Текст книги "Через двадцать лет (СИ)"

Автор книги: Nat K. Watson

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

– Мы никогда не виделись, – пояснила зачем-то Эрика, – жизнь разбросала, и не познакомились.

Александр кивнул, стоя на месте и поправляя сползающие с носа очки. Новый порыв ветра хлестнул ещё большим холодом. Открытая местность, чтоб её… Девушка оглядела ряды соседних могил, похожие на лабиринт. Покой старой части кладбища в данный момент не нарушался никем, кроме неё и режиссёра. Последний, точно переняв неловкость, почувствовал себя глубоко лишним и медленно отступил на несколько шагов.

– Сочувствую вам. Я… Я подожду неподалёку.

Эрика благодарно улыбнулась, не придумывая сейчас слова. Сказать хотелось многое, не только и не столько привёзшему сюда человеку. Хотелось убежать, отмотать назад последние недели – если не годы – и продолжить верить, что где-то они живут и здравствуют, эти Роджерсы.

– Привет… папа. Привет и вам обоим.

«Папа»… Короткое неудобное слово, никогда прежде не предлагаемое. Колючее слово. В самом деле, не Рубинштейна же звать отцом, поощряя финальное чудачество! Эрика настолько привыкла, что одного из членов семьи нет и к нему не обратиться, что теперь не знала, как быть. Говорить? Рассказывать Роджерсам о себе? Похороненный в Нью-Йорке дед – супруг бабушки Элинор – навещался не часто и молча. Они не были близки до состояния общих моментов, историй и тёплой ностальгии. И теперь, скользя рукой по каждому из надгробий поочерёдно, девушка вынужденно признавала, что семья с отцовской стороны могла бы стать ей намного ближе…

– Вот и я – ваша внучка-дочка…

В горле возник непрошенный комок, но она не была уверена, что сможет заплакать. Терзаемая собственными эмоциями, Эрика боязливо глянула на дорожку, проверив, как далеко ушёл Александр, и удастся ли, сняв фасад, разрешить себе немного слабости. Затем смахнула выступившую слезу с ресниц… И начала говорить. Запинаясь, подыскивая нужные слова, способные передать вкратце кулинарно-театральную эпопею, стартовавшую давным-давно, а теперь подводящую к новому – драматургическому – этапу.

Ощущение было странным – вроде первого экзамена в университете, когда нет ни опыта, ни представления, как и что и в каком порядке рассказывается. Январский ветер заставлял поёжиться, биение сердца звенело волнением, но, что ещё более странно, с каждым словом становилось легче… Будто моральный груз и напряжение отчасти уменьшались. Эрика знала о предстоящем прилёте мамы в город и поездке по тому же маршруту, знала, что коленки всё ещё дрожат, а руки, спасения и успокоения ради, вцепились в ремень сумки через плечо. Временем сегодня нельзя было распоряжаться – её ждали. А за первой слезой непрошено возникла вторая, и режиссёр, кажется, смотрел именно в эту сторону… Поймав краем глаза фигуру в темной куртке и шапочке, мисс Рубинштейн снова вытерла глаза и сделала глубокий вдох. При всей непонятности общепринятых откровений на кладбищах, душе и вправду сделалось легче. Возможно, тут крылось самовнушение. А возможно, просто момент понимания настал. Холодный воздух – чуть менее резкий – подтолкнул в плечо, как старый знакомый.

Александр терпеливо замер на дорожке. Он не комментировал понурый вид коллеги – трудно было определить, что он вообще думает о ситуации, ибо глаза, единственный источник его эмоций, по-прежнему скрывались за очками. Завидев девушку, режиссёр первым шагнул обратно, ни о чём не спрашивая, но всё же бросая быстрые осторожные взгляды. На одном из них Эрика, словно отметая тяжёлое и невысказанное, покачала головой.

– Я в порядке, честно, мистер Гаррет. Лишних новых хлопот вам не доставлю, ну, кроме обратного пути до метро или первой остановки.

– Будет вам о хлопотах. Я, кажется, только сейчас по-настоящему понимаю…, – осёкшись, он нахмурился, не зная, как продолжить. Младшая Рубинштейн, теребя сумку, пришла на помощь.

