Текст книги "L.E.D. (СИ)"

Автор книги: Illian Z

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

– Здравствуй, мама, – говорю я тихо.

– Здравствуйте, – вежливо произносит птенчик.

Лицо матери смягчается:

– Здравствуй, сынок. А кто это с тобой?

– Мой любимый человек, – осторожно отвечаю я.

Хоть бы пронесло. Хоть бы.

– Подойди поближе, – просит мать птенчика.

Он подходит, кладёт букет на постель. Слепая, мама ощупывает сначала цветы, потом руки любимого, лицо. Тот не шевелится. Видимо, никогда не знакомился с такими людьми.

Мама улыбается:

– Как тебя зовут, красавица?

– Я не девочка, – смущается птенчик, – меня зовут…

Но договорить ему мать не даёт. Её лицо каменеет, бледнеет, она громко вопрошает меня:

– Как ты посмел? Как посмел ты, ублюдок, привести ко мне этого… мерзость эту? Убирайтесь. Вон!

Птенчик отшатывается. А мать почти кричит, и откуда у неё столько сил? Перечисляет все гадкие и отвратительные слова, приписывает нам такие грехи, по сравнению с которым содомский – детская шалость.

Тяну опешившего любимого за руку за собой. Вслед нам летят оборванные лепестки и отборные проклятия. Позор-то какой. На нас пялятся медсёстры и некоторые пациенты. Лучше позаботьтесь о матери, ей там успокоительные нужны.

– Она не в себе? – озабоченно спрашивает птенчик уже на улице.

– Нет, она всегда такая.

Меня душат злые и яростные слёзы, но я их не пускаю. Ну я-то ладно, не понятый, отвергнутый ребёнок, который с шестнадцати – продаёт себя, и слова доброго не стоит. Не очень-то и нужно мне уважение человека, который всё на свете на бутылку сменяет. Но любимого, любимого-то так за что? Светлейшее, невинное создание?

– Прости, – трогает меня ручкой, – зря я настоял.

– Это ты её извини. Если сможешь.

– Мне кажется, она потом будет плакать в одиночестве, – любимый обнимает меня. – Все мамы так делают, когда накричат на своих детей.

Хотел бы я, как ты, в это искренне верить. Хотел бы.

Комментарий к 18. Хризантемы

________________

1. В оригинале: «лечились при помощи виски», отсылка к пословице «Если виски не может излечить болезнь – она неизлечима!»

========== 19. Кукла ==========

Видно, что любимый расстроился, и отпускать его таким мне не хочется. Тем более, осталось, чем его порадовать. Тяну его за собой, через дорогу, на площадь, где праздничная ель. Скоро её уберут и забудут. До следующего года.

– Смотри! – показываю птенчику на верхушку.

Послушавшись, посмотрев и убедившись, что там нет ничего необычного и я его обманул, опускает взгляд:

– Что?

– Вот, – протягиваю ему на ладони кольцо, – с Новым Годом.

Замер, не решаясь взять.

– Ты предлагаешь мне…

– Нет, это как бы… – оправдываюсь. – У меня такое же.

Да-а, плохая была идея для подарка.

– Я согласен.

Схватывает кольцо, надевает себе на пальчик. Подошло. Заметив моё очень сложное лицо, смеётся:

– Я понял, понял! Своё покажи!

Некоторое время любуемся кольцами, как будто и правда свежепомолвленная парочка.

– А я тут… – копается в кармане курточки, протягивает мне коробочку, – вот.

Открываю. Серьги. С чеканным узором. Змея, переплетённая кельтским узлом.

– Ты точно не перепутал подарки? – улыбаюсь.

– Неа. Одну тебе, одну мне. А, и сертификат в салон.

Я внутренне вздрагиваю. Добровольно делать в себе дырки? Бр-р. Но это мои страхи, птенчика, похоже, перспектива совершенно не пугает:

– Интересно, а они сегодня открыты?

Открыты, и мастер, курящий на крыльце, кивает мне. Узнал. Ещё бы, он же и покрыл мне спину и руки розами. Как не узнать. Да и рожа у меня приметная, такую забудешь. Косится на нас подозрительно, но вопросов не задаёт. Предлагает несколько базовых вариантов серёжек, но у нас всё при себе.

