Текст книги "Через двадцать лет (СИ)"

Автор книги: Nat K. Watson

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)

– Ты так быстро? – удивилась женщина, беря принесённое. – Я думала, в редакции затянется, мы с птичкой пока весело проведём время.

– Эдди предложил спастись бегством, поскольку нам досталось паршивое шампанское, – ответила Эрика, расстёгивая ботинки, – а потом я носилась в метро с подарками. Вручили, кстати, две одинаковые флэшки – можешь взять любую. И там где-то свёрточек от Виктора должен быть.

– Милый Вик, неизменно предусмотрителен. Кошачий глаз ему понравился?

– Угу, переоденусь – доложу в подробностях.

Повесив куртку на крючок, девушка отправилась в свою комнату, мысленно уже царя возле плиты. Внявшая словам о старшем сыне, Луиза никогда не оставляла Ньюмана без презентов. Нынешнее Рождество для учёного воплотилось в запонках, украшенных хризобериллом – камнем-покровителем Виктора. Женщина любила проявлять заботу и умела подбирать достойные вещи. О последнем можно было судить по общему оформлению квартиры Рубинштейнов: комнаты отличались яркостью и чистотой, повсюду мелькали открытки и фотографии – Эрика с приятелями, Луиза с учениками и коллегами. Порядок обычно приправлялся цветами, но совершенным не был: мать и дочь не хотели превращать педагогическую точность в занудство.

Самой себе Эрика позволяла занудство только в одном случае – в знаменитой коллекции рецептов, собираемых со школы. Несколько книжных полок в спальне занимало истинное сокровище – толстые тетради в твёрдых обложках: «Соусы», «Диетические блюда», «Азиатская кухня», «Десерты», «Детское меню», «Коктейли» и прочие. Страницы были обклеены разноцветными стикерами с указанием дат использования в «Лэдис Тайм», красным маркером делались отсылки к другому архиву – тому, что хранился в ноутбуке. Помимо самого-самого, горячо любимого и часто воссоздаваемого, память компьютера содержала папки с фотографиями блюд, снимаемых для раздела, а так же информацию о сочетаемости продуктов, калорийности, полезных и вредных свойствах, непереносимостях некоторых специй и маленьких секретах действительно идеального приготовления. Не доверяя себе, технике и случаю, Эрика хранила копию профессионального сокровища на переносном жёстком диске и никогда не считала предосторожности лишними. Луиза немного ориентировалась в системе дочери, но чаще оставляла выбор меню именно ей. И в занудстве не упрекала.

– Как «пациент»? – несколько минут спустя, переодевшись, вымыв руки и стянув по привычке оба кольца, девушка была готова к кулинарной баталии. Шкатулка, полученная в кафе, заняла место рядом с другими «участниками» вечера. Миссис Рубинштейн, успевшая поставить курицу в духовку, рассмеялась.

– «Пациент» принимает тепловую ванну и ждёт увлажняющих процедур, – она кивнула на стол, где находились вино и свежевымытые апельсины для соуса. Небольшая аккуратная курочка была каждый год пожеланием со стороны Луизы, справедливо полагавшей, что индейка великовата.

Эрика, облизнувшись, повязала фартучек и приготовилась возиться с томатами.

– И увлажним, и нафаршируем, и смешаем. Что подарил Виктор?

– Перчатки кожаные, карамельного цвета. Такие удобные! Вон, посмотри, я на подоконник отложила.

Крутя в руках самый большой и аппетитный помидор, девушка приблизилась к окну. Перчатки были действительно классные – Виктор в выборе подарков ничуть не уступал своим друзьям. Радуясь за результат, Эрика погрузилась, наконец, в любимый процесс.

– Как у него дела? Всё хорошо?

– Хм?

– У Ньюмана, – пояснила Луиза, – на тебе сейчас большими светлыми буквами написано, о ком думаешь.

– Всё прекрасно, – согласилась Эрика, – по-прежнему любит пирамиды и работу, обещал пугать научного руководителя новеньким шлемом – я сделала фото, кстати, потом продемонстрирую. А ещё мы выпили за исполнение наших мечтаний. Глупо, наверное, хотя…

– Думаешь, глупо?