– Понимаете…?

– …До чего близка вам тема пьесы. Надеюсь, я звучу не слишком цинично?

– Нет вовсе, – призналась Эрика, чувствуя на щеке новую слезинку – стереть её незаметно было уже затруднительно, – говорю же, с моей семьёй сложно – эту половину я никогда не встречала. Хотя сегодня, после визита в театр, мне бы хотелось, чтобы они могли узнать обо всём – поговорить со мной, ответить.

Александр, шедший рядом, улыбнулся в своей излюбленной манере – сейчас это не казалось неправильным. Наоборот, девушка поняла, что теперь признательность ещё сильнее преобладает над неловкостью: сколь бы экстремальным владелец театра ни был, он так же отличался ненавязчивостью и тактом. Это стоило ценить.

Остаток пути каждый думал о своём.

– Вы написали про то, что ближе всего людям – неважно, каким именно, любым, – заговорил вновь режиссёр, – вы написали про семью. И вашей семье понравилась бы такая тема…

Старую территорию сменила новая. Впереди показалась парковочная площадка и здание администрации.

– Рада слышать это. И рада, что вы захотели ответить на мой вопрос, – сказала Эрика, удивлённая, как удалось не заблудиться и почти не замёрзнуть. Слёзы, к счастью, высохли, не привлекая излишнего внимания.

– Я захотел немного поддержать вас, даром, что совершенно не имею таланта поддержки. Нет, серьёзно, со всякими словами и теорией у меня напряг.

– А с практикой? – недоверчиво поинтересовалась девушка. Александр взглянул на часы – впервые с момента выезда – и приблизился к Ниссану.

– Насчёт практики есть одна креативная идея, но ей нужно дать время на созревание. Вы приедете на первую читку, не так ли?

– Приеду. Кстати, что мне полагается делать в процессе – слушать и восхищаться или спорить с вами в конце? Я действительно не знаю…

Режиссёр, открыв переднюю дверцу, многозначительно изогнул бровь.

– Надеюсь, до споров не дойдёт. А вообще там видно будет, мисс Рубинштейн. И по поводу моей идеи – тоже.

Эрика, кивнув, устроилась на пассажирском сиденье и посмотрела в последний раз на мрачноватую пустошь с серо-белыми плитами. Изначальный страх от визита притупился, как и ощущение того пресловутого комка в горле, что возникло возле могил. Александр, продолжая играть в джентльмена, сел за руль и пару раз улыбнулся – не то собеседнице, не то личным идеям. Возможно, пополам, так как Ниссан довёз не до метро, и не до остановки, а прямиком до театра, откуда стартовал. Эрика, для которой это было приятной неожиданностью, поблагодарила мужчину и распрощалась во второй раз. Мелькнула мысль, что, если он всегда такой, до споров действительно может не дойти.

* * *

Поиск в архиве университета не привёл никуда, кроме прежде известной точки: Джимми Роджерс учился много лет назад в стенах Хоуарда. Он был здесь. Ходил здесь. Протискивался в тяжёлые двери, которые невозможно открыть с первого раза, и которым наверняка стукнуло двадцать, а то и тридцать… На этом его достижения, видимо, заканчивались.

Эрика, встречая Луизу в аэропорту через несколько дней, узнала, до чего утомителен процесс знакомств в Интернете, от которого следует отказаться. От процесса, а не от Интернета, подчеркнула старшая Рубинштейн. Младшая, в свою очередь, поведала в дороге о новостях, а так же о местных разъездах. Мелани, торчавшая на работе, гостью не застала, но это было только на руку – разговоры про театральный успех и Нью-Йоркские будни остались в семейном кругу.

В нём осталось и второе появление визитёров на Верхнем кладбище: на сей раз больше повезло с погодой, и ветер не свирепствовал, но место, не смотря ни на что, нагоняло тоску. Луиза, при всей скрытности и противоречащем ей оптимизме, испытывала те же эмоции, что и дочь, проложившая несколько дней назад маршрут к прошлому. Она была расстроено-спокойна, но эмоции терзали своей обманчивостью. Эрика уже хорошо выучила такое состояние.

