Текст книги "Дарт Вейдер ученик Дарта Сидиуса"
Автор книги: Jamique
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 50 страниц)
-Да при чём здесь религии древних?
-Да при матрице, которая вечно одна. Что боги, что Сила, что цивилизация, что древность. Всегда слабость, подчинение и ложь. И такое вот страстное добровольное желание – чтобы управляли – тобою. Бог есть любовь. Только почему-то ад существует. Поток Силы есть животворный океан, дающий жизнь, ко всем безличный, безразличный. И однако уничтожают всех, кто заколебал Силу. Руками верных её служителей. Слушайте Силу, джедаи. Она укажет вам путь. И обеспечит долгую головную боль, если что не по Силе. И сами побежите, да ещё с огнём в глазах: это кто тут осмелился устроить магнитные бури? У нас падаванчики дохнут! Лучше бы вы этих падаванчиков научили держать удар. Терпеть головную боль. И отвечать ударом. А не смогут – пусть дохнут. Их проблема. Их жизнь. Вами управляют, джедаи. Вас элементарно имеют. Вы не переносите боль. И после первого же плевка вам в лицо от Великой Силы кричите: наступает Тьма! Да, господин, сейчас господин, мы обязательно сделаем так, чтобы нам было хорошо. Чтобы нам было светло, чтобы нас не мотало, мы же теряем ориентировку, мы же заплутаем, погибнем в этой тьме…
Как же вы ненавидите нас. Ведь вас из-за нас бьют, хоть вы, клянусь небом, стараетесь быть хорошими…
Он ударил её кулаком. В лицо. Она не задержала удар. Кулак врезался в скулу, вмялся. Стук кости о кость. Хруст.
Она рассмеялась.
-Вот так оно лучше. Только бить тебе надо себя. За своё добровольное рабство.
Он отступил.
-Знаешь, что правит миром и живыми существами в нём? Идеальный рычаг. Лучший принцип. Избегая боли, – она улыбнулась. – Сделай так, чтобы за то, что тебе наносит вред, живое существо испытывало боль. И тогда оно будет твоим союзником. Твоим добровольным рабом. Потому что оно искренне будет знать, что такое хорошо и что такое плохо. То, что приносит божеству или великой силе вред – отдаётся болью в костях тех, кем он правит. Что приносит ему силу – даёт управляемым массу приятных ощущений. Они же ведь часть её. И вот уже живое существо контролирует самого себя. Вот оно знает, что такое правильный путь. Что такое праведность. И что такое грех. Правильный путь: избегая боли. Иди в объятия мамочки. И она…
-Ложь. Ты слышала что-то о преодолении искушения? Или о том, как бывает трудно превозмочь себя…
-И стать рабом. Знаю. Конечно, трудно. В первый момент просто невыносимо добровольно отдать себя в рабство. Как женщине первое время трудно расслабиться и получать удовольствие от того, кто её имеет. Вот поэтому вы выдумали любовь. Быть в рабстве у того, кого любишь – вроде бы даже и героизм. По крайней мере, благо. А вот то, что твой горячо любимый отбирает у тебя же – тебя – и заменяет твою волю – собой…
Понимаешь ли, в чём дело. Если кто-то хочет помогать, защищать, давать, обогащать живущих вокруг – он это сможет сделать и без Великой Силы. От себя. Но этого у вас как раз и нельзя. Считается гордыней. Джедай ничего не делает себя – всё от Силы. Ничего хорошего дрожащая подведомственная тварь сделать не сможет. У неё ничего лично хорошего-то внутри нет. Хорошее – только то, что она может сделать волей Силы. Велением Силы. Тем, что услышал, слушая Силу. А тот, кто пытается сделать мир лучше – от себя – гордец и слепой идиот. Ну, как мастер Вейдер.
Оби-Ван нашёл стул и сел.
-Заткнись, – сказал он безнадёжно. – А человек действительно несовершенен.
-И в нём действительно много дерьма, – кивнула Рина. – А в некоторых вообще ничего, кроме него. Но забавно бывает, когда вот вышвыривают нас в мир, таких слабых, таких несовершенных. Сознательно делая несовершенными – понимаешь? А потом нами же что-то делают с этим миром. И предлагают вымести грязь, которую сами же в нас запхали, дать силу, которой лишили, дать возможности, которые заложены лишь тоской по ним, дать вроде бы полноценность… Всё не твоё – того, кто взамен предлагает добровольно принять его власть и твоё рабство. Во всех религиях миров, – она улыбнулась ему, – боги попримитивней просто захватывают, а вот посложней предлагают подчиниться – добровольно. В этом и заключается суть свободы. Подчиняйся. Или падай в боль.