Женщина оторвалась от нарезания рыбы, с любопытством глянув на дочь. Та пожала плечами.

– Не знаю, ма. Каждый год мы с тобой смотрим «Реальную любовь»[10] под Рождество, и каждый год мы с Виктором произносим одинаковый тост. Если бы от него было столько пользы, сколько мы получаем удовольствия от фильма, я бы сказала, что магия вернулась в мир.

Наверное, слова прозвучали немного разочарованно и растерянно, портя тщательно создаваемый образ преуспевающей предусмотрительной девушки-оптимистки. Коря себя за оплошность, Эрика махнула рукой.

– Забудь, традиции, даже глупые, следует поддерживать. А меня сильно попинали в метро, вот и всё.

Она вернулась к томатам и их будущей начинке, велев себе думать о том, что и как делает. Соус. Перемешивание. Ингредиенты. А ещё рыбный рулет, напоследок, и печенье звёздочками, обсыпанное пудрой. Некоторое время обе женщины трудились молча.

– Телефон сегодня не перегрелся от СМС-ок?

– Едва-едва, боюсь, на поздравления все деньги ушли. Кстати, бабушка звонила – передала приветы, поцелуи и прочее. Ждём её через два дня.

Эрика хмыкнула, щедро добавляя перец в начинку. Элинор Шоу, мать Луизы, жила отдельно, в Бронксе[11], и проявляла к семье интерес не менее специфический, чем бывший псевдо-отец, он же отчим. От последнего женщина отличалась отсутствием повторных браков, да периодически повторяемым «Видимся мы редко, но люди не чужие». Свидания действительно частыми не были – строгая, сухопарая, а в последние пять лет ещё и вдовствующая, Элинор зарабатывала переводами, а визиты планировала исключительно на праздники. И всё равно отношения с дочерью и с внучкой, у неё были мягко-уважительные. Вот почему Эрику, в скором будущем предвидевшую дамское трио, двухдневная задержка опечалила.

– Жаль, что не сегодня, можно было изменить правилам и перейти на индейку.

– Ну, если дело только в птичке…, – начала Луиза, а потом, что-то решив для себя, вздохнула, – всё к лучшему, дорогая. На сей раз всё к лучшему.

* * *

Некоторых людей семейные традиции Рубинштейнов приводили в замешательство, некоторым казались абсурдными, но саму семью это мало заботило. Эрике нравилось жить с матерью не из-за личной жадности, неуверенности или несостоятельности, а просто потому, что нравилось. Она ценила лёгкий характер Луизы, отвечая тем же. Обеих женщин связывала дружба, понятные лишь двоим шутки и стопроцентное попадание с взаимными презентами – от заколок и парфюма до кружевного белья. Немалое влияние оказали редкие приезды Элинор: та отличалась любовью к «полезным книгам» и прочими, не всегда разделяемыми взглядами. Как при подобной разнице в характерах семья держалась вместе, для людей со стороны тоже было загадкой. В список непознанного входило и достаточно уединённое празднование Рождества – без шумных вечеринок, фейерверков, громких гостей и неизбежного бардака.

Ещё не пробило девять, когда приготовления оказались закончены. Стол был сервирован, глинтвейн разлит по бокалам, съехавшие с еловых веток бантики возвращены обратно, а телевизор включен к моменту появления Билла Найи[12] на экране. Ближайшие день или два обещали отсутствие ненужных сюрпризов – обстановка складывалась идеально. Эрика, позволяя себе расслабиться, оглядела гостиную и поблёскивавшие тарелки и только тогда заметила торчащий из-под своей краешек чего-то белого.

– Что это? – пальцы вытащили маленький плотный листок, оказавшийся цветной квадратной фотокарточкой. Луиза, не успевшая ещё притронуться к рулету, покрутила вилку в руке, глядя на дочь. А затем, наконец, произнесла:

– Твой папа.

