Текст книги "Через двадцать лет (СИ)"

Автор книги: Nat K. Watson

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)

Первые два сеанса походили на попытку ответить невыученный билет, сгорая со стыда. Кристин Китинг слушала череду бестолковых фраз и затяжных пауз, наверное, только благодаря силам свыше делая из них какие-то умозаключения. Джим не чувствовал пользы от беседы, но послушно воспроизводил недавние и не очень события жизни. Реакцию однокурсников, роман с Луизой и туманные перспективы. В последних он не нуждался, а сегодня, в свой третий визит, делал больше пауз и пытался понять, насколько хватит несчастного психолога.

Доктор Китинг, однако, несчастной себя не считала.

– Мне нужны вы сами, Джеймс, а не родители; ваше личное «Я», готовое отдавать и получать взамен. Вам трудно, но, пока готовность не станет полной, мы не поймём друг друга. Это как гипноз – пока не захотите поддаться, ничего не выйдет.

– Серьёзно? – уставился он на Кристин. – В смысле, про гипноз…

Женщина кивнула.

– Абсолютно, но он всё равно не по вашей части.

Джим фыркнул, откидываясь на спинку кресла. Ощущение маленьких глупостей проявлялось, когда он сидел вот так, на умеренно-страшных бархатных подушках. Доктор Китинг внимательно наблюдала за реакцией и иногда, казалось, читала мысли пациента прежде, чем тот их озвучивал. Наверное, она всё-таки была хорошим психологом.

– Я вчера едва не порвал справку о смерти, – внезапно заговорил Джим, – ну, ту, выданную в госпитале. Руки не дошли разобраться с ней раньше, а тут вдруг появилась возможность, но я… не смог.

– Не смогли или не захотели? – решив, что пришла пора заняться чаем, Кристин встала и подошла к столу – там, на подносе разместилось всё необходимое. Молодой человек пожал плечами.

– Не вижу разницы. Может, было лень возиться с проклятой бумажкой, или я ещё не оправился от шока, или придумываю себе отговорки, или…

– …Или «проклятая бумажка», как вы выразились, становится первым шагом на пути к выздоровлению, – подождав, пока гость возьмёт чашку с блюдцем, Кристин поставила поднос на низкий столик между креслами. Обилие столов, полок и полочек тоже являлось стильной чертой её кабинета, но Джиму сейчас как никогда было плевать на мебель.

– В смысле? – покосился он на женщину. – По-вашему, я должен демонстрировать её как трофей и относиться к парням из Хоуарда снисходительнее?

– Вы должны понять, чем руководствовались, вернув документ на место, – улыбнулась Кристин, – вполне возможно, Джеймс, вы сами вытащите себя из депрессии…

* * *

«Чем руководствовались, чем руководствовались…» Он понятия не имел, где искать ответ! По ошибке оживлённое существо в его лице возвратилось к учёбе и работе в университете, не понимая собственных мотивов и ходьбы по кругу, а тут – какие-то внутренние руководства!

Жизнь действительно ходила по кругу. Родители продолжали держать сына под прицелом своей боязни, сплетни слегка утрясались, но легче не становилось. Все те, кому он помогал, кого поддерживал и восхвалял на правах друга – где они были? Почему отчуждение затаилось в глазах вчерашних приятелей, словно это к ним он пришёл с ножом и угрожал убить не себя, а чью-то младшую сестрёнку и выводок котят? Почему приходилось притворяться, что ничего не видно, и он остаётся нормальным человеком?

Нормальным… Ну да, конечно. Ноги несли и несли по улицам, прохожие скользили и шуршали мимо как листья, изредка падавшие на тротуары. Незаметно шумные повороты и переходы сменила площадь, и Джим, оторвавшись от мыслей, обнаружил, что проходит мимо большого здания театра. Картинка иронично дополняла пассаж о притворстве и точно соглашалась по всем пунктам.

