Текст книги "Через двадцать лет (СИ)"

Автор книги: Nat K. Watson

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

– Ерунда, – потянув друга за локоть, Абрахам первым стал спускаться с лестницы, – ты мне ещё спасибо скажешь когда-нибудь.

– За выпивку?

– За полезные знакомства! Тебя никто не заставляет пить – если на то пошло, позавчера ты всего лишь спор проиграл.

– И из-за него чуть не проспал утренний мастер-класс.

– Ой, не будь занудой. Сегодня мы явимся туда исключительно для пользы дела: потрепемся, поужинаем бесплатно, расскажем о своих планах… Я возьму Соню, ты девчонкам глазки построишь.

– Я не умею.

– Что? Ты – и не умеешь? – от неожиданности Абрахам остановился, круто развернувшись – гитара тут же огрела по боку. – Помяни моё слово, Алекс Гаррет – если мнение опытного пятикурсника и самого перспективного студента что-нибудь значит – ты умеешь. И, что бы там ни думали сейчас, однажды ты начнёшь сводить с ума своим коронным прищуром… вот-вот, этим самым! Господи, как только у тебя получается? Я так не умею!

Алекс смущённо покраснел.

– Сколько раз говорить – не знаю? Это ты у нас – по мимике спец, а я лишь рядом стою!

– Ну да, ну да…, – многозначительно захихикал Абрахам, поправляя гитару, – идём уже, несчастье моё неопытное. Ты же всё-таки не против приключений и организации профессионального будущего?

– Вот тебе за «неопытное», – Алекс аккуратно и ловко отвесил другу пинка, мстительно ухмыльнувшись, – а к приключениям, так и быть, веди!

Покорившийся судьбе, он шагнул следом за Эйбом. Препираясь и шутя, они миновали лестницу и покинули территорию учебного комплекса, где проходили занятия. Театральный институт с минимумом возможностей и кучей амбиций… Смешно сказать, при дефиците помещений приходилось арендовать площадки возле химической лаборатории – жалостливые учёные проявили широту души и разрешили креативить на территории несколько раз в неделю. Студенты воспринимали такое соседство по-разному: кто-то пугался, кто-то любопытствовал, а кто-то нещадно поносил театральный бюджет.

– Когда-нибудь и наш комплекс достроят, но мы к тому времени уже сами будем учить детишек, старина, – любил шутить Абрахам. Алекс полностью соглашался с другом – однако, нынешняя жизнь и перспективы позволяли закрыть глаза на неудобства.

Три года минуло с того дня, как тихоня Джеймс Роджерс прекратил своё символическое существование. Три года его место занимал некий Александр Гаррет – подающий надежды мальчик, с полуслова понимавший указания и рекомендации. Он регулярно посещал занятия в Современном Драматическом, не ленился ездить на практику в треклятую лабораторию и снимать узкую комнату в центре. Он носил длинные волосы, прикрывающие уши, и героичностью подбородка не уступал Абрахаму Дженнингсу, с которым судьба свела год назад. Будущий актёр сразу обратил внимание на нового знакомого, а потом стихийно перевёл того в разряд лучших друзей и всюду таскал с собой.

Почему «Александр Гаррет», кстати? На ум приходили далёкие сцены из детства и слова отца, хотевшего, вообще-то, назвать сына Алексом. Или дочку – Александрой. Мать настояла на Джеймсе, используя в качестве козыря свой характер, испортившийся на время беременности. Всё это, конечно, было не принципиально, но пустяк осел в памяти, с сотней других моментов и фактов, значимых и глупых. Была там и деревянная вывеска на стене, случайно зацепившая взгляд жарким летним днём. «Гаррет и сыновья. Юридическая компания». Видит Бог, Джимми Роджерс никогда не сложил бы два момента воедино, но только Джимми уже не было, верно? От него остались три параллельных шрама на сгибе локтя. А добровольное балансирование между прошлым и будущим требовалось озаглавить, чтобы окончательно вступить в другую жизнь.