Любимого мучает нетерпячка, поэтому я уступаю очередь. Мастер ощупывает ему ушко, смазывает раствором, ставит крохотную точечку. Подносит аппарат, щелчок. Любимый выглядит удивлённым. А морщится тогда, когда, побрызгав спреем, татуировщик меняет серьгу на нашу. Но всё равно улыбается и глядится в зеркало на стене, пока готовлюсь я.

Мастер, проделывая те же подготовительные манипуляции, показывает в сторону птенчика и спрашивает меня глазами. Киваю. Да мне орать об этом на каждом углу хочется. Он мой. Мой.

Действительно, это не больно, но немножко неприятно. Я даже не смотрю, как это выглядит. К моему лицу ничего не подходит. Гасим сертификат, выходим подышать. Надо же, я справился.

– Ой, у тебя кровь! – пугается любимый.

Вытирает платочком мне шею, и от вида бурых пятен на белой ткани мне становится немного нехорошо.

Обнимаю любимого, глубоко дышу. Это просто глупый страх, с которым нужно справиться. Не получается, особенно когда чувствую, что по шее снова течёт что-то тёплое. Но не могу же я заорать и в обморок упасть?

– Мне домой пора, там Бек… – отмазываюсь.

– Точно! Иди, конечно, – любимый отстраняется. – Вот!

Протягивает мне платочек, я беру.

– Не провожай, – улыбается, держит меня за руку, – иди!

Безумно хочется его сейчас поцеловать, но мы посреди улицы в разгар дня. И мы – мальчики. На нас всё равно обернутся.

Дом встречает меня неправдоподобной тишиной. Пока разуваюсь, успеваю подумать довольно страшное, но вероятное – Чар обманул нас и всё-таки прикончил Бека. Плохо, конечно, но где труп?

Ничего подобного, совсем даже наоборот, я бы сказал. Парни, оба, в спальне. Но одетые, и выглядят так, как будто заснули спонтанно и жутко измотанными.

Трясу Чара за плечо, он просыпается, снимает с себя руки Бека и показывает мне жестом: «покурим». Киваю.

Выходим на задний двор, блондин щурится на белизну тонкого снега. Протягиваю ему сигарету, подкуриваю. Затягивается, произносит только:

– Его всю ночь ломало.

И замолкает. Вот так. У кого-то была самая лучшая новогодняя ночь на земле, а у кого-то – одна из самых худших.

– Привязал бы да ушёл, – пожимаю плечами я, – это обычное дело.

Уставился на меня своим кошачьими глазами, потом отвёл взгляд.

– Я не смог.

– Только не говори мне, что ты…

Блондин зыркает на меня с ненавистью, шипит:

– Заткнись! Я… я…

– Ой, а мне сигаретку?

Бек высовывается из двери, зевает.

– Тебе вредно, – отвечаю, – бросай. Ты ж у меня уже таблетку украл?

– Украл. Я одну, – не выглядит расстроенным и закрывает дверь.

– Не поддавайся, – затянувшись, продолжаю разговор с Чаром, – поверь, тебе это не нужно.

– Сам знаю, – огрызается, – стабильность, семья, дети…

– Именно, – подтверждаю, – а не этот наркоман трахнутый. Он сторчавшийся, понимаешь?

Янтарь глаз прожигает меня:

– Но ты же его пытаешься спасти.

Затягиваюсь, беря паузу, отвечаю:

– Не бывает бывших наркоманов, Чар. И если с веществ, возможно, он и снимется, то с секса – никогда.

– Ты что несёшь вообще? – блондин отбрасывает окурок подальше в снег.

– Не понимаешь? Он ничего не умеет, только задницей работать. Даже сдержать себя не в силах. Он животное, Чар, жи-вот-но-е.

– Замолчи! Прекрати!

Видно, что и сам блондин мечется, не может никак ни осознать свои чувства, ни склониться в сторону их отрицания. Шаткое положение. Самое время, чтобы отвратить парня, предостеречь от ошибки, от роковой любви к этой красивой кукле. Такой любви, что не принесёт ничего, кроме боли. Я знаю. Я когда-то любил почти такую игрушку. Только одержимую деньгами.

– Хочешь проверить? – усмехаюсь.

– Да ты сам – блядь! – вскипает блондин, – Буду я тебя слушать!

– Не ори, – подпускаю в голос чуть-чуть угрозы, – ты просто боишься правды.

– Хорошо, – Чар встряхивает головой, – попытайся мне что-то доказать.

Бек купается и, пока я его жду, развалившись на диване, Чар мечется туда-сюда, как запертый хищник. Я едва ли не слышу, что у него мозг скрипит. Покусывает ногти на здоровой руке, бросает в мою сторону рассерженные взгляды.