– Двадцать пять лет… Именно сейчас мне хочется вернуться и передумать. Что, если бы я осталась?

– Мам, пожалуйста…

– А вдруг всё могло измениться? Вдруг всё сложилось бы лучше? Они-то хоть пожили, а он…

Младшая Рубинштейн встала рядом с матерью, приобнимая. Сейчас Луиза как никогда была близка ей в моральном плане: интеллигентная учительница уступила место влюблённой молоденькой девчонке, смешливой и страстной. Загнанной в угол однажды и дрогнувшей перед родителями. Про себя Эрика возблагодарила Небо, что не может столкнуться с подобной ситуацией сама.

– Он любил тебя. А ты любила его – вот, что имеет значение, – сказала она, держась за ниточку спокойствия, пускай и обманчивого, – и он, и его родители желали тебе счастья, ма, слышишь?

– Но он умер…

– А ты запомни его живым, – предложила Эрика, воскрешая в голове оставленные переулком Брикброук выводы, – пусть он будет не таким, как здесь, а таким, как на вашей фотке. Вечно свободным.

Луиза, помедлив, кивнула, привлечённая финальной фразой. Позже, вернувшись в город, они устроили день воспоминаний и побывали в парке, где брала своё начало история Шоу и Роджерсов. Вокруг царила немноголюдная унылая серость – в это время дня и года среди дорожек и скамеек не наблюдалось гуляющих. Но территория, расширенная и значительно облагороженная за два десятилетия, впечатляла. Мать Эрики помнила парк другим.

Они поговорили о делах Виктора и школе, о злосчастном университете Хоуарда, куда всё-таки добрались – Луиза, не смотря на годы отсутствия, прилично ориентировалась в Эйвери-маунтин, некогда покинутом без надежд и планов на возвращение. Сейчас, рассказывая о минувших временах лекций, она будто вновь проживала собственную жизнь, переданную дочери. Чувство напрасности всей поездки отступило – даже бабушка Элинор была бессильна нарушить сложившееся понимание.

– А вот здесь я обитала с родителями, пока не перебралась в студенческий городок. Ничего особенного, но нам троим хватало, – женщине, ведомой памятью и интуицией, удалось отыскать улицу и дом, где прежде находилась квартирка Шоу. Эрика долго рассматривала пафосно-высокое современное здание, пытаясь представить его вид четверть века назад.

– Сейчас «ничего особенного» сюда вряд ли подходит, – сказала она, – всё здорово изменилось, включая ваш мост.

Почему-то оба моста упорно тянуло ассоциировать именно с родителями. Поужинав в городе, обе Рубинштейн пересекли Истхилл Роуд на обратном пути в аэропорт. Луиза новую переправу рассматривала с не меньшим спокойствием, чем парк или университет – лишь в глазах отражалась тёплая, едва уловимая ностальгия.

– Спасибо тебе. Спасибо за прогулку, воспоминания… и за остальное, – собираясь на регистрацию, она обняла дочь – больше по-дружески, чем по-родительски, – удачи здесь.

Эрика знала, что, не считая Рождественского ужина, этот вечер, возможно, будет моментом самой сильной душевной близости в их семье. Понимание не исчезнет, откровения не сойдут на нет, но вечно свободного Джимми – если он действительно являлся таким – не удастся ни поймать, ни игнорировать. Как и эмоциональную привязанность к нему.

– Думаю, в скором времени я тоже прилечу обратно, – сказала девушка, взвешивая все «за» и «против», – не знаю, насколько это правильно, но, надеюсь, Нью-Йорк спасёт нас. Или удастся притвориться…

* * *

Занявшись работой, клубом, работой и снова клубом, Эрика коротала день за днём, временами получая от Локвуда вполне конкретное «Я скучаю», намёком пронизывающее редакционные письма. Обязанности на дистанции ненавязчиво радовали, а мысль о пьесе и вовсе согревала. Конечно, должны были начаться и случаться всяческие приготовления, о которых едва ли станет известно посторонним, реклама и так далее… Что-то было в кабинете озвучено насчёт интервью? И, параллельно указанным пунктам – первая читка будущего каста.

