Текст книги "Дарт Вейдер ученик Дарта Сидиуса"
Автор книги: Jamique
сообщить о нарушении
Текущая страница: 49 (всего у книги 50 страниц)
Так если подыхать от руки врага, лучше захватить врага с собой. Чтобы тому жизнь мёдом не казалась. Это же элементарно.
Голос хихикнул.
Всё равно умирать, – пропел он. – Так пусть и мир вокруг сдохнет.
-Мы, – сказал Шат, тяня время, – не предлагали им… ему смерть. Мы предлагали ему жизнь. Вечную.
Только преобразившись, можно войти в мир Великой Силы, – вновь хихикнул голос. – Что значит – убить себя настоящего. Трудно умирать, – вдруг шелест вместо смеха. – Но особенно трудно, когда никто не замечает твоей смерти…
Куай-Гон открыл глаза.
-Я знаю, откуда это.
Серая долина лордов.
-Война.
Война.
“Исполнитель”.
-Выход из гиперпространства… готовность…шесть… пять… четыре… три… два… один…
-…ноль… выход.
Пространство распалось на куски.
Дарт Вейдер стоял в прозрачном стеклянном тоннеле, идущим по платформе к посадочной площадке. Команда строителей старалась на славу. Грунт был укреплён и конструкция установлена буквально за несколько недель. Прочно.
Вейдер ждал. Он знал, что учитель не ошибся. Он и сам прекрасно чувствовал это.
Его жалость к тебе погубит его. Он придёт к тебе…
Действительно. Придёт. Уже идёт.
Я могу спасти его. Я могу вернуть его.
Тёмный Лорд только чуть приподнял плечи. Чёрная ткань плаща почти не дрогнула от жеста. Мы оба знаем, что Скайуокер придёт. Только я жду здесь. А император ждёт там. Но оба мы слышим друг друга через Силу. А Скайуокера слышу только я. Он донельзя слабый. Почти не прощупывается. Никак. Только мои кровные узы с ним и мой с ним прямой контакт дают мне возможность ощутить его присутствие.
…-Странно, почему его не чувствую я?…
А как вы почувствуете его, император? Едва обученный мальчишка. Придурок. Сын.
Он знал, что умеет контролировать свои эмоции. Любые эмоции. Всегда. Он стоял и ждал. Совершенно спокойный. Абсолютно неподвижный. Штурмовики за спиною тоже застыли. Они всегда умели ощутить момент.
А, ну вот. Вейдер сделал небольшой поворот ко входу. Слушал. Смотрел.
Вход открылся. Боковой люк шагохода – тоже. Оттуда вышли штурмовики. Офицер. Пленник.
Ну здравствуй, сын.
-Выход.
“Исполнитель” вышел из гиперпространства прямо к зелёному шару Эндора.
Дарт Вейдер стоял в прозрачном стеклянном тоннеле, идущим по платформе к посадочной площадке. Команда строителей старалась на славу. Грунт был укреплён и конструкция установлена буквально за несколько недель. Прочно.
Вейдер ждал. Он знал, что учитель не ошибся. Он и сам прекрасно чувствовал это.
Его жалость к тебе погубит его. Он придёт к тебе…
-Выход.
…в систему Эльгира.
Дарт Вейдер стоял…
Никто не хочет умирать. Бесспорно. Мир наполнен твёрдой волею бессознательных воль: желанием жить. Инстинкт. Или что ещё там. Воля к жизни есть у каждого живого существа. Иногда они мешают. Друг другу.
Много тысяч лет назад, в результате комбинации разного рода случайностей в галактике внутри разнообразнейших видов возник новый вид, внешне не отличаемый от остальных. Вид, обладающий дополнительным органом восприятия мира. Чувством. Способностью. Вид, который не осознавал себя как вид, пока существа не вышли в космос, пока галактика не объединилась. И вот тогда…
Существа, поднимающиеся по иерархической лестнице видов, должны поддерживать мир, а отнюдь его не уничтожать.
-Выход
Звёзды крошевом закрутились на экранах обзора и стали иглами звёзд.
-Система Эльгира, сэр.
Дарт Вейдер…
Император…
Да.
Это…
Да.
Кто ещё почувствовал?
Не знаю.
Продолжаем...
Дарт Вейдер стоял в прозрачном стеклянном тоннеле, идущим по платформе к посадочной площадке. Команда строителей старалась на славу. Грунт был укреплён и конструкция установлена буквально за несколько недель. Прочно.
