Текст книги "Дарт Вейдер ученик Дарта Сидиуса"
Автор книги: Jamique
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 50 страниц)
Картина двенадцатая.
Война.
Война в мире.
Гранд-адмирал Траун.
Неправда, что чиссы не испытывают эмоций. Они по-другому их чувствуют. По-другому выражают. На человеческое восприятие – никак.
Митт’рау’нуруодо, адмирала Трауна захватила эмоция, силу которой он не испытывал уже очень давно. Твёрдая ярость. Все чувства чиссов твёрдые и холодные. Вогнанные внутрь. И от этого сильнее.
Он сидел в одной из комнат своей адмиральской каюты. Вот уже несколько часов смотрел на экран личной машины, на которой спиралью формул, лентами строчек и объёмными картинками наглядных графиков развёртывался результат, добытый им в неизведанных регионах.
Результат, который выражался в одной фразе.
Он улыбнулся. Беспощадной улыбкой. Война сложное действие. Она только внешне выражается в армадах, бьющихся друг с другом. Армады ведёт воля. Множество воль. А волю оформляет в действие интеллект. Война – сражение воль. Умов. Комбинаций.
Гранд-адмирал Траун был в состоянии породить комбинации сложней многих. Безупречные комбинации, учитывающие не только войну, но и жизнь. В любых проявлениях жизни. Смех над тем, как он изучал искусство тех, с кем предстояло сражаться, давно угас. Искусство, культура – бессознательная проговорка о восприятии жизни. А от восприятия жизни зависит способ проявления в ней. Война тоже способ проявления. И в войне выигрывает сильнейший. Что значит: наиболее умный и безжалостный.
Будучи гранд-адмиралом в государстве ситхов, он научился видеть мир с точки зрения в том числе и ситхов. И ему это понравилось. Это оказалось близко ему. Смесь сложности и силы. И ощущение врага. Его всегда привлекали неоднозначные конструкции. Сложные миры и задачи. Он сработался с Вейдером, сработался с Палпатином именно потому, что эти люди бросили вызов его умственным способностям. Фактом своего существования. И одновременно были родственниками по силе духа.
Он принадлежал к тем существам, которым для полноценности жизни надо не утверждать свою силу за счёт слабости других. Им надо бороться или сосуществовать с равными умом и силой. Или большими, чем он.
Вейдер был первым, кто увидел и ощутил под маской выдержанного и для своего вида чисса натуру упорную и сильную. Существо, которое желало осуществиться в способностях и силе. Что оказалось невозможно в рамках сообщества, в котором тот был рождён. Принципы народа вступили в противоречие с амбициями индивида. Возможно, в какое-то иное время его уникальность оказалась бы востребованной. Но не сейчас.
-Дело не в кризисной ситуации. Кризисная ситуация уже наступила. Была война. И ваш народ был захвачен нами. Однако они вас не призвали. Это доказывает, что для переплавки мозгов нужно что-то большее, чем даже угроза жизни. Нужен внутренний толчок. Внутренняя ломка. Это исходит из глубины и происходит болезненней, чем смерть. Вы не должны удивляться. Ваш народ находится на стадии такой гармонии с миром, – ирония плеснула в словах, – что им легче умереть, чем разрушить её. Вы попали в слишком гармоничное общество, которое чрезвычайно довольно достигнутым равновесием. А когда так бывает, за это равновесие перегрызают глотку. Поверьте мне. Я сам долго жил среди существ, которые достигли гармонии с миром. И ради равновесия убивали.
Это говорил Вейдер. На террасе. В ту самую первую из встреч.
Они проговорили заполночь. Официоз личного посланника императора растворился где-то в конце первого часа. Этот человек его понял. И он понял этого человека. Уникальность и сила оказались присущи им обоим. И они оба пережили невостребованность своих уникальности и силы.
Мир полон посредственностей, согласных скорей пожертвовать куском свободы, чем дать разрушить уютный окостенелый мир, в котором им удобно. Регуляция роста с помощью усечения голов. То есть с помощью традиции и закона. Двухметровые не нужны. Пригнись. Или отпилим голову.
Он говорил о своих замыслах и планах. Вейдер слушал его, делился своими. На той же веранде они походя разработали несколько кампаний, смоделировали несколько способов атак. Поговорили о жизни. О мире. О задумках и планах. Вейдер неожиданно стал рассказывать о форсьюзерстве. Траун – о себе.