Так, с минимальными эффектами и усилиями, родился новый человек – ещё незнакомый, непластичный, непонятный. Но само сочетание «Александр Гаррет»… Оно согревало и возвеличивало, будто в морозный день удалось укрыться мягким пледом и нахлобучить изысканную корону на голову. Джимми «примерил» Алекса, понимая, что эту личность надо учиться носить. Благо, теперь возможности позволяли.

Не думать о Луизе тоже получалось. А зачастую было просто некогда.

Этюды, задания, сценки и репетиции. Работа в Современном Драматическом. Новые знакомые и какая-то искрящая, беззаботная действительность. Он стряхивал с себя последнюю шелуху прежнего существования, убеждаясь, что наконец-то идёт вверх. Что старый лис Сэм Гордон был прав – может, давал шанс передумать и лишний раз проверял твёрдость убеждений. Готовность навсегда связаться с искусством. Что бы там этот невозможный тип не ставил себе задачей, а своего добился – помог, показал. Открыл. И направил в нужную сторону, не позволяя оглянуться.

Единственными на кого хотелось оглядываться, были родители: Лили и Клайв сменили адрес, отвечая на вопросы о сыне мастерски неопределённо – уехал. Это не мешало семье встречаться, видеться и перезваниваться. Нечасто, но всё-таки. Для остальных он был тем, кем хотел быть: приятелем и добрым знакомым. Одним из множества в славной компании.

Как-то сразу получилось, что однокурсники пожелали видеть его своим другом. Парни и девушки, многообещающие и посредственные, талантливые и не очень. Кто-то так никогда и не пробился к сценической славе – утрачивали интерес, ломались по пути. Кто-то ушёл в кино или занялся продюссированием, предпочтя избегать огней рампы. Имелись и те, кто, исчезая, быстро забывал Алекса и всех, с кем веселился. Но ещё была особенная группа – люди, видевшие в нём идеальную режиссёрскую сумасшедшинку: преподаватели, состоявшиеся знаменитости, с которыми знакомили студентов, опытные и дальновидные старшекурсники. И Абрахам Дженнингс.

Наверное, молодому актёру, а тогда ещё и певцу, суждено было обогнать прочих и помочь другу создать образ, позднее сросшийся с душой. А может, они оба создали друг друга, в каком-то смысле – взаимное влияние сказалось и на карьере и на характерах. Будущий режиссёр подбавлял серьёзности, тогда как Эйб, закончивший обучение на несколько лет раньше, незаметно и ненавязчиво увлёк приятеля музыкой и игрой на пианино. Поначалу давалось с трудом, а потом легче и легче – композитором Алекс, ясное дело, не стал, но расслабляться под аккорды всё же научился.

Спектакли сменяли этюды, становясь более частыми и длинными. Увлечённость театром перерастала в искреннейшую привязанность и любовь, а недели и месяцы складывались в годы. Очень скоро на горизонте замаячил собственный выпуск, ставящий не точку, а скорее многоточие под первым этапом. Дальнейший путь был открыт любым возможностям.

* * *

– Джимми! Эй, Джимми, чтоб тебе провалиться, подожди!

Страх расползается где-то в районе лопаток, парализуя и пресекая движения. Он замирает посреди тротуара, не в силах шевельнуться, не в силах ответить на зов и понять, кто и зачем окликает. Джимми? Сердитый женский голос слышен, наверное, через всю улицу.

– Да погоди же ты, нам надо поговорить!

Луиза…? Прохожие, скучковавшиеся у перехода, начинают оборачиваться и искать глазами незнакомку. Он тоже ищет, чувствуя себя среди толпы в относительной безопасности. И спустя вечность, когда глаза ловят невысокую блондиночку, спешащую за каким-то самодовольным типом, всё встаёт на свои места. «Джимми», ну конечно! Взор перескакивает с одного лица на другое – так могут быть похожи только близкие родственники, брат и сестра, способные довести друг друга до икоты или истерики.

Дорогу Алекс Гаррет переходит с неуютным чувством. Две разные жизни снова сливаются воедино, а над инстинктами ещё надо работать и работать, если только он не хочет шарахаться от каждого следующего тёзки.

* * *

– Но почему всё-таки «Александр Гаррет»? – заинтригованно спрашивает Сэм, когда их повторно представляют друг другу.

