Текст книги "Через двадцать лет (СИ)"

Автор книги: Nat K. Watson

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц)

– Александр!

Надеждам, кажется, не суждено было оправдаться. Пожалев про себя Стронга и его замашки трудоголика, владелец театра обернулся. В конце коридора, быстро двигаясь в направлении зала, появились двое: Джей-Джей, для разнообразия надевший сегодня костюм не со скучной рубашкой, а с игриво-зелёным свитером, и незнакомый долговязый тип неопределённой наружности. Сердце, точно чуя подвох, забилось чаще.

– Мне звонили насчёт фотосъёмки для афиш и премьерных билетов, – сразу приступил к делу Джексон, теребя карандаш, выбранный вместо ручки, – снимки готовы, макеты в процессе разработки. Кроме того, репортёр из «Эйвери-маунтин пост» интересовался, сможешь ли ты и мисс Вудс дать ему интервью в ближайшее время. Если да – то когда?

– Интервью? – Алекс, вновь достав телефон, пролистал календарные заметки. – Завтра могу, ближе к вечеру… Или нет, лучше днём. Там съёмка тоже планируется?

– Один-два кадра – максимум, как я понял. Заметка небольшая.

– Тогда завтра, в два, перезванивай и соглашайся. А я обрадую Герти, – кивнув повеселевшему заму и искоса поглядывая на гостей, режиссёр быстро добавил в заметки новый пункт, – что-нибудь ещё?

– А? Ну да, конечно, – спохватился Джей-Джей, возвращая карандаш на привычное место за ухом, – видишь ли, мне тут попался молодой человек по пути к тебе… Ты в курсе, я – кабинетная мышка, и вообще моё дело маленькое. Словом, он хочет работать в театре, а театр, как известно, твой. Если что – я на телефоне.

Весёлый сверх меры, Джулиан, подтолкнул долговязого ближе к начальству и, подмигнув, моментально исчез в конце коридора. «Вот гадёныш, неужели это за таблицы Брадиса? – Алекс, теряясь от подобной наглости, не успел ничего крикнуть вдогонку. – Ну погоди, получишь ты свои пончики, «мышка»!»

Заместитель о суровой угрозе не ведал и не беспокоился. Вспомнив обязанности и должное поведение, режиссёр перевёл взгляд на незнакомца.

– Это вы хотите здесь работать, мистер?

Почему-то ничего толковее не пришло на ум, занятый грядущим интервью, репетицией, сигаретами и собакой. Протеже Джулиана, кутаясь в слишком лёгкую для морозного декабря куртку, поправил длинный шарф и кивнул. Выглядел он странно, испуганно и нездорово, стуча зубами от холода, не смотря на то, что пробыл в помещении уже какое-то время. Изысканно ругаясь про себя, Алекс шагнул к окну.

– Без обид, но я вряд ли смогу помочь. Штат, скажем так, укомплектован – беременных, больных и просто ленивых нет. К тому же, я не привык набирать людей с улицы, без собеседований, рекомендаций и элементарной уверенности. Однако, в костюмерной…, – мужчина вспомнил о периодически возникавших мелких трудностях при чистке костюмов, но затем, пугаясь абсурдной идеи, покачал головой, – нет, извините, костюмерная не годится.

– Годится, мистер Гаррет, – тихо, но уверенно заговорил незнакомец, – я согласен на любые деньги и любую должность, мне очень нужна работа.

– Повторяю, ничем не могу помочь, – мягко, но непреклонно оборвал собеседника Алекс, – и потом, в костюмерной, с вашими руками…

Тут он, закусив губу, остановился, сообразив, что руки-то вполне подходящие: узкие ладони с длинными тонкими пальцами, ковырявшими петли шарфа. Пальцы эти, покраснев от сменившего мороз тепла, мелко дрожали, как и сам их обладатель, которого потряхивало. Подняв глаза и приглядевшись, Алекс решил, что с «мистером» погорячился – неизвестному, если его побрить, было лет двадцать, не больше.

– Я не умею шить, – признался парень, угадывая вопрос, – но могу научиться, учусь я быстро. Или могу работать с техникой, с декорациями… С чем угодно.

