Текст книги "Через двадцать лет (СИ)"

Автор книги: Nat K. Watson

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

Неуютное первое впечатление сгладили письма от Луизы и Виктора. У мамы всё было отлично, как на работе, так и дома, а Ньюман сообщал, что на днях уезжает, поскольку грядёт важная научная конференция. Эрика без промедлений пожелала удачи и занялась, наконец, вопросами семейными. Интернет, упрощавший всё ради быстроты и удобства, рекомендовал составить электронный запрос в архив, но девушка, пару секунд выбирая между удобством и любознательностью, остановилась на последней. И пожелала ехать лично, внеся в грядущее постоянство элемент разнообразия.

Над городом опять нависла неправильная зима, выражавшаяся в мелком дожде и густых облаках. Невольно возникли ассоциации с пессимистичным викторианским Лондоном. Что касается Джимми Роджерсов – их, вероятно, действительно было много, и не только их. Как и предполагала Эрика, возня с запросом должна была занять несколько дней, но шансы на успех казались убедительными. Служащие архива Эйвери-маунтин дрессировались не хуже первоклассных портье в отелях – они и не с таким работали. А где-то среди бескрайних стеллажей и ячеек, были скрыты крупицы заветной информации…

* * *

На четверг и пятницу Эрика ушла в глубокое «подполье», игнорируя отчёты Джорджии и Тины об авокадных успехах и не ответив на почти трогательную весточку от Руперта из журнала: «Редакция скучает, Вурдалак вздыхает». Её ни для кого не было в свободном доступе, она считала время, требующееся на поиски информации. Пластиковые города и бесплотные голоса больше не донимали, а вот напряжение оставалось на месте. Мелли, заметившая перемены, встревожилась.

– Да что это за дела такие, что ты сама не своя? Может, нужна помощь?

Эрика покачала головой.

– Тут ничем не поможешь. Я ищу одного человека… Или сразу троих? В общем, я никогда их не видела, но очень сильно хотела бы встретить. Или узнать, что с ними случилось через двадцать пять лет.

– И эти люди жили в нашем городе?

– Угу. Возможно, и сейчас живут, а возможно, давно уехали…

– Думаешь, это реально – столько времени спустя?

– Мелс, ну не надо, ладно? – попросила Эрика, в которой досада и нетерпение начинали подогреваться всякий раз, когда сомнения брали верх. – Я себя чувствую спятившей искательницей приключений, не хватает только, чтобы другие ставили под сомнение мой здравый смысл.

– Хорошо, извини, – Мелани подняла обе ладони и примирительно улыбнулась, – оно, в любом случае, не моё дело.

– Это ты извини, – вздохнула Эрика, – спасибо, что волнуешься. Обещаю разобраться с делами и вновь превратиться в нормального человека.

– Думай о хорошем, – порекомендовала соседка, – например, о пьесе. Я почти дочитала и мне нравится твой слог.

Эрика была благодарна за участие и начинала подозревать, что Провидение действительно сводит людей не случайно. Определённо, ей нужен был такой вот «Ньюман» в юбке, для поддержания душевного равновесия.

Кстати, о пьесе… Через день пришло сразу два письма – от тех самых именитых режиссёров. Феликс Брайт сообщил, что произведение ему неинтересно, и работать с ним он точно не будет. Просто и ясно. Его коллега, Ральф Шеридан, оказался менее категоричным – заметил, что сейчас готовит несколько проектов одновременно, поэтому, к сожалению, новый не потянет. Но знает человека, которому пьеса может пригодиться, и даже готов переслать ему текст. Фразы «знает человека» и «может пригодиться» обещали крайне туманные, но всё-таки перспективы. Судьба бумажных копий пока оставалась неизвестной, и Эрика начинала жалеть, что не сообразила сразу заняться исключительно виртуальной рассылкой.

Помимо двух означенных сообщений было третье – из архива, с уведомлением о том, что она, мисс Рубинштейн, может, наконец, получить информацию по интересующим людям. Излишне говорить, что девушка моментально подхватилась, не тратя времени на перекусы и аккуратный макияж, и помчалась за сведениями. Ожидание длиной в несколько дней, нервотрёпка и постоянное заглядывание в почтовый ящик – совсем скоро этому будет положен счастливый конец, символизирующий новый этап поисков! Совсем-совсем скоро!

