Текст книги "L.E.D. (СИ)"

Автор книги: Illian Z

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)

– Чай будешь? – интересуется у меня любимый.

– А ну быстро брысь спать, чтобы я тебя здесь не видел, – прогоняю его. – Тут не гостиница и не публичный дом, нечего всех подряд привечать, поселятся.

– Не выспался или недотрахался? – сестра птенчика вальяжно откидывается на стуле.

– И то и другое, и всё по вашей вине. Давайте, выметайтесь.

Птенчик хочет было меня одёрнуть, но я смотрю на него достаточно строго, что бы он передумал и в самом деле пошёл в ванную.

– Да как только, так сразу, – склабится девушка. – Только вот это я вас с Беком повезу по вашим сверхсекретным делам, которые всем известны. Как только они доругаются, конечно.

В комнатах что-то ощутимо грохнуло, голоса стали громче. Я бы поволновался за сохранность обстановки, только вот ломать там было нечего.

– Поэтому-то ты сидишь трезвая и недовольная.

– Да уж, – сестра птенчика фыркает, – дожили. У всех мужчин в этом доме либо нет прав, либо состояние нестояния.

– Мы и на поезде прокатимся.

– Ещё чего. Я вообще-то выступаю тут гарантом задницы.

Эрик на это давится чаем до слёз, но ничего не говорит. Да, ему со всех сторон достаются воспитательные моменты против гомофобии, да ещё и в чужой стране, в малознакомом обществе и в нетрезвом состоянии.

– Если я буду тебя так называть, не обидишься? «Гарант задницы». Звучит супер, – ухмыляюсь.

– Ты и так меня мысленно зовёшь не лучше, – сестра любимого не отстаёт от меня в растягивании ядовитой улыбки, – сочту за комплемент. Сходил бы лучше поторопил склочную парочку, и вещи собрал, а то мы так и до ночи не поедем.

Вот же мегера, отправляет меня прямо в эпицентр сражения. С другой стороны, дом-то мой, и наводить в нём порядок должен я. Стучу в дверь, и ругань за ней смолкает. Открывает Чар:

– Утро доброе, мы тут… это…

Совершенно пьян. Вдребезги просто. Я бы на месте Бека поостерёгся с ним наедине оставаться, а не то что ссориться. Хотя полукровку можно только напугать, но никак не запугать. Сейчас он сидит на кровати, нога на ногу, руки сплетены на груди. Растрёпанный. Яростный. Одуряюще-сексуальный. И будь Чар чуть трезвее, они бы явно не спорили, а занимались гораздо более мирными и приятными вещами.

– Выметайся. Вместе с Эриком. Видеть ваши кривые рожи сил нет. Протрезвеете – приходите.

– Ах вот как! – Чар пытается возмутиться.

Но, окинув меня взглядом, всё же не нападает. Я и выше его, и в плечах шире, и уж точно сейчас сильнее. И нос у блондина, наверное, ещё болит.

– Ты знаешь нас. Попробуем друг другу доверять?

– Да уж, – нехорошо ухмыляется Чар. – Я слишком хорошо вас знаю.

Оттирает меня плечом, и уже из коридора зовёт Эрика. Пускай уходят, без них будет гораздо легче.

– Чего он приходил? – спрашиваю у Бека, опираясь на комод и настраиваясь на разговор.

– Ревность взыграла, – ворчит полукровка. – Я ему трижды объяснял, что еду к сестре и матери. И раз пять – почему без него.

– Но это трезвому. А мне так вообще ни разу.

– Ой, не до тебя. Кстати, мы не только туда заедем.

– Так расскажешь, нет? – почти раздражаюсь.

– На месте. Это только между нами должно быть. Не обижайся, но…

– Наоборот, я польщён твоим доверием, – ворчу.

– А кому, как не тебе могу я это доверить? – Бек расслабляется, опирается на руки, откидывается, смотрит в потолок. – Ты очень хорошо меня знаешь. И слишком явно хочешь.

Машинально бросаю взгляд вниз, но полукровка на это смеётся:

– Тебя взгляд выдаёт. Хищный.

– А ты, мать твою, специально провоцируешь, – рычу.

– Нет, ты что, – Бек выпрямляется и вновь серьёзен. – Я просто отвлекаю тебя. Но вопросов не избежать, верно?