Молодой человек остановился, прижимая учебники к груди. Он уже много раз ходил этой дороге, много раз видел и площадь, и круглый разъезд с пыхтящими автомобилями. Но никогда прежде не обращал внимания на театр, венчавший композицию. Никогда не смотрел на него как следует… Трёхэтажная постройка серого цвета, обклеенная внизу афишами, несколько дверей: одинаковых, нарядных, бесшумных. В них входили и выходили мужчины и женщины, собиравшиеся отдохнуть и развлечься. Джим с любопытством поднял голову, взирая на балконную галерею второго этажа. В театре люди тоже притворяются, верно? Но как-то по особенному, по-доброму. Этоправильное притворство, в отличие от его незамысловатой версии. И хотя молодой человек ни разу не был внутри – и не только внутри этого конкретного – он чувствовал, что всё наверняка именно так. Всё должно быть так. Жаль даже, что за год романа он ни разу не догадался пригасить сюда Луизу…

…Чьё-то неуместное плечо на узком тротуаре прервало состояние транса – от резкого толчка книги полетели на землю.

– Эй, осторожнее!

Спохватившись, Джим поднял учебники, только теперь обращая внимание, что тротуар действительно узок, а он занял всю середину. Листья-прохожие равнодушно или не очень огибали препятствие. Руки стряхнули грязь с обложек – по счастью, рядом не было никаких луж. Глаза снова обратились к театру, но последний невозмутимо и молча возвышался, безразличный к отдельным обитателям Эйвери-маунтин.

Театр не хуже людей умел притворяться.

* * *

– Это странно, я уже с неделю хожу домой после занятий или встреч с вами… Дорога проходит через Корт Сквер, и каждый раз я останавливаюсь поглазеть на театр.

Сеанс у доктора Китинг выпал на довольно солнечный день – яркий свет проникал сквозь тюлевые занавески, делая умеренность кабинета менее занудной. Кристин традиционно заварила чай, добавив к нему крохотные печенюшки. Сегодня она слушала охотнее – или, может, он проявлял больше активности? Или начинал привыкать… Оставив сумку с книгами на вешалке, Джим рассказывал о повторяющемся изо дня в день событии: прогулке мимо красивого здания. Он уже знал, что то называется театром Гордона, и ходил, надо заметить, не всегда мимо. В среду зачем-то прогулялся вокруг, обозревая стены, считая автомобили на парковке, вглядываясь в имена на афишах. Имена казались новыми и неведомыми – молодой человек узнал от силы парочку, про остальных прежде и не слышал. Впрочем, культурная просвещённость не была его сильной стороной, в чём Джим честно признался, теребя подлокотники кресла.

– Почему бы вам с родителями не побывать на каком-нибудь спектакле? – спросила Кристин, поймав паузу в его дурацком «отчёте». – Это внесёт разнообразие, подарит хорошие впечатления, да и просто отвлечёт.

– От самоубийства?

– От цикличности, которую вы себе рисуете. От необходимости выживать, а не жить.

Джим поёрзал, переключившись с обивки на пригоршню взятых печенюшек.

– Я не знаю, как там, внутри. Не знаю, стоит ли посвящать кого-то и делиться открытием. Просто мне…, – он помедлил, жуя сладкое тесто, – мне так спокойно на Корт Сквер… Кажется, я хожу вокруг чего-то знакомого, словно видел эту красоту прежде, а потом забыл. Вот у вас бывает так?

– Бывает, – не смотря на обещание и намерение говорить исключительно о делах пациента, Кристин кивнула, – с местами – редко, чаще с людьми. Пару раз казалось, мои друзья мне снились или проскальзывали на улицах прежде – до нашей дружбы.

– С людьми, пожалуй, легче, – заметил Джим, повернувшись к окну и созерцая блики света на тюле, – а театр… Вы правы, наверное, но я боюсь. Боюсь разочароваться, что ли? Вдруг потеряю интерес, или родители не поймут, или спокойствие уйдет, когда я буду внутри…

– Вы изо всех сил преувеличиваете, – мягко пожурила доктор Китинг, – во-первых, вам сейчас нужны сильные положительные эмоции, как я говорила. Во-вторых, нужно найти дополнительное общее с семьёй – они едва не потеряли вас в физическом смысле, но и морального стоит остерегаться. А в-третьих…

Пауза. Джимми, успевший доесть печенье, неуверенно потянулся к бумажной салфетке на краю подноса.

