Текст книги "Через двадцать лет (СИ)"

Автор книги: Nat K. Watson

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)

* * *

– Мне кажется, Майк заинтересован во мне сильнее, чем в творчестве Уильямса и прочих, – поделился как-то Дэн с актрисой, – не сочтите за мужское кокетство, Герти, но…

– Не сочту, успокойся, к тому же, оно верно, – перебила женщина, – разве никто не сообщил тебе, что в каждом театре свои геи?

– И в костюмерных тоже?

Мысленно он тотчас дал себе пинка за «своевременный» дурацкий вопрос. Разумеется, в костюмерных тоже, учитывая, что на них практически всё и основывается, а томные взгляды Майка уже вгоняют в полный транс… Гертруда, не став язвить, сочувственно развела руками.

– Что поделаешь, везде достаточно. Если я правильно понимаю, и ты не жаждешь такого интереса, начни встречаться с какой-нибудь хорошенькой девочкой – благо, в театре их тоже хватает.

Молодой человек совету внял, справедливо рассудив, что одним лишь Майком не ограничится – надо срочно с кем-то закрутить. Работа теперь обязывает, а в некоторых вопросах он действительно был консервативен, как старый механический занавес.

«Кем-то» почти сразу, без особых подготовок, стала Менди. Девушка с сантиметром на шее уже давно симпатизировала коллеге и была самой подходящей кандидатурой. Хотя, конечно, первый поцелуй с ней вышел острым – в буквальном смысле. Дэн подумал, что только его могло угораздить в момент жарких объятий попасть рукой на забытую на столе подушечку с иголками и, вместо того, чтобы заорать, непроизвольно цапнуть партнёршу за губу. Романтическая сцена была испорчена, а за укус, не смотря на извинения, Менди нарекла его «страстным придурком». Хотя это не помешало им провстречаться четыре месяца, не говоря уже о том, что цель была достигнута – припухшая губа костюмерши способствовала созданию нужной репутации костюмера.

К апрелю они разбежались, и Менди уступила Шарлотте, машинисту сцены. Шарлотта сантиметрам предпочитала рулетки и в прошлом была баскетболисткой, что позволяло ей не теряться среди декораций, блоков, тросов и прочих мужских игрушек. Она поразительно классно смотрелась в безразмерной футболке, с гарнитурой и без макияжа – выбор был несомненно удачным и претендовал на серьёзность, плюс, открывался простор для наблюдений. Но Шарлотта, уйдя в конце сезона в летний отпуск, обратно в театр возвращаться не стала, решив строить жизнь и карьеру дальше без подробных объяснений. Наверное, именно тогда в Дэне перемкнуло какой-то механизм: он понял, что сам из театра уходить не хочет, по примеру некоторых. Нет, наблюдения и декламация не пропали даром, а двумя девушками коллектив не ограничивался, но стало ясно, что внутренняя работа и этапы создания привлекают больше игры и конечного результата. Осенью, когда театральные курсы устраивали новый набор молодёжи, Дэн к ним не присоединился. В сентябре произошёл своеобразный карьерный рост, и Алекс, изображая строгую синусоиду, перевёл молодого человека в машинисты.

Алекс… Ещё до повышения, пробираясь в закулисных потёмках с манекеном в руках, Дэн случайно услышал разговор Стронга и режиссёра, прояснивший многое несказанное:

– …Может, и хорошо, что у меня получается держать себя в руках и не ввязываться в конфликты. Вроде как сторонний наблюдатель… Прошло несколько месяцев, но порой возникает сильное желание встретиться с папашей Спарксом и дать ему по морде.

– Ты же знаешь, это неудачное решение, – в темноте трудно было определить – судя по голосу, актёр возражал больше из вежливости. Алекс вздохнул, шумно и недовольно.

– Я знаю одно, Тим: если бы у нас с Деборой были дети, я бы ни за что не стал их прессовать подобным образом.

