Текст книги "L.E.D. (СИ)"

Автор книги: Illian Z

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

Дом, как я и подозревал, холодный и неприветливый. Разувшись и сняв куртку, первым делом прибавляю отопление, чтобы нам и не замёрзнуть насмерть, и купаться в тепле. По сравнению с ванной комнатой в доме птенчика, да даже в доме Бека и Чара, моя – проигрывает, но, надеюсь, вдвоём мы там поместимся.

Впрочем, я не уверен, что мы вообще до неё доберёмся в ближайшее время, потому что птенчик, едва я снимаю пиджак, перехватывает мои руки на пуговицах рубашки и тихо просит:

– Можно… мне?

Интересно, существует ли такая причина, по которой я могу это не разрешить? Чудной он. Нет, чудесный.

– Всегда… хотел, – смущается.

Ну да. Редко когда я позволял себе являться на встречу с ним в чём-то другом. Признаться, я вообще из дома в футболке выхожу преимущественно только мусор выбросить.

Аккуратно расстёгивает пуговицы сверху вниз, мне очень странно. Это ещё одна из вещей, которую мне никто не делал. Я всегда раздеваюсь сам, иногда – быстро, иногда – нарочито медленно, дразня. Кажется, каждый день с любимым будет приносить какие-то открытия.

– Ауч.

Распахнув рубашку, птенчик увидел свежий шрам. Осторожно дотрагивается кончиками пальцев:

– Большой!

– Мне будет приятней услышать это же о другой штуке, пониже – чуть нагнувшись, мурлыкаю ему на ушко.

Мило краснеет, убрав ручки от моей одежды. Запонки приходится расщёлкнуть самому, бросить на столик. Следом за ними летит и рубашка, а сам я подталкиваю любимого к дивану. На нём есть пледы, да и в целом ему там будет явно комфортней, чем на кровати. Я боюсь, что простыни после кровавой насильственной оргии там некому было менять.

Отвлечь поцелуем, прижать к спинке дивана, затем – осторожно уложить под себя, окружить его, поймать… да, я озабоченный. Я соскучился. Я, чёрт возьми, уже с неделю не трахался, это почти рекорд. Эгоист? Да не совсем. В мои желания входит сделать любимому намного приятней, чем себе. На этот раз – нежно. Чтобы он почувствовал себя любимым. Важным. Был в безопасности. Отвоевать назад хотя бы часть утраченного доверия.

И, в общем-то, он мне это позволяет, охотно избавившись от свитера и футболки, только вот…

Сто́ит мне только осторожно сжать его попку, погладить – вырывается, дико взбрыкнув, заехав при этом коленом мне в живот, вскакивает, отбегает к стене. Я уже понял.

– Тихо, маленький, – не делаю никаких попыток приблизиться, – тихо. Я не буду.

Закрывает руками лицо, сползает по стене, садится на пол.

– Прости, – тихо говорит.

Во всех его страхах виноват только я. И больше никто. Только я умудрился добавить к его и так расшатанному психическому состоянию новые фобии. И, кажется, только я и могу с этим помочь.

Сажусь с ним рядом, обнимаю за плечи, зарываюсь лицом в пушистые ванильно-вишнёвые волосы.

– Всё, успокойся. Не будем. Оденемся и пойдём в магазин. У нас дома из еды – только кофе и лёд в морозильнике.

Перехватывает мою руку, трогает татуировки. Старается глубоко дышать. Видно, что сознательно борется с панической атакой. Наконец почти шепчет:

– Так странно… нашем доме.

Чмокаю его в макушку, притягивая чуть поближе. Пусть посидит, успокоится. А я в очередной раз напомню себе, куда надо совать свои похотливые желания, и на какую глубину.

У птенчика звонит телефон. Неуместно, но он рассеянно отвечает:

– Да…

Слушает, потом отдаёт мне:

– Опять тебя. Чар.

– Ты охуенно невовремя, давай потом? – сразу выдаю.

– Бек у тебя?

– Нет, должен быть у тебя, – раздражаюсь.

– Если ты живой, то приезжай, – отвечает мне Чар на другом конце.

И его голос мне не нравится. Пугающе не нравится.

– Что с Беком?

Я сразу беспокоюсь. Полукровка может выкинуть что угодно. Хоть ещё раз самоубиться.

– Не знаю, – отвечает блондин, и это по-настоящему пугает, – приезжай.

