Текст книги "L.E.D. (СИ)"

Автор книги: Illian Z

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц)

Танцую пальцами, нет, играю. Как на музыкальном инструменте. И музыка действительно имеется – симфония вздохов, всхлипов, стонов. Несдержанная, угловатая, но мелодичная. Крещендо, финальный аккорд…

Бек вытягивается, поводя худыми боками, как лошадь после скачки. Отдав всего себя, выглядит очень устало.

– У тебя не приступ? – озабоченно интересуюсь, вытирая руку от липкой спермы.

– Нет, нормально, – парень слабо улыбается. – Извини, что ли.

– Да не проблема, сучка, – скалюсь. – Ноль самоконтроля, одно блядство.

– Я тебя купил! – дуется.

– Посмотрим.

Не соврал, на кухне действительно завтрак, причём вкусовых качеств повыше съедобного. Хотя, конечно, не ангельские гренки. И вообще, мне уже второй день готовят, ухаживают. Я так и прибалдеть могу.

– У тебя идеи есть? – спрашиваю мнение, когда Бек появляется на кухне в моих джинсах и тянет руку к кружке кофе.

– Насчёт подарка? – соображает. – Никаких.

– Ну хоть что-нибудь, – упрашиваю.

В моей собственной голове на эту тему звонкая пустота.

– Не знаю я ваших отношений, – Бек отпивает напиток так осторожно, как будто тот кусается. – Просто подумай, кто он для тебя.

– Помощник из тебя не очень, – я прожёвываю очередной кусок.

Бек в любом случае молодец, разбудил меня даже раньше, чем нужно.

– Чем могу, чем могу.

Не буду торопиться, и на работу успею. Ту, которая у меня официальная, курьерская.

– Так Чарли что, не соврал? Вон, ухаживает за тобой.

– Похоже на то, я и сам удивился, – отзывается Бек. – Возблагодари мою задницу, он явно теперь не против туда ещё не раз попасть, на добровольных началах.

– Получается, ты своей задницей спас наши, – хмыкаю.

– Ой, не стоит благодарности, – полукровка шутливо манерничает.

И не в заднице, видимо, дело здесь. Скорее всего, бури с искрами отгремели ещё тогда, когда Чар его в первый раз увидел. Бывает так, сам знаю, страсть – она логику на хую вертеть хотела.

♥♥♥

Работы оказалось немного и, когда заказы подошли к концу, настроение у меня было отличным. Времени до вечера оставалась уйма, хватит и на нормальный сон, и на поиск подарка. А ещё я получил SMS содержания: «Надеюсь, ты придёшь сегодня ☺!». Однако я понятия не имел, что выбрать в качестве подарка. Традиционная бутылка виски была одинокой в рюкзаке.

Я постарался сосредоточиться на том, что сказал мне Бек, который, как баба, никогда ничего не выдаёт прямо. Бесит. Но часто ой как прав. Как там? «Подумай, кто он для тебя?». Любимый. Свет моей жизни. Сокровище. Внезапно до меня доходит. Драгоценность. Точно. Что-нибудь из ювелирки.

Пока шагаю в направлении магазина, обдумываю. И отличная на первый взгляд идея уже не кажется такой хорошей. Птенчик-то не девушка. Ни серьги, ни кулон не подаришь. Браслет? Даже если я найду подходящий по размеру, мужское плетение будет грубо смотреться на такой тонкой руке.

Ой, ладно. Я толкнул дверь в магазин. Запонки там или такие уголки на рубашку, не знаю, как называются.

В окружении стеллажей с блестящими абсолютно бесполезными вещами я теряюсь. Никогда в жизни не был здесь. Что тут искать, где, какие ценнники…

– Могу я чем-то вам помочь?

Несказанно вовремя. Обычно консультанты, будучи ещё и обычными людьми, не торопились ко мне подходить.

– Да, мне бы подарок…

– Кому? – продавец дежурно улыбается, убедившись, что я не просто бродяга, но в то же время взгляд пуст.

– Пар… моей девушке.

– Пройдёмте, – указывает она вглубь зала, – у нас как раз новая коллекция, драгоценные и полудрагоценные камни.

Осматриваем с ней витрины, но только на одну вещь, что называется, падает взгляд. Парные кольца. Широкие, с необычным рисунком – линия кардиограммы, посередине изгибающаяся в сердце.

– А это? – указываю на них.

