Текст книги "L.E.D. (СИ)"

Автор книги: Illian Z

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

– Фотосессия, будущий свадебный альбом! – тут же нашлась сестра птенчика.

Великий мастер себя любимую выгораживать, судя по всему. Но и нас заодно.

– Понятно, – отзывается мужчина и кивает мне, – пойдём со мной.

Позади меня со стороны яойщиц какие-то сложноидентифицируемые звуки. Опасно, конечно, оставлять любимого им на растерзание, но вроде как это не бешеные фанатки, что разрывают своих идолов на части. Да и его сестра там.

Оказывается, у мистера Птицы имеется полноценный рабочий кабинет, заполненный всяким хламом, но поддерживающийся в порядке. Напоминает комнату птенчика. Родная кровь, ничего не скажешь.

Глава семьи садится за стол, сцепляет пальцы в замок, кладёт на них голову, внимательно смотрит на меня, и задаёт какой-то женский, что ли, вопрос:

– Ты ничего не хочешь мне сказать?

Времени на раздумье – чертовски мало. Что он имеет ввиду? Фотосессию, будущие планы, как мне удалось затащить его сына в постель? Что? Приходится высказать первое толковое, о чём я всё время думаю:

– Сколько я вам должен?

Усмехается, но, кажется, более чем доволен.

– Садись. У меня есть к тебе деловое предложение.

Присаживаюсь на единственное свободное кресло, чувствуя себя немного неловко без футболки.

– Как ты знаешь, я веду бизнес. И сейчас я не буду задвигать речь о том, что мой сын весь в мать, не подходит на роль преемника, и вообще «кот», или как вы там это называете, – делает небрежный жест рукой.

Опускаю глаза. Чёртова сестричка не врала, любимого действительно было слышно на весь дом, а глядя на нас, только слепой бы не понял, кто какую психологическую роль исполняет. Но отца птенчика, похоже, это не заботит, он принял всё как факт и не заостряет:

– Я хочу поговорить с тобой о реальном деле. Как я осведомлён, ты отлично разбираешься в деньгах, знаешь, как они достаются.

Смотрит на меня с хитринкой. Похоже, или знает, или очень близко догадывается.

– Поэтому хочу тебе предложить работу, от которой в двадцать один никто не откажется. Моя компания планирует открывать новое направление поставок товаров из Азии. И так уж вышло, что я не могу вести торговлю напрямую.

Увидев моё выражение лица, усмехается:

– Нет, это не наркотики и оружие, Господь сохрани. Ничего незаконного. Товары для взрослых. Сам понимаешь, хоть я и более чем взрослый, мне несолидно. А деньги – хорошие.

Смотрит на меня, ожидая, как я отреагирую. Любимый на отца внешне совсем не похож. Ну, может, цвет глаз. А вот манера вести себя у них почти одинаковая. Только если под располагающей внешностью у птенчика – ангельская невинность, у взрослой птицы – хватка когтей дельца.

– Я – не торговец, – отвечаю, – я не разбираюсь в этом.

– Ты умеешь считать деньги, а это – главное. И можешь не обманывать меня. Ты ещё как торгуешь. Сказать, почему ты будешь хорошо разбираться в наших новых товарах? – не улыбка, а хищный оскал.

Знает. Проклятье. Он знает.

– А то, что мы встречаемся с вашим сыном, будет пиар-ходом?

– А ты схватываешь, – улыбается, – об этом я не подумал. Золотая жила же, специализация на товарах для «необычных пар». Да, так и назовём. Так ты согласен? Ознакомишься с каталогом, дам контакты людей. Выберешь на свой вкус.

– А образцы на вашем сыне опробую.

– Дерзишь. Знаешь, в мире вещи делятся на те, на которые ты можешь влиять, и те – на которые не можешь. На то, что мой сын – открытый, почти женатый гей, которого ты трахаешь – я не могу повлиять. Поздно уже, всё. Как воспитал. Или вы рождаетесь такими, не знаю, – раздражается. – Но вот приложить максимум усилий к остальным вещам – могу.

– Откуда доверие?