– Хорошо, куда?

– Ну… к Сэм, короче.

– На кладбище?!

Темнеет уже как бы.

– Если ты думаешь, что я шутки шучу…

– Еду, – бросаю трубку.

Поднимаюсь, искать, во что переодеться.

– Что-то случилось? – птенчик тянет меня за одежду.

– Ничего страшного, маленький, – убеждаю, – поссорились, наверное. Поеду, помирю. Оставайся.

– Хорошо, – кивает, уже совсем успокоившись, – я пока что-нибудь с едой придумаю.

– Приготовишь кофе со льдом? – стараюсь не выдать своей тревоги.

– В магазин схожу! – насупливается.

– Два квартала налево отсюда, не потеряйся, – треплю его по волосам.

– Не маленький! – разглаживает устроенное мной безобразие.

– Маленький, – дразню, но не зло. – Маленький мой.

– А кажется, что не я, – дуется, пока ищет свою футболку.

Переодевшись в джинсы и абы какую майку, обнимаю его, целую в щеку:

– Только ты, солнышко, только ты.

– Ой, – пихается, – не сюсюкайся.

– Ну и ладно, – уже я притворно обижаюсь, – ну и не буду.

Ухожу, даже не выпросив поцелуя в дорогу. Ну и что, что он парень. Хочу и сюсюкаюсь! А нечего быть таким миленьким!

Скутеретта фырчит тоже обиженно, как живое существо. Ну ещё бы, девочка, я о тебе не забочусь совсем, даже под навес не загнал. Как ты ещё терпишь, подруга, не представляю. Наконец, заводится, и я искренне рад, что снега сегодня нет.

Где находится кладбище, помню лишь приблизительно, но замечаю на одном из перекрёстков указатель, на арабском и английском, указывающий на молитвенное место и этот самый погост.

Машина Чара обнаруживается сразу у центральных ворот, сам он – нервно курит рядом.

– Что? – паркуясь, спрашиваю.

– Пошли, – бросив окурок под ноги, отвечает блондин, – Бек пропал.

– Как пропал? На кладбище?

– А то где. Телефон отключён…

– Да как так?

– Сказал, что что-то забыл сделать. Ну я что, привёз, – Чар пробирается меж могил, я стараюсь идти по его следам, – полчаса жду, час. Темнеет. Звоню – отказ. Опять – отказ. Я сюда – никого нигде. Походил, поорал. Тебе позвонил вот. Ты же его лучше знаешь!

Чуть не истерит. Я бы на его месте так же делал. Полукровка такое существо, что с утра с тобой на кухне курит, а вечером – вены режет. Может, опять внимания захотел, мастер идей на миллион, блядь!

– Он определённо здесь был, – в свете от фонарика на телефоне Чара, я указываю на свежую могилу.

Там, среди перистых веток, видимо, пальмовых, и цветов, припорошённых снегом, лежит браслет с ярко-розовыми бусинами. Тот самый, что Сэм и предназначался. Видимо, положить его сюда и задумывал полукровка. И не забыл, а просто постеснялся сделать это на похоронах.

– И дальше что? – блондин ходит кругами поодаль, пока не наступает на что-то хрустнувшее.

Телефон Бека. Разбитый в хлам. А рядом… только не это. Вишнёво-алое некрупное пятно. И мы сразу понимаем, что это.

– Нет… – Чар отступает назад, – нет…

Так, двух истерик в день я не выдержу. Встряхиваю блондина за плечи:

– Заткнись! Никто не будет убивать его среди дня здесь!

Я, правда не уверен. Для Сэм, например, такой психопат нашёлся.

– Тогда… Следы!

Благо, вчера был снег, и это место вообще не особо людное. Есть следы. Много. Непонятные. Но явно не от одного Бека! И явно не от мирных посетителей!

– Он что-то знал, – Чар, вразрез всем правилам пристойности, садится прямо на низкий памятник на чей-то могиле, – и его… бля-я-ядь!

Зажимает рот рукой, но всё равно не сдерживается, его рвёт прямо на могилу. Проклянёт его покойник, точно. Потом ещё раз.

– Булимия ебливая, – ругается. – Дерьмо!

Ещё бы нет. Дела у нас – действительно дерьмо. Если Бека хотели убрать – не отступятся. Значит, он крепко засветил свою смуглую рожу днём кому-то. Тем, кто был на похоронах. Это нить.

