Текст книги "L.E.D. (СИ)"

Автор книги: Illian Z

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

Дожидаясь её реакции, я подумал о том, что за всю свою жизнь вообще украл всего две вещи. Эту печеньку и… девственность у кое-кого. Такого праведника, как я, в Рай без очереди пустят, не иначе.

Хлопает дверь, наверное, кто-то отправился за мной в погоню – дежурный санитар, чтобы вежливо загнать меня питаться, или соскучившийся Бек, или рассерженный воровством писатель. Ну это совсем уж дико.

Оборачиваюсь.

В темноте трудно что-либо разглядеть, особенно стоя на свету, только силуэт и походка выдаёт в тёмной фигуре парня. И одежда не форменная – не санитар. Точно, Бек. Или…

Тот, кого здесь раньше не было, и не должно было быть. Наступает на светлое пятно из другого окна, лучи выхватывают полупрофиль, часть одежды. И очередной порыв ветра встрёпывает его светлые волосы.

========== 35. Гордость ==========

Явился всё-таки. Приехал. Только кто тебя звал сюда, а, сука белобрысая?

– Беги, блядь, просто беги, – говорю ему вместо приветствия.

Но Чар, а это именно он, заделавшийся вдруг ухоженным модником, изменившим своим косичкам в пользу распушённых волос, похоже, не понимает, что я не шучу. Ну пусть пеняет на себя.

Сбиваю его с ног приёмом, достойным настоящего регбиста, прямо в искрящийся мёдовым золотом снег, вжимаю коленом и рукой, замахиваюсь и бью. Мечу в лицо: идеальный нос, кошачьи глаза, тонкие брови. Упитанный хруст. Так, ещё раз…

Успевает закрыться локтем, пытается меня оттолкнуть, спихнуть с себя, но не на того напал, блондинчик. Когда зол – я жутко силён. Бью его сбоку, метя в скулу и ухо. Змея возрождается, потакая мне. Направляя меня, притупляя чувство страха. Чёрная. Красивая. Рубиновые глаза, пасть, полная алого пламени. Огромная, как дракон. И очень страшная в гневе. Ещё удар, ещё… в рёбра, горло, везде, где есть шанс попасть. Рычу. Я готов его убить.

За Бека, безнадёжно одинокого в своём горе, запертого в повреждённом теле. За его боль – как за свою. Со всей досадой. Со всей ненавистью к наглости и беспечности. Что, сука, не ждал, что тебя так встретят? Думал, буду тебе рад и всё прощу? О собственной боли и не вспоминаю, её сожрала змея и сжёг адреналин.

Естественно, всё это не остаётся незамеченным: хлопанье дверей, крики. Я бью уже во всю силу, стараюсь нанести как можно больше ущерба, покалечить его, не меньше. Успеть до того, как меня скрутят.

– Нет, прекрати! Перестань! – кричат мне, как будто я послушаюсь, и так просто выпущу его, как будто…

Успевает ко мне первым вовсе не санитар, а Бек, бросившись между нами, как мать на защиту потомства, прикрывая Чара. И мой следующий удар приходится аккурат в его и без того повреждённую руку, я не смог это предотвратить.

Уже через секунду меня скручивают, насильно сгибая, придавливая, уже знакомые мне медбратья, но я не сопротивляюсь. Я совершил зло. И это не избиение Чара.

Бек сжимает себе запястье, которое повредил уже я. На глазах выступили слёзы. Мстя за его боль, я причинил её же. Блондин, стоя на коленях и согнувшись, харкает кровью в снег.

И это последнее, что вижу, потому что в шприцах тут – первоклассные транквилизаторы, действующие почти мгновенно. Светлые пятна размазываются, расплываются… тьма.

Выхожу из глубокого забытья я, вопреки ожиданиям, вовсе не в изоляторе в модной одёжке, а в отведённой мне комнате, причём даже не связанным. Странно.

Но ещё более странно то, что на койке в ногах у меня сидит Бек, по-турецки и, морщась, пытается сгибать и разгибать пальцы на той руке, по которой пришёлся урон.

На меня не смотрит, даже когда я сажусь. Всё тело ломит, двигаюсь, как одетый в толстую, многослойную одежду по ощущениям.

– Бек, я…

Потирает ушибленную руку и, наконец, поворачивается:

– Я понял, что случайно. Но вот Чарли нос сломал нихуя не случайно! Твоя фишка теперь – всем носы ломать, что ли?