День, на который намечалось мероприятие, не являлся для театра особенным, и Эрика вторично подумала, что вряд ли её мнение играет какую-то роль. Александр, однако, преисполненный решимости видеть автора, молчал несколько недель, не позволяя усомниться, но и ничего не подтверждая. И только его Твиттер, теперь отслеживаемый, выдал весьма интересное сообщение:

«Начинаю совершенно-неожиданно-абсолютно новый проект. К делу привлечены: два лучших друга и один молодой автор».

Под твитом за считанные часы выросла стена из вопросов от театральной элиты, репортёров и друзей. Через три дня Эрика наткнулась в «Эйвери-маунтин пост» на заметку о постановке, которой занимается Александр Гаррет. Позднее – на ещё одну, уже в другой газете. Большое начало, по-видимому, обретало всё больший размах. Мелли радовалась и с трудом отмалчивалась на работе, Виктор бомбардировал СМС-ками со смайлами и неустанно поздравлял. Всё было замечательно.

Подъезжая к театру в день читки, Эрика предвкушала многочисленные интереснейшие знакомства, о которых недавно не смела и мечтать. Александр, как было оговорено, сам выбирал исполнителей, руководствуясь их профессиональными качествами, а не персональными предпочтениями. Мисс Рубинштейн доверяла ему уже на том основании, что наличие Эйба Дженнингса в спектакле гарантировало и зрителей, и публикации. И, если пойдёт гладко, официальную ДВД-версию «Леди Батлер» – тем более, для театра Гордона выпуск таких дисков был традицией.

На очередную пьесу собиралась публика, подъезжавшая к главному входу. Служебный же, находящийся прямо за углом от парадных красных дверей, также не пустовал. Возле ступенек, обдуваемые холодным воздухом, стояли двое. Эрика замедлила шаг.

– Сколько ещё ты будешь так себя вести? Может, пора, наконец, прекратить?

– Смени тон. Я сказал, что не могу приехать.

Высокий мужчина с темной бородой напоминал монумент – несовременный и мрачный. Полы распахнутого элегантного пальто трепал ветер, волосы лежали идеально, как на картинке. Сдвинув брови, незнакомец смотрел на одетого в тонкий свитер и джинсы парня, в котором Эрика узнала Дэниела Спаркса.

– Не можешь или не хочешь? – тут же спросил последний. – Неужели трудно разок уступить?

– Ты решил поучить меня жизни? Совсем забылся?

– Тут, пожалуй, забудешься… Да я восемь лет пытаюсь!

Незнакомец, яростно сверкнув глазами, схватил Дэниела за руку, но вдруг заметил приближавшуюся ко входу девушку. Разжав пальцы и поправив пальто, он пошёл прочь, не удостаивая никого и словом. Помощник режиссёра, успев продрогнуть, шумно выдохнул и обнял себя за плечи. И, повернувшись, тоже заметил Эрику.

– О. привет.

– Привет, – обалдело откликнулась та, чувствуя себя неуютно из-за случайной сцены, – я, кажется, не вовремя?

Дэниел проводил взглядом исчезнувшую фигуру в пальто. Нахохлившись, взъерошил чёлку и вдруг улыбнулся. Всего за секунду его усталые глаза наполнились живыми огоньками.

– Наоборот, своевременнее некуда, Эрика, – протянул он и спохватился, – ничего, что по имени? Или лучше «мисс Рубинштейн»?

– Я без заморочек, можно по имени, – улыбнулась девушка. Помреж просиял.

– Ну, тогда идём? Меня, кстати, тоже никто не зовёт «мистером Спарксом» – и сам не люблю, и глупо, когда коллектив давно знаешь. Я здесь просто Дэн или Дэниел. Но лучше Дэн, всё-таки, – затараторил он, ведя Эрику по коридорам, – Александр сейчас занят, у нас есть минут пятнадцать. Чай, кофе, печеньки? Может, минеральную воду?

– Ммм, первое и немного третьего, пожалуйста, – интуитивно ловя быструю речь, отреагировала мисс Рубинштейн. Дэн поприветствовал кого-то, забрал папку с документами, открыл, просмотрел и вернул на место. И всё – на ходу.