– Ещё как, – киваю. – И ты даже знаешь первый и главный. Кто?

– А не скажу, – полукровка категоричен. – Ни тебе, ни Чарли, ни полиции. Никому. Жить хочу. Долго и счастливо.

– Заплатили.

– Нет. Хотя жизнь, как по мне, неплохая цена за молчание. И больше. Даже если я что-то расскажу, и меня запрячут в цитадель слоновой кости на Южном полюсе, это не поможет. Тут замешаны люди и организации гораздо серьёзнее, чем ты, да и я, представить можем. Мир – он только снаружи благополучный и честный. Хотя ты это знаешь, – улыбается.

И я понимаю, что в чём-то он, безусловно, прав. Его показания, может, и дадут ход какому-нибудь крупномасштабному разбирательству, станут сенсацией, о них журналисты напишут книги и возьмут Пулитцеровскую премию. Только мёртвому Беку это будет уже ни к чему. Или даже не так. Живому Беку, сидящему над могилой Чара. Или моей. Или птенчика. Нас всех-то точно никто не сможет защитить. Кроме самого полукровки и его молчания. И то повезло, что он себе выторговал это право.

– Звонили?

– Да. Неопределённый номер. Предложение, от которого не отказываются. Так что извини, даже тебе – не скажу.

– Я понял. Не настаиваю. У меня к тебе другой вопрос. Более личный.

– Побойся бога, у тебя муж за стеной! – картинно возмущается Бек.

– Вот как раз о нём, – я остаюсь серьёзным. – Скажи мне вот что. Зачем всё это было затеяно? Отношения, фарс этот. Прости, я не совсем дурак, чтобы верить в его «безграничную любовь». И если ты не расскажешь, клянусь, я силой это из тебя выбью. И давай без намёков.

Бек кривится. По глазам вижу – знает, но не хочет говорить. Может, это и неприятно. Не исключено, что он и птенчику клялся ничего мне не рассказывать. Но вот только я слишком близко и слишком раздражён и устал.

– Понимаешь, ему девятнадцать, – неохотно всё же начинает. – Он богатенький, избалованный ребёнок, которому с детства твердили, что он едва ли не избранный. Ты присматривался, как он держит вилку? Сорок поколений аристократии в генах! Вот ты чем занимался в примерно его возрасте?

– Проституцией, – выплёвываю. – Как и ты.

– Бунтовал ты, друг мой, – уверенно кивает Бек. – Так и он. Увлекательное приключение. Немыслимые дела – закрутить дружбу, а потом и роман с самым что ни на есть маргинальным типом. Мать в шоке, отец в ярости. Зато самовыразился. Но игра, как видишь, подзатянулась. Мальчик обманул сам себя, и в результате оказался таким же точно влюблённым придурком, как и ты. И сейчас всё крайне запущено и серьёзно. И ты даже представить себе не можешь, как он боится.

– Это-то как раз и представляю.

Вот, вот этого кусочка мне в логической мозаике и не хватало. Ну конечно. Если всё это изначально задумывалось, как обычный бунт – то легко было сказать парню со шрамом слова лжи. А потом мы настолько увязли друг в друге, что пора праздновать свадьбу. Кстати, о ней.

– А об отце Гунтарде ничего мне не хочешь рассказать? Интересного?

– Всё скучно, – хмыкает Бек. – Сектант. Торгует в розницу тем, чем тебе лучше не знать, и опиумом для народа оптом. Договаривался с ним лично я, меня за этим и брали. Но ангелок твой ничего не знает, имей в виду. Ты вот хоть заподозрил, а он… в общем, как-нибудь сам ему объяснишь, что надо венчаться второй раз, если вы действительно собрались.

– Да ещё как. Букет в тебя кинуть, попробуй только не поймать.

– И не подумаю ловить, – Бек расплывается в улыбке, явно радуясь, что самые сложные темы мы уже обсудили. – У меня свой будет. А ты только попробуй спустить всё на тормозах и провалить двойную свадьбу.

– А сейчас вы, хочешь сказать, не поссорились?

– Ну так не расстались же. И не собираемся. У нас материальная ответственность друг перед другом, а это попрочнее чувств будет. Проспится, тогда и поговорим. Мы уже к тому времени вернёмся. Кстати, давай, собирайся. И налички побольше прихвати, не хочу домой соваться.