Официальная часть и кофе позади, а разговоры о первом спектакле в стенах долгожданного театра Гордона – скорее формальность. Он вернулся домой и осознаёт это. И бизнесмен, намекнувший новому заму, что встречал прежде молодого режиссёра, даже не кривит душой. Вряд ли Джулиан Джексон может оценить прелесть момента, но он безропотно усаживается за стол и бумаги – начальство решило самостоятельно провести «старого знакомца» по родным коридорам.

– Если скажу, что имя случайно придумалось, но у него долгая история, вы ведь не поверите?

За пять лет Сэм изменился – морщин на лице прибавилось, как и седых волос в прежде мутно-рыжей шевелюре. Почти того же оттенка, что у самого Алекса. Правда, последний уже не щеголяет длинными кудрями – в театр является коротко стриженный и безумно обаятельный молодой мужчина. У него есть подружка, выходной костюм и куча профессиональных планов. И неукротимое желание стартовать с очень личного и знакового «Гамлета».

– Не поверил бы, если бы не помнил, с кем имею дело, – тёпло-холодный взгляд Сэма проходится по собеседнику – как в старые добрые времена, – ты боялся заглянуть сюда когда-то, видел во всём подвох и откровенно топтался на месте, не зная, чего на самом деле хочешь. Ты мог не вернуться, но вернулся.

– Я помню, – кивает Александр, чьё воображение подкидывает нужный образ, – но мне снова нужно было это ощущение правильности. Чтобы «всё было хорошо, ибо просто не может быть иначе». Надеюсь, теперь хватит сил не только стоять на носочках.

– Что… Ох, Господи, ты запомнил? – Сэм недоверчиво замирает и вдруг смеётся, тоже вернувшись к некогда созданной метафоре и любимому выражению. А затем, скрепляя повторное знакомство, кладёт руку на плечо режиссёру. – Что ж, отныне мы – ещё и коллеги. Прибереги-ка длинную историю, и добро пожаловать в театральную семью, Александр Гаррет!

* * *

Шло время. Молодой постановщик набирался опыта, учась не идти следом, а вести за собой. Учась решать, рисковать и побеждать, отдавать команды и предвидеть на три этапа вперёд. Театр Гордона, представший перед глазами после долгого отсутствия, показался ещё красивее, чем прежде: ало-золотистый зал, сияющие коридоры, множество улыбчивых людей… За пять лет техническая часть закулисья так же успела измениться – знакомые лица практически не попадались. Молодёжь кругом была новой, а старожилы не узнавали режиссёра, вряд ли сопоставляя его образ с тем мальчиком, что крутился когда-то за сценой.

Нельзя сказать, что Алексу это не нравилось.

Он понял, что здорово соскучился и готов сразу взяться за работу. Он так и сделал, мгновенно обосновавшись в коллективе и отлично поладив с заместителем Сэма – Джексоном. Или Джей-Джеем, как его порой звали. Вверх-вверх и дальше – что ещё нужно, правда? Жизнь завертелась, разогналась и рванула вперёд, параллельно карьере.

В какой-то момент плотный узел разорвался одним-единственным событием – смертью матери. Лили Роджерс, положившая силы на возвращение сына к жизни, за свою не поборолась. Но она избежала трагичности, умерев во сне, быстро и спокойно. Будто так и нужно было. После, наверное, стоило благодарить «Гамлета», за возможность переключиться, не думая о тяжёлом и мрачном. Негласно первый спектакль Алекс посвятил именно матери, даром, что ни в одном интервью это не упоминалось. А позже и вовсе не было смысла затрагивать тему – он снова справился и снова шагал вперёд.

Он шагал, стиснув зубы и преодолевая слабости. Научился легко разбираться в пёстрой россыпи звёздных имён – актёры приходили и уходили, со многими укрепилась дружба. О проектах Гаррета и творческой атмосфере в них всегда говорили с теплотой, хотя сам Алекс не считал себя выдающимся гением – он старался понимать и рассчитывал на ответное понимание. Нередко думал о матери, стремясь к перенятой у неё человечности. Возможно, секрет был исключительно прост?