-Ты опять…
-Да, опять. Уж больно наглядно. Религия – отражение восприятия мира. На той стадии и для тех смыслов, – она задумчиво смотрела перед собой. – Проще, понятней. Но всё так и осталось. С религией или без. Просто религия проговаривала это очень правдиво. Практически давала ключ к разгадке поведения живых существ и миров. А сейчас… Ну, никто ни во что не верит. Ну и что? Всё равно, так или иначе живые существа вечно избегают боли. И таким образом связывают и регулируют сами себя.
-Это говоришь ты или Палпатин?
-Я. Мастер это уже давно понял. А я слишком молодая. И меня от этого тошнит. А он просто с эти воюет.
-С чем?
-С миром Великой Силы, – она усмехнулась. – Сначала воевал с джедаями, поскольку вы нас убивали. А теперь вот пришёл черёд…
-Сумасшедший.
-Ага. Особенно если учесть, что четверть века назад Великая Сила говорила с Йодой голосом Куай-Гона.
-Ничего не понимаю.
-Я тоже. Но я чувствую, как нас имеют во все дырки. Мне это ощущение не нравится. А тебе?
-Это мы, – сказал Оби-Ван каким-то невменяемым тоном. – Не Великая Сила, а мы. И мы стали сильнее.
Мара.
Мара провела пальцами по вискам и сухо усмехнулась. Работа, работа, работа… концентрация, жизнь. Она жила среди круговерти событий – боец отряда, ведомого императором в бой. Она знала, что идёт война, она ощущала её, она ею жила. Вот чего не хватало, так долго. Боя, определённости, жизни. Кисель какой-то на протяжении многих лет. Шебуршание. Вытяжка из жизни. Глухие подпольные течения… не по ней.
А потом император вновь разобрался во всём и занял надлежащее ему место. Координатор, полководец, мастер.
Она вдруг улыбнулась. Улыбка вышла внезапной и яркой. Увидел бы кто её враз ставшее юным лицо – влюбился. А всего-то…
Она никогда не любила старшего ученика императора, главнокомандующего войск и Тёмного лорда ситхов Дарта Вейдера. И никогда не считала его своим мастером. Потому что… тот просто не мог ей ничего дать. То ли похожи. То ли одинаково неуступчивы и горды. То ли одинаково сильно привязаны к одному человеку. То ли просто не совместимы. Но девчонкой она шипела и плевалась, и отказывалась учиться у него. А когда всё-таки приходилось, то это было либо глухое высокомерие, либо реальный бой. Приходилось всерьёз бить, чтобы остановить неистовую девчонку, которая с холодным бешенством в глазах норовила разрезать мечом что-то из системы жизнеобеспечения Тёмного лорда. И как же она любила знать лучше, уметь больше, оказываться осведомлённей – пусть в тех областях, до которых Тёмному лорду не было никакого дела. Или же быть умелей в тех вещах, которые были для того затруднительны из-за физического состояния. И как же она бесилась из-за того, что титул “Тёмный лорд” носит какой-то там первый ученик, не император. Ведь по всем канонам, именно он глава, он верховный ситх, он их повелитель…
Она улыбнулась вторично. Детство, детство. Как же профессионально и здорово император воспользовался её ревностью и неприязнью. Чтобы оказаться лучше, она выжимала из себя всё, и выжимала с горячим рвением и энтузиазмом. Чтобы оказаться лучше Вейдера. Чтобы оказаться лучше всех.
Детство, детство. И юность, которая остудила мозги. У обычных существо к тому времени они только начинают кипеть. А у них как раз перекипали. Невозможна всеобщая преданность и любовь. Не полюбишь, и никто тебя не заставит. И никто ведь не заставлял. И не будет заставлять. Пришло уважение. Уважение двух очень похожих людей, преданных одному человеку. Пришла взрослость, которой больше не надо было никого делить. Пришла полноценность, которой хватало. И от того, детского, осталась только взаимная дистанция и взаимное признание нелюбви. Ну и рефлекс: как всегда, показать, что кое-что знаешь лучше.