Вейдер ждал. Он знал, что учитель не ошибся. Он и сам прекрасно чувствовал это.
Его жалость к тебе погубит его. Он придёт к тебе…
Кеноби улыбнулся. И тут же ему в затылок всадили кол. Чёрная боль разорвала голову. Чёрная воля схватила. Приятнула. Наполнила. Обездвижела.
-Рина… – хрип.
Болотная мошка и комары странно замедлили свой лёт. Казалось, ничто не мешает им подлететь к двум фигурам, от которых исходило кровь и тепло… только что. Мошки замедлили свой лёт, высокие деревья закружили в глазах Кеноби, воля скрутила, не позволяя дышать, он падал, на колени, на спину, он не мог крикнуть и предупредить своих, а на него смотрели дула глаз с безжалостного лица.
-Рина…
Она улыбнулась и вскрыла его, как моллюска.
Проводник? Славно…
-Выход.
Звёзды из бешеного танца превратились в холодные точки на чёрном.
-Закупорить долину лордов, – сказал Шат. – Стеной из глаз, – он улыбнулся Куаю. – Стеной Света.
Дарт Вейдер стоял в прозрачном стеклянном тоннеле, идущим по платформе к посадочной площадке. Команда строителей старалась на славу. Грунт был укреплён и конструкция установлена буквально за несколько недель. Прочно.
Вейдер ждал.
-Выход…
Кэмер настороженно принюхался к воздуху.
-Что-то… – начал он, и тут же свалился, без крика, почти потеряв сознание от боли.
Я хочу жить, – спокойно сказало у Шми в голове.
И всё взорвалось.
Дарт Вейдер стоял в прозрачном стеклянном тоннеле…
-Выход.
-Рина!
Существо ему улыбнулось. Тёмное, спокойное существо.
Ты мог быть наёмником. Ты мог уехать. А ещё ты мог умереть, тогда, в детстве. Умереть физически, не сутью… неудавшийся… трус… Кеноби.
Он перестал видеть и дышать.
Всем, кто меня слышит. Я намерена жить. Мир сминается в бумагу. Я чувствую это. Мир выталкивает нас в прошлое. Или ещё во что-то. Не мир. Великая Сила гармонического космического равновесия. Я не вижу другого выхода, кроме как убить физическую связь с Великой Силой.В том числе мидихлориан. Это произойдёт в живых телах и может вызвать смерть живых тел. И это лишит всех способностей, связанных с Силой. Можете помогать. Можете мешать. Можете быть нейтральны. Я не меняю своего решения. Я сообщаю вам о нём.
Давай.
Делай.
Рина, чуть погоди. Мы сейчас все сконцентрируемся на тебе.
Рина…
Дарт Вейдер стоял…
Багрово-чёрная волна хлестнула по мириадам глаз. Агония…
Дарт Вейдер…
Чёрное солнце…
Рассыпаны листки у Исард, женщина упала лицом в деку…
Погасло солнце…
На планете Эльгир наступила мерцающая ночь, но три существа, лежащие в неестественных позах не могли ничего увидеть…
Рик и Тийен, закрыв глаза, стиснув зубы, сидели на полу, капли горячего пота размером с горошину, из угла рта, из уголков глаз струйка крови…
Люк упал, не кричал, просто упал, и…
Мара…
Лея…
Пиетт…
“Исполнитель” мерцал, то появляясь, то переставая быть…
Галактика гасла…
-Это же всего лишь мидихлориане, – низким, хриплым голосом сказал Вейдер, смех вместо крови с губ, лающая ненависть…
-Нам нельзя терять сознание, – Палпатин.
-Знаю…
Боль скручивает пальцы, корчит тело в нелепых движениях, пережимает внутренности, палит огнём, не даёт лёгким дышать.
…Серая долина лордов искривилась, полыхнула багровым, пол под ногами Кэмера и Шми исчез, тёмная бездна, провалились в бездну… провалились… потянулись… полетели… руки, глаза, голос…
Сюда.
…несколько миллионов лет через огромное расстояние, постепенно, на разных планетах, в разных галактиках в записях множества мощных телескопов разом со звёздного неба за несколько минут исчезла ранее бывшая там галактика.
Вздох…
Тишина.
Братишка.