– В-третьих?

– Нужно отвлечься от Луизы, – произнесла, наконец, женщина, – будет трудно. И больно. И не сразу получится. Но отпустить её необходимо – по крайней мере, временно.

Плавным движением Кристин повернула ручку своей чашки в нужную сторону.

– Жизнь полна сюрпризов и совпадений, Джеймс. Иногда – маленьких, а иногда – невероятных, как в случае с вашим несчастным тёзкой. К чему я веду: если суждено мисс Шоу и вам снова встретиться, это обязательно случится, рано или поздно. И именно сейчас выпала возможность научиться терпеливо ждать…

В тот день он уходил от психолога, чувствуя невидимое глазу, едва уловимое обновление. Чувствуя, что судьба, возможно, действительно сжалилась и уберегла от страшной ошибки. Конечно, родители твердили то же самое, выслушав ещё раньше о встрече в парке, но… Они не заговаривали про ожидания – про то, что казалось немыслимым и недоступным.

Чужое семейное счастье и гипотетическое свадебное платье Луизы ненадолго исчезли... Стоит ли ждать её, и сумеет ли он в принципе научиться ждать?

* * *

Три последующих дня не удавалось прогуливаться возле театра по вечерам – отец решил, что пора немного занять отпрыска и попросил помочь на фирме. В определённом смысле это позволяло проветрить мозги и набраться документно-бумажного опыта, хотя сосредоточиться на цифрах сейчас было трудно, как никогда. Интуиция упрямо и живо тянулась на Корт Сквер. А может, не интуиция, а руководившее им любопытство.

Внять совету доктора Китинг насчёт семейного просмотра спектаклей Джим не отважился. Но на четвёртый день, когда образовалось свободное время, по привычке завернул на площадь. Была середина дня, и холодное осеннее солнце лениво разливало свет по галерее и окнам театра. Джеймс остановился на бортике тротуара, недосягаемый для автомобильных зеркал и человеческих локтей. Каждый раз проходил одинаково: он являлся сюда, не зная причины, занимал выбранную точку и отключался от реальности. Каждый раз в голове крутились вопросы. Что заставляло упорно стремиться на Корт Сквер? Что он пытался ощутить или понять, разрешая ногам уже известный путь? Покрепче вцепившись в книги, молодой человек смотрел на величественное здание и с безуспешной честностью искал ответы.

– Сынок! Эй, тебе не нужна помощь?

Он увлёкся абстрактными идеями и не сразу сообразил, что обращаются к нему. Из дверей кассы, находившейся справа, выглянул какой-то тип в мешковатой куртке и зеркальных «авиаторах»[79]. Заметив, что на него обратили внимание, мужчина кивнул, недвусмысленно приглашая подойти. Джим покачал головой, вернувшись к своему занятию. Ему не было дела до посторонних зрителей, сновавших мимо и стремящихся поскорее приобрести билеты. И, в любом случае, он не просил чужой помощи там, где пока не мог определиться самостоятельно.

Незнакомец пожал плечами и извлёк из дверей кассы всего себя – изношенно-пропылённого но по-прежнему заинтересованного. Джим не хотел вмешательства и любопытства, не сегодня. Но чувствовал, что долго предаваться разглядыванию театра не получится.

– Что ж ты там такое увидел, а? – встав на край тротуара по соседству, мужчина задрал голову и тоже посмотрел на серую стену с рядами окон. Затем – обратно на Джима. И вновь на стену. – Неужели интересное зрелище?

– Неплохое, – вежливо ответил молодой человек, – здесь красиво.

Затем помолчал и добавил:

– А вы разве так не думаете?

– Я? – незнакомец откинул со лба невразумительно рыжие длинные волосы. – Чёрт меня знает… Ну да, пожалуй, и впрямь красивое.

Он вновь воззрился на стену, не то копируя восторг, не то искренне его проявляя.

– А почему бы тебе не зайти? Может, внутри ещё лучше…

О, Кристин-номер-два, этого не хватало!