– Ну…

– Брось, – полукровка улыбается, – спасибо. Я как его увидел, чуть сам в морду ему не вцепился, но у тебя лучше получилось.

– А зачем он приехал?

– Сюда или вообще?

– И так, и так.

– Сюда – его твой ангел с сестричкой наладили по верному адресу, примчался пулей, как только дорогу нашёл? А вообще – опомнился. Стукнула его любовь неимоверная, – полукровка грустно усмехается.

– А я всех женихов у тебя отбил, – развожу руками.

– И правильно сделал. Пойдёшь со мной?

Показывает жестом «покурить», очень дёрганым и трудноидентифицируемым, но я догадался.

– А что, мне ничего не будет?

– Не-а, – Бек соскакивает на пол, – он без претензий. Починили его немножко. Пусть знает. Так, накинут тебе недельку усиленной терапии.

Сменные ночные санитары в коридоре поглядывают на меня неодобрительно. Естественно, предупреждены. Но я не собираюсь больше так срываться. «Никогда?» – насмешливо спрашивает змея, снова получившая собственную волю и голос. Мне нечего ей ответить.

В курилке всё так же, как и всегда – темно, холодно, спокойно. Закуриваем.

– И что теперь?

– А что-то поменялось? – осведомляется полукровка.

Мы любим говорить здесь, так можно не прятаться, нас не выдадут ни лица, ни глаза. Только голос. И он Бека подводит.

– Наверное. Так чего именно ему было нужно?

– От тебя? – полукровка пытается улизнуть от темы. – Поздороваться хотел, спросить за жизнь. А ты его в снег вколачивать. Не-хо-ро-шо. Плохой мальчик!

– Да уж, не хороший. От тебя ему что нужно? – спрашиваю уже напрямую.

– От меня ему нужен я, – вздохнув и сделав затяжку, произносит Бек. – Совесть его заела, одиночество, любовь – я хуй знаю. Хотел меня с собой забрать.

– Ты не рад?

– Ты тупой, – утверждает полукровка. – Нет, блядь, я прискакал к нему на задних лапках, кинулся на шею. Еби меня, я весь твой? Так?

Сплёвывает. Затягивается глубоко, до треска. Отходит от окна в угол, потом возвращается.

– Послал я его на все четыре стороны, и ветер попутный в жопу наладил, – цедит сквозь зубы. – Не нужен он мне. Не прощу. Проживу.

И я понимаю, что он врёт. Не мне, самому себе. Пытается доказать, что этот выбор – верный.

– Ты бы с ним уехал, – присаживаюсь на подоконник, выпускаю дым в сторону потолка.

– Может, это звучит смешно, – тихий голос из темноты, – но у меня осталась гордость.

Молчим. Загасив окурки, поджигаем новые сигареты.

Гордость. Надо же, как. Казалось бы, откуда она у того, кто шлюха с семи лет, по чужой и собственной воле. Но он всегда – будто посмеивался над остальными. Можно взять его тело, испачкать его, изувечить, если вы – стая бешеных собак, но душу его вам никогда не изгадить. Есть в нём что-то, напоминающее не пресловутый стальной стержень, а, скорее, ивовый прут – гнётся, как пожелаете, но сломать – задача непростая, не всем под силу.

Он, на самом деле, полностью распоряжается своей жизнью – как её ведением, так и прекращением. Больше – ни крупицы страха, ни грамма – отчаяния.

Сейчас курящий рядом Бек – уже не изломанная безвольная кукла, уже не просто подстилка. Гибкий зверь, который чётко осознал, чего хочет. И я теперь боюсь с ним сближаться. Боюсь… полюбить его. Как равного себе, как того, кто носит в себе дикое животное, как и я. Раньше я замечал лишь проблески, но теперь отчётливо чувствую его присутствие.

Бек вскормил и приручил его так же, как я свою змею, возможно, сам того не осознавая. И теперь он – безумно опасен. Смертельно-красивое оружие, которое к своим длинным и стройным ногам может положить половину мира, если захочет.

И проскакивает, проскакивает мысль, замешанная, скорее, на безумном желании, чем на здравом смысле – а что, если сделать его своим? Подчинить? Обладать? Нет, змея. Я – не его уровень. Это он будет владеть мной, он сам подчинит меня почище ангелочка. Он разрушит меня и сожрёт. Птица-змееяд. Гаруда.