Считается, что личность может заниматься чем-то одним. Всё остальное не более чем хобби. Два многопрофильных профессионала нервно смеялись к концу разговора. Действительно смешно. И противно.
Он ушёл в Империю от своих сородичей, не думая ни минуты. Это были не его сородичи. Сородичами он осознал иных. Не людей, конечно. Сородичами оказались крайне немногие. Вейдер. Император. Несколько их учеников. Исард. Проще говоря существа неординарные и не прихлопнутые рамками правил. Ему с ними было интересно. Собственно, именно с ними он понял, что такое полноценная жизнь. И что такое свой круг.
Круг сильных.
Неординарных.
При этом все они были не так уж общительны. Скорей склонны к одиночеству во всех смыслах. Но впервые общение с кем-то не раздражало, а приносило удовлетворение и чувство полноты. Это наш круг. Это наш мир. Это наша империя. Наша.
И в ней не всё ладно.
Траун имел в виду не только политическую и военную обстановку. Она была важна и была интересна, занимала достаточную часть жизни, но не всю. Далеко не всю. Так получилось, что он оказался слишком близко к обладающим особыми способностями существам. Это его заинтересовало. Как интересовало всегда всё необычное, всё выходящее за предсказуемые рамки жизни.
Заинтересовало настолько, что он начал всерьёз исследовать этот феномен. Не изнутри, снаружи. Палпатин, узнав об этом, не возражал. Даже помог. Был доволен. Его был нужен иной ракурс и взгляд на проблему. Всё-таки во внешнем мире было мало доброжелательных глаз. И потому его исследования для императора оказались весьма ценны.
Формально он был подчинённым императора и главкома. На личном уровне он был их другом. Траун в конечном счёте с охотой включился в громадную политический интригу под названием “Империя, император и окружение императора”. Вейдер изображал вспыльчивого ситха. Траун – ставленника императора алиена. Было удобно уехать исследовать дальний сектор под маской почётного изгнания как уступки недовольству высшей военной элиты. Он искал планеты, пригодные для жизни. Создавал военные базы, верфи и гарнизоны. Потом – научные станции. Промышленную зона. Тыл Империи рос, и мало кто знал об этом.
Это было не всё. Он вёл научное исследование в неизведанных регионах.
Иногда, в нужный момент, Траун возвращался и в нужном месте наносил сокрушительное поражение противнику. Часто в паре с главкомом. Они сработались, как только определили для себя, как именно им надо работать. Каждый разрабатывал свой план. Потом они встречались и совмещали два плана. А затем нападали. Каждый со своей стороны. Это было эффективно. Потрясающе эффективно.
А потом…
Размолвку императора и Вейдера Траун переживал тяжело. И не желал обрывать контакты ни с одним из них. В боях за сына он был нейтралом. Всё подмечающим нейтралом. Он никому ничего не говорил. Продолжал поддерживать отношения с обеими сторонами. Он знал, что в жизни Вейдера это не первый откат. Не то чтобы ему говорили прямо. Но умел слушать и смотреть. Собирать информацию и делать из неё определённые выводы.
И вот тогда его исследования получили новый импульс. У него родилась идея. Которая вытекала из общего исследования форсьюзеров. В совокупности с искусствоведением, культурологией и сравнительным изучением цивилизаций. Какое-то время он работал с идеей сам. Как мог, искал материал, свидетельства, сведения. Зарылся в архивы. Идея оформлялась всё чётче. И, как только из области домыслов она переместилась в область допустимых гипотез, Траун направился к императору.
-У меня есть идея, ваше величество, – заявил он выдержанно и сухо. – На неё меня натолкнули следующие факторы. То, что государство чиссов находится близко к краю галактики и к нам порой залетали объекты, которые к нашей галактике не принадлежали. Тест-контроль на мидихлориан у одарённых, введённый около двух тысяч лет назад. То, что считается, что связь с Великой Силой происходи через эти вирусы-симбионты. История Ордена джедаев. Кое-какие факты из биографий очень разных существ. Преимущественно одарённых. Некоторый комплекс древних мифов, связанных с форсьюзерами. История создания Ордена. История джедайско-ситховских войн. И, естественно, культурный комплекс, относящийся как к древним джедаям и ситхам, так и к современным. И разница в этих культурах.
