Текст книги "L.E.D. (СИ)"

Автор книги: Illian Z

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)

– И раз уж вы сбили нам всю радость, то давайте, искупайте грехи – варите кофе и помогайте здесь прибраться.

На уборку назначен птенчик, а на варку кофе, естественно, я, а Бек, легко напутственно толкнувший меня в плечо, выразительно скашивает глаза. Понятно. Не столько нужно приготовить напиток, сколько проследить за Чаром и Эриком – их что-то подозрительно не слышно.

Обнаруживаются братья курящими на крыльце заднего двора, поёживающимися от ветра и переругивающимися. Через стекло кухонной двери, наполовину запотевшее, их и видно смутно, и слышно плохо. Но тона не повышены, не те, что могли бы предшествовать драке. Да и Эрик не отношения пришёл выяснять, а извиняться.

Можно, конечно, и вмешаться, но пока – рано. Сомнительно, что среди бела дня эти двое повцепляются друг другу в глотки – не на глазах же у любопытных соседей, среди которых уж точно найдутся пожилые дамочки, в такую погоду пьющие чай друг у друга в гостях, и как раз-таки поглядывающие в окна. И так уже обсуждается, что здесь два парня живут. Как, впрочем, и относительно нас с птенчиком. Но с нами понятней – точно геи, не так интересно сплетни распускать. Разве что о временах и нравах поныть лишний повод.

– Бек, – окликиваю я полукровку, который высунулся в проём кухни и принюхивается к закипающему кофе. – А где твои новые законные родственницы? (1)

– Мы им показали Самиру и они тут же её утащили баловать. Всё, теперь она им внучка, ничего не поделаешь.

– А что надо делать? – птенчик вклинивается в разговор во всей непосредственности, протопав мимо и усевшись за стол.

Где бы он ни находился, если я варю кофе – усаживается ждать. Первая традиция нашей молодой и хрупкой семьи!

– Точно ничего, – разводит руками полукровка, также присевший на стул в ожидании. – Теперь моё существование точно одобрят, а то вдруг у них отберут игрушечку!

– У них же уже есть внук, – поставив кружки на стол, я снова наполняю турку, ополоснув.

На всех одной не хватит, а Эрик и Чар скоро замёрзнут ругаться, и точно не откажутся от горячего напитка. Птенчик явно заинтересовался, вон как глазищи горят.

– Макс? – делает ненужное уточнение Бек. – Да он взрослый уже. И пацан. Представляешь, как им хочется девочку понянчить, после трёх-то мальчишек?

– Не представляю, – отзываюсь. – Мне никогда не хотелось нянчить девочек.

Звучит это именно так, как должно, и птенчик опять вот-вот засмущается, поэтому хватается за вопрос:

– А Макс – это сын Эрика?

– Да, – кивает Бек. – Занятный, должно быть, мальчуган, я бы с удовольствием с ним познакомился, но…

– Познакомишься, – уверенно поддерживает его птенчик. – С родственниками так всегда. Сначала не знают, что и сказать, а потом ничего, смиряются.

– Или нет, – ляпаю я раньше, чем думаю.

Любимый как будто съёживается, да и Бек становится мрачней. Всё испорчено. И до конца запозориться мне не даёт только то, что братья вернулись с улицы, как я и предсказывал.

– О, кофе, – радуется Чар и тут же подсаживается за стол.

Эрик, окинув взглядом Бека, чуть помедлив, тоже садится и комментирует напиток в чашке:

– Мы теперь по второму кругу, как алкоголь, пить будем?

– Если хотите, – предлагает полукровка вроде бы всем, но на самом деле глаз с Эрика не сводит, – могу налить по аперитиву.

– И, раз уж время обеденное, сейчас что-нибудь приготовим, – продолжает за него Чарли.

– Я помогу! – тут же вклинивается птенчик, в чём можно было не сомневаться.

Но их мало кто слушает. Эрик и Бек зацепились взглядами друг за друга. Разделены столом, как гладиаторы ареной, только что по кругу не ходят. Ничего не говорят друг другу, лишь смотрят. И пауза затягивается. Настолько, что Бек позволяет себе первому отвести взгляд и осторожно, придерживая ещё одним пальцем сверху, приподнять кружку с кофе.