– Давай тогда сразу определим тебя в актёры, а? – нервно усмехнулся Алекс, думая с тоской, что перерыв вот-вот завершится, а значит, не быть ему миссис Линтотт и не сидеть в ближайшие часы за пианино. Молодой человек, то ли не разобрав, то ли притворившись, что не разобрал сарказма, тяжело вздохнул.

– Я бы хотел играть… Но ведь нужно учиться.

– Всему нужно учиться, – нелепый диалог пошёл по кругу, – только знаешь, не у меня. Почему бы тебе не отправиться в другое место на поиски работы?

Удивительно, с подобными ситуациями, за всю свою многоопытную карьеру, он не сталкивался. Знал, как действовать, но на практике поводов применять знания не было. Видимо, Господь берёг от настырных типов, мнящих себя служителями искусства. А может, они, эти типы, боялись удвоения праведного гнева – как режиссёр Александр мог отказать неугодной персоне. Как владелец театра имел основания ещё и за дверь лично выставить.

– А я везде был, – на полном серьёзе выдал парень, – в кафе три дня подменял официантку, потом в магазине… Там разрешили ночевать… Хотел сразу податься в театры, но пешком их обойти непросто, в других отказали… Мне очень нужны деньги, мистер Гаррет. И крыша над головой…

– Стоп-стоп-стоп, лирики поменьше, – Алекс раздражённо поднял обе ладони, – что значит «обходить театры пешком»? И при чём здесь крыша?

В голове тут же возникли Современный Драматический, Театр Авангарда и ещё несколько названий, менее пафосных, но не менее известных, рассредоточенных по территории огромного города. Режиссёр вновь окинул говорившего быстрым взглядом, останавливаясь на куртке. Вещь была дорогой но, как он заключил ранее, для нынешней погоды не предназначалась. Алекс и сам имел похожую, неделю назад уместную больше, чем теперь.

«Там разрешили ночевать…»

Мимо, салютуя скрученным в трубку сценарием, прошла Гертруда, сообщив, что молодёжь докуривает и дожёвывает. Мужчина не успел ни мысль о лирике полностью сформулировать, ни сказать актрисе про завтрашнее интервью. Собственное терпение и хронический оптимизм растянулись, принимая на себя удар не выполнявшейся до того задачи.

– Мистер Гаррет, пожалуйста, – протянул парень, игнорируя вопросы, – мне некуда идти, вы – моя последняя надежда.

«Боже, ну за что?» – возопил мысленно Алекс, потирая переносицу. А затем начал рассуждать трезво и спокойно:

– Слушай, не знаю, как там тебя зовут, но это театр – место, где запудривание мозга чуют издалека. Я, конечно, имею здесь кое-какую власть, однако, не надо считать меня идиотом и не надо преувеличивать. Тебе срочно требуется работа? Хорошо, можем договориться, оставь свои координаты – я что-нибудь придумаю. А вот насчёт крыши и «некуда идти»…

– Мистер Гаррет!

– Сочту их за метафоры; я, извини, хорошо представляю, сколько стоят надетые на тебя шмотки, поэтому…

Договорить он не успел – наверное, Провидение вмешалось, нарушив ход событий и веских аргументов. За спиной раздались шаги.

– Какие тут у вас проблемы? – Тим, привлечённый интонациями диалога и так и не дождавшийся совместных репетиций, вышел в коридор, держа пустой пластиковый лоточек от обеда на вынос. Пожилой актёр всегда предпочитал служебной кухне ближайшее кафе, где и заказывал еду по пути на работу.

Увидев, что проблемы ведут себя мирно и не дерутся, мужчина улыбнулся и потряс пустой тарой.

– Алекс, уборщица опять забыла вернуть мусорную корзину на место. Я прогуляюсь до ближайшей?

По коридору поплыл неожиданно сильный вкусный запах остатков мясного соуса, которым сегодня дополнялось горячее. Незнакомец, пару раз с шумом втянув воздух, внезапно закатил глаза и пошатнулся.

– Уоу, полегче! – режиссёр едва успел поймать и сгрести в охапку долговязую фигуру. – Что за пируэты?!

Ответа не последовало.

