Текст книги "Через двадцать лет (СИ)"

Автор книги: Nat K. Watson

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)

Возможно, тот день и разговор сложили и спрессовали аргументы воедино. Возможно, гамма папиных взглядов и лишняя порция учебников добавила «прелести». Возможно, виной был «Ромео и Джульетта», где он страстно желал сыграть на выпускном и так и не сыграл… Или каждый пункт сразу.

Дэн, вздрогнув, споткнулся на мысленной развилке, клонясь в сторону семейных убеждений. Он блестяще сдал экзамены и превратился в студента-медика. И моментально понял, что совершил огромную ошибку.

* * *

Университет при госпитале или просто Сент-Мэри, как его называли студенты, принял перспективного талантливого мальчика с распростёртыми объятиями. И даже, не дав разобраться в грядущих квартирных вопросах, предложил небольшую работу и полкомнаты в лучшем крыле жилого корпуса. Дэниел был рад съехать из Гринплейс и обрести хоть каплю самостоятельности, даром, что в очередной раз пришло осознание: люди уповают и рассчитывают на сына «тех самых Спарксов». Это напоминало древнее волшебное пророчество – ему не то единорогов полагается ловить, не то во второго Денди превращаться. Идею с комнатой и работой молодой человек принял – надо было на что-то согласиться теперь, когда ворота за спиной лязгнули и закрылись. Соседом оказался некто Гарольд, тщедушный вопросительный знак в толстых очках и с вечно обкусанными ногтями. Дэн попытался наладить контакты и расспросить нового знакомого про его интересы, на что получил подробный отчёт о сложных жирах и бензольных кольцах. Стало ясно, что им не по пути, но, по крайней мере, Гарольд не страдал излишним любопытством. В вещах не копался, не шумел и вообще вёл себя тактично.

Родители, к которым Спаркс-младший начал выбираться на уик-энды, угомонились и сияли благодушием. Точнее, сиял отец, мать же присматривалась и будто выжидала неких значимых событий. События следовать не спешили – Дэн, тщательно разобравшись во внеучебной деятельности университета, обнаружил бейсбольную команду и пару мелких клубов по интересам. Театра среди них не было. К тому времени, как папочка стал окончательно похож на горделивый бюст Нерона[29] за пятьсот баксов, театр был потерян вовсе: месяца через два Нора вышла замуж и укатила куда-то в Оклахому. Да, она оставила свой электронный адрес, да, они пару раз переписывались, но вскоре Дэн счёл за лучшее прекратить общение. О чём они могли болтать, о работе? О семье? О погоде и поездке? Мисс Тейт уволилась из школы – по слухам, в кружке теперь заправлял весьма своевольный тип, раздававший главные роли только любимчикам и подлизам. Кронштейны с костюмами, монологи и дощатый настил сцены остались в далёких расплывчатых снах…

Так прошёл год. Сном стала и реальность внутри мрачного огромного корпуса, наполненного аудиториями. Лекции, практики, работа, лекции, практики… Толпы молодёжи в белых халатах, тяжёлые двойные доски, испещрённые рисунками и формулами, энциклопедии, доклады, скрип мела и бесконечные ряды парт, напоминавшие переполненные галёрки. Дэну казалось, он сходит с ума и растворяется в мире, которому ещё недавно противился. Успеваемость шла вверх, преподаватели восхищались, появилось несколько знакомых… Но всё это было не то.

Однажды летом, незадолго до начала экзаменов, основная часть студентов выползла в огромный двор и занималась на свежем воздухе. Дэн предпочёл тенистый угол газона, возле старого дуба, ибо скамейки, как одна, были заняты, да и не только скамейки – будущие медики едва ли не сплошным пикником растянулись по зелёной территории университета. Здесь же, под деревом, получалось разложить массу конспектов и пособий в хронологическом порядке и нормально систематизировать. Составляя ответы на вопросы, Дэн увлёкся и не сразу заметил длинную тень, пересёкшую тетрадный разворот.

– Не помешаю, чувак? Можно к тебе?

Подняв глаза, он увидел Найджела Каннингема – бейсбольную звезду с третьего курса. Найджел обладал высоким ростом и высокой популярностью, предпочитая в качестве обращения именно «чувак» – нейтрально-лёгкое и вполне дружеское, особенно, если не располагал вариантами. Большую часть времени он проводил на тренировочной площадке или где-нибудь в холле, собирая компании вокруг себя, и оставалось только гадать, когда парень успевает учиться, притом, что его ответы всегда были блестяще подготовленными и содержательными.

