Текст книги "Кастрюлька с неприятностями (СИ)"
Автор книги: Martann
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 54 страниц)
Глава 17
Яхта разрезала волны, оставляя в кильватере пенную струю. Фьорд здесь был узким и прихотливо изгибался, зажатый с двух сторон скалами, то серыми, то покрытыми бархатной зеленью. Порой за поворотом скалы вдруг расступались, и открывалась долина – луг, пасущиеся лошади, домик… вода за бортом яхты была серо-голубая, без той невероятной тропической синевы, что видели мы с борта «Гордости Бритвальда».
За моей спиной раздался взрыв смеха, и голос Дерека окликнул меня:
– Сандра, тебе налить шампанского?
– Налить! – я протянула пустой бокал, и золотая струя взбилась пеной в узкой «флейте». – Ну что же, за следующее лето?
Братья радостно поддержали наш любимый осенний тост, и, подхватив за талии каждый по паре девушек, поднялись на обзорную площадку. Леонард, помедлив, последовал за ними.
– Я смотрю, Лео и здесь сопровождает тебя безотлучно? – не глядя на Джона, я покачивала бокалом, любуясь на пузырьки, тонкой струйкой бегущие вверх.
– Приходится, – пожал он плечами. – Лео считает, что назревает какой-то новый заговор, и всю семью охраняют с особой тщательностью. До сих пор он ни разу не ошибался, надо сказать.
Сегодня вместо принца Хольгерда я снова видела хорошо знакомого мне Джона, того самого темноволосого молчуна, который спасал меня. Амулет маскировки работал безупречно. Только ведь в случае нападения это не поможет…
– Ужасно люблю этот вид, – он продолжил говорить, не дождавшись от меня ответа. – Еще пара недель, и долины станут совсем золотыми. Если не зарядят дожди, нужно будет еще разок вот так выбраться. И зимой тут очень красиво…
– А зимой фьорд разве не замерзает?
– Нет, тут же теплое течение. Другое дело, что зимой штормит очень часто, рискованно вот так выходить на маленьком суденышке.
В подтверждение его слов сильный порыв ветра взметнул мои волосы, сдернул плед с шезлонга и плеснул высокой волной о борт яхты. Я поежилась.
– Пойдем в каюту? – обеспокоенно спросил Джон.
– Нет, не хочется, – я покачала головой. – Насидимся еще зимой в комнатах. Я лучше в плед завернусь.
Мой принц бережно укутал меня теплым пледом, задержав на мгновение руки на плечах, и отвел взгляд к горам. Молчание не было тягостным – мне показалось, что нет на свете другого человека, с которым было бы так хорошо в тишине.
– У тебя вся семья с магическими способностями? – нарушил молчание Джон.
– Нет, у мамы и у самой старшей сестры, Моники, только Дар. У мамы то, что называется. «зеленая рука»; она может просто ткнуть в землю старую вишневую косточку, и вырастет отличное дерево. А Моника получила голос, – я улыбнулась, – когда она его включает, любой заслушивается и про все забывает. Поэтому в нашей семье дети никогда не плакали и вовремя засыпали.
– Вы жили в Бритвальде?
– Нет, что ты! – Я повернулась к солнцу и зажмурилась, подставляя лучам лицо. – Дипломаты дома не живут. Мое детство прошло в Барсе, на берегу теплого синего моря. Потом меня отправили на пять лет в монастырскую школу в горах, возле озера Леман, ну, а последние семь лет я жила в Новом Свете.
– И когда ты поняла, что ты артефактор?
– Лет в двенадцать, наверное… В школе была одна монахиня, очень талантливый мастер. Ну, понятно, с поправкой на монастырскую составляющую… Вот она и начала меня учить.
Я вспомнила сестру Урсулу, в какой-то степени заменившую мне маму, и загнала внутрь злые слезы. Ну, не должна была она так нелепо погибнуть – молодая еще женщина, маг, ей пятидесяти не было, для мага это почти детский возраст. И вдруг на прогулке она каким-то образом поранила руку, а через двое суток скончалась от заражения крови! Я была уже в Гарварде, и никак не успела бы на похороны, но дала себе слово, что, вернувшись в Старый свет, съезжу в школу и попытаюсь все выяснить. Как раз и поеду в октябре, будет год со дня смерти сестры Урсулы…
Тряхнув головой, я попыталась прогнать печальные мысли.