– Что случилось? – в дверях материализовалась Гертруда, чей недоумённый взор, запечатлев общий план, перешёл с коллег на парня, буквально минуту назад достававшего их начальство. – А кто это? Что с ним?

– Мне-то откуда знать? Он не представился! – обалдело воскликнул Алекс, оседая на пол под тяжестью тела.

Спас всех, как ни странно, Тим, аккуратно опустившись на колени и пристроив лоточек рядом с собой. Актёр оттянул вниз длинный шарф неизвестного, проверил пульс, лоб и зрачки и, погладив по взъерошенным волосам, заключил:

– Могу ошибаться, но, по-моему, мальчик сильно замёрз, и у него настоящий голодный обморок. Так талантливо даже нам с тобой не сыграть, Герти.

Мисс Вудс не даром заполучила свой авторитет – помимо известных качеств она отличалась ещё и способностью думать на опережение. Не тратя времени на охи-вздохи, женщина скрылась в глубине малого зала, откуда вернулась, держа элегантный кожаный кошелёк.

– Приведите его в чувство или на диван отбуксируйте, – сказала она, прихватывая лоток по пути, – я – в буфет, за вкусненьким.

– Шоколад горячий возьми. И печенье, – посоветовал вдогонку Стронг, будто всю жизнь набирался опыта в подобных происшествиях. Затем повернулся к Алексу. Последний, в свою очередь, опустил взгляд на парня.

– Эй… Э-эй, ты слышишь меня? – режиссёр легонько похлопал того по небритым щекам. – Ну же, очнись, приятель…

В коридоре за последние несколько минут стало теплее, но пол, никогда не закрываемый в служебных помещениях дорожками, всё равно был мёрзлым. И грязным. Порадовавшись, что пунктуальная труппа хоть раз опаздывает, а не топчется за спиной, главреж осознал, что раздражение испаряется, укалывая стыдом.

– Давай, парень, не заставляй тебя и вправду буксировать, – продолжал наседать Алекс, кое-как стаскивая с себя куртку, – мистер Гаррет, конечно, наловчился на доберманах, а вот мистер Стронг уже не в том возрасте, чтобы трюки выполнять.

– Разочек могу рискнуть, но ты останешься без Гектора, – согласился Тим, накрывая мальчишку тёплой курткой босса, – а что, Бемоль в порядке?

– Да он хронически в порядке, – фыркнул режиссёр, – моя псина умеет находить выгоду.

Мысленно мужчина благодарил коллегу, тактично избегавшего целой кучи вопросов и уточнений. Неизвестный отогреваемый, тем временем, пошевелился, вздрагивая и делая глубокий вдох, а в следующую секунду на обоих театралов уставились огромные голубые глаза. Александр, в котором по инерции заворочалось режиссёрское чутьё, впервые заметил, что наружность у этого типа не такая уж неопределённая. С подобными глазами надо не крышу клянчить, а в кино сниматься. Обязательно крупным планом.

– Мистер Гаррет, я…

– Как тебя зовут, сынок? – перенял инициативу Стронг. – Кому мы с Александром обязаны своими сединами?

– Дэн. Дэниел, – шепнул пострадавший, силясь проморгаться и понять, почему закутан в чужую куртку. Взгляд остановился на пожилом актёре, – а я вас знаю, видел в Олд Вике[5] «Дядю Ваню»[6] с вашим участием.

Тим с Алексом удивлённо воззрились друг на друга, думая об одном и том же: о том, что Олд Вик находится в Лондоне. И что Стронг лет десять, как переехал в Штаты.

– Хоть с чем-то разобрались и познакомились. Ну ладно, Дэниел, поднимаемся на счёт «три» и потихоньку двигаем отсюда, – скомандовал Алекс…

…Молодые «Любители истории», с шумом и топотом нагрянувшие в репетиционный зал, обнаружили босса и Тимоти в компании незнакомого парня странной, но примечательной наружности. К счастью, до свободного дивана троице доползти удалось, а потому труппа, расслабленно листая копии сценария, не начала суетиться и хлопотать. Периодические любопытные поглядывания сочетались с наполнившим воздух запахом сигарет. Алекс, опасаясь, как бы табачная вонь не привела к новым неожиданностям, предложил Стронгу занять «студентов» повтором Гекторского семинара в другом конце комнаты. Сделано это было очень вовремя – на пороге как раз показалась Гертруда, нёсшая угощение: вазочку печенек и здоровенную белую кружку с логотипом театра. Горячие напитки в таких отпускали исключительно своим.