Дэн, кивнув, сдвинул книги в сторону и продолжил работать. Краем глаза он отметил, что руки Найджела, севшего рядом, пусты, если не считать сигаретной пачки и зажигалки. Какое-то время возня с вопросами продолжалась, вокруг кто-то ходил, до дерева долетал смех студентов и аромат свежих цветов. Обстановка казалась почти нормальной и, если закрыть глаза, можно было представить, что позади драмтеатр, а не здание с досками и халатами… Дэн, спохватившись, начал перелистывать учебник, забыв, где видел информацию для нужного ответа.

– Вот, – Найджел, потянув книгу на себя, очертил пальцем длинный абзац, – перекатывай главу от начала и зубри, в твоём вопросе обычно именно её требуют.

– О… да, спасибо, – не ожидая, что за его манипуляциями следили всё это время, Дэн взял учебник и, склонившись над тетрадью, приготовился делать записи. Панорама театра в сознании потускнела, уступая суровой действительности. Найджел, хмыкнув, закурил, сплетая вместе запахи цветов и табака.

– Зачем ты пошёл в Сент-Мэри, чувак?

Вопрос прозвучал полтора листа спустя, когда однокурснику уже давно надлежало заскучать и самоустраниться. Дэн, вздрогнув, пощёлкал ручкой.

– Что, прости?

– Ты слышал, Спаркс.

Каннингем, помимо какого-то поистине благотворительного интереса проявил, оказывается, и потрясающую осведомлённость, до сих пор сидя рядом. Впрочем, грех быть не осведомлённым, слыша такую фамилию… Будто прочтя мысли, молодой человек улыбнулся и подмигнул – этакий Джин Келли[30] в молодости.

– Да-да, о тебе легенды слагают, можешь не отрицать – избранный мальчик и всё такое… Эй, не обижайся, я же прикалываюсь, – поймав хмурый недовольный взгляд, Найджел добродушно пихнул Дэна локтем, – в конце концов, они правы – ты можешь не играть в бейсбол, но за тебя всё равно будут болеть и носиться. А знаешь, почему? Потому что ты, цитирую: «Тот самый Спаркс». И ты попал в страшное место, страшное! Здесь люди набираются знаний и опыта, а позже медиками становятся…

Ручка щёлкнула. Дэн, закусив губу, терпеливо пялился в книгу и мечтал, чтобы Каннингем свалил. Он хотел просто позаниматься перед экзаменом…

– …если, конечно, у них крыша не едет прежде.

Дурашливый тон стал вдруг абсолютно серьёзным. В который раз Дэниел оторвался от бесполезных конспектов, но поворачиваться к соседу не спешил. А тот как будто и не требовал, вытащив из пачки новую сигарету и предлагая составить ему компанию.

– Зачем ты пошёл в Сент-Мэри?

Вопрос был повторен тем же серьёзным тоном. Спаркс, помедлив, взял сигарету, осторожно закуривая. Вся пачка была пафосной и слишком красивой, не похожей на дешёвую дрянь, какой он баловался в старших классах.

– С чего тебе любопытничать, хм? – вопросом на вопрос ответил Дэн. Мимо прошли две девушки с книгами наперевес, указав друг другу на дерево и компанию. Найджел игриво помахал им.

– Я вообще любопытен от природы, если угодно, – заговорил он, – мы раньше не общались, но это не значит, что я не в теме. Я наблюдаю за тобой весь год.

Не ожидавший такого поворота, Дэн позорно закашлялся, едва не уронив сигарету на библиотечный справочник. Найджел любезно похлопал его по спине.

– Наш муравейник слухами полнится, – продолжил третьекурсник, – как я сказал, ты забрёл в крутое место. Сюда обычно поступают, чтобы отдать медицине всю жизнь. Всю, понимаешь? Преподаватели мучают студентов, те, в свою очередь, отыгрываются на преподавателях. Информации – бездна, работы – две бездны, напряга – сразу три. Прогрессия! Иногда к нам забредают в поисках модного, иногда – что-то себе доказывая.

– И куда относишься ты?