Совместных проектов, кстати, не избежал и Абрахам Дженнингс. Голливуд почти сразу вцепился в молодого выпускника, и ролей становилось всё больше. Но университетский друг, таскаемый по вечеринкам и мастер-классам, имел преимущество и право нарушать актёрский покой любыми предложениями – последние улучшали настроение и рассматривались в обязательном порядке.

* * *

Шло время. Когда режиссёрский труд начал приносить первые награды и успех, слова Эйба об учебном комплексе неожиданно стали правдой. Расцветал город и, разумеется, расцветали возможности культурной составляющей. Эйвери-маунтин и его театры из факта превратились в модное явление. Алекс, мотавшийся между Гордоном и Современным Драматическим, засвидетельствовал эту истину лично. Может, именно город оказывал на него такое влияние, продолжая менять? Съёмная комната давно уступила съёмной квартире, а та – уже собственной. В газетах и на радио всё чаще говорили о протеже Сэма как о некоем талантливом открытии. Путь продолжал уводить вверх и вперёд.

Накануне тридцатилетия коллеги задумали хорошую вечеринку для режиссёра, но Абрахам играючи опередил их. За два дня до праздника, отзвонившись, договорившись и проявив таланты разведчика, он выдернул друга из театральных стен, взяв с собой на выездные съёмки. Ничем особенным нынешняя роль не отличалась, но дело было не в ней. Песчаный карьер, куда в полдень добралась группа, пронизывали солнце и ветер. Несколько трейлеров стояли поблизости, операторы фиксировали точки, остальные занимались сценарием и запасами холодной воды в бутылочках. Большая часть пространства отдавалась ярким блестящим мотоциклам, носившимся по заданной траектории. Параллельно рельсам камеры, вдоль трейлеров и обратно, навстречу друг другу – парни за рулём красовались, используя обеденный перерыв для развлечения. Выход Эйба был минимальным: несколько диалогов с обоими байкерами, которые по сюжету исполняли роли его братьев.

– Когда молодёжь сама делает нужные трюки – это приятно, – доверительно шепнул Абрахам, – актёр греет самолюбие, а смета пропускает лишние расходы на каскадёров. Сигаретку?

– Пожалуй.

Они вдвоём сидели возле трейлера, куда песок не долетал. Алекс, быстро освоившись в новой обстановке, с удовольствием затянулся и посмотрел на мотоциклистов. Его взгляд не укрылся от подозрительно довольного друга.

– Джеф или Хью? А, неважно, оба мечтают покатать тебя в следующий перерыв, я уже всё устроил.

– Что?

Смяв сигарету, режиссёр уставился на Эйба.

– Я серьёзно, – подтвердил тот, – не переживай, транспорт у них собственный и застрахованный – это раз. Оба мальчика были год назад на твоём открытом занятии и любят твои спектакли – это два.

– Байкеры-поклонники? – Алекс оглядел актёров уже заинтересованно. – Я помню какого-то Джефа, он расспрашивал тогда о погружении в образ.

– Вот снимет шлем – и проверишь, твой ли. Заодно сам погрузишься в образ гонщика.

Внеплановая авантюра представлялась сомнительной, но огорчать Эйба, устроившего побег с репетиций, не хотелось. А несколько часов спустя, когда Алекс надел шлем и уселся на первый из мотоциклов, стало ясно, что огорчение вряд ли предвидится. Джеффри Аллен – тот самый, что посетил его занятие – лихо стартовал с места, подняв красивую волну песка и сопровождая манёвр победным кличем завоевателя. Алекс зажмурился, вцепившись в молодого актёра, потом осмелел и открыл один глаз. За ним – второй. Потом с улыбкой вошёл во вкус и постарался расправить плечи.

Когда время вышло, и Джефа сменил Хью Грейвс, не менее азартный и скоростной, Алекса уже переполняли впечатления. От весёлой болтовни и виртуозных поворотов сердце колотилось в счастливо-сумасшедшем ритме. Он был искренне благодарен Эйбу за сюрприз и теперь точно знал, чего хочет – научиться ездить вот так же, легко и лихо. Наверное, внутренняя сумасшедшинка тянулась не только к режиссуре – она хотела ещё чего-то, опасного и приятного. Совершенно ненормального. Алекс дал себе слово освоить рискованную науку и обзавестись однажды собственным мотоциклом.