И в ту же секунду, без предупреждения, Эрик бросается на него, едва не опрокинув стол. Брызги кофе, осколки фарфора, сутолока.

Но я кидаюсь не закрывать собой Бека, и не ловить сбесившегося Эрика, хоть и обещал. Защищать любимого. Буквально сдёргиваю его со стула, где он оказался на пути Эрика. Как раз вовремя, потому что тот пронёсся мимо и толкнул Бека на пол.

Неизвестно, что произошло бы дальше, но подоспевший Чар успел заломить брату руки за спину, а там уже и я поспешил на помощь, убедившись, что птенчик невредим, разве что немного облился кофе.

У Бека в ореховых глазах отражается подлинный страх, и нельзя его судить за бегство из кухни. Как только Эрик перестаёт его видеть – чуть не моментально успокаивается и становится даже каким-то рассеянно-потерянным, так, что мне удаётся его вытолкать за дверь, на крыльцо. Пусть проветрит мозги. Чар, как ни странно, выходит следом, а не бежит проверять, в порядке ли Бек. Хотя очень возможно, что тот ударился при падении.

Но сейчас меня больше волнует собственный любимый:

– Ты как, маленький? – тревожно спрашиваю.

Любое насилие, любой громкий звук может спровоцировать приступ, и сейчас, по судорожному сглатыванью и расширенным зрачкам понятно, что кризис. Но когда я рядом, должно быть легче.

– Н-нормально, – старается глубоко дышать и убедить самого себя не паниковать. – Почему он так сделал?

– Не знаю, – честно отвечаю.

Конечно, гомофобия принимает уродливейшие формы, но чтобы доходило до такого вот, прямого, неспровоцированного насилия в кругу семьи…

– Зато я знаю, – Бек вернулся, наверное, устыдившись своего бегства. – Ох и бардак же здесь!

Конечно, в нашем с птенчиком теперь уже общем доме было довольно чистенько, если не считать мелких огрехов вроде пепельницы и иногда валяющихся тут и там вещей, но полукровка поддерживал почти идеальный порядок, и залитая кофе тканевая скатерть, засыпанная осколками не менее, чем трёх разбитых кружек, – это катастрофа.

Птенчик хочет что-то сказать, но у Бека звонит телефон, и он показывает жестом, мол, потом.

– Да. Да, конечно приходи. Удобно. Сделаем. Приноси. Нет, не сложно. Нет. Нет же! Хорошо.

Сбросив, поясняет нам:

– Дэниел. И вот как надо, учитесь! Позвонил, предупредил, ещё и гостинец принесёт!

Я с птенчиком вновь виновато смотрим в пол, пока полукровка не вздыхает, и не начинает сгребать осколки со стола. Мы помогаем Беку прибрать остатки неудавшегося распития, а он поясняет свою осведомлённость:

– Чарли рассказывал, что Эрик очень тяжело расходился с женой. Как обычно, не могли поделить ребёнка. Так она похитила крошечного ещё сына, и угрожала убить и его, и себя.

– Она ненормальная? – интересуется птенчик.

– Да нет, просто сорвалась. Её подлечили и выпустили, но отсудить Макса Эрику стало намного проще.

Полукровке и мне ли не знать, что такое «просто сорваться». Когда ещё секунду назад – всё хорошо, а потом – непоправимое. Но всё же как это вяжется с нападением Эрика?

– Хорошо, но причём здесь это? – выдаю свои мысли вслух.

– Он увидел мои шрамы, – Бек указывает на одну из рук. – И решил, что я такой же.

– Но у вас с Чарли не может быть детей! – наивно возмущается птенчик.

Но я его в этом поддерживаю:

– И Самиру он не видел.

– Это не важно, – Бек аккуратно складывает испачканную скатерть замедленными, неточными движениями. – Но я могу и ошибаться.

Да, полукровка несколько опрометчиво надел рубашку с коротким рукавом – конечно, она ему шла, он вообще не носил нестильных вещей, но абсолютно не скрывала уродливых шрамов. Недостаточно всё просчитал, или решил перед Эриком не стесняться?

Тем временем малоразборчивая ругань подутихла, и дверь позади нас отворилась, впустив сначала Чара, а затем – Эрика. Тот выглядит не менее виноватым, чем мы, и спрашивает:

– Бекверди, можно с тобой поговорить?