И вооружённое до зубов невольное уважение. Которое порой заставляло беситься. С её стороны. А с его… она усмехнулась. А с его стороны вечная спокойная ирония по этому поводу. Полноценности не нужно подтверждения.
Что ж… она из-за этого его больше уважала. И ещё больше злилась. И тем не менее…
Вот странно.
Последние слова издевательским фырком вылетели куда-то с уровня подсознания. Сейчас, вплотную сталкиваясь с миром, который колыхался вокруг, она часто и со злой иронией рефлектировала на себя на и свою жизнь с точки зрения того мира. Это давало определённую перспективу и умение ориентироваться во внешнем пространстве. Внутреннее же было вот таким. Недобрым, определённым, очень живым. Именно что – определённым. Во внешнем мире ей до безумия не хватало определённости. Или честности. Особого рода честности, не только во вражде или дружбе – но и во лжи тоже. В признании самой обычности лжи. Обыденности предательства. Чётком осознании, что не будешь сильным – тебя используют, поимеют, проманипулируют – и выбросят, как ненужный хлам. Признание того, что мир подл, и будет подлым, и это не исчезнет никогда. Признание того, что бить будут всегда, и твоё дело – научиться бить в ответ и держать чужие удары. Признание того, что нет доброжелательства и снисходительности, есть только война. И не будешь иметь достаточно силы воли и ума – тобой подотрутся. А не будешь иметь достаточно силы вообще – тебя убьют. Или ты умрёшь. Самопроизольно.
Признание множества вещей, на которые не хочется смотреть и которые так хочется исправить. Но мир подл, и он не станет лучше от того, что ты закроешь глаза. Хочешь сделать мир лучше? Ну, делай. Только сначала отбейся от него. А потом… а потом не думай, что твоя мерка лучшего мира – подходит другим.
Так что, наверно, лучшее, что можно сделать – остаться самим собой, и не делать других похожими на себя. Ну, тех, конечно, кто полноценен. А всё прочее…
Вот занесло.
Она иронически скривилась. Впрочем, такие философские экзерсисы были для неё в последнее время обычным каналом для выпуска пара.
Зазвучал комлинк. Она поднесла его к лицу, не отрываясь от мыслей.
-Джейд.
В ответ прозвучал голос:
-Гвардеец Тан. Охрана Хана Соло. Заключённый Соло требует привести его к принцессе Органе.
-Требует?
-Да, госпожа Джейд.
-Хорошо, – сказала Мара, – я иду.
Император, скорей всего, вне доступа, а Соло на особом положении. Что же. Особое положение в плену имеет свои минусы. И весьма существенные.
У Соло.
Мара Джейд безо всякой любезности на лице смотрела на заключённого генерала. Пять минут назад он бушевал и требовал свидания с принцессой. Сейчас он утих, но на его лице было агрессивно-наглое выражение уверенного в своих правах подонка. Уверенного потому, что Лея его любит, а Лея дочь Вейдера, и будущая ученица императора, и что она, конечно же, подтвердит его желание, и его придётся выполнить, потому что, если она узнает, что он хотел придти, а его не пускали, она будет недовольна, и что вообще раз его, Хана Соло, не убили сразу, то уж теперь он точно возьмёт своё…
Она смотрела в лицо контрабандиста, и её тихо тошнило.
-Генерал Соло, – сухо сказала она, – вы являетесь военнопленным и ваше требование отвести вас в каюту к принцессе Органа неприемлемо и абсурдно. Предупреждаю, что при продолжении дебоша вам грозит карцер. И вашему лохматому другу – тоже.
Хан скрестил руки на груди и агрессивно посмотрел на неё:
-Это правда, что к принцессе приходил император?
-Не вашего ума дела.
-Я хочу увидеть Лею.
-Хотите.
-Мне дали её номер и включили связь, но я не могу…
-Дозвониться? Может, она отключила машину? Или не хочет говорить с вами?
-Это невозможно.
-Возможно – и вполне.
-Лжёте.
-Вы нарываетесь на карцер.
-Да, ваши штучки мне известны.
-А мне – ваши, – с насмешкой сказала Мара. – Что это вам так приспичило, генерал? Зудит? Четыре года не зудело – и вдруг такое…
-Послушай, конфетка…
Произошло что-то, а затем он оказался на полу, и у него безумно болела челюсть.