Он сказал и замолчал, ожидая реакции. Состояние императора в последнее время было не из лучших. Но в глазах старого ситха загорелся острый интерес. Как будто, по мере изложения ему факторов, породивших идею, он сам додумался до этой идеи. Или же они думали над чем-то одним.
-А вы из вежливости не пропустили факт, который имеет быть рядом с нами? Со знакомым нам обоим человеком?
-Да, пропустил.
-Тогда я вас слушаю, Траун.
Тогда он и изложил свою гипотезу.
У Мон Мотмы.
Эрикэн Тер внимательно взглянул на показания приборов. Ещё раз всё перепроверил. Отвернулся.
-Режим ожидания, – сказал он, зафиксировал свой голос как голос последнего, запечатавшего отсек. Погасил свет, вышел и ощутил, как за его лопатками бесшумно закрылись двери.
Надо идти.
Он постоял в коридоре. Без выражения посмотрел по сторонам. Коридор пуст. Впрочем, он удивился, увидев хотя бы дроида. Смена завершена. А в зону особого доступа пройти мог далеко не каждый.
Пройти коридор вперёд до конца. Остановиться перед цилиндром вертикального лифта. Дождаться его. Доехать на уровень выше. Выйти. Повернуть направо. Вновь пройти.
За три шага до белой герметичной двери привычно открыть магнитный замок. Створка поползла с ровной скоростью вверх. И, снова привычно, за три шага, которые он дошёл до двери, она распахнулась настолько, чтобы он смог пройти.
Закрылась за его спиною. Такой же отсек. Коридоры. Двери. Жилые помещения. Тренировочные залы. Столовая и прочее…
Он вздохнул, провёл по лицу и волосам рукою, будто смывая маску. На этот раз не помогло. Впрочем, в этот раз на корабле мало кому и мало что помогало. Для того чтобы вылечиться от нервов.
Он прислушался к концентрации живых существ. Ага, они в кают-компании, как они её называли. Он направился туда, слегка задержавшись перед дверью.
На него тут же, замолчав, взглянула вся компания в каюте.
-Всё в норме, – сказал он. – И, думаю, пока мы не выйдем из гипера, париться нам абсолютно незачем.
-А ты уверен, что нас выпустят из гипера?
-Тоже вопрос. Думаю, нам просто надо этого дождаться, – он оглядел их всех. Неторопливо, по лицам. – В конце концов, – сказал он медленно, – мы вполне можем контролировать процесс.
-Ты это решил сам?
-Я это вычислил, – ответил он. – По всем параметрам наш шанс на это составляет почти что девяносто пять процентов.
-Ты это просчитал на калькуляторе?
Он вздохнул и устроился удобней, прижавшись к двери спиной.
-Я вычислил это на центральном корабельном компьютере, – произнёс он. – Ввёл данные. Ему ведь всё равно, что считать. Задал алгоритм, внёс условия. Он воспринял это как систему переменных, не вдаваясь в содержание. Таким образом, – он снова посмотрел каждому в лицо, – при правильно заданных параметрах мы можем получить процентную вероятность того, сможем ли мы держать контроль.
-Над ситуацией?
-Над ситхами, – быстро улыбнулся он. Отблеск его улыбки тут же круговой волной прошёлся по лицам.
-А если ты ввёл неверные производные? – уже уточняющее спросили его из кружка.
-Отсюда проистекают неизвестные пять процентов, – взгляд с неизбежностью природного цикла пошёл по траектории обратно. – Вообще, между нами говоря, милейшая госпожа Мотма не всегда может себе представить конкретные детали процесса. Нас много, ситхов три штуки. Из этого она выводит, что мы сможем легко держать их под контролем. Но мы не знаем досконально, на какие штучки они способны. Я предполагаю, что на такие, которые могут свести все наши усилия на нет.
-Ты это скажешь Мотме?
-Скажу, – он невесело улыбнулся. – Будет ли она меня слушать? Эта дама слушает только себя.
-Может, она додумалась до того же.
-Что же, – ответил он. – В этом наш шанс. Пойду к себе, пожалуй.
-Приводить отчёт?
-В крестики-нолики играть.
