркала. Тонкий силуэт в чёрном окружало облако летящего шифона с крохотными искорками. Бляха на брючном ремне ловила вспышку. Глаза сияли восторгом. Дэн хорошо помнил, как Нора, зардевшись, взяла одно фото себе, подписав на белом поле «Мой нежный Ариэль». И отложила его в карман платья. Он помнил и те аплодисменты, что поджидали в конце представления… Шекспир выдался на «Ура»! Но лучше бы не помнилась сцена, устроенная папой, не пришедшим на постановку. Школьную «Бурю» он эффектно дополнил домашней.

– Вертлявому дурачеству скоро придёт конец, сын. Я забочусь о тебе не для того, чтобы наблюдать сценические эпопеи и забеги. Пора браться за ум.

– А разве я недостаточно берусь за него? – удивился Дэн. – Я хорошо учусь и делаю всё, от меня зависящее.

– Мне нужно не «хорошо», а «превосходно»! Или у тебя слишком много свободного времени?

Ещё прежде, чем юноша понял, что сейчас произойдёт, отец выхватил у него полароидные снимки и разорвал пополам. И снова пополам. Глянцевые клочки полетели на ковёр – Леонард, проводивший их глазами, поднял взгляд на ошарашенного сына – один из множества тех самых взглядов и, бросив «Убери мусор», ушёл в коридор.

В ту ночь Дэн впервые осознал, что выпрыгнуть из окна, возможно, не худшая идея. Это было бы так просто – подойти к нему, открытому, раздвинуть тёмно-зелёные шторы, встать на подоконник… И улететь. Внизу клумба, ещё не цветёт, да оно и не нужно, он ведь не с парашютом сигает, чтобы мягкой посадки требовать… Загубленные снимки лежали на тумбочке, источая слабый запах реактивов. От опасных дум отвлекли мысли о матери. Разве можно с ней так? Она любит, она не переживёт подобного удара. И потом, что будет с театром? С шансом всё-таки сделать по-своему и, окончив школу, рвануть на актёрские курсы? Что будет с Норой, мисс Тейт и коллективом? Что будет с вредностью отца и его взглядами, если признать поражение?

Поднявшись с кровати, он медленно, как в полусне, подошёл к окну, вдыхая холодный мартовский воздух… Луна высоко поднятым прожектором светила на лужайки вокруг семейного дома, вдалеке слышался шум автомобилей… Нет, что-то хорошее в отце есть. Несомненно, есть, раз мама его любит! Что-то не тираническое и, пускай со временем, он должен это увидеть… Должен переупрямить.

Крепко схватившись за ручку, Дэн вернул тяжёлую раму на место и отвернулся. Если имеется ничтожная вероятность добиться и доказать, жертвуя малым, вроде фоток, то нельзя поддаваться слабости. Он должен жить!

* * *

В школе про семейную ссору не знали, хотя о крутом нраве Спаркса-старшего и поговаривали. В основном, это происходило в отсутствие Дэна, которому «серьёзных разговоров» было достаточно дома. Леонард максимально ужесточил дисциплину – приближались экзамены, а к ним следовало готовиться заранее. Его «превосходно» тоже имело разные оттенки и не всегда соответствовало требованиям. От нескольких спектаклей пришлось отказаться… Потом вновь отказаться, огорчая мисс Тейт и команду. Нора, понимающая и сочувствующая, гуляла с другом по пути от школы домой, ничего не требуя и лишнего не говоря. Девушка успела здорово подтянуться по всем предметам, благодаря совместным занятиям химией и биологией. Дэн помогал ей, забыв, когда оба в последний раз читали пьесы под аккомпанемент поцелуев.

Он ждал, что вот, на последнем году, случится чудо – папа сжалится, и всё будет в порядке. Он понимал, что врачом становиться не хочет, что это несправедливо, а длинные коридоры с лампами, научные статьи и – самое страшное – «Эм.Ди.» на белом халате ему даром не нужно. Но отец был неумолим, продвигая к учебной литературе пару килограммов дополнительной, включая свои коронные взгляды и намеренно отсекая любую возможность вернуться на сцену. Если раньше, не имея времени репетировать, удавалось хоть отвести душу в костюмерной, бродя среди кронштейнов со старыми перешитыми нарядами, то теперь пропало и это. Не позволялось ничего, что могло идти вразрез с фамильными планами.