Эрика, вздрогнув, задела старательно сложенную салфетку, но не обратила на ту внимания. Быть может, интуиция подсказывала, что фраза «Всё к лучшему» способна иметь неслучайное продолжение. Но настолько неслучайное… Не в силах поверить, девушка поднесла находку ближе к лицу. На снимке были запечатлены двое на каком-то мосту, очевидно, в большом городе – при всей миниатюрности фото удалось разглядеть далеко позади высокие здания. Но отнюдь не фон привлёк внимание младшей Рубинштейн в данный момент, а люди, занимавшие передний план. Парень и девушка, сфотографированные в полный рост и от того казавшиеся крошечными, стояли, раскинув руки в стороны. Погода при съёмке выдалась ясной – оба надели тёмные очки и головные уборы, так что лица выше улыбок невозможно было разобрать: молодой человек выбрал соломенный стетсон с широкими полями, а его спутница предпочла кепку. Эрика узнала свою мать, или скорее угадала, по русым волосам и примечательной фигуре в ярко-красном платье. А вот некто рядом… С любопытством и замиранием сердца девушка всматривалась в старую глянцевую поверхность, выбросив из головы салфетки и планы на «Реальную любовь». Длинные руки парня торчали из рукавов просторной чёрной футболки, нижняя часть дополнялась ничем не примечательными джинсами и кроссовками. На одежде наблюдения и факты заканчивались – ни других людей в кадре, ни посторонних предметов. Перевернув снимок, Эрика увидела карандашную надпись, выполненную аккуратным учительским почерком Луизы:

Шоу и Роджерс

Истхиллский мост, Эйвери-маунтин

– Это над проливом Сильвер-Эш, – пояснила женщина, ковыряя порцию рулета, – мы гуляли там вместе… И да, его звали Роджерс. Джимми Роджерс.

Взяв пульт, она плавно убавила звук в телевизоре, будто предчувствуя, что настало время всерьёз отвлечься и позабыть традиции. Эрика, по-прежнему молча, разглядывала вновь повёрнутую лицевой стороной фотокарточку. Аппетит исчез, явив смятение и жажду информации. И девушка едва ли представляла, как подступиться к этой жажде. Почему сегодня? Почему вот так?

– Почему… ты не написала год здесь? – прочистив горло, спросила она. Спросила, чтобы затянувшееся молчание не перешло в разряд катастрофических. Луиза, похоже, только теперь и сама выдохнула, облизывая губы:

– Это была осень, когда мы познакомились, начало отношений. Почти за полтора года до твоего рождения.

Эрика услышала скрип пододвигаемого стула – мать осторожно пересела ближе, не зная, какой реакции ожидать, и было ли вообще хорошей идеей откровенничать в Рождественскую ночь. Девушка провела пальцем по примятому уголку фотографии, точно пытаясь восстановить её первозданный вид. «Джимми Роджерс»… Невидимый замочек, сдерживавший тайны, с треском лопнул при звуках имени и обрушился в пустоту.

– Расскажи мне, – Эрика подняла глаза на Луизу, отчаянно желая большего, – не закрывайся снова, расскажи всё.

Где-то в примолкшем телевизоре начали стремительно разворачиваться неважные теперь события. Старшая Рубинштейн улыбнулась в своей особенной манере – легчайшей, как свежий летний ветерок.

– Давай сперва поедим, а?

– Ма-ам!

– Мы будем есть, а я стану рассказывать. На сей раз обещаю.

Что-то в её голосе заставило послушаться и доверительно улыбнуться в ответ. Эрика положила снимок рядом с бокалом и перевела взгляд на сиротливую куриную ножку в тарелке. Интуиция, уже отличившаяся сегодня, твердила, что впервые отсутствие бабушки и вправду к лучшему.

* * *

– Ему был двадцать один год, как и мне, и звали его Джеймс Роджерс, – начала Луиза, – по-настоящему он всё же не был Джеймсом – я считала, что полное имя для него слишком тяжеловесно. Джим или скорее Джимми – это куда больше соответствовало его летящей ветреной натуре и характеру. Даже познакомил нас, можно сказать, ветер…

Эрика, жуя микроскопические кусочки курицы, смотрела на мать и боялась любым вмешательством сбить настрой. Но теперь, когда начало было положено, а обещание – дано, Луиза закрываться не собиралась.