-Я – Джейд, лицо при исполнении, выразитель воли императора. А вы, генерал – изменник, контрабандист и военнопленный. Ещё одна конфетка – и вечный кариес вам обеспечен. А то и выпадение нескольких зубов. Куколка тоже не приветствуется, – Мара прошла через комнату и села на стул. – Милочка и лапочка, думаю, отпадают сами собой, – она усмехнулась. – Лапочки так не дерутся.
Из соседней комнаты мелькнула лохматая тень.
-Чуи, не над…
Мара вскочила со стула, а Чубакка налетел на стул. Пока он пытался остановиться, его схватили за лапу и пинком под ногу помогли упасть. А потом двинули по затылку.
Хан поморщился: стерва знала, куда бить. Удар был не сильный, но точный. Чуи обмяк.
-У вас и вашего лохматого друга, – сказала Мара, разгибаясь и отряхивая руки, – какое-то полное отсутствие сдерживающих инстинктов. Не на Звезде, чай.
-На Звезде у нас получилось, – угрюмо сказал Хан, поднимаясь и придерживая челюсть.
-Да-да, – усмехнулась Мара. – Концерт вышел знатный. Ну что, генерал, – она оглядела его с ног до головы, – перестанем валять дурака?
-Люблю людей, – ответил Хан, оглядывая её с головы до ног и задерживаясь на наиболее выдающихся частях её тела, – которые издеваются над другими, пользуясь своей полнейшей безнаказанностью.
-Вы ещё вспомните Беспин, генерал, – ухмыльнулась Мара. – И то, как вас, бедного, заставляли использовать голосовые связки.
Хан побледнел. Кем бы он ни был – он не был трусом. Нравом он обладал прямо-таки бешеным. И терпеть не мог, когда над ним издевались. Или затрагивали его гордость. А Беспин затронул её основательно.
-Ты, – сказал он, непроизвольно чуть расставив ноги и занимая наиболее устойчивую позицию, – сучка…
-Ну вот, генерал, – засмеялась Мара,– мы заговорили на общедоступном и нормальном языке. А то – конфетка… Сесть, – сказала она.
Смена интонации была столь резкой, что Хан подчинился прежде, чем подумал.
-Хочется поговорить по душам? – произнесла Мара. – Пожалуйста. Никогда не против. А принцесса Органа занята. И тревожить её не стоит.
-Занята? – Хан наклонился вперёд. От ярости у него поплыло перед глазами. – С этим старым козлом? Любитель девочек, так понимать? Сколько их у него? Не хватает? Не поделишься опытом, как это бывает – с ним?
Мара на него смотрела. Долго. Ирония постепенно проступала у неё в глазах, и те становились всё более зелёными. Потрясающий изумрудный оттенок.
-Генерал, – усмехнулась она, – что я вам могу сказать? Если у вас весь мир вертится вокруг вашего причиндала, я вам сочувствую. Это у вас пройдёт. К годам семидесяти. Или не пройдёт никогда.
-Я говорю не о себе…
-У кого что болит, тот про то и говорит, – хмыкнула Мара. – Ну. Какого хрена вам потребовалась принцесса?
-Я хочу с ней поговорить. Убедиться, что с ней всё в порядке.
-Вам от этого что?
Хан взглянул на неё в упор.
-Эта девчонка мне не безразлична.
-Я не сомневаюсь. Прямо скажите: нужна.
-Да, она мне нужна.
-И где нашло приют истинное чувство.
-Тебе это кажется смешным?
-Да нет. Мне это кажется противным, – ответила та. – Принцесса при всей своей изломанности и ушибленности на мозги, человек сильный. И верный. Органический лидер. Вы сами вожак и организатор, вы это почувствовали. Не могу сказать, что вам это понравилось, поскольку такие как вы, не выносите рядом с собой таких же лидеров, особенно женского пола…
-Я…
-Молчать. Но потом вы к ней присмотрелись и успокоились. Девчонка была управляема и вполне дёргаема за ниточки. Воспитание хорошее, деньги есть, всё-таки принцесса, при победе Альянса при ней неплохое положение, лидерство, финансы, а она при этом в вас отчаянно влюблена…
-Ты…
-Сесть. Влюблена, конечно. Уж вы-то, генерал, в этом деле мастер. Влюбить девчонку, у которой по складу задавленной личности вообще слабость к таким обаятельным подонкам, как вы. Правда, девчонка ушиблена взрывом и вообще, кажется, недотрога и целка, но так вам это ведь только на руку, правда? В принципе, она вам не противна, но всё-таки кувыркаться с такой не особо покувыркаешься. Вы вообще решили остепениться, капитан Соло, у вас установились планы относительно вашего будущего. Глава хорошей транспортной фирмы, немного подпольная торговля, обеспеченная жена с задатками лидера и урезанными мозгами, которой достаточно легко управлять в нужном направлении…
-Если ты не заткнёшься…
-Я заткнусь. И с удовольствием выслушаю трогательную повесть о страстной любви контрабандиста к принцессе. Любви, которая перевернула ему душу. Давайте, генерал. Я приготовила носовой платок.