Наконец, наш помытый красавец является к нам во всей наготе. Даже полотенце вокруг бёдер не обернул, что уж там говорить про джинсы.

– Вы меня ждёте, что ли?

– Тебя, тебя, – отвечаю, – ты не желаешь трахнуться с нами обоими?

Чар замирает на месте, в глазах – смесь шока и ненависти. То ли ещё будет. Бек улыбается:

– Правда, что ли? Вовремя я искупался!

– Ты, ты… – видно, что Чара просто душит ярость.

– Я, я, – передразнивает его Бек, подходя.

Ставя ногу одну перед другой, покачивая бёдрами. Волнистые волосы рассыпались, длиной почти до пояса. Глаза цвета шоколада – гипнотизируют жертву. Я понимаю, что внутри него – такая же змея, как и во мне. Может, и опасней. Или другой дикий зверь.

Чар захвачен и сдался. Почти совсем без борьбы. Смуглокожая бестия обвила его руками и целует. Самозабвенно, страстно. Приоткрывает глаза, когда я подхожу сзади и глажу по плечам и шее.

Подталкивает блондина к дивану, начинает раздевать. Я ловлю взгляд Чара, усмехаюсь и расстёгиваю рубашку. Вот сейчас он сообразит, что мы не шутим и, наконец-то, прозреет…

…как бы не так. Я явно не планировал заходить так далеко, но какая теперь разница, если Бек почти полностью заглатывает? На такое мало кто способен. Профессионально, страстно, в отличном ритме. Придерживаю его за голову, расслабленно балдею. Изредка посматриваю на блондина.

У него в голове – опилки. Или ещё что. Но трахается знатно, одобряю. Ещё ни разу не сбился с ритма, обрабатывая задницу Бека, только вспотел немного.

А эта шлюшка выгибается, мурчит иногда, явно доволен. Ещё бы, тварь ненасытная, ещё бы. И всё же умеет, гад – и презерватив Чару ртом надел, и подмахивает ему, и про меня не забывает. У него даже стоит. Наслаждается, мать его!

Чар выдыхает, смахнув пот здоровой рукой и, глядя на мою довольную рожу, предлагает:

– Может, поменяемся?

– Заебался?

Мне не очень-то хочется меняться, потому что Бек вытворяет ртом такое, что не может не нравиться, так ещё и делать ничего не приходится.

– Меняемся, – Чар шлёпает по смуглой заднице, покидая её, стягивает презерватив.

Ну ладно, так и быть. Провожу напоследок пальцем по губам, с которыми не хочется прощаться, получаю в ответ взгляд, полный похоти, обожания, и тайного желания. Отлично, шлюха, сейчас ты вспомнишь, кто я такой.

Разрываю упаковку, надеваю презерватив. Так-то мы приличные. Так-то я даже кольцо с руки не снял. А резинки и смазка всегда в джинсах. На всякий случай.

Чар тихо стонет, когда Бек добирается до его члена и проглатывает тот целиком. Понимаю, завидую. Хотя у меня приз тоже ничего так – аппетитная попка, подготовленная, и уже неплохо так растянутая.

Внутри – классно. Как всегда, влажно, жарко, и всё равно тесно – Бек чуть сжимается, ловит мой ритм, чуть более медленный, чем у блондина, и подаётся навстречу. Смотрю на его взмокшую прогнутую спину, лопатки, сведённые вместе, волны волос, на то, как он двигает головой. Возбуждающе до одури. Возможно, Чар со мной поменялся именно потому, что не хотел кончить раньше. Негласное соревнование.

Но что-то мне подсказывает, что диктуем правила далеко не мы, и, если этот смуглый развратник захочет, мы кончим в два счёта. Но у него на нас, похоже, есть свой план.

– Скучно, мальчики, – произносит, выпустив член блондина изо рта, но поглаживая тот рукой, – я вас обоих хочу.

– А сейчас мы, прости, что делаем? – спрашивает Чар.

– Не так, – мурчит Бек, – сюда.

Дотрагивается до своей жадной дырочки, поглаживает мне член и живот. Честно сказать, даже я немного шокирован, и не уверен даже не в том, получится ли, а в том, хочу ли я. Но отказать Беку, когда он хочет – задача для тех, у кого силы воли побольше, а стояк – послабее.