– Семьи Шоу и Роджерсов никогда не соседствовали и вообще не знали друг о друге. Единственное объединяющее звено – местный университет, где учились их дети: сын и дочь. Джимми занимался экономикой и неплохо считал, как я позднее узнала – впрочем, он вряд ли делал из этого событие. Что касается меня, то я планировала преподавать, с самого начала, хотя и не в школе. Как видишь, интересы были разные, и недаром говорят про сближение противоположностей.

– Тогда вмешался ветер? – спросила Эрика, перед чьим внутренним взором лента времени начинала раскручиваться, восстанавливая прошлое.

– Вмешался, – подтвердила Луиза, – в Центральном парке Эйвери-маунтин – довольно популярном и красивом местечке, куда я заглядывала после учёбы или по выходным – собралась однажды целая компания. Группа детей и несколько взрослых стояли возле дерева, громко переговариваясь и глядя вверх. Заинтригованная, я подошла ближе, сперва не видя причины их интереса. Но причина сама заметила меня, окликнув из густой кроны:

– Осторожней, леди, иначе на вас что-нибудь спикирует!

Я подняла голову, щурясь от яркого солнца. Когда глаза немного привыкли, удалось разглядеть парня, сидевшего высоко на ветках. Точнее, висевшего, ибо держался он, в основном, ногами, пока руки распутывали застрявшие ленты пёстрого воздушного змея.

– Спасибо за предупреждение, – я с улыбкой повиновалась, шагнув назад, туда, где стояли остальные.

Видимо, малыши, играя со змеем, лишились его из-за ветра и возлагали теперь надежды на родителей. Родители, как на подбор, были представлены полноватыми приземистыми отцами и одной беременной женщиной, чей животик составлял им конкуренцию. Лазать по деревьям никто не мог, поэтому взрослые надеялись на незнакомого добровольца, выполнявшего трюки на ветке. Пожав плечами, я направилась дальше, планируя какие-то дела и отойдя достаточно далеко, но в тот момент, если вновь прибегнуть к романтическому языку, высшие силы заставили меня вернуться обратно. Галдящая беспомощная толпа ждала, что же будет, но я решила не ждать.

– Вы ещё тут, э-эй? – удивляясь себе, я задрала голову и посмотрела на парня. – Могу помочь, я неплохо умею карабкаться!

Изящно выгнувшись и едва не отпустив при этом спасительную ветку, незнакомец уставился на меня сверху вниз.

– Помочь? – кажется, я была первой, от кого он услышал предложение. – Ну давайте, если получится.

Компания под деревом оживилась, приветствуя меня как новую участницу супер-шоу. Радуясь, что именно сегодня надела бриджи, а не юбку или платье, я быстренько взобралась на ближайшую скамейку, служившую стартовой точкой, затем на её спинку и, прижавшись к стволу, зацепилась за нижние ветви. Позднее я со стороны пыталась представить, как, наверное, глупо и абсурдно всё это выглядело – не помощь детям, а именно моё спонтанное вмешательство. Но тогда у меня никаких особенных мыслей не имелось: я была лёгкой на подъём авантюристкой. А ещё в школе мне неплохо давались спортивные занятия, и проблем с канатами и деревьями на самом деле не предвиделось.

Поравнявшись со спасателем воздушных змеев, я пригляделась к ленте, с которой шла борьба. То ли от ветра всё обмоталось вокруг ветки, то ли мой знакомый, перестаравшись, запутал материю ещё больше. Легонько похлопав его по ноге, я предложила меняться местами.

– А? Вы серьёзно? – вряд ли он вообще ожидал, что я действительно заберусь следом. И, тем более, что попробую командовать.

– Серьёзно, – кивнула я, – мой вес меньше, а руки тоньше, чем у вас, так что должно выйти ловчее.

Оценив, что нас ждут, и ситуация не располагает к разборкам и препирательствам, парень сдался.

– Хорошо, но я буду подстраховывать.