– Зная твой авантюризм, я бы лучше пистолет прихватил, – бурчу.

– А у тебя есть? Если есть, то бери, – серьёзно соглашается Бек.

– Да вот теперь уже нет. И во что я только ввязываюсь, – вздыхаю. – Что мне хоть за это будет?

– Моя дружба и благодарность.

– А благодарность в какой форме? – хмыкаю.

– Нет, ну ты и из могилы встанешь за этим делом!

– Леопард не меняет пятен.

– Всё остришь. Пойдём.

Полукровка пружинисто встаёт, оправляет растрепавшиеся волосы. И я вдруг замечаю на его левом предплечье гематому. Большую, уже наливающуюся иссиня-чёрным, так, что это явно заметно и на смуглой коже. И вчера её там не было.

Перехватываю руку полукровки, рассматриваю. Вырывается:

– Отпусти, и так болит.

– Если ты скажешь, что ударился, я не поверю. Он тебя бьёт, и притом регулярно. И это нормально? Жениться ты собрался? – почти кричу, чувствуя, как меня перекрывает ярость.

– А как ещё? – выплёвывает мне Бек в лицо зло. – Это только в блядских фильмах на проститутках женятся миллионеры. А мне дай бог хотя бы за него уцепиться. Да, пьёт. Да, бьёт. Но по-своему любит. И, что важнее всего, мы имеем благопристойный вид. Весной я посажу садик, вот увидишь. Самый красивый.

Я вижу, как кривится нижняя губа Бека, как в глазах уже плещется боль пополам с обидой. Прижимаю полукровку к себе, обнимаю. Слышу, как колотится его сердце. Шепчу ему на ухо:

– Если так и будет продолжаться, я его на куски порву и выброшу в Тэй.

– Тебя посадят, – всхлипывает Бек, и не понятно, плачет или смеётся.

– Не успеют. Мы с тобой сбежим, моя любовь.

– А как же твой ангелочек?

– Да, это проблема, – притворно вздыхаю. – Тогда вот что. Посажу тебя на самолёт до Норвегии, а там все парни – викинги-блондины, ты таких Чарльзов за вечер полсотни очаруешь.

– Ладно, всё, – Бек отпихивает меня, уже почти чувствительно, шмыгает носом. – Я тебе не баба. Справлюсь. Но за поддержку спасибо.

Пожимаю плечами. Как будто я могу иначе.

– Может, позавтракаем? Гренки будут? Пирог?

– Знаешь что, эксплуататор? Пиздуй сам и готовь! Вы загоняли уже нас! – срываюсь.

– Тогда сэндвичи с нарезкой, – соглашается полукровка на удивление мирно. – На троих?

– Делай на четверых, там посмотрим.

Но когда я захожу в спальню, чтобы выбрать джинсы попрочнее и попрактичнее – погода далека от предсказуемости, а мало ли где придётся лазить, – птенчик спит. Завернулся в одеяло, наружу торчит только носик и несколько прядок волос. К комоду я крадусь, но выдвигаю по привычке сначала не тот ящик, где одежда. Этот почти пуст, хоть и болтаются несколько коробок, и в них не совсем лекарства. Подумав немного, задвигаю ящик обратно. Может, мы и заедем куда-нибудь расслабиться, но не таким способом. Уже не таким.

Отыскав джинсы и переодевшись, решаю провернуть забавную, на мой вкус, идею. Выдвигаю второй ящик, и достаю на свет так и покоящуюся до этого там в темноте и вакууме часть монстра. С ней и заявляюсь на кухню, хлопаю уже на частично накрытый стол так, что чашки звякают, и торжественно заявляю:

– Держи, Бекверди, это тебе мой свадебный подарок. Но заранее, чтобы до свадьбы ты смог сохранить верность.

Сестра птенчика ржёт так, что оставайся тут Эрик, точно захотел бы её подковать и увести в стойло, а Бек сначала не осознаёт всю комичность ситуации, но как только понимает, что на столе меж чашек и тарелок лежит огромный дилдо устрашающей формы, тоже начинает смеяться, и через смех пытается спросить:

– Ну… блядь, ты что, правда его даришь? Свадебный подарок?

Снова хохочет, ухватившись за край стола, и еле-еле выдавливает:

– С работы притащил? Или натурпродуктом заплатили?