– Хочешь, я составлю тебе компанию на ночь? – спрашивает он беззаботно-весело.

– С чего это вдруг?

– А с чего ты решил, что у нас будет секс? Пошли, – хлопает меня по плечу, уходя.

Тушу окурок, плетусь следом. Если он не собирается со мной спать, для чего вообще всё затевается? Мне непонятно.

– На.

В комнате Бек протягивает мне яблоко и несколько леденцовых конфет, извлёкши их из кармана жестом фокусника.

– Ты ж сегодня без ужина, ещё и печеньки воруешь!

– Откуда ты…

– Сэм сказала, – пожимает плечами полукровка.

– Она что, разговаривает? – изумляюсь.

– Да, – усмехается Бек, – но не с тобой. Ешь давай, а то сдохнешь.

Беру яблоко, надкусываю, бормочу:

– Вечно ты заботишься о моём пропитании.

– Ты ж умрёшь от голода, бедненький, – шутливо воркует Бек. – Скорее бы тебя уже с рук сбыть.

– Куда ты меня собираешься продать? – плюхаюсь на койку рядом с полукровкой.

– В бордель. Не, ну а что?

– Я своей рожей и шлюх, и клиентов распугаю.

– И то верно, – усмехается, – а бесстрашным носы ломать будешь. Лучше ангелочку тебя отдам обратно.

Мрачнею. Не хотелось бы, чтобы Бек затрагивал эту тему. Блядь, даже к нему Чар из своего сраного Эдинбурга вернулся, через полстраны, а мне даже не звонят. Заслуженно, но обидно так, что змея внутри стягивает кольцами, душит.

– Не возьмёт, – выплёвываю я резко, давая понять, что не собираюсь это обсуждать.

Но Беку обязательно надо поковыряться в этой теме, раз уж я выспрашивал его о Чаре.

– Не говори глупостей, – полукровка дотягивается до выключателя, комнату настигает мрак.

– Ты правда так думаешь, или просто хочешь меня поддержать?

Молчит. То-то же. Как ему можно быть уверенным, если даже я – не знаю? Хотя нет. Знаю. Мне подсказывает змея. Только не хочу это признавать.

– Сбывается то, во что ты веришь.

– Ещё ни разу ни у кого не сбылось. Так же абсурдно, как и верить в то, что твой Чар вернётся ещё раз.

Молчит, ворочается.

– Ты ко мне только за этим пришёл? Покормить и позлить? – толкаю его в плечо.

– Если хочешь, можем трахнуться, – злобно огрызается мне в ответ.

– Ты всегда решаешь свои проблемы сексом! Что тебе нужно? – разворачиваю полукровку лицом к себе, хотя почти не вижу его очертаний.

– Можно, я просто здесь побуду? Не хочу быть один, – тихо и неохотно вымучивает из себя парень.

Всё же я чёрствая и бессердечная сволочь, толстокожая и нечуткая. Эгоистичная. Не задумался о том, что Беку может быть тоже одиноко и плохо, что приезд Чара его расстроил, раздёргал, выбил из колеи. Что он в смятении.

Обнимаю, прижимая к себе, но как ребёнка или домашнее животное, аккуратно и ласково. Я сейчас ему нужен, и могу помочь безо всяких усилий. Полукровка сообразил, что до меня дошло, устроился поудобнее, уткнулся в плечо.

Когда-то несоизмеримо давно, в другой, не испорченной и не сломанной мной же жизни, вот так же точно у меня на плече спал птенчик, моё величайшее сокровище. Теперь уже – не моё.

Сейчас мысли, перетекая из сознания змеи, где рождаются, становятся острыми, причиняющими боль не хуже драконов. Что делать, если он откажется от меня? Или, ещё хуже, так и будет молча избегать месяцы, годы, всегда? Пока я не увижу его с другим или, на худой конец, с другой?

И ещё более острая мысль, тысяча ножей, впившихся в душу. Если уже не нашёл. Он же, на самом деле, тоже был одинок, и легко пошёл за тем, кто приласкал его, полюбил… чтобы потом изнасиловать.

