Текст книги "Дарт Вейдер ученик Дарта Сидиуса"

Автор книги: Jamique

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 50 страниц)

В чём дело?

То, что Люк – сын Вейдера….

А при чём тут Бен?

Ты узнала это от Органы. Это же просто экономичней. Зачем трепать джедая, если есть давний союзник? От него логичней получать стратегически важную информацию. Органа сообщил ей, что произошло на Тантиве-4, это очевидно. Тогда, когда они проиграли. Когда прежние союзники не оправдали себя. Когда им пришлось начинать всё заново, искать новое оружие, новых союзников, новых…

Секунды несколько раз ударились со звонким призвуком о металлическую поверхность. Всё – не так. Она же сама сказала. Альянс. Союз, заговор и план, которые были составлены ещё при последних годах Республики. Союз прихода к власти. Они не были глупцами. Палпатина было так просто не сместить. Любое существо, мало-мальски подкованное в политике, понимало, что после принятия неограниченных полномочий великий канцлер стал практически не смещаем. Его положение. Плюс его ум. Плюс его талант к политике и манипуляции. Плюс обаяние. Плюс… Когда канцлер добился неограниченных полномочий, он в сущности выиграл сражение. Чтобы убрать его и прорваться к власти, нужны были чрезвычайные действия. Союз с джедаями. Бейл и Мотма стакнулись с джедаями. Заключили договор. Заговор. И это всё-таки не помогло. Потому что канцлер оказался ситхом. Потому что их подвели джедаи. Канцлер не был убит. Или арестован. А он был тот уникальный человек, на котором держалась вся пирамида власти. При этом нападение джедаев дало возможность законной санкции на их уничтожение. Везде, на всех планетах клоны поднимали оружие против джедаев, которые…

Что-то не сходится. Какое-то очень важное звено ему неизвестно. И поэтому все его рассуждения становятся ложью. Даже несколько звеньев. Кое-что знает Мотма. Но она не скажет. Очень много знают Вейдер и Палпатин. Но до них не добраться. Думай, Борск, думай. Твоя жизнь зависит от этого.

Что не так в том, что произошло на Тантиве? И ещё раньше – на Мустафаре. Нет, ещё раньше – на Корусканте. Йода, Бейл, Оби-Ван, Мотма, Амидала…

Амидала… Которая за каким-то хреном полетела на Мустафар. Беременная Амидала. Мотма сказала – беременная…

Так бывает. Ничего не понятно. Но говорится одно слово. Вырывается слово. С интонацией. Главное – с интонацией. И что-то вдруг переключается в голове. Щёлкает. И становится очевидным.

Мимика ботанов непонятна людям. Для людей на шерстяном личике кошки её просто нет. Это было очень хорошо. Поскольку Борск с трудом сохранил хладнокровие. Ему хотелось рычать. Урчать и издавать прочие звуки.

Он понял. Как он раньше не понимал. Это – люди. Мотма, Бейл. С их глупой и эгоистичной привязанностью не к клану – к другим людям. Связкой с другими людьми. Исключительно на эмоциях, а не на чувства крови. Собственничество, а не общность. Именно поэтому им так легко предавать.

Перед ним был кусок прошлого. Как на ладони. Вот эти двое. Статный представительный Бейл. Юная Мон, быстрая и живая. Может, не яркая красавица, но миленькая и пикантная. Оба молоды. Оба неординарны. Очень умны. Оба хотят жить. Брать жизнь. В любви и в политике.

И есть пара. Молодой джедай, мало похожий на джедая. В последнее время вечно при великом канцлере. Рыцарь, воин, с силой, харизмой, мужской красотой. Посвящённой во все тайны верховного правителя. Его правая рука. Тень за спиной. Тёмный силуэт на фоне окна во время любых переговоров. Телохранитель. Защитник. Друг. Хранитель тайн. Союзник.

Есть молодая женщина, бывшая королева, нынешний политик. С подобной молнии красотой. Силой, влиянием, властью. Неординарностью, мозгами.

И вот эти двое обломали тех двоих. Бейл и Мотма. Анакин и Амидала. Он почти знал. Знал, как было дело. Молодого джедая попытались привлечь к себе. В партию новой власти. Пообещали большую власть.

В молодого мужчину влюбились.