Дэн тогда счёл за лучшее незаметно уйти и не выдавать себя. Разговор, однако, показал, что владелец театра состоит не только из сарказмов. По-своему он был прав, хотя и не знал всех тонкостей дела: младший Спаркс не сообщал о застарелых мыслях про самоубийство. Или о пощёчине… Или о том, что Анжела стала в семействе как перетягиваемый в разные стороны приз – Леонард с сыном не делили её, нет. Но всё-таки делили… И отступать было уже некуда. Прославленный нейрохирург избрал политику игнорирования и вёл себя так, словно опозоривший династию сын в природе не существует. Много позже, когда тот снимал квартирку на Кранберри стрит, в гости приходила только Анжела, притом, что адрес имели оба родителя. «Хронические обострения» с места не двигались, но развивались, а Дэн пытался наладить подобие контакта. Активно пытался. От проблем в семье спасала работа и семья театральная, и в этом хитросплетении радовало одно: личная жизнь не долго оставалась под слоем паутины – через несколько месяцев после ухода Шарлотты на горизонте возникла Айрин Лэйк, молодая, но уже известная актриса.

Это был взлёт во всех смыслах. Два года, проведённые с Айрин, походили на иллюстрацию к популярной «жизни на вулкане». Актриса отличалась привлекательностью и капризностью, умом и вспыльчивостью – этакий многогранный талантливый брильянт. Она частенько использовала длинную шею любовника как тестер для помадных поцелуев, и щетина тут не спасала. Дэн подозревал, что в детстве его недокормили острым и жгучим, вот и добирает теперь отношениями. Однако два года – огромный, по театральным меркам, срок – всё равно скоро закончились… За это время он увидел и узнал больше пьес, чем за всю жизнь, наловчился перепрыгивать змеящиеся по полу провода и разбираться в женском кокетстве. Айрин придавала опытности.

Что до работы – ребята-машинисты попались хорошие, любили пропустить по пиву и делиться историями со спектаклей. Особенно этим отличался Хэнк МакГрегор – старейший из футболочно-гарнитурной ассоциации, строивший молодняк и помнящий времена, когда Александр Гаррет был только режиссёром. Если верить Хэнку, потом театр достался ему от предыдущего владельца, и так начинающий постановщик превратился в разбогатевшую Золушку. Эту легенду, с теми или иными дополнениями, знало большинство, но никто не ехидничал – Алекса в театре любили. А сам режиссёр, в очередной раз доказав свою непредсказуемость, ещё полгода спустя вновь стал обсуждаем – ибо развёлся…

* * *

О расставании коллектив узнал из газет – «семейная драма Гарретов», как это было названо в одном таблоиде. Конечно, все удивились, даже те, кто лично с Деборой ни разу не встречался и вообще смутно её представлял. Никаких комментариев на страницах, никаких интервью или толков о причине… Если бы не совместное фото супругов, можно было запросто перепутать или не обратить внимания – в каждом городе полно однофамильцев, даром, что не все из них режиссёры…

И, разумеется, любовь к начальству не означала, что подчинённые не будут строить теории самостоятельно. Дэн, волей судьбы приблизившийся к Александру сильнее прочих, сплетнями не занимался. Он и так знал, что причина развода – основная, по крайней мере – дети. Дети, которых в семье не было, и которых Алексу хотелось иметь. Деборе же вполне хватало работы и собаки, и время с ними чередовалось в произвольной последовательности. И не всё было замечательно, как в первый вечер на Стрейт рут… И вообще временами Дэну казалось, что он, не знающий об Александре практически ничего, знает его слишком хорошо. Знает, например, что городская квартира, машина и доберман отошли супруге – на работе всякие процедуры не отразились, но, естественно, режиссёр переживал. Умел переживать, в работу и окунаясь. К этому времени он уже неплохо ладил со своим «театральным подопечным», и младший Спаркс решил, что надо импровизнуть.

Он не стал вызывать босса на душевные беседы или предлагать напиться – нет, он умел действовать творчески. Развод Алекса по времени совпал с давно желанной покупкой, нуждавшейся в срочной демонстрации. С покупкой, на которую деньги копились, частично тратились в критический момент, а потом снова накапливались. И надо было видеть лицо главрежа, когда, в свой законный выходной, он вышел из дома и узрел прямо по курсу блестящий синий Сузуки. Дэн, подняв стекло шлема, изящно оперся о руль и улыбнулся как мальчишка, получивший от Санты свой первый водяной пистолет.