– Чар… – хочу я поделиться мыслью.

Но понимаю, что беда одна не ходит. Первая волна боли. Таблетки? Да кто б их принимал! Сажусь в снег, обхватываю голову руками. Хуже быть уже не может.

P.S.

My ocean, please don’t let me drown

Hold me on your endless world,

Bring me to the lands of your uncharted realms.

Clawing at the wreckage of the boat,

I’m trying to survive this mode,

But your cold stream pulls me deep inward…

«Ginger Snap5»

«My ocean»

Конец второй части.

========== 41. Ведьма ==========

Часть третья.

So tell me where my mind’s,

when I think of you I lose control.

So tell me who you are,

you are my shelter, you are my shadow ghost.

Stop, and crash me like a glass,

I wanna be in a million pieces in your heart,

I want you know.

«Ginger Snap5»

«Shadow ghost»

Итак, заснуть обратно у меня не получилось. Этому мешали некоторые обстоятельства, а именно – яркий свет из окна, аппетитный запах еды из кухни, и ещё кое-что.

Каменный стояк. Обычное утреннее дело, подъём вместе с солнышком, будильник. Но если он не получает разрядки… Всё, я готов уже стены ебать. Так, с какой бы начать? Может, с левой? Нет, на этой змея в рамке, онанизм какой-то. Тогда, правую. Нет, там шкаф и комод, не воткнёшь. Среднюю? Скучная она какая-то. А в последней вообще дверь. Вот в её я сейчас и выйду, и поищу что-нибудь более соблазнительное.

Например, вот эту попку, разумеется, прикреплённую к обладателю, а именно – птенчику, суетящемуся у стола. Конечно, шанс провала велик, но я так больше не могу, третья неделя на исходе, я скоро с рукой начну жить. При живом-то муже. Ну, спугну так спугну. Успокою, пойду уныло дрочить. Выживать-то как-то надо!

Не увидел меня и не услышал, стоит спиной ко мне. Ага. В одних штанах. Ну, ещё фартук повязан, по-мужски, на талии. И всё. Такой: «давай, разглядывай меня полностью!» Шейку, плечи, линию спины, то, как лопатки движутся, ямочки на пояснице. Змея приоткрывает глаза, среагировав на движение птички. На тепло. На запах. Напасть на беззащитную жертву сзади, прижать, поставить руки по краям стола.

Изворачивается:

– Ой, ты проснулся! Таблетку?

Не нужно. Я устал от них. Но и от ломок – тоже. Но ещё больше от того, что любимый не уделяет мне внимания. Мы даже поговорить толком никак не можем, не то что…

– Тебя, – шепчу в маленькое ушко. – Угадай, чем я в тебя упираюсь?

– Т-ты чего? –сопротивляется, но лишь оказывается лицом ко мне.

– Я хочу тебя, – наклоняюсь, – я больше не выдержу!

Сглатывает. Вот если сейчас запаникует опять, всё сорвётся. Но я и так терпел до последнего, не могу больше.

– Хорошо, – тихо пищит.

Снова поворачивается ко мне попкой, развязывает фартук, и приспускает штаны. Оборачивается через плечо:

– Только побыстрей, больно же…

И страшно. Судя по тому, как он вздрагивает, когда я прикасаюсь. Но я всего лишь разворачиваю его обратно, целую, оглаживая по спине и плечам. Толкаю, побуждая сесть на стол. Глупый. Мы оба – глупые.

– Тихо, маленький, – прижимаюсь, так, что ему приходится раздвинуть ножки, и оказаться в опасной близости ко мне.

Остаётся только потянуть резинку трусов вниз и показать ему всю серьёзность моих намерений. Хотя чёткого желания у меня нет:

– Мне бы что-нибудь с этим сделать, – тихо убеждаю я любимого.

Сглатывает. Дышит глубоко. Спокойно, маленький, я не опасен. Сейчас – не опасен. Наконец, осторожно дотрагивается пальчиками, обхватывает.

– Так? – робко спрашивает.

– Ах-а, – отвечаю, радуясь даже этому.

Не спугнуть бы, не спугнуть… какой там! Несколько секунд, и опрокидываю его на стол, прижимаю, покрывая поцелуями, трусь членом о его живот, пытаясь хоть как-то унять свои дикие желания. Но дурное поведение, похоже, заразительно.