На него попытались влиять через сенатора и королеву. И саму сенатора сделать своим союзником, знаменем, главой.

Спутницей, женою.

Только эти двое уже сделали свой выбор. И принадлежали давно – не им.

Две женщины – два мужчины. Переплетения политики и любви. Оскорблённая гордость. Переродившаяся любовь.

Глупо, примитивно, пошло. Достойно бульварного романа. Жестоко и зло. Ни одно существо в мире не будет действовать ради кровной цели так, как оно действует из оскорблённой гордости и любви. Месть. Обычная человеческая месть. Ненависть. Ненависть. Ненависть. Убить, истребить, запятнать, стереть саму память. Не достались нам – не доставайтесь никому. Одного в лаву, другую – в могилу. Хорошо. Очень хорошо. Но было бы лучше, если бы ещё был уничтожен проклятый старший ситх. А то Вейдер искалечен – но во главе государства. А Падме успела родить детей.

Отвращение было подобно рвоте. Он едва сумел его скрыть. Не джедаи. Политики. Оставить детей. Натравить их на отца. На старшего ситха. Не джедаи. Джедаи способны на возмездие – не на месть. Ту, с отвратительным привкусом подлости и подлинности. Подлинности обычной стандартной человеческой душонки. Которая под любым воспитанием. Образованностью. Умом.

Подлый эгоизм слабых.

На это их и поймали. На это.

Когда и как вы заключили союз с неведомыми мне вашими союзниками? Вы оба? Когда? После того, как были истреблены джедаи? После того, как вы поняли, что эти двое играют не на вашей стороне?

Замена союзников. На новых. На более сильных.

Что вам обещали? И как выполнили свои обещания? Почему вам подчинился джедай? Почему вам подчинились – джедаи? Что вы сделали с этим старым придурком, а тогда не старым, просто невменяемым от ужаса перед тем, что он сделал, Оби-Ваном?

Что? Что.

Мы убиваем и предаём. Мы бьём не глядя ради возвышения нашего клана. Мы будем обманывать тысячу лет. Мы будем рваться внутри клана к власти. Мы будем использовать чужих котят как залог лояльности соседнего клана. Но есть предел и у нас. Тот, за которым член клана становится изгоем, достойным даже не смерти. Жизни в позоре.

Когда нападает внешний враг, мы сплачиваем ряды. Мы берём в заложники чужих котят, но не говорим им, что они нашего клана. Мы обманываем взрослых. Мы перестаём лезть наверх, едва начинается война. Мы… никогда не мстим. Мы…

Дело плохо, подумал Борск отстранённо. Я путаюсь в эмоциях и словах. Надо быть проще. Мы никогда не называем подлость бескорыстием и благом. Мы лжём ради выгоды. Мы очень чисто лжём. Просто обманываем. Просто убиваем. Когда кто-то достигает власти, все знают, каким путём он к ней пришёл. Его уважают за ум, изворотливость, сочетание силы и хитрости.

Не за добродетель.

Ни один ботан не скажет: мои намерения были бескорыстны и чисты. Благо клана – твоё благо. Иногда и благо народа – твоё. Сейчас. В галактике. Положение ботанов определит положение каждого индивида.

Расширенный эгоизм.

Но вот он смотрит на женщину. Он смотрит на эту женщину. Которая до той поры действовала в понятных ему категориях. Призывы бороться с Империей и декларации о порочности её строя исходили от планет, которым действительно был невыгоден этот режим. И от людей, которые сами хотели власти. Пусть это было в обёртке: возвращение к демократическому строю. Зато это было понятно. Демократический строй был тем, в котором эти существа и планеты чувствовали себя гораздо более вольготно. Который был им выгоден. Который позволял им придти к власти.

Здесь же перед ним была бездна.

Он не ожидал. Он, циничный, скептичный, прожженный ботан.

Продал душу не некий Анакин Скайуокер. И не некому Дарту Сидиусу. Продали души эти двое. Когда позавидовали. И когда поняли своё бессилие. Для того чтобы взять своё. И тогда они взяли своё – чужими руками.

Ботан поднял на Мотму немигающий взгляд. Возможно, он не слишком прав. Возможно, когда он успокоится и обдумает то, что было, он поймёт, что позволил эмоции захлестнуть себя. Это же люди. Они другие. У них другие понятия. О жизни в целом. Они действуют по-другому.