– Это что?

– Мотоцикл, вы же видите.

О, если б только Алекс знал, чего стоило хранить тайну так долго! Никому не рассказывать о курсах вождения, о доплате за экстремальные приёмчики, показанные инструктором… О том, как он научился торговаться не хуже туристов в сувенирных лавках – предыдущий хозяин Сузуки, сломленный дотошностью и натиском, уступил почти тысячу! Дэн, влюбившийся в ярко-синий цвет, простил небольшие царапины на левом зеркале. Какая, в сущности, ерунда! Мотоцикл был в отличном состоянии, и молодой человек преисполнился решимости катать шефа до возврата в режим «непробиваемый Цезарь». Александр, которому скупая мимика изменила, возможно, впервые, надевал свой шлем с опасением. Но он и правда не представлял полной «остроты» дальнейшего.

– Спаркс, тормози, что ты творишь?!

– Йухууу, да всё круто!

Дорога струилась, будто горный ручеёк, машины пролетали мимо цветными брызгами.

– Ты псих, ребёнок!

– Я знаю!

– И я псих, что согласился ехать!

– Супер, мы – двое ненормальных!

Солнце играло на затонированных стёклах шлемов, город звенел и гудел своей чарующей музыкой. Дэн с радостным воплем мчался по улицам, огибая автомобили и притормаживая только на переходах и поворотах. Мотоцикл слушался и точно запеть от удовольствия был готов, демонстрируя весь нерастраченный потенциал. Фары, клаксоны, истёртая разметка и светофорные огни, синий всполох среди чёрно-белых дорожных разъездов… Это была самая восхитительная, самая наполненная жизнь из возможных! Алекс, в какой-то момент переставший втягивать голову в плечи – тем более, со шлемом это едва ли получалось – расслабился и понял, что ни в кого они не врезаются. И их никто не таранит. Бесшабашный юный раздолбай за рулём оказался мотоциклистом от бога, если так можно было выразиться.

Уже потом, когда они сделали несколько сложных петель по Эйвери-маунтин, режиссёр буквально стёк с пассажирского сиденья, переживая остатки стресса. Дэн хорошо помнил его взгляд – полный удивления и неверия, что оба живы. Такой встряски для поднятия настроения никто прежде не устраивал, это было очевидно. Но переход на ещё один новый уровень, кажется, состоялся именно в процессе ненормально скоростной гонки – тогда владелец театра признал Дэна окончательно. Отругал. Дал заветный подзатыльник. Улыбнулся. И разрешил отныне звать себя Алексом.

* * *

Шло время. Ступени карьерной лестницы то растягивались в площадки, то мелькали быстрыми порожками. Из машинистов Дэн перевёлся в мебельный цех, оттуда – в осветители. Он с лёгкостью становился своим в любой команде и находил с людьми общий язык. Чарли Седжвик – один из «Любителей истории», представленных в первый день – нередко звал на актёрские вечеринки, Тим и Гертруда делились пригласительными на премьеры, что позволило приобщить Анжелу Спаркс к миру театра и познакомить с профессиональным окружением. Были и многие другие – режиссёры, авторы, участники труппы – чьи телефонные номера заполняли память мобильника. Был Джей-Джей, который обалдел, впервые увидев Сузуки Дэна на парковке. «Дурное влияние начальства», – как он с улыбкой назвал это.

Что до начальства – Алекс продолжал работать. Личная жизнь особо не складывалась: после Деборы он провстречался с Изабель Фриман, бывшей моделью а ныне – кинопродюсером, но ничем хорошим и конкретным оно не закончилось. Мужчина обзавёлся новым серебристым автомобилем – Ниссаном, на сей раз – и новым доберманом – карамельно-коричневой Октавой. А ещё стал больше курить. Сменяли друг друга постановки в репертуаре, театральная семья выезжала на гастроли, рецензии мелькали в газетах… Дэн ни разу не пожалел, что не пошёл в актёры – жизнь была и без того ярка и многообразна – особенно, когда приходилось лазать под потолком, закрепляя софиты и меняя фильтры. Он чувствовал себя гораздо более важным и нужным здесь, на тонких мостках, чем внизу, на обыгрывании реплик. Это стало его делом настолько же, насколько и мотоциклы и байкерские шоу, куда Алекс брал его за компанию. У режиссёра, кстати, были свои взгляды на нужность и важность дела – терпеливо и уверенно он демонстрировал подопечному все цеха и отделы закулисного мира, давая время и шанс поработать в каждом. К чему это ведёт, Дэн сообразил тогда, когда в руки попала ещё тёплая свежая копия сценария «Человека-подушки».