– А ещё там, говорят, работу предлагают…

– Слушайте, мистер, – держась за спасительные книги как за остатки деликатности, Джим повернулся к мужчине, – не хочу показаться грубым, но я лучше просто постою здесь, согласны? Вас, наверное, ждут дела, спектакль или работа – ну, сами-то понимаете?

Впервые в жизни он дерзнул открыто нарушить нормы поведения – родители, не успев наподдать за попытку суицида, сейчас бы точно взорвались от такого нахальства. Незнакомец снял очки, и Джима будто внезапной волной обдало – так мог бы смотреть волк, спокойный и уверенный в своей силе. Холодные серые глаза, казалось, замораживали и заставляли съёжиться. Впрочем, наваждение длилось не больше секунды – мужчина улыбнулся, и в ледяных омутах вдруг заиграло подобие живого тепла. Не считаясь со временем и с тактичным намёком, он прошёлся цепким взором по собеседнику – придумывал ответ или что-то другое подыскивал.

– Забавный ты парень. Если б не выглядел как привидение, был бы ещё забавнее, – взгляд оформил выводы, а следующая фраза заставила вздрогнуть, – несладко тебе пришлось?

– Что за…, – Джим, отступив на тротуар, едва не столкнулся сразу с несколькими прохожими, – откуда вы это взяли?

Сердце неприятно задёргалось на своём законном месте. Неужто он настолько паршиво выглядит со стороны? И все желающие теперь могут пугать его догадками? Или фактами?

Мужчина напротив, играясь с очками, тоже шагнул подальше от края дороги.

– Люблю анализировать людей и разбираться в них. Ты выглядишь так, словно пытаешься проснуться, но боишься, что сладкий сон никогда больше не нагрянет. Считай это одной из причин, по которым я, возможно, вот-вот сделаю тебе деловое предложение.

– Предложение? – Джим, на всякий случай, огляделся по сторонам. – Мне пора идти, мистер. Вы, наверное, действительно спятили…

– Пока нет, но обязательно спячу, если не сяду обедать, – повторно улыбнулся собеседник, – идём, в конце Корт Сквер есть отличная забегаловка, угощу тебя чем-нибудь. И не смотри так, будто увидел злодейского мистера Хайда[80]. Я – всего лишь мистер Гордон, раз уж забыл представиться. Сэм Гордон.

– Вы? – от последней фразы дыхание перехватило, и Джим медленно обернулся, глядя на стену позади себя. – Хотите сказать, что это вы… Здесь…

– Именно я и именно здесь, – рассмеялся Сэм, надевая «авиаторы», – идём-ка, поболтаем. Оба мои предложения в силе…

* * *

«Домино», где они сидели уже минут сорок, было маленьким кафе с незатейливой обстановкой, но отменной кухней. Джимми, сперва ощутивший себя донельзя глупо и неловко, вспомнил загипнотизированных волшебной флейтой крыс, шедших неизвестно куда и неизвестно за кем[81]. Но когда официантка, едва ли не раскланиваясь, поприветствовала его спутника и проводила обоих к столику в углу, убрав оттуда пластиковую табличку, мысли стали понемногу собираться. К ним примешалось здоровое любопытство.

– То же, что и всегда, в двух экземплярах, милая. И приличную сигару, – заказал Сэм, доставая из кармана тяжёлую золотую зажигалку.

– Конечно, мистер Гордон.

Джим проводил глазами сияющую официантку и сел на свободное место. Если бы не гарцующий персонал и зажигалка, вряд ли удалось бы поверить. Впрочем, и с ними выходило неважно. Теперь, когда он знал, кто перед ним, потёртость мешковатой куртки не обманывала, как и скромный бежевый костюм под ней. И сам человек в этом костюме.

– Ты и правда похож на привидение, – Сэм, оказывается, тоже украдкой изучил парня, – ненужно дёргаться, я не собираюсь ни похищать, ни травить тебя. Более того, могу рассказать кое-что: пару недель назад, куря возле окошка своего кабинета, я лениво разглядывал улицу. Помогает, знаешь ли, выбросить мусор из головы и настроиться на нужный лад. Так вот, я курил и вдруг увидел медленно идущего вдоль театра мальчика. Он периодически посматривал на окна, но не замечал их. Он будто ожидал, что небеса вот-вот разверзнутся, и случится нечто выдающееся или нечто ужасное. Подходящее описание? Извини за маленький спектакль на площади – я, кстати, не спросил твоё имя…

– Джимми, – молодой человек смутился, однако любопытство продолжало подогреваться, – вы действительно хотите взять меня на работу или это – розыгрыш? И почему меня?