Несколько секунд они смотрели друг на друга. Потом Хан криво усмехнулся.
-Я не такой дурак, – сказал он. – И знаешь, я не собираюсь перед тобой выворачиваться наизнанку. Всё равно ты упрёшься на своём, – и снова насмешливо и конкретно оглядел её фигуру. – Такой-то…
Мара приподняла брови.
-Ну так я продолжу. Сейчас многое, конечно, накрылось, но всё-таки шанс есть. Девчонка ищет у вас тепла и защиты. А если и не ищет этого, то всё равно влюблена. Так и раз так, пусть папахен сто раз ситх, всё-таки дочка, а он у дочки возлюбленного пытал… Ну и вообще. Любовь и всё такое.
-Вот только не надо выставлять меня чёрным и противным, – протянул Хан. Он говорил спокойно, но глаза стали чёрными. И голос чуть дрожал. – Девчонка, между прочим, оказалась отнюдь не целка. Так что она время тоже не теряла. Я не знаю, какие уж там нравы и интрижки в Сенате…
Мара странным взглядом посмотрела на него. Хан осёкся, этого не желая. У него было ощущение, что что-то произошло. Что-то очень нехорошее. Для него.
Идиот, не смог сдержаться.
-Принцесса Лея Органа, – сказала Мара задумчиво, – при всей своей повёрнутости на голову человек гордый. Сволочь – да. Светлая сволочь. Но скоро она станет сволочью тёмной. И тогда, генерал, вы с ней поговорите. Я вам это обещаю.
Она подождала ответа. Ответа не было. Зато пискнул комлинк.
Она поднялась, сказала в комлинк:
-Иду, – иронически поклонилась Хану и, перешагнув через Чубакку, пошла к двери. Там на секунду остановилась. – Будете буянить, генерал – у гвардейцев приказ с вами не церемониться.
И вышла.
И тут под ногами Соло дрогнул пол.
Брат и сестра.
Люку был дан отдых, время и свобода передвижения по всему пространству корабля. За исключением тех отсеков, куда требовался особый доступ. Он немного посидел в своей каюте. А потом его что-то толкнуло под рёбра. Он встал и пошёл туда, куда поселили его сестру.
Первое, что бросилось в глаза: гвардейцы у входа в её каюту не стояли.
Он прижал ладонь к пластине перед дверью. Через серию деловых гудков внутри, дверь перед ним бесшумно открылась. За ней никого не было.
-Эй, – сказал Люк осторожно. Заглянул, потом вошёл внутрь. Дверь за ним столь же бесшумно закрылась. Он остановился, прислушался. Ощутил присутствие человека в одной из дальних комнат. – Эй, – сказал он снова, и двинулся туда. На ощущение.
Лея была в спальной. Она сидела на краю кровати и бросала о стену мяч. Сосредоточенно, машинально. Рука пускала его в полёт и… притягивала обратно.
Люк остановился, когда понял, что видит. Его сестра использует… Силу?
-Это оказалось так просто, – прозвучал голос Леи. Тихий. Она не обернулась к нему и не видела его вытаращенные глаза. Хотя, возможно, чувствовала. – Как дышать. Императору надо было всего лишь несколько раз показать мне. Объяснить. Проконтролировать. И… зачем нужны руки?
-Лея, что с тобой? – спросил Люк, как всегда, самое умное из того, что мог.
-Ничего. Оказывается, я всю жизнь могла писать стихи. Только это почему-то запрещалось.
-Лей…
-Что? – она повернулась к нему. – Что?
-Я… если б я знал.
-О чём?
-Что ты моя сестра. Я бы сообразил, что ты тоже можешь…
-Ничего бы ты не сообразил, – сказала Лея. – Ничего сверх того, что вложили тебе в голову эти болваны. Которые нас чуть не довели до инцеста.