Глаза у этой похотливой шлюхи – горят, когда он, сидя спиной к полулежащему мне, и не переставая выписывать своей задницей замысловатые фигуры, покрывает член блондина смазкой и поцелуями.

– Вот так, сюда, – хрипло шепчет, притягивая Чара ближе.

– Он не войдёт, – возражает блондин.

Ну ещё бы. В моём присутствии там вообще места не должно оставаться. У одержимого идеей Бека, впрочем, другое мнение:

– Войдёт, сильнее, ещё…

И он, драть его, прав. Замираем, не потому, что не ожидали от его задницы таких возможностей, а потому, что не имеем понятия, как продолжать в такой тесноте. Бек, немного подрожав, скорее всего, от боли, всё же чуть расслабляется и шепчет:

– Ну же, мальчики, двигайтесь.

Мне, в той позе, которой нахожусь, двигаться невозможно. Я служу как дополнительной опорой Беку, что уже сам активно толкается навстречу, насаживаясь на нас обоих, так ещё и фактически ложем для его секса с Чаром. Меня всё устраивает – ощущать, как то, что твой член не только находится в одной из лучших задниц мира, так и то, что об него другой трётся. Прелести гейского секса. Сомневаюсь, что двум натуралам в одной женщине было бы так хорошо.

От безделья играюсь с сосками Бека, пощипывая. Необычные, тёмные, маленькие и твёрдые. Сейчас он мне это разрешает. Иногда поглядываю на Чара. Тот, похоже, в ошалелом трансе, и не совсем понимает ситуацию. Ещё бы. Его же так часто целует Бек. «Скажи, нас часто целуют?» – теперь постоянно.

Глубоко внутри возится мысль о птенчике, но я загоняю её подальше шипением змеи и наблюдением за тем, как наш пассивный партнёр, похоже, хочет кончить, лаская собственный член. Блондин тоже замечает, и решает помочь. Так они и работают, в две руки.

Бек стонет, громко, ещё громче, двигается быстрее, жёстче, вцепляется в меня острыми ногтями. Не поцарапал бы. Чар тоже прибавляет темп. Я закрываю глаза, позволяя похоти полностью затопить меня и унести.

Кончаем мы если не одновременно, то с разницей не более секунды. Сложно сказать, кто из нас рычит, кто стонет. Я-то уж точно не молчу. Не хочу сдерживаться. На некоторое время замираем, шумно дыша.

Выйти из Бека намного проще, чем войти. Освободившись, он отползает, сжимает ноги:

– Не смотрите.

Мы не то, что на него, даже друг на друга не смотрим. Молча выбрасываем презервативы, молча одеваемся. Чар, наверное, хочет уйти, но Бек тянет его за одежду. Как ребёнок. И глаза почему-то такие грустные, как будто не он только что «нас обоих» хотел. И блондин опять сдаётся, садится рядом, позволяет шлюхе устроить голову у себя на коленях. И даже пледом его накрывает.

Слышу писк, нахожу телефон. SMS от любимого: «Приходи завтра вечером! У меня для тебя сюрприз». Набиваю ответ, видимо, глупо улыбаясь, потому что Чар тихо говорит мне:

– Я в тебе разочарован. Не в нём, – гладит Бека по спутанным волосам, – в тебе.

– А я – в тебе.

Хлопаю дверью спальни. Придурок невменяемый. Может, обдолбанный? Да не похоже. В любом случае, он не должен лезть в мою жизнь.

Но мысль о птенчике и неправильности произошедшего опять закопошилась в голове, и змея была уже не в состоянии её загнать обратно. В самом деле, если я понял, что ничего не смогу доказать, почему я не остановился? Это не была рабочая необходимость!

Падаю на кровать и, чтобы как-нибудь отвлечься, беру PSP, судя по всему, отданную Беку в вечное пользование. Пощёлкав, выбираю какую-то уж совсем детскую наркоманию, про спасение существ с странным названием «MuiMui» от каких-то колючих черных тварей. Причём при помощи прыгающего, катающегося и исполняющего бесконечную песенку жёлто-оранжевого шарика.

Уже в конце второго уровня понимаю, что эта тварюшка мне чем-то напоминает птенчика. Как жизнерадостным настроем, так и бесконечным воркованием. Странно, но я успокоился. И даже готов общаться.

В коридоре всё более чем мило. Парочка хихикает, потому что Бек заплетает Чару косички, но делает это, похоже, неправильно, блондин всё распускает и опять объясняет что-то вполголоса. Идиллия. Мир, покой. Обоюдный «стокгольмский синдром», что ли?