– Отлично, организую. У Джей-Джея выходной, поэтому на напитках сегодня я. Мы пройдём в специальный зал, где все сидят за столом и болтают. Не удивляйся и не пугайся, начнутся разговоры о характерах героев, кто как видит персонажей и бла-бла-бла… Тебя включат в диалог, да ты и сама можешь задавать им вопросы, если захочешь: каст хороший, с одними я раньше работал, других видел в чужих спектаклях. Например, Оливию Уэйн. Смотрела фильмы с Оливией Уэйн?

Эрика, преодолевая лестницы и повороты, кивнула.

– А что значит «чужие спектакли»?

– Профессиональный сленг, – фыркнул Дэн, – помощник режиссёра, когда ведёт спектакль, считает его не столько режиссёрским, сколько своим, понимаешь? Как бы прикипает к нему, да и вообще, постановщик может заняться новым проектом, а наш брат старый до ума доводит. Ах да, о проектах: Алекс предлагает тебе устроить экскурсию по театру – закулисье, цеха и всякие приятности.

– Мне? – Эрика удивлённо вскинула брови. – С чего бы он это задумал?

Оба едва успели дойти до кабинета – Дэн, пожав плечами, достал из кармана ключи.

– Ты же вроде журналист, который интересуется здешней обстановкой… Я прав? Алекс сказал, у вас на первой встрече зашёл разговор про написание истории о театре.

– О театре… Ах, это, – рассмеялась Эрика, – не уверена, насколько там серьёзно, я говорила о планах общего содержания, без деталей и сюжета.

– Сюжет появится, если будет стимул его придумывать, – Дэн, открыв, было, дверь, остановился, вновь поворачиваясь к девушке, – слушай, я могу тебя попросить? Не говори Алексу ничего – ну, о том, что было на улице, ладно?

Он смотрел выжидающе и с сомнением. Эрика подумала, что просто притвориться, возможно, было бы лучшим вариантом – но помощник режиссёра пока не знал её и не знал, можно ли доверять. За градом живых огоньков в его глазах снова мелькнула усталость. Мисс Рубинштейн, которой увиденное возле служебного входа совсем не понравилось, вдруг пожалела, что не опоздала на эти пятнадцать минут.

– Мы не настолько хорошо знакомы, если не считать щедрого предложения мистера Гаррета, – сказала она, – и я, в любом случае, не лезу в чужие дела.

Дэн, уронив прижатую локтем папку, кое-как поймал бумаги на лету и всё-таки открыл дверь. И снова улыбнулся, став ещё более похожим на рисунки Диснея.

– Спасибо. Сейчас напитками с печеньем займёмся. Поверь, у нас тут ооочень классное печенье.

* * *

Первая читка – волнительная, долгожданная, наполненная вдохновением – оказалась не такой, как представлялось вначале, нет. Более волшебной. Эрика чувствовала себя Алисой, попавшей в Зазеркалье, где самые невозможные герои встречаются на пути, а самые невероятные события реальны. Процесс вертелся и закручивался, создавая из вымысла правду – объёмную и достоверную.

Знакомство с актёрами принесло забавную смесь восхищения и смущения: они были настоящими, приятными и вполне нормальными людьми; драматург Рубинштейн здоровалась с каждым, улыбаясь и преображая мысленно в отобранного героя. Всё вышло профессионально, но в душе при этом сидела счастливая маленькая девчонка, готовая прыгать, вопить и танцевать буги-вуги от радости.

– Ведите себя естественно, – шепнул перед началом Александр, появляясь в зале, – представьте, что собралась одна славная большая семья – перед ними нет смысла напускать на себя пафос.

Эрика приняла совет к сведению и в ходе коллективного обсуждения поняла, что имелось в виду. Актёры смеялись и шутили, приветствовали друг друга и активно интересовались её взглядами. Большинство она знала по разным фильмам и сериалам – включая упомянутую Дэном Оливию Уэйн, которой предстояло играть мачеху главной героини. Лукас Латимер – будущий брат Бэзила – пронизывал натренированно сверлящим взглядом, но, стоило отвлечься от текста, он враз становился собой, далёким от злодейств и интриг мастером перевоплощений. Сама «Беатрис», в реальности – Николь Фокс, была худенькой русоволосой девушкой, студенткой второго курса актёрской школы. И смущалась едва ли не больше Эрики.