– Спасибо, – Дэниел, сидевший на диване, смущённо и настороженно поблагодарил актрису, которую, несомненно, тоже узнал. Затем инстинкты прорвались и взяли верх: сунув в рот сразу две печеньки – мягких, сладких, украшенных джемовыми цветочками – парень сделал большой глоток шоколада, обжигаясь, быстро жуя и блаженно жмурясь. Алекс, наблюдавший всю картину, понял, что Тим не ошибся – за такую правдоподобность рукоплескал бы и Станиславский.

– Не торопись, никто не подгоняет и не отнимает. Как ты сумел довести себя? – в Герти взыграл типичный для любой женщины материнский инстинкт. – Выглядишь вроде респектабельно, хотя и… легкомысленно.

«Это она мягко сказала», – добавил про себя режиссёр. Дэниел, вцепившись в кружку обеими руками, искоса поглядел на мисс Вудс.

– Мне немного не повезло, – ответил он с набитым ртом, – пришлось срочно искать работу.

– Насколько «немного»? – сразу уточнил Александр. Сейчас, в спокойной и относительно нормальной обстановке, когда они сидели на диване, а сигареты и интервью были посланы к чёрту, детали привлекли больше внимания. Свалившийся в буквальном смысле на главрежа, Дэниел выглядел не просто молодо, а очень-очень молодо. А ещё устало, замучено и, не смотря на угощение, по-прежнему настороженно. Словно театральная элита Эйвери-маунтин, предоставив шанс утолить голод, позднее непременно выгонит вон. А может, он и правда так думал, шанс ловя, но помня, что о костюмерной и других вариантах работы ничего конкретного не сообщалось.

– Меня из дома выставили, однако это всё – ерунда. Мистер Гаррет, вы сказали, что…

– Так, подожди, – встряла Герти, округлив глаза из-под чёлки, – выставили из дома?!

Молодёжь, обосновавшаяся неподалёку, оглянулась на диван, машинально бормоча реплики. Женщина дала им отмашку не тормозить. Дэниел, краснея, опустил голову.

– Я с предками поругался. Отец выгнал за бегство из Медицинского университета в середине года. Сказал, что могу вернуться, если продолжу обучение.

Наверное, еда и тепло, преодолевая настороженность, отключали в нём внутренние заслоны. Продолжая жевать, парень бросал быстрые взгляды на оживлённую труппу и людей по обе стороны от себя.

– А мать? – поинтересовалась Гертруда. – Как твоя мать допустила? Как родители вообще могли выгнать тебя без вещей в мороз?!

– Маму никто не спрашивал, – пожал плечами Дэн, постепенно разомлевая, и становясь откровенным, – на той неделе, когда это случилось, было тепло. У меня имелось немного наличных, телефон и куча идей… Первое и второе вынули на вокзале, жалко.

– И ты решил замёрзнуть, лишь бы не возвращаться домой? – подытожил Алекс. – Парень, ты точно не медик, ты – идиот!

Гертруда деликатно улыбнулась. Дэниел, нахохлившись, обиженно стрельнул своими огромными глазищами.

– Я хочу работать в театре, а не быть врачом. Очень хочу.

– Ещё и ребёнок, к тому же, – фыркнул режиссёр, – одно сплошное «хочу»… Что с тобой делать-то?

Мисс Вудс, сидевшая слева от парня, задумалась, грызя отманикюренный ноготок. Дэниел вновь пожал плечами, переводя отчаянно-решительный взгляд с одного театрала на другого, намереваясь просить о работе и помощи до последнего. Мальчишка… Глупый и непомерно гордый! Обошедший театры пешком. Истощённый. Александр, чьё раздражение успело смениться стыдом, на сей раз испытал жалость и обречённо потёр переносицу, как всегда делал в критические моменты.

Доберманом оно не ограничилось. В это Рождество – мужчина осознал с предельной ясностью – «засада» превзошла любые ожидания…

Примечание к части [1] Оксбридж – термин, обозначающий старейшие в Великобритании университеты Оксфорда и Кембриджа.