– Только без насилия и не на улице, там холодно, – соглашается полукровка. – Пойдём в зал.

Смелый. А в Чаре замечаю некую неуверенность, когда он провожает брата и жениха взглядом. Ещё бы, если Эрик откалывает такие номера.

– И что это было? – интересуюсь.

– Он принял вероятное за действительное. Я ему объяснил, что Би не такой, и мы никогда не окажемся в той же… жизненной ситуации, что и он. Из-за чего он… вспыльчивый.

– Да уж, кровь горячая.

– Не горячей, чем у тебя, – птенчик сложил руки на груди и смотрит на меня с укором.

Научился же. Явно от Бека. А ещё он так вовремя со своими претензиями, не передать просто!

– Пятном лучше займись, – осаживаю я его немного резко. – А то потом не отстирается.

– Ой, точно, – любимый осматривает потёки на ткани, а потом стягивает через голову водолазку, чтобы тут же сунуть её под кран, а самому остаться в полуобнажённом виде. Крайне соблазнительном, и в котором я уже никому не позволю его видеть.

– Найди что-нибудь, – толкаю Чара в плечо.

Он не сразу понимает, что я прошу какую-нибудь одежду для птенчика, но когда соображает, выйти из кухни ему всё равно не позволяет Эрик. И, кажется, он опять не в себе и хочет броситься:

– Ты, из-за тебя!

Видимо, магия Бека – универсальна, и он нажаловался так убедительно, что даже вон, последнего гомофоба проняло.

Чар же не боится, и даже защищаться не пытается, как будто знает, что брат на него не нападёт. Тот, впрочем, медлит. А ситуацию разрешает, как в какой-нибудь мелодраме, дверной звонок.

– Я открою, это Дэниел, – кричит Бек из коридора.

Быстро же он обернулся. Но у него наверняка есть личный автомобиль с водителем. А момент для разборок упущен, братья едва ли не одновременно рычат друг на друга:

– Потом поговорим.

Ди проходит к нам, на кухню, ничего не подозревая о конфликте, осматривается, протягивает Эрику руку для знакомства.

Картина со стороны – презабавнейшая. Вся наша довольно дружная нетрадиционно ориентированная братия сгрудилась вокруг единственного натурала. Вот и кто теперь секс-меньшинство? Едва вслух не усмехаюсь, но ловлю взгляд Ди уже на себе. Чуть более заинтересованный, чтобы быть вежливым.

А потом он смотрит на птенчика, который так и остался в беззащитной полураздетости. И едва заметно, так, что это не выглядит невежливым, искривляет краешек рта. Аристократическая благовоспитанность. И тут понимать нечего. Оценивает, как я мог влюбиться в это худосочное, взъерошенное создание.

Конечно, со стороны тут любить абсолютно нечего. У того же Ди – тело спортивное, подтянутое. И я видел множество привлекательнейших именно что тел, не все мои клиенты – «а ну кому за полтинник». И выше любой конкуренции – пластичный, как животное, Бек.

Но вот именно, что тел. Конечно, и птенчик мой далеко как не уродлив, но дело не в моей извращённости, иначе бы меня и на каждого школьника тянуло, и я б уже срок сидел. Дело в том, что это – он. Вот просто – он и всё.

– Знаете, что, братцы-кролики? – нарушает молчание, образовавшееся после взаимных вежливых приветствий, Бек, обращаясь к Чару и Эрику. – Мы все, наверное, вас здесь оставим. Пока вы не напьётесь вместе, наедине, как следует, и не порешаете свои внутренние семейные проблемы, мы к вам не вернёмся.

Те хотят что-то возразить, но куда там – тон Бека и его, в общем-то, разумное предложение не может найти себе убедительных контраргументов. Разве что у Ди находится что-то похожее:

– А как же… – кивает на сумку, явно с ноутбуком, у себя в руке.

– Какая тебе разница, где печатать? – невозмутимо пожимает плечами полукровка. – А ты чего разделся? – обращается уже к птенчику.

– Испачкался.

– И что, тебя эти мужланы так и держат голышом? Сейчас же идём искать тебе одежду, отдай!

Решительно отбирает у птенчика мокрую одёжку, и подталкивает его впереди себя. Да ещё и успевает бросить на всех нас укоризненный взгляд. Но если кто и умеет заботиться, то это Бек. Иногда, правда, весьма своеобразно, но зато его усилия идут дальше намерений.