Тонкие руки – на моих плечах, ноги – сцеплены за спиной; любимый, хоть и дрожит, но, кажется, уже не от страха – и у него всё вполне горячее и стоячее, так и просится, чтобы я взял инициативу в свои руки.

Замечательно. В конце концов, он тоже мужчина, и как бы я его ни напугал, естественные потребности никуда не денешь. Да и мне, признаться, и не хочется повторять свой очень печальный опыт по проникновению в его попку. Точно не сейчас.

Мне хватит просто потереться. И, похоже, любимому тоже. Пытается вырваться, вроде как бессвязно отказывается. Не отпущу. Почти ложусь на него, прижимая, убираю руку. Чисто трение членов друг о друга, в узком пространстве меж нашими животами, сухое, грубоватое, немного болезненное, но…

Выдыхаю, едва не застонав, эгоистично кончив первый. Любимый, впившийся в моё плечо, впрочем, отстаёт всего на чуть-чуть, сжимает зубки, впивается ноготками мне в татуировки.

Мы вели себя так тихо, словно боялись спугнуть друг друга выражением чувств стонами. Но ничто не помешает мне это сделать словами.

– Я люблю тебя.

Говорю я мальчику, лежащему поперёк стола, тяжело дышащему, с заляпанным животиком и зацелованными губами. Шевелит ими:

– И я тебя… это всё?

– В смысле «всё»?

Я всегда думал, что сказать про любовь – это законченная мысль. Или нет? Будет ко мне хоть какая-нибудь жалость?

– Ну, можно одеваться? – птенчик садится, вытираясь краем фартука.

– Если тебе мало, то дай я хоть покурю, и продолжим!

– Н-нет, – фыркает, – просто я думал, что…

– Меньше тебе надо думать, – чмокаю его в макушку, – давно бы уже согласился.

– Надо было меня соблазнять! – насупливается.

Вот пойми и разбери его теперь. То шарахается от меня, как от чумы, то не доволен, что не пристаю! Да я всю неделю намекал, как только мог, а оказалось, нужно было просто настоять!

– Хотя было страшновато, – добавляет, – но я подумал, что потерплю. Даже если…

Глупыш. Решил, наверное, что мне теперь нужно только причинять ему боль и насилие. И что весь секс таким и будет. Ничего не скажешь, заслужил себе славу. Тоже хорош – нет бы переубедить его, так просто решил не нападать. Выдержал? Да нихуя. Стоило того? Да так же. Уже бы давно мог…

– Потерпел? – усмехаюсь, – тогда снимай свою попку со стола, опоздаешь.

Мы, живя на одной территории, вообще умудрились так и не пообщаться нормально – любимый, занятый лечением себя, меня и проблемами, накопил столько «хвостов», что чаще всего я видел его над конспектом, и в меня что-нибудь летело тут же, стоило хоть намекнуть о своём существовании. А остальное время я либо запирал сам себя в комнате, которую страшно ненавидел, либо отсыпался после ломок. Да если честно, мы вообще никогда по душам не общались.

– А я уже опоздал, – заявляет мне безмятежным голоском, – ко второй паре теперь пойду. И завтрак остыл…

– Сойдёт, – решаю я, ковырнув тот вилкой.

Если вы спросите меня, за какие такие заслуги я получил то, что имею сейчас – ей-Богу, не знаю. Любимый переселился ко мне, похоже, насовсем, вместе с ним перекочевала даже часть его коллекции всяких вещичек, я теперь на подушки и детальки регулярно наступаю, и снеговики на кухне являют собой идеальную парочку. Почти, как мы, если бы меня не ломало, и любимому не приходилось бы за мной следить, совмещая это ещё и с учёбой, и со всеми делами по хозяйству.

Конечно, тарелки мылись не тогда, когда нужно, а тогда, когда чистые кончались, постельное менялось подозрительно реже рекомендованного, да и вообще, наблюдался некоторый раздрай в моём быту и жизни, но плевать я на это хотел, я не ожидал от любимого и тысячной доли этого. А заслуг лично у меня, чтобы всем этим наслаждаться – так тем более не было. Наоборот уж скорее.

Он порывался ещё найти и подработку, мотивируя тем, что нужно «формировать семейный бюджет», но я категорически запретил. Потому, что получил очень неплохую зарплату, да и вообще, хотел бы видеть птичку живым, а не замордованным вусмерть.