Следующие минут пять или десять трюки выполнялись уже дуэтом. Меня держали за ноги, а я висела на ветке, чувствуя себя смешно, глупо и весело от того, что делаю. От того, что родители не видят, как я тут изображаю цирковую мартышку, и не возмущаются по этому поводу. Трудный узел поддался пальцам – здоровенный змей с шуршанием рухнул вниз, вызывая аплодисменты и восторги. Смеясь, я с помощью моего ассистента подтянулась и села на ветку – лохматая, в испачканной блузке, от которой оторвалась пуговица. И совершенно довольная жизнью и своим безрассудством.

– А ты молодец, – прокомментировал парень, стряхивая труху и листья с моих волос, – не думал, что девчонка решится на такое. Кстати, я Джеймс.

– Очень приятно, Луиза, – представилась я, поправив воротник его рубашки, – и спасибо за комплимент.

– Тебе спасибо, за помощь, – фыркнул Джеймс, указав на людей внизу, – одному для ребят ещё долго бы возиться пришлось.

Затем он повернулся ко мне – смешливый, взлохмаченный, не менее безрассудный, чем я. Мы смотрели друг на друга, не прислушиваясь к аплодисментам и не следя за моей сумкой, брошенной на траву. Мы просто сидели на ветке, улыбаясь и ловя ту искру, что проскочила где-то в воздухе…

…Луиза неспешно прикончила ломтик рулета, возвращаясь мысленно в погожий осенний день двадцать с лишним лет назад. Эрика, опять забывшая, что нужно есть, сидела, сложив руки под подбородком, и широко распахнутыми глазами смотрела в пространство. Она и видела и не видела описанное, но будто сама охотно перенеслась в то время и место.

– Ты так детально всё помнишь, словно только вчера оно произошло, – восхищённо шепнула девушка.

– Само получилось, – Луиза признала правоту дочери, – или обстоятельства виноваты, или я была другой. Это судьба, что мне запомнился яркий воздушный змей, дерево и парень на ветке. Запомнился день и множество других дней и моментов – хороших или не очень…

Четыре руки снова взялись за приборы. Чуть нахмурившись и машинально повторяя движения матери, Эрика гадала, как там дальше.

– Мы начали встречаться, а потом и жить вместе. Джимми снимал маленькую квартирку – ему периодически помогали родители. Тогда-то, между прочим, я и осознала, насколько разные семьи у нас: мои мама с папой сочли его непутёвым, нестоящим и недостойным. Знаю, каждый, у кого подрастает дочь, желает лучшей партии для неё. Но твои бабушка с дедушкой вели себя так, словно принцессу околдовал плебей, а вот родители Джимми, напротив, встретили меня радушно и не переставали поощрять наши отношения.

Помню, я была удивительно счастлива и находила прелесть в малейших нюансах – в том, что мы делаем, куда идём, о чём разговариваем. Я чувствовала себя настоящей… Помню, общий знакомый снимал нас на мосту, отпечатав затем два экземпляра, ведь ни у меня, ни у него не было собственной фотокамеры. И то, что изображение не очень, казалось ерундой – зачем фотографии, когда мы рядом друг с другом, и нас не разлучить?

Помню, у Джимми никогда не водилось много денег, пожалуй, восприятие достатка было ещё одним отличием между нашими родителями. Его семья считала трудности временными и как бы неотъемлемыми, моя – началом конца и залогом провальной связи. Мы оба в свободное от учёбы время подрабатывали, делая небольшие сбережения – не на что-то конкретное, а так, с абстрактным представлением о будущем. По-настоящему в будущее не заглядывал никто…

…Луиза с интересом воззрилась на свой бокал, где остатки глинтвейна соседствовали с долькой апельсина. Эрика чувствовала, что развязка близится – неизбежная и неприятная.

– Джимми всегда отличался удивительной добротой – это качество жизнь пыталась выбить из него, но не сумела, – женщина отставила бокал подальше, не доверяя рукам, – он часто делал мне подарки – мне и вообще друзьям: маленькие, но памятные, важные, без определённого повода. Он легко относился к деньгам и стремился помочь, стоило только попросить. Неважно, шли ли его интересы вразрез с чужими, была ли реальная необходимость вмешиваться, однако люди знали: Джим Роджерс готов нырнуть с головой в ваши проблемы и оказать любую услугу. Это было бы прекрасно, если бы наши отношения не приходилось приносить в жертву – один раз, другой, третий… Я начинала грустить, потом расстраиваться, накручивала себя, прекрасно зная, что он такой, какой есть, надо принять и смириться. Но с чем смириться? С авантюрным безрассудством или с эгоизмом? Тогда, не без помощи родителей, моя вера и стойкость дрогнули – может, к тому давно шло и накапливалось. Упрёки, недосказанности, пропущенные встречи… А может, объяснения ждали подходящего момента: вскоре я забеременела.