Почему он уважает Вейдера и императора? Почему сейчас, в мгновение взгляда, прошедшего для Мотмы незамеченным, в короткую паузу тишины он сменил прерогативы и цель?

И главу клана.

Двое. Мужчина и женщина. Двое. Мужчина и женщина. Два на два. И власть как пятый элемент. И дети.

Не холодное обрекание на смерть. Желание долгой мучительной жизни.

Ясно, почему на Мустафар послали именно Оби-Вана. Потому что знали: тот не сможет добить.

Конечно, не только эти двое. Он сейчас успокоится. Он дальше поведёт диалог.

Юная Мон, живая и весёлая. Представительный, горячий Бейл.

Договор ненависти с новым, сильным, безжалостным союзником.

Что делает с вами ваша слабость, люди.

Картина одиннадцатая. Триптих.

Створка третья.

Дети форсьюзеров.

“Исполнитель”

Люк проснулся от того, что у него что-то взорвалось в голове. По крайней мере, ему так показалось. Отчётливо. Более чем реально. Он вскочил на постели. Взрыв продолжался ещё около двух секунд. А потом всё прекратилось.

Это было похоже на багровую воронку, которая с диким грохотом заворачивается и падает в чёрную пустоту. Дикая картинка. Но мозг представил именно это.

В реальности ничего зримого. Только невероятной силы всплеск. Невероятной – Силы?..

Люк медленно и крепко провёл ладонями по лицу. Нет, это не сон. Вот уж…

В каюте было темно. Он забыл, что можно включить свет. В голове была какая-то спрессованная каша и корка. Он ощупью пробрался к машине. Застыл. Глупо. Он собирается звонить отцу? Ночью?

Отцу – только у него в голове. Ему пришлось признать, что реальные люди отличаются от его представления о них. Например, не ведут себя так, как он от них хочет.

А это значит, что сейчас он среди ночи позвонит главнокомандующему имперских вооружённых сил. Главе флота. Более того. Не слишком здоровому человеку. Которому для того, чтобы ответить, скорей всего, надо не просто встать с постели. Или у него в его камере есть и машина связи? Мало ли что. Даже если есть, всё равно он спит. Или, например. Мало ли, какие ему нужны медицинские процедуры. Люк поёжился. С тех пор, как его отец стал для него более человеком, чем машиной, возникло много необдуманных и неизвестных для него вещей. Про зло галактики и тёмного монстра не подумаешь: а как он вообще живёт? На бытовом уровне?

Зло не живёт, зло функционирует. И про символ Тьмы не подумаешь, что ему, предположим, надо совершать набор медицинских процедур. И что-то есть. И где-то спать. И мыться, в конце концов. И вообще, если задуматься. Лорду Вейдеру, великому злу галактики, Тёмному ситху, приходится тратить гораздо больше времени и сил на обычную бытовую жизнь, чем любому здоровому существу в этом мире. И при этом он ухитряется вести себя так, что даже мысли не возникает о его нездоровье. При всех его очевидных признаках. Как он умудряется? Привычка? Всё-таки двадцать пять лет. Сила воли? Или ещё что-то…

А он теперь впал в другую крайность. Названивать главнокомандующему по ночам из-за того, что его что-то стукнуло в голове. Изнутри, но…

Извини, папа, я тебя разбудил?..

Но если было что-то серьёзное, отец почувствовал бы тоже. Жаркие небеса и два солнца, голову бы в порядок привести. Что у него с головой?..

Он облизнул пересохшие губы и включил машину.

Лорд Вейдер временно недоступен, лорд Вейдер…

Это не машина сказала. Это он с минуту напевал сам себе, чтобы перебороть порыв.

И вдруг экран сам вспыхнул ровным синим светом. Но не дал картинки. Спокойный голос, похожий на голос отца, сказал:

-Я отключил визуальный режим. Ты что-то почувствовал?

-Да!..

После короткой паузы:

-Ладно. Как ты себя чувствуешь?

-Хреново…

Вырвалось само собой. Он не собирался признаваться.

Ещё одна короткая пауза-раздумье.

-Иди прими контрастный душ. В твоей душевой ещё предусмотрен специальный режим гидромассажа. Сейчас для тебя это необходимость. Быстрей придёшь в себя. Кофе пьёшь?