А ещё таким же жизнерадостным, посвежевшим и с блестящими глазищами. Теперь хоть буду знать, что приставать к нему просто необходимо. Но как бы я догадался, если он никогда не говорит прямо?

– Если ты и так опоздал, – наклоняюсь к любимому, сюрпающему сок, – может, поваляемся?

– А ты уже покурил?

Хитрющие глазищи. Обманываюсь постоянно, принимая его за невинного непорочного ангела добродетели, а на самом деле он тот ещё любитель разврата.

– Будем считать, что покурил, – встаю из-за стола.

Отставляет стакан, поднимается ко мне навстречу, обнимает. Но как только собираюсь проверить, разрешён ли мне на самом деле хоть какой-нибудь доступ к упругой попке, как в дверь звонят.

– Наверное, опять твоя сестра решила, что я тебя убил здесь, – выпускаю любимого из своих объятий.

– Я ей не позвонил, – виновато опускает голову.

И дня не проходит, чтобы эта бешеная девка не залетала к нам в гости, проверяя, всё ли в порядке. Инспектор-террорист с начисто и обоснованно отсутствующим ко мне доверием, и я обычно делаю вид, что мне плохо и прячусь, оставляя птенчика на растерзание. Ему тоже достается – вопросы, очередные нравоучения из разряда «он тебе не подходит» и высматривание на шее засосов. Маньячка ёбнутая, как я её ненавижу.

– Ты так и пойдёшь открывать? – спрашивает меня любимый.

– Не вижу проблем, мой дом – хочу, в трусах хожу, хочу – без них.

Но за дверью – неприятности другого рода, от которых я постоянно пытаюсь сбежать. Чар. И, как ни странно, трезвый.

Таким я его со времени пропажи Бека ни разу не видел, и даже по телефону не слышал. Хотя он особо алкоголестойкий, его состояние внешне только запах и выражение глаз может выдать, ходит ровно, говорит правильно, машину водит и ходит на работу. Причём связанную с общением с людьми, да ещё как. Вот с неё-то он и должен был вернуться, но ждали мы его только к вечеру или завтра, от Эдинбурга путь неблизкий. Я ещё и выпивку не купил, а что мы будем нажираться до положения риз – можно не сомневаться, несмотря на ворчание птенчика.

– Мы тебя ещё не ждём, – честно заявляю блондину.

– Да я понял, – отвечает.

– Ладно, заходи, холодно.

– Тут это… мнётся. Заберу там… – кивает в сторону машины.

Отличненько. Похоже, всё уже привёз с собой. Не то, чтобы я хотел напиваться, но можно же ещё тост за мои подвижки в личной жизни поднять. Заодно и любимого угостить. Для продвижения отношений дальше.

Только вот Чар мастер привозить в машине всякие живые сюрпризы, и в этот раз – без исключений.

На снег спрыгивает, опираясь на руку блондина, девочка, на вид лет пяти, не больше. Причём очень грязная, неухоженная, и в целом мало похожая на человеческое существо.

– В общем, вот, – блондин впихивает малютку в коридор, мимо замершего от неожиданности меня.

Создать проблемы из ничего по щелчку пальца? Может, умеет, практикует. Всё больше понимаю, почему они с полукровкой сошлись – с одной стороны Луны падали.

Птенчик ойкает при виде маленькой гостьи, даже поздороваться с Чаром забывает, что по его меркам означает крайнюю степень удивления.

– Ты что, уже успел нагулять наследницу? – наконец, очухиваюсь я.

– Не совсем, – блондин притягивает девочку поближе, та дичится нас и прячется, – я к матери Би ездил… думал, ей надо знать… забрал, в общем.

– Значит, это не твоя дочь, а Бека?

В самом деле, малютка смотрит на меня почти такими же ореховыми глазами.

– Сестра, – поправляет меня блондин, – а я – идиот.

– Да мы уже поняли, – вздыхаю, – проходите, что стоять.

Пока малышка восторженно чавкает едой под жалостливым взглядом птенчика, который её кормит, забыв, естественно, про учёбу, я пытаю Чара, тот неохотно рассказывает:

– Сам знаешь, бесполезно всё. Если за две недели не нашли, то… – сглатывает.