– Да тебя это ебёт вообще? – пытаюсь я сохранить серьёзность. – Не нравится, так будешь вообще без подарка!

– Но-но! – Бек вцепляется в дилдо и тянет к себе, блюдца под чашками жалобно звякают. – Теперь мой будет! Поможет в разборках!

– Ну да, в какой ещё семье будут гонять друг друга резиновым полуторафутовым елдаком!

Сестра птенчика наконец переводит дыхание, чтобы сказать только:

– Я с вами в «фанты» играть не буду никогда! Наказаний боюсь.

– А что, – оживляется Бек. – Могу тебе передарить. Удовлетворишься наконец, и перестанешь с чужим мужиками кокетничать.

Вроде и в шутку, вроде они и продолжают улыбаться, но глаза у обоих словно затягиваются ледком и стекленеют. Да, Бек теперь уже Чара никуда не отпустит, и уж тем более не отдаст. Может, и удастся перевоспитать. Алкоголик, склонный к насилию – конечно, почти безнадёжный клиент, но мы тут все хороши. И уж не мне рассуждать.

– Ладно, хватит тут гиен изображать. Бек, убирай давай подарок куда-нибудь, пока я не передумал, и делай уже сэндвичи.

– А кофе будет?

– Не будет, чай пейте. Я голодный и не в настроении.

Вообще-то я их обманываю. Варка кофе мне всегда доставляла удовольствие, и я готов его варить в любое время и в любых количествах. Я опасаюсь, что его запах разбудит птенчика. Наверное, во мне пробиваются ростки истинной заботливости сквозь змеиную чешую. Может, когда-нибудь мы не просто увязнем друг в друге. Срастёмся.

========== 59. Лилии ==========

Я смотрел на него и понимал, что боюсь. Боюсь его разбудить. Не потому, что спит он, как всегда, умилительно-беззащитно. Иная причина. Я не представляю, что меня будет ждать, когда он проснётся. Жаркий, безудержный секс? Нежные поцелуи? Сухое прощание?

Я так и не смог понять птенчика, на самом же деле. Видел всё время его как-то плоско. Символично, что ли. Как некий идеал, как противоположность себе, как маленькое божество. И только буквально сейчас, глядя, как подрагивают его веки с пушистыми ресницами, наконец-то не просто понял, но осознал. Он не идеален. Не хороший, не плохой, не злой и не добрый. Он – живой. Не мальчик из кукольного домика, не зачарованный принц. А такой же точно, как я, как Бек, Чар и все остальные. Так же ошибается. Так же боится, чувствует боль, смеётся…

Живой сам по себе, и не исчезает, когда я на него не смотрю. Он понял раньше, и пытался до меня донести, что не весь мир вращается вокруг него. Что я сам – не должен считать его центром вселенной. Он даёт мне личное пространство, разрешает самому делать выбор, допустим, ехать с Беком или нет, и как именно проводить время в поездке. И тактично надеется, что я тоже дам ему немного свободы. И доверия. К выборам и решениям.

Сижу рядом с кроватью, положив подбородок на скрещенные ладони. Чувствую дыхание на своей коже, причём и там, где шрам. Как когда-то, как кажется, давно. Разглядываю черты любимого лица, и только. Ещё хотя бы минуту. Хоть меня и ждут.

– Попрощались? – нетерпеливо интересуется Бек, когда я, наконец, выхожу, аккуратно прикрыв дверь.

– Да, не ори, – раздражаюсь.

– Ну так поехали уже, терпеть не могу ночные трассы! – торопит меня сестра птенчика.

– Да сейчас уже, иду, – отмахиваюсь, рассовывая по карманам бумажник, ключи и телефон.

– На вот, надень.

Это уже миссис Птица. Протягивает мне шарф, тот самый, серый с белой буквой. Забота, трогательная до нелепости, но я смиряюсь и разрешаю его повязать на шею, для чего мне приходится сильно наклониться.

– Не стоило беспокоиться, мы ненадолго совсем.

– Позволь матери самой решать, когда беспокоиться, а когда – нет, – улыбается. – С вами-то ничего не случится, а вот… в общем, поезжайте.

Не говорит вслух, потому что это болезненно, хоть и общеизвестно. Она остаётся, чтобы наблюдать за сыном. Потому что когда птенчик проснётся, а меня рядом не будет – всякое может произойти. Такие расстройства не то, что исчезает моментально, по щелчку. Кажется, мне ещё и не до конца рассказывают, что на самом деле происходит и насколько плохой прогноз.