Продавец выглядит разочарованной:

– Ну, если вам подходит… позолоченные титановые.

– Титан? Я что-то слышал вроде.

– Да, – девушка слегка смягчается, – самый прочный металл.

– Мне подойдут, – я лишь чуть улыбаюсь, – не на помолвку же.

Небольшая заминка возникает только с определением размера. Посомневавшись между K, L и M, беру всё-таки вторую L. В крайнем случае, обменять можно.

В стратегически верно расположенном рядом цветочном, покупаю два сборных букета-корзинки – там, помимо цветов, ещё и сладости. Надеюсь, женская половина семьи любимого позволяет себе их хотя бы в праздники. Немного подумав, совершаю ещё одну покупку – одну красивейшую белую розу на длинном стебле. Новорождённую, почти бутон. Дерзко и провоцирующе это будет. Но меня подобное не волнует.

Звонит телефон, беру. Приветствия. По голосу понимаю – Чар.

– Чего надо? – грубо осведомляюсь.

– Я зайду вечером?

– Влюбился? – ржу в трубку.

– Нет, это… – не очень убедительные оправдания.

– Виски захвати и чё пожрать. Только без наркоты, усёк?

Сбрасываю. Ну Бек, ну сволочь. Дома разберусь.

– Не представляю, какую ты ему легенду втираешь, но завязывай, – кричу ему прямо с порога, не разуваясь.

– Ты вообще о чём? – Бек высовывается из кухни.

Выглядит он неважно, но держится. Не знаю, откуда в таком протраханном теле столько силы воли, и откуда мотивация.

– Чар придёт.

Бек ухмыляется:

– Ещё бы нет. Подарок купил? Покажи!

Присвистывает, когда я открываю коробочку:

– Вот это ты серьёзно настроен! Поздравляю!

– Глаза протри, блядь, – раздражаюсь я, – они же не золотые!

– Жаль, жаль, – тянет парень. – Но ты хотя бы на ночь вписан?

– Похоже на то.

Крутится вокруг, пока я собираюсь, с известной целью.

– На, другая, – выделяю ему таблетку из своих запасов.

– Премного благодарю, – паясничает.

– Смотри, – предупреждаю его, – если я вернусь, а вы уторчанные – прибью обоих и в реку по кускам, дорога известная.

– Понял я, понял, – Бек нервно потирает локтевые сгибы, – не очень-то и хотелось.

– Ври больше. И не забудь…

– …оставить кувшин сливок для брауни?

– А не слишком хорошо ли ты осведомлён?

– Я вообще-то под Эдинбургом родился, – надулся Бек, – а от кого меня мамка, дьявол утащи её душу, нагуляла – не имею понятия.

– От обезьяны, – я показываю Беку язык, захлопывая дверь.

Надеюсь, он всё же будет себя благоразумно вести, хотя… особо я не переживаю. Выбросив его из головы, я устремился навстречу просто замечательному вечеру. Нет, не так. Чертовски охуительному.

Потому, что на открывшем мне дверь любимом и в самом деле малый килт. Не такой развратный, как в моих фантазиях, тёмно-зелёного с синим тартана, наверняка уникального, семейного. Это подтверждал и спорран с гербом и кисточками. Я почувствовал довольно яркое желание «проинспектировать».

– Первый гость темноволосый – к счастью! – объявил мне птичка с порога.

Ещё бы, маленький. Ты и есть моё счастье.

========== 17. Огонь ==========

Подносит цветок к лицу, но вместо того, чтобы вдохнуть аромат, откусывает маленький кусочек от лепестка, жуёт с задумчивым видом, потом щебечет:

– Заходи, заходи, я пока в воду поставлю!

Подумать над такой странной реакцией я не успеваю, потому что любимый в малом килте – не самое странное. Меня встречает хозяин дома, в большом килте, тех же клановых цветов и герба.

– Заходи, к счастью будешь!

Отдать традиционный виски я всё же соображаю.

– Солодовый? Отлично. Девочки одеваются, оставь цветы здесь, – уходит, чтобы разместить напиток.