Про полукровку – никаких вестей. Как в воду канул. Хотя тела в реке не нашли. Его вообще нигде не нашли. Как будто его с кладбища не иначе, как инопланетяне украли. И, похоже, только у них и был мотив. В полиции – молчат, опрос семьи Сэм тоже ничего не дал – они и знать не знают Бека. Или очень тщательно молчат. Нигде – ни известия. Чар взрослый мужчина, он всё понимает. Отсутствие новостей в данном случае – не хорошие новости.

– Я решил его мать найти, рядом было как бы. Повезло, что у них одна фамилия. Ну, может, он с ней связался, с чем дьявол не шутит. Приехал, а там… ужас, короче. Я пить бросаю. Совсем.

– У неё в голове что-то шевелится, – испуганно сообщает нам птенчик.

– А, это вши, – безмятежно поясняет блондин, – а, может, блохи. А ещё она не разговаривает, у неё нет документов и я понятия не имею, как её зовут.

– То есть, ты ребёнка просто спиздил?

– Да я уверен, никто даже и не заметил. Ладно, это было импульсивное действие, за которое мне будет вероятная уголовная ответственность, но я уже полдороги отмахал, когда понял.

– Это вошь! – объявляет нам мой любимый, изучая насекомое в пальцах.

– Брось гадость, они заразные, – отвечаю ему. – Делать-то что теперь? – спрашиваю уже у Чара.

– Ну, я её усыновлять буду. Без вариантов. Вне зависимости от того, что с Би. Он, кстати, и не знал, что у него теперь три сестры.

Всегда так. У тех людей, кому ни один нормальный и одного ребёнка не доверит, всегда рождается куча детей, которые вырастают наркоманами, уголовниками, проститутками, или вообще гибнут в детстве. А у тех, кто в детях души не чает – то бесплодие, то единственный.

И, кстати, у блондина есть проблемы, о которых он пока не знает. И нет, это не мой гнев на то, что он притащил свою вшивую находку ко мне.

– Тебе никто не подпишет. Тебе нет тридцати, ты одинок и вот-вот можешь быть судим. Тем более, её мать не лишена родительских прав, как я понял.

– Бля-я, – только и отвечает мне на это Чар.

Естественно, он об этом не подумал. Как и о том, что мы будем делать все вместе с этой девочкой теперь, раз он приволок её сюда.

– Кстати, ты зачем её к нам привёз, папаша?

– Ну, – пожимает плечами, – я один не справлюсь.

Логика – бетон. Один не справишься – притащи ребёнка без документов чёрти откуда, встряхни волосами, сделай глазки. Готово, вы восхитительны!

– Я тоже один не справлюсь, – сообщает нам птенчик, – она, похоже, не знает слова «купаться».

Я не удивлён. Девочка выглядит так, как будто последний и единственный раз её купали, когда она только родилась. И очень похоже, что так и было.

Да никто из нас троих не справится с этой находкой. Я, например, понятия не имею, что нужно детям такого возраста.

– Ты точно во всём уверен? Кредит доверия к тебе минимален, сам понимаешь, – многозначительно смотрю на блондина.

Он уже один раз смылся от Бека, устав или не разобравшись в себе и отношениях. И если он попробует провернуть такой трюк ещё раз – организую погоню и ноги ему выдерну лично, чтобы не убегал.

– Уверен, – кивает. – обратно уж точно не отдам. Там – притон, какого и я никогда не видел, а уж меня помотало. Чудо, что её ещё на органы не продали. Не подпишут мне отцовство, или опекунство – так не подпишут. Даже в детском доме ей будет намного лучше.

– Так, всё, я звоню сестре, – заявляет птенчик, в очередной раз предприняв безуспешную попытку вытянуть малышку из-за стола.

И вдруг смеётся:

– Вы сейчас одинаковые лица сделали!

Ещё бы нет. Я с её слов – «грёбаный урод», а Чар – «ёбаный алкаш». Характеристика хоть и верная, но какая-то обидная, и вообще, на лесоповал бы её – своим пилежом рекорды ставить, даже деревья бы падали и расчленялись на доски самостоятельно, лишь бы не слышать.

Но как бы то ни было, она единственная девушка, близко знакомая нашей лазурной компании, а у женщин материнские инстинкты, всё такое. На маму птенчика повесить ещё и это чудо – нет, пожалуй, всё же свинство. Тем более, «инспектор» вот-вот сама появится.

– Сразу выпьем для храбрости, или потом, нервы поправим? – спрашиваю я блондина.