От этого – только хуже, хочется бросить всё и никуда не ехать. Но не выход, я при всём желании не могу постоянно только и делать, что нянчить птенчика. Потому что можно провести так день, два, месяц… но кто даст гарантии, что его состояние улучшится? Что, если наоборот, и он, как капризный младенец, совсем свихнётся на наличии меня рядом? Лечить его надо – да. Адаптировать – безусловно. Но не потакать. Это не жестокость, пусть и кажется таковой.

Выхожу из дома первым, глубоко вдыхаю. Снег больше не идёт, и почти весь, что лежал – истаял под мелким дождём. Но весной совсем не пахнет. Серо и сыро. Хочу закурить, но всё сбивает приступ надсадного кашля. Надо лечить ещё и это.

– Дать леденец? – Бек участливо похлопывает меня по спине.

– Если не с лимоном.

– Да вроде нет, – Бек вертит в пальцах блистер, силясь разглядеть состав. – Мята, ещё какая-то лечебная хрень. Лимона нет. Не любишь?

– Аллергия.

– Не знал. Но от этих вроде не сдохнешь.

Обнадеживающе. Но конфетка приятно холодит горло, и тошнотворные спазмы кашля сходят на нет. Закрываю глаза и откидываю голову. Внутри маленького автомобильчика уютно, хоть и немного холодно. Или это кажется оттого, что Бек, который рядом со мной забрался на заднее сидение с ногами и укутался в дорожное одеяло, дрожит. Нервно дёргает головой, обхватывает себя руками, шумно выдыхает и смотрит в пол. Мне слишком хорошо знакомо такое точно состояние, но тут мало чем можно помочь. Бек и сам это отлично знает – пара часов, и всё снова будет в норме. Надо перетерпеть.

– Просто ужас какой-то, – сестра птенчика хлопается в водительское кресло, не переставая жаловаться, – строит из себя мою мать! «Курение не к лицу девушке!» – довольно похоже передразнивает голосом миссис Птицу.

– Но тебе же уже есть двадцать один, – осторожно замечаю.

– Конечно, я не из тех кокоток, которые прячутся за вечным «шестнадцать с небольшим», – оборачивается. – Эй, Бекверди, ты уверен, что надо ехать?

– Я в порядке. Перебрал немного.

Слабо улыбается. Ничего он не в порядке. Я и сам сомневаюсь, что нам нужно ехать именно сейчас и в таком составе. Но Беку, похоже, действительно нужно в неопределённое куда-то, насчёт местонахождения которого я до сих пор не в курсе.

– Если блевать – то только на коврик, пожалуйста. Следите друг за другом и не отвлекайте меня, неприятно признавать, но стаж вождения у меня ничтожный.

Я с Беком согласно киваем, но озабоченно переглядываемся. Авантюра начинает казаться не столь безобидной. Сестра птенчика же, невозмутимо сжав сигарету губами, сосредоточенно разворачивается на подъездной дорожке около дома, едва не цепляя навес и скутеретту под ним. Но всё-таки не цепляя.

Манера езды по городу в целом напоминает у неё наоборот, точный расчёт профессионала, а не невероятное везение болвана. Нервничать всё время невозможно, к тому же спокойствие девушки заразительно. Её, похоже, не волнует не только дорожная ситуация, но и вероятный штраф за курение за рулём – по салону плывут завитки и колечки дыма.

Смотрю в окно, на до рези в глазах знакомые здания центральных улиц – мимо них я проезжал сотни и тысячи раз. Но впервые ловлю себя на мысли, что я не хочу уезжать. Не в плане куда-то, как сейчас. А переезжать совсем. Кажется, во мне что-то изменится, если я больше не смогу видеть холодную, неприветливую Тэй, зажатую в бетон и мосты, что своей леденящей темнотой чуть не отняла мою жизнь. Может, от такой репутации и прошлого и стоило бы уехать подальше – Дэниел и от меньших неприятностей собрался сбежать за океан. Но я не настолько труслив. К тому же, меня неявно поддерживает Бек – почти такой же, как я, с прошлым, что показалось бы обычному обывателю мерзким. Нам трудно сейчас и будет трудно потом – куда бы мы ни пошли, ткнёмся в вежливые улыбки отказов и «стеклянный потолок». Общество так пытается защититься от нам подобных. Как будто мы от безделья и любопытства обитали в самом низу. Хотя насколько хрупким является их «благополучие», если мы для него – угроза?