Звенят комары. Жара. Комары щекочут лицо. Лапками. Кусают. Толща насекомых звенит над…
-Эй, ты как? Сестрёнка…
Она дёрнулась… расслабилась. Улыбнулась, устало, лениво. Медленно открыла глаза.
Рогатая башка, похожая на Тийя.
-Возьми, – забрак выглядел почти испуганным, в её губы торкнулась какая-то посудина с ледяной водой. – Пей. Пей, тебе говорю.
Рина пила и пила… не могла остановиться. Было б возможно – впитала влагу через кожу. Забрак, казалось, понял это, исчез из поля зрения, вновь появился, выплеснул на неё воду. У неё в голове было пусто и горячо, всё кружил… кружил… кружилось…
Она даже не стала проверять, слышит ли она остальных. Вокруг стояла такая тишина. В жизни не слышала такой тишины.
Тихо.
-Всё произошло неожиданно, – сказала она скорей для того, чтобы услышать звук своего голоса, чем что-то пояснить. – У меня были свои планы. У мастеров были свои планы. У всех были свои планы… у всей галактики. Балкон, – тихо добавила она, – падает, никого не предупреждая… Ты Кэмер?
-Да, – улыбнулся забрак.
-Я Рина. Ты слышал меня. Там. В Силе.
-Я знаю.
-Наверно, было много разрушений… – она попыталась подняться, но локти только проскребли землю. – И я не знаю, кто умер. Трудно…
-Что?
-Никогда так… не убивала. Нужен начальный импульс, – сказала она, глядя в лицо забраку, – потом смерть расправится сама… но её надо контролировать. Понимаешь? Иначе… Это особое искусство… убивать.
-Тебя мастер научил?
-Оба, – улыбка серых губ. – Не научили – развили талант. Сначала самоконтролю… потом убивать. Масштабно… Такая практика у меня впервые… но теоретически… меня готовили.
-Только теоретически?
-Практически – гораздо мельче, – новая улыбка. – Убить живых существ на планете… население непокорной планеты… потом всё население кроме оговоренных… полигон, – голос спал на шёпот, – вся галактика… Мастерам… нужен был убийца…
Смех на губах.
-Подобных мне, – шёпот, – убивали на протяжении миллиардов лет… а ситхи… не испугались… частицы смерти… Смерть – тоже искусство… – смех.
-Да, – забрак серьёзно кивнул, – тоже. Посмотри на дело с другой стороны: кто, как не тот, кто на “ты” со смертью, знает все её штучки. Может, ты убила половину галактики. А вот я живу.
-Где Кеноби?
-По-моему, ты его сожгла, – усмехнулся Кэмер. – Всё-таки… ток высокого напряжения… прямиком по Силе… травматично. Может, он туда и ушёл.
-Это, – ответила Рина, – его выбор. У него был другой…
-Брось, ты бы его всё равно убила.
-…в детстве. Так тихо. Ты слышишь?
-Да.
Они прислушались. Оба.
-Где-то… – с сомнением сказала Рина. – Где-то алым полыхает долина… Там нет пирамид. Только пламя. Пламя из бездны достигает пламени небес… красиво.
-Не знаю, – ответил Кэмер. – Не вижу.
-Придётся тебе меня отнести, – сказала Рина. – Мой корабль в нескольких километрах отсюда. Сама идти я пока не сумею.
-Нет проблем, – ответил забрак. – Ты лёгкая, – сообщил он, взяв её на руки.
-Я чувствую, – усмехнулась та. – Госпитализация мне поможет…
Пад.
Белая капля корабля в беспросветной мгле.
Я… пыталась. Соответствовать тому, что он хотел.
Плохо. Просто – плохо. Сминается в бумагу мир, горит в голове. Небо дышит пустотой… пространство. Голова… истончается в пыль. Сердце болит. Из подреберья противный низкий звук, звучание, ощущение, голос: чёрная соль. Кожа сжимается на лице… усыхает…
Я сплю-сплю-сплю… я вечность не спала… сплю…
Засну снова. Великая бессонница, сминается мир. Мир. Падаю. Падаю. Падаю. Умираю…
Смерть обыденна и проста. Но переход к ней тошнотворен.
Вытошнило. Ещё раз. Ещё. Болью. Сжатым прессом головы. Сжатой болью горла. Мир меняется… течёт. Плывёт. Мир становится комком, скользящим по грани сознания, за тошнотой и болью. Мир утекает вдаль… мимо… мир проходит – куда?