– Жрать хотите?

– Хотим! – оживляются.

– Тогда идите, помогайте мне готовить!

Глядя на то, как они толкутся на кухне, думаю совсем не мрачные мысли. Например, о том, что неплохо бы из участка свои фото забрать, хотя там все уже поржали. Или не стоит туда пока соваться.

– Кстати, Чар, ты в курсе, что твоим дружкам вчера морды начистили?

– Неа, – оборачивается блондин, – уж не ты ли?

– Частично.

– Расскажи, – просит Бек, охочий до всяких сплетен.

Он уже надел джинсы, подвязал волосы, и ведёт себя так, как будто ничего не произошло.

– Хорошо, – соглашаюсь, – только вы не отвлекайтесь. Я тоже есть хочу.

========== 20. Снег ==========

Нарядился я так, как будто на свадьбу собрался. Меня Бек красиво расчесал, уложил пенкой для волос. Пожалуй, готов к любым сюрпризам.

Встречает меня любимый, зовёт в столовую, где собралось всё его семейство. Пополнившиеся новым членом – девушкой, немного старше птенчика. Я думаю, ещё какой-нибудь родственницей, и нас представят друг другу. А задумал любимый, скорее всего, ничто иное, как каминг-аут. Вон как глазищи светятся.

– Знакомься, – любимый обращается ко мне, – это моя невеста. У нас свадьба этим летом.

Мне кажется, я не расслышал. Или надо мной шутят все эти люди со счастливыми, благопристойными лицами. И только сестра птенчика, та, которую я из всех считал самой лживой, оказывается самой честной:

– А ты не знал, да? Тут давно всё решено, придурок!

Вскакиваю. Не верю, нет, невозможно! Только вижу насмешку в глазах любимого. Все звуки тухнут. Едва слышу, как миссис Птица отчитывает девушку за грубые слова, совсем не слышу, что спрашивает у меня глава семейства, и чем интересуется девушка, названная невестой птенчика.

Всё один к одному. И то, что птенчик не обиделся на выходку с Беком, и то, что он «не догадался», чем я торгую. Просто всё это изначально было…

…кажется, меня пытались остановить. Кто-то из женщин. Я кого-то из них оттолкнул. Простите меня.

Снег пополам с дождём, с низкого серого неба – вот что меня встречает. Это – не сон, во сне не бывает так больно и так холодно, и когда плачешь во сне, не чувствуешь, как текут слёзы. С каких пор всё стало обманом? С каких пор человек, что был для меня всем, играл со мной?

Ещё вчера, с такой страстью, искренностью… Всё было ложью. Самой настоящей, и от этого ещё более горько.

Сестра его ещё, которая всё знала и молчала. Пособник. И совершенно слепое существо – я, теперь жалкое и осмеянное. Зачем? Известное дело. Нет ничего более приятного, чем унизить урода. Посмеяться над ним.

Никакой агрессии я не чувствовал. Только боль, как в так и не долеченных лёгких, душащую и сковывающую, так и где-то глубже, возможно, внутри змеи, что я привык считать своей душой…

…шуткой. Да, не более того. Злой, отточенной, с блестящей актёрской игрой одного существа. Понятно, почему он так легко отдавался в мои руки, почему соглашался на всё. Чтобы мне было больней, страшней. Чтобы я почувствовал унижение и одиночество полностью.

Всё уже было решено. Брак, против которого он и не думал возражать. Наверняка, невеста из отличной семьи. Её я не ненавижу. Девушка приехала только сегодня. Она ничего не знает. Я лишь сочувствую ей. Её будущий муж – мастер обмана и притворства. Большой мастер. Или я просто был таким слепым? Любовь, что ты со мной делала всё это время?

В средние века в уродов бросали камни и объедки. Сейчас – намного хуже. Я никогда не пойму, зачем, для чего это нужно тем, кому в жизни везёт больше. Что им не хватает?

«У вас 32 входящих сообщения. Хотите удалить?» Да. Хочу. Удалить. Вырвать с мясом, кровью, костями из себя. Вместе с сердцем. Как паразита.

Пытаюсь стянуть с пальца кольцо и бросить в грязь. Застряло, не проходит через сустав, сколько бы я остервенело не дёргал, расцарапывая кожу в кровь. Да и что я добьюсь этим? Как будто избавившись от этой безделушки, я что-то решу.