– А ты… ты же с самого детства знал, что ты – наследник престола?
– О да! – Джон рассмеялся как-то невесело. – Ты себе не можешь представить, насколько это обстоятельство усложняет жизнь мальчишке! Иной раз мне в кошмарах снятся восемнадцать томов законов и их толкований, или официальные формулировки приветствий на гномьем наречии. Или стихи на высоком квенья! А когда мне исполнилось шестнадцать, отец с удовольствием переложил на меня все вопросы казначейства, а потом и промышленности, рыболовства…
– Ого!
Он махнул рукой:
– Ну, зато я выторговал себе несколько обязательных условий. Отец неделю думал, но согласился.
– Какие, поделишься? Или секрет?
– Вообще секрет, но с тобой поделюсь, – Джон чему-то усмехнулся, поставил пустой бокал на столик и начал загибать пальцы, – Во-первых, ни при каких обстоятельствах я не буду говорить на гномьем.
Я непочтительно фыркнула в остатки шампанского, а он продолжал с самым суровым видом:
– Во-вторых, я близко не подойду ни к чему, что имеет отношение к сельскому хозяйству, полиции и армии. И, в-третьих, никаких династических браков. Я женюсь только по любви.
Он повернулся ко мне, забрал и поставил на столик бокал, и взял за руки.
– Александра ван Хоорн, ты станешь моей женой?
Мамины глаза горели неземным пламенем. Хочется надеяться, что это не повышенная температура, а тот восторг, который переполняет любую женщину, узнающую о грядущей свадьбе. Платья, букеты, торты, ленты – возможность запустить во все это руки и хорошенько покопаться не оставляет равнодушной ни одну сестру по разуму. На всякий случай я пересела поближе к отцу.
– Что ты ему ответила? Ну, не молчи, Алекс! – мама вскочила и сделала круг по гостиной.
В ответ я молча протянула ей левую руку, на безымянном пальце которой сверкало кольцо.
– Ну, расскажи поподробнее, а? И когда тебя будут официально представлять двору? И когда он хочет назначить свадьбу? И…
– Мама!
– Гвендолен!
Наши с папой возгласы прозвучали одновременно, и он продолжил:
– Дорогая, ты же понимаешь, что в данном случае проблем вырисовывается несколько больше, чем в любом другом случае. Я завтра же отправлюсь в Люнденвик, в министерство, за консультацией. Сколько я знаю, таких случаев еще не было, но, почти наверняка, мне придется менять страну пребывания. Полагаю, – папа посмотрел на меня и еле заметно прикрыл глаза, – его высочество предложил годичную помолвку?
Вообще-то, его высочество предложил ограничиться тремя неделями, но, раз отец сигналит, кто я такая, чтобы спорить?
– Да, папа.
– Вот и хорошо. Значит, у нас у всех есть время, чтобы подготовиться. Гвен, время позднее, иди-ка ты спать.
– А ты? – мамин голос прозвучал жалобно…
– А я выпью глоточек аква-виты, и последую за тобой.
Мама вздохнула и вышла из кабинета, напоследок одарив меня много обещающим взглядом. Отец встал и, в самом деле, достал низкие стаканы с толстым тяжелым дном и хрустальный графин. Налил себе, потом посмотрел на меня, хмыкнул и, не спрашивая, плеснул на донышко янтарной жидкости.
– Держи!
Я понюхала: море, дым, торф, солод… Отличная штука, когда надо поставить на место мозги.
– Насчет переезда в другую страну – это серьезно? – спросила я, выпив первый глоток и переведя дух.
– Конечно. Тут вообще вырастает нехилый дипломатический казус. Представь себе, что твой принц через энное количество лет становится королем.
– Надеюсь, это произойдет нескоро… И?