На шутку промолчали. Он кивнул и вышел. К себе.
Его каюта была обычной. Чуть побольше, чем у других. Только и всего. Современный дизайн обстановки. Строгий минимализм. Хорошая машина. Компакт-диски.
Джедаи. Храм.
Он повесил к себе на стену этот вид Корусканта, страницу старого голографического календаря, никому ничего не объясняя. Роскошный вид в дневных солнечных лучах. Залитая солнцем планета. Храм. Торчащий всеми своими башнями к небу. Какой там был год Республики?
Он остановился у двери, затем пересёк комнату. Оказался рядом с голографией, выполненной на дорогой гладкой пластине.
Храм. Чтобы помнить. Вспоминать. Потому что голография удивительно сильно передавала дух времени. Тот Корускант. Тот Храм. Ту ослепительную разлитую в воздухе тяжесть, равную смерти.
Корускант. Храм. Джедаи.
Он был взят в Храм в возрасте двух месяцев. Так говорилось в документах. Он этого не помнил, естественно. Он едва помнил и то, что было в Храме. Слишком был мал.
Да, осталось смутное ощущение коридоров, огромных залов и некоей комнаты, в которой содержалось ещё голов десять таких, как он, недоростков. Из яслей их переводили в младшую группу в возрасте от полутора до двух лет. Согласовываясь с уровнем развития и просто с практической необходимостью. Чтобы группа набиралась сразу.
Он помнит какой-то обрубок у себя в руках. Обрубок зелёного света. Который его учат держать, включать-выключать и размахивать им так, чтобы не задеть другого. Ощущение ожога на пальце и на ноге. Не сильных, но они щипались.
А потом обрушился свод.
Он много читал о зачистке Храма. Объяснения, версии, проклятия – и сухое пошаговое описание процесса. Тогда он всего этого не знал. Не мог знать. И понимать не мог. Он просто проснулся от того, что на него обрушился свод.
Эрикэн машинально коснулся изображения рукою. Он был сильный. Дело в том, что он был весьма чувствителен к Силе. И вообще одарён. Два года от роду, но ощущение кровавого шторма, который бьёт тебя прямо в мозги, было воспринято им напрямую. С одной стороны – сильный. С другой пока что слишком маленький, чтобы закрыться. Да, то был шторм…
Он отвернулся от изображения и подошёл к машине. Набрал код Мон Мотмы. Если б та была вне доступа, машина сообщила об этом. Но на экране почти тотчас появилось бледное, но энергичное лицо с сухо блестящими глазами.
-Тер?
-Госпожа Мон, мне придти к вам или…
-Говори по связи, – кивнула Мотма. – Полная защита.
Полная защита, иронически отметил Эрикэн. Как же. Только придурок не поймёт, что госпожа Мон всегда, когда это было только можно, до минимума сокращала непосредственные контакты со своими джедаями.
Сейчас это было ему безразлично.
-Госпожа Мон, – сказал он неторопливо, – состояние пленников стабильно. Систему защиты обеспечивают энергетическое поле и семеро в смене, – слово “джедаев” не было произнесено, поскольку контекст был понятен обоим. И Эрикэн никогда до конца не доверял связи.
-Замечательно, – кивнула Мотма.
-Я хочу у вас узнать, – продолжил Эрикэн, – каковы ваши планы относительно пленников, – слово “ситхи” не было произнесено по той же причине. – От этого зависит распланировка смен и вообще способ контроля.
-Мои планы…
-Это ваше дело, я понимаю, – ответил Эрикэн сухо. – Но в мою компетенцию входит поддерживание их в живом, безопасном и функциональном состоянии. Я могу накачать их наркотиками под завязку. Но тогда они будут непригодны для допроса в течение долгого времени. И если вам окажется нужным…
-Мне нужно, – холодно сказала Мотма, – чтобы они были безопасны и вменяемы. Сколь угодно долго. У тебя есть джедаи. Вот пусть они и поработают. Между прочим, до этих пор я вас не сильно нагружала.
А она сильно нервничает, машинально отметил Эрикэн.
-Хорошо, – ответил он флегматично. – Тогда я распределю своих подчинённых посменно. Для допроса вы пришлёте своих?
-Это тебя не касается, – отрезала Мотма. Затем сочла, что допустила ошибку. – Чем меньше ты будешь знать о конкретике процесса, тем лучше. Безопасней, – добавила она примирительно.