Стратегические полбутылки виски на этот случай были где-то в заначке. Любимый, конечно, опять будет недоволен. И я опять буду ему объяснять, что это часть душевной терапии. Причём теперь, возможно, не только словами.

– Я вообще не буду. Завязываю. Серьёзно, – объявляет блондин, – если мне удастся её усыновить… в любом случае, я её не брошу. Не хочу, чтобы она думала, что я такой же.

– Не настаиваю, – соглашаюсь я. – Встретим опасность, как подобает воинам.

А то, что на нас грядёт пиздец неслыханных масштабов, понятно уже хотя бы по тому, что птенчик держит телефон на расстоянии от уха. А если уж девушка на своего обожаемого брата так орёт, то нам вообще не жить. И мне малодушно радостно, что на фоне разъёба, угрожающего Чару, меня вообще, может, и минует.

Девочка же, сидя на стуле и болтая ножками, с интересом следит за нами. Но не плачет и не боится. Почёсывается каким-то непонятным, животным жестом. Очень надеюсь, что насекомые не разбегутся, и мне не придётся вызывать дезинсектора потом. Аж у самого голова на нервной почве зачесалась.

Решаю всё-таки познакомиться с малюткой, раз у птенчика получилось. Совсем забыв, что я лицом та ещё образина. Даже «привет» до конца договорить не успеваю, попытавшись приблизиться, как девочка убегает и прячется за Чара. Видимо, выбрала его своим защитником.

Хмыкаю. Бекова кровь, любят только блондинов. Я и без прочих обстоятельств не котируюсь, с рождения – как воронёнок, с различными радостями, такими как: усы в восемь лет, щетина за четыре часа, волосатые ноги, руки и живот. Ну и жопа тоже, но та немного.

– Она придёт, – сообщает нам птенчик, наконец, придя к соглашению в телефонных переговорах, хотя как он там умудрялся хоть слово вставлять – не понимаю. – Готовьтесь.

Да, это как раз ситуация, когда лучше быть во всеоружии, чтобы не доебаться было. Умываться, бриться, причёсываться, одеваться, прибираться. Успеваем точно, как украли. На помеле летела эта ведьма, что ли?

– Ой, а кто тут такой хорошенький? – сразу обращается она к малышке, та, как ни странно, улыбается, – А вам, пидоры горбатые, я головы поотрываю, – сообщает нам с той же улыбкой, но потише.

Вздыхаем. Она, конечно, выражается иносказательно, но никогда не шутит. Оглядев девочку, поцокав языком, оборачивается к нам. Чар инстинктивно пятится, но бежать некуда. Однако голос у девушки ровный:

– При ребёнке выражаться не буду. Но вы трое, будете у меня бегать сейчас на посылках, как черти дроченные. Усекли?

Киваем. Лишь бы молчала. Всё, что угодно за её закрытый рот.

========== 42. Приглашение ==========

Ну вот, наконец-то всё, как надо. Я разбужен нежным поцелуем, поглаживаниями шрама на лице. И никем иным, как тёплым, ласковым любимым. Не только бесстрашно забравшимся мне в кровать, изменив привычке спать раздельно из-за страха насилия, но и совершенно не имеющем на себе одежды. Даже трусиков.

Развратная птичка, ангел соблазна. Оседлал сонного меня своим бесстыдно-нагим телом, изогнулся, демонстрируя свои прелести в матовом утреннем свете из окна. Уже не на шутку возбуждённый, растрёпанный, с блестящими, хитрющими глазищами, и пятнами как от сока цветочных лепестков по светлой коже – губы, соски, кончик члена. Стоячего, выдающего настроение хозяина более, чем полностью. Того самого хозяина, что поработил меня и трётся попкой уже о мой член, не боясь. Желая. Призывно.

А я пытаюсь убедить сонного себя в том, что я всё-таки проснулся, а не нахожусь под угрозой пачканья трусов от воздействия таких эротических грёз. Язычок любимого, снова скользнувший мне в рот, способствует осознанию реальности, заигрывая с моим, страстно и требовательно.

С ума сойти. И это тот милый, невинный мальчик, который знать о сексе ничего не знал и краснел до ушей, стоило лишь намекнуть на непристойное! Развратная маленькая ванильно-вишневая бестия, вот он кто. И даже насилие его не отвратило, не только от меня, но и от процесса вообще.