-Я… сожалею, – сказал Люк машинально. И тут понял – и внутренне сжался. Возможные результаты манипуляций и умолчаний Бена он с такой стороны никогда не рассматривал. А стоило бы.
Он подошёл и сел рядом.
-Я тоже сожалею, – сказала Лея и вдруг резко сжала руку. Отброшенный мяч взорвался на полпути. – Вот так. И это тоже оказалось просто. Я всю жизнь так могла. Двигать предметы, слышать голоса. И дело не в том, что я двигаю предметы, – она быстро повернулась к Люку. – Но, когда я это совершаю, со мной что-то происходит. Каждый раз. Я… я начинаю дышать. Существовать. Быть. Быть собой. Настоящей. Понимаешь?
-Да.
-Да ничего ты не понимаешь! Твой Бен…
-А при чём здесь Бен? Меня зовут Люк Скайуокер, а не Бен Кеноби. Не замечаешь разницы?
-Не всегда, – ответила Лея. – А иногда вообще не замечала.
-А я – между тобой, Бейлом и Мотмой.
-Да,– она вдруг улыбнулась. – Ты прав, братишка. Нам, пожалуй, стоит познакомиться заново, – она протянула ему руку. – Лея.
Люк ухмыльнулся и пожал её.
-Люк, – ответил он. – С фамилиями у нас пока туго?
Лея подумала.
-А я не против фамилии Скайуокер, – сказала она. – В общем, династия. Я думаю, мне помогут переоформить документы.
-Да и я не против, – кивнул Люк.
Они выпустили руки друг друга, задумчиво друг на друга посмотрели.
-Вот так оно и бывает, – неопределённо сказала Лея. – Когда твоя природа выползает из-под… Не удивляюсь, что Бейл так трясся… Кстати, ты знаешь, что он жив?
-Бе-эйл?
-Да.
-Он супермен?
-Он трус и предатель, – сухо ответила Лея. – Он сбежал с Альдераана. И когда планету взорвали, его там не было.
-Ччч… ситх.
-Ситх? – взвилась Лея. – Не ситх, а… – не найдя термина, она просто выругалась. Люк с уважением на неё посмотрел. – Эта тварь… с поехавшими мозгами…
-Не знаю, – ответил Люк. – По-моему, мозги у них как раз-таки никуда не ехали. По-моему, они всё очень грамотно просчитали.
-Я не могу понять, – сказала Лея, явно не слушая его. – Он меня любил? Или он меня использовал?
-Не знаю, – тихо ответил Люк. – Проще всего было бы сказать: “использовал”, но… Это как с Беном. Я знаю, он меня использовал. Но ты знаешь… пока мы летели в корабле… на Альдераан… Я знаю, что, не смотря ни на что, он ко мне привязался.
-Внезапно вспыхнувшие отеческие чувства не помешали ему исполнить свой долг, – с ядовитой насмешкой прокомментировала Лея.
-Бен замкнул меня на себе, – сухо ответил Люк. – Я знаю. Мы разобрались. Я знаю, что он использовал мои мозги. И всё же…
-Стой. Ты это о чём?
-О том, что Оби-Ван и Йода развили мои способности ровно настолько, чтобы замкнуть их на себе, – ответил Люк. – И я ничего в мире Силы не чувствовал. Кроме них. И кроме того, что они мне внушали. Мы вместе с отцом разобрались в этом. И всё же…
-Вейдер тебе это сказал?
-Я сам почувствовал, – Люк вздёрнул плечи. – Мне жаль.
-А я себя не жалею.
-Мне жаль не себя. Бена.
Лея вгляделась в него.
-С чего это вдруг?
-Не знаю. Просто жаль. Потому что всё это слишком отвратительно.
-Я не понимаю твоей логики.
-А её нет, – Люк пожал плечами. – Мне просто его жаль.
-Не смотря ни на что?
-Именно поэтому.
-Ты меня сбиваешь с толку.
-Я сам себя сбиваю. Но… понимаешь… я ведь знаю. Чувствую. В нём… в Оби-Ване – остался человек. Подо всем этим спудом. И человеку этому – плохо. Я вот… я могу ото всего этого освободиться. И быть счастливым. А он… куда он уйдёт от себя?