– Ты знаком с творчеством МакДонаха[38]? Это не принципиально, теперь познакомишься, – диалог начался примерно в таком ключе, – я хочу приставить тебя к Спенсеру, ведущему мой спектакль. Почти те же наблюдения, но с иной направленностью.

– Меня? – Дэн, которому название пьесы смутно говорило о страшилках абсурдизма, растерялся. – За что?

Главреж недоумённо повёл бровями.

– То есть как «за что»? Я, по сути, предлагаю тебе занять вершину эволюционной цепочки. Можешь, конечно, отказаться, но, полагаю, ты достаточно дорос для новой должности.

– В смысле, сидеть за пультом? – Дэн, вздохнув, покачал головой. – Алекс, ну хоть пульт пожалей. Где я и где твой МакДонах?

– Он ирландский, а не мой. А ты всё же обдумай – если я тебе мотоцикл доверяю, то и с пьесой могу себе это позволить. Значит, так надо.

«Так надо»… Дэн, фыркнув, ушёл из кабинета, повторяя фразу-рефрен. Всякий раз она использовалась Алексом по делу и к месту. Наверное, тогда он тоже «включил экстрасенса», потому что уже в коридоре младший Спаркс начал постепенно осознавать, что именно ему предлагают.

Помощник режиссёра… Чёрт возьми, помощник режиссёра! Самая незаменимая персона в коллективе, можно сказать, правая рука постановщика! Человек, жизнь которого утыкана клавишами и выстлана партитурами[39] – человек, одним жестом начинающий спектакль и контролирующий любые изменения в нём. Человек, сплетающий воедино все ниточки производства, решающий, отвечающий и направляющий… То, чем в театре занимаются четверо, включая Арнольда Спенсера. То, что предлагается теперь ему… Стряхнув мгновенное оцепенение, Дэн развернулся и пошёл обратно в кабинет.

– О, так быстро? Или что-нибудь случилось? – Алекс, уступив стол Джей-Джею, стоял возле полок с бумагами.

– Ты знал, да? Ты заранее был в курсе, что я заинтересуюсь? – кивнув заму, спросил Дэн. Владелец театра покопался в документах для вида и, не выдержав, рассмеялся. Джей-Джей, определённо проинформированный, старательно прятал улыбку. Негодяи!

– Дэн, он тебе не говорил, что упрям, как дятел?

– Всё я ему говорил, Джексон! Нет, но сам момент дорогого стоит, – Алекс, хихикая, посмотрел на молодого человека, – если хочешь правду, я давно замышлял тебя в помрежи перевести. Но было не время для развращающей власти и полномочий.

– А теперь?

– Теперь я спокоен: ты вроде как с иммунитетом, умеешь больше, чем шесть лет назад. Гораздо больше. Дошлифуем навыки – и процесс пойдёт.

Процесс действительно пошёл. Дэн, посомневавшись ещё какое-то время, согласился окончательно. Он не капризничал и не притворялся – но в голове не укладывалось короткое «помощник режиссёра», вмещавшее в себя так много. Незаменимость и независимость, в которые некогда пытался возвести, как в степень, родной отец, пришли сами, без увертюр. Сами откуда-то возникли и партитуры с планами сцен – названная Алексом «вершина эволюционной цепочки» походила на своеобразный экзамен и проверку моральной устойчивости. И наставлявший Дэна Арнольд Спенсер, личность с уникальным терпением и вежливостью, неустанно повторял, что в его работе главное – быть выдержанным. Что бы ни происходило, что бы ни говорили и как бы ни калечили нервную систему извне, помощник режиссёра обязан быть хладнокровнее суперагента.

– Запомни, мой мальчик, теперь ты имеешь дело не с механизмами, а с людьми, – говорил он, – механизмы оставь другим, они могут стерпеть горячность, но людям нужно умение владеть собой.