Может, он уже привязался к кому-то, как собачка, которая, если её погладить, будет бежать за тобой до самого дома, пока ты не захлопнешь дверь перед её носом, а потом побежит за следующим прохожим, следующим…

Мы все – такие одинокие. Так цепляемся за крупинки тепла, за всё то, что можно принять за искренние чувства. И всё, что я пытался дать своему птенчику, со стороны – любовью-то и не назвать. Я не умею любить. Не научен. Не знаю, как. У меня ничего не получилось. Как ребёнок, выросший со зверями, никогда не станет человеком, так и я, не любимый, не могу любить.

То есть, могу. Но, кажется, как-то бледно и невыразительно. Даже верным быть не могу. Ни в поступках, ни в мыслях. Может, я просто боюсь любить? Нет, не так. Я боюсь не справиться, полюбив.

Так и вышло. Я даже минимальных надежд на себя не оправдал. Больше того, сделал только хуже. Придётся убить в себе всё, что может считаться любовью. Принять. Попытаться жить.

– Он приедет, – тихо и уверенно говорит Бек в темноту.

Я не знаю, кого он имеет ввиду. Но не хочу спрашивать. Не хочу.

♥♥♥

Утро – такое же серое, погода – такая же ветреная. Выглянув в окно в зале, не обнаруживаю никаких следов пичуги, которую видел вчера вечером. Может, драка её так перепугала, что она переселилась в места поблагополучней. Но всё равно с обеда вынесу несколько хлебных крошек – как знать, вдруг она ещё здесь.

Сажусь за ноутбук, проверяю почту, хотя и знаю, что там – пусто. На том разделе сайта, что посвящён нам, и куда периодически заглядываю, ведутся вялые дебаты о том, где я пропадаю, и иногда выкладывают новые картинки, в большинстве своём – жутко уродливые, но милые. Закономерно, неподкрепляемый интерес быстро угасает.

Ничего особенного, обычнейший день. Пытаюсь работать, рассортировывая поставщиков и просматривая заказы для оптовых складов, чтобы ничего не перепутали. Иногда – сбиваюсь, потому что немногочисленные женщины в зале устроили групповое чтение классики с обсуждениями, мужчины – играют в карты, комментируя почти каждый кон.

Шумят. Тихо ведём себя только я, писатель в углу, и Бек, тщательно и медленно сплетающий браслет. Этот – для Сэм. Для меня уже сделал, и хоть не мужское это дело, подобные цацки таскать, я надел, чтобы его радовать.

Самый простой. И близко не стоял с произведёнными до того, как он угробил руки. Но для Бека – это радующий прогресс, это – надежда. И даже бусины не розовые.

А именно такие – на новом, чуть более сложном, хотя это совсем уж стереотипно. Но если Сэм не вышла ни лицом, ни фигурой, это не значит, что она не может любить девчачьи цвета и штучки, ведь так?

И, кстати, где она сама? Давно не видел. Вон, паззл почти закончен, занимает только стол. Полукровка точно знает.

– Бек, а где Сэм?

– Запал? – ехидничает, – она девушка, если что.

– Я знаю, завались.

– А ты – обломись. К ней парень приехал, на свидание пошла.

«Сходить на свидание» здесь – это прогуляться по территории центра, на улице. Стабильным пациентам, не агрессивным, и не находящимся в стадии обострения, это разрешают. Мне теперь запретили.

– А.

Принимаю безразличный вид, но на самом деле мне страх как хочется подсмотреть. И не потому, что я что-то там испытываю, а чисто измучившись бездельем, тоской по событиям. Хочется же знать, как выглядит парень такой нескладной зверушки, как она. Если он выглядит, как божество, я буду вдвойне удивлён.

Поднимаюсь с дивана, Бек провожает меня глазами:

– Ты куда?

– Курить, – безмятежно вру.

– Потом мне расскажешь, – невозмутимо напутствует меня полукровка.

Пойти со мной ему не позволяет вредность, а также то, что он не хочет бросать свою работу, и так продвигающуюся муравьиными шажками.

Секрет в том, что окно курилки выходит как раз туда, где размещены лавочки, и вообще, территория максимально облагорожена. Если уж где и «свиданиться», то там. Стараюсь не торопиться, чтобы оттянуть удовольствие, сначала достаю сигарету, чиркаю зажигалкой, и только потом смотрю сквозь стекло и решётку.

И вижу его, парня Сэм. Почти совсем близко. Так, что я могу рассмотреть его глаза, он как раз смотрит в это же окно. И больше ничего из внешности не успеваю ни разглядеть, ни запомнить.