– Они собираются на ужин к мэру, мы их проводим и пойдём гулять, – заговорщически шепчет любимый мне на ухо и тянет наверх. – Пока соберутся…

Вваливаемся в его комнату, и подсказывать, что делать, мне не нужно. Змея внутри уже всё решила. Прижимаю любимого к стене, ищу его губы своими. Он отвечает, заигрывает со мной язычком. Бесстыдник. Я чуть раздвигаю коленом его ноги, полуосознано. Трётся. Прижимается крепче. Запускаю руки под килт, оглаживая бедра, попку… Настоящий шотландец, да…

Посторонний звук за стеной встряхивает меня, любимый тихо шепчет:

– Ага, они там.

То есть мать и сестра птенчика рядом в запертой ранее комнате, которая, как выяснилось, что-то типа гардеробной. Думает, меня это остановит? Да чёрта с два.

Подталкиваю любимого к кровати, не переставая целовать. Есть ещё немного времени, я уверен. Неловко сев, хочет отползти, но я перехватываю его под колени, тяну на себя. Развожу его ножки, отбрасываю вверх и в сторону многослойную ткань, и зрелище прекрасно-развратное.

Любимый, раскрасневшийся, стыдливо отводящий взгляд. Стройные, длинные ножки в белых гольфах, а выше… я устраиваюсь удобней, вдыхаю терпко-сладкий запах и…

– Не над-а-х-х-х-х-х-х… – вырывается у птенчика.

Я всего лишь прикоснулся губами, поцеловав. Вцепляется мне в волосы, отпихиваясь, тихо постанывает – это я провёл языком. Выгибается прикусив губку, забрасывает ножки мне на плечи – это я уже играю по-серьёзному, медленно и нежно вобрав его член в рот целиком.

Признаться, минет я делать не умею и не учился. Зато мне его делали до отвращения часто, соображу.

– Только тихо, маленький, – предупреждаю любимого.

Кивает, закрыв глаза и шумно дыша. Какой нежный. Какой чувствительный. Какой невозможно желанный.

Я играю с ним, то полностью выпуская его требующее внимания естество изо рта, то похлопывая языком, то беря полностью, это не сложно. Вытанцовываю языком страстные узоры, окружности, зигзаги. То останавливаюсь, то бешено ускоряюсь, то замираю, сжав его губами.

Любимый, которого я таким образом истязаю, дрожит, бедненький, закусил костяшки пальцев, в глазах – слёзы. Не плачь, это же не больно, птичка ты пойманная, спокойно, дыши ровней…

Комкает руками мне рубашку, подаётся навстречу, умоляя прикончить его наконец, добить, чтобы не мучился. Я не отказываю. Двигаюсь быстрее, работаю языком жёстче и напористей. Любимый содрогается всем телом раз, другой… стон всё же прорывается, но довольно глухо и коротко. И я даже не подумал отстраниться, наоборот, надавил языком ещё и ещё.

Даже предположить не мог, что это будет вкусно. Жидкость – солоновато-сладкая, горячая. Проглотить – единственное, что можно было сделать. Это же часть любимого, то, чем он поделился со мной. Жидкая любовь.

– Ты боялся, а даже килт не помялся, – весело заявляю, одёргивая одежду.

Птенчик сидит, оперевшись на руки, сбивчиво дыша и облизывая пересохшие губы. Выглядит счастливым, но немного потерянным.

– Нас никто не звал? – хрипло спрашивает.

– Нет, а разве не зайдут за нами?

Качает головой:

– Я дверь защёлкнул.

Я-то переживал, а у этого сорванца всё продумано, оказывается.

– Иди сюда, – тихо зовёт.

Я хочу сесть рядом, но он тянет меня за шлёвки на джинсах и расстёгивает молнию. Любимый заметил моё желание. Я замираю, наблюдая за ним, боясь спугнуть, как редкую птичку. Райскую птичку.

Ту, что выпускает мой член на свободу, осторожно трогает его пальчиками, и заявляет тихо и восторженно:

– Вау.

Мне всегда льстило, но настолько искреннего вложенного чувства я никогда не слышал. Есть, конечно, чем погордиться, восемь и шесть дюйма, ласковое имя «зверь». Не я придумал. Секрет успеха даже в случае такой стрёмной рожи, как моя.

– К-красивый.

Ну офигеть теперь. Сейчас этот «красивый» обидится, расстроится и усохнет. Хотя нет, потому что, похоже, любимый сообразил, что этот «экспонат» руками трогать не только разрешается, но и поощряется. Согласие у меня, конечно, молчаливое, но очень твёрдое.