Для импульсивного Дэна это было сродни дневрекитайским учениям о смысле жизни. Ответственность, руководство целой маленькой Вселенной – хотя, если разобраться, она далеко не маленькая... Наблюдения и бесконечные компромиссы, поиск выхода из трудных ситуаций, променад мимо гримёрок и костюмерных, обход реквизита… У Алекса дома, среди прочих чёрно-белых снимков, появился ещё один – Филиппа Браун, та самая подруга-фотограф, автор «мотоциклиста под пальмами», как-то раз пожаловала на репетицию, дабы запечатлеть красоту творчества. Актёры, техника, софиты. Сваленные на передние кресла вещи… На одной из фотографий Дэн, свесив ноги, сидел на краю сцены, теребя чёлку и листая сценарий. Ничего особенного в снимке не было – младший Спаркс вообще не знал, что его фотографируют, а после безумно стеснялся увиденного. Но Алекс неумолимо поместил кадр в рамочку, заявив другу, что в нём есть подкупающая естественность, и вообще классный Катурян[40] был бы.

О, этот Катурян и его проклятый брат… По ночам Дэн видел дурацкие сны, где путал выключатели на пульте, забывал систему ремарок в партитуре и запарывал несчастным актёрам весь спектакль. Приходилось успокаиваться, вникать, сомневаясь в себе и адекватности шефа и крепко ругая сделанный выбор. Сны потом исчезали, но душевный дискомфорт оставался. Молодой человек свёл к минимуму встречи с матерью, решив до дебюта никого не накручивать. Именно тогда стало ясно: некоторых людей надо понимать, не понимая – вроде Алекса, поражавшего своей императорской невозмутимостью. Режиссёр был в нём уверен, старик Спенсер был в нём уверен, Чарли, улетевший сниматься в Китай, был в нём уверен, а Анжела и вовсе каждый день звонила или писала сообщения. Самоедство продолжалось бы дальше, но настал день дебюта, наконец-то оборвавший моральные передряги. Потому что всё прошло идеально.

Дэн помнил, как проверял явку артистов и последние приготовления, помнил сказанное в микрофон «Всем службам занять свои места. Дамы и господа, мы начинаем спектакль». Это «дамы и господа», маленькое вариативное дополнение, передалось от Спенсера с его несовременным классическим подходом. А потом он сидел за пультом и контролировал трансляцию монитора… Всё было как-то смутно, странно, слепо. Наугад, по наитию, по ожившей вдруг интуиции. И волнение ушло, явив чувство правильности и уверенности. Он был на своём месте, и ему нравилось то, что он делал! Не ошибся, не спутал, не опозорился… Запоминание происходило обрывочно, мазками, но самое яркое – финал – он помнил предельно чётко: поклоны актёров, заливающий сцену свет и гром аплодисментов в ярко-алом зале.

Пройдёт ещё два года, появятся новые спектакли, новые режиссёры и множество дел. Не всё будет гладко и без заморочек. Но первый опыт станет самым восхитительным и бесценным, как первая найденная жемчужина: ни мамы, ни Чарли, ни Алекса рядом не было, никто посторонний не видел и не мог его видеть, однако это не мешало. Гордость за труппу, уважение к людям, помогавшим и позволившим учиться рядом с собой, благодарность абсурдисту МакДонаху – всё прыгало в груди вместе с сердцем. Это был его личный триумф.

Сняв гарнитуру, Дэн включил встроенный микрофон на пульте, не веря до конца, что экзамен сдан. Казалось, маленький мальчик забрался на вершину огромной горы, откуда узрел целый мир. Казалось, самодельные шифоновые крылья Ариэля вдруг стали настоящими и раскрылись за его спиной…

* * *

– …Воспоминания или подсознание? Эй, не могу определить, что за дебри тебя утянули.