Тихо усмехаюсь. Глупые, жестокие игры. Ни я, ни Бек, ни подобные нам не пропадут. Жалко таких, благовоспитанных и рафинированных, как Ди. «Хороших мальчиков». Для них покинуть привычный пузырь, где все грызут друг друга, не переставая расточать вежливые комплименты – смерти подобно.

Бек приваливается к моему плечу, закрыв глаза. Дрожит. Дышит глубоко, но неестественно – пытается контролировать своё состояние. Чуть оборачиваюсь к нему, обнимаю. Одной рукой поверх одеяла, другой – под ним. Сестра птенчика покосилась на нас в зеркало, но промолчала. Не похоже это на интимные отношения, не похоже. Кожа очень горячая, бриллиантик кольца впивается мне в ладонь, когда накрываю руки Бека своей. Согреть его надо бы.

– Подогрев включишь?

– Сидений-то? – отзывается наш небрежный водитель. – Не-а. Сломался, всё никак в салон не заеду. Сорок два градуса на улице, херовая весна, но не замёрзнет.

Бек открывает глаза, как будто точно знает, когда это сделать. Считал повороты, что ли?

– Здесь останови.

– Тут запрещена стоянка!

– Пяти минут мне хватит.

Как только автомобиль тормозит, сразу же выходит, не надев куртку, идёт прочь быстро. Знакомо. Если будешь двигаться медленно – головокружение собьёт с ног. Проводил бы, но уже не нужно – Бек скрывается за дверью одного из магазинов, освещённых изнутри. В витринах – тропический сад и заманчивые стикеры акций на стёклах. Сестра птенчика нервничает, оглядывается по сторонам, а потом достаёт из сумочки помаду и подкрашивает губы – если уж дорожные полицейские подойдут штрафовать, так хоть чтобы выглядеть красиво. И на фото получиться не замарашкой – тоже логика.

Бек возвращается, в руках огромный букет лилий. Цена на них и так кусачая, а зимой подскакивает процентов на десять-пятнадцать. Выглядит, как непомерные траты. Салон моментально окутывает терпкий, резкий, неприятный аромат, это те цветы, которыми только издалека любоваться нужно.

– Теперь как кошки нассали, – комментирует это прихорошившаяся зря девушка, выруливая на дорогу. – Твоя мать точно оценит такой шикарный жест?

– А твоя? – спокойно-ледяным тоном отвечает вопросом на вопрос Бек, и воцаряется молчание.

Понимаю, что он знает что-то такое об аристократическом роде птенчика, что мне неизвестно, и что это может заткнуть рот и настолько сварливой дамочке. Ощущение… неприятное. Снова я будто в потёмках, и вроде как нахожусь на великосветском рауте, где все вокруг обсуждают тему, в которой ты полный профан, но уверены, что ты, как и все они – крупный специалист, раз уж оказался здесь. Приходится сделать незаинтересованный вид и разглядывать знакомый пейзаж за окном.

– Вода есть? – тихо спрашивает Бек пересохшими губами.

– Конечно, – сестра птенчика протягивает с переднего сиденья бутылку, назад, не глядя. – Газированная, осторожно.

Перехватив воду одной рукой, с ладони другой Бек ссыпает в рот пригоршню таблеток. У меня всегда возникали вопросы к дозировке его лекарств, но способ самоубийства, что был выбран, косвенно доказывал, что у полукровки стабильно приобретённый иммунитет ко множеству химических веществ. Запивает жадно, ополовинив бутылку почти махом. Закутывается плотнее, снова пытается расслабиться и задремать – в эффект плацебо не верит, знает, что ещё минимум полчаса до хоть каких-либо положительных подвижек.

Только вот мою ладонь со своей талии он сталкивает вниз, но удерживает от того, чтобы я её убрал. Ниже, ещё, пока мои пальцы не попадают за пояс джинсов, и не проталкиваются дальше.

– Уверен? – шепчу я одними губами.

– Хочу, – отвечает Бек так же, беззвучно.