[2] «Любители истории» – популярная английская пьеса Алана Беннетта, написанная в 2004 году.

[3] «Зимняя сказка» – одна из поздних пьес Уильяма Шекспира.

[4] Комедия Ноэля Коуарда, написанная в 1924 году.

[5] Театр в Лондоне.

[6] Пьеса А. П. Чехова 1896 года.

  Глава 2. Две мечты

(Восемь лет спустя.)

– Дамы и господа, прошу минуточку внимания!

Усечённый, по случаю праздника, состав редакции замер с бокалами в руках, вдыхая аромат шампанского и шоколада.

– Как вы знаете, год выдался непростым, но перспективным: в разделе домашнего интерьера появились новые головы с новыми идеями, азарт конкурентов спал, в конце концов, позволяя нам окончательно утвердиться на рынке. Кроме того, по данным Интернет-голосования, семьдесят три процента читательниц одобрили идею переработки оформления журнала – а значит, в следующий год «Лэдис Тайм» шагнёт с обновлённым, улучшенным «лицом». Перемены, сами видите, приятные и долгожданные…

– Вы забыли упомянуть лифт, шеф, – подал голос кто-то у прозрачных дверей.

– Я знаю, Хоуп, не портите настрой, – Эдгар Локвуд, главный редактор, вещавший перед подчинёнными, нахмурился, но затем улыбнулся, шутливо грозя пальцем в сторону перебившего, – вообще-то, Мэтью, ваша правда. Недавно отремонтированный лифт для верхнего этажа – посильнее любых обложек.

Собравшиеся довольно рассмеялись, кивая друг другу.

– Я не закончил, дети мои, – продолжил Локвуд, – если быть до конца откровенным, вам свойственно временами делать большие глупости в работе. А мне, на правах старшего, свойственно быть вредной задницей, как вижу, что вы натворили…

Смех усилился.

– Однако сегодня, в канун Рождества, праздничный номер уже лежит в магазинах и киосках, поэтому предлагаю забыть взаимные обиды – по крайней мере, до первого совещания. Какие бы трудности ни встречались в работе, популярностью журнал обязан каждому из присутствующих. За нас, за «Лэдис Тайм», за успех! С Рождеством!

– С Рождеством!

Многократно повторенный тост переплёлся со звоном бокалов, наполненных холодным напитком. Эрика Рубинштейн, потягивая шампанское, великодушно приняла объятия и поцелуйчики редакционной команды, наградив своими взамен. Объятия пахли духами и одеколонами, а традиционное щёчкопритирание либо метило женской пудрой, либо кололо мужской щетиной. Не смотря на мелкие неудобства, ритуал был совсем родным, а громкие поздравления, оглашавшие кабинет, – приятными и искренними.

Пробравшись к письменному столу, куда великодушный сегодня шеф разрешил составить полчище взаимных презентов, Эрика взяла конфету из открытой коробки. Шоколад на вкус был действительно шоколадом – сладким, эффектным, без посторонних добавок, а вот шампанское неприятно горчило, заставляя думать, что кто-то из коллег облажался при покупке. Досадуя, что пришла позже остальных, когда бокалы уже наполнили, девушка поискала глазами мусорную корзину, но в кабинете на вечер всё сдвигали, вокруг топтался народ, и сделать это было непросто.

– Не скучно моему кулинару в одиночестве? Ты грустная, – Локвуд, ещё минуту назад болтавший с разработчиками сайта, успел тоже приблизиться к столу и жестом фокусника достал из кармана пиджака небольшой конверт, – держи, тут – бонус, на носки для камина.

– У меня нет камина, но спасибо, – перехватила Эрика подарок, последний из раздаваемых, – Эдгар, кто купил дрянное шампанское? Лучше бы мне поручили.

– Это всё Симона, – вздохнул шеф, оглядываясь на коллег, среди которых находилась его ассистентка, – сама вызвалась, сама и просчиталась. Можно подумать, здесь только парни изучают твой раздел и помнят про тёмное и светлое стекло. Притащила две одинаковых бутылки, устроила какую-то некрофилию.