Движения пальчиков моего нежного птенчика, не смотря на всю боязливую неумелость, причиняют мне весьма острое блаженство. А смотреть на то, как он старается, причём ещё и наблюдает за процессом с самозабвенным любопытством – вдвойне возбуждающе.

Старается сделать мне приятно явно как себе, ласково, без нажима и довольно резво. Меняет руку. Что, уже устал? Ну, потерпи, я уже, уже почти…

Глубоко дышу, прикрыв глаза и опревшись рукой о стену. В любую секунду, в любую… нет, не в эту, и не в следующую… внезапное острое, влажное прикосновение язычка, как укол, как нажатие на спусковой крючок, и остановить уже ничего невозможно…

Фыркает. Утирается рукой. Всё, что пару секунд назад было во мне, выплеснулось ему на лицо и волосы. И заметно, что любимый никак не ожидал, как и я, такого развития событий.

– Не смешно! – вытирает бровь и щёку.

Я и не думал смеяться, хотя вид у птенчика весьма потешный. Запихнув немного ещё заинтересованный член назад в джинсы, помогаю любимому оттереться. Естественно, он, как любой мальчик, держит в комнате влажные салфетки. Известно для каких целей.

Особенно долго возимся с волосами, а когда, наконец, вроде всё пристойно и чисто, любимый ластится ко мне и выпрашивает поцелуй.

– Нет, я… – придерживаю его, – мне бы рот прополоскать.

Кажется, он опять всё не так понял, и вот-вот обидится, но как раз в этот момент в дверь осторожно стучат. Открываем, что ж делать.

Сестра птенчика подозрительно принюхивается, потом делает хитрющее лицо и спрашивает полуутвердительно:

– Успели?

Птенчик смущается, но робко кивает.

– Тихо вы, – ухмыляется девушка, и ей эта гримаса совсем сейчас не идёт.

Потому что одета она в народный костюм, два красивых платья разной длины и даже накидку-плед с капюшоном. Хорошенькая, с её-то фигуркой, глазищами и локонами, но какая же гнилая внутри.

– Жопа не болит? – интересуется у птенчика.

– Отвали, – грубо отвечает ей любимый.

Это вообще чуть ли не первый на моей памяти случай, когда ему изменяет доброжелательность.

– Ой-ой-ой, – передразнивает девушка, – наше педиковатое высочество обиделось.

– А я могу и за волосы взять и с лестницы скинуть, – отвечаю уже я, причём довольно мирным тоном.

– Идите уже, – дуется, – и поестественней себя ведите.

– Вы что, уже выпили? – шутливо интересуется глава семьи, увидев взъерошенных нас.

Киваю. Да, мы трижды алкаши и забулдыги. Пожалуйста, да.

– Зря. Ну, не страшно.

Нам вручают стаканы, причём в моём доза виски такая же, как у хозяина дома, а вот птенчику достаётся меньше сестры, и то разбавленного. Как ребёнку. Знали бы они, что сейчас вытворяло ваше дитятко…

– За здоровье!

Традиционный тост. Пьём, поздравляем друг друга с праздником. Обмениваемся кусками торта и печеньем. Разговариваем ни о чём, иногда смеёмся. Пока не наступает время уходить.

Я как будто побывал в детстве, в самом счастливом кусочке. Хотя у нас дома никто не носил одежду из тартана, и не соблюдал традиций. Всё равно.

Провожаем семейство не долго, до машины, миссис Птица напоследок всё же интересуется:

– Сынок, точно не поедешь?

– Точно, – отвечает птенчик, – решили же!

Его мама вздыхает, но не обижается. Когда отъезжают, я спрашиваю любимого:

– А точно всё нормально?

– Угу, – кивает, – там ужасно скучно!

В его глазах отражаются уличные огни и гирлянды. Он улыбается. Он тянет меня за руку за собой, к главным улицам, где музыка, танцы, веселье. Мы смотрим на людей, люди – на нас. Но меня это не волнует, и тому виной не виски внутри, а тёплая ладонь любимого в моей. Ель на площади уже не актуальна, про Новый Год не вспоминают. Повсюду – Хогманей.

А это значит – фейерверки, огонь, фаерщики, факиры, просто любители с чашами огня и факелами.

Любимый говорит мне на ухо:

– У тебя глаза как чёрное зеркало.

Он немного пьян и очень сильно весел. Предлагает мне станцевать, но пускают только в килтах. С незнакомыми девушками он танцевать не хочет, хотя те явно не против. Не расстраивается и бежит впереди, чтобы успеть посмотреть на плоты с огнями в реке.