– Можно я сяду не в центре, а с мисс Рубинштейн? Как подумаю, сколько на мне ответственности, сразу зубы стучат от страха, – честно призналась «леди Батлер», предлагая актёрам поменяться местами.

– Хорошо понимаю ваши ощущения, – заметила автор, когда собравшиеся расселись, – только прошу, давайте, по примеру остальных, без фамилий?

– Давайте, – согласилась Николь, – тем более, нам предстоит много работать и, если повезёт, сдружиться.

Эрика подумала, что к тому есть все предпосылки. Процесс читки – своеобразное налаживание контакта – прошёл отлично и без затруднений. Возможно, люди и уютная атмосфера действительно способствовали нужному настроению и заставляли возвращаться к мыслям об описании театральной жизни. Александр, теперь-то соответствующий определению «режиссёр», хмурился и сыпал замечаниями на серьёзных репликах в тексте; Абрахам, активно жестикулируя, расписывал чувства лорда и его стремление найти родную дочь – то, каково этому «немыслимо отважному и сильному духом человеку». Эрика зарделась от высокой оценки, подтвердив сказанное:

– Роль нуждается в проживании, со всеми её инстинктами и непотопляемой выдержкой.

Дэн, сидевший рядом с боссом, листал свою копию текста, делая цветными ручками ремарки возле диалогов. Актёры пробовали произносить фразы с различными интонациями, меняя, тем самым, настроение отдельных сцен. Запах горячих напитков и песочного печенья, витавший в зале, перемешивался с духом общей эйфории. Эрике не хотелось, чтобы день, переходя в вечер, заканчивался – владелец театра был прав насчёт большой семьи.

Но встреча всё-таки не могла не завершиться: разные дела и разные (пока ещё) графики преобладали. После читки присутствующие несколько минут не отпускали девушку, спрашивая о деталях и тепло принимая оценку намечавшейся работе. Для них она была не бездарная особа с отказом на Бродвее – для них она являлась Автором. А кое-кто из исполнительниц ещё и кулинарный раздел в «Лэдис Тайм» почитывал:

– Вашу фамилию трудно не запомнить и не узнать, мисс Рубинштейн, – фраза принадлежала Шелли Стивенсон. Дэн, стоя неподалёку с Александром и как раз напоминая тому про «экскурсию», обернулся и одобрительно поднял большой палец.

* * *

Автомобиль, припаркованный на Корт Сквер, через дорогу от театра, ничем особенным не отличался – ни вмятин на бампере, ни царапин на дверцах, ни грязи на идеально чистых номерах. Машина была взята напрокат, как и несколько других, использовавшихся до неё. Женщина, сидевшая в салоне, не включала ни фары, ни свет над приборной панелью – завернувшись в толстую куртку и не отстёгивая ремень, она просто сидела на месте водителя, срастаясь и сливаясь с темнотой подступающих сумерек. В автомобиле не играло радио, не работал кондиционер и не пахло сигаретами или духами. Если бы не сжимавшие руль руки в перчатках, можно было бы подумать, что в салоне обитает равнодушный к удобствам призрак.

Взгляд женщины приковывало здание театра Гордона – великолепное, манящее и недоступное. Сколько подобных взглядов она уже бросала на него? Сколько разного передумала, сколько писем написала, сколько вот таких вечеров провела, замерев на манер укоряющего изваяния? Сама со счёта сбилась... А тот, кому были обращены письма, не сдавался и не реагировал, не делал попыток признать очевидное и необходимое. Кожа перчаток скрипнула по рулю – пальцы наверняка побелели от усилия сдержать бурную ярость. Ярость, которая с некоторых пор не поддавалась контролю. Теперь, когда, по информации из Интернета, он собирается ставить новый спектакль, желанных изменений не случится – новые послания опять будут напрасными. Уговоры, угрозы, мольбы – нет уж, умолять она не станет! Хватит и того, что десять лет жизни были загублены в попытке достучаться до самодовольного самонадеянного типа, прибравшего к рукам наследие семьи.