Поцеловав старенькое фото, она запрыгнула в вагон метро, готовая претерпеть любые трудности, любых вредных и толкающихся попутчиков, любую дурацкую погоду на поверхности. Хотя погода, нужно признать, отличилась в то утро большим разнообразием и сухостью, чем прежде. Ветер качал деревья и прохожих, но Эрика не обращала на него внимания. Сама не помнила, как доехала до длинного серого здания, занимавшего все мысли. Те же служащие, те же лампы под потолком, тихие-тихие помещения, где центром Вселенной являлись заветные стеллажи и картотеки. Не желает ли она, мисс Рубинштейн, сделать копии имеющихся документов? Разумеется, желает! Изучит ли она их здесь, в читальном зале, или возьмёт с собой?

– Всё с собой, – махнула рукой девушка, мысленно сравнивая процедуру с покупкой фаст-фуда. А затем стала обладательницей нескольких листов бумаги – того, что ждало её приезда и разведки.

Лили Роджерс, в девичестве – Питерсон, родилась в Сан-Франциско, переехала… Работала секретарём – Эрика просмотрела нехитрый список фирм, и в каждой новообретённая бабушка трудилась целые годы – позднее стала заместителем, похоже, у своего супруга. Да, она вышла замуж… В браке родила сына, Джеймса, других детей не было. Умерла около восемнадцати лет назад, похоронена на Верхнем кладбище Эйвери-маунтин.

Эрика, вздохнув, принялась за дедушку. Клайв Роджерс провёл всю жизнь на одном месте, никуда не переезжая и не страдая от этого. Видимо, любовь к цифрам передавалась в семье по наследству: мужчина успешно вёл бизнес, работая прежде на других, а позднее – на себя. Знакомое название – университет Хоуарда – мелькнуло где-то в начале биографических данных. Довольно коротких, впрочем: Клайв на несколько лет пережил жену, позднее был похоронен на том же кладбище.

«Возможно, и вовсе рядом», – подумала Эрика, переворачивая листы и подбираясь к отцу. От плотной тёплой бумаги словно какой-то уверенностью веяло, словно окошко в прошлое, прежде едва приоткрытое, теперь распахивалось настежь. Джеймс Роджерс был натурой и впрямь непостоянной – если, конечно, смена высших учебных говорила о непостоянстве, а не о проблемах с успеваемостью. Особых сведений о работе не предлагалось – то ли она состояла из подработок, временных и быстрых, то ли была ещё какая-то причина. Зато имелся адрес, всего один: некий переулок Брикброук. Он что, так там и обретался целые годы? Скользнув взглядом по тексту, Эрика внезапно поняла, почему сведения о месте жительства не менялись: внизу документа стояла дата смерти искомого.

Джимми Роджерс ветреный и порывистый, не дождался рождения дочери. Он умер в двадцать один год…

* * *

Эрика провела большую часть дня в городе, борясь с ветром, холодом и пустотой внутри. На душе было паршиво, отсутствие дождя и чуть угомонившийся ветер не радовали. Тактичная Мелли прислала СМС-ку, что на ближайшие сутки уезжает к друзьям и вернётся только завтра вечером. Зачем-то пожелала удачи. То ли с поисками, то ли с потенциальной оргией. Эрика не стала переспрашивать – она вообще не ответила и не была уверена, об одном ли вечере шла речь.

Долго стояла на выходе из архива, прижимая к груди ещё тёплые копии документов. Мимо кто-то проходил, спускаясь и поднимаясь по лестнице, пару раз к девушке обратились не то с вопросом, не то с участливым комментарием. Она ни на что не реагировала, просто стоя, глядя перед собой и думая о злосчастной последней строчке.

Двадцать один год…

Как это случилось? Как это вообще возможно? Разве люди умирают вот так, в расцвете лет, не успев толком ни жизнь повидать, ни карьеру сделать, ни даже семью завести?

Ах нет, подобие семьи создано было.