– И куда же мы все пойдём? – задаю я один из очень умных вопросов, когда уже в коридоре ловлю выбежавшего на меня птенчика в футболке, которая ему велика. Прижимается ко мне, явно позабыв, что мы не собирались Эрика ставить в известность. Впрочем, он не видит.

– К вам, – невозмутимо и логично отзывается Бек. – Если вам можно приходить без приглашения, то и мне можно.

И не поспоришь же. Делаю отчаянную попытку посопротивляться:

– У нас еды столько нет.

– Вот это-то как раз не проблема, – улыбается Бек и кричит на кухню: – Чарли, принеси белый и красный пакеты с улицы!

Никакой вежливости, тон едва ли не приказной, но Чар слушается, и уже через полминуты вручает мне и Ди по холодному, припорошённому снегом, магазинному тканевому пакету. Ну да, он же накупил продуктов на всех на неделю.

– Теперь всё нормально? – ехидничает Бек.

Обречённо киваю. Не могу же я ему сказать, что присутствие рядом Дэниела уже наэлектризовывает нервы. Нельзя нам быть вместе, даже не наедине. Слишком это неправильно, слишком странно и неуютно для нас обоих. И я почти что розами на коже могу ощутить, как он источает жгучую зависть, наблюдая за птенчиком. Это только на словах он признал поражение. Чувства – не скрыть, они намного сильней. Но я точно знаю, что он не позволит им просочиться наружу.

Осторожно поддерживаю сначала птенчика, а потом и Бека, пока они обуваются. Первого – потому что от него можно ожидать любой неожиданно-неловкой травмы, а второго – потому что он очень уж медленно надевает обувь. Без шнурков. А вот Ди сам опирается о стену, впрочем, и не претендуя.

– Выпить возьмём? – предлагаю я уже на улице.

Птенчик моментально надувается, являясь строгим противником скорее, не моего пьянства, а того, что я иногда запиваю алкоголем таблетки.

– Нет, наверное, – возражает мне и Бек. – Мы всё-таки учиться с Дэниелом будем.

Ди кивает с весьма сосредоточенным видом, но я всё-таки на пару секунд представляю, чему именно его может научить полукровка, и в какой позе. Кстати, я и знать не знаю, есть ли у него вообще хоть какое-нибудь образование, кроме католической школы. Наверняка, вон какой умный. Может, вообще Стерлингский закончил или Эдинбургский.

– Ты это, возвращайся, – почти что кричит Чар с крыльца нам в след.

Не нам всем, конечно, только Беку. На что полукровка поднимает руку вверх, но не оборачивается. Услышал, мол. Вот же стервец, доиграется же! Хотя чтоб я понимал в отношениях!

Комментарий к 56. Вежливость

________________

1. Употребляется словосочетание: “mothers-in-law” – тёщи либо свекрови. Адаптировал почти буквально.

========== 57. Холодное перемирие ==========

Думать мне хотелось меньше всего, но я должен был решить хотя бы одну задачу, а именно: будет ли уместно свалить прямо сейчас в комнату и завалиться спать на неуточнённое количество часов?

Я бы уснул и прямо так, сидя, но риск свалиться с табурета был неоправданно велик. Места на диване мне не хватило, потому что там уселись Бек с Ди, рядом с ними примостился и любимый. Было бы просто великолепной идеей затащить в постель ещё и его – и так он старался не поддаваться скуке, уткнувшись в телефон и иногда припивая чай.

Было отчего заскучать – полукровка на самом деле помогал Дэниелу с его проектом и надиктовал ему такие словесные обороты, что я сомневался, что такие слова в английском вообще существуют, не то что имеют ещё и внятное значение, и сам Ди не реже, чем каждые пару минут переспрашивал, уточнял, как пишется то или иное слово. Обычно Бек терпеливо повторял, но иногда и коротко чертыхался сквозь зубы, причём уже с американскими словечками позабористей. Нахватался, понятное дело.

И атмосфера в доме сгущалась какая-то уютная, пропахшая чаем и свежим печеньем, которое купил Дэниел, такая, о которой я всегда… мечтал ли? Даже не та, тёплая, но чересчур сладкая, с ноткой похоти, когда я остаюсь наедине с любимым. А вроде той, что получается у обыкновенных семей. Жена, выводок детишек, друзья… не, ну друзья у меня уже есть.