– Я? Как ни странно, к первым. Выпорхну отсюда через несколько лет и буду диетологом. Людям всегда нужны диеты – и лечебные, и, опять же, модные. Впрочем, я отвлёкся: среди студентов есть четвёртая группа…

Дэн, выровняв дыхание, прислонился спиной к дереву и снова затянулся. Ситуация была дурацкой – рядом сидел философствовавший тип, не склонный философствовать в принципе, его благотворительность принимала угрожающие масштабы, экзамены и подготовка требовательно ждали, ждали и родители в Гринплейс… Хотелось, подобно сигаретному дыму, свернуться колечком и улетучиться. Выкурить самого себя.

– Мамина работа?

Найджел, не договорив, выдержал короткую паузу. Дэн всё-таки повернул голову, пинком отодвинув книги ещё дальше. Он не собирался откровенничать, не считал, что оно правильно и вообще нужно. И, не смотря на пятиминутное знакомство, произнёс:

– Папина, вообще-то.

Снова пауза.

– Я другим хотел заниматься, – добавил он, – но теперь, в любом случае, поздно выбирать.

Найджел, затушив сигарету подошвой кеда, лениво придвинул к себе толстую тетрадь собеседника и принялся листать аккуратные записи. Дэн смотрел на группу девушек на скамейке возле клумбы.

– Что ты знаешь о масляных лампах, Спаркс? – поинтересовался Каннингем несколько минут спустя, взяв тему буквально из ниоткуда. Видя озадаченность в глазах однокурсника, он хохотнул. – Попробую, раз ты другим хотел заниматься, перейти на другой тип мышления. Представь, что весь мир – это множество масляных ламп, стоящих во мраке. Как, представляется?

– С трудом.

– Ладно, неважно. Допустим, что люди – масляные лампы: одни стоят и спокойно себе светят, другие, хоть им не полагается, даже немножко греют. О третьи можно обжечься. Четвёртые просто воняют и чадят. Все они, при личных нюансах, по большому счёту, одинаковы и делают одно и то же. Пока доходит?

Дэн затушил собственную сигарету и кивнул.

– Чудно, – просиял Каннингем, – теперь представь, что во мраке, среди масляных ламп, стоят спиртовки – это такие маленькие стеклянные…

– Я знаю химию, Найджел.

– Тем лучше! Маленькие стеклянные спиртовки тоже горят, но у них иное предназначение. И топливо иное. И они на масляные лампы совсем не похожи. Передержишь такую без присмотра – иссякнет её содержимое, накроешь колпачком – оборвёшь приток воздуха. И станет одним огоньком меньше…

Перевернув наугад ещё страницу, Найджел с хлопком закрыл тетрадь и вернул хозяину.

– Ты, наверное, сейчас гадаешь, чем «заряжены» мои сигареты и откуда я словил такие потрясающие глюки, а? Расслабься, и я, и они чисты, – Найджел склонился ближе, упираясь рукой в корни дерева, – а распинаюсь я потому, что не хочу допустить большую ошибку, Дэн. Ты – как та спиртовка, у тебя и глаза кислородно-голубые. И весь этот год, не смотря на преподавательское щебетание, ты буквально угасаешь…

– …Найджел! Чёрт возьми, вот, ты где! – со стороны дорожки появилась группа рослых студентов, недовольно махавших руками. – На тренировку топаешь или нет?

– Топаю-топаю, один момент! – через лужайку прокричал Каннингем, поднимаясь и отряхиваясь. А затем опять повернулся к Дэниелу. – Запомни, выбор у человека есть всегда, как и собственная воля. Беги, пока тебе совсем кислород не перекрыли.

Он унёсся прочь так же внезапно, как и пришёл. Дэн поёжился, рассеянно глядя на забытые конспекты и чувствуя себя подопытным кроликом, которого выдают любые симптомы. Почему именно он? Почему сейчас? Неужели со стороны всё так безнадёжно? Или бейсболист-философ просто лучше смотрит?