Эрика фыркнула в бокал, утаскивая из коробки следующую конфету. Некрофилия, традиционно без контекста, было любимым ругательством у Локвуда, прозванного за глаза Эдди-вурдалаком. Если шеф на летучках поминал такое непотребство, редакция начинала дрожать. Если он ещё и смятыми стикерами кидался, пора было искать укрытие. При этом, как ни странно, Эдгар находился в обманчиво-улыбчивом состоянии, за что, наверное, и стал «вурдалаком».

– Девочки, хватит некрофилии, чёрт возьми!

К таким или похожим оборотам команда «Лэдис Тайм» успела привыкнуть. «Девочками» в минуту гнева начальство нарекало всех – и наплевать, если в списке случайно оказывался тяжеловесный Том из корректуры или двухметровый Руперт из коммерческого.

В тех же случаях, когда Локвуд находился в добром настроении – а такое тоже бывало – он не уставал отпускать комплименты. Каждому. А ещё одаривать сотрудников статуэтками или канцелярскими принадлежностями. Или милыми «бонусами», вот как теперь.

– Конечно, я не идеальный начальник, но я на своём месте, – любил повторять Эдгар, – женскими журналами должны заведовать мужчины, а мужскими – женщины. Это восстановит баланс в природе.

Эрика, несколько лет назад выпорхнувшая из Нью-Йоркского университета, мысленно соглашалась и вообще считала, что ей повезло. Позади – отличное учебное заведение, куда не всякому удаётся попасть, впереди – работа в новом, подающем надежды журнале, что тоже не со всяким бывает. Ей двадцать пять, её уже приняли, одобрили и не заставили гоняться с резюме в зубах за вакансиями. В её голову смятые стикеры летели редко. Что до некрофилии – в этом девушку обвинили только раз: прошлой зимой, когда в ледяной и без того январь Эрика задумала написать в кулинарном разделе о мороженом.

– Ты спятила, Рубинштейн? – возмущался сидевший напротив Мэтью. – Людям зябко и без твоих приколов!

Спохватившись, она вместо мороженого предложила горячие напитки: алкогольные и не очень, со специями, сиропами и цитрусовым декорированием. Эффект получился строго положительным…

– …Ты не ответила насчёт грусти и настроения, – вырывая из задумчивости, продолжал допытываться «неидеальный» шеф, – дело в отсутствии камина? Или в личных связях?

Эрика, мысленно составлявшая портрет Локвуда, прибавила к прочим ещё одно качество – от мужчины невозможно было отделаться, неважно, в каком настроении он находился.

– Мне вполне центрального отопления хватает, а личные связи, Эдгар, давно цветут, как стоячая вода, – храбро вздохнув, девушка опрокинула в себя остатки шампанского, – правда, кое с кем сегодня предстоит увидеться.

– Тогда желаю успехов и не смею задерживать, – отсалютовав Симоне своим бокалом, Локвуд незаметно вылил жидкость в ближайшую цветочную кадку, – в следующий раз делай так. И всегда уходи в числе первых.

Обещая, если только сама не начнёт покупать алкоголь, непременно потравить местную флору, Эрика кивнула и засобиралась. Торчать в редакции дольше было глупо и бессмысленно – маленькая символическая вечеринка, когда на телефонах уже включены автоответчики, а коллеги то и дело украдкой смотрят на часы, подходила к концу. Аромат парфюма, скапливаясь вокруг, тревожил нервные окончания; планы на вечер подгоняли и торопили. Через минут сорок, самое большее, кабинет опустеет, поблёскивая одинокой настольной ёлочкой и ворохом пластика от вскрытых сувениров.

Подхватив несколько подарков, предназначавшихся ей, Эрика улизнула в коридор, а оттуда – к счастливо реанимированным лифтам. Свободная рука машинально поправила шапочку и воротник, примявший длинные светлые волосы. Не дожидаясь кабины, которая находилась где-то внизу, девушка пошла по лестнице. И чёрт с ним, с пятнадцатым этажом – привычка есть привычка. В ярких пакетиках дожидались внимания сюрпризы: неполезные от мужчин и полезные от женщин. К счастью, ничего кулинарного лучшему специалисту журнала не надарили – слишком велика была вероятность ошибиться.