Кажется, я сам не заметил, как широко и искренне улыбнулся. Зато на это обратил внимание птенчик. Сначала бросил пару быстрых взглядов, а потом неожиданно изменился в лице, почти с ненавистью швырнул телефон на столик и ушёл в спальню.

Судя по всему, необычность произошедшего не укрылась не только от меня – Ди вопросительно посмотрел, а Бек бросил немного раздражённо:

– Не знаю, что это было, но на твоём месте я бы разобрался.

Мне и самому пришла в голову эта мысль. Птенчик ещё далёк от психического здоровья, мало ли что ему в голову взбрело.

Сидит на краю кровати, сцепив пальцы в замок, старается сдержать то ли страх, то ли злость. И дотронуться до плеча не даёт:

– Отойди от меня.

Спокойно и зло. Опасно.

– Ну что случилось? – сажусь рядом с ним, но на некотором расстоянии. – Что я опять натворил?

– Хочешь знать, что ты натворил? – птенчик взмётывает на меня колкий взгляд. – Правда не знаешь?

Киваю сразу же, потому что успел перебрать все свои грехи за последние дня два, и даже то, что и мелкими неприятностями не считается, но ответа не было.

– То есть это не ты сейчас лыбился во всю пасть своему бывшему, да ещё и Беку, которого, кстати, тоже трахал!

Я не успеваю никак оправдаться, любимый почти кричит:

– Может, не бывшему, а? А твоему любимому клиенту?

Видимо, по моему лицу можно всё прочитать, потому что птенчик теперь чуть не насмешлив:

– О, ты думал, что не признаешься, и всё будет в порядке? Да мне уже каждая шавка в городе об этом гавкнула. Думаешь, родители не знали? Или твои же дружки? Кстати, уговаривали меня не лезть в отношения с тобой. У тебя бы никогда смелости не хватило.

– Я… я не хотел потерять тебя, – чудо, но хоть какие-то слова у меня находятся.

Любимый истерически усмехается:

– И поэтому ты продолжал трахать всё, что имеет мужской пол, за деньги и без? Меня насиловал, по вене двигал? Всё перечислить?

На это мне уже нечего ответить, да и какие у меня могут быть оправдания, кроме того, что я подонок, ублюдок и мразь, и на самом деле меня интересовал только я сам?

– Наверное, ты хочешь знать, что я тут делаю, если давно имею возможность поправлять тобой же и угробленное здоровье в каком-нибудь фешенебельном санатории? – птенчик говорит надрывно, кажется, храбрясь, и почти выдавливая из себя слова.

Но у него получается, а у меня – снова нет. Только киваю, чувствуя, как пульс ухает в висках – нервничаю.

– Да потому что… – запинается, – потому что я люблю тебя! И мне без тебя так плохо, что ничто не действует!

– А ты… хотел бы от меня избавиться? – спрашиваю через силу, предательски дрогнувшим голосом и очень тихо. – Может быть, будет лучше… если я сам уйду? Уеду там…

Я к этому совершенно не готов, слова растворяются в воздухе раньше, чем мысль оформляется. Бросает в холод, но одновременно я взмокаю, ладони как будто покалывает током. Я так не волновался даже на первом свидании. Даже с первым клиентом. Потому что сейчас это касается не только «меня», а едва живого и тонкого «нас».

Но птенчик мотает головой, глядя в пол, и говорит уже тише и намного глуше, запас истеричной смелости иссяк:

– Каждый день я не знаю, чего ждать. Каждый день мне хоть кто-нибудь повторит, что мы не пара. Я устал. Я боюсь. И я не знаю, что делать. Я сдаюсь. Всё.

Не похоже, что он вот-вот заплачет, и это, наверное, хуже. Говорят, что после слов становится легче, а любимый не выпускает все эмоции дальше зрачков и плотно сжатых сухих губ. И я хочу до них дотронуться, но боюсь спугнуть его, как настоящую птичку.

И осторожно трогаю лишь пластырь на его носике, кончиками пальцев, боясь навредить, и то только потому, что хочу хоть как-то вывернуть разговор:

– А зачем ты в драку лез, если всё уже… знал, правильно?