* * *

«Луиза Шоу – запрос не дал результатов».

«Луиза Шоу – нет информации».

«Луиза Шоу – сведений нет».

Вряд ли он ожидал чего-то нового, раз за разом пытаясь выяснить адрес. Да какой там адрес, в сущности – собрать крупицы сведений, хоть что-то новое, что могло бы появиться в архивах за прошедшие годы. Когда настало время вспомнить? Уже давно – сразу после выпуска из института и прощальной вечеринки, когда Алекс понял: грядёт возвращение в театр, так и не показанный дорогому человеку. И осколки Джимми заворочались, подсказывая, что теперь пора. Теперь можно думать о Луизе, не боясь боли.

Начав поиски, он думал. Без адреса, без чёткой информации – на одной лишь волне собственных воспоминаний. Городской архив и данные университета, немногочисленные сведения о знакомых, которым несколько раз писались письма от лица друга детства и юности Луизы. Всё было впустую. И безнадёжно. И Алекс вынужден был вновь становиться собой, запихивая прошлое назад, в глубины памяти, словно ей или сердцу вечно мало, и опыт ничему не учит.

«Луиза Шоу – запрос не дал результатов».

Он надеялся, а потом разочаровывался. Повторно обретал надежду. Казалось, это никогда не кончится. Казалось, лучше и не начинать в следующий раз. Но он не был бы собой, если бы перестал надеяться совсем. Безумно хотелось верить, что давняя знакомая – доктор Китинг – не просто так ободрила возможной встречей…

* * *

Получение первой «Тони», сопровождавшееся волнением, не могло не запомниться. Все только и делали, что обсуждали номинацию – сперва теоретическую, а потом и реальную. Алекс относился к почётной перспективе взвинчено и, наверное, предпочёл бы отдать необходимые почести кому-то другому. Однако, Сэм Гордон и Тим Стронг, полетевшие с ним в Нью-Йорк на правах «группы поддержки», думали иначе.

– Назови причину, по которой тебя должны обойти с наградой? – недоумевал объёмистый Стронг, упакованный в смокинг. Алекс, в чьём номере мужчины находились, поправил бабочку и криво улыбнулся.

– Как минимум я забыл написать шпаргалки с речью и не готов импровизировать. Если – вдруг! – выиграю, не оберусь позора.

– Не случится никакого позора, даром, что ты и балбес редкостный, – входная дверь открылась, и на пороге, дымя сигарой, предстал Сэм, тоже в смокинге. В руках мужчина держал два плотных листка с аккуратными ровными строчками текста.

– Держи, герой, – фыркнул Гордон, протягивая шпаргалки, – если кто узнает, что я своему ведущему режиссёру просил отпечатать бумажки на гостиничном принтере, да ещё в последний момент… Нас поднимут на смех, парень! И твоя Дебора будет первой!

– Не будет, – ответил Стронг, не дав поблагодарить, – мы никому не скажем, а до Радио Сити[82] он успеет раза три прочитать. Сейчас в машину сядет и начнёт.

– Вслух.

– С выражением.

Улыбки обоих были поистине хищными. Режиссёр зябко поёжился и просмотрел свой монолог.

– Не знаю, как насчёт «с выражением», но вы действительно спасли меня, Сэм. Благодарю.

– С тебя премия, – невозмутимо заявил Гордон и подмигнул, – на меньшее я не согласен!

То ли слова подействовали волшебным образом, то ли удача была на стороне Эйвери-маунтин в тот вечер… Уже пару часов спустя Алекс держал в руках заветную статуэтку и, стараясь не запинаться, озвучивал торопливо пересказанную речь.

* * *

«Луиза Шоу. Критерии поиска: расширенный поиск».

Когда социальных сетей в Интернете становится больше, чем пальцев на руках, он продолжает. Обзывает себя идиотом и продолжает искать. Растёт список тёзок и фотографий, перечень ссылок и придуманных черновиков для неотправленных писем. Дебора ничего не знает, да и не только она. Для всех Алекс – богатый счастливчик, переполненный идеями. У него уже не подружка, а жена, самодостаточная особа. У него с десяток неношеных костюмов и почти достроенный дом в Стрейт рут. У него больше нет отца – тот умер несколько лет назад, не успев погостить среди горных просторов… Зато где-то там, в неизвестности, есть ребёнок, которому уже двенадцать… Мальчик или девочка.