Жалкий, как побитая и выброшенная собака, о чём я вообще смел мечтать? Неужели я не знаю своего места? Того, что гадкие утята никогда не превращаются в лебедей, а остаются гадкими селезнями? И того, что самый прекрасный цветок всегда ядовит и горек? Самое прекрасное видение в пустыне – мираж? Неужели я забыл?

Змея хохочет: «Сколько раз ты будешь ошибаться? Сколько раз верить? В тебе что, есть что-то такое, за что можно любить? Красота, доброта, богатство? Верность? Самому не смешно?».

«За что?!» – беззвучно кричу я ей в ответ. «Ты – урод. Тебе не понять красивых» – отвечает мне рептилия.

– Это они – уроды, – цежу сквозь зубы. – Они.

«Давай, забейся в своё логово, умри там» – шипит мне в ответ душа, – «Ты никому не нужен. Ты смешон.»…

…дома меня встречает Бек. Столкнувшись с моим взглядом, молча уходит на кухню и возвращается оттуда с бутылкой виски и стаканом. Только после второго я смог раздеться и сесть на диван. После третьего – закурил, прямо в доме. Что-либо ещё имело значение?

Бек просто курит рядом, не задавая ни одного вопроса, подливает мне. Меня не берёт, но, зато, я хотя бы уже ни о чём не думаю. Только слушаю, как шипит змея. Что-то об обиде и мести. Что-то о самоубийстве. Что-то о том, что нужно всё бросить и уехать. О том, что меня ничего не держит.

Бек обнимает меня за плечи, и только тогда понимаю, что меня лихорадит. Внутри такая дыра, что скоро всё в неё схлопнется. Только новая вселенная не родится. А если и родится, то в ней уже не будет птиц. Чистое небо. Абсолютно чистое.

Протягиваю Беку маленький ключ:

– Принеси, там, слева в пакете.

Когда он возвращается, то спрашивает:

– Ты уверен?

– Да.

Закатываю рукав, обрывая пуговицы и раздирая ткань.

– Быстрее, ты умеешь.

Закрываю глаза и слушаю только одобрительное шипение змеи, втягиваю тёплый странный запах. Открываю только от боли в руке.

Бек похлопывает меня по запястью:

– Тише, это контроль.

Собственная кровь меня сейчас не пугает. Как и лёгкое жжение на месте укола.

– Вот так, зажми…

Слушаюсь Бека машинально.

– Дыши глубоко, дыши…

Дышу. Кажется, меня совсем отпускает, и в мире не остаётся ничего, кроме огромных белых змеев, парящих в небе. Я запускал такие в детстве? Или нет…

…Бек слушает, наставив на меня свои орехово-шоколадные глаза, не перебивает, только без конца гладит меня по лицу и волосам, гладит. Я выкладываю всё, с самого начала, про то, как впервые встретил птенчика, до этого вечера. С подробностями, которые, вообще-то, не принято открывать. Копаюсь в собственной душе, выворачиваю её, вытряхиваю, выметаю оттуда злыми словами всё.

Не получается, слишком прочно вросло. Вырвать не столько больно, как невозможно. Это всё, чем я жил. Если я это вырву, забуду – я убью себя. А если я убью себя – забуду?

События, в призме того, что были лишь игрой и ложью, приобретают совсем другой оттенок. Как и слова, как и поступки.

– Мама была в чём-то права, – хочу подвести итог, – он – мерзость, дрянь, с…

Бек прикрывает мне рот рукой:

– Достаточно. Не вини его во всём. У людей такие мысли просто так не возникают. Это не крикнуть: «фрик» в пьяном угаре. Может, это месть?

– И он потом будет плакать в одиночестве? – зло выплёвываю. – Да чёрта с два. Он провернул лучшую шутку своей жизни!

– Не считай себя убогим, – холодно отвечает мне Бек, – и пострадавшим не считай. Ты ничего не сделал для него. Ничего. Только боль.

– Хочешь сказать, – я отталкиваю руки парня, – что это из-за меня? Я во всём виноват?

– Не ты, не я этого не знаем, – грустно произносит Бек, – отдохни. Мне больно тебя таким видеть…

♥♥♥

…счёт дням я утратил. Они одинаковые. Бек немного подстригся, целыми днями плетёт что-то из разноцветных шнуров и бус. Ловцы снов, одеяла, браслеты. Смотрит на меня, но, скорее, сквозь меня. Часто вздыхает. Молчит. Я и сам не вызываю его на разговор. Нам нечего сказать друг другу. Иногда заходит Чар. Иногда я ем, не ощущая вкуса. Чаще – пью.