– Пора выходить из тени, – сказала себе Исси Йорк, подводя черту, – из нас двоих умолять будешь ты, Александр Гаррет…

Примечание к части [56] На кладбищах США распространена установка GPS-маяков, что существенно облегчает поиск нужной могилы.

  Глава 12. На два города

Они ещё не встречались, не были парой и мало знали друг о друге. Но, конечно, рабочее знакомство сделало своё дело.

Эрика никогда не считала спешку полезной, особенно – в сердечных делах. Как-никак, а небольшой опыт имелся: помимо археологически ньюманского, был весёлый школьный, похожий на хрустящие кукурузные хлопья, и скучный редакционный, напоминавший заветренные суши. Теперь же… Теперь приближалось нечто новенькое, вроде тропического коктейля. Возможно, «новенькое» началось с читки в компании актёров, но скорее точкой отсчёта послужил первый визит в театр и диалог в кабинете: чем Дэн Спаркс напоминал своего босса, так это умением смотреть. Правда, в отличие от Александра, взгляд которого оба раза решал невидимые стратегические задачи, помощник режиссёра будто конфетти взором распылял. Потом делал передышку и распылял ещё сильнее.

Дэн Спаркс… Встрёпанный, воодушевляющий, взрывной театрал-мотоциклист, разбирающийся с мрачными бородатыми типами в пальто… Эрика так и не определилась, почему на читке он периодически поглядывал именно в её сторону. Из-за сцены на улице? Тогда почему улыбался? Или дело в другом? Другое, надо полагать, к истине было ближе – с режиссёром-то она разговаривала исключительно на профессиональные темы и ушла раньше. И напоследок вновь поймала на себе взгляд мультяшно-голубых глаз…

Началось ли всё с собрания каста? Может быть. А два дня спустя, в любом случае, имело интересное продолжение.

Близилась полночь. Мелли, долго уговаривавшая подругу на просмотр какого-то ужастика, своего почти добилась. «Почти» потому, что Эрика предложила заменить триллер комедией – время, мол, неудачное, да и жанр на любителя. Массажистка, взвесив «за» и «против», стала копаться в архивах ноутбука.

– Насчёт времени поспорю, но как знаешь. А триллер ведь тоже ничего: там рассказывается о море, корабле и чудовище.

– У меня после такого отпадёт всякое желание путешествовать по воде, – хмыкнула мисс Рубинштейн, – смотри чудовищ одна.

– Нет уж, мне необходима компания!

Пойдя на компромисс, Мелани включила «Плачущую принцессу» с Эйбом Дженнингсом – ту самую, которая не была ни комедией, ни триллером, а скорее мистическим детективом, здорово цеплявшим и привлекательным. История крупного брильянта, чьих владельцев из века в век преследуют загадочные происшествия, не могла не привлечь. В честь камня получил название фильм, где Абрахам исполнял роль безмозглого коллекционера, отрицающего суеверия. Интересно было теперь, когда о нём сложилось позитивное впечатление, видеть на экране полную противоположность настоящему. Мелли моментально ушла в сюжет, забыв о чудовищах и расспрашивая, что собой представляет Эйб в реальности.

– В реальности он дисциплинированный и гораздо умнее, чем его Курт Бриггс, – ответила Эрика.

И в этот момент пришло первое СМС-сообщение.

Кино или кафе? Выбирай.

Мисс Рубинштейн, у которой в голове последний час были музеи, брильянты и разные несчастливые ситуации, озадаченно уставилась на приглашение. Мысли тут же занялись Ньюманом – он наверняка таинственным образом освободился от гнёта научных пирамид и вполне мог устроить сюрприз. Однако второй взгляд на неопознанный мобильником номер подвёл к идее, что эти цифры уже встречались ей в другом контексте. Причём недавно. Телефон, будто извиняясь за внезапность, минуты через две выдал второе сообщение:

Прости, я не поздно? Это Дэниел.