-Хорошо, – столь же флегматично ответил Эрикэн. – Тогда я распределю смены, и мы будем работать по заданному режиму. Пока пленники вам не понадобятся.
-Да. Именно так, – кивнула Мотма.
-И последний вопрос, – сказал он, видя, что та хочет прервать связь. – Насколько понимаю, при выходе к планете мы останемся с нашими подопечными на орбите в корабле?
-Конечно, – подтвердила Мотма. – В целях безопасности.
Он кивнул.
Она прервала связь.
Эрикэн некоторое время смотрел на машину. Выключать её не было смысла. Надо работать.
Затем его взгляд вновь скользнул на стену. На изображение Храма. Он долго на него смотрел. Гораздо дольше, чем это заслуживала красота вида.
В его два года на него обрушился свод.
Он это помнит. Его память отточена годами тренировок, как послушный инструмент. К тому же ему не дали забыть. А потом всячески помогали поддерживать это состояние. Картинка, запечатленная на сетчатке глаз двухлетнего ребёнка. Специальная техника вспоминания. Достать из темной глубины. Зафиксировать. Впечатать. Ощущать. Помнить.
Он и в самом деле плохо сознавал всё, что было до этого. Размытое пятно жизни. Пятна лиц. И вдруг в одно мгновение всё переменилось.
На него упал свод. Ощущение стремительной боли, ударившей сверху. Темнота. Крик. Резкий крик по нервам в темноте. Смерть. Смерть. Смерть. Огонь. Залп. Смерть. Резким всплеском. Криком агонии в ответ. Смерть. Опасность. Крик. Нечем дышать от…
Он сел на постели в ночь, и тут его захлестнуло другое. Не на него одного обрушился ужас. Вскочившие фигуры согруппников. Бледная фигура воспитательницы. Качается. Руки прижаты к груди.
Крик. Залп. Смерть. Смерть шла к ним. Окружала. Уничтожала.
Волна.
И обрушилась – другая. Липким холодом в комнате нарастал страх. Страх бледной качающейся фигуры. Страх детей. Сидящие на постелях фигурки. Ловят смерть через Силу.
-Дети, мы…
И тут началось.
Они закричали. Забегали. Рваные волны паники по комнате и стенам. Липкий ужас. Страх. Проваленный, сладковатый, отвратительный запах.
Они боялись. Они кричали. И эта взрослая дура тоже боялась. Мазутными волнами его окатывала чужая паника. Как будто бросало отходами жизнедеятельности. Дерьмом. Ему забило лёгкие. Его ослепило. Зеленоватые и чёрные волны. Крик. Страх. Крик. Липкая паника…
Он не выдержал. Он закричал вместе со всеми, вскочил, расшвырял тех, кто был на его пути, бросился к двери, толкнул её – вон.
-Риииикккииии!!! – крик воспитательницы позади. Он не оглянулся. Он бежал. Прочь. От этих уродов, которые его задушили. Размазанное пятно страха, разложение при жизни, расплывающиеся пятна людей. Гниение заживо. Превращение в лужицу гнили.
Прочь. Туда. Ближе. Где гудит пламя. Где кричит смерть.
Он выскочил из-за угла вместе с залпом. Залпом солдат в белых доспехах по группе машущих мечами храмских. Те отбивали залп. Он остановился. Затормозил. Окаменел. Заворожился. Залп бластеров. Взмах мечей. Залп. Взмах. Бой.
И тут откуда-то высыпала группа повзрослей, чем он, детишек.
И всё затопил страх.
Наверно, они ошиблись коридором. Увидели, куда прибежали. Часть включила недоделанные мечи. Часть бросилась прочь. Часть штурмовиков отделилась от остальных и бросилась к этой группе.
-Нееет! – идиотский крик и не менее идиотские действия. Один из храмских рванул к детям. – Сволочи! Я!..
Его убили. Расстреляли защищавшихся детей. Освободили проход и бросились следом за остальными.
Он почувствовал присутствие у себя за спиной. Дёрнулся, намереваясь бежать от того, кто потащит его обратно. В ту комнату, полную страха. И не двинулся с места.
Это было похоже на серое жёсткое пламя. На глоток воздуха. На ветер.