«Я вообще любопытен от природы…»

Больше они не откровенничали, временами здороваясь в коридорах, но надолго не пересекаясь. Диетологом Найджел Каннингем так и не стал – через полгода он свёл тесное знакомство с патологоанатомами, получив проломленный, в результате нападения, череп и место в холодильнике. Для Дэна это стало первой чужой историей, принятой близко к сердцу. Именно тогда он понял, что пора действовать…

Он собрал чемодан под недоумённым взором Гарольда и отнёс в деканат заранее написанное заявление. Выслушал о своём решении много нелестного и плевать на то хотел, не поддаваясь уговорам и увещеваниям. Стояла зима, приближались экзамены, второй курс готовился к важным работам, контрольным и семинарам и мог вот-вот лишиться интеллектуальной элиты в лице младшего Спаркса! Как же так? Сам Спаркс отбивался от искавшего компромисс лебезившего декана, глядя куда-то за окно. Туда, где танцевали капли дождя по стеклу, а внутренний взор добавлял к ним ряды масляных ламп и спиртовок. И траурное фото Каннингема с первого этажа.

А потом он, сломав уговоры и чужой алгоритм, не ощущая веса чемодана, мчался по улицам Эйвери-маунтин, позволив воротам лязгнуть за спиной, как уже было когда-то. Люди пялились на него и крутили пальцем у виска, кто-то обзывал придурком и смеялся… Дэну не было дела до чужого мнения – даже до брошенной работы и отсутствии замены. Даже до того скандала, что наверняка поджидал вечером дома. Родители в госпитале, есть несколько часов… Он бежал, отсекая прочь белые халаты, двойные доски и тяжеловесное «доктор Спаркс»; бежал, не смотря на угрозу новых конфликтов и отцовского гнева.

«Беги, пока тебе совсем кислород не перекрыли», – стояло в ушах торжественным эхом.

Сердце громыхало вовсю. Казалось, пелена затяжного мрачного сна, дрогнув, начинает рассеиваться…

Примечание к части [18] Английская пьеса по роману Майкла Морпурго.

[19] Пьеса Альфреда де Мюссе.

[20] Пьеса Энтони Шаффера, английского драматурга и сценариста.

[21] Физическое понятие о теле, поглощающем любое излучение, падающее на него. При этом само тело ничего не отражает.

[22],[23] Харви Кушинг и Уолтер Денди – известные американские нейрохирурги.

[24] Херберт Оливекруна – шведский нейрохирург.

[25] M.D., от латинского Medicinae Doctor – рабочее сокращение, применяемое врачами в англоязычных странах.

[26] Нулевой или Гринвичский меридиан – начало отсчёта географических долгот и точка в Лондоне, на которой принято загадывать желания.

[27] В США движение правостороннее, а в Великобритании – левостороннее.

[28] Пьеса Уильяма Шекспира.

[29] Римский император.

[30] Американский актёр, певец и хореограф. Известен прежде всего ролью в «Поющих под дождём».

  Глава 8. Спаркс (часть вторая)

Оставив мотоцикл у служебного входа, Дэн взбежал по ступенькам, быстро снимая рюкзак. Ближе к восьми театр всегда оживал, как за кулисами, в пересечении дверей и лестниц, так и в парадной, зрительской части. Вечерние спектакли и вдохновлённые толпы, вечерние репетиции, вечерние примерки, болтовня и цветы в гримёрных… Серьёзно, начиная с шести актёрские комнаты превращались в храм флористических произведений и дизайнерского шика, благо, у помрежа, лично справлявшегося о явке труппы, аллергии на пыльцу не имелось.

– Привет, как дела?

– Добрый вечер!

– Здравствуй, у меня пара вопросов!

– О, хорошо, что ты уже вернулся!

Дэниела в театре любили и ценили, счастливо наблюдая две крайности его гибкой натуры: беспечную дурашливость в свободное время и предельную собранность в процессе работы. Он исключительно редко представлялся полным именем, а «мистера Спаркса» – громоздкую версию для интервью – и вовсе терпеть не мог, намеренно оставаясь Дэном. Коротко и броско. Дэном он был для каждого: от рабочих мебельного цеха до въедливого любителя пончиков Джей-Джея. И лишь один человек в огромном коллективе имел забавную привилегию, играя бровями, называть его ребёнком.

Невозмутимый и непотопляемый, как теплоход, Александр Гаррет.

Приветствуя и приобнимая коллег, молодой человек шёл по коридорам и раздавал улыбки. Трудно поверить, что минуло восемь лет с того памятного дня, как юный парнишка в толстом шарфе приковылял к театру Гордона. Трудно поверить, что его не выгнали, а приютили, дав надежду и старт хорошей карьере. Впрочем, тогда, восемь лет назад, он о подобной карьере и не мечтал.