– Тебе я не доверяю, – просто отвечает мужчина, – но я доверяю своему сыну. Если он решил, что ты – лучший вариант партнёра для жизни, то я и подавно могу рискнуть.

– То есть вы готовы просто так подарить почти постороннему человеку ещё много денег?

– Во-первых, ты мой зять. Во-вторых, это может принести ещё бо́льшие деньги, которые пойдут в вашу новую семью. И в-третьих, повторюсь, это не то предложение, от которого отказываются.

– Я и не отказываюсь, – отвечаю, – просто пытаюсь понять мотивы.

– Заметно, что когда нужно, тебе удаётся не только членом работать, но ещё и головой. Но учти – дело всё же не очень чистое. И не в плане специфики. Просто все скажут, что я пригрел любовника сына. Каждая собака за спиной. Мне-то наплевать, у меня семьдесят девять процентов акций компании, творю, что хочу и, вероятней всего, эти разговоры пропущу, буду в Южной Корее или Китае. А тебе – каждый день слушать. Вылечишься – будут и личные встречи, и тусовки. Вся эта приложуха к бизнесу.

– Хе, – усмехаюсь, – мне за спиной говорят кое-что пообидней, – указываю на шрам на лице. – Вас, кстати, это не смущает?

– Меня в этой жизни вообще мало что смущает, разве что раздетые школьницы, и то потому, что срок получить можно, – хищно улыбается. – И всё на свете может стать твоей фишкой, парень, абсолютно всё.

– Да я, в таком случае, стек.

– Буду считать, ты согласился, – протягивает мне руку. – Организую всё в ближайшее время.

– Идёт, – я жму, – только сегодня я – домой.

– Тебе у нас не нравится? – прерывает рукопожатие, настораживается.

– Дома лучше.

– Ладно, поезжайте, я скажу жене.

«Поезжайте». Действительно, не собирался же я малодушно улизнуть от любимого. Не собирался же?

В зале птенчика всё так же фотографируют, но уже в одиночку. Кажется, ему даже нравится позировать. Только мне вот совсем не нравится, насколько развратно получается. Да, я почти ревную.

– Поедешь ко мне? – окликиваю его.

Подскакивает, как мячик, блестит глазищами:

– Да!

Ну точно, настроили его эти девчонки на игривый лад – сразу сообразил, что у меня дома можно вообще не стесняться. Если честно, от этой мысли и у меня низ живота подвело.

– Возьмёшь мою машину? – осведомляется мистер Птица, показавшийся из кабинета.

– У меня права только на мотоцикл.

– А. Ну разбирайся сам, – захлопывает дверь.

Разберусь. У меня абонентская карта в такси, слишком уж часто я им пользуюсь, чтобы полагаться на “Uber”. И даже таксист попадается знакомый. Бросает внимательные взгляды в зеркало заднего вида, особо уделяя внимание птенчику. Ещё бы. Я же обычно езжу один, и по разным адресам. Всё-то они понимают, таксисты.

Приобнимаю любимого за плечи. Пусть любопытствует. Это не то, что я бы стал скрывать от мира.

По свежему снегу у дома – следы. Много. Ключи есть только у Бека и Чара. Какого хрена эта парочка забыла у меня дома? Зато моя верная скутеретта пристёгнута к забору. Не на обычном месте, конечно, но её хотя бы пригнали.

Дверь не заперта. И встречает меня сильный запах сигарет. Я, конечно, опустился, и теперь курю в доме, да и Беку не запрещаю. Только это не его и не мои сигареты.

– Эй, есть кто живой? – прохожу в комнаты.

На кухне – замерли и удивлённо смотрят на меня два не шибко одетых незнакомых парня. Им компанию составляют виски, закуска, пепельница. Я жалею, что мой Glock или затерялся, или конфискован. Хотя, пока в меня вцепилась тонкая ручка любимого, я их голыми руками завалю.

Парни, впрочем, удивлены не меньше меня, и совсем не выказывают агрессивных намерений. Не ожидали, наверное, моего явления. И я знаю, кто ещё не ожидал.

– Посиди тут, – отрываю от себя любимого и указываю на диван, – я разберусь.

В спальне, на не совсем свежих простынях, разлёгся Бек. Курит. Как только я вхожу, сжимается, закрывая руками лицо:

– Только не бей!