Потому что они – безумны. Такие, какие были у моей матери в момент истерик, до того, как она ослепла. Такие же, как у птенчика во время приступа. Бездонные. Порталы в глубокий космос, а не глаза.

Секунда, что мы смотрим друг на друга, бесконечна. Но что-то всё же не так, что-то неправильно в зимнем пейзаже и помимо его напряжённой фигуры.

Тёмный, малооформленный ком чего-то на снегу, у его ног. И я бы не догадался, что это, мгновенно, если бы раньше этого не видел.

Точь-в-точь как Бек под моим забором. Только это – Сэм. И ещё одно отличие от полукровки в ту ночь – рядом с девушкой на снегу расползаются вишнёво-алые огромные пятна.

========== 36. Сюрприз ==========

Бек орёт мне почти в самое ухо, что-то о том, что я фантастический придурок, и не для того тут меня спасают, что я никогда не оправдываю вложенных средств и так далее.

Я чувствую себя дико заторможено и устало. Ну да, я опять нихрена ни о чём не думал, у меня опять отключился инстинкт самосохранения. Но, если бы не моё поведение, которое иначе, как ебанутым, не назвать, этот урод бы ушёл. Он же всё продумал, упырь.

– Кому суждено быть повешенным, тот не утонет, – вяло отбиваюсь я.

– Ты, с твоим везением, помрёшь в сто пятьдесят в окружении внуков и правнуков, во дворце в швейцарских Альпах, – немного сбавляет тон полукровка. – В лотерею играть не пробовал? Или это дебилам так везёт?

Вот тут он прав. Везёт, как известно, пьяницам и сумасшедшим.

– Ты доиграешься, ты доиграешься… – снова причитает Бек.

Я понимаю, что это от стресса. И вообще, он знает только лайт-версию событий, со слов санитаров и любопытных свидетелей, которые подоспели намного позже, когда я уже сбил убийцу с ног так же, как до этого Чара, и знатно пару раз заехал ему в морду.

То, что я как-то умудрился выбить у него нож, да и вообще бросился на вооружённого человека – это пиздец необъяснимый, вот сейчас бы я не смог повторить, что утаивать, это страшно. Мне сейчас. А тогда… хрен знает, врождённая отмороженность сработала, змея опять меня своими советами убить задумала, или этот, как его… аффект.

– Дай угадаю. Ты забыл подумать, – снова пилит меня Бек.

Угадал. Конечно, забыл. Какое там было думать, если надо было делать? Это опять та ситуация, когда ты не желаешь становиться героем, но, с другой стороны, кто, если не ты? И вообще, я не какой-нибудь супермен. Если бы там, на снегу, я увидел кого угодно другого из пациентов, то так бы себя не вёл. А если бы вон ту тётку, которая сейчас фальшиво ноет и стенает в общем зале, якобы от стресса и жалости, то вообще бы докурил спокойно и спать пошёл.

Но это была Сэм, беззащитное существо, зашуганное, жалкое. Это сложно объяснить… в общем, Сэм.

Сейчас, пока я отдыхаю в коридоре от вопросов любопытных, а полукровка охраняет меня, вызверяясь нецензурщиной на каждого, кто попытается приблизиться, за стеной половина персонала борется за жизнь девушки. Четыре ножевых ранения, обильная кровопотеря. Медицинская помощь из города уже в пути, но им ещё предстоит забраться в гору по серпантинной дороге.

– Ты не знаешь, – перебиваю я Бека, – какого хуя клинику именно тут построили?

– Хрен знает где? Чтоб мы не сбежали, – полукровка пожимает плечами. – А вообще, я чисто случайно из сплетен знаю, это чтобы за электричество и воду минимум платить.

– В смысле? Тут же гора.

– Ага, а чуть ниже нас – электростанция и фермы. Уловил?

Киваю. Ну конечно. Договор о сдельной оплате, по скидке на промышленность и предпринимательство. Очень умно, и законно. Они убивают одним камнем даже не двух птиц, стаю. Отличные виды, которые можно хоть на открытках печатать. Чистый горный воздух, почти нетронутая природа. Скорее всего, из-за экономной хитрости, привлекательные цены. И отшиб такой, что вероятность побега – нулевая, если только тебе никто, как допустим, убийце, не собирается помогать.