Спустившись с лестницы, Эрика неуклюже запихнула документы в сумку и побрела вперёд. Она не плакала и не кричала, она с трудом представляла, как горевать по человеку, которого никогда в жизни не видела. Вроде отец, вроде совсем родной, но, в то же время, абсолютно далёкий… Вроде издавна был где-то, ждал, терпел годы разлуки… А выходит, это она терпела и ждала? Напридумывала версий счастливого воссоединения, которого теперь нет?

Выходит, зря прилетела?

Новый этап поисков, ага… Какое странное и нелепое чувство – тосковать по незнакомцу. Эрика вспомнила, что несколько лет назад, учась в университете, рассматривала вероятность печального исхода и невольно его допускала. Не хотела верить – но допускала. Однако Джимми в теориях был старше – ему хотя бы сорок успевало стукнуть, он вбирал немногое, предлагаемое жизнью, а потом тихо уходил…

Что он мог вобрать в двадцать один, чёрт возьми?!

В ближайшей кафешке, на название которой взор не упал, Эрика сделала то, чего не позволяла себе года три – заказала банальное холодное пиво. Она не хотела напиваться, как напиваются в кино и сериалах, и не была уверена, что вообще сумеет, учитывая, какое препротивное пиво досталось. С другой стороны, мужчины не зря ищут истину на дне бутылки. Эрика бы дорого дала, чтобы на один день стать таким вот мужчиной. Она разложила на столике помятые бумаги, вновь и вновь перечитывая сведения и терзая себя.

Лили Роджерс. Клайв Роджерс. Джимми Роджерс.

Она не знала и бабушку с дедушкой, привыкнув к тому, как Элинор с её лингвистической прямотой, вездесуща и затмевает целое поколение. Она жалела, что старших Роджерсов нет в живых – не у кого расспросить об их сыне. Некому явиться долгожданной (или не очень) внучкой. Что за люди они были? Как познакомились? Какие танцы любили? Как относились к ребёнку? Ушедшая в никуда пара… То ли пиво начинало действовать, то ли настроение требовало философии: Эрика подумала, до чего это, в сущности, страшно – пережить детей и оставить после себя лишь ворох бумажек и плиты на Верхнем кладбище.

Где оно, это кладбище? Почему Верхнее? Может, съездить туда? Представив, как, продуваемая ветром и опутанная алкогольными градусами, она отправится плутать среди могил, девушка решительным залпом допила горькое пойло. Нет, не сегодня. Точно не сегодня. Двух потрясений для одного дня многовато. Хватит и того, что Джимми дочку не дождался. Лучше потом, позднее – заодно и маме сообщит, как храбрости прибавится.

Ёжась, она вышла из кафе. Не дождался Джимми, конечно… Было больно от обретения и мгновенной потери бабушки с дедушкой, но потеря отца – мимолётная, похожая на тяжёлый толчок под поезд, на едва уловимый укол яда – потеря эта перевешивала две другие. Вероятно, дело было в проклятой молодости. О, двадцать один год, чтоб его!

Эрика за всю жизнь столько не передвигалась пешком, как за тот долгий, бесконечно тоскливый день. Возвращаться в пустую аккуратненькую квартирку ради одинокого томления не хотелось. Девушка прошла по торговым центрам, не глядя в витрины, купила билет на какой-то киносеанс и, не досмотрев и трети фильма, покинула зал. Спускалась в метро и поднималась наружу, когда казалось, что воздуха не хватает. Нашла университет Хоуарда и трясущимися руками сделала пару снимков – на каждом из них хотелось подписать «Для несостоявшейся истории». Побродила вдоль закрытых на зиму фонтанов и едва не грохнулась в один из них, неловко присев на бортик. Она не искала переулок Брикброук намеренно – он сам выплыл из вереницы уличных поворотов и указателей. Узкий, как рыбная консерва, он консервами и вонял – возможно, благодаря мусорным контейнерам, прятавшимся в глубине. Дома стояли так близко друг к другу, что свободно можно было протянуть бельевые верёвки, канаты, морские лесенки или оптику для подсматривания за соседями. Слева, из окна третьего этажа, с любопытством высовывался усатый тип, куривший по ветру.