Классный повод потешить себя надеждой.

Алекс гадает, какая теперь у Луизы фамилия, удастся ли им встретиться когда-нибудь. Он не думает, что скажет и чего ради вообще разыскивает. Он продолжает ждать, то с энтузиазмом, то по инерции. Дорога неизменно уводит вверх и вперёд, но верить словам доктора Китинг удаётся всё хуже…

* * *

В год смерти отца он возвращается в переулок Брикброук – точнее, проезжает мимо на машине, впервые затормозив и долго созерцая из окна свой бывший дом. А на Верхнем кладбище, где получается уже семейное захоронение, делает то, что давно собирался. Справка о смерти, наконец-то пригодившаяся, покидает залежи бумаг – и очень скоро рядом с родительскими появляется ещё одна могила. Символическая дань Джимми Роджерсам: один из них достоин признательности, а второй – долгожданной точки в своей истории. И Алекс, стоящий перед плитами, только теперь понимает, какую ношу сбросил.

* * *

Когда Сэм заговорил о странном, если не диком завещании?

Наверное, всё случилось после первой «Тони», как изящное послесловие, утопающее в сигарном дыму. Неизбежные, в конце концов, диалог и событие могли оформиться сотней разных способов, но им суждено было иметь место в кафе, неподалёку от театра. В кафе, построенном там, где когда-то радовало сандвичами «Домино».

– Я собираюсь скоро умереть, и это не обсуждается.

Первая фраза тоже имела бы массу вариантов, но она прозвучала в лучших традициях Сэма – тут Алекс не мог поспорить. Хотя, как признался себе позже, едва не подавился кофе после начала.

– У вас неприятности? – вежливо поинтересовался он, собираясь с духом.

За минувшие годы мужчина худо-бедно научился подстраиваться под характер Сэма, но разобраться в нём полностью так и не сумел. Гордона, с возрастом усиливавшего холодность взгляда, считали то психом, то гением. То самодуром, то авантюристом. Он ничего не подтверждал и не отрицал, довольствуясь молчаливой игрой. Но Алекс, в отличие от многих, знал, что с ним удерживаемая дистанция короче. Когда он только выпустил первый спектакль, Гордон стал брать молодого человека с собой на разные мероприятия, показывая свет и вообще жизнь. Стал воспринимать его именно в качестве коллеги, а не мальчика для временных работ. Любил рассказывать истории и знал в них толк. Хвалил и знакомил. Было ли это снисходительным поощрением или Сэм предвидел его потенциал? Именно с Алексом владелец театра несколько раз советовался, не навязывая волю, а предлагая выбор. Однажды, после долгих ворчаний и отговорок, согласился проехаться на новенькой красной Ямахе, впечатлившей всю труппу. И что это была за поездка! Гордон точно пару десятков лет сбросил, довольный и скоростью, и дорогой!

Бывали, однако, дни, когда к нему подходить не следовало – если совсем откровенно, ему и попадаться не следовало, привилегии тут не играли роли. Настроение бизнесмена менялось круче горных ветров, и Алекс в такие моменты оставался наедине с мыслью, что ничего в жизни не понимает. Он – самоубийца, депрессивный романтик, режиссёр, безбашенный искатель приключений и двукратный лауреат «Тони» не понимает величайшую шараду на своём пути – проклятого Гордона! Когда гроза стихала, он снова расслаблялся и ощущал комфорт в обществе Сэма, и так – по кругу.

Вот почему беседа в кафе не всколыхнула должного беспокойства – всё могло быть традиционной сменой настроений не в ту сторону. Гордон, однако, быстро опроверг догадку:

– Неприятности ждут Йорков, когда они узнают о моих планах, – буркнул он и, прочистив горло, заговорил громче, – всё в порядке, Алекс. Ну, насколько возможно. Я действительно умру в недалёком будущем – тебе необязательно вникать в историю болезни и начинать страдать. Ты балбес, конечно, но я слишком хорошо знаю твой характер, чтобы губить предстоящую поездку.