Он повернулся и посмотрел на того, кто там стоял. Человек. Взрослый. С включённым мечом. Весь в чёрном. Не храмский. Он не мог сказать, почему. Другой.
Они секунду смотрели друг другу в глаза. Его коснулась чужая сила. Отпустила.
-Нравится бой?
Он хотел сказать, что здесь не боятся. Нет, боятся – но не все. Не нашёл слов. Но тот его понял. Присел рядом. Снова посмотрел. Так глубоко заглянул в глаза, что на секунду он перестал чувствовать себя собою. Потом отпустил. Кивнул.
-Я почувствовал тебя издалека.
Поднялся, властным жестом перчатки подозвал одного из штурмовиков.
-Вынеси его из Храма, – кивок на него. – Посади в транспорт, охраняй.
-Есть, сэр.
-Иди с ним, – кивнул человек ему. – Мы с тобой ещё встретимся.
Повернулся – вошёл в бой.
Остаток этой ночи он провёл в большой машине. Рядом с невозмутимым штурмовиком, находящемся в состоянии повышенной боевой готовности. Ловя из Храма звуки боя и смерти. Всё сметающий огонь. Воздух.
-Он не джедай, повелитель.
-Я вижу.
Утром, серым и пропахшим дымом, они летели из Храма прочь. Над городом вился пепел. Рядом с ним сидел усталый человек в чёрном.
-Как тебя зовут?
-Рик, – чётко произнёс он. – Эрикэн.
Он гордился тем, что умеет произносить своё имя.
Человек что-то понял.
-Часто называют Рики?
-Ффу, – ответил он.
Человек улыбнулся:
-Не любишь сюсюканья?
-Фу, – снова ответил он. Им, одарённым, было хорошо. Он мог не понимать смысл слова. Тогда понятие входило в мозг.
-Не любишь страха?
На это он ответить ничего не мог. Как не смог бы ответить на вопрос, почему он бежал на ауру истребления и боя. До этой поры он никогда не испытывал такого. Ни липкого удушья чужого страха. Ни холодной сосредоточенности чужого боя. Его бросило. Оттуда, где он не мог дышать. Туда, где получилось.
Ему не потребовались слова. Человек кивнул. Закутался в плащ. Молчал всю дорогу. Они не возражал. Ему хватало ощущения силы.
А потом они прилетели. И человек провёл его к другому человеку. В кабинет, где странно и вкусно пахло металлом, деревом, тканью.
-Он не джедай, повелитель.
Карие глаза погрузились в него точно так, как ночью погружались серые. Через миг потери себя он снова был на том же месте.
-Да, – ответил другой человек. – Не джедай, – пауза. – Один?
-Да, повелитель.
Тот только кивнул. Разговаривали они позже. И без него. Его отвели в другую комнату, дали поесть, а потом он заснул.
Он смотрел на гладкий экран машины. А видел Храм. Великий Храм, возвышающийся над Корускантом. Торчащий башнями в небо. Символ. Света. Справедливости. Свободы. Республики. Золотые дни. Великая…
Он вздохнул. Очнулся от мыслей. Ввёл пароль, открыл документацию на экране. Работать действительно нужно. Мозгами тоже. А у него весьма неплохо работают мозги, пока руки набирают строки стандартного отчёта.
Надо работать. Размышлять.
Тогда рухнул свод.
И стало видно небо.
Набу.
Горький вкус кофе, смешанный с сахаром, саднил потерявшее чувствительность нёбо. Какая по счёту чашка? Не важно. Где-то там присутствовал Тайфо. Включил машину и присутствовал. Потом принёс кофе. Много кофе.
Первые часы ей работалось легко. Хорошо, что Тайфо не знал, что она не спит вот уже вторые сутки. Она не сказала. Он слишком беспокоится и так. И забеспокоился бы ещё больше. Беспокойство мешает. Зудит. Ослабляет. Хочется убрать капитана подальше. Отсюда. Мельтешение за спиной. Заботливые взгляды. Он не понимает. Он ей не нужен. Ей трудно. Ей трудно и без него. Ей надо сосредоточиться. А он отвлекает.