– Привет, симпатяшка! – крикнул он и отсалютовал сигаретой. Разрываясь между желанием поскорее уйти и желанием остаться, Эрика прошла вперёд. Весёленькая композиция… Внутрь пробираться совсем не улыбалось, хватит и того, что усатый продолжал пялиться и посвистывать. Эрика сравнила оба дома, прикидывая, что Джимми всё-таки обретался в правом, согласно адресу. Где-то на четвёртом этаже.

«А может, он и умер там?» – предположил внутренний голос. Девушка вздрогнула, едва не уронив сумку, и поняла, что гипотеза не лишена смысла. Умер в этом самом переулке… Машина сбила? Напали? Несчастный случай?

Самоубийство?

Вытащенная, было, камера, отправилась назад, к документам. Эрика чувствовала, что ни за какие сокровища мира не хочет фотографировать. Только не захудалое и убогое место, с которым теперь может ассоциироваться жизнь отца. Нет, оно ей не нужно, пускай и несёт воспоминания. Лучше запечатлеть папу таким, как на единственном фото – счастливым и полным жизни. Запомнить его и забыть то, что теперь искать некого.

* * *

– Эгей, я дома! Всё нормально? Что за запах, будто у нас бомбардировка авокадо в целом районе? – Мелли, счастливая и отдохнувшая, впорхнула в квартиру, как и обещала, только следующим вечером. Непрогремевшая гроза уже закончилась, уступив место тишине, квартира не распалась и не взорвалась. Вещи стояли на своих местах, но на приветствие никто не откликался.

Снимая обувь, девушка прошла по коридору и подёргала носом. Источник авокадо наверняка притаился в кухне, однако вторая спальня была ближе, да и свет там не гасили. Притормозив на пороге, Мелли окинула взглядом владения соседки: работавший без звука телевизор на спортивном канале, горевшие бра. Разложенный диван, на котором лежало несметное количество бумажных самолётиков формата А4, притом с текстовыми узорами. Развернув один, девушка пробежалась по строкам, тут же узнавая отрывок из пьесы.

– Интересные дела…, – предвидя, что начать следовало всё-таки с кухни, Мелли направилась обратно и застала среди приборов и шкафчиков зрелище не менее эпатажное: Эрика в растянутой серой футболке сидела за столом, перед открытым ноутбуком. На голове её были здоровые радио-наушники, найденные, похоже, где-то за диваном. Впрочем, не это привлекло основное внимание: на мойке лежали крупные авокадо разной степени очищенности. С ними соседствовали две бутылки молока и миксер, где всё добро и взбивалось, очевидно. Мелли удивлённо сглотнула и поняла, что самое время заявить о себе.

– Привет! Можно узнать, что произошло?

Эрика от внезапного прикосновения к плечу едва не подпрыгнула.

– А? Ты уже здесь? – она быстро сняла наушники. Мелли кивнула.

– Как видишь, – затем выразительно покосилась на бокал, наполовину полный бело-зелёной смеси, – я, пожалуй, не буду спрашивать, в честь чего беспорядок, а повторю вопрос: что случилось.

Молчание.

– Эрика?

Мисс Рубинштейн, оторвавшись от работы, тяжело вздохнула и подняла на приятельницу несчастные глаза. Затем снова вздохнула.

– Эрика, ау!

– Мелс, он умер, – пробормотала девушка, потянувшись за бокалом, но махнув на напиток, – представляешь, он… они все просто взяли и умерли! Они не дождались моего приезда, а я так хотела встретиться…

– Кто умер? – не разобрала Мелли, опираясь на стол. – Подожди, ты хочешь сказать, что те твои родственники… О Господи!

– А ещё, – продолжала Эрика, – мне утром вернулась первая из копий пьесы. Там какая-то ерунда и неправильный адрес – то ли я напутала, то ли он в принципе не существует. Ну и, одно к одному…

– Ты поэтому тут маринуешься и напиваешься целые сутки?

– Я не напиваюсь, Мелс, – девушка развела руками, – у меня даже на факультете не получалось толком перебрать. Авокадо – это так, занять руки и мысли. Пожалуй, я слишком долго жила с отчимом, который терпеть не мог бразильский коктейль, вот и сделала себе порции три… Или четыре?