Подельник его, кстати, скрылся. Ну и чёрт с ним. Главное, что сам урод заперт в изоляторе и очухается не скоро, скорее всего, уже в полиции. Его мотивы? Бог весть, но догадаться можно. Безумная ревность. Может, и не зря родственники Сэм отправили именно сюда, подальше от нашего города. Только он её нашёл.

– Ну всё, проехали. Отвлёк, – Бек достаёт сигарету и пытается подкурить.

Опять эти странные, медленные, неточные движения. Если наблюдать, в тебя на бархатных лапках закрадывается ужас.

– А ты не прихуел? – отбираю у него сигарету.

– Ой, да кому мы нужны! – полукровка невозмутимо достаёт ещё одну.

Действительно, на нас всем работникам глубоко похрен, поэтому я засовываю конфискованную сигарету в рот и занимаю огоньку. Курим прямо в коридоре, стряхивая пепел на пол. Нам нужно просто успокоиться и отвлечься.

– Нефигово вы устроились.

Чар возник рядом так неожиданно, что даже Бек вздрогнул. С удовольствием отмечаю, что морда у него изукрашена знатно, только что синяков под глазами не хватает. Ну, зато нос всё компенсирует, его как будто из кусочков собирали.

– Ты как вообще? – полукровка пытается что-то вякнуть.

– Я вот тут стану, – блондин отходит к стене, – от этой страхоёбины подальше.

Это он меня имеет ввиду. Миленько меня назвал, ничего не скажешь, нужно будет запомнить.

– Ты сейчас тут ляжешь! – кидается на него Бек.

Но Чар без труда перехватывает его, разворачивает и притягивает спиной к себе. Бек пробует его лягнуть, но тщетно.

– Я же сказал, без тебя никуда не уеду.

– Ты без меня уже уехал, – огрызается Бек.

– Ну дурак, ну каюсь. Мы это уже обсуждали, Би, – воркует блондин, – мне даже за это лицо разбили.

– Это меня так радует, – злорадствует тот.

– Могу повторить, – усмехаюсь я.

– Я надеюсь, тебя посадят, – огрызается Чар. – Кстати, а почему у вас двор проходной? Ворота открыты, никто меня не зарегистрировал.

– Да тут как бы… – начинает коротко объяснять Бек, но его слова заглушает вой сирены.

Это – полиция, а не врачи, но нам всё равно приходится ретироваться подальше, в сторону душевых и курилки.

– Так что тут… – опять пытается выспросить у нас Чарльз.

Но в это время одна из дверей открывается, выпустив наружу доктора Бейкера и санитара вслед. Они заляпаны кровью и вид имеют усталый. Благо, их не видно из общего зала, так что паника не поднялась.

Заметив нас, спрашивает:

– «Скорая» приехала?

– Нет, – почти дружно отвечаем мы.

– Да не нужна она уже, – врач стягивает с рук перчатки, бросает их на пол.

Становится рядом с нами, достаёт сигареты.

– Доктор… – пытается заикнуться о нарушении всяких порядков санитар.

– Да пошёл ты нахуй, Стив, – устало отзывается мужчина, – иди лучше, девчонкам скажи. И полицию пусти.

Затягивается, закрывает глаза. Заметно, как у него подрагивают руки.

– Мать твою, а… – бормочет.

Мы с Беком стоим, как пришибленные, да и Чар профессиональным чутьём понял – не спасли. Сэм, это маленькое безобидное существо, умерла.

Слышно звук ещё одной сирены.

– Вовремя, блядь, – доктор бросает окурок под ноги, давит ногой и, чуть сгорбившись, уходит.

Пока Бек тихо рассказывает Чару, что произошло, я достаю уже из своей пачки вторую сигарету.

Реабилитационный центр гудит, как растревоженный улей, все бегают, что-то кричат, только мы, наверное, в этом закоулке в молчании и безопасности.

Всё было бесполезно и зря. Я для несчастной девушки стал дважды не-героем. Тем, кто приходит слишком поздно. Настолько, что можно было уже не появляться. Для неё, переселившийся в другой, несомненно, лучший мир, не имело значения, умереть на снегу или на операционном столе.

Наверное, всё стало лишь хуже – теперь вину за смерть Сэм разделили между собой врач и персонал. И им придётся искать оправдания, подбирать какие-то слова и причины для самоуспокоения – безнадёжность случая, недостаток собственной квалификации и оборудования. Не думаю, что, когда его закупали, рассчитывали на такой треш.