– Я не занимаюсь розыгрышами, сынок, – отмахнулся Сэм, – а если бы не был настроен серьёзно, то не ждал бы твоего возвращения три дня, чтобы засесть сюда…

– У меня накопились дела, поэтому я отсутствовал, – внезапно начавшиеся оправдания тут же и иссякли, – стоп, мистер, вы ждали незнакомого человека? Но я мог вообще больше не появиться!

Тут очень вовремя подоспел заказ – крепкий английский чай, два сложных сандвича и роскошная сигара, чей кончик сразу подпалил голубоватый всполох из зажигалки. Наблюдая за курительным священнодействием, Джимми машинально разлил напиток по чашкам и осмотрел содержимое тарелки. Любопытство любопытством, но есть захотелось уже не за компанию, а всерьёз.

– Что-то мне подсказывает, ты бы просто так не прекратил свои прогулки, – тёпло-холодные глаза опять смотрели на него, полные несочетаемых эмоций, – я видел людей, которых интуитивно тянет к чему-то, но они боятся последовать зову. Насмотрелся в кино, когда снимал…

– Так вы ещё и режиссёр? А я думал, только владелец театра.

– Я многофункционален, юный Джеймс, – фыркнул Сэм, выпуская в сторону облачко дыма, – ты, выходит, даже не читал обо мне?

Пришлось сокрушённо качнуть головой.

– История за историю, – мужчина переключился на чай и отложил сигару, – я опишу тебе в красках театр и немного – свою биографию, а ты потом расскажешь свою, хотя бы сухими фактами. Договорились?

– Договорились, – Джим тоже поднял чашку.

Он удивлялся и поражался себе, он не мог понять, почему шок от странного знакомства всё сильнее уступает интересу. «Домино» было милым и уютным, чай – достаточно горячим, сандвич – вкусным, а Сэм Гордон… Он был неописуемым. Человек, сидящий напротив, лихо дымил сигарой, улыбался, размахивал руками и повествовал о театре пополам со списком снятых фильмов. «Становление мастера», «Афёра в Киото», «Миллион и пара центов». Последний Джим смотрел, в чём тут же и признался. Он чувствовал, как внутри бенгальский огонь искрит – ветреный парнишка, некогда сидевший с воздушным змеем на дереве, плавно возвращался, вытесняя угрюмого страдальца.

Минут через двадцать он загорелся желанием посмотреть прочие фильмы Сэма.

Ещё через пять заметил, что допил чай и потянулся за второй порцией.

На сороковой минуте беседа с «Кристин-номер-два» вовсе перестала вызывать трудности. Если он ничего не знал о существовании невозможного человека с хищным взглядом прежде, то обязательно должен был выяснить теперь. Впрочем, нет, взгляд Сэма, игравший на контрастах, больше не настораживал – то ли за беседой удалось привыкнуть к его необычной манере смотреть, то ли режиссёр её «отключил». Он говорил о театре как о великой гордости, как о чём-то безгранично прекрасном и всегда живом: расписывал зал и множество людей, трудящихся за кулисами, спектакли, восторг зрителей, отдельные забавные истории, случавшиеся то и дело… Джимми слушал, затаив дыхание и впервые чувствуя себя не просто хорошо, а совершенно правильно. Даже не успел повторно удивиться, когда начал плести что-то о самом себе и небольших трудностях. Или больших? О необходимости измениться, по мнению знакомой… Инстинкт самосохранения и микроны гордости не позволили вот так, сразу, откровенничать про несбывшийся роман, суицид, психолога и депрессию. С другой стороны, Сэм, возможно, и не нуждался в точности формулировок для точных впечатлений.