Тогда всё выдалось непросто…

* * *

…Распахнувшаяся дверь в холл с грохотом ударилась о стену, а сразу за этим последовало лёгкое дребезжание и падение чего-то тяжёлого. Кажется, статуэтка у входа погибла героической смертью, возможно, как и стеклянная поверхность высокого декоративного столика. Две пары нетерпеливых шагов, голоса и взаимное шиканье с приглушённо-рассерженными интонациями, а затем – то самое, неизбежное:

– Дэниел Спаркс!

Дэн, сидевший в гостиной, выключил телевизор и поднялся с кресла. Он не переодевался, вернувшись домой и не разбирая чемодан. Разобрал бы, но витавшее в воздухе напряжение не позволяло отвлечься. Как электричество, сгущавшееся перед грозой – несколько часов спокойствия по дороге в Гринплейс казались роскошью и передышкой, но сейчас… Сейчас их было непростительно мало. Чай и по-быстрому сделанные горячие бутерброды стремительно остывали: приготовив лёгкий перекус, Дэн понял, что аппетит исчез, а руки вновь и вновь хватаются за мобильник, проверяя время на циферблате. Двадцать минут, тридцать, сорок… Куда делся целый час? Включив телевизор, где шла какая-то мелодрама с Гертрудой Вудс, он попытался вникнуть в сюжетные перипетии, но получалось плохо. А потом, наконец, в холле раздались шаги и все прочие звуки, и оттягивать дольше смысла не было.

Он покинул гостиную, впервые жалея, что комната не где-нибудь на втором этаже, а почти сразу рядом с главным входом. Статуэтка действительно пала, грохнувшись со стола – что-то такое там находилось, не то нимфа, не то балерина… Анжела, бросив пальто прямо на пол и едва ли придав этому значение, спешила к сыну.

– Дэнни, что случилось? Нам позвонил декан, сорвав с работы, сказал, перепробованы все уговоры и убеждения, но ты уходишь из университета… Что там произошло?

– Ничего особенного, мам, – ответил младший Спаркс, взглянув на женщину и стараясь казаться невозмутимым, – мы действительно говорили и спорили, но я не ухожу из университета. Я уже ушёл.

– Как бы не так, – впервые заявил о своём присутствии Леонард, стоявший у входа и пальто пока не снимавший. Дэн посмотрел на отца и понял, что его ожидает не злость и не гнев, а самая настоящая ярость. Глаза мужчины метали молнии, перчатки на сжатых в кулаки руках скрипели натянутой сухой кожей. Казалось, Леонард был готов убить сына.

Сердце забилось часто-часто. Дэн тоже сжал кулаки, чувствуя, как предательски подрагивают пальцы.

– Двадцать лет, – тихо и зловеще начал старший Спаркс, ногой отбрасывая осколки статуэтки, – двадцать лет я ращу тебя, забочусь, кормлю, одеваю и воспитываю… Я позволил тебе учиться в хорошей школе, терпел актёрские эскапады и надеялся, что после экзаменов дурь выветрится из твоей головы. Сент-Мэри – лучшее и достойнейшее учебное заведение, о котором только мечтают…

Говоря это, он шёл вперёд, наступая медленно и неотвратимо.

– Я счёл подарком судьбы возможность самому пребывать там и надеялся, что мой ребёнок, когда вырастет, последует за мной. Я имел право требовать маленькой благодарности, не так ли? А что теперь?!

От восклицания задрожали подвески на люстре. Анжела, чьи выжидаемые события стремительно крепли, приблизилась к супругу.

– Лео, пожалуйста…

– Не лезь! – оборвал её мужчина. – Я не потерплю здесь ни твоих компромиссов, ни его взбалмошности!

– Но что, если так лучше?

– Лучше будет так, как сказал я! – с этими словами отец повернулся к сыну. – Живо собирайся.

– Что?

– Собирайся, говорю. Ваш новый декан, к счастью, не полный кретин: он не успел оформить документы, ибо мы вовремя приехали. Ты сегодня же вернёшься в университет, вещи привезут завтра. Продолжишь обучение и больше меня не опозоришь!