– Тебе будет плохо.

– Мне уже плохо, но не в том смысле. Они все умерли!

Мелани, присев на край стола, внимательно взглянула на собеседницу.

– Кем тебе приходились эти люди? Если не хочешь говорить, то…

– Хочу, – буркнула Эрика, – я действительно измариновалась вся. А они были моими дедушкой и бабушкой. И отцом…

В кухне повисла пауза. Тихо гудели вентиляторы ноутбука, где-то в сумке Мелли тренькнул телефон, оставшийся без внимания. Хозяйка его, не успев снять расстёгнутую куртку, погладила столешницу.

– Сочувствую, правда. Я знаю, каково жить без родителей.

– Спасибо.

Телефон в сумке тренькнул ещё раз, но обе девушки не двинулись с места.

– Что ты намерена дальше делать?

Эрика скорчила неопределённо кислую гримаску.

– Расскажу маме – она имеет право знать. Потом дождусь, когда мне вернут оставшиеся копии и свалю отсюда назад, в Нью-Йорк.

– Не слишком кардинально?

– В самый раз. Виктор, мой бывший будущий, всегда прав, но сейчас он ошибся. Мне нечего делать в городе. Правда, сначала придётся прибрать квартиру, – девушка обозрела авокадное полчище и виновато улыбнулась, – извини, я бардак устроила.

– Плевать на бардак, – успев что-то обдумать, Мелли слезла со стола и принялась выпутываться из жаркой куртки, – у меня есть отличная идея, как поднять тебе настроение и заставить передумать!

Мисс Рубинштейн округлила глаза.

– Если ты собираешься вытащить меня в город, пить мои коктейли или заказать пиццу, то не сработает.

– Ни в коей мере, коктейли я лучше вылью в цветы, а гульнуть после успеем. А сегодня я тебе массаж сделаю.

– Массаж?

– Угу, расслабляющий и очень полезный. И бесплатный. Ну-ка, пошли!

– Но я никогда не…, – Эрику, не дав ничего предпринять, буквально в охапку схватили и потащили в комнату, – Мелс, я не уверена, что это хорошая идея. Я никогда не имела дел с массажем!

– Очень зря, потому что идея отличная, – назидательно сказала Мелани, одним махом сметая самолётики на пол и вырубая телевизор, – поверь, я знаю толк, я никого не калечу и вообще возвращаю людей к жизни! А теперь, – она поправила покрывало на диване и отбросила подушки в разные стороны, – раздевайся, ложись и жди. Я сейчас приготовлюсь!

Энтузиазм девушки превышал самого себя в день знакомства. Кляня медлительность и шок, Эрика проводила Мелли взглядом и начала снимать футболку. Быть может, ей следовало «помариноваться» в чисто прибранной квартире, грызя ногти и качая фильмы из Интернета? Тогда бы не привлекла столько внимания и вряд ли бы оказалась подопытным объектом. Однако и поделиться с кем-то проблемой хотелось – раз добровольная кандидатура имеется под боком, то… Давно с ней не носились. Впрочем, и психологических неожиданностей давно не было – никогда не было, если по правде.

Мелли появилась минут через двадцать, в майке и шортах, с неизменным хвостиком. Зажгла ароматические свечи. Эрика, успевшая вообразить весь путь разосланных копий пьесы, перекинулась обратно к архивным документам и охнула, когда тёплые ладони добрались до обнажённой спины.

– Тихо, я по-прежнему не кусаюсь, – заверила массажистка, убирая светлые волосы к шее, – понравится – ещё в салон ездить начнёшь, там всякие обёртывания возможны.

– Я не настолько гламурна.

– Это не гламур, а элементарная любовь к себе, детка, – устроившись поудобнее, Мелли занялась флакончиками и бутылочками на полках, – ты любишь людей и любишь творить. Иногда надо любить и себя.

– Судишь по прочитанному?

– Вообще по тебе. Кстати, трагический финал в пьесе был бы не менее хорош. Почему отказалась?