Он не сыпал комментариями и охами. Когда сигара была докурена, а счёт – оплачен… нет, ещё раньше из внутреннего кармана явились записная книжка и ручка – самые дешёвые, в противовес зажигалке. Гордон выдрал пару листков и написал что-то на каждом.

– Держи, – на первой страничке оказались номера телефона, на второй – заверенная сложной витиеватой подписью записка в кассу, – мне пора возвращаться, да и тебя я здорово отвлёк. Отдашь послание леди в окошке, когда начнёшь созревать, вручит тебе три пригласительных на любой спектакль. Но начать рекомендую с «Гамлета» – принц датский чем-то на тебя похож. А по телефону позвони, когда совсем дозреешь, устрою, к примеру, в мебельный цех.

Скрипнул отодвигаемый стул – если владелец театра и оставил выводы при себе, то его действия казались очевидными. Безумными в своей очевидности, как эффективнейшая из терапий. Джим, не особо верящий в чудеса, испытал головокружение.

– Почему, я мистер Гордон? Просто оказался в нужном месте, верно?

Он знал золотое правило любого везения – никогда не интересоваться причиной. Но не мог не спросить. Любопытный нос опять ткнулся в непрошибаемый скептицизм. А Сэм и не имел ничего против.

– Может, случайность и веление звёзд. Или ты на самом деле в нужном месте. Или я бросаюсь капризами, и в театре давно ищут парня для мелкой работёнки, а те, кому предназначались билеты, за ними не придут. Независимо от того, что ты выберешь, всё будет хорошо – просто не может быть иначе. Главное – не потеряй бумажки.

Спрятав ручку и записную книжку в карман, мужчина неожиданно подмигнул – сейчас взгляд серых глаз был не холодным и не тёплым, а почти горячим.

– Надеюсь, ещё встретимся, юный Джеймс.

Он ушёл, всё решив прежде, чем молодой человек сформулировал первый десяток дурацких вопросов. Это по-прежнему походило не то на сон, не то на розыгрыш – можно подумать, здесь и сейчас не заурядный человек, а волшебник сидел, болтая о насущной ерунде! Скептицизм медленно трансформировался в нерешительное робкое ожидание. «Либо нечто выдающееся, либо нечто ужасное»… Родители, доктор Китинг, а теперь ещё и новый знакомый, окружая, сходились во мнениях. Стоило вообразить их «консилиум», и рука с зажатыми в ней плотными листками виновато дрогнула.

Джеймс Роджерс ещё не знал, что скоро ожидание вернётся к любопытству, и он использует обе записки. Как не знал и того, что они навсегда вырвут его из прежней жизни, подарив новую…

* * *

Полгода в театре, проведённые, преимущественно, с шумной компанией рабочих, преобразили недавнюю тень существования, вернув ему на смену краски жизни. Мужчины и женщины, все – со сложившимися историями… По большому счёту, их не заботила история Джима, хватало своих. Но так было и лучше.

Он помнил практически каждый день, каждую декорацию и каждое случайное знакомство. Помнил первый визит на судьбоносного «Гамлета» вместе с родителями – не хотелось думать, чьё это влияние, кто приносит пользу или кто подталкивает к приятному времяпрепровождению, не обещавшему ничего. Думать хотелось только о том, что оно помогало…

– Эй, Джимми, возьми-ка и нам кофе!

– Парень, подай то!

– Принеси это!

Кто-то звал его Джимом, кто-то – Джимми. Некоторые вообще имя пропускали мимо ушей – им было не до очередной мелкой фигуры в рабочей иерархии. Но все вместе они позволяли занять и руки, и дни, сплетавшиеся в недели. В шесть (или больше) месяцев…

Университет Хоуарда, экономику и цифры он послал к чёрту даже раньше. И нельзя сказать, что маму с папой очень огорчило такое решение. Кажется, они готовы были простить любой бунт, лишь бы дорогой сын нашёл себе призвание и никогда больше не делал глупостей.

Забавно, что призвание нашло само, предложенное на вырванных из блокнота листочках. Призвание, подаренное странным человеком в зеркальных «авиаторах».