И все проблемы, имеющиеся у нас, становятся какими-то мелкими и несущественными перед лицом простой и страшной истины – человека, который ещё пару часов назад был рядом – больше нет.

Для Бека, конечно, это наиболее сильный удар. Полукровка зарылся лицом в рубашку Чара, ища защиты или поддержки. Тот, осторожно поглаживая его по спине, вдруг говорит мне:

– Я там привёз… короче, пойдём к машине сходим?

Пожимаю плечами. Ну ладно, сходим, пока кого попало пускают в оба конца без проблем. Особенно, если это настолько важно, что Чар отстраняет Бека от себя:

– Подожди нас, хорошо?

– Хорошо, – кивает тот.

Когда отходим достаточно, чтобы он нас не услышал, Чарльз ругается:

– Чёрт, если бы я только приехал раньше! Я бы…

– …тоже испачкал руки в крови, – заканчиваю фразу за него, – не переоценивай свои силы.

– Но я же хирург!

– Будущий, – придерживаю парня за плечо, – и не очень хороший, если честно. Зашил ты меня пиздец криво.

Я, конечно, вру, там и без вмешательства Чара всё было более чем печально в плане красоты. Швы мне сняли буквально на днях, и шрам на животе теперь на порядок уродливей, чем старый, на лице.

– Пожалуйся на меня во Всемирную Организацию Здравоохранения.

– Я слишком ленив для этого, – признаюсь.

Ворота и в самом деле никто и не пытался запирать, более того, в них наполовину заехала машина неотложной помощи, оставив, однако, достаточный по ширине проход.

Светлый «Ford» припаркован совсем рядом, пыльный и заляпанный по самую крышу. Видно, что машина в последнее время пережила много путешествий. Как ни странно, заведена и оставлена на холостых оборотах.

– Сюрприз, – Чар открывает заднюю дверь.

Заинтригованный, я заглядываю в салон. Действительно, сюрприз.

Запакованный в дорожный плед и куртку, он мирно спит. И не пошевелился. Замираю, не веря своим глазам, боясь допустить, что это правда. Ваниль, вишня, реснички на щеках, светлая прядь волос на лице.

– Я его так и не растормошил, полдороги проспал. Сам буди, – вырывает меня из оцепенения Чар.

– Ты… где… – у меня не очень связно получается говорить.

– Украл, – безмятежно пожимает плечами, – он не хотел ехать.

– То есть как это? – отрываюсь от созерцания спящего чуда.

– Приехал, позвонил, он вышел. Сунул в машину и пиздец. Первые километров тридцать он на меня вопил, потом смирился, теперь вот вообще спит, не добудишься.

– Это не игрушки, Чар! Он тебе не вещь!

Дотрагиваюсь до плеча любимого, слегка трясу:

– Эй, маленький, просыпайся!

Никакой реакции. Провожу рукой ему по лицу, дотрагиваюсь до приоткрытых губ… Оборачиваюсь.

– Беги, блядь, просто беги, – повторяю я непонятливому блондину.

– Да что я-то, – пятится.

– Ты-то? Самый хуёвый врач во всей вселенной, вот что! У него же температура! Жар!

– Да я…

– Заткнись, – советую.

Укутав, беру птенчика на руки, пинком захлопываю дверь машины.

– Да я хотел… – снова пытается оправдаться Чар.

Ничего не думаю ему отвечать. Скомканное счастье, больше похожее на горе. Этот окровавленный снег, глаза убийцы, смерть Сэм, сам повторный приезд Чара, который неслабо так метнулся, и любимый, простуженный и жалкий – всё смешивается, накладывается друг на друга противоречивым коктейлем эмоций, в которых я рискую увязнуть, если начну разбираться.

Мы прошли не только без регистрации, нас вообще никто не встретил. Проходной двор, и правда.

Внимания к себе мы не привлекаем ни малейшего, в эдакой-то сумятице из пациентов, персонала, полицейских и приехавших медиков. Приходится отловить медсестру и спросить, где доктор Бейкер.

Даёт показания полиции, в гостевой комнате, оказывается. Расследование по горячим следам. Точнее, необходимая формальная его симуляция, когда преступник уже пойман, а вот дело о причинении тяжкого вреда здоровью превратилось, к сожалению, в дело об убийстве.