-Ну… пью. Иногда.

-Помогает в себя придти?

-Да.

-Тогда я тебе пришлю наилучший вариант этого напитка.

-Пап, но…

-Потом я к тебе приду. Ничего особо страшного. Но не по связи. Понял?

-Да.

-Тогда иди в душевую.

Экран погас. Люк немного постоял и поглазел на погасший экранный глаз. С трудом вырвал себя из тупой неподвижности. Что бы там ни было, отец прав. С этим как-то надо бороться. И предложенный рецепт был неплох.

Когда Люк вышел из душевой, отец сидел у него в каюте. Люк от неожиданности застыл с полотенцем в руках. Вейдер повернул к нему маску, потом нажал на какую-то клавишу:

-Заказ.

Ниша выплюнула герметичный блестящий термос. Перчатка Вейдера обхватила его почти по всей поверхности цилиндрического тела и поставила на стол.

-Кофе, – сказал Вейдер. – А ты что застыл? Ты был в душевой полчаса. А я ходить пока не разучился.

Люк с удивлением услышал в голосе отца иронию. Жестковатую, правда. Но иронию. И удивился на своё удивление. А что он ожидал? Тотальную мрачность? Почему?

Он нерешительно подошёл к столу, на котором стоял аккуратный цилиндр.

-Или ты предпочитаешь с утра пораньше помахаться? – спросил Вейдер. Его линзы внимательно изучали сына. – Кстати. Давно пора ввести это в обиход.

-А сейчас утро?..

-Половина шестого утра.

-Ух ты…

Странно, что он не сумел сдержать идиотский возглас. Странно, что тот вообще у него вырвался. Ему почему-то показалось, что он проснулся посреди глухой ночи. Не привык к корабельному времени? Всё равно странно. Он привык к временным скачкам. И к ранним подъёмам, не смотря ни на какие скачки. Неистребимая привычка детства. Он не горожанин, который с трудом продирает глаза в семь, ругаясь на жизнь и работу. На ферме как раз и вставали в пять утра. И он сохранил эту привычку и в неспокойном рваном режиме жизни в Альянсе.

-Может, потому что в каюте темно? – предположил Вейдер. – Впрочем, и в коридорах у нас переключают синее ночное освещение на белое дневное в семь.

Люк не сразу сообразил, что странного в том, что сказал отец. Потом понял. Странно то, что сказал.

-Ты слышишь мои мысли?

-Люк. Не так сложно вычислить их по тому, что ты говоришь и как реагируешь. И по твоему выражению лица. Ну что: кофе или тренировка? Выбираю сам: тренировка.

-Ладно, – пробормотал Люк, не показывая виду, насколько ему по душе пришёлся этот выбор, – помашемся…

-Нет, мы не помашемся, – ответил Вейдер. – Мы поотрабатываем движения. С самого начала.

-Что, так плохо?

-Дело в том, – ответил Вейдер, – что на “Исполнителе” негде использовать твой прекрасный навык лазанья по лианам. Здесь нет лиан. Хотя в одном из спортивных залов ты сможешь найти спортивные канаты. И поддерживать себя в боевой форме для джунглей. Но вряд ли каждый твой бой будет происходить именно в этой природной обстановке. Поэтому я лучше преподам тебе универсальные азы боя. Пригодные для любых климатическим и погодных условий.

Люк начал икать от смеха уже на стадии лиан. Конец невозмутимой речи Вейдера потонул в диком хохоте его отпрыска.

-Но он учил меня использовать Силу, – Люк отсмеялся и вытер слёзы в лица. Ему уже стало легче. – Да и сам посуди: за два месяца ничему такому не научишь. Он учил именно самому главному. Навыки боя это важно, я понимаю. Но я раньше и Силу едва умел использовать. Именно на этом он и сконцентрировался.

-Да, – кивнул Вейдер. – Это я понимаю. Но факт того, что в боевом плане ты не обучен, остаётся фактом. Пойдём, – он усмехнулся и встал. – Я продолжу твоё обучение.

Через два часа отработки не более чем десяти основных движений, Люк с трудом скрыл радость, когда Вейдер сказал:

-Хватит.

Тёмный лорд пристально смотрел на своего отпрыска, который изнеможённо выключил меч и перевёл дыхание.