– И ты, соответственно, становишься королевой. Как, в этом случае, твой отец может возглавлять при этой правящей чете посольство другой, пусть и дружественной, державы? И, кстати, насчет годичной помолвки – это вовсе не шутка. В крайнем случае, после долгих переговоров, Ингвар согласится на шесть месяцев.
– Согласится? Погоди-ка, откуда ты знаешь, на что он согласится, если еще никто?..
– Алекс, – папа покачал головой. – По-моему, у тебя мозги в розовом тумане плавают. Ну, неужели ты думаешь, что твой Хольгерд-Иоанн сделал бы хоть один официальный шаг в твою сторону, не согласовав это с королем? И, конечно, мы с Ингваром все это обсудили еще вчера вечером, приватно.
Вот же Тьма! Самый романтический момент в моей жизни, оказывается, был заранее согласован с родителями! Да ну, все удовольствие пропало…
Я мрачно уставилась в стакан с невразумительными остатками аква-виты.
Если кто-нибудь думает, что нам с мамой удалось оторваться хотя бы с выбором платья и прочими материальными выражениями радости, то этот кто-нибудь глубоко ошибается. Как выяснилось довольно быстро, королевские свадьбы регламентированы даже больше, чем эльфийские праздники наречения имени, и чуть-чуть не дотягивают в этом смысле до процедуры открытия счета в гномьем банке.
В королевстве Дании и Норсхольма примерно последние пятьсот лет все проходило по одному и тому же сценарию: проезд по Христиании невесты в открытой коляске, запряженной белыми лошадьми и украшенной белыми и кремовыми розами; проезд жениха верхом на караковом жеребце; обряд в Храме Единого, совершаемый архиепископом; завтрак в королевском дворце и столы для жителей и гостей столицы – в городе. Меню завтрака, цвет лент в гривах лошадей и форма пряжек на туфлях лакеев – все было установлено прапра… бабушкой Ингвара IV, и изменениям не подлежало.
Я мрачно посмотрела на жениха и спросила:
– А если у невесты аллергия на розы?
Джон засмеялся и взял меня за руку:
– Тогда ей дадут амулет, который защищает от аллергии. Сандра, милая, вот честное слово – все не так страшно!
– И хороша я буду в начале марта в открытой коляске в кружевном платье! – я посмотрела на изображение платья. Кружева поражали наповал, декольте не оставляло места воображению. – И, кстати, нельзя ли поподробнее про платье? Ему что, и в самом деле больше пяти сотен лет? И я должна буду надеть на себя этот… пыльный антиквариат?
– Платье хранится в стазисе, Сандра! И оно, правда, очень красивое! Ты в нем будешь похожа на только что раскрывшийся цветок ландыша…
Я только махнула рукой. Куда уж теперь деваться? Карусель раскрутилась, и спрыгнуть не получится, только держаться крепче.
Глава 18
Крошечный городок Блоне стекал с горы к берегу озера Леман. Десяток улиц, площадь с традиционной статуей девятого герцога Шателара, защитившего жителей своего домена от нашествия нежити, белые виллы, прячущиеся в глубине яблоневых садов. Вверх по горе взбирались террасами виноградники, пока не упирались в красный кирпич монастырской стены. Издавна высоко ценилось знатоками монастырское белое вино, «ледяное», сделанное из винограда, собранного после заморозков.
Мы поднимались по дороге из городка пешком, и все слегка запыхались. Переведя дух, я подошла к высоким деревянным воротам и постучала дверным молотком, латунным кольцом, которое держал в пасти лев. Почти мгновенно отворилось маленькое смотровое окошко в двери, и сухой женский голос спросил:
– Что вам угодно?
– Сестра Мария, доброе утро! – я улыбнулась про себя. – Я приехала… навестить всех, новости рассказать.
– Александра ван Хоорн? – в ее голосе появились человеческие нотки, – Хм, я думаю, мать настоятельница будет рада тебя видеть! Но правила ты знаешь, твоим спутникам придется остаться за стенами. Мужчинам в монастырь хода нет.
Я повернулась к тем, кто стоял за моей спиной, и ослепительно улыбнулась. «А я предупреждала!», должна была сказать им эта улыбка. Джон философски пожал плечами и спросил:
– Когда за тобой вернуться?