Ей надо… найти. Пройти по памяти, как по тропинке. По памяти, которая с трудом находит свой путь. Через корневище – узким червем. Душно. Всё забыла. Душно. Все забыли. Осталась пустота. Оболочка. Хитиновая скорлупка. Тварь. Тварь умирает. Творение великой силы. Нет. Творение собственной мелкой душонки. Тварь. Тварь, растворённая в темноте.
Как же трудно было умирать…
Анакин.
Вспышка чёрным перед глазами. Она не успела глотнуть. Воздуху. Света. Воды. На неё прыгнула темнота. Поглотила. А она – проглотила крик.
Не она. Она. Та. Амидала. Не она. Сати. Не помню. Помню. Что. Чужая память. Нет, своя память. Чужая память. Только острые углы. Живые голоса.
Анакин!!!!
Так страшно умирать среди врагов. По своей вине.
Вдруг пришёл покой. Безразличие. Успокоение. Слияние воли. Она пустила память. Свою. Чужую. Всё равно – свою.
Можно кусать локти. Можно кричать. Проклинать. Ругаться, как грузчик. Только всё равно они. Вокруг они. А ты среди них. Перекорёживает изнутри. Ломает. Кости, как арбузные корки. От кромешного ужаса начались преждевременные роды.
Убит. Не убит. Тобой. Мной. Мысли путаются. Мысли болят. Рот кричит. Ухо не слышит крика.
Я проклинаю себя, я проклинаю вас, я проклинаю себя…
Лица, лица, лица.
-Падме, тише, я умоляю. Тише.
-Сволочь.
-Она заговаривается.
-Я не заговариваюсь!!! – орёт, именно орёт она.
Озабоченное лицо:
-Тише, тише. Всё в порядке. Успокойся. Расслабься. А теперь…
И вдруг в неё вошла чужая воля. Чёрной лавой. Она не поняла, чья. Ей переломало. Вывернуло. Она закричала. Так, что услышала свой крик. И этот крик услышали другие. Кеноби отпрыгнул. Йода стал серовато-жёлтым. Она никогда не думала, что кожа магистра может принимать такой цвет. Она кричала. Их отбросило. И только через три долгие секунды она поняла, что они ринулись прочь не от её крика.
Чёрная лава. Воля, вцепившаяся в неё. Река. Ринулось. Промыла. Поломала.
Унесло. Она задохнулась от жара и боли. Река текла, река не давала пощады, река убивала. Выворачивала всё, вплоть до крупинки жизни. Из неё и из детей. Не спрятаться. Не противостоять. Не уйти.
Она не контролировала ничего. Её уносило. За несколько секунд её вымело всю.
И тут она догадалась.
Анакин.
-Эта сволочь убивает её!..
Пусть убивает.
Настал какой-то странный, почти невозможный покой. Ей ничего не было нужно. Вообще. Она ничего не знала. Не чувствовала. Не ощущала. Даже не видела. Зрение отказало ей. Она видела чем-то другим. Отстранённо. Спокойно.
Ради этого… стоило… жить. Чтобы так умереть.
-Делай ей надрез, умрут дети!..
Потому что их мать умирает. Потому что где-то там, далеко, всё дальше и дальше – умирает их отец. Хочет выжить. И забирает из неё силы. Жизнь.
Как славно.
Она села. Прямо на столе. Кеноби отшатнулся.
-Что ты делаешь? Дети…
-Сволочь, – сказала она спокойно. – Он всё равно сильней.
-Уложите её, кто-нибудь…
Дети.
-Не трожьте… моих… детей.
-Помогите. Ей. Дайте наркоз. Сила великая, да сделайте так, да успокойте её как-то…
Она была совершенно спокойна. Спокойна, как смерть. Смерть спокойна всегда. Смерти нет, есть Великая Сила. Такая же спокойная. Как эти гады. Которые желали ей одного только добра…
-Падме, пожалуйста…
-Она не хочет жить.
-Она не может.
-А мы не можем это остановить.
-Нам не надо это останавливать. Если он хочет выжить так… почему нет? Пусть живёт… так.
Она слышала, проваливаясь в пустоту, их голоса. Она чувствовала, как в её живот погружается скальпель. Ей было всё безразлично.
Отомстить.
Голос ушёл. Голос вновь раздался.
-Ноб!
-Уйди, Тайфо, – сквозь зубы сказала она. – Прошу – уйди.