-Дыхание сбито, – констатировал Вейдер факт. – Пот с тебя течёт ручьём. Терморегуляцию контролировать не умеешь. Ты устал даже не физически – морально. Тебе было не интересно сто раз повторять один и тот же удар. Хотелось чего-то более разнообразного. При том, что я тебя не трогал. Но, думаю, этого тебе и не хватало. Даже если бы я гонял тебя по всему залу и поставил несколько ожогов, тебе было бы лучше.

-Да, – ответил Люк. – Извини. Я понимаю, это азы, без них никуда.

-Люк. Тебя учили такому понятию, как ритм?

-Ритм? В смысле слаженность действий?

-В смысле твой собственный ритм. Ритм Великой Силы. Ритм поединка. Ритм боя. Ритм жизни. Внутренняя установка. Не дисгармония хаоса, а упорядоченность внутри самого себя. Эти аккорды должны быть освобождены из общего шумового фона. Прочувствованы. Влиты в пульс. Твой пульс ритмичен. Ритм твоего сердца. Твоё дыхание должно быть таким же. Твои движения. Твои мысли. Твои ощущения. Бой. И тогда ты сможешь повторять хоть тысячу раз одно движение. Это движение будет продолжением твоего ритма. Ты не устанешь. Тебе не будет скучно. Как будто танец внутри себя, выявленный наружу. Мастера, – усмехнулся Вейдер, – и называли это слияние с Великой Силой. Всего-навсего: твой ритм вливается в ритм космоса. А ты, – Вейдер сделал паузу, – рубишь тупо и хаотично. Может, попробуешь протанцевать все удары? А?

Ты понимаешь, о чём я говорю?

-Да, – медленно сказал Люк и коснулся своей головы. – Ты же не просто говоришь. Ты здесь показываешь.

Это получилось не сразу. Но когда получилось, Люк понял, почему мастера не дерутся. Они танцуют бой. Даже если в конце этого танца кто-то убивает другого. Даже скорей: именно тогда танец приобретает потрясающую красоту. Красота возникает на грани. Жизни и смерти. Красота возникает на пике. Наивысшем напряжении сил. Красота возникает во всплеске. Том, что уже сверх возможности. Красота – танец над пропастью. Красота только то, что может погибнуть. Красоту создаёт дыхание смерти. Только то, что может быть уничтожено, по-настоящему красиво. Красоту создаёт изумление перед совершенством того, что боги обрекли на разложение и тлен.

Красота – победа над неизбежностью. Временная победа. Потому что в конце всё равно приходит неизбежность. И любовь приходит только к тому, что когда-то исчезнет во тьме.

Люк остановился. Потрясённый. Посреди серии ударов. Вейдер среагировал и задержал меч. Он смотрел на сына. Сын смотрел в пустоту. Он не думал. Его предупреждали. Его пугали страшными рассказами о тёмной стороне. Его пугали…

Не в идеологии. Не в соблазне. Не в ломке мира, не перед лицом смерти. Даже не в страшном напряжении всех сил перед чем-то невыносимым и грозным. В простом тренировочном ритме движений. Во впервые прочувствованном пульсе мира. Он понял. Понял этих людей. Его отца. Императора. Всех, кто за ними.

Есть Великая Сила. А есть мы, люди. Сила вечна. Люди смертны. Ситхи – не зло и не власть. Ситхи – те, кто не смирились со смертью.

А всеблагостный аналог Великой Силы презрели. Она для них всё равно была смерть.

Если в наших жилах пульсирует тот же ритм вселенной – то почему мы уходим, а вселенная остаётся?

Эти люди, которые танцевали танец смерти. И смеялись ей в лицо. Всю жизнь.

-Что? – спросил Вейдер.

-Со мной что-то случилось, – ответил Люк. – Я даже не знаю, как это сказать. Я что-то очень важное понял, – он посмотрел на отца. – Но это так глупо…

-Что?

-Это просто глупо, – повторил Люк. – Этого быть не может.

-Что? – в третий раз терпеливо повторил Вейдер.

-Этот ритм… он сначала был в теле, а потом в голове. И голова… как будто сама начала думать. Мысли… ниоткуда. Даже не мысли. Понимание. Такого, о чём я раньше даже не знал. Поэтому даже не мог знать, что это можно понять… Я чушь несу?