И не думаю стучаться, открываю дверь с ноги. Все замолчали, инспектор и помощник воззрились на меня, обернулся и уставший врач.

– А кто это? – окинув взглядом птенчика и, видимо, оценив его состояние, спрашивает у меня.

– Будущий труп, доктор, – резко произношу я, – если вы ему не поможете.

– Да он просто просту… – пытается поправить меня Чар.

Но Бейкер его перебивает, обращаясь к полицейским:

– Прошу меня простить, долг зовёт. Освобожусь, и предоставлю вам своё время.

Кажется, они немного обалдели от такого поворота, но не имели никакого права препятствовать исполнению врачебных обязанностей.

– Мистер Найдр? – окликивает меня инспектор.

– Да, я, – подтверждаю.

– Останьтесь, нам необходимо с вами побеседовать.

Ой как не хочется оставлять птенчика в таком состоянии и в такую минуту, но противиться полиции – не самое умное поведение. Отдаю спелёнатого любимого Чару и присаживаюсь на диван, точно туда, где до меня сидел врач. Про меня уже и полиции известно.

– Это вторая жертва? – озабоченно спрашивает инспектор.

– Нет, он просто болеет. Тут в некотором роде все нездоровы, – я вдруг кое-что припомнил, – и пока я являюсь пациентом этого центра, мои показания будут недействительны.

– А мы не для протокола, – отвечает полицейский, но заметно, что не доволен моим ответом, – просто поспрашиваем. Насколько нам известно, у вас период ремиссии.

Выспросил у Бейкера, не иначе. Да, ремиссия у меня та ещё, вся у Чара на лице отпечаталась. И почему я всегда оказываюсь в центре малоприятных событий, да ещё замешанным в явный криминал? Что там Бек говорил? Везение? Ага, отличное, блядь, везение, всем бы такое просто.

Вздыхаю. Иллюзия выбора. Я, конечно, могу отказаться, но это только так кажется.

Давать показания приходится долго и нудно, по нескольку раз повторяя одно и то же вразнобой, но на лжи меня не поймать, потому что говорю абсолютную правду, с той точки зрения, с какой её вижу.

Особенное недоверие вызывает, закономерно, то, что я бросился на преступника. Когда рассказываю, и сам не верю, что действительно это сделал, а мне надо ещё и полицейских убедить. Хотя не особо стараюсь, остальные свидетели и записи с камер подтвердят мои показания без проблем.

Мыслями я с любимым, беспокоюсь. Нет, ну это надо было додуматься, привезти больного ребёнка за сто миль, да ещё и не понять, что он болен!

Когда меня, наконец, отпускают с допроса, в комнатах уже всё подустаканилось, пациенты собрались в кучки в общем зале и тихо жужжат, обсуждая, уже никто не бегает и не истерит. Бек мне попадается в коридоре, держащим телефон на некотором расстоянии от уха. Догадываюсь, почему.

– Это, вообще-то, твоя доза проклятий, – полукровка зажимает микрофон на изрыгающим дикие визги аппарате.

Понятное дело, птенчика хватились, и теперь его сестра выцепила Бека, а он, естественно, не мог не взять трубку.

– Нет, это – твоя. Мою ты даже представить себе не можешь, – пытаюсь быть чуть веселей.

– Сочувствую, – почти искренне отзывается полукровка. – Ангел твой у тебя в комнате, Чар с ним там.

Стараюсь не бежать, в самом деле, две секунды ничего не дадут. Так и есть, вот он, закутанный уже в моё одеяло, устроенный под стенкой и, кажется, немного посвежевший.

Чарльз тут же, с ним, рядом. Не дожидается моих вопросов:

– Ему дали лекарства, искупали, нормально всё будет.

Заметив мой взгляд, спешно добавляет:

– Сёстры его купали, сёстры.

– Да я рад, что не ты его лечишь, – поддеваю Чара.

– Да уж, – раздосадовано потирает голову там, где, как я знаю, под волосами прячутся шрамы. – Натворил я дел.

– Давай, двигай.

– Я вот что, – Чар быстро встаёт, не желая меня сердить, – завтра увезу вас отсюда всех.

– Почему не сегодня?

Мне и минуты не хочется оставаться в этом месте, в одночасье превратившемся в ад.