– Хм? – измазанные маслом ладони вернулись на спину, как-то сразу и точно вжимаясь в правильные места. – Мне стало папу Беатрис жалко. И саму Беатрис тоже. Хоть в прозе должна быть справедливость.

– Тонко замечено, в жизни её порой не достаёт. Но это не значит, что судьба не умеет делать сюрпризы.

– Я уже не знаю, что она умеет, – печально сказала Эрика, – казалось, что я, как Виктор утверждал, схвачу победный флаг и непременно увижу родных. Казалось, это так просто – приехать, сделать, поговорить – и всё найдётся… Нашлось, да не то нашлось. Полицейские, наверное, больше информации о людях имеют.

– Полицейские собирают информацию другого рода, – возразила Мелани, – расслабься, у тебя сейчас спина как при оглашении приговора.

– У меня мало опыта, – Эрика взирала на подушку в углу и прислушивалась к ощущениям. Голове на сложенных руках было не очень, зато чувства от шеи и до поясницы интриговали.

Мелли не преувеличивала свои навыки, начиная с безболезненных нажатий и поглаживаний, собирая и разбрасывая их по коже, порхая и надавливая пальцами, растирая ладонями… Ароматические свечи пахли сандалом, разогретое масло – хвоей, собственные руки – мылом и авокадо. Совесть полыхнула будто сигаретный огонёк, напомнив, что в кухне беспорядок, что приехавшая Мелли определённо имела другие планы на вечер. Что чужих тушек ей и на работе сполна хватает. Но Эрика, не курившая добрых несколько лет, совесть-сигарету сразу затушила. Именно Мелли, с её чрезмерной порядочностью, подала идею, а коктейли… Авокадо всё равно были со скидкой!

Вскоре болтовня сошла на нет, а мысли стали приятно путаться и сплетаться в узоры. Эрике казалось, что она – полотно, демонстрирующее невидимый масляный боди-арт, что лопатки готовы выпустить широкие крылья, а тело вот-вот распадётся на миллионы атомов. Глаза сами собой начали закрываться, являя под веками калейдоскопную пестроту, ароматы смешивались, а телефон в забытой сумке продолжал тренькать с равными интервалами, словно цокая языком: «Ах, Эрика, Эрика…»

– Эрика… Эрика?

– А? Что? Пора на работу? – девушка открыла глаза, не сразу поняв, что находится далеко от дома в Нью-Йорке. И вообще уже поздний вечер, а не утро. – Прости, твоё таинство меня вырубило.

Она потянулась за футболкой, попутно обнаружив на себе тёплое одеяло, а на полу – мешок с недавними самолётиками. Мелли стояла возле дивана, отчего-то счастливая и смущённая. С домашним телефоном в руках.

– Ты что, сама всё убирала?

– Только здесь, кухню можем поделить, – хмыкнула девушка, – ну, как себя чувствуешь?

Эрика, одевшись, повела плечами.

– Как сгусток света или бабочка из кокона. Нет, серьёзно! По-моему, я теперь – твой вечный должник. Правда, грандиозно стало только телу…

– Мыслям сейчас тоже будет грандиозно, – с непроницаемым видом сказала Мелли и внезапно расхохоталась, – я, пока ты спала, принимала душ, выхожу – а тут такое! И не говори теперь, что сюрпризы невозможны, лучше сама послушай!

Не дав и слова вставить, она нажала кнопку автоответчика на телефоне, продолжая смеяться. Эрика отлично помнила, что звонков за минувший день не поступало и, однако же, соседка была права – за тот час или полтора, что потребовался на витание в калейдоскопе, аппарат записал одно новое сообщение:

– Добрый вечер, мистер Рубинштейн, – зазвучал в трубке приятный мужской голос, – меня зовут Дэниел Спаркс, я являюсь помощником Александра Гаррета, режиссёра и владельца театра Гордона. К сожалению, мистер Гаррет не может в настоящее время связаться с вами лично, но он заинтересован в постановке вашей пьесы и предлагает встретиться. Послезавтра вторник – вы могли бы подъехать в кафе-бар «Перекрёсток» в два часа? Если да, не отвечайте на сообщение, если нет – перезвоните мне по этому номеру, постараемся найти другую возможность. Удачи!