– Правильно, – кивает птенчик. – Я с того самого момента знаю, как мне Чарльз твоё фото показал. Но никто не смеет оскорблять тебя. Никто.

Поднимает голову, смотрит прямо мне в глаза. Злой. Решительный.

И я понимаю, что на самом деле это не я его пытался защищать. Это он, маленький, тщедушный и хрупкий, на самом деле защищал меня. Ото всех, даже от самых близких людей. Берёг. Старался исправить свои, и забыть, замолчать мои ошибки. И он справился. Победил всех, даже собственный здравый смысл.

– Но если ты знал… почему не сказал? Не запретил?

– А что бы я предложил тебе? – почти злится. – Сказал, что куплю лекарства твоей матери на деньги моего отца? Что? И ты был бы согласен?!

Почти что уперекает меня. И это как боль, или даже как вина. Как будто он сомневается, как будто сделал недостаточно. И он прав. Это не привело бы ни к чему, кроме скандала. Но держать такую обиду, такое отравляющее знание в себе… сколько же на это надо сил!

И что мне остаётся, кроме как просто обнять его, притянуть к себе, замереть и сидеть так, пока он не говорит в самое ухо почти, немного насмешливо:

– Может, уже поцелуешь меня и пообещаешь, что больше так не будешь?

– А я ничего и не делал, – отстранившись от любимого, я не спешу его целовать. – Я улыбался не им, себе. Понимаешь, я вдруг понял, что у нас в доме очень уютно.

Птенчик смотрит немного скептически, но наконец смягчается:

– Тогда скажи хотя бы, что ты меня любишь.

– Я люблю тебя, – слушаюсь.

– Надеюсь, хотя бы в этом ты не врёшь, – выдыхает как-то отстранённо.

– Я не знаю, как это доказать, – винюсь.

– О, пожалуйста, не надо, – птенчик почти копирует Бекову интонацию, которую он применяет для нравоучений, – а то всё станет только хуже.

– Но… как-то же мне нужно заслужить твоё доверие, оправдаться. Может, я с Беком лучше никуда не поеду? Побудем вдвоём?

– Лучше поехать. Для него это очень важно, поверь. И не надо моё доверие заслуживать – анализы на СПИД у меня отрицательные, – беспечно заявляет любимый.

В его непостижимом логически уме это как-то укладывается. Но, однако, как же низко я валяюсь, если то, что я его хотя бы не заразил – это уже считается достоинством, пусть и почти в шутку? И как же долго пришлось спускаться за мной птенчику, оскальзываясь в грязи, падая, чтобы вот так, как сейчас, поцеловать меня? И во имя чего? Болезненной любви, что не приносит ему ничего, кроме очередных проблем?

Целую в ответ, нежно, осторожно, чтобы он не подумал, что я хочу как-то опошлить момент, свести всё к сексу, но он первый прерывает поцелуй, и спрашивает озабоченно:

– Ты не заболел? Дрожишь.

– Нет, нормально всё, я просто…

– Выйди покури, что ли, – предлагает дельную идею любимый.

– Да, наверное… Вернёмся, давай?

– Ну да, не очень удобно, что мы бросили гостей.

– Да какие они гости, – отмахиваюсь. – Скоро пропишутся уже.

– Я против, – категорично заявляет птенчик.

– Ревнуешь?

– Да.

Честно и просто. И это так восторженно-мило, что хочется затискать этого героя-защитника, ревнивца-упрямца. А почему бы и нет? Подхватываю его с кровати, едва не поднимаю в воздух и прижимаю к себе, не переставая поглаживать, ощупывать, и даже почёсывать. И в этот момент сам себе верю:

– Я – только твой.

– Пф-ф, велика награда, – птенчик высвобождается и приглаживает растрепавшиеся волосы. – Пока я не отвернусь.

Подавляю вздох. Ничего не улажено и не решено, и вряд ли в обозримом будущем что-то поменяется – слишком красочен у меня «послужной список». Но хотя бы ссора съехала с сиюминутных решений в обычное состояние «холодного перемирия», а от того, что не нужно больше ничего скрывать, как-то даже и легче.