Улицы встретили густыми пятичасовыми сумерками и миллионом колючих огней, наполнявших город счастливым предвкушением. Дороги традиционно переполнялись автомобилями, люди традиционно спешили в разных направлениях, витрины традиционно предлагали сказочные скидки под конец сезона. Нью-Йорк готовился к Рождеству.

Прикидывая, брать ли такси или лучше рискнуть потолкаться в метро, Эрика остановилась на втором варианте. Конечно, так есть шанс перестараться и что-нибудь себе отдавить, но зато быстрее и дешевле. Оглянувшись на стеклянную башню, из которой вышла, девушка направилась к станции, аккуратно засовывая маленькие свёртки в самый большой. Если забег по подземке пройдёт гладко, то вообще отлично: Виктор сегодня должен освободиться раньше, а это – огромный плюс.

* * *

С раннего детства Эрика знала, что в жизни нужно иметь чёткие цели и приоритеты. И всего добиваться самой. Никто бы точно не сказал, в какой момент ребёнок понял эту простую, но хитрую истину, факт, однако, оставался фактом. Девочка росла смышлёной, серьёзной, «себе на уме», как принято выражаться. Луиза Шоу, её мать, тогда ещё не вышедшая замуж, поощряла дочь и не зажимала круг интересов. Вероятно, работа учительницей начальных классов и постоянный контакт с чужими детьми помогли женщине найти правильную линию поведения. Маленькие мечты, секреты и надежды требовалось бережно взращивать, а не срезать под корень.

Мечты у Эрики были, из глобальных – сразу две. Но для их достижения следовало прежде найти подходящее занятие и трудиться. Так получилось, что один из самых сильных своих талантов девочка выявила благодаря матери и постоянной помощи по дому.

Кулинария.

Это не было внезапным откровением, ниспосланным на голову с двумя светлыми косичками. Это стало любопытным ненавязчивым экспериментом длинной в долгие годы, когда поначалу варварски кромсаешь помидоры, обляпываясь мякотью, а позднее аккуратно помешиваешь соус и радуешься покупке исключительно свежего масла. Почему кулинария, зачем оно нужно и кто вообще надоумил – такие или почти такие вопросы Эрика слышала, начиная со старших классов, когда нормальные люди шарахались от плиты и посуды, спихивая готовку на других. Она не шарахалась, к вопросам привыкла и научилась отвечать на них. Глубоко в подсознании закладывался фундамент жизненной философии, велевшей делать то, что получается. Почему нет?

В университете талант развился, нуждаясь в подпитке и информации. Уже тогда Эрика собирала рецепты, существуя обособленно и не пытаясь никого обратить в свою веру. Бесполезно было объяснять однокурсникам, как распаляются самоуважение и здоровый интерес, когда кропотливый труд порождает что-нибудь изысканное и вкусное. Студенты и не пытались узнать – практически никогда. Некоторые крутили пальцем у виска, другие, всё же пересиливая комплексы, просили совета. Кому-то стало не по себе после первой пары мини-лекций, кто-то здорово расширил кругозор и обрёл новые навыки. Чьи-то вечеринки запомнились именно благодаря её, Эрики, стряпне. В любом случае, девушка чувствовала себя властелином целого маленького мирка и радовалась, если другим от него была польза. Она твёрдо решила, что жизненная философия предлагает мудрые вещи – дальнейшую судьбу и талант надо связывать. А если повезёт, то и второй туда приплетать.

Сочинительство.

В школе Эрике неплохо давались эссе на свободные и не очень темы. Вопросы литературы и истории, коллективные дискуссии с множеством точек зрения, доклады о президентах и реформах – всё требовало времени, подготовки и, так или иначе, от кулинарии отвлекало. Разные материалы, разные задания, разные учителя, с коими нужно было поладить. А ещё маленькие литературные зарисовки – для себя. Иногда не маленькие. Иногда удачные и даваемые окружающим на ознакомление. Девушка рано сообразила, что неплохо управляется, не исключено, что именно за счёт своей обособленности. Возможно, по той же причине первая несчастная влюблённость, замена прозы стихами и горькие слёзы-покаяния перед матерью обошли Эрику стороной. А возможно, опять помогла жизненная философия, ограждавшая от глупостей. Тем более, Луиза в какой-то момент сама увлеклась, влюбилась и вышла замуж.