Семья Шоу поняла, что глупости затянулись, и что семья Роджерсов ничего хорошего им не приносит, вот уже целых несколько месяцев. Мой папа – твой покойный дедушка – кричал, что я поступила опрометчиво, что подобным образом губят собственную молодость и карьеру, что я совершила огромную ошибку… Меня поразила столь бурная и негативная реакция, с другой стороны, я не могла не предвидеть её. И пускай родители не говорили, что я должна избавиться от ребёнка, мне казалось, близкие отвернулись и оттолкнули меня, а теперь вынуждают отталкивать и моего любимого. Стремятся заставить во всём винить его. Мне было ужасно одиноко и не на кого положиться, отец с матерью убеждали, что совместного будущего у нас с Джимми нет, и я внезапно сама в это поверила. Настоящая Луиза посопротивлялась немного, а потом уступила место Луизе фальшивой, послушной, которая позволила увезти себя в Коннектикут и распрощаться с Джимми, оборвав контакты…

…Женщина сделала паузу, безжалостно разламывая пополам одну из печенюшек, рассыпавшуюся в руках на мягкие крошки. Эрика перевела взгляд с маленькой фотографии на экран телевизора, где красавица Кира традиционно выходила замуж не за того парня. Сейчас эпизод казался воистину ироничным.

– Ты не говорила ему, куда уезжаешь? – спросила девушка тихо. Старшая Рубинштейн покачала головой.

– Нет, да и зачем? У него не было шансов отбить меня и снова сделать настоящей. Тогда мне и вправду представлялось, что я совершила ошибку, и о ней стоит интеллигентно умолчать. Сейчас бы, конечно, ситуация выглядела по-другому, я могла бы категорично заявить «Нет» своей семье пытаться, не смотря на трудности, строить личное счастье, но раньше… Непутёвый ветреный Джим был не так плох, как мне внушали. А я, к сожалению, была слишком слаба для настоящего бунта. Знаешь, наверное, самым ярким и чётким воспоминанием, помимо первой встречи, для меня стала только последняя. Я до сих пор, будто наяву, вижу дождливый день: парк, закрытый на ремонт, лужи повсюду и глаза Джима, когда мы прощались. У него был такой взгляд… Словно весь свет померк и больше не вспыхнет. Словно конец подошёл. Я уходила, играя роль сильного существа, я говорила правильные вещи, а в душе всё сжималось от одного лишь взгляда.

Пауза.

– Больше мы не виделись после той встречи. Я с родителями уехала, стараясь обо всём забыть и наказывая себя таким образом. Через несколько лет после твоего рождения Коннектикут сменился Нью-Йорком, дела приобрели стабильность, а жизнь кое-что расставила по нужным местам. Я могла позволить себе отдельное от родителей проживание и воспользовалась шансом. И я никому никогда не рассказывала о Джиме – ни друзьям, ни даже твоему отчиму.

– А связаться с ним? – полюбопытствовала Эрика. – Ты не пыталась? Или он сам…?

Женщина снова покачала головой.

– Нет, ни с его, ни с моей стороны подобных действий не было. Может, ужасно глупо, но так, мне казалось, мы быстрее забудем друг друга, повзрослеем – время залечит раны, острота восприятия притупится. Станет лучше и легче. Сейчас-то понимаю, – за меня думали и решали другие. Но Джим, наверное, и сам сделал правильные выводы.