Гуляем. Смеёмся. Натыкаемся на ряженых и нетрезвых, смотрим потасовку и даже кукольное представление. Устав, забредаем в паб.

Места есть только у барной стойки, но мы рады и этому. Себе беру двойной виски, любимому – русскую водку с соком. Уже сделав заказ, понимаю, что мне опять не повезло, и место для отдыха не совсем удачное.

Позади нас, у стены, сдвинув столы, сидит и гогочет компания, которую я признаю. Бандитская шушера, шестёрки. Пытаются сойти за местных, получается у них никак. Хорошо хоть килты не напялили. Слежу вполглаза, мало ли.

Птенчик снял скранч, светлые волосы рассыпались по плечам. Расстегнул яркую курточку так, что я вижу шею и, в вырез рубашки, ямку и часть ключицы. Зацеловать бы их! Подпёр щёчку рукой и щебечет, щебечет… из-за музыки я разобрать ничего не могу, только смотрю на него. Пьёт свой коктейль через трубочку. Ангел. Неземной житель. Не верится, что ещё так недавно… слишком я замечтался.

Всё-таки упустил, всё-таки не заметил, как одного, самого, видимо, тупого и упившегося бандюгу дружки подговорили «пойти познакомиться с девчонкой у бара». То есть, с птенчиком. У всех иностранцев, особенно туристов, наверняка есть воспоминание о том, как он по-пьяни знакомился с «девушкой в юбочке».

Только вот этот индивид решил не тратить время на разговоры, а самым решительным образом просто подошёл и лапнул птенчика за аппетитную попку. Я ещё ни рта открыть, ни со стула спрыгнуть не успел, как любимый отреагировал.

Глазищи потемнели, загорелись, он толком и не разглядел обидчика. Схватил с казённой части бара почти пустую бутылку водки и огрел пьянчугу по голове. Причём с такой силой, которую не ожидаешь от таких тонких ручек. Прыснули во все стороны осколки, полилась кровь.

Дальше, естественно, была драка. И такая, какую не видывал наш городок уже давно. Летели бутылки, стаканы, стулья… всё подряд. Переворачивались столы, бились тарелки. Вынесли окно и дверь в бар. Официантки визжали, бармен, получив свою дозу тумаков, звонил куда-то. Причём били не нас, хотя я получил и в рёбра, и в лицо, и по ногам очень знатно, закрывая любимого собой, и даже не мы.

Приезжие колотили местных, местные – приезжих. С первобытной яростью, энтузиазмом, азартом. Видимо, не одним нам эти беспредельщики досадили, да и не любят у нас бо́рзых гостей. Ситуация быстро вышла из-под контроля, и драка перетекла, а, точнее, вывалилась на улицу. Стало свободнее, и, сориентировавшись, я дёрнул птенчика за руку в проулок, напоследок получив по спине чем-то увесистым, что отбило и без того больные лёгкие.

И как раз вовремя, завыли полицейские сирены. Мы бежали от них дворами, переулками, и меня переполнял восторг. Любимый не пострадал совершенно и, когда мы остановились перевести дух в довольно укромной, хоть и загаженной до невозможности, подворотне, сначала засмеялся, потом озабоченно спросил:

– А ничего, что мы не заплатили?

Засмеялся уже я, прикинув реальный ущерб бара, потом погладил наивно-честную пичугу по голове и ответил:

– Кого повяжут, тот и заплатит. Ну, если хочешь, потом владельцу отдадим.

– Обязательно, – оживляется птенчик и тянет меня прочь. – Пойдём уже домой!

Фонари попадались редко, время двигалось к утру. Мы шли по улицам медленно, держась за руки. Иногда останавливались и целовались. Остальной мир и люди не существовали для нас. У нас было огромное, распирающее грудь счастье, одно на двоих.

Но до конца я поверил в него только тогда, когда любимый прошептал мне во тьме прихожей собственного дома:

– Давай зажжём камин. Я хочу видеть тебя.

И это было правильно. Сегодня электрический свет был неуместен. Только огонь. И глаза, как зеркало…

========== 18. Хризантемы ==========

В случае с моим любимым – я очень ведомый человек. И легко поддаюсь на провокации. Иначе никак не объяснить то, то мы уже с полчаса пытаемся вытащить этот большой и пыльнющий свёрток с чердака. И ничего бы то, что весит он больше ста фунтов, хотя тоже тяжело, так он ещё и не пролазит в люк.