Мир… песок сквозь пальцы. Жар Мустафара… жар…Как же… не болит – перетирает внутри. Перетирает… её. Стирает. Навсегда.
Одно лицо… другая маска. Каждая из масок сдирается рывком. Королева Амидала. Сенатор Наберрие. Леди Скайуокер. Политик. Королева. Жена. Содранные маски. Без кожи. Та, которая хотела завоевать мир. Та, которая пыталась написать стихи. Та, которая из-за любви попыталась вернуться и стать нелюдью.
Всё это – она. Не я. Чужие желания. Чужие мысли.
И перед глазами – серый туман.
Моя жизнь рвётся на тысячи кусков.
Моя смерть никому не нужна.
Я любила того, кого убила любовь.
Я умела только любить.
Я дала ему яд.
Я дала яд себе.
Я не ушла.
Я… я… я…
Я…
Я ухожу.
Я умираю.
Навсегда.
Меня нет.
Прощайте.
Бен.
Капли времени обретают свой ток. Вечность хранит свой покров. У меня есть время, чтобы понять. Есть, чтобы вспомнить.
Сейчас, глядя на мёртвую женщину на столе и двух младенцев в клешнях заботливого дроида, я размышляю: как я пришёл ко всему этому? Я, рыцарь-джедай Кеноби?
Рыцарь-джедай.
Зелёный магистр что-то говорит мне про голоса Силы, говорящие с ним от имени Куай-Гона. Чушь. Маленькое зелёное существо пытается склеить то, что навсегда было разбито. И я не слушаю его. Я вспоминаю.
Каким-то образом я всё же пришёл на Мустафар.
Откуда?
Возможно, я шагнул туда прямо с натёртым миллионом ног полов великого Храма. Колонны, уходящие ввысь. Я за колонной. Мы, мал мала меньше, играющие в форс-прятки, не замечая магистров, рыцарей и прочих высокопоставленных лиц. Наша спальная комната, в которой спали ещё девять таких как я, мальчишек. Разных рас – но мальчишек, кто и когда из нас, чувствующих отпечаток другого на материале свой души, замечал видовые различия? Мы были колонией детей под наблюдением взрослых. Некоей группой, которую сложили не мы, но в которую мы вошли. Организмом, командой. Возможно, это были единственные существа, о которых бы я мог сказать: друзья. А возможно, не было и этого.
Как-то однажды кончились прятки. Наступили экзамены. Жизнь.
Я не очень хорошо помню, мой фальшивый ученик. Если бы я помнил лучше, я бы тебе рассказал, наверно. Как рос некий мальчик в Храме. И как он вырос. Тебе помог канцлер? Мне не помог никто.
Отговорки, учитель. Сила помогает тому, кто сам себе помогает. А дорогу осилит идущий.
Да, конечно. Слова. Одни слова. Почему я тебя слышу? Иллюзия, конечно. Ты сейчас далеко, в той глубине мира боли, из которого ещё не скоро выберешься обратно. Видя, как ты выпил все силы из своей жены, чувствуя твою волю к жизни, я впервые подумал: а правильно ли я поступил? Почему я решил, что не добить – лучше? Что для тебя именно этот исход поединка будет наиболее страшен? Что, возможно, если ты выживешь, твоя жизнь в боли и подчинении немощи своего тела, окажется…
Ах, я болван. Почему?
Я помню Татуин. Жаркое солнце. Если бы я был со своим учителем, я бы не позволил ему взять тебя. Я помню чувство ужаса. И изумления. Когда сидел в корабле, ночью – держал перед собой результат анализа крови какого-то нищего паренька, встреченного случайно. Прибор пищал и зашкаливал, и превосходил любой уровень, который мог быть встречен.
Больше, чем у Йоды.
Этого не может быть.
Невозможно. Опасно. Преступно. Преступно то, что какому-то пареньку так щедро и так задаром дано то, на что другие не могут даже надеяться.
А на корабле я понял и то, что мальчишка был свободен.
Я глотал это слово, как кровь, я смеялся над своим учителем, я впервые открыто решился с ним спорить. Мальчик опасен, говорю я вам, мальчик опасен, и весь Совет это знает, и все это видят, кроме вас.
Я увидел в его глазах: я тоже знаю.
Что его вело? Что вело человека, который по слабохарактерности своей так или иначе уничтожил или сломал всех своих учеников? А сам остался свободным и слабым. Моя похоронная песнь вам, учитель: вы сломали меня моей любовью.