Он свирепо схватил Дэна за руку и потащил к дверям, туда, где висели шарф и курка сына. Туда, где один затяжной кошмар плавно перетекал в другой.

– Лео, опомнись!

– Я сказал, не лезь в это дело! Тебя недостаточно унизила наша беседа с профессорами?

– Отпусти меня! – Дэн, высвободив руку и едва не споткнувшись на осколках, сделал шаг назад. – Папа, хватит, прошу! Я не вернусь в Сент-Мэри, с ним покончено.

– Ты меня не услышал или не понял?

– Я всё понял, ещё десять лет назад. Я хочу заниматься тем, чем хочу, а не тем, что нравится тебе! Мне нужен театр, а не медицина – да она просто на каторгу похожа! Прости за несоответствие традициям, но не надо решать за меня, все перемены когда-то случаются в первый раз!

И в этот миг в жизни Дэниела Спаркса случилась первая пощёчина. Он даже не успел осознать, что сейчас будет удар, сильный и отдающий скрипом перчаточной кожи. Голова мотнулась в сторону, дыхание перехватило, а лицо будто ветер обжёг.

– Леонард! – вскричала Анжела, вставая между ними. – Ради Бога, что ты творишь?!

Дэниел, часто моргая, смотрел вправо, туда, где гудели и перекручивались в плывущий узор материнские руки, и звучал жестокий голос отца.

– Вон отсюда, – отчётливо раздалось внутри гудения, – вон из дома и с глаз моих. Если тебе нужна самостоятельность, сынок, – пей до дна всю чашу. Пока не одумаешься насчёт университета, в Гринплейс можешь не возвращаться.

– Леонард, не дури, это же наш ребёнок! – осадила его супруга. – Что на тебя нашло? Мы все устали и перестарались, отдохнём и поговорим об этом в другой раз – да хотя бы завтра!

Дэн почувствовал благодатно холодные пальцы матери на своей пылающей щеке.

– Я повторяю, – не дрогнул старший Спаркс, – вон отсюда. Если ему так опротивела учебная каторга, пусть сам себе сладкую жизнь обеспечивает! Анжела, отойди.

Ярость в тоне отца продолжала клокотать подогретой кислотой. Не сумасбродство и не шутка, но очередной пункт в многолетней зафиксированной цели – сломать и перекроить на новый лад. Леонард делал всё, чтобы вырастить свой образ и подобие из Дэниела, но одного не учёл – сын унаследовал не только его рост, но и огромное упрямство. И к двадцати годам эта черта достигла расцвета, делая всё предельно сложным и, в то же время, удивительно простым. Юноша, подняв на отца дерзкий отчаянный взгляд, улыбнулся. Улыбнулся, приобнимая мать и великолепно осознавая, что в данную минуту затяжная негласная война перерастает во вполне реальную битву без уступок и соглашений. В битву за его свободу.

– Если ты думаешь, что я приду через пару часов и стану просить прощения, то ошибаешься, – унимая страх, начал младший Спаркс, – максимум, за чем я вернусь – так это за вещами, когда они мне понадобятся.

– Дэнни, пожалуйста…

– Не волнуйся, ма, – наклонившись, он поцеловал Анжелу в макушку, – уйти давно следовало, а я что-нибудь придумаю. Всегда придумываю и всегда выбираюсь. Я не пропаду, вот увидишь!

Руки по-прежнему дрожали, да и страх особо никуда не девался. Если внять гордости, то нужно мчаться отсюда как можно скорее, с телефоном, ключами и нехитрым запасом наличных. Если внять гордости, то там, за порогом, ждут не улицы, а одна большая неизвестность пополам с шансом на успех. А ещё куча проблем и вопросов. Женщина вцепилась в сына, но Дэн мягко выскользнул из объятий и громким шагом двинулся ко входу. Будь что будет, раз всё меняется за один короткий вечер.

– Куда ты пойдёшь? Милый, пожалуйста, это ведь не всерьёз, отец погорячился! Я прошу тебя!

Дэн снял с крючка длинный вязаный шарф и быстро влез в куртку. Анжела, бледная и испуганная, проследовав за ним, снова стояла рядом. Она переводила взгляд с мужа на сына и обратно, кусая губы и словно надеясь проложить мостик между двумя точками. Точками, разламывавшимися прямо сейчас. Погорячился, как же… Леонард, мрачный и непоколебимо заносчивый, не двигался с места. Он не мог поверить и явно желал убедиться, достанет ли Дэну отваги на запланированное. И он не собирался отказываться от своих слов. Недоверие сливалось во взоре мужчины пополам с яростью. Проверив содержимое карманов, младший Спаркс застегнул куртку и потянулся к дверной ручке.