– Как её вообще туда забросили? – кричу я любимому наверх, пытаясь стянуть обузу.

Птенчик, судя по всему, отчаянно пытаясь вытолкнуть окаянный мешок, отвечает:

– Да не знаю я!

Романтическое настроение, которое у меня было, испарилось. И вечер, который я надеялся провести у камина, за вином, закусками, бесконечными поцелуями и разной степенью разврата, теперь превратился в игру в грузчиков.

А всё потому, что неугомонной пичуге потребовалась «для уюта» ничто иное, как медвежья шкура. Которая, на беду, оказалась на чердаке, с незапамятных времён. Фильмов он что ли, романтических, насмотрелся…

– Может, бросим? – конструктивно предлагаю я.

Плечи уже ни к чёрту, да и в груди болит так, что хоть помирай. Если бы можно было просто сбросить эту хреновину, но нет: «порвётся, испортится, сломается». Послушался, теперь держу этот свёрток руками на весу. Да вы пробовали медвежью шкуру порвать? Это же нереально. Но всё равно терплю.

– Нет, – отвечает любимый. – Кажется, зацепилась чем-то, сейчас…

Это бесценное сокровище всё-таки падает вниз, всем весом, в туче пыли, каких-то опилок и соломы, погребая под собой моё бедное тело. Знатно прикладываюсь об пол локтями и затылком. Лежу. Не матерюсь только потому, что прикусил язык.

– Э-эй, ты живой? – обеспокоенно кричит птенчик.

Его чумазая мордашка торчит в люке, в волосах застрял всякий мусор.

– Я просто резко лёг отдохнуть, – ворчу.

Сталкиваю с себя добычу сомнительной ценности, придерживаю любимого, спускающегося по лестнице вниз. Зря он полез туда в праздничной одежде, теперь её только в химчистку.

– А ты проверил, это вообще хоть она? – пинаю ногой мешок.

– Да, смотри.

Расстёгивает молнию. Мех – действительно потрясающий. Густой, плотный, длинный…

– А почему он белый?

– Ты что, расист? – оборачивается любимый. – Белый медведь и белый! Смотри какой!

Вытягивает голову зверя. Как живой. Пасть оскалена, клыки здоровенные, стеклянные глаза совсем как настоящие.

– Р-р-р-р-р! Я тебя съем! – дурачится птенчик.

– Нет, это я тебя съем, – наклоняюсь к нему, целую, вдыхая запах старины и пыли, перебивающий ваниль и вишню.

– Не ешь, я грязный, – отстраняется, смеётся. – Давай вниз шкуру отнесём.

Ну, то есть он будет идти впереди, а я тащить. Не возникаю. В сто раз легче, чем её держать.

Руководит расстиланием, помогает. Я думал, она будет вонять псиной и молью, но нет, пахнет лавандой и лимоном. И действительно украшает зал с уже разожжённым камином, любимый, оказывается, умеет.

Оглядев себя, заявляет:

– Я это… искупаюсь там, переоденусь.

Удерживаю его за руку, несмело прошу:

– А можно… с тобой?

Смущается, но кивает.

Раздеть себя, правда, не позволяет, быстро заскакивает в ванну и задвигает ширму. Бесполезная мера, потому что я уже через несколько секунд отодвигаю её и присоединяюсь. Отворачивается, сжимается, как будто стесняется, боится меня и хочет сбежать. Я просто обнимаю его сзади, прижимаюсь. Привыкай ко мне, маленький.

Стоим под потоками тёплой воды, в полумраке, отгороженные от всего мира. Только мы вдвоём, так запредельно близко друг к другу.

Наконец, любимый оборачивается ко мне, убирает волосы с лица и уже не отводит взгляд. Больше не боится.

Целуемся. Покрываем пеной тела друг друга. Изучаем их. Любимый почти неотрывно гладит мои татуировки, повторяя пальчиками их контуры. Я – глажу его всего, обнимаю.