Пьян. Ну хоть не обдолбан.

– Ты что тут устроил, блядь? Чтоб духу твоего здесь через пять минут не было! Мать твою драть, я Чару скажу!

– И скажи, – как-то жалко произносит Бек, – пожалуйста, скажи!

Всхлипывает. На бывшую некогда белой ткань простыни падает крупная слеза, затем другая. Но он – шлюха. И наркоман. Как и я, но не тот человек, чьим слезам я буду верить.

========== 27. Паук ==========

Любимый сопит сытой мордашкой у меня на плече. Кажется, вот-вот и потечёт слюнка. Мне приходится придерживать его рукой, иначе соскользнёт с моих колен.

Затушив окурок, Бек комментирует:

– Похоже, ты заимел не только мужа, но и ребёнка сразу.

– Вероятно.

Птенчик ведёт себя, как детёныш – поев, тут же начал клевать носом и, в конце концов, уснул. Похоже, его организм просто восстанавливается после пережитых стрессов и накапливает силы.

А я думаю, как мог не заметить, что мой дом от обитания в нём Бека довольно сильно изменился. Например, этих плетёных из шёлковых полос штор уж точно раньше не было. И вот этой салфетки – тоже.

Беру с неё снеговичка, включаю. Ничего.

– Там батарейки надо сменить. Третий раз уже.

– Он сломался? – беспокоюсь я за подарок птенчика.

– Это ты сломался. Кто в него обдолбанным втыкал часами?

– Ну… да…

На самом деле, я этого совершенно не помню. Из жизни выпадали куски, признаю. Но не признаюсь. И перевожу тему:

– Кстати, Бек, а где ты научился плести такую красоту? От сестёр?

– От этих криворучек? Да не в жизнь! – Бек искривляет зацелованные губы, – Будешь смеяться, если скажу, что в католической школе?

– Ты что, ходил в католическую школу? – я чуть не давлюсь кофе.

– Говорил же, будешь смеяться. А что такого?

Ну, представить Бека в католической школе это всё равно, что священника на панели. Абсурд.

– Да нет, ничего, – пытаюсь подавить ухмылку.

– Точнее, меня один… научил, – лицо Бека приобретает странное выражение, несмотря на то, что он продолжает ухмыляться. – Знаешь, у него были такие же глаза, как у Чарли. Кошачьи.

– Были? – ляпаю я, да поздно.

– Были, – глаза Бека темнеют, – Их ему выкололи. И волосы отрезали. Вскрыли живот. И оставили в канаве.

Полукровка произносит эти слова спокойно. Выдаёт только взгляд. Я неосознанно прижимаю к себе любимого крепче.

– Когда я его увидел, над ним кружились мухи. Красивые. Зелёные и жёлтые. А в траве рядом сидел паук. Я тогда подумал, что это прекрасно. Он сам, как паук, мог сплести из ниток что угодно. Картину. Одежду. Одеяло. Думаешь, его убил какой-нибудь маньяк?

Киваю. Не знаю, что страшней – само событие, или то, как бесстрастно об этом говорит Бек.

– Нет, – край его рта болезненно дёргается, – его убили дети. Воспитанники пансиона. Те, что начинают своё утро с «Pater noster» и «Ave Maria». Просто он сопротивлялся. И за него некому было заступиться. «Собаки, дикие собаки» – сказали всем. Да. Собаки. Они улыбались и кивали, а вечером пришли к мальчику с тёмными глазами и кожей другого цвета. Он не сопротивлялся. До сих пор не сопротивляется.

Недокуренная сигарета в пальцах Бека ломается пополам, но это единственное, чем, кроме взгляда, он себя выдаёт.

– Если ты не хочешь…

– Нет, я хочу. Ты же слушаешь. И ты можешь понять, как тебе сначала страшно и неприятно, потом – всё равно, потом – даже нравится, и ты уже диктуешь свои условия – только по двое, если сразу, не каждую ночь…. – поджигает новую сигарету, – а потом уже и выпускной, и пойти тебе некуда, потому что у мамы новый муж, а денег у тебя нет. Зато вон тот дядя, кажется, богатый. Смываешься автостопом подальше, и вот он городок, где на уровне работает только актив. Угадай, кто?