Я-то, дурак наивный, гадал и прикидывал, кому из нас будет хуже, когда истина откроется, а оказалось, что тайны и не было. И я не сомневаюсь, что Бек не раз прохохотался с меня, ещё и с птенчиком обсудил. А теперь у меня накопились к нему темы для разговоров, и масса.

Парни прервались, когда мы вышли к ним, и вопросительно смотрят. Показываю им жестом, что собираюсь покурить, Ди тут же снимает ноутбук с колен, а вот Бек отказывается. Странно, но его дело. Может, ему не терпится выведать у птенчика, в чём была проблема, и что мы нарешали.

– Бросать не будем? – растворив окно на кухне и затянувшись, тихо спрашивает меня Дэниел.

– Сами говорили, святой отец, что люди мы жалкие, и стараемся просто выжить, – чуть улыбаюсь.

Ди отвечает улыбкой на улыбку и поясняет:

– Я не думаю, что теперь они мне жизненно необходимы. Кажется, я близок к святому смирению.

Говорит тихо, так, что в проходной комнате ничего не будет слышно, кроме невнятного бормотания. И правильно делает, и за это я ему благодарен – только любовного треугольника и ещё одной ссоры мне не хватало!

– Ты такими темпами не уйди в Плюскарден (1).

– Я не до такой степени развратник, чтобы сожительствовать с сотней мужчин!

– Ну, пусть половина приходит по чётным, половина – по нечётным. В нечётные бери тех, кто посимпатичнее.

– Это ещё почему? – подыгрывая, Ди действительно заинтересовался.

– А нечётных дней в году больше!

Дэниел искренне хмыкает, затягивается, вдруг вновь становится задумчиво-серьёзным, а потом выдаёт:

– Мне на самом деле помогло наблюдать за вами.

– Но как ты вообще пришёл к такому выводу? Обычно наоборот, с глаз долой…

Зря я это спросил, потому что лицо Ди вдруг приобретает какое-то немного хищное выражение, и он охотно объясняет:

– А я сначала хотел получить противоположный эффект. Думал, что пропитаюсь ненавистью, тогда и духу хватит всё выложить и разрушить. А что получилось? Человек, которого я люблю, с другим у меня на виду, а я настолько спокоен, что даже курить бросить собираюсь. Как будто это… правильно?

– Да, Ди, это – правильно, – похлопываю я Дэниела по плечу, но он даже не вздрагивает, а я сам себе хочу верить. – И ничего бы ты не разрушил, всё и так было известно.

О том, что всё было известно всем, кроме нас двоих до этого часа, я тактично умолчал. И о своих сомнениях в искренности того, что Дэниел сейчас говорит – тоже. Не мешать же его самоубеждению!

– Может, тогда высшие силы и вправду есть, и не только наблюдают, но и подсказывают? – почти серьёзно отзывается Ди.

– Вот в монастыре тебе и расскажут.

– Да что ты меня всё время прогоняешь? А, это ты так намекаешь, что неплохо бы вам подкрепить примирение? Тогда я Бекверди к себе позову.

– Стоять, – перехватываю я за плечо рванувшегося было Дэниела. – Может, я просто шутил. Хотя ты подумай, священник из тебя вышел потрясный, а обет безбрачия не будет проблемой. Никаких уходить, вы гости, значит, гостите. И я не собираюсь объяснять пьяным братцам, куда вы делись.

– А что, они могут сюда прийти?

Припомнив, сколько всегда пил Чар, сколько при мне в барах высадил Эрик, и сколько нам оставалось до дебоша с погромом, убеждённо киваю:

– Ещё как могут.

– Тогда мы их взашей вытолкаем, потому что у нас тут и так будет ревизия, – Бек явно слышал все последние реплики и заглядывает в кухню: – Банши приехала, с Миркой. Быстро поглотали бычки и играете приличных людей!

Сразу понятно, что это сестра птенчика. Она и банши, и келпи, и сам Сатана в одном флаконе. Своевременное предупреждение позволяет нам окурки, конечно, не поглотать, но погасить, и пепельницу вытряхнуть, и даже пристойно умыться-расчесаться, так что мы получаем скупое одобрение:

– Вот, хотя бы тут всё нормально, но могли бы, черти, и разъяснить мне положение дел, чтобы я те пьяные рыла не видела!