Вульгарный бас, в котором чувствовались нотки привычного баритона, раздался вместе со щелчками пальцев. Алекс, читавший присланную Шериданом пьесу, грыз лечебные конфетки, морщился от мерзкого травяного вкуса, но в целом выглядел бодрым и посвежевшим. Дэн, сидя на диване, задумчиво гладил прикорнувшую рядом Октаву – при дорогом госте, по словам хозяина, доберманья тушка любила наглеть и своевольничать. И подставлять на почёсывание мягкие висячие уши. В активе помрежа был запас холодного пива, которое временно не полагалось режиссёру, указанные уши, а ещё остатки голландских рецензий, позволивших занять время.

– Наверное, дело в первом, – признался Дэн, выключая планшет, – немного увлёкся событиями прошлого… Что там с текстом?

Александр, изучавший работу в свободной прогулочной форме по гостиной, остановился возле пианино, щуря один глаз.

– Как ни странно, с текстом порядок – ошибок нет, и мотивы обоснованы. Даже более чем обоснованы. И характеры просматриваются…

– Тебя это напрягает?

Мужчина поднял крышку инструмента, наугад нажимая несколько клавиш и глядя в пьесу.

– Меня напрягает неизвестность автора. Рубин… и как-то там? Язык сломать можно. Мы бы не пропустили подобную фамилию, я уверен, а если пропустили, значит, раньше не встречали.

Не определившись, зачем открыл пианино, он вернул крышку на место. Дэн, вздохнув, снова потянулся к планшету, но включать не стал. Ситуация была предсказуема и вполне логична, за восемь лет совместной работы и дружбы помреж хорошо усвоил: драматурги бывают разными – уже профессионалами или пока только дебютантами. Они все с чего-то начинали или пытаются начать. Однако не все режиссёры в этом плане видят себя первооткрывателями. Тот же Алекс, например, несколько раз обжигался – давно, ещё до их знакомства. И явно вспомнил усвоенный урок.

Наверное, Шеридан зря старался с доставкой… Прикидывая, как бы поаккуратнее вылезти из собачьих объятий, Дэн потянулся в сторону, но в этот момент Октава сама вскочила с дивана. Гавкнув до звона в ушах, животное продефилировало к столу, где на краю лежала первая половина пьесы и, недолго думая, схватило бумаги в зубы.

– Что… Эй, что за произвол в доме?!

Алекс, делавший в своей половине карандашные пометки, обалдело воззрился на добермана. Октава же, гордо виляя хвостом, будто всё идет, как задумано, вернулась к дивану. Рукопись несчастного Рубинштейна (да, с третьей или четвёртой попытки фамилию удалось произнести), шлёпнулась возле ноги Дэна.

– Вот это номер, – главреж, присвистнув, сунул карандаш за ухо, – похоже, она требует независимого мнения эксперта?

– Не знаю, как насчёт эксперта, а в рассудительности ей не откажешь, – молодой человек благодарно потрепал собачью холку, – умница, Октава, хорошая девочка.

«Хорошая девочка», между тем, повторно гавкнув, устроилась около помрежа, не сводя с него хитрых карих глаз.

– Послушай, – начал Дэн, собирая листы по порядку, – что, если я прочитаю и…

– И тебе тоже понравится?

– Угу. Ты разрешишь тогда позвонить автору?

– В смысле? – удивился Алекс. – Почему ты станешь звонить, а не я?

Дэн фыркнул.

– Потому что твой рокерский хрип а-ля Боуи отпугнёт у человека творческий потенциал. Будь благоразумен, друг мой, выпей сироп от кашля и просто ответь, ты разрешишь позвонить?

Алекс, которому хотелось пива и спорить, сироп видел разве что в кошмарах. Сев на пианинный табурет, он повертел в руках листы.

– Ребёнок, я не гожусь в экспериментаторы, что бы ты там ни думал о моих способностях. И тем более не гожусь на роль путеводной звезды.

– Разве? А мне вот птичка нашептала иное, – повернувшись на диване, Дэн глянул на ряды снимков на стене – туда, где висело и его собственное фото времён «Человека-подушки», – когда-то именно ты стал путеводной звездой для парня в бедственном положении. Ты спас его, хотя другие спасти отказались, многому научил и открыл доступ к удивительнейшему из миров.

В глазах режиссёра дрогнула невидимая мембрана, обычно скрывавшая эмоции.