– Интересно, как это на нём отразилось…

– Трудно сказать. Где бы он ни был, – задумавшись, Луиза представила перемены, вызванные минувшими десятилетиями, – где бы он ни был, я хочу верить, что у него всё хорошо. Что он простил меня и не держит зла за причинённую боль. В тот последний день, помню, он спрашивал, не жалею ли я о нашей связи. Как я могла жалеть? О счастливых двенадцати месяцах, о подаренном мне ребёнке, – Эрика улыбнулась, когда тёплая рука матери скользнула по её волосам, – о настоящей Луизе, чувствовавшей себя с ним вольным существом? Я жалею, что потеряла его, мою первую сильную любовь, а больше – ни о чём.

– Я думала, он сделал что-то ужасное, – протянула младшая Рубинштейн, – оскорбил тебя, унизил, бросил. Предал. Поэтому ты не хотела рассказывать о нём все годы. Я думала, тебе слишком больно вспоминать…

Она не знала, как реагировать на услышанное, как разобраться во множестве ответов и подробностей. Странный и неожиданный подарок, перекрывший любые возможные… Жажда была отчасти утолена, но легче не становилось. Луиза прерывисто вздохнула, накрыв ладонью пальцы дочери.

– Я боялась, что кто-то из нас не готов – либо ты, либо я. Боялась разочаровать тебя и поделиться, помня, как раньше мне делиться было не с кем.

– Ох, ма, сколько же мы времени потеряли? – девушка ободряюще сжала материнскую руку, в простом жесте выказывая больше любых слов.

Часы отметили начало одиннадцатого, кинофильм в очередной раз прервало мельтешение рекламных картинок. Почти не тронутое горячее стремительно остывало. Мать и дочь сидели за столом, объединённые отныне тем, что прежде их разделяло…

* * *

Посвящённые празднованию остаток вечера и часть ночи прошли мимо Эрики. Луиза, в конце концов решившая, что необходимо приободриться, оправилась и переключила финал «Реальной любви» на какую-то другую комедию, не менее сказочную и атмосферную. Женщине стало легче после разговора и раскрытия своего старого секрета, в котором не было ничего позорного или преступного. А вот каково стало Эрике… Это было хорошим вопросом.

Ночью, когда просмотр фильмов плавно завершился просмотром фейерверков из окна гостиной, девушка лежала в кровати и тщетно пыталась заснуть. Волнение неизменно трансформировалось в бессонницу – с ней Эрика познакомилась ещё в старших классах. Теперь, однако, ночное бодрствование объяснялось не экзаменами и не контрольными, а всего-то беседой с матерью.

Джеймс Роджерс… Перевернувшись на правый бок, девушка посмотрела на прикроватную тумбочку. Возле лампы, напоминая квадратик плавленого сыра, слабо поблёскивала старая фотка. Луиза разрешила взять её, заметив, что так будет правильнее. И теперь снимок будоражил воображение, мысли и восприятие.

«Не бандит и не «сто раз непорядочный человек», а несчастный тип, не одобренный моими бабушкой и дедушкой, тут посочувствуешь. Интересно, что было после расставания – как он жил, чем занимался, с кем общался? Помнит ли он обо мне, хотя бы частично? Или мама засела в его подсознании невыводимым пятном позорного прошлого?».

Эрика взяла снимок, разглядывая нечёткие контуры в темноте. Джимми, Джимми… Имя походило на гудение шестой гитарной струны, потревоженной большим пальцем, на папричную россыпь в ароматном супе. Джимми… Девушка понимала – или думала, что понимает – почему Луиза доверилась ей именно сегодня. Слова о тосте за мечты повлияли. И бабушкино отсутствие. И момент всё же наступил, подтверждая умение матери и дочери ладить. Внезапный счастливый подарок – за годы томительного любопытства и неизвестности.

«Папа»… Волшебное непроизносимое слово. Какой он сейчас? Чем занимается и с кем общается в настоящем? Сидит ли в маленькой фирме, используя экономические навыки? Обзавёлся ли новой семьёй и увлечениями? У него оставался второй экземпляр фотографии… Девушка, помедлив, зажгла ночник и продолжила любоваться осколком прошлого. Джимми Роджерс, ветреный, яркий, готовый прийти на выручку. Сумел ли он сохранить в себе эти качества или годы одержали верх и выбили всю доброту?