А этот мальчик не любил никого. Я помню его холодный серый взгляд, который оценивал меня, измерял, классифицировал. Я помню глаза взрослого человека на лице мальчишки. Я помню, что испугался. Ещё я помню, как он говорил с этой тварью, которую мы все считали человеком. Великий канцлер на Набу. Пригласил к себе на чашу чая и расспрашивал о взрыве станции. Оценивал, прикидывал. Мальчик принадлежит Ордену. Но Орден принадлежит государству.
Иногда моя память отказывает мне. Я становлюсь рассеян. Я знаю, что мы сделали всё, чтобы из мальчика вышел настоящий джедай. Не вышло. Государственной машине, точней, человеку во главе её, было всё равно, как зовётся его игрушка. Игрушка. Тогда мы думали так. Ручной джедай. Мы пытались использовать это в своих целях. Орден все эти десять лет стоял на грани победы – или провала. Но я иногда забывал об этом. Добросовестно выполняя работу, я забывал. Я слишком близко находился рядом с этим ребёнком. Моим взрослеющим учеником. Я слишком к нему привязался. И чем сильней я привязывался к нему, тем сильней росла моя ненависть.
Полноценный.
Обманом он ускользал из-под наших рук. Но я-то видел. Его скользкий лживый взгляд. Его вечное враньё. Его вечное притворство. Мы гнули его – он гнулся. А потом отпустили – и он выпрямился со свистом. И в этом кинжальном ударе уничтожил нас всех.
А может, он был прав. Мой дом. У меня не было другого дома. Но был ли домом этот? Мальчишка, прячущийся за колоннами. Больше ничего. Ни тепла. Ни жизни. Быть может, мой фальшивый ученик, ты сделал мне милость? Может, ты оказал услугу нам всем? Может, это и должно было быть уничтожено, так жестоко и внезапно.
Но ты забыл кое-что. Мне никогда не распрямиться. Меня не согнули. Сломали. И этого я тебе никогда не прощу.
Ползи по праху, глотай пыль, гори, задыхайся в пепле. Пойми, что бывает такое. Когда самый гордый ползёт на животе…
…проклятье, ты остался гордым. Я ненавижу, ненавижу тебя. Но что сделает моя ненависть? Обессмертит?
Ты выживешь, я знаю. В этом мире всё вечно происходит не по слову справедливости. А вопреки. Я и хотел, чтобы ты не достиг смерти. Хотел. А теперь вижу, что ошибся.
Что-то выскользнуло из моих рук. Что-то давно уже перестало мне подчиняться.
Я сам? Не знаю.
Жизнь? А видели я свою жизнь? И знаю ли я демонов, которые так и живут во мне. Которые так никуда и не исчезли?
Кто скажет мне, что происходит со мной? Кто я? И зачем не умер? Мы разделим детей, а потом… Какое мне дело до ваших детей? Какое мне дело до детей некоего Анакина и некоей Падме? Они умерли. Оба. Кто остался в живых? Этих людей я не знаю.
Что-то я вижу впереди. Впереди, среди ужаса и боли. Наверно, меня не вовремя посетил дар предвидения. Предчувствия. Жизни. Я вижу корабли. Мостик. Я слышу ауру человека, который силён, властен и полноценен. Я знаю, что он не просто выжил – он стал жить. Не выживать, жить. Дыхание, маска. Какая мелочь и какая фигня. Никто и никогда не поймёт. Тело – мелочь. Главное – то, что внутри. Он полноценен и горд. А я не знаю. Я не знаю, почему я убежал оттуда. Почему говорил ненужные слова. Почему был убеждён, что поступаю верно.
Он вдвинул ужас – мне. Его презрение хлестнуло меня слишком сильно. Его “ненавижу” на самом деле было: презираю. И он прав. Мой выигрыш был нечестен. Не в смысле честности боя. Кто говорит о чести на войне? В другом. Я дрался с ним не ради Храма. Я наконец нашёл возможность – доказать, что я сильней. Не как боец. Как тот, кто сделал выбор.
Что вышло? Кажется, ничего.
Когда-то мою жизнь разбили на тысячи кусков, которые мне не склеить. Я всё забывал об этом. А этот – всегда заставлял помнить. Не то чтобы я ищу оправданий. Сейчас мне не до этого. Всё смыл бой. Просто есть моя жизнь. И я в этой жизни. И жизнь, которая могла бы быть. И это всё не совпадает.