Всё сразу встало на свои места, хотя озадаченности не убавило. Эрика с видом философа посмотрела на лаконичный текст, гадая, будет ли продолжение и стоит ли выражать недовольство. На экране Курт в исполнении Абрахама как раз опровергал выдвинутые полицией теории о брильянте. Мобильник молчал, ожидая встречного шага. Подумав, девушка быстро набрала:

Время действительно позднее. Что, если я сплю?

Минут десять было тихо, пока, наконец:

Ну, попытаться-то стоило. Вдруг у тебя, как у всех творческих личностей, к ночи просыпается вдохновение? И да, ты не ответила на мой вопрос.

Полиция, оставив Курта в покое, мирно убралась из кадра. Эрика дождалась появления истеричной главной героини, пытаясь разобраться, почему женщине, с её законной интуицией, не хватило ума отделаться от роковой побрякушки. Телефон, мигнув, поймал новое сообщение:

Я взял твой номер у Алекса, если что.

– Мама беспокоится? – сидевшая рядом Мелани успевала краем глаза следить за частотой переписки.

– Какая уж тут мама, – вздохнула Эрика, поднимаясь с дивана, – смотри пока одна, я ненадолго.

Дэн поднял трубку сразу, словно дожидался звонка и знал, что тот последует.

– Ты в курсе, что уже начало первого? – вместо приветствия начала девушка. – Это было очень неосторожно, мистер Спаркс.

В мобильном, наряду с уличными шумами, послышалось тихое хихиканье.

– А по голосу не скажешь, что я тебя разбудил, – заключил довольный и возмутительно бодрый помощник режиссёра, – как поживает автор Рубинштейн?

Эрика покосилась на оставленную комнату, где ноутбук, судя по звукам, передавал настоящий экшн.

– Автор смотрит фильм и действительно скоро собирается спать. Кстати, а разве тебе не стоит заняться тем же? Я полагала, с такой работой надо к ночи с ног валиться…

– Я раньше двух никогда не ложусь, – отозвался Дэн, – даже если утром репетиция или спектакль. Или вовсе раньше трёх. А сейчас вот курю на балкончике.

– Ты почти не спишь, так ещё и куришь?! – воскликнула девушка. В телефоне снова хихикнули.

– Не часто, в основном, на прогонах. Так что скажешь насчёт кино или кафе? В театр, извини, не зову: ты ещё там побываешь, а я и так в нём целыми днями торчу.

– Это свидание? Настоящее?

На том конце выдержали короткую паузу.

– Если признаешься, какие цветы тебе нравятся, то да, будет настоящим. А вообще считай, что моему боссу повезло общаться с тобой в неформальной обстановке, что я ему завидую и хочу всё повторить самостоятельно. Хочу немножко узнать тебя, и поэтому напоминаю о приглашении, с которого мы начали.

За стеной раздались усиленные колонками взрывы и выстрелы. Видимо, брильянт серьёзно обеспокоил персонажей, перешедших от разговоров к действиям. Эрика забралась на подоконник в кухне.

– Цветы? Не знаю, какие, розы, наверное. Я цветами давно не заморачивалась… И выбираю приглашение в кино – только без 3D-очков, пожалуйста, я их не люблю.

– Замётано, – согласился Дэн, – пожелания принимаются и учитываются. Ты ведь недавно в городе, правильно?

– Почти месяц…

– Для Эйвери-маунтин это не срок. Я знаю классное местечко и… О чёрт!

– Что такое? – встрепенулась Эрика, едва не грохнувшись на пол.

Мобильник отозвался долгим вздохом.

– Представляешь, уронил сигарету с балкона…

– Не беда, – медленно слезая, успокоила девушка, – в такой холод она погаснет, не успев долететь до земли.

Пауза.

– Она-то, может, и погаснет, – сказал Дэн обречённо, – а пепельницу стеклянную жалко. Ладно, как бы там ни было… тебя устроит завтрашний вечер? Или лучше послезавтра? Я мог бы позвонить в обед, и тогда договоримся о времени.

– Послезавтра? Да, пожалуй, устроит, – сдавленным голосом заметила Эрика, молясь, чтобы под балконом помрежа никто не стоял, – я буду ждать звонка, а вечером как раз свободна.