– Я, наверное, здесь переночую. Завтра позвоню, когда соберусь возвращаться в отель.
За правым плечом Джона, как всегда, стоял Леонард, еще двое охранников сопровождали нас в этой поездке. Похоже, всю оставшуюся жизнь отпуск я буду проводить именно в такой компании. Хм, а бывает у принцесс отпуск?
В первом дворе монастыря – широком, вымощенном плоскими темно-серыми камнями – ничего за последние семь лет не изменилось. Впрочем, я подозреваю, что и за последние сто семьдесят семь лет ни камни, ни стены, ни ворота массивного дерева никаких изменений не претерпели. Ага, вот дерево справа, старая груша с толстенным стволом, пожалуй, еще подросло. Плоды уже собрали, монахини делали из них джем и настойку, но, когда я подошла, чтобы погладить ствол, то прямо перед собой увидела на ветке забытую грушу – большую, желтую, с красноватым боком.
– Можно? – повернулась я к сестре Марии, спокойно наблюдавшей за мной.
– Можно, – кивнула она.
Сорвав грушу, я последовала за монахиней во второй, внутренний двор, классический клуатр: крытые галереи с четырех сторон, резные капители, колодец в центре, окруженный кустами роз. Кадки с лимонными и апельсиновыми деревьями еще не убрали в оранжерею, и рядом с ними стоял тонкий запах цветов и нагретой на солнце кожуры плодов.
Сестра Мария отворила дверь в скрипторий и вошла, жестом пригласив меня последовать за ней. Я помедлила: школьницам категорически запрещалось сюда входить, и моя филейная часть хорошо помнила розги, последовавшие за нарушением запрета. За обнаруженным нарушением запрета, разумеется.
– Ты хочешь переночевать в одной из келий, или в странноприимном доме? – поинтересовалась моя проводница.
– Лучше в келье, если это возможно.
– Конечно, возможно. Следуй за мной.
Келья была небольшой и очень светлой, тщательно выбеленной комнатой, с широким окном, выходящим в яблоневый сад. Я умылась и вымыла руки, старательно переплела косу – мать Филиппа терпеть не могла растрепанные волосы! – и повернулась к сестре Марии, все с тем же терпением ждавшей меня, сидя на стуле.
– Я готова. Мать-настоятельница примет меня прямо сейчас?
– Да, она сообщила, что ждет.
Хм, интересно, похоже, что сестры не чужды технического прогресса – коммуникатор у сестры Марии последней модели, как я успела заметить.
Настоятельница монастыря, она же директриса школы для девочек, мать Филиппа, была в своем кабинете. Как всегда. Думаю, как и последние лет двести – она была сильным магом воздуха и очень сильным целителем, так что в ближайшие годы монастырю не придется привыкать к другому руководству.
– Здравствуй, Александра!
Я склонилась в поклоне, но мать Филиппа вышла из-за стола и обняла меня.
– Хорошо, что ты приехала, – сказала она просто, и тут я, не удержавшись, расплакалась. О сестре Урсуле, на похороны которой я так и не попала, о давно кончившемся детстве, о потерянных школьных подругах…
Настоятельница не стала говорить мне какую-нибудь глупость типа «Не плачь», просто протянула белоснежный носовой платок и погладила по голове. Чем, естественно, вызвала новый всплеск слез.
«Соберись, Сандра, тебе не двенадцать лет!» – сказала я себе, шмыгнула носом и вытерла слезы.
– Простите, мать Филиппа…
– Ничего, все естественно и понятно. – Она улыбнулась. – Я читала в прессе о твоей помолвке. Хороший выбор. И у тебя получится когда-нибудь стать ему опорой, настоящей королевой, в тебе есть стержень.
Она взяла меня за подбородок и критически осмотрела лицо.
– Слезы высохли, отлично. У меня дело к тебе, Александра, – продолжила настоятельница деловым тоном. – И хорошо, что ты приехала, потому что иначе я послала бы за тобой. Дело в том, что сестра Урсула оставила тебе наследство.
Я совершенно неприлично вытаращила глаза. Что могла оставить в наследство монахиня, при пострижении отрекшаяся от любой собственности?