– К чему лирика? Ты ведь даже не знаешь, почему я тебе помог…

– Возможно, – согласился Дэн, – но я знаю, что у тебя доброе сердце, Алекс, мне достаточно верить и доверять. И я доверяю знакам, когда они говорят, что тебе суждено помогать людям.

Пауза.

– Десять страниц. Нет, если хочешь, пусть будет пять, а? Пять первых страниц – мне хватит, чтобы составить мнение. Раз твоя собака с ним считается, я говорю, что думаю, и мы решаем, стоит ли звонить и помогать. Идёт?

Конечно, это было неспортивно – давить на простуженного босса, особенно зимой. Особенно с использованием аргументов и личного положения в театре. Дэн, в принципе, мог отказаться – тем более, пока не приступил к чтению. Но развитая профессиональная интуиция, не раз выручавшая как за пультом, так и вне сцены, подсказывала – надо стоять на своём. Надо загнать в угол режиссёрский раздрай и победить в споре. Алекс, которого очередной приступ кашля вынудил пойти за сиропом, махнул рукой, давай добро. Дэн, хихикая, подмигнул собственному фото и занялся чтением. Он пока не знал, что время скоро остановится, а за первыми пятью страницами последуют ещё пять. И ещё… Он не знал, каким заворожённым будет выглядеть со стороны, читая рукопись незнакомого типа, а после выныривая из неё, когда друг вернётся. Что-то непритязательное, но манящее было в истории девушки, разлучённой с отцом. Что-то актуальное, подлинное и выдававшееся из диалогов, как трёхмерный рисунок. Дэн не успевал следить за сменой реакций, но пьеса интриговала.

И, разумеется, два часа спустя, шокировав Алекса своей поглощённостью, он не знал, к чему приведёт один телефонный звонок…

Примечание к части [31] Рама сцены, отделяющая её от зрительного зала.

[32] Американский драматург и прозаик.

[33] Сочетание противоположного по значению или вовсе не сочетаемого.

[34] Американская театральная премия.

[35],[36] Марлон Брандо и Джеймс Дин – Голливудские актёры, чьи чёрно-белые снимки на мотоциклах стали классикой и своего рода эталоном.

[37] Механическая конструкция, используемая для оборудования сценического освещения.

[38] Мартин МакДонах – британский драматург и сценарист, автор пьесы «Человек-подушка».

[39] Экземпляр пьесы, дополненный описанием и схемами технического оформления спектакля: нужных команд, перестановок, сигналов и пр.

[40] Главный герой «Человека-подушки».

  Глава 9. Первое впечатление

– Это что? – спросила Эрика, прослушав запись. – Мне? Насчёт пьесы?

То ли остатки расслабленной отстранённости ещё не улетучились, то ли под вечер всё доходило с опозданием… Помотав головой, она забрала трубку и опять нажала клавишу. Голос неведомого Дэниела Спаркса вновь предложил встречу во вторник.

– Тебе-тебе, – ухмыльнулась Мелли, неотрывно следя за реакцией соседки и честно борясь с искушением радостно запрыгать, – телефонное сообщение. Из театра. И что я там говорила про гулянку?

Выправляя одной рукой примятые футболкой волосы, Эрика покосилась на диван и симметрично разложенные подушки в компании одеяла.

– Может, сплю ещё, и оно всё мне снится? Может, и ты мне снишься, Мелс?

– Ну, хочешь, проверим? – массажистка шутливо упёрла руки в бока. – У тебя как раз ноги голые, могу ущипнуть, чтобы доказать собственную реалистичность.

– Пожалуй, не стоит, – тактично отказалась мисс Рубинштейн, – у меня кожа нежная, она профессиональных щипков не выдержит. И вообще, займусь я уборкой.

Она попыталась встать с дивана, но Мелли резво удержала, усаживая обратно и садясь рядом.

– Эй, а как же гуляние? Не пойму, ты не рада, что ли? Речь ведь идёт о твоей пьесе – классный шанс и всё такое… Где энтузиазм?

Конечно, вопросы были заданы исключительно верные. Классный шанс, без сомнения… И всё же ситуация пьесой не ограничивалась. Эрика хотела напомнить, как начался вечер, и как подошёл к массажу, но Мелли и сама уже догадалась.