Чуть изогнув кисть, расстёгиваю кнопочные пуговицы и молнию. Ни малейшего движения со стороны не заметно – одеяло натянуто, сверху небрежно лежит моя рука и ворох лилий, Бек как будто дремлет и не выдаёт нас, даже когда я аккуратно поглаживаю тонкую кожу на его члене. На ощупь – ничего необычного, похожа на очень дорогую, или наоборот, искусственную замшу. Только от поглаживаний толку никакого не будет, лишь раздразню – Бек мало того, что опытен, так ещё и обрезан – нащупываю подушечками пальцев едва ощутимый шрамик.

И обхватываю член уже как следует, сжимаю, тру снизу-вверх, так, чтобы воображаемая линия от уздечки до отверстия уретры ложилась в сгибы пальцев. Надавливаю. Бек чуть вздрагивает, но глаз не открывает. Стиснул мне запястье, потом ещё раз, ещё. Понимаю, что тут будет игра по его правилам – диктует мне ритм ласки. Охотно слушаюсь. Но улучив момент, когда девушка-водитель точно на нас не смотрит, разглядывая очередной дорожный указатель и расслаблено качая головой в такт популярной песенке, зудящей из магнитолы, шепчу Беку, погромче, чем раньше, но по-прежнему едва уловимо:

– А что мы будем делать, когда ты кончишь?

Спермой будет заляпано и одеяло, и джинсы, и тёплая сине-чёрная рубашка, да и мне нужно будет обо что-то вытереться.Бек не отзывается, чуть прикусывает губу и стискивает мне запястье сильней.

Понятно. Его подобные мелочи не волнуют. Таким вот поведением они очень похожи с птенчиком – удовольствие на первом месте, а о последствиях подумаем, когда они настигнут. Моему любимому – простительно, для него секс это игра, развлечение, какое-нибудь высокодуховное «единение душ и сердец», а не просто окологенитальные контакты разного рода. Но Бек как умудрялся работать с подобным отношением к процессу?

Или он просто расслабился, просто потакает своему болезненному состоянию и хочет, чтобы всё за него решил кто-то большой и сильный. Что ж, возможно, и мне нужно поменять своё отношение. Больше авантюризма, меньше вопросов «как» и «зачем».

Цепочка на моей шее немного душит. Металл кольца на пальце Бека кажется раскалённым. Мы оба – помолвлены с другими. И не должны заниматься подобным. Я сжимаю член Беку ещё чуть сильнее, потираю интенсивней. Ногти впились мне в запястье – я всё делаю не так. Но я-то смотрю в окно, вижу, что окружная трасса кончается, и сквозь вечернюю дымку уже вспыхивают вдалеке редкие огни пригородов Эдинбурга. Нам нужно успеть, раз мы уже это затеяли – маленькую игру, крошечную не-измену. Секрет на уровне школьных палаточных походов и студенческих душевых. Сущая мелочь, о которой мы не скажем никому.

Бек вдруг резко перегибается вперёд, едва не смяв букет, весьма убедительно корчится с характерным звуком. Но я знаю, что это всего лишь уловка. Пока он сплёвывает вязкую слюну, у меня пальцы измазывает почти обжигающая сперма. Совсем немного, и не могу придумать ничего лучше, чем оттереть её об одеяло изнутри. Бек промакивает губы кончиком многострадального его же, и сестра птенчика кривится:

– Заберёшь с собой и постираешь, сраный джанки.

Бек сухо кивает. Если и обиделся, то сейчас не тот момент, чтобы возмутиться – не тогда, когда его же сперма впитывается в складки материи и будет засыхать внутри сложенного одеяла, рискуя быть обнаруженной. Мерзко, грязно, но было необходимо – Бек заметно приободрился, и пытается обуться. От его движений вновь не по себе, я отворачиваюсь. Мы свернули на какую-то просёлочную дорогу, и теперь движемся в окружении лесополос и редких вспышек фонарей. Моё недоумение подкрепляется:

– Бекверди, ты абсолютно уверен, что тебе нужно именно сюда?

– Да, – отвечает девушке Бек. – Скоро слева будет кафе, остановишь там.

– Постарайся дотащить блевотину дотуда внутри себя, хорошо?