– Дэнни, остановись! Леонард, чёрт возьми, ну почему ты молчишь?!

«Потому что так надо, – мелькнуло в голове, – потому что здесь решается не чья-то прихоть, а целое будущее». Раз добиться и переупрямить иначе нельзя… Обернувшись, Дэн посмотрел на родителей, чьи сблизившиеся противоположности не умел понимать. В этот миг они были противоположны как никогда.

– Всё будет хорошо, – повторил молодой человек и, прежде чем упрямство изменило ему, шагнул за порог. Без вещей, без сожаления и без малейших представлений, куда идти…

* * *

– Остывшее горячее наконец-то прибыло, Джей-Джей, прошу ловить! – войдя в кабинет, Дэн метнул вытащенный из рюкзака пакет с пончиками в район стола. Джулиан, переговаривавшийся по телефону и углубившийся в развёрнутые бумаги, молниеносно сделал стойку и свободной левой кое-как поймал угощение.

– Зараза, едва не уронил! Ах, нет, я не тебе, да, всё в порядке. Ладно, решим проблемы к вечеру. К позднему вечеру, естественно, без двадцати восемь в нашем театре – это ранний вечер, пора привыкнуть!

Наслаждаясь процессом, Джексон кого-то со вкусом чихвостил – не то по финансовой, не то по рекламной части. Пончики, однако, обещали больше удовольствия, а потому диалог пришлось сворачивать. Дэн ухмыльнулся, обойдя стол и глянув на открытые в компьютере файлы. Работы было много, от перспективы поник даже любимый красный фломастер – в последние годы Джей-Джей предпочитал совать за ухо именно фломастеры, здорово отдававшие спиртом.

– Бог свидетель, эти парни с «Тартюфом» доведут меня – и я возненавижу всего Мольера, оптом, – проворчал зам, кладя трубку и доставая потрёпанный толстый ежедневник. Дэн, бросив шлем и рюкзак в кресло, подошёл к прикрытому жалюзи окну.

– Те же планы сцены?

– Нет, планы сцены они непосредственно Алексу выслали, вовремя и к счастью вспомнив о е-мейле. А ко мне цепляются насчёт афиш и смет. Лучше бы репетировали спокойно и ждали, никого не дёргая.

– Ты слишком многого хочешь от Робинсонов, учитывая, что «Тартюф» – их второй спектакль.

Окно в кабинете выходило на театральную парковку, а потому сияющая Корт Сквер оставалась в стороне, не позволяя насладиться видом ночных огней. Наверное, это был единственный недостаток театра, в остальном устраивавшего помрежа полностью. За спиной раздалось фырканье, тут же сменившееся шуршанием бумажного пакета.

– Ммм, джемовые, круто. Ого, и один с шоколадом? Дэн, ты как минимум заслужил кофе и мою благодарность!

– А? Благодарность приму с удовольствием, но на кофе времени нет – надо ехать к Алексу, – молодой человек отвернулся от непривлекательного пейзажа, – что там я должен был ему передать?

– Сейчас покажу, только чайник поставлю. Общение с начинающими классицистами, знаешь ли, требует калорий, – не ставший менее рыхлым за восемь лет, Джей-Джей выбрался из-за стола и завозился с посудой в углу кабинета, – всё сам, всё всегда сам… Представляешь, только ты уехал днём, прибыл Ральф Шеридан. И не один, а с почти бандеролью.

– Ух ты! Сам прибыл? А почему «почти»? – упоминание известного режиссёра из Театра Авангарда возбудило в Дэне здоровое и объяснимое любопытство. Ральф Шеридан слыл разборчивым консерватором, предпочитавшим не соваться дальше своей труппы, своих стен и своих же идей. И, разумеется, его творческие пути никогда тесно не пересекались с репертуаром театра Гордона.