-Ты знаешь, что нет.

-Чушь, потому что я не могу это выразить. Сам ещё не понимаю. Чёткие разрозненные картинки. А логически не выходит.

Он помотал головой.

-Это и есть тёмная сторона?

-И как ты себе это представляешь? – спросил Вейдер.

-Что?

-Тёмную сторону, светлую сторону.

-Я и что такое Сила-то, не представляю, – признался Люк.

-Вот-вот, – сказал Вейдер. – Думаю, пока хватит. Махаться, – пояснил он. – Если говорить всерьёз, то после того, как ты примешь душ и поешь. Терпеть не могу разговаривать с потными, голодными и тяжело дышащими людьми. Встретимся через час у тебя. Найдёшь дорогу?

-А я могу ходить один?.. – он вспомнил, что гвардейцев у его двери с утра не было.

-Да. С этого дня ты свободен.

-А Лея?

-Лея?..

Лея.

Первой неожиданностью было то, что император позвонил и осведомил её, что собирается нанести визит. Выразил надежду, что она уже встала, и у неё нет никаких запланированных неотложных дел. Лея, которая только что вышла из ванной и расчёсывала себе волосы, застыла от изумления.

-Какие неотложные дела могут быть у меня в замкнутом помещении?

-Утро, милочка, – сказал император на экране. – У женщины утром бывает много дел.

Тон был деловой. Констатация обыкновения жизни.

-Нет, – ответила Лея. – У меня нет особых планов. Но я собираюсь завтракать.

От невозможности ситуации в ней вспыхнул юмор.

-В общем, можете присоединиться, – сказала она. – Я не возражаю. Или вы по старости лет на диете?

Император хмыкнул.

-Хорошо, – ответил он. – Я присоединюсь.

Экран погас, а Лея, застыв посреди комнаты, рассмеялась. Щётка в одной руке, мокрые волосы в захвате другой. Сумасшедший дом.

Она спала одна, и спала плохо. И проснулась в отвратительном настроении. Душ помог. И как ни странно, помог звонок императора. Адреналин вымел скомканность снов. Адреналин – и любопытство.

Ещё она поймала себя на ощущении. На отсутствии ощущения. Она, кажется, не боялась императора.

Лея покачала головой, прошлась по комнате, допричёсывала волосы. Рассеяно заказала “стандартный завтрак”, как значилось на панели в меню. Когда император вошёл, стол был накрыт. Лея стояла около стола, с аккуратно убранными волосами, аккуратно одетая. Сплетя руки на груди.

“Мальчики” остались в коридоре.

Лея, прищурясь, разглядывала императора. Что говорить, старичок за собой следил. Просто-таки пахнущая свежестью и новизной многослойная одежда. Складчатое личико он тоже вымыл. Тщательно. И ёжик волос. Словом, император пришёл к ней весь новенький с иголочки, аккуратно вымытый и чуть ли не присыпанный рисовой пудрой. Новогодний подарочек…

Лея задним числом сообразила, что язвительность в сочетании с многочисленными уменьшительно-ласкательными суффиксами в её мысленной речи – признак её собственной неуверенности. Когда она это осознала, то успокоилась. Перестала играть с собой.

-Доброе утро, ваше величество, – сказала она, глядя в изучающие карие глаза императора. – Чай, кофе, молоко?

Император усмехнулся. Подошёл поближе.

-Насколько я понял, вы решили согласиться на моё предложение, – произнёс он. – Об ученичестве. Если судить по вашему вчерашнему сообщению.

-Да.

-Насколько это решение продиктовано желанием мести?

-А вам не всё ли равно? – спросила Лея сквозь зубы. Она не ожидала, что мотив будет лежать настолько на поверхности.

-Нет.

-Месть, гнев, ярость… – насмешливо начала Лея.

-… дурят голову и замутняют рассудок, – ворчливо закончил император. – Холодный разум – вот важный элемент любого решения. Холодный разум и общая природная предрасположенность.

-К тому, чтобы стать ситхом?

Император странно посмотрел на неё.

-Термин “ситх” ещё до конца не проявлен.

Теперь удивилась Лея.

-А вы кто такой?