Бек не считает нужным отзываться на это. Выглядит намного лучше, чем когда садился в машину у меня во дворе. Лёгкое передёргивание его взбодрило, но, что вернее – подействовали таблетки. И это снова тот Бек, с которым я познакомился когда-то давно, в промозглое предзимье – грациозный, подтянутый, щеголевато одетый: куртка расстёгнута наполовину, рубашка навыпуск, в пальцах тонкая сигаретка, а в другой руке небрежно, на отлёте – букет. Белые цветы на длинных стеблях в считанных сантиметрах от грязи. Ясно, почему не заходит, и что он здесь был – на двери кафе красным по белому просят не курить.

Становлюсь рядом с Беком, тоже чиркаю зажигалкой.

– Если мы все втроём тут станем, я узнаю, куда дальше-то ехать? – сестра птенчика раздражена.

Бек же – спокойно-безмятежен:

– Пока – никуда. Отсюда пешком пойдём, на пару часов, не больше. А ты расслабишься, попьёшь шоколада и построишь глазки фурманам.

Девушка переводит отчаянный взгляд на меня, но я изначально знал не больше её, и лишь пожимаю плечами:

– Звони в полицию, если что.

– Сразу в дурку. Не дожидаясь осени, на повторный курс обоих. На электрошоковую терапию, блядь.

Раздражённо хлопает дверями, пикает брелоком, не ждёт нас и не курит – сразу толкает приветливо очерченную светом дверь.

– Пойдём, – Бек отбрасывает окурок и втаптывает его в снег.

– Скажи мне лучше, – останавливаю его, тронув за плечо, – что тебе мешало досюда дотерпеть. В туалете тут мы бы запросто трахнуться могли, и без всяких последствий.

Птенчику нас бы точно его сестрёнка не сдала – не такой она человек. Но лишний козырь бы в рукав ей упал, хотя, может, того бы и стоило.

– Мне было нужно тогда, сейчас – не так сильно, – Бек усмехается, но как-то грустно. – А ты мне разрешаешь. Опять, опять и опять.

– А ты себе сам пробовал отказывать?

– Вот тут ты меня уел, – кривая улыбка Бека теплеет. – В свадебное путешествие поедем по отдельности, иначе всё закончится свальной групповухой на пляже, а потом смертями.

– Может, ты и прав, – я как-то автоматически увязываюсь за Беком, который уже переходит дорогу на противоположную сторону, – но почему сразу смертями?

– Потому что ты в порыве чувств убьёшь любого, кто к твоему ангелочку только прикоснётся. А он сам – с собой покончит, если ему понравится тебе изменять.

Скриплю зубами, опустив голову. Для Бека чтение чужих душ – не проблема, иногда кажется, что даже удовольствие. Он проницателен, но по духу – созерцатель, никогда самостоятельно не выдаст, что же он там увидел – только попросить, разговорить.

Это то, что можно считать профессиональной деформацией. У него были десятки клиентов, которые помимо секса оставляли его «на поговорить». Потому что у меня всё было точно так же. Только вот я не слушал, а курил, и думал не о них. Видел постоянно перед собой птенчика, даже если мы были за много километров в разных городах. То, как он отбрасывал тогда ещё длинные волосы назад привычным жестом. Звонкий голосок, жесты, любую мелочь, даже то, как он чихал, прикрывая рот. Это спасало меня, когда я больше не мог окунаться в эту тёмную дрянь, что называлась жизнью, закрывал глаза – и любимый снова стоял, сверкая по-летнему обнажёнными плечами, такой нежный… такой невинный… Успокаивался. Слышал, как птенчик смеялся, змея внутри исходила на пену и кольца от любви к его смеху. Он всегда был рядом со мной, и теперь не покидает. Я полюбил прежде, чем осознал вероятность наших отношений, всегда думал, что они невозможны…

Разглядывал свои руки, что по локоть в шипах и отвратительно-пошлых красных розах – как в кровоподтёках и шрамах. Искусанную лунными бликами кожу. Чувствовал себя потусторонне-нереальным на чужой липкой постели, с отвратительной потухшей от пренебрежения сигаретой в зубах. Звал в темноту. Постоянно, беззвучно, отчаянно. Я был замкнут в себе и на себя же зациклен. До проблем остальных мне не было никакого дела.

– В таком случае, – наконец, вынырнув из своих мыслей, отвечаю, – я прорекламирую Чару во всех красках какой-нибудь горнолыжный курорт, да где похолоднее.

– Чтобы у меня не только руки были не в порядке, но и обе ноги сломаны?