К семнадцати годам Дэниел имел высшие баллы по естественным наукам и самые блестящие перспективы. Тогда же он обнаружил, что у него начинают дрожать руки. Дрожь была то едва уловимой, то усиливалась, не позволяя нормально держать карандаш. Анжела, испугавшись, повела сына к неврологу, где состоялся осмотр с традиционными молоточками, фонариками и кучей вопросов. Врач, вздыхая под конец, пригласил в кабинет и миссис Спаркс, на правах коллеги. Дэниел, по его словам, был совершенно здоров физически – хоть в баскетбол отдавай, явление носило скорее психический характер. И нагрузки со стрессами требовалось в срочном порядке снизить, пока дрожь не стала постоянной. А ещё, по мере необходимости, принимать лёгкое успокоительное, вот по этому рецепту. Дэн, было, чуть не рассмеялся на последнюю фразу со словами «Вы что, серьёзно?» Как прежде думал о самоубийстве, так теперь он напрасно надеялся, что недомогание окажется хроническим, не позволяя в дальнейшем стоять у операционного стола. В том, что его, так или иначе, запрягут в хирургию, младший Спаркс не сомневался.

– Дорогой, может, стоит согласиться на медицинский университет? – после осмотра вздыхала уже мать, начиная свой серьёзный разговор. – Папа хочет для тебя лучшей жизни, он уверен, и положиться на него можно.

– Положиться? – воскликнул Дэн. – Ма, он не видит, что это – не то, чего я жажду! Он строит из меня макет, по собственным данным и амбициям! Да, три поколения врачей – здорово, но кто сказал, что я обязан быть четвёртым?!

– Ты умён, – продолжала Анжела, – у тебя великолепная память и лучшие результаты по биологии. Ты схватываешь все формулы и термины, и в школе говорят, сможешь выбрать любое учебное заведение…

– Вот и прекрасно, недорогие курсы в драмтеатре будут лучшим вариантом!

– Дэниел, – женщина смотрела на раздражённого наследника, тщательно подбирая аргументы, – пойми, актёрство – это приятное и увлекательное дело, оно дарит людям радость. Но оно нестабильно. Тебе будет двадцать два, когда ты получишь диплом, возможно, меньше. Придётся играть в рекламах, эпизодах, пробиваться, ждать и терпеть в поисках Той Самой лучшей роли… А как долго? А вдруг она не придёт? Вдруг не дождёшься? Ты талантлив, милый, ты красив и умеешь себя подать, но актёрство – это случай и везение. И везёт не всегда тем, кто достоин. Другое дело – медицина. Она сложнее и дольше, но врач имеет постоянную работу, он идёт вверх и уважаем по определению. Врач знает, что грядёт завтра и послезавтра, он тоже зарабатывает известность – пусть в другой сфере, не столь яркую, но всё же.

– Ма, а разве врачи не зависят от случая? – с горечью прошептал Дэн. – Разве им всегда везёт?

Анжела в первый момент не нашлась, что ответить, и на мгновение показалась, победа будет за ним. Но потом…

– Дэнни, это другое везение, как ты его называешь. Ситуации бывают разными.

– Это то же самое!

Миссис Спаркс обняла сына, гладя по вечно встрёпанным волосам.

– Хорошо, если тебе так больше нравится… Но остаётся ещё визит к неврологу – перестав воевать с отцом, ты снимешь с себя часть нагрузки, а она именно моральная, как мы поняли. Ты перестанешь упрямиться, папа не будет «макет» из тебя делать, вы оба выиграете!

Дэниел молчал, а мама говорила и говорила, убеждая в своей правоте, но неизвестно, убеждённая ли сама. Она, несомненно, устала от глупой затяжной войны, она расписывала карьерный рост, возможности и то, как здорово помогать людям. Младший Спаркс внимал, идя рядом и чувствуя себя на моральной развилке, где ветер клонил то в одну, то в другую сторону. Ему было жалко мать и хотелось всего, как в десять лет: прекращения домашнего конфликта, клетчатых жилетов и длинных диалогов с партнёршами в кружевах. Хотелось, чтобы родители гордились, а не страдали и отдалялись друг от друга. А ещё хотелось, чтобы руки, чёрт возьми, не дрожали!