Настоятельница достала из воздуха и протянула мне не очень большой прямоугольный предмет, завернутый в белый, слегка пожелтевший платок тонкого шелка. Ну да, конечно, она воздушник, им такие пространственные карманы удаются лучше, чем другим магам.
Тут же, на журнальном столике, я развернула платок. Внутри была шкатулка из очень темного и явно очень старого дерева, крышку ее украшала резьба и скупая инкрустация перламутром. Вот только открыть ее не получилось, я не смогла даже найти не то, что замочную скважину – не было и никакой, хоть чуть-чуть заметной щелки между корпусом и крышкой. Мать Филиппа кивнула:
– Да, вместе с этим свертком в комнате Урсулы была записка. Она просила передать тебе, что открыть эту шкатулку сможешь только ты, и для тебя это будет проще простого.
– А записка сохранилась?
– Нет. Как только я ее прочитала, текст исчез. Пустой лист бумаги я, на всякий случай, не выкинула, ты можешь взглянуть, но за этот год там ничего не появилось.
Я взяла протянутый мне листок – действительно, обычный чистый лист бумаги.
– Это значит, что подсказки там не было, – медленно сказала я.
– Думаю, подсказка – в том, чему сестра Урсула учила тебя. Она ведь была артефактором, как и ты?
– Да… – я повертела шкатулку в руках, затем снова завернула ее в белый шелк и решительно встала. – Благодарю вас, мать Филиппа. Мне есть, о чем подумать, вы разрешите мне уйти в предоставленную мне келью?
– Иди, Александра, – мать Филиппа осенила меня благословляющим кругом Единого.
Я уже почти открыла дверь, чтобы выйти, но демон любопытства дергал меня за уши, не переставая. Поэтому я вернулась назад на несколько шагов и спросила:
– Мать Филиппа, простите… а вы можете научить меня делать пространственный карман?
Войдя в отведенную мне келью, первым делом я проверила освоенное (не без труда) заклинание кармана, сунув туда завалявшуюся в сумке карамельку.
Получилось, ура! Теперь надо тренироваться, чтобы емкость постепенно увеличивалась, а то это пока не карман, а так, кармашек, только конфеты и прятать. И почему никто не научил меня этому раньше?
Ладно, займемся делом.
Я поставила шкатулку на небольшой дощатый столик и развернула пожелтевший белый шелк. Дневного света из окна было недостаточно, и я зажгла небольшой голубой шарик-светильник, чтобы внимательно рассмотреть ткань. Да, это шелковая туаль – некрученые нити, полотняное переплетение, самое простое из возможных. Края подрублены вручную, очень тщательно. На ткань заклинания ложатся плохо, хуже, чем на нити; на шелк – хуже, чем на хлопок и лен. А здесь – я переключилась на магическое зрение – здесь есть след какого-то заклинания, но именно что след. Уже даже не понятно, что это было. Поскольку сестра Урсула не знала, когда я появлюсь, можно предположить, что важным оно не было. Для меня важным, во всяком случае.
Хорошо, переходим к шкатулке.
В магическом спектре шкатулка светилась ровным бледно-розовым светом. Ровным! И это было странно: обычно банки, коробки, шкатулки, сундуки и прочие вместилища, состоящие из емкости и крышки, светились неравномерно. Самый сильный свет должна была излучать линия разъема. А здесь ее не было видно в магическом спектре, так же как и в обычном!
Задумчиво потерев нос, я вернула шкатулку на стол, встала и прошлась по келье, ровно четыре шага в одну сторону, от двери до окна. И еще четыре от окна до двери.
Если нет видимого разъема ни в каком спектре, может, его и в самом деле нет? И это вовсе не коробка, а просто кусок дерева? Тогда получается, что дело в нем самом…
Ну, хорошо, посмотрим, что тут у нас. Дерево… темное, почти черное. Похоже на мореный дуб. Покрыто бесцветным лаком, облупившимся на углах. На верхней плоскости рисунок, выложенный потускневшим перламутром; изображено вроде бы стилизованное солнце – спираль, от которой во все стороны расходятся не то лучи, не то лепестки. Кстати, а как выглядит рисунок в магическом зрении?