Сэм Гордон не исчез из жизни Джима, впихнув того в многолюдный театральный мир. Похоже, наоборот – стремился уделять внимание его своеобразной «карьере». Не проходило и дня, чтобы мужчина, отловив новичка в длинных коридорах, не поинтересовался успехами или не пожелал хорошего дня. Сперва – изредка, потом чаще. Джимми, поначалу воспринимавший всё как элементарную дань вежливости, вскоре понял, что вечно занятому бизнесмену и правда есть до него дело. Он ничего не знал об этом человеке и не считал себя вправе выуживать информацию у первых сплетников, но однажды подпаленный интерес не мог угаснуть. Оставалось лишь наблюдать, самостоятельно решая, что, почему и ради каких целей.

Сэм не был сентиментален – тут никто не сомневался. Он не был ни жёстким, ни мягким, всегда действовал по ситуации, умел и кричать, и ругать, и крепких выражений подбавить. В то же время, он умел веселиться и проявлять щедрость, нередко его можно было застать за болтовнёй с актёрами или постановщиками, чьё творчество демонстрировалось зрителям. Нередко он угощал Джима отличнейшим чаем, без слов предлагая по пути горячую полную кружку и, как ни в чём не бывало, направляясь дальше. Порой он ставил дисциплину на первое место, забывал о сочувствии и чужих проблемах, диктовал свою волю и морально «шлёпал» несогласных. А в следующий раз мог одарить желающих лишним выходным, тёплой улыбкой и комплиментом работе. Самое интересное, что театралы отлично знали о переменчивости босса и каждый бзик воспринимали согласно правилам. Видимо, давно научились балансировать на гребнях незримых волн, не проваливаясь в водяную бездну.

Был ли Сэм Гордон добрым? Безусловно.

Бывал ли он злым? Что ж…

Годы спустя, когда знакомство станет дружбой, Джимми по-прежнему будет раз за разом возвращаться мысленно к случайному обеду в «Домино» и человеку с сигарой. К первому демонтажу и сборке реквизита своими руками. К спасению из «бездны» – тогда неощутимому, а позднее очевидному. Он узнает и о нескольких браках начальника, и о семейной трагедии, постигшей того в молодости. И о нюансах достаточно тяжёлого характера. Сэм никому не был по зубам, как принято выражаться: он приближал и отдалял по усмотрению, считался с мнениями только тогда, когда это было полезно театру, в первую очередь, и ему лично – во вторую. За шесть месяцев, проведённых в новых условиях, Джим здорово подсел на коронное «всё будет хорошо…», выучил статьи о Гордоне и понял жизнь лучше, чем за предыдущие два десятилетия. Но так ли он сам был полезен театру и его владельцу?

В начале февраля Кристин сказала, что необходимости в её услугах больше нет.

– Вы не только встали на правильный путь, Джеймс, но и сами нашли способ выздороветь, как я и предполагала. Остаётся пожелать вам, чтобы отныне лестница неизменно вела только вверх и вперёд, – заключила психолог.

«Вверх и вперёд…» Как так, а? Джим испытал смутную грусть, поняв, что расстаётся не с врачом, а с доброй приятельницей. Последние месяцы ему удавалось следовать рекомендациям и не думать о Луизе – по крайней мере, пытаться не думать. У него тоже появились заботы и вопросы. И все, вот странно, были решаемы. Наверное, тогда он увидел свою личность со стороны. И тогда же пообещал себе стремиться вверх и вперёд – в любом начинании. Особенно в театральном, к которому прикипел: к виденной между спектаклями сцене, к месту, к атмосфере. К новой яркой жизни, уводящей за горизонт длинной-предлинной дорогой.

Он с неделю думал, как поступить. Можно было, конечно, остаться в театре, продолжить работу и перекочевать со временем в другой цех, а то и получить повышение. Осенью начинался новый сезон… Но можно было и прыгнуть – сразу через несколько ступенек, наугад, веря в удачу.

– Ты набрал такую скорость, что глупо сбавлять её теперь, Джеймс, – пожал плечами Сэм при очередном разговоре. Только он использовал неизменное «Джеймс», точно полное имя могло удержать официальность или дополнительный мини-каприз бизнесмена, – впрочем, стоит учесть или хотя бы принять к сведению мнение семьи.