Он как-то выскользнул из моей мести. Он снова почему-то не сломался.
Как же мне всё-таки сломать тебя, ненависть моя? Скажи мне, как?
Я постараюсь.
Шми.
Долина горела алым. Вспыхнула изнутри, серые пирамиды и серые плоские небеса в одно мгновение налились пламенем – живым светом.
Прорвался и загудел пожар. От пирамид к небу, от небес к земле. Всё наполнилось огнём.
Кэмер ушёл. Туда, куда хотел. Туда, где не дожил. На свою землю. А её место здесь. Она вечно отпускает куда-то – мальчишек.
Плавилось пространство, горели небеса. Огонь обтекал её, огонь тёк по жилам. Она стала огнём, и горела пламенем, а не в пламе.
Пепел испарился в огне. Огонь растопил воздух. Огонь горел. С процентами возвращена вся её жизнь. Два жара солнц, обжигающих кожу, накал песков, возвращающих жар от земли. Вся её жизнь – огонь. Огнём страха началась. Огнём боли закончилась. И в промежутке был пылающий песок. Душный жар выживания. Слабое тепло надежды. И чёрное жесткое пламя материнства. Которое не любовь.
Теперь же огонь стал воздухом, а то, что он выжег – всего лишь болотным пузырём, в котором скопилась всякая дрянь. Затхлый лежалый комок, не имеющий ничего общего с тем, чем можно дышать. Консервированная вата.
Тварь в ней взглянула на мир, сожмурила от удовольствия глаза. Распахнула огненные крылья. Полетела.
И вслед за ней пошёл огонь.
Последние эмиссары.
В мире всё тряслось и громыхало. Облетали цветы. Опадали камерные небеса. Отваливались голубые чешуйки, как штукатурка. Медленно плыли вниз, кружась, падали на штукатурную землю. Смешивались с зелёными чешуйками земли. С потолков и со стен капало что-то, текло…
-Библиотека, – с тоской сказал Рэк. – Библиотека… То, что я бы хотел сохранить. Эта слизь проест книги… или книги тоже исчезнут и испарятся. А как жаль.
Они стояли трое посереди зала и смотрели, как вокруг опадает мир.
-Что-то совсем не то сделали наши культурные рыцари, – сказал Рэк. – Что-то такое, в ответ на что нам разрушили вечность…
-Ну что ж, – сказал Мейс. – По крайне мере, я отдохну.
-От чего? – буркнул Йода.
-От Вечности, – взорвался Мейс, – той, которая с большой буквы!
Йода ухмыльнулся:
-Выжечь вечность пламенем? А что. Неплохая идея.
Рэк смотрел вокруг и покачал головой:
-Это мой мир, – сказал он. – Другого я не знаю. Другой я забыл.
-Но так, – сказал Йода, – ещё интересней.
-Да? – скептически хмыкнул эмиссар Рэклиат и оглянулся на группу вбежавших на грани паники студентов. – А ну, – прикрикнул он, – вперёд. Каждый берёт и выносит книги. Кто сколько может. Скоро тут будет жарко… и, возможно, – он взглянул на слизь, – мокро. А эти книги – будут нужны. Очень. Ну? Кому сказал?!
-Что вообще происходит? – спросил Мейс.
-Не знаю, – ответил Йода. – Но мне – весело.
Пространство закручивалось в спираль и раскручивалось обратно, взрывались планеты и гибли люди, вспышки солнц – и оплавленные глыбы на месте мгновенье назад живых миров.
Но кое-что выдержало испытание на прочность. Что-то взорвалось. А что-то – осталось.
У каждого – своя вечность.
Галактика.
Дарт Вейдер открыл глаза. Дарт. Вейдер. Вейдер. Дарт. Тихо. Очень тихо. Ушла боль. Настала тишина. Звенит в голове. Слабость – не повернуться.
Он сел. Потемнело в глазах. Голова стала пустой и лёгкой. Звон, мушки… прошло.
По стеночке, по стеночке, точней – по полу, почти ползком, добраться до кресла. Чести и достоинства он этим не уронит. Остальные лежат в глубоком обмороке. В отрубе.
-Мда, – услышал он над собой.
Палпатин сидел в кресле и смотрел в иллюминатор.
-Анакин, ты посмотри: половина звёзд погасли. А некоторые вспыхнули так ярко, что ослепили глаза.