Разговор происходил как раз накануне перелёта в Дайтон, на ближайшее байк-шоу, полное драйва и ярких эмоций.

– Последнее замечание приятно, и, допустим, вы правы, – согласился режиссёр, не понявший, при чём тут какие-то Йорки, – но зачем тогда мы тут сидим? Заранее не приносят соболезнования, да и не нуждаетесь вы в них.

Со стороны слова могли показаться жёсткими и бессердечными, но Сэм ждал именно таких – тут Алекс тоже знал слишком хорошо.

– Я нуждаюсь в преемнике, который продолжит моё дело, – раскуривая сигару, пояснил Сэм, – у меня нет детей, нет семьи и близких, есть только театр – смысл последних десятилетий. Моя гордость и настоящий шедевр… Я был бы счастлив, если бы его унаследовал ты.

Подавиться кофе всё-таки удалось в тот день. Схлопотав крепчайший удар по спине и часто дыша, режиссёр пытался придти в себя и придумать достойный ответ. Он чего угодно ожидал, но… Конечно, и такого от Сэма следовало ожидать… Нет, чёрт возьми, он ничего не предполагал и не ведал! Глядя на изборождённое морщинами лицо, Алекс боялся переспросить, но язык, зажив собственной жизнью, уже брякнул:

– Вы в своём уме?!

Дальнейший диалог напоминал пересказ одной из пьес, ежедневно репетируемых в малом зале театра и надолго оседающих в памяти. Сэм признался, что давно задумал передать своё детище во вполне конкретные и надёжные руки – его вела с юности наработанная интуиция и собственное, давно очерствевшее сердце, порой склонное к мягкости. Алекс отказывался понимать происходящее, пребывая в шоке и задаваясь тысячью вопросов. Потянулся к оставленной в пепельнице сигаре, вдохнул дым. Повторно закашлялся.

– Ты ещё глупее, чем кажешься, – Сэм не отказал себе в удовольствии подняться ради нового шлепка по спине, – выпей воды.

– Воды? Мне бы чего покрепче, – прохрипел режиссёр, жадно глотая жидкость в бокале.

Когда он обрёл способность соображать, разговор продолжился. Сэм обрисовал возможные перспективы и пункты завещания, упомянул Джей-Джея, способного помочь, заодно приумножил его достоинства. Описал грызню, которая непременно начнётся, если после смерти театр никому не отойдёт. В Алексе мужчина видел достойную кандидатуру – максимально близкую и понятливую. Идеального наследника, умеющего быть и незаметным, и незаменимым.

«Наследник» слушал, машинально кивая на аргументы. Он – владелец театра? Он? Владелец театра?! Сэм говорил и говорил, не настаивая, но всерьёз, похоже, опасаясь отказа. Где-то в душе опять заскреблось привидение юного Джимми…

– Я могу всё обдумать? – попросил Алекс, выпивший уже три бокала воды. Он чувствовал себя так, словно поднялся на ноги после отличной катастрофы. – Извините, Сэм, я сейчас даже не знаю, радует меня ваше предложение или хочется сбежать…

– Конечно, – Гордон неспешно прикончил сигару, – у тебя есть время. У меня ещё есть время. Прошу только об одном, пока будешь думать – ни с кем не обсуждай нашу болтовню. Договорились?

– Договорились.

Чувство дежа вю вспыхнуло с новой силой. Вроде вчера он так же сидел за столиком с этим незаурядным типом и произносил своё «договорились». История в обмен на историю, добро – в награду за терпеливость. Так, что ли? Алекс потёр переносицу. Его не прельщало супер-наследство, а вот мысль о скорой и неизбежной смерти Сэма пугала. Кем тот был, в сущности? Самым чужим и самым близким человеком в последние годы, давно не мутно-рыжим, а седым и ещё более странным. Таким же, как все, но выдающимся. Стойким.