Потом сидим рядом, и я удостаиваюсь чести помыть светлую голову. Тем самым шампунем с запахом вишни и ванили. Предчувствие не обмануло: на флаконе – Человек-Паук. Запускаю пальцы в волосы, массирую, любимый закрыл глаза и балдеет. Ещё бы. А я удивлён, что змея внутри спокойна, теперь породы удав. Мне просто чертовски хорошо. Без похоти, без секса, даже без поцелуев. Только от того, что это любимое создание рядом. Мне спокойно. Мне уютно, меня ничто не тревожит.

Пробует сопротивляться, когда я вытираю его большим полотенцем, но потом смиряется и позволяет мне это. Теперь он – сияюще-чистый, а ко мне вернулось романтическое настроение.

Его улучшению способствует вжимание птенчика, как он и хотел, в пушистый белый мех. До вина мы так и не добрались. Какой там. Мы и без того достаточно опьянели друг от друга, от поцелуев, прикосновений, запаха. Я до конца не верю в происходящее, но предпочитаю об этом не думать.

Только почему любимый так прижимается ко мне, трётся и выгибается?

– Может мы… ну… – шепчет.

Змея внутри раскрыла алую пасть и зашипела. Возьми его. Он твой. Сожри. Сомни. Сделай своим. Я не слушаю. Страшное подозрение закрадывается мне в душу.

– Скажи… а что ты об этом знаешь?

Краснеет, отворачивается. Сопит. Ничего. В восемнадцать-то лет. Я в его возрасте уже мог консультантом работать.

– Какие-то проблемы? – бросает немного раздосадовано.

– Видишь ли, – я выпускаю его из объятий и сажусь рядом, спиной к огню, – секс между мальчиками немножко отличается от обычного.

Отвернулся, надулся. Молчит. Но как же мне не хочется просвещать его касательно не самых чистых и приятных сторон этого вопроса! Только не сегодня, не здесь.

Наклоняюсь, целую его в шею, шепчу в ушко:

– Давай по-другому?

Изворачивается. В глазах – хитрющие огненные чёртики.

– Давай! – заявляет довольно нахально.

Извращённая птичка. Ну, раз согласен… Есть один неплохой вариант, для «второго захода» как раз подойдёт…

…стоим друг напротив друга на коленях, мне пришлось чуть шире расставить ноги, чтобы находиться на одном с ним уровне. Ласкаемся. Целуемся. В глазах любимого отражается огонь, который согревает нас сбоку. Охраняет нас. Трепещет, как мы. Дух Хогманей.

Обмениваемся любезностями. Я, лаская член птенчика, который так удобно и приятно держать в руке, в то же время ощущаю тонкие пальчики любимого на своём. Мы так близко, что постоянно соприкасаемся, сталкиваемся. Ритм стараемся держать один, но всё время кто-то из нас сбивается, ощутив особенную приятность.

Любимый кладёт мне голову на плечо, обнимает свободной рукой. Стонет, и его обычно звонкий голосок звучит неожиданно грубо, хрипловато. Жутко заводит.

Обнимаю его в ответ, закрываю глаза. Позволяю и себе расслабиться, застонать. Раз, другой… не потому, что этого попросил клиент. Потому, что действительно хочется. Потому что движения руки птенчика, которым, может, и недостаёт силы или уверенности, доводят меня до такого уровня блаженства, которое не подарит и самая шикарная задница.

Потому что это – любимый. И я с ума от него схожу, и совершенно дурею от того, что это взаимно. Но, похоже, я приложил слишком профессиональные усилия, потому что любимый не выдерживает натиска первый.

Стонет, почти кричит. Громко, гортанно. Никогда бы не подумал, что он так может. Дрожит, впиваясь ноготками мне в розы, пачкает спермой мне руку, а себе животик. Пара капель срывается вниз и падает на мех.

Открывает свои зеленоватые глазищи, улыбается мне. Целует, и… продолжает меня ублажать, поглядывая с хитринкой, мол, ты скоро?

Ещё как скоро, если ты так и продолжишь целовать мне шею, покусывать ухо, если продолжишь так же настойчиво требовать от меня оргазма. Притягиваю его ближе, глубоко целую, чтобы не застонать в голос. Понимает, хитрец. Ускоряет движение, сжимает пальчики сильней…

– Фе-е-е, – смеётся, показывая мне испачканную ладонь, – гадость какая!

– Ах так! – переводя дыхание, отвечаю, и вытираю об него тоже не самую чистую руку.

Взвизгивает, потом снова смеётся. Целует меня. Вздыхает:

– Что купались, что не купались.