Пусть ему. Мешать не буду, но и помогать – тоже. А то сорвусь ещё опять. Расслаблюсь, получу удовольствие. Но это не значит, что я не буду отвечать на поцелуи, муркать от удовольствия и разглядывать разбушевавшегося птенчика во все глаза! Очень даже наоборот!

Но всё же перехватить его, решившего воплотить одну идею, не успеваю. Подаётся назад, на меня, слишком резко. Может, он себя и готовил, хотел бы я это видеть, да… может, и горел желанием. Но физиология – бессердечная сволочь, против неё, наградившей меня завидными размерами, не попрёшь. Вздрогнул, дёрнулся, прикусил губу. Больно. Ну сам виноват, маленький!

Пытается героически повторить свою авантюру, но я перехватываю его за талию, не пускаю. Во-первых, я не хочу, чтобы ему было больно, даже если он сам так хочет. Во-вторых, я от этого нервяка сам перехотел. А в-третьих, я хотел больше в туалет, чем секс, если уж признаваться себе честно до конца.

Ссаживаю любимого с себя, чмокаю в щеку, утешительно. Хочу его как-то ободрить, но он заворачивается в одеяло, как японская куколка-дарума, и отползает к стенке. Немного пожмакав его в таком состоянии и не получив вразумительной взаимности, иду делать свои утренние дела.

Заодно и умываюсь, и зубы чищу, что по сто раз-то ходить. Вернувшись, застаю птенчика даже не куколкой – птичьим яичком-коконом. Так дело не пойдёт, так мы никогда не помиримся и не будем счастливы.

Начинаю насильно распутывать, но, как оказалось, не с того конца. Тем ближе к цели! Только брыкающиеся пятки перехватить. Справиться с ним, маленьким, не сложно. Несколько движений, и я уже пленил его член губами, поигрывая языком. Ты достоин всей моей нежности, а не насилия и боли, маленький.

Любимый быстро разбирается, что к чему, выкапывается из остального одеяла уже самостоятельно, придвигаясь ко мне, устроившемуся на боку, поближе. И если я надеялся, что он расслабится и просто примет мою ласку, то ошибся. Приятно ошибся.

Потому что поцелуй с языком достаётся уже моему члену, и поглаживание тонкими пальчиками – тоже. Вот теперь моя реакция – уверенная, настоящая, и не заставила себя ждать.

Отличное утро, настолько ленивое, что мы даже не перевернулись в полноценную «Французскую любовь», или, как её зовут те, кто попроще, «69», так и оставшись на боку. А что, удобненько, оказывается. А уж какой странный, но соблазнительны ракурс у любимого, если посмотреть…

Только некогда смотреть, и отвлекаться – тоже, нужно же тренироваться. Вон как мой маленький любимый старается укротить чудовище, с азартом и желанием. А я чем хуже-то?

Всё жарче. Всё приятней. Мы совсем переплелись руками, ногами, совсем забываемся друг в друге, поймав единый ритм, дыхание, волну, настолько точно, что дико. Как будто сам у себя… нет, намного приятней, потому что есть нечто большее, чем просто движения. Желание сделать счастливым другого. Обжигающее, цветное, такое сильное, что кажется, выпрыгнет из груди.

Хотя нет, не из груди. Я понимаю, до конца понимаю, что значит: «и будут два одною плотью, так что они уже не двое, но одна плоть». Одно существо. Не физически, на более тонком уровне, где находится всё то, что мы называем душой.

Даже оргазм у нас – ураганный, общий, уже не только телесный, глубже. Полнее. Не тая, лучший в моей жизни. Да, качество их стремительно растёт. Как и счастье внутри, особенно, когда любимый, лишь обтерев рот, даже и не пискнул о непотребности вкуса и самого факта, развернулся, подполз, и устроился на груди у разбалдевшего и расслабленного меня.

Ненужная информация. Если от вас обоих подозрительно пахнет спермой, поцелуй уже ничего не ухудшит и не изменит. Чета Наэйдров, как вы дошли до таких разврата и пошлости? Или это степень лени?

Скорее, второе, потому что птенчик свернулся и задремал, лишив меня возможности хотя бы рот прополоскать. Сглатываю интенсивнее, вздыхаю, дотягиваюсь до ноутбука, аккуратно смещаю любимого на колени, садясь. Работать надо начинать. Желательно, не отвлекаясь. Прикрываю соблазнительные изгибы тела птенчика одеялом для мотивации к труду.