-Что-то в этой галактике очень любят несчастненьких, – ухмыльнулась Лея. – Например, мой несчастный приёмный отец. О ужас. Дама сердца ему отказала. Власти у него оказалось – пшик. И только дочь той, кого он любил от того, кого он ненавидел, скрашивала его печальные дни…
-Лея.
-Что?
-Я ведь не о Бейле.
-Ну, о Бене. Тот тоже когда-то сделал свой выбор.
-Нет. Неверно. Ты не понимаешь. Этот выбор сделали за него. И… заставили этому выбору подчиниться. Я-то знаю. Со мной то же самое.
-Причём это то же самое проделал всё тот же Бен!
-Да. И ещё Йода. Понимаешь, это цепочка. Дурная зависимость. Когда каждый по этой цепи передаёт свою несвободу другому. Оби-Вану нечего мне было передавать. Кроме своей несвободы. У него не было ничего больше. Ты это понимаешь?
-Братишка, ты хочешь понять всех и вся? И простить?
-Но ведь отец жив. Непоправимого не случилось. И поэтому я могу подумать и…
-Братишка, – жёсткое лицо Леи неожиданно смягчилось, – и тебя такого хотят сделать ситхом?
-Да не хотят! – Люк засмеялся. – Мне отец сказал, что они раскрывают природу, а не ломают людей… Что я похож на его мать, мою бабку, – он с невероятной гордостью посмотрел на Лею. – Он мне про неё много рассказал. Он… он принимает меня такого. Я для него неопасен. Потому что я его люблю.
-С ума все съехали, – сказала Лея. – Тоже мне, огонёк… А вот я прощать не умею, – сказала она задумчиво. – Никому и ничего. Палпатин поступил умно, когда пошёл ко мне сам. На Вейдера у меня аллергия. Не прощаю людей, которые меня видели слабой. Что ты смеёшься?
-А ты себе возьми фамилию Вейдер.
-А… не, не возьму. Если ты намекаешь на то, что у нас с ним похожи реакции…
-Да не похожи, а в точку.
-…то это совсем не повод, чтобы дружески обнявшись, уйти в закат. Скорей наоборот. Такие как мы, друг друга не переносят. На одной территории, – она задумалась и замолчала. – Удивительно ставит мозги ощущение себя настоящей, – пробормотала она. – Только это отнюдь не означает мир, дружбу и всеобщую любовь. Напротив…
-Возможно, – кивнул Люк. – Для тебя – так. А со мной по-другому. Я ведь другой. Понимаешь?
-Да.
Сестра смотрела на брата. Медленно кивнула. Раскрыла ладонь. Остатки мяча, похожие на лохматый цветок, вспорхнули с пола и опустились прямо в ладонь.
-Что-то изменилось?
Она кивнула:
-Изменилась я.
-Ты такая же резкая.
Она пожала плечами.
-Я не о характере.
-А о чём?
-Обо всём сразу, – она вздохнула, закрыла глаза, вновь открыла. – Почему бы не сказать? В моей голове меняют друг друга геологические пласты. В моей душе – тоже. Панцирь убран. И глаза стали видеть. Понимаешь ли, дело не в сломе мировоззрения, а в аккуратной маленькой такой фигне – я стала видеть. Мир стал другой. И я стала осознавать себя другой. На фоне того, что со мной происходит, вся эта импо-ребельская грызня – такая мелочь… – она откинула голову и рассмеялась переливчато-горловым смехом. – Не знаю, что ты там нашёл в своей голове. А я в своей нашло глубочайшее чувство неполноценности. О котором даже не подозревала. Не чувство. Ощущение. Я ведь ощущала, что слепа. Мне было тесно и душно. И плохо. И всё это билось, как птица – в коробке из картона. И всё никак не могло начать дышать. И закрывало слепые газа и било. Мир, чтобы ему стало так же больно. Людей – по той же причине. Врагов. Нет, дело, конечно, не только в этом. Бить я умею и люблю. Но это стимулировало, и как, мою эту… вечную непримиримость. Мне просто не хватало жизни, – она смотрела невидящими глазами перед собой. – Что-то было нужно. Бой, война. Я и воевала.
Она невесело усмехнулась и пожала плечами.
-А мне не нужна война, – сказал Люк. – Но я воюю. А должен примирять.
-Откуда ты знаешь?
-Просто знаю.
-Что-то странное происходит вокруг, – сказала Лея. Не о Люке. – Жаль, не могу понять.
-Я чувствую тоже, – Люк кивнул. – И, к сожалению, тоже очень смутно.