– Повторим? – я встаю и протягиваю ему руку, чтобы помочь подняться.

Медлит, и смотрит на меня как-то странно. Приоткрывает ротик, но так и не решившись ничего сказать, подаёт мне руку.

Купаемся мы намного быстрее, чем до этого. Ночь подходит к концу, родители птенчика могут явиться в любой момент, а у нас тут не прибрано и сексом пахнет. Лечь спать мы решили всё-таки вместе в комнате птенчика – она запирается. А вот шкуру тащить на чердак не было никакого желания, поэтому её просто вытерли от следов нашего пребывания и оставили в зале. Погасили камин. Новогодняя ночь закончилась.

♥♥♥

Если я мечтал проснуться от поцелуя, ну или хотя бы от объятий, то это я зря. Потому что разбудил нас стук в дверь, и птенчик пошёл открывать.

– Кофе хочу, – заявила его сестрица с порога, – и мне скучно.

И с любопытством заглянула в комнату. Я как можно более доброжелательно помахал ей рукой. Варить кофе, судя по всему, предстояло мне.

– А где мама с папой? – интересуется птенчик, пока я готовлю кофе, зевая, а остальные ждут.

– Их поклевала большая птица перепел! (1)

– Странно, что ты осталась невредимой, – не могу не подколоть её сонный и злой я.

– Да меня бы вообще принесли, – отвечает девушка, – если б не этот чёртов сын мэра.

– Отбирал стаканы?

– Нет, был красавчиком. Ну не могла же я в его присутствии нажраться! Это на твою рожу тошно трезвой смотреть!

– То-то я тебя трезвой никогда не видел, – улыбаюсь.

– Ну, и как, познакомились? – это уже любопытствует птенчик.

– Познакомились, – тянет девушка, – и общались, и танцевали. Там все такие уродины остальные! А он смотрит на меня, а как будто мимо. Бесит так! Может, он по вашей части, а? У вас-то, как я вижу, ночка бурно прошла! Шкуру вон где-то достали, камин жгли. Романтики!

– Завидуй молча, – я ставлю кофе ей под нос, – он, скорее всего, знает о твоих похождениях.

– Меня, кстати, официально представили, как аристократку вашего клана! – сестра птенчика пропустила моё язвительное замечание мимо ушей.

– Значит, родители от тебя всё-таки совсем отказались, – немного печально произносит любимый.

– Не очень-то и надо, – бросает девушка, – мне твоей сестрой больше нравится быть.

– Правда? – распахивает глазищи наивный птенчик.

– И наследство нормальное, – я подсаживаюсь за стол.

– Я и так не бедствовала, – теперь уже законная сестра птенчика вскидывает голову. – Это у тебя даже права носить тартан нет.

Интересно, откуда она знает. Я никогда и не стремился. Все эти бутафорские кланы, общества… что-то астрономически далёкое.

– А я и не потомственный шотландец, – невозмутимо прихлёбываю кофе.

Заметно, что расстроилась от того, что подкол не достиг цели. А вот любимый кажется заинтересованным, но молчит. Потом расскажу как-нибудь, если спросит.

– Теперь, кстати, – обращаюсь я к любимому, – можешь официально запрещать ей шляться.

– А я могу тебе официально за брата рожу расцарапать, – самодовольно ухмыляется, – но кто-то до меня лучше постарался.

– Хватит! – обрывает нас любимый. – Знаешь, – обращается ко мне, – а давай сегодня навестим твою маму?

Логические цепочки у него в голове строятся ещё непредсказуемей, чем в женской. И срабатывают совершенно случайно.

– Я пас, – отвечает за меня его сестра, – я спать.

Мнусь. Отвечаю:

– Мне бы не хотелось…

И дело даже не в том, что я там больше года не был. Совсем в другом. Но любимый, загоревшийся идеей, возражений не терпит.

И после кофе мы всё же отправляемся в больницу, по пути купив обычные гостинцы, и озадачив продавца просьбой собрать букет из цветов, которые «самые приятные на ощупь и хорошо пахнут». Оказывается, хризантемы.

Я не хочу идти. Я предчувствую беду. Я ещё помню, что говорила мне мать, в те редкие моменты, когда была трезвой. Может, забылось, всё уже не так и не актуально. Может.

Не изменилась с того момента, как я видел её в коридоре. Такая же беленькая и аккуратненькая. Как жительница облачной страны. Может, и обойдётся.