Да-да, она вышла замуж. Так в жизни Эрики появился отчим – Джеральд Рубинштейн, новая фамилия, на которой люди частенько спотыкались, и новые понятия семейных порядков.

Джеральд был человеком простым, работал в крупной фирме и о талантах имел представление смутное. По его мнению, карьера требовала исключительно труда, а не специфических предрасположенностей. К падчерице мужчина отнёсся хорошо, занявшись воспитанием тогда ещё подростка. Правда, делал он это бессистемно, как-то очень по-своему, что нередко ставило Эрику в тупик:

Ей не разрешалось курить лёгкие дамские сигареты, потому что они – дрянь, зато брать у отчима дорогие и, к слову, удушающе-тяжёлые – сколько угодно.

Она могла носить короткие юбки в школе, но на свидание следовало отправляться в джинсах или брюках.

Ей не стоило заниматься сочинительством смешных непонятных рассказиков, ибо ерунда. А вот подумать о том, чтобы однажды написать книгу по кулинарии – непременно-обязательно. Или вовсе пойти учиться на повара.

И, разумеется, лучше бы ей, Эрике готовить свой любимый бразильский коктейль из авокадо с молоком в отсутствие отчима, так как последний на дух не переносит оба компонента. С детства.

Пунктов было ещё много, в одних девушке удавалось разобраться самостоятельно, другие вызывали здоровое недоумение. Луиза порой легко соглашалась с мужем, а порой нет. Зато в вопросе сочинительства она целиком и полностью поддержала сторону дочери, сказав, что нельзя отказываться от идей и мечтаний, а разобраться, что писать и где работать, Эрика всегда успеет.

Тут, конечно, супруги имели разные точки зрения.

Эрика в некотором роде была благодарна Джеральду, взвалившему на себя ответственность за чужого ребёнка и неизвестно кем начатую судьбу. Он проявил интерес – своеобразный, но всё-таки. Он не выказал недовольства и не порицал Луизу за сомнительное прошлое. Он вёл себя почти как идеальный родной отец. Девушка ценила такую удачу, потихоньку начав осознавать своё везение. В знак признательности она готовила отчиму его любимую говяжью вырезку, традиционно обжаренную в муке, чтобы сок не вытекал.

А потом мечты, глобальные и не очень, на время запрятались подальше – пристрастие к авокадо внезапно получило идеальное применение.

Всё началось с Джорджии, соседки Рубинштейнов, – особы столь же милой, сколь и навязчивой. Образу типичной одинокой американки соответствовала жизнь без видимого круга интересов, вечера в компании телевизора и растянутые бургерами шмотки.

– Эрика, ты не могла бы оказать мне профессиональную помощь? – как-то раз начала Джорджия, отловив девушку. – Я очень хочу приготовить пиццу самостоятельно, мнение знающего человека не будет лишним.

– Знающего? – Эрика, чьи стремления пребывали пока на уровне хобби, а не карьеры, пожала плечами. – Можно рискнуть, конечно. Однако я не уверена, что мои знания выдающиеся…

– Ах, спасибо-спасибо, ты просто душечка! Значит, сегодня вечером?

– Ммм…

– А завтра?

– Ну, в принципе…

– Тогда договорились. Завтра, в семь, я буду ждать! – не вслушиваясь особо в ответ, если таковой имелся, Джорджия чмокнула девушку пахнущими сладкой жвачкой губами. А затем проворно скрылась за дверью своей квартиры.

Вся короткая сцена имела место у мусоропровода, куда Эрика не успела засунуть большой пластиковый пакет. Гадая, что сейчас такое было, и почему Джо Морвин, при её наплевательском отношении, пожелала наконец-то качественной еды, девушка решила, что проще согласиться и узнать по факту. Она не задалась вопросом, какая причина напомнила соседке о «восхитительном маленьком мирке», а не о проверенных книгах или Интернете. В конце концов, Джорджия вела себя мило, всё в жизни хоть раз меняется. И с помогающего не убудет.