Ничего знать о том, что было моим раньше – не хочу. Не было оно моим. К матери больше не езжу. Ухо на месте прокола почти заросло, серьгу я подарил Беку. Кольцо снять по-прежнему не могу, как и перекусить. Титан. Самый прочный металл. Как и наши чувства. Да, конечно же. Именно так.

Работаю ещё больше, чем раньше. Не все клиенты остаются довольны, мне плевать. Я не могу ни кончить, ни расслабиться. Все ночи заканчиваются одинаково: я, очень пьяный, гоняюсь за Беком, иногда бью его, пока он не соглашается сделать мне укол. Только тогда засыпаю, просыпаюсь за полдень…

…в конце января, утром, меня тормошит Бек. Меня не отпустило, поэтому посылаю его, но тот не унимается.

– Хочешь уйти наконец? – выплёвываю я, садясь на постели и заправляя отросшие волосы за ухо.

Не знаю, почему он до сих пор это не сделал. Я слышал, как Чар звал его с собой, неоднократно. У того, похоже, серьёзные планы – он уже арендовал домик и планирует его выкупить. Это всё из разговоров, обрывки которых до меня доходят через призму бесконечной, космической пустоты в душе и боли. То, что прорывается сквозь змеиное шипение и шелест её чешуи.

– Нет, – Бек протягивает мне телефон, – это Чарли. Там…

– Пошли его нахуй, – падаю назад в кровать.

Мне абсолютно поебать на то, что происходит в мире. Даже если объявят апокалипсис, я просто перевернусь на другой бок и допью виски.

– Нет, – Бек снова теребит меня, – это серьёзно.

Подношу телефон к уху. Слушаю. Сначала ругаюсь в ответ, потом соглашаюсь:

– Хорошо, только ради тебя. Не его.

Надо одеваться. Надо ехать. Надо звонить – один обдолбанный я – явно не герой.

Бек трогает меня рукой, я беру её в свои и искренне говорю ему:

– Спасибо.

Всё это время он был рядом, со мной, и не только оставался «чистым», но и ухаживал за мной, готовил, стирал, убирал. Не бросал меня.

Я это сделаю только ради него и Чара, только ради них. В лицо мне бьёт снег. Возможно, последний в моей жизни…

========== 21. Драконы ==========

Ищу в справочнике полузабытый номер, жму вызов. Гудки, гудки…

– Да, алло? – ответ на том конце.

– Ты знаешь, где сейчас твой брат? – спрашиваю вместо приветствия.

– Ой, это ты, – голос у девушки серьёзен, – знаешь, прости меня, наверное… тут такое дело…

– Ты знаешь, где сейчас твой брат? – повторяю я так же монотонно и устало.

– Нет, – отвечает девушка.

– Дядю позови, – совершенно не меняю интонации.

– А нет его, он уехал.

– Дай номер, – настаиваю, – это важно.

– Ладно, хорошо, – девушка недоумевает, – я пришлю.

В ожидании SMS смотрю на кружащиеся снежинки. «Ragnitla» – отмечаю. Красота. Подарок с огромного, чёрного неба. Тот самый снег, который обещал сделать меня счастливым, но обманул.

Набираю холодные цифры, жду. Гудки, гудки… Голос, которым я здороваюсь и стараюсь всё объяснить, стараюсь сделать максимально убедительным, что не очень просто, пока я недостаточно трезв. Выкладываю всё, что узнал от Чара, обстоятельно. Новости – очень плохие.

Банда, к которой принадлежит блондин, собирается уезжать и, напоследок, закатывает вечеринку. Всё бы ладно, но они привели новых «девочек» для развлечения, и чтобы забрать потом с собой. И в числе их – да, птенчика. Скорее всего, похитили в университете или по дороге. Не важно. Важно то, что уже утром концов можно не найти.

Отец человека, которого я так долго называл любимым, к его чести, относится к новости весьма серьёзно. Спрашивает меня и адрес, и численность бандитов. Я сообщаю всё, что мне известно, предупреждаю, что местная полиция бессильна.

На заднем плане слышу какие-то голоса, то ли японский, то ли корейский язык, но мужчина их обрывает:

– Потом, перенесите! Дело касается моего сына!