Непривычно сдержана на выражения, но это оттого, что Самира рядом, показывает брату просто ворох каких-то игрушек – явно бабушки накупили. Бек улыбается, осторожно беря то одну, то другую, и ребёнок его не торопит, как будто полностью осознаёт, как полукровке ещё трудно.

Однако быстро же Чар с Эриком успели нализаться. Стажированные алкаши, видят цель, не видят преград.

– Они так мирятся и обсуждают философские проблемы, – охотно поясняет птенчик сестре. – Ты чай будешь?

– Конечно буду, и чай, и то вкусное, что у вас на весь дом пахнет.

– С лошади-то слезь, высоковата, (2) – бурчу.

– Что сказал? – взвивается мегерой.

– Сказал, что проходи, угощайся, конечно же, – делаю вежливый жест.

– И оставайся ночевать, – лучезарно улыбается Бек, вот так запросто пригласив в чужой дом, в котором уже и так было тесновато.

– Это ещё зачем? – интересуется сестра птенчика, оглянувшись на него, но тщетно – тот тоже не понимает.

Зато Бек весьма охотно делится причиной радушия, так же улыбаясь, и ни разу не сбившись с вежливо-гостеприимного тона:

– А это чтобы ты не вернулась, и не крутанула своей, без сомнения, достойной всяческих восторгов задницей перед Чарльзом. Потому что я тебе глаза выцарапаю, сука, а они тебе, наверное, нужны ещё?

Мы все замираем, как побережье перед штормом. Но ничего не происходит, совсем. Сестра птенчика звякает расписанным ногтем о кружку с остывшим чаем, который ещё не отпит, поднося к губам, и сглатывает напиток вместе с обидой. Справедливо. А Бек не позволяет себе и тени превосходства, садится на ковёр, чтобы поиграть с Самирой.

Выдыхаю, опускаюсь на стул, отстранённо наблюдаю за тем, как любимый суетится, меняя и добавляя чайные кружки, и дожидаюсь, пока он приобнимает меня и тихо шепчет:

– Иди отдохни, я потом присоединюсь.

Я знаю, что это уловка, что он засидится с гостями до позднего вечера, а то и правда оставит их всех ночевать, разместив непонятно где, но можно не сомневаться, что с комфортом, и не составит мне компанию не только для расслабляющего лёгкого секса и нежностей, но и для сна. И я его уж точно не дождусь, отключусь сразу, как голова подушки коснётся. И всё равно я принимаю правила игры, всё равно чуть трогаю его губы своими:

– Хорошо, буду ждать тебя.

Комментарий к 57. Холодное перемирие

________________

**1.** Плюскарденское аббатство – действующий монастырь Бенедиктинского ордена в Шотландии

**2.** ориг. “get off your high horse”, что соответствует выражению “от скромности не сдохнешь”.

========== 58. Самовыражение ==========

Разумеется, он не пришёл. Половина кровати так и осталось несмятой. Вообще не ложился.Но суетится на кухне так бодро и жизнерадостно, как будто тени под глазами – это косметика, а не результат недосыпа.

Гостей в доме только прибыло – за столом, напротив сестры любимого, сидит крайне мрачный Эрик, а из родительской спальни доносятся звуки ссоры. Бек и Чар, кто ещё с утра пораньше будет выяснять отношения в чужом доме.

Пожелав всем доброго утра, что для Эрика, должно быть, прозвучало довольно издевательски, задаю довольно уместный вопрос:

– А где Самира?

– Бабушки забрали, – отзывается сестра птенчика безмятежно, помешивая чай.

Заметно, что только рада была сбыть с рук куда-нибудь мелкую обузу. Потому что теперь можно строить глазки не отвлекаясь. Уже Эрику. И это я-то потом проститутка. Впрочем, я хотя бы деньги брал. Конечно, можно её и осторожно предупредить, что брат Чарльза – бешеный, особенно на это дело, но не буду. Её проблемы.

Эрик, кстати, не обращает внимания ни на неё, ни вообще ни на что вокруг, кроме чая в чашке. Понятное дело, почему – запах алкоголя в кухне настолько стойкий, что даже приоткрытое окно не спасает. И сколько парень не спал – неизвестно. А такое пограничное состояние между крайней степенью опьянения и жесточайшим похмельем не позволяет концентрироваться на чём-то более сложном, чем рябь на жидкости.