  Глава 7. Спаркс (часть первая)

В маленьком салоне красоты на Линкольн стрит всегда была приятная атмосфера, хороший коллектив и оптимальные цены. Среди столов, кресел и зеркал порой случалось всякое: и забавные ситуации, и счастливые моменты, и досадные происшествия, изредка. Однако, такое негласное оживление, как сегодня, бывало только в определённых обстоятельствах.

Часы показывали примерно семь вечера. Парикмахерша, ловко подстригая немолодую темноволосую даму, время от времени меняла дислокацию, перескакивая с затылка на аккуратные пряди у лица и делая их ещё аккуратнее. Маникюрша, подпиливая ногти болтливой клиентке, раз за разом привставала с места, чтобы что-то отыскать в сумочке на верхней полке. Администратор, занятая еженедельным расписанием, так и норовила забросить увлекательный процесс и кокетливо разгладить воротник собственной блузки.

Всё это казалось приёмами исключительной хитрости. Взгляды трёх женщин притягивало кресло в углу, ибо там, в этом кресле, находился предмет общего внимания, ради которого можно было послать к чёрту атмосферу коллектива. Вытянув километровые ноги вперёд, под миниатюрный стеклянный столик, в углу сидел довольно примечательный молодой человек: взъерошенный, большеглазый и, в целом, красивый. Вот уже минут тридцать он с живейшим интересом листал что-то в своём планшете, не реагируя на окружающий мир. На столике перед ним стояла крохотная чашечка с остатками кофе и большая ваза с леденцами, из которой парень таскал конфетки целыми пригоршнями.

Дэниел Спаркс, чья мать сейчас меняла стрижку, ушёл в чтение с головой и пока не выныривал. Салонному трио только и оставалось, что любоваться его невозможно худой фигурой, да богатыми мимическими экзерсисами. Так оно зачастую и происходило.

Всего день назад Дэн вернулся из Амстердама, сканючив на поездку сразу два выходных и уложившись в кратчайшие сроки. Он вообще, по долгу службы, умел укладываться в самые короткие сроки, но «Голландская авантюра» превзошла любые ожидания. В родном театре Гордона как раз шли последние показы «Боевого коня»[18] – спектакля, вверенного Спарксу, и обогнавшего по масштабности даже знаменитую версию Вест-Энда. А Амстердам готовился к иностранной премьере «Лоренцаччо»[19] в рамках гастролей. Кто бы тут выдержал и не отпросился? Рвануть в ледянющие Нидерланды ради бельгийской постановки французской пьесы о древнем итальянце – да, это было вполне в духе Дэна, мечтавшего увидеть местные фишки светового оформления и сценографии. И наплевать, что ради них пришлось мёрзнуть, пару раз обращаться к французскому разговорнику и вообще спать на слишком короткой кровати в отеле. Зато фотографии, потихоньку сделанные во время спектакля, надежды оправдали!

Теперь же, листая голландские блоги любителей театра и коллег по цеху, Дэн с упоением читал рецензии на «Лоренцаччо», успев парочку откомментировать и неплохо пообщаться. Персоналу салона выпало молча переживать и дожидаться окончания стрижки Анжелы Спаркс – впрочем, администратор и тут подсуетилась. В последний раз поправив блузочный бант на мощной груди, женщина покинула стойку и решительно двинулась к молодому человеку.

– Ещё кофе, мистер Спаркс? Или, может, хотите чаю?

Маникюрша, которой клиентка и собственная неудачная позиция за столом порядком надоели, с досады отхватила гильотиной сразу половину ногтя у дамы. Последняя, придирчиво выбиравшая лак для покрытия, громко разбушевалась. Парикмахерша, пряча ухмылку, сделала вид, что откашливается. Дэн оторвался от планшета и совершенно счастливо уставился на администратора.

– Лучше кофе. Такой же чёрный и без сахара, – улыбнулся он, невинно хлопая ресницами. Этот коронный трюк всегда использовался для размягчения самых каменных женских сердец. Администратор, чьё сердце каменным вовсе не было, подхватила чашечку и удалилась, балдея, чтобы вернуться через несколько минут.