Они переглянулись.
-Достаёт быть первоклашкой в возрасте студента? – спросила Лея.
-Ага.
-Меня тоже. Я вот подумала…
-Да?
-Если нам позвонить…
-Связаться?
-С императором и Вейдером. Потому что…
-Да, я бы тоже не прочь получить информацию о мире. Потому что сам её не могу добывать. Хотя…
-Что?
-Ничего, – ответил Люк. – То есть, что-то есть точно. Но это слишком неопределённо. И это касается только меня.
-Тебя?
-Да. Потому что это связано с Оби-Ваном.
-А при чём тут этот старый козёл?
-При том, что это мой учитель.
-Который учил тебя неделю?
-Нет. Четыре года как минимум. Не бою. Он… строил мою жизнь. И я… строился. И мы связаны друг с другом. Хотим мы этого или нет. И я за него в ответе.
-Ты – за него?
-Да, – ответил Люк. – Потому что он будет слушать только меня.
-Слушать? А зачем ему тебя слушать?
-Потому что никого другого он не услышит. И ни с кем другим не будет говорить. И любого другого оттолкнёт. И останется с одиночеством… и с собою. Я должен… я должен ему вернуть…
-То добро, которое он тебе сделал?
-Жизнь, – сказал Люк.
-Жизнь?
-Да. Жизнь.
-Я тебя не понимаю.
-Я… не знаю, как это объяснить яснее, – Люк вдруг ухмыльнулся. – Это глупо ужасно. Это ж я. Как всегда. Тебе это, например, ничего не напоминает?
Лея смотрела на него… и расплылась в улыбке:
-“Я должен поговорить со своим отцом”.
-Верно, – Люк засмеялся. – Только теперь я буду слушать. Тогда я хотел говорить. А теперь я буду слушать. Джедаи… они говорят.
-И ситхи тоже.
-Да почти все, кто здесь живёт.
-Я тоже?
-Да.
Лея не обиделась. Она улыбнулась.
-А я буду слушать, – сказал Люк твёрдо. – Слушать и пытаться понять. Если мне позволят, – он дёрнул плечами. – Не знаю, насколько позволят. В мире идёт война. И воющие стороны не слишком-то склонны к разговорам. А я… я и так много не понимаю. Словом…
Он оборвал себя. Они оба прислушались к чему-то.
-Знаешь, – сказала Лея через минуту, – пожалуй, я позвоню императору.
И тут под их ногами дрогнула палуба корабля.
Великая Сила. Куай-Гон.
Время и пространство в мире Великой Силы не постоянны. Не ровный процесс, не константа. Что-то, что может меняться. Исчезать. Когда в грубоматериальном мире живое существо находится на краю смерти или же срывается с него, в его голове в этот миг время и пространство перестают подчиняться течению по стандарту. Срываются с цепи. Образное устойчивое выражение обозначает это как “вся жизнь пронеслась у него перед глазами”. Смерть неплохо лечит от амнезии. Точней, предсмертие. Жаль, что ненадолго. И в случае смерти, и в случае ухода от опасности живое существо быстро всё забывает. Живое существо вообще не способно удержать в голове больше, чем это безопасно для его рассудка. А для большинства лимит, который способны обработать их мозги, ужасающе мал.
Но угроза существованию в мире Великой Силы – нечто поразительное. Мир, который константой своей предполагает отсутствие энтропии, а, следовательно, бессмертие. Он сам по себе не может уместить в себе понятие уничтожения и смерти. Его разорвёт изнутри, если она появится там.
Сколько поколений строили эту идеальную систему. Систему, основанную на постоянном притоке энергии, равновесии. Том идеальном балансе, который создал неуничтожаемый мир. И вот, пожалуйста. Всё получилось так глупо. Зачем? Чего добился Кэмер тем, что захотел его убивать? Что он этим докажет? Бедный рогатый дурак. Который до сих пор думает, что у него есть свобода воли…
Уйти от его клинка силы не составило труда. Тот – чужеродное тело в породе, а он – великая сила и есть. Любой из них – часть Великой Силы. Неуловимая, перетекающая часть. Через горную породу, на мгновение став скалой и землёй, протекши по горным водам, сконденсировавшись снаружи в облике человека. Смерти нет, есть Великая Сила. Великая живая сила. И тот, чужеродный – остался в скале. И так будет с каждым, который добровольно исторгает себя из общего потока.