– Родители ещё зимой смирились, что не бывать мне экономистом, – признался молодой человек, вспоминая бегство с учёбы, – не знаю, как насчёт скорости, но что-то внутри и правда переключается. Мне не хотелось бы уходить отсюда и забывать ваш театр.

Сэм добродушно рассмеялся.

– А кто сказал, что его обязательно нужно забывать? Иногда, чтобы сердце полностью покорилось, нужно отдалиться – на время, до полного вырастания, так сказать. Ты пока ещё стоишь на носочках.

Он тут же поморщился, оценив витиеватость своих слов.

– Чёрт, ненавижу метафоры. Падок я на них в последнее время, как леди на шоколадки.

– У вас отлично получается, мистер Гордон! – прыснул Джим, уворачиваясь от шутливого подзатыльника. – Всё-всё, меня здесь уже нет!

– И правильно, иди работай, – кивнул Сэм, – а на досуге подумай о моих словах…

Слова его вспомнились тем же вечером. И следующим утром, не давая покоя и расслабления. Заражаясь любовью к метафорам, столь нетипичной для сурового начальства, Джим кидался мысленно то к одному, то к другому варианту. Чувствовал себя канатоходцем перед первой взрослой прогулкой над манежем. Никакой страховки, никаких соскрёбываний старых связей и отношений. Никаких цифр, документов и подсчётов. Дорога, на которую ноги ступили осенью, продолжала уводить к горизонту. И аккуратно сложенная пополам справка о смерти, до сих пор лежащая в столе, была тому доказательством.

Глядя на изученные вдоль и поперёк неровные строчки, втиснутые между напечатанных фраз, молодой человек понимал, что решение принято давно. Судьба предвидела, как лучше и вернее, подбросив ироничное совпадение-недоразумение. Глаза переметнулись к фотографии, лежавшей под документом – родители тогда спасли не только наследника, но и запачканный кровью снимок, прилипший к полу. Снимок, о котором он тоже учился не думать, но захотел оставить – маленькую частичку прошлой личности перед созданием новой.

Осенью Джеймс Роджерс не вернулся в театр Гордона, затерявшись где-то на просторах Эйвери-маунтин. Зато театральный институт, пробовать себя в режиссёрском деле, посетил ничем не примечательный молодой человек: рыжий, невысокий. Довольно скромный. И наконец-то не боящийся проснуться…

* * *

– Алекс! Алекс, куда ты так рванул, подожди!

Громогласный счастливый вопль нагнал на ступеньках у выхода. Настолько внезапный, что студенты – будущие актёры и режиссёры – на мгновение замерли. А затем, как по команде, продолжили расходиться в разные стороны. Ещё секундой спустя на плечи опустились тяжёлые сильные руки – скорее даже шлёпнулись с размаху, и тот же голос довольно произнёс:

– Попался! Куда это ты бежал без меня, приятель?

За спиной обнаружился молодой человек с романтической чёлкой и упрямым героическим подбородком. Всегда сияющие глаза смотрели лукаво и дерзко, с насмешливым вызовом. Такими завидными качествами обладал только один человек среди его знакомых, как и неизменной гитарой на ремне.

– Прости, Эйб, – извинился Алекс перед другом, – из головы на занятиях всё вылетело. А что, собственно, не так?

Абрахам Дженнингс, студент последнего курса, округлил глаза и вздохнул с истинно театральной обречённостью.

– У нас планировалась вечеринка…

– Чёрт!

– Приятель моего приятеля заявил, что пора знакомиться с киномэтрами и набираться опыта общения.

– Угу…

– А я подумал то же самое о тебе и… Проклятье, Алекс, ты не разыскал меня ни вчера, ни сегодня, а через два часа нам надо быть на месте! Ты едешь?

Повторное «Чёрт!» эхом отдалось уже в мыслях.

– Эйб, я не умею столько гулять, – вкрадчиво признался Алекс, пропуская девушек, сбегающих по ступенькам, – я действительно забыл о сегодняшней вечеринке, зато позавчерашняя до сих пор не даёт покоя…