– Вот, как вы любите, – шепнула она, придавая своему декольте на блузке наиболее удачный ракурс. Маникюрша готова была взвыть, реанимируя клиентке ногти. Дэн, которого атласные банты волновали ещё меньше, чем погода в Амстердаме, поблагодарил со всей возможной непосредственностью, глядя при этом исключительно в глаза.

Он слишком хорошо знал о коварных женских уловках. Он знал, что на блюдце, возле чашечки, притаилась визитка с аккуратным «Это – мой новый номер телефона». А что, имелся и старый? Учитывая, сколько таких или подобных записочек доставалось время от времени молодому человеку, впору было строить карточный домик. Алекс однажды именно домик и предложил, чтобы как-то оправдать запас разноразмерных визиток. Дэну это показалось крайней мерой – полезные карточки он сохранял, переписывая номера к себе в телефон. Прочие лежали мёртвым грузом дома. Вот и теперь, спрятав визитку в нагрудный карман рубашки, дабы никого не обидеть, Спаркс вернулся к кофе и планшету. Администратор вздохнула с максимально возможной томностью; маникюрша, к счастью, ничего заметить не успела. Парикмахерша, лет на десять старше коллег, снисходительно улыбнулась – к Дэниелу она испытывала интерес более профессиональный, нежели личный, ибо частенько доводила до совершенства его градуированную чёлку.

Анжела Спаркс не впервые становилась свидетелем страстей, бурливших вокруг её сына. Наблюдая краем глаза за событиями в углу зала, женщина изо всех сил пыталась не выдать себя и не начать смеяться. Дэниел был умен, и острые углы женского внимания обходил с максимальной изящностью, пускай душа требовала развлечений, а само внимание, конечно, ему льстило.

Ещё полчаса спустя, когда стрижка и укладка были оформлены и оплачены, два постоянных клиента покинули салон. Держа левой рукой бело-синий мотоциклетный шлем, Дэн одарил напоследок женщин второй коронной улыбкой и скрылся, звякнув колокольчиком на двери.

– Подозреваю, там сейчас будет коллективное «Аааах!», – заметила сыну Анжела, встряхивая уложенными волосами, – видел, какая у тебя сегодня популярность?

– Хм? Ма, да разве это популярность? – удивился парень. – Популярность – это умножить один такой салон на десять и получить в итоге наш театр.

Они шли по Линкольн стрит в направлении ближайшей парковки, где был оставлен бело-синий двухместный Сузуки Дэна. Город готовился к окончанию очередного январского дня и новому вечеру – над Эйвери-маунтин быстро стемнело, полчища огней зажглись в витринах, окнах, автомобилях и рекламных стендах. Люди поднимали воротники и спешили, кто куда, – по делам, по домам, по личным интересам.

– Я так рад, что мы с тобой куда-нибудь смогли выбраться, пусть даже за простой причёской, – признался Дэниел, – тебе очень идёт. Если бы пациенты в хирургическом чаще обращали внимание на того, кто их лечит, уже давно бы глазки строили.

– Как не стыдно, сын! Я не в том возрасте и, знаешь, ли, давно не в том статусе, чтобы оценивать подобные штучки на работе!

Миссис Спаркс шутливо нахмурилась, но порозовевшие щёки моментально выдали её истинное настроение. Дэн рассмеялся вместе с матерью.

– А никто не призывает оценивать. И потом, если говорить о популярности – поверь, она у меня наследственная.

– Похоже, ты сегодня в ударе.

– Я? И не начинал ещё! – запротестовал Дэн, чуть не вмазавшись на ходу в фонарный столб. Анжела покачала головой и оттащила сына подальше от края тротуара – на безопасное беспрепятственное место.

– Пара минут – и шлем кому-то не понадобится. Как в театре дела, всё в порядке?

– Всё прекрасно, – с гордостью и удовольствием ответил Дэн, – «Боевой конь» отгремел и перешёл в разряд почти исторических событий. Джордан Моран планирует взяться за «Игру навылет»[20] Шаффера. У неё любовь к арт-хаусу и тонким диалогам, если возьмётся – вести мне спектакль. Не возьмётся – получу короткую передышку. Ну, а про Голландию я рассказывал.