-Император этой Империи, – ответил Палпатин. – Одарённый. Всё прочее нуждается в поправках и комментариях. И исторических справках. Позволите, принцесса?

Лея сначала не поняла, о чём это он. Потом увидела меленький кристалл у него на ладони.

-Лорд Вейдер вчера поздним вечером восстановил неоднократно стёртую память у Трипио и Арту. В памяти Трипио была эта запись. Можете считать это подделкой. Тем не менее, прослушайте.

Лея взяла. Удивлённо посмотрела на императора. Вставила в машину и прослушала.

После чего подошла к столу, не глядя, налила себе из кофейника кофе и залпом глотнула.

Кофе был живой кипяток. Лея схватилась за грудь и долго кашляла и дышала. Этот промежуток помог, поскольку отвлёк.

Император подошёл к ней, нагнулся, поднял с пола упавшую чашку. Включил режим уборки, и какой-то малюсенький механический паучок на тонких ножках быстро ликвидировал пятно на ковровом покрытии.

-То, что эту запись сделали не мы с лордом Вейдером, – сказал император, разгибаясь, – я доказать ничем не смогу. И даже не собираюсь.

Лея, всё держась за грудь, смотрела на императора. Её что-то поразило. Какое-то странное несоответствие, которое она не смогла сразу распознать. Когда император, продолжая движение, поставил кружку на стол, а потом придвинул стул, она поняла. Вопреки внешней дряхлости, он двигался, как молодой. Старики так не нагибаются. Да и вообще не каждый человек так нагнётся. Император непринуждённо и не сгибая колен, поднял кружку с пола, коснувшись пола рукой. Нигде не хрустнуло. Ни в ногах, ни в пояснице. И закончил он свой жест таким же экономным, молодым движением. Поворот налево – поставить чашку, поворот направо – подвинуть стул. Ничего сверхсложного. Но это надо было видеть. Так не двигаются старые люди. Такой гибкости у них просто не может быть.

-Три дня назад вы казались дряхлее,– вырвалось у неё.

-Не казался – был, – ответил император. Сел на стул. Откинулся на спинку и спокойно посмотрел на Лею. – Моя физиология зависит от состояния моего ума. Не присядете, принцесса?

Та села. Император придвинул к ней вторую чашку.

-Запейте.

Там был тёплый чай.

-Как странно, – сказала Лея. Почему-то это было настолько странно, что вытеснило из сознания слова её приёмного отца. Или сознание искало, за что можно ещё зацепиться? – Вы… другой.

Она не смогла бы объяснить внятно, что она имела в виду. Помог император.

-Я не притворяюсь, – сообщил он. Взял ломтик хлеба и с поистине артистической пластикой стал намазывать на него масло. – Я всю жизнь кого-то да играю, – суховато произнёс он. – То киллера, то обывателя, то учёного, то политика. Каждый образ – это ещё и человек. Я выдумываю человека со всем его комплексом мыслей, возможностей и привычек, а затем им становлюсь. Вместе с комплексом мыслей, возможностей и привычек. А также движений и жестов. Как великий канцлер Палпатин имел слабое представление о профессиональных боевых навыках воина со стажем, так это по наследству передалось императору Палпатину… – он посмотрел на неё, хмыкнул. Закончил процесс намазывания масла на хлеб, налил себе чаю, откусил кусок и запил глотком. – Кстати, рекомендую,– сказал он, кивнув на стол. – На флагмане все продукты высшего качества.

Принцесса заворожено наблюдала за его движениями. Простые движения завтракающего человека. Экономны и точны, как в бою. И оттого красивы.

-Наверно, мир сошёл с ума, – вдруг сказала Лея. Оно устало положила локти на стол и облокотилась о них. – Я уже мало чего понимаю.

-Принцесса, я понимаю того меньше, – сухо сказал Палпатин. – Это не поза. Именно потому, что я знаю больше, я прекрасно вижу область своего неведения.

-Мой отец, – пробормотала Лея и залпом допила остатки чая. – Бейл. Не знаю. Не знаю, что думать.

Палпатин посмотрел на неё из-под бровей.

-Поверили, что не подделка?

-Сама не знаю… Впрочем, я уже ничего не понимаю! – взорвалась она. – То, как по-хамски вы себя вели на Звезде… И то, что сейчас…

-Ну, так сообразно тому, с кем я говорю, – усмехнулся Палпатин. – И хочу заметить, что тогда я вам тоже не лгал. Если бы вы не захотели стать моей ученицей…

-Да неужели?