– Это из-за твоей семьи, да? Из-за того, что ты сегодня узнала? Прости, я не тактичнее стада бизонов…

– Перестань, оно не вчера произошло, и ты не виновата, – отмахнулась девушка, – я рада сообщению. Искренне рада, хотя поход в архив действительно слегка остудил должный энтузиазм.

Телефон был по-прежнему зажат в руках – на всякий случай она аккуратно положила трубку возле себя, думая, не прослушать ли сообщение в третий раз. Вот и наступила широко известная игра на контрастах… Настроение с нулевой отметки робко поднялось чуть выше и замерло в раздумьях.

– Ещё хочешь уехать из города?

– Хм? Не знаю, – сказала Эрика, путаясь в собственных чувствах, – теперь вроде есть повод остаться. Поведать миру историю Беатрис и её папы.

– Хороший повод, – Мелли легонько пихнула собеседницу плечом, – знаешь… ну, мне кажется, твой отец мог бы гордиться проделанной творческой работой. Успехами. Он, по сути, остался жить в пьесе. И теперь её собираются ставить…

– Звучит неплохо, спасибо. Я бы хотела, чтобы он гордился мной.

Поддержка дорогого стоила, активно подталкивая настроение, а заодно и честолюбие всё выше.

– Ты согласишься ехать в «Перекрёсток» послезавтра?

Эрика хмыкнула, осознавая забавную безвыходность положения.

– А как иначе? Поеду. Чтобы отказаться, нужно перезвонить этому Спарксу – и кем я представлюсь? Наш драматург был мужчиной – по крайней мере, согласно легенде. И вдруг режиссёр, когда откроется правда, ещё передумает?

– Чёрт, я не сообразила, – выдохнула Мелани, – слушай, ну Александр Гаррет всё равно должен тебя увидеть. Если ему действительно понравилась пьеса, и если он – не законченный шовинист, бояться нечего.

– Откуда уверенность? – Эрика с любопытством повернулась к соседке. – А вдруг он – старый, склочный и неуступчивый тип?

Мелли прыснула.

– Не поручусь насчёт склочности и неуступчивости, а лет ему не настолько много. Что-то такое, по крайней мере, я в журналах видела. Давай мы сначала приберёмся в кухне, а потом, если не передумаешь обратно, почитаем о твоём режиссёре в Интернете. Идёт?

– Идёт, – кивнула Эрика.

Настроение поднялось ещё немного, когда они, не смотря на позднее время, возвратились в кухню и со смехом принялись уничтожать остатки молочно-авокадного нашествия. Мелли, не берясь больше за щекотливые темы, орудовала около мойки и рассказывала о друзьях и выходном в славной компании. Эрика слушала и возилась с ноутбуком и проводами на столе. Была в её соседке и уже почти совсем подруге замечательная черта, позволявшая находить плюсы и радоваться за других – искренность. Светлое качество, вроде фильтра для любых человеческих недостатков. На фоне этой искренности аргумент об отце, возрождённом в пьесе, получался весомым и поистине ценным.

Ещё позже, когда помещение обрело приличный вид, а несчастные цветы в кадках получили передозировку коктейля, Мелли, горя энтузиазмом, притащила уже свой ноутбук. Сетуя на редкие посещения спектаклей, она, тем не менее, возлагала надежды на будущее, способное всё исправить. Эрика, одобряя такой подход, замечала, что спектакли и мир их создателей полны интересного – не обязательно знать наверняка, чтобы представить. Внимательные глаза неотрывно следили за крохотными песочными часами на экране компьютера. Александр Гаррет… Кто такой Александр Гаррет? Вроде бы девушка слышала это имя, но, к своему стыду, не могла вспомнить, где, когда и в каком контексте. Крутой режиссёр, владелец всего театра… Господи, сплошная занятость и вечная работа! Воображение тут же нарисовало маленького седого человечка, строгого, требовательного, в очках и с бородкой клинышком. Целую жизнь он посвящает служению искусству, привередливо указывает подчинённым на их ошибки, сухо и снисходительно хвалит любые достижения и в целом подавляет экстремальным авторитетом. Если выбирает пьесу – то вытачивает совершенство из реплик: выжимая и вытягивая, иногда выходя за рамки стандартов…