Смерть сломала его стойкость год спустя, обрушив на театр чувство небывалого одиночества. Как прежде делал с родителями, Алекс и теперь старался отвлечься, не думать. Не помнить всё – только главное и дорогое. Он согласился унаследовать бизнес. И два момента врезались в память особенно чётко: огромное фото Гордона в фойе, украшенное траурной лентой. Чёрно-белое, старое. Алекс и прежде видел ранние снимки Сэма, но прощальный просто поразил. Дело, наверное, было во взгляде: совсем молодой мужчина смотрел прямо в кадр, удивлённо и добродушно. Он не был хищником и самодуром – так мог бы смотреть ангел, случайно сотворивший маленькую изящную Вселенную.

Алекс понял, что снимок сделан, скорее всего, во времена первого брака Сэма. Такого Гордона – лёгкого и наивного – он никогда не знал.

Вторым моментом был последний – самый последний – разговор с бывшим боссом. Тот уже не вставал с постели и был совсем плох, но, тем не менее, вызвал Алекса к себе домой. Он не придавался ворчливым монологам, просто хотел привычной и приятной компании. Ещё раз, ненадолго.

– Если бы я снимал фильм о себе, здесь бы герой сказал: «Я много ошибался, но искупил промахи. Я делал добрые дела и ухожу со спокойным сердцем», – прокашлял Сэм.

– Если бы я играл в вашем фильме, то добавил бы: «Ваше дело не умрёт, Учитель», – улыбнулся Алекс, чем вызвал ответную улыбку.

– Всё правильно, сынок. Всё изначально было правильно. Порой я думал, что сломал тебе жизнь, Джимми, перекроив на новый лад…

Алекс вздрогнул, гадая, случайно ли вырвалось его прошлое имя. Забытое, но не исчезнувшее.

– …ты всегда был достойным и замечательным. Классным, как теперь говорят. Знаешь, приятно… что я встретил тебя когда-то. Помнишь пугливого паренька, таращившегося на театр?

– Ещё бы не помнить, он до сих пор здесь, – Алекс приложил руку к груди, чувствуя быстрый галоп сердца, – прошло столько лет, но я так и не вытравил его из себя. А ведь пытался.

– Не надо, – Сэм на удивление сильной рукой накрыл его ладонь, сжав пальцы, – оставь. Твоя прелесть в твоей сложности, Джимми-Алекс, не дай ей улетучиться. Я помог создать из печального существа великолепного человека. И знаешь, что?

Пауза. Алекс догадывался, что ответ не требуется – секунду спустя Сэм продолжил:

– Если когда-нибудь другое такое существо попадётся тебе на пути – помоги ему, не отказывай. История любит ходить кругами, а тебе добро зачтут…

Рука Гордона расслабленно соскользнула на одеяло. Алекс растерянно смотрел на Сэма, чью новую грань открыл вот только что, перед самым концом. Через два дня бывший бизнесмен-режиссёр умер, а внезапный наследник столкнулся со шквалом проблем, самозваных родственников, журналистов и расспросов. Он остался один на один с огромным состоянием и поддержкой Деборы, Эйба, своего (теперь уже) зама и труппы против чужой вездесущей бестактности.

* * *

Разговор, временно вылетевший из головы, возвращается туда особенно морозной зимой, когда в коридоре театра на него падает потерявший сознание мальчишка. Держа на руках замёрзшего голодного Дэна, Алекс вдруг осознаёт, что история действительно повторяется – он словно видит самого себя, каким был прежде. А скоро уже с готовностью растворяется в новом знакомстве, посланном судьбой. Становится и боссом, и покровителем, и другом для спасённого парнишки с тяжёлой историей. Заполняет те пробелы, какие не мог или не хотел заполнять Сэм в отношении с ним. Если нет шанса найти своего ребёнка, по крайней мере, он позаботится о чужом…

Нерастраченные родительские чувства бушуют и балуют, очевидные для коллег. Дэн, плативший за доброту безграничной преданностью, меняется к лучшему и что-то меняет в Алексе. Дружба приплавляет их друг к другу, хотя не всё произносится, и не все тайны раскрываются. Но режиссёр наверняка знает, что его «Рождественское чудо», при всей внешней хрупкости, гораздо более стойкая и сильная личность, нежели он сам в юности.