Мама за стеной наверняка спала. Или тоже не сомкнула глаз, повторно окунаясь в дни бесшабашного лазания по деревьям. Эрике не хотелось проверять, не хотелось ещё больше выжимать историю, не имевшую счастливого окончания. Впрочем, появление ребёнка в какой-то мере сделало окончание приятным – говорят, дети приносят радость. По крайней мере, Луиза точно была согласна с утверждением. Как вообще ей могли выдвигать нелепые упрёки за беременность?

Вдалеке на улице сверкнул ярким всполохом фейерверк – город продолжал веселиться и в поздний час. Виктор, должно быть, отсыпался у приятелей после вечеринки с килограммами конфетти. Локвуд тихо-мирно отдыхал в кругу семьи и каминных носков. Никакой излишней некрофилии.

Поднявшись с кровати, Эрика подошла к столу и включила ноутбук, разминая пальцы, как заправский пианист. Маленькое квадратное фото прожигало дыру в спокойствии и мотивировало на непонятные подвиги. В недрах виртуальной памяти лорд Батлер и Беатрис ждали своего часа и авторского решения – ждали, когда к ним вернутся и позволят судьбе соединить героев. Счастливая дочь, благодаря письмам матери находит отца, но его коварный кузен вмешивается в развитие событий – Джонатан давно планировал избавиться от Бэзила, и вот шанс предоставляется. В конце должен грянуть роковой выстрел, а следом – неизбежное «Я обрёл тебя, чтобы вновь потерять». Или нечто подобное… Прежде казалось, такой финал будет лучшим из возможных, правильным и реалистичным, но теперь смятение в душе не позволяло к нему вернуться. Не позволяло оставить Беатрис сиротой, рыдающей над трупом отца, хотя драматические исходы и цепляют, как правило, души зрителей.

Обняв себя за плечи, Эрика уставилась в экран, где текст файла обрывался, создавая ощущение незавершённости. Убить Бэзила и лишить Беатрис счастья… Какого чёрта, собственно? Люди могут поплакать и помучиться в другом месте, разве её сюжет – не повод верить в чудо? Разве можно чудо губить, едва преподнеся? Это дико и рушит все принципы жизненной философии, это идёт наперекор оптимизму. И это совсем не то, что стоит проецировать на действительность.

Новая строка призывно мигала, требуя свежих реплик и авторских ремарок. Покосившись на взятое с тумбочки фото, девушка скопировала текст и, удалив несколько нижних листов, сохранила под новым именем. Получившийся файл доходил до момента, где Джонатан ещё только планировал злодеяние, не успев его исполнить.

– А я и не позволю тебе, – сказала Эрика так, будто экран воплощал в себе негодяя из пьесы. Часы показывали половину четвёртого, следующая вспышка в окне – ярко-алая – озарила спальню. Прикинув, что Рождество в нынешнем году выдалось невероятным, младшая Рубинштейн улыбнулась и начала печатать. Она переделывала драматический сюжет в новый, полный надежд и света. В историю, которая заканчивается счастливо и мирно, без ущерба для главных героев. Пальцы ловко прыгали по клавишам, и казалось, что двое на фотографии шлют похожие вспышки для вдохновения и улыбаются именно ей – почти настоящему амбициозному драматургу…

Примечание к части [10] Американская трагикомедия 2003 года.

[11] Район Нью-Йорка.

[12] Голливудский актёр, исполнивший одну из ролей в фильме «Реальная любовь».

  Глава 4. Старая почта

(Десять лет назад.)

Папка: Входящие – 1 новое сообщение.

Отправитель: И. Йорк.

Получатель: Александр Гаррет.

Уважаемый мистер Гаррет,

Меня зовут Исси Йорк, я пишу вам по достаточно сложному вопросу, связанному с театром Гордона, владельцем которого вы являетесь в настоящем. Вопрос мой нуждается в решении.

Я прихожусь двоюродной племянницей Сэмюелю Питеру Гордону, предыдущему хозяину театра. Возможно, вы слышали о нашей семье – почти уверена в этом. И вы наверняка знаете (или помните), что мы, не смотря на степень родства, являемся прямыми наследниками. Являлись, до известного времени – нас почему-то не позвали на оглашение завещания, а об изменениях в нём, моя мать узнала гораздо позже. Из газет.