-Ужели. Это было сказано несколько более эмоционально, чем я бы сказал потом, – оборвал Палпатин. – Но правдиво. И потом, тогда мне невероятно хотелось вылить на кого-то своё раздражение. А вы в тогдашнем своём состоянии, принцесса, вызывали неимоверное раздражение. При том, что изначально в своём поведении были не виновны. Эта отговорка не работает, когда речь идёт о взрослом человеке, – он помолчал. – Вы верите, что ваш приёмный отец мог это сделать?

Лея покачала головой и уставилась на свои руки.

-Я не знаю, что думать. Он был хороший… Я хочу сказать, мне в детстве с ним было интересно и хорошо. Он не мог меня…

-Именно вас?

-О чём вы?

-Пока не знаю, – сказал император. – Если поможете, надеюсь узнать.

-О чём?

-О ком. О вашем отце, Бейле Органе. Вы выросли рядом с ним. А главное – вы выросли на Альдераане. Мне нужны ваши воспоминания, принцесса.

-Какие воспоминания, если я даже и не думала…

-Вы жили там. Нечто всё равно должно было попасть в поле вашего зрения. Даже если бы вы пропустили это мимо глаз. Не поняли. Не заметили. То, что для вас было непонятно и не важно, для меня будет иметь большой информационный смысл.

-И я для этого должна начать перебирать воспоминания своего младенчества?

-Зачем вы. Я.

-Вы?

-Да. Я могу вытащить у вас это из головы. Если, – прибавил он столь же сухо, – вы дадите на это согласие.

Принцесса передохнула.

-Как благородно! – выпалила она в старческое лицо пополам с гневом и страхом.

-Отнюдь. Чтобы понять и увидеть, мне необходима ваша добрая воля. Ваша открытость. Иначе я вместо реальности буду бороться с вами. Мне это не нужно. Легче расспросить.

-И что вы надеетесь узнать?

-Кое-что, – ответил Палпатин столь странным тоном, что Лея вздрогнула и пристально посмотрела на него. – Кое-что столь важное, что от этого зависит наша дальнейшая жизнь и свобода. Или не зависит, – он взглянул в глаза Лее. – Это будет гораздо хуже.

-Что?

Император промолчал, резко поджав губы и глядя ей в глаза.

-Мы можем что-то узнать? – спросила Лея.

Палпатин улыбнулся.

-Хорошо, – сказал он. – Я принимаю этот вид сделки. Не до конца, конечно. Но…

-Сделки?

-То, что я пойму, я скажу вам. Вы это хотите знать?

-Да!

Страх сменился звенящим ощущением бездны, в которую она падает – и восторгом от головокружительного полёта. Это ощущение было ей внове. Оно освобождало.

-Тогда… – сказал Палпатин. Он запил последний кусок бутерброда последним глотком чая. – Тогда я постараюсь объяснить вам, что вам следует сделать.

Снова Люк.

Вейдер пришёл, как и обещал, через час.

-Сегодня в конце дня мы выходим возле Корусканта, – сказал он походя. – Если хочешь, можно увидеть это с мостика. Зрелище феерическое. Для тех, кто ни разу этого не видел. Даже я иногда удивляюсь. А уж сколько раз… – Вейдер задумался. – Сколько раз я это видел. И каждый раз в новом статусе.

-Угу, – сказал Люк, судорожно прожёвывая бутерброд. – Извини.

-Людям свойственно есть, – ответил Вейдер. – У них существует такая потребность. Это нормально.

Сел перед ним, небрежно откинувшись в кресле. Небрежность была сродни запакованной пружине.

-Расскажи мне о Кеноби, – сказал Вейдер.

От неожиданности Люк прекратил жевать. Потом дожевал, запил глотком чая.

-О Кеноби? Но ты же знаешь. Бен меня учил около недели, и…

-Нет. Бен жил на той же, планете, что и ты, около двадцати лет.

-Но я его почти не встречал.

-О нём говорили. К нему как-то относился твой дядя и твоя тётя. Мне это важно. Всё, что помнишь.

-Ну…

-Какое-нибудь первое воспоминание или впечатление?