Ох, как интересно! Перламутр сиял ничем не замутненным белым светом, но… только если смотреть прямо на него. При небольшом изменении угла зрения яркое белое свечение пропадало. И еще одно: присмотревшись, я заметила, что лепестки-лучики как бы играют неслышимую мелодию. В известном только автору заклинания порядке то один, то другой лепесток на миг вспыхивал ярче. Код? Похоже на то.
Чему, среди всего прочего, учила меня сестра Урсула, так это не бросаться очертя голову в неизвестность. Прежде, чем прыгать с вышки, стоит посмотреть, налили ли в бассейн воду.
И я не стала сразу нажимать на лепестки, повторяя прочитанный мною код.
Как там было сказано в записке? Открыть шкатулку смогу только я, и для меня это будет проще простого. Все-таки это шкатулка, что бы там я себе ни напридумывала. Если «только я», значит, открывать ее должно что-то, что я придумала сама, и сестра Урсула об этом знала. И одобряла, что немаловажно, потому что способ доводить до икоты нервную сестру-хозяйку придумала я, но одобрен он не был. Кстати, до сих пор не понимаю, почему нужно было убегать с визгом от маленьких лягушаток, выпрыгивающих из каждого кармана. По мне, так они очень симпатичные!
Я достала из дорожной сумки свою первую тетрадь с записями по артефакторике, которую начала вести с первого урока у сестры Урсулы, и которую неожиданно для себя в последний момент взяла с собой в это отпускное путешествие. Итак, посмотрим…
Свойства материалов – дерево, металлы, волокна, камни. Заклинания, подходящие для каждого из материалов. Заклинания, неподходящие для каждого… Сочетание материалов, свойства сочетаний, заклинания, подходящие… неподходящие…
Вот! Моя первая самостоятельная разработка, подарок сестре Урсуле к дню ангела. Ну правильно, как же это я забыла – это была рамка для портрета, сделанная точно из такого же мореного дуба. Если нажать на два нижних угла, портрет «оживал», и голограмма произносила поздравление. Разумеется, в рамку я тогда вставила свой портрет и привязала к нему свою голограмму. Кстати, перламутра никакого там не было, так что, скорее всего, я правильно не отреагировала на «код». Так, попробуем…
После нескольких нажатий на углы крышка шкатулки откинулась, и появилась голограмма. Я затаила дыхание: как давно я не видела сестру Урсулу! И никогда больше не увижу, разве что вот так, раз за разом слушая, что скажет голо-изображение.
«Молодец, девочка! Я уверена была, что ты сообразишь, что делать. Что же, раз ты слушаешь это письмо, значит, меня нет на свете. И это, в свою очередь, означает, что я где-то ошиблась. Я ухожу на встречу с незнакомцем, пообещавшим мне подлинные записки Адельстана Кровавого, и информацию о его потомке и наследнике. Тьма с ними, с записями, но наследник, Алекс, наследник – это значит, что кто-то вновь готов вызвать Темного бога в попытке получить власть. Ты справедливо задашься вопросом, почему всем этим занимаюсь я, обычная монахиня из небольшого монастыря не самой популярной церкви. В шкатулке – мои дневники, там многое написано. Прочти. На последней странице – адрес и имя человека, которому ты передашь письмо, также лежащее в шкатулке. Можешь доверять этому человеку, как я доверяю тебе».
Голограмма колыхнулась, как будто сестра Урсула вздохнула, затем запись продолжилась.
«Я оставляю все это именно тебе, не только потому, что ты самая способная из моих учениц. Еще и оттого, что знаю твой въедливый характер. Ты ведь не отступишь, пока не найдешь ответ. И немаловажно то, что мне известно, каков твой Дар – в твоих руках на костях всегда выпадает шестерка. Прощай, милая, и пусть хранит тебя Единый… и твой Дар».
Изображение померкло и начало таять, потом вновь налилось цветом и плотностью, и сестра Урсула. Погрозив мне пальцем, сказала: «А если бы ты попробовала нажимать на перламутровый рисунок, получила бы чувствительный шлепок!».
И все закончилось.