Сообщив об этом, я, в общем-то, уже не нужен. Да и выперся из дома зря. Ну, хоть на снег посмотрю.

Пробивается звонок со второй линии. Чар.

– Поторопись, я тут не авторитет, знаешь ли. Они скоро до него дойдут!

Вызов обрывается. А что. И пусть. Пусть его изнасилует толпа, накачав наркотиками. Пусть он ощутит хоть крошечный кусочек той боли, что испытываю я.

Это не мои мысли. Это мысли змеи. Я же на самом деле не такой, как ты, мой любимый-предатель. Я постараюсь что-нибудь сделать. Хоть как-то это прекратить.

Нащупываю в кармане пистолет и ключи от скутеретты. Еду в ночь. У меня нет ни плана, ни какой-либо надежды. Всё, что я могу – это попытаться выиграть время. У него летом – свадьба. Он должен остаться чистым, несломанным. Даже ядовитый цветок достоин того, чтобы его не топтали ногами.

Может, у меня внутри к нему ещё что-то осталось. Там, глубоко, куда не доберутся ни героин, ни алкоголь, ни змея. Ничто не доберётся. Засевшее прочней, чем дурацкое титановое кольцо на пальце, с которого только позолоту ободрать удалось, но не поцарапать металл.

Только на пятом или шестом повороте, на окраине города, припоминаю, что адрес-то знакомый. Дом убитого фотографа, того самого старого японца. И оргия, что там проходит – танцы на костях.

Кровь постепенно очищается, я трезвею от зимнего воздуха и соображаю, что это всё мне несколько на руку. Я знаю планировку дома, примерно представляю, в каких именно комнатах можно что устроить.

Размышляю довольно сухо. Вот тут – наверняка склад, тут спальни, тут держат «девочек», а в другой – развлекаются.

SMS от Чара:

«Я снова провернул смертельный трюк. Чёрный ход не заперт».

Да, я помню, как он таким же образом спас здоровье, а может, и жизнь Беку. И как с этого момента всё закрутилось. Что было, то было. Как будто совсем в другой жизни, и даже не в моей.

И этот дом на отшибе тоже похож на сказочную ёлочную игрушку, светящуюся изнутри. Только она – фальшивая. Как в той шутке. Радости – никакой.

Паркую скутеретту подальше, иду по снегу. Тишина. Красота. Естественно, ни малейших признаков полицейских машин вокруг. Если они вообще приедут. Я надеюсь, что у отца птенчика хватит связей. Не завидую ему, ох как не завидую. Он сейчас – на другом конце земли, а единственный ребёнок – в опасности. И хотя бы ради этого доброго и славного человека, ради его жены, ради настоящих родителей, таких, какие и у меня когда-то были, я иду на это.

Перелезаю через забор, обхожу дом с правой стороны по занесённому снегом саду. Растения и клумбы заботливо укрыты от холодов почившим в бозе хозяином. На статуях – снежные шапки. Весной должно быть очень красиво.

И тут есть собачья конура. С полустёртой надписью «Пинки». Ржавая цепь, утонувшая в снегу. Знакомая картинка. Я такое уже видел. И так и не узнал судьбу животного.

Дорожку никто не прочистил, но мне это и не нужно – и так полные ботинки снега. Перед самым входом снимаю куртку, чтобы было удобнее двигаться. Перещёлкиваю Glock в боевой режим и тихо толкаю дверь плечом.

Зря осторожничал, в доме ревёт музыка, басы отбивают животный ритм. Чара не видно, но я и не надеялся его встретить. Даже наоборот, он помешает.

Заглядываю в кухню. Там сразу меня встречает разврат. Отмечаю просто и сухо: «не птенчик». Вообще, похоже, девушка. Меня парочка не замечает, и добро.

Иду дальше через анфиладу комнат, кажется, при таком освещении и кондиции находящихся там людей, вполне схожу за своего. Дым кальянов и бонгов явно от гашиша, выдалбливающий последние остатки сознания бит, имеющий разные источники, отчего треки смешиваются в какофонию, создаёт ощущение давления на мозг.

Меня всего один раз окликнули, и то, наверное, хотели послать за пивом на кухню. Я не отозвался, и на меня забили. Я лишь отметил, что среди работающих «девочек» в этой комнате, бо́льшая часть которых была мальчиками, птенчика не было. Чара я тоже не встретил. Значит – дальше. В ту самую комнату, которая когда-то была студией.