– Сам, как ни странно, – кивнул Джей-Джей, открывая кофе, – а «почти» потому, что это вроде не бандероль, раз от него, просто некий таинственный пакет. С документами. Или с рукописью. Ральф сильно темнил, но передавал тебе привет и просьбу отвезти бумаги Алексу. Сказал, ему должна понравиться – как это? – «работа Рубинштейна».

– Кого-кого?

– Не заморачивайся, вон лежит. Я его клавиатурой прикрыл, чтоб не спутать.

Заинтригованный Дэн вернулся к столу, на котором попеременно царили бардак лёгкий, бардак тяжёлый и бардак свободный классический. Нынешняя стадия относилась к лёгким, а потому нужный предмет отыскался сразу – коричневый плотный конверт с бумагами внутри. Дэн ощупал и оглядел находку со всех сторон, жалея, что босса нет в кабинете и нельзя узнать прямо тут, что внутри. Если и в самом деле рукопись, то Шеридан предусмотрительный – в театральных кругах давно известно, что Алекс предпочитает всё читать в распечатанном виде.

– Ладно, это даже любопытно, – протянул Дэн, аккуратно засовывая конверт в рюкзак, – если там что-то стоящее, я прослежу, чтобы оно было изучено.

– Вот и хорошо, вот и славно, – заулыбался Джей-Джей, – и потом, активный творческий поиск способствует выздоровлению. Желаю удачи.

– Взаимно. Смотри, не наседай особо на Робинсонов – они сейчас во всём подвохи видят. И приятного аппетита.

Запах пончиков и кофе несколько портила спиртовая вонь – где-то возле компьютера тосковал незакрытый в спешке фломастер. Дэн, отсалютовав на манер бойскаута, подхватил рюкзак и шлем и покинул кабинет, в последнюю секунду обратив внимание на сегодняшний свитер Джей-Джея. Тот же самый зелёный свитер – изрядно постаревший – какой был на заместителе в первую встречу…

* * *

Пять дней лицом к лицу со всеми «прелестями» города… Крохотная комнатка, похожая на чулан, оплаты которой хватало на полторы ночи, если только он планировал ещё на что-то тратиться; пробежки по залу кафе со здоровенным круглым подносом – конечно, поднос требовалось держать на кончиках пальцев, и конечно, Дэн, не имевший опыта в сфере официантской эквилибристики, грохнул на второй день тарелку. Случайно. Но репутацию себе испортил сразу и прочно. А потом всё смешалось: кросс до первого театра, магазин, перетаскивание коробок с книгами, километры полиэтилена, ночёвка в подсобке и кросс до второго театра. Пропавшие бумажник и телефон, и неожиданно грянувший мороз… Последний точно стремился напомнить городу, что декабрь – это зима, а зима должна быть суровой.

К тому времени, как список пройденного составляли целых три театра, ноги уже едва несли. Руки дрожали не то от холода, не то от знакомого нервного напряжения. Любимая кожаная куртка против беспощадного ветра мало помогала. Денег не было вовсе, а есть хотелось со страшной силой – и именно от голода ветер казался ещё беспощаднее. Дэн брёл по улицам, щурясь из-за летевшего в глаза снега и ощущая себя героем идиотически недоброй сказки. В голову так и лезли интерьеры родного дома – тёплые, уютные, протопленные и изящно обставленные. Интерьеры, которые он, подчиняясь глупой юной гордости, променял на свободу. Куда там завела его эта свобода? На Корт Сквер?

– Не сдамся, – прошептал самому себе Дэн, дрожа, как мокрый кот, – умру, но не сдамся. Должен быть выход…

Никто больше не перекроет ему кислород и не погасит пламя. Вслед за интерьерами воображение подкинуло образ отца – человека, которому жутко хотелось досадить и воспротивиться, а ещё образ матери, которой досаждать не было никакого желания. Может, именно тогда высшие силы и сжалились или это Найджел замолвил словечко за непутёвого однокурсника – из снежной пелены выплыла Корт Сквер и потрясающий, будто сладкий пирог, театр Гордона. Афиши, ряды красных дверей, открытая галерея-балкон на втором этаже. Потом – Джей-Джей, спускавшийся по главной лестнице. У того было недурное настроение, задумчивый вид и зелёный свитер под пиджаком. А что было потом, Дэн помнил плохо – ноги донесли до малого репетиционного зала и местного руководства, а тепло и ощущение крыши над головой отключили все защитные механизмы и само сознание.