Вейдер опёрся о ручку императорского кресла и молча поднялся. Сел на подлокотник. Долго смотрел на звёзды. Ничего не узнавал.
-Связь с Корускантом отсутствует, – сказал император. – Но она вообще отсутствует. В том числе и ментальная. Половина галактики точно погибла. Взорвалась. Но это всего лишь мидихлориане. Почему звёзды?
-Не знаю. Хотя я почему-то не удивляюсь.
-У тебя кровь на губе.
-А у тебя в волосах.
-Временная потеря сознания чревата травмой, – поморщился император и потрогал затылок.
Они сидели молча и молча смотрели в чужое пространство.
-А ещё мы за чёрным экраном, – сообщил император.
-Что?
-За чёрным экраном. Ощущение, что на границе галактики пространство схлопывается и не существует.
-Ощущение?
-Ну, можно проверить.
-Я почему-то тоже не удивляюсь.
-Да, – флегматично кивнул Палпатин. – За всё своя плата. Не нравится мне она… но что поделать.
-Сами Ринке помогли.
-А ты предпочитал двадцать раз за час стоять в транспарастиловом тоннеле? – огрызнулся император.
-Да… уж, – только и сказал Вейдер.
Они снова замолчали. Тихо гудел корабль. Обычно не замечаемый гул. Ток крови по венам.
-Будем обживать мир, – сказал Вейдер.
-Будем.
-Ты знаешь, кто выжил?
-Не знаю.
-Я тоже.
Небо, полное звёзд. Они не заметили, как они одна за другой стали гаснуть.
А потом ничего не стало.
…Дух же Божий воистину вездесущ – Он пребывает даже там, где нет никаких монад. Без Него не может существовать ничто, даже то, что мы называем мёртвой физической материей. И если бы Дух Божий покинул её, она перестал бы быть – не в смысле перехода в другую форму материи и энергии, но абсолютно.
Даниил Андреев. Роза Мира.
Щёлк. Щёлк.
Тёмный экран.
Конец фильма.
Обрыв.
Тьма.
Программа произвела недопустимую операцию и будет закрыта.
…
Загустевшая кровь
Позабудет клинок.
Память жизнью промыта
Как стоки – дождём.
Посмотри: эти лица –
Как книги без строк.
Посмотри: мы живём,
Мы живём, мы живём.
Постоянным кошмаром
Пылает рассвет.
Небо ночи над нами
Грохочет войной.
Безопасности – нет.
И опасности… нет.
Только детские сны
За рожденья стеной.
То ли память, то ль небыль,
То ль чужая тоска.
Жизнь рожденьем промоет
Младенцу мозги.
Только табуля раза –
Слепая доска.
Только крик из подкорки:
Помоги, помоги…
Но кому? И зачем?
Это что? Голосок?
Перестань, отмахнись,
Уходи, позабудь.
Ну и что, что порою
Проломит висок
Страх… а может – тоска.
Чёрный вой… не вдохнуть.
Посмотри всем фантомам
В слепые глаза,
Отзовись на фантазии
Злых голосов,
Подружись с тем,
Кто призраком
Ходит сюда.
Не забудь ничего
Из предутренних снов.
Наша память –
Слепая вода в полынье.
И скажи мне, скажи,
Что приводит сюда?
Что здесь нужно тебе?
Что здесь надобно мне?
Почему наша память –
Слепая вода?
Почему горячо?
Почему так болит?
Почему мы сражаемся –
Словно рефлекс?
Почему нам пространство
Беззвучно твердит:
Ты же сходишь с ума,
Ты не прав, ты ослеп?
Это злая вода,
Это память дорог,
Это новая жизнь,
Это тот же поход.
Это вбитый до боли
И старый урок:
Ты устанешь.
На помощь никто не придёт.
Нас всё меньше.
В кружении будней и дней.
Нас всё меньше.
Уходят, сдают, устают.
Махакальпа веков.
Мегаповесть смертей.
Успокойся. Усни.
Будь разумен.
Убьют…
Тихо-тихо шуршит
Колыбельная… жизнь.
Мягким шорохом тронет
За щёку… клинок.
Шрам на морде
И кровь.
Боль… кричи…
И держись.
Посмотри.
Ты свободен, не прав и жесток.
Посмотри,
И солги,
И предай,
И убей
Всех – но только не тронь
Бред, ночные слова,
Что сквозь жизни твои,
Что за смертью твоей.
Это память твоя.
Эта память жива.