Капитан постоял. Потом вышел. Она тяжело опустила голову на руки. Она не знала, кто она. Сати. Амидала. Падме. Ноб. И это было не важно. Кем бы она ни была. Она всё равно. Хотела…
Она не знала, чего. Все они мертвы. Все, кто стояли рядом. Все они. Все те. Если только не…
Она подняла голову. Посмотрела на экран. Вывела одну из страниц. Если только кто-то не выжил.
Была одна планета. Зелёная. Вся покрытая зеленью. Тайная резиденция лично Бейла. Он как-то пригласил её туда.
Анакин…
Она сжала губы. Её передернуло. От отвращения к себе. Анакин, Анакин, Анакин. Ах, как, тьфу, я тебя любила! Любила, убила, ненаглядный мой, тьфу, сдохла, дрянь – и правильно тогда сдохла. А теперь надо найти Бейла. Потому что Бейл жив. Она знает, жив. Такие не умирают…
Глоток воздуха задохнулся из лёгких.
Потом она всё-таки вздохнула. Задержала вздох. Улыбнулась. От мысли.
Смерть пошла мне на пользу.
Исард.
Исард смотрела на экран дисплея.
-Какая всё это гадость, – сказала она с истинным отвращением женщины, увидевшей крысу.
-Что? – иронически сказал ситх рядом. – Нравится?
Исард было не до смеха.
-Этот ваш мир Великой Силы…
-Наш?
-А чей ещё? Допрощупывались
-Фу, как неприлично.
-Неприлично? Это почему? Я же не сказала “доощупывались”.
-Все мы щупаем Силу, как девку, – философски заметил ситх.
-Судя по тому, что раздобыл Траун, – сухо ответила она, – и тому, что было вами выяснено в последние дни – вполне возможно, что это Сила щупала вас, голуби мои.
-Ну, интеллигентность из тебя так и прёт.
-А я вообще хочу ругаться на хаттском. Ведь эта дрянь есть и во мне.
-Микробы?
-Вирусы, – рыкнула Исард. – Симбионты.
-А может, в других галактиках есть другие вирусы, – мирно заметил ситх. – И действуют они точно так же.
-Интересно, – сказала Исард, – в других галактиках есть мир Великой Силы?
Они переглянулись.
-Поясни, – сказал ситх.
-Когда-то ты что-то вешал мне на уши о природе единого энергетического поля, которое по своей структуре является мгновенным передатчиком всего, что можно передать. Той же информации. Никаких скоростей, никакого пространства. Индивид, находящийся на одной стороне этой энергетической сетки, может мгновенно воспринять информацию от индивида, который находится на другой стороне. Импульс проходит тут же. Что и делает вас для себя лучшими живыми комлинками и аппаратами связи.
-И что?
-Ты тупой или притворяешься?
-Я тупой.
-А вы никогда не пытались заглянуть за пределы галактики? Как там у вас? Расширить восприятие? Или для вас нет в мире ничего, кроме Великой Силы, а то, что за ней, то не имеет значения?
-Слушай, я похож на джедая?
-А что?
-Ничего. Но вообще-то для нас существует много чего помимо мира Великой Силы.
-Это хорошо, – ответила Исард. – Это надо срочно переслать императору. Так что запряги одного из своих, пусть выйдёт в гипер и передаст.
-Есть, моя госпожа.
-И без хихиканий.
-Я понял, Йсанне.
Она смотрела на его лицо, которое никак не изменилось. Разве что глаза стали смотреть чуть вглубь себя. С кем-то болтает…
Пискнул комлинк.
-Директор Исард, – сказала она, поднеся его к лицу.
-Директор, я считаю, что это важно. Вызов с Набу. Код капитана Тайфо.
-Соединяй.
Война миров.
Вейдер и Палпатин.
-Что ж, повелитель.
Палпатин из-под бровей взглянул на своего ученика. Капюшон был откинут на спину. Вейдер только что придвинул к себе кресло и сел в него. Нога на ногу. Полдень по корабельному времени. Они где-то с час назад закончили возиться каждый со своим из вейдеровских отпрысков. Император за этот час успел помедитировать. Вейдер, так сказать, тоже. “Так сказать” – поскольку со времён Храма у главнокомандующего вооружёнными силами Империи была аллергия на это слово. Он предпочитал какой-нибудь иной термин.