– Я тоже помню, как мы встретились. «Богатенький сыночек на отдыхе» – вот что я о тебе подумал, когда ты меня снял.

– Вот как? – Бек уже не мрачный, – И был удивлён, признай, хотя мы так, ласкались. Но как же я с твоей рожи пересрал, ты бы знал!

– Я как-то понял, – усмехаюсь, – а твоё мастерство только выросло. Если честно, тебя ещё никто не переплюнул.

– Не забывай, чей ты муж, – Бек осторожно поглаживает птенчика по спине.

– Ты тоже кое о ком не забывай.

– Я помню, – раздражается. – Люди поумней тебя говорят, что это почти не лечится.

– Ещё скажи, что корни твоих проблем – в детстве.

Бек резко затягивается, сигарета трещит:

– Я лет с четырёх себя помню, и как делают детей – с рождения видел. Для мамы я – до сих пор ребёнок, который ничего не понимает. Да, мама, я конечно же не понял, что сделал со мной твой будущий муж, и почему теперь я буду жить отдельно. Я с семи лет использую свою задницу не по прямому назначению. И, знаешь, мне обычно похуй. Совершенно. Удивляюсь только, как не подцепил СПИД. Засуньте свой психоанализ себе в жопу.

Молчу, тут невозможно подобрать слова. И рос бы Бек в дикой Индии… приходская школа-интернат под Эдинбургом. Подстриженные лужайки, уроки, наглаженные воротнички, «Верую» за обедней… именно так мне это представляется, а не то, о чём он говорит… Но мне ли не знать, какая грязь скрывается за самым привлекательным фасадом.

– И ты ничего не будешь делать?

– Не поверишь, уже делаю, – Бек тушит сигарету с такой ненавистью, как будто она что-то ему сделала, – например, ещё неделю назад их было бы трое, и привёл бы я их прямо к Чарли домой. Не скажу, что это охуительный подвиг…

– Чар что, так плох в постели? – подначиваю.

– Что ты, – улыбается, – машина, таких трахальщиков ещё поискать. Дело не в нём, совсем. Когда вижу симпатичных парней рядом, меня как перещёлкивает. Даже сейчас. Как противный голос внутри. Советует подставить тебе задницу, а ангелочку…

– Заткнись, – обрываю я Бека, – это неприятно.

– Ты сам вызываешь меня на откровенность, – парирует.

Мой несдержанный рык разбудил любимого, он сонно пожмакал меня ручками, потом сел более прямо, и осведомился:

– А о чём вы говорите?

– Да вот, – улыбается Бек, – зову вас сегодня в гости.

– Чтобы тебя Чар не убил? – соображает любимый.

Бек в замешательстве растрёпывает волосы на затылке. Не ожидал. А я стараюсь делать вид, что не первый раз слышу это предложение, кстати, неплохое – у меня дома кончилась еда.

– Конечно, спасём его жопу, – отвечаю любимому вместо Бека.

– Супергерои.

– У нас даже свой фанклуб есть! – отвечает птенчик, спрыгивая с моих колен.

– Он это сейчас серьёзно? – наклоняется ко мне Бек.

– Ещё как. Мы как раз утром проводили встречу с фанатками.

– Да вы прикалываетесь!

– Нет, – говорим мы с любимым одновременно с невозмутимыми лицами.

А потом хохочем. У меня звонит телефон. Сестра птенчика.

– Когда у тебя день рождения? – выпаливает она без прелюдий.

– Тебе зачем?

– Я сама себя наказала, – вздыхает, – с меня теперь эти ёбнутые всю душу вытрясут. Так когда?

– Двадцать восьмого ноября, а это им зачем?

– Я ебу? Говорю же, ёбнутые. Что ещё… рост, вес?

– А длину хуя им не сказать?

– О, они обкончаются от счастья. Не, не говори, а то они ж на диван нассут кипятком. Просто скажи рост.

– А что мне за это будет?

– Давай не будем уже торговаться?

– Ещё как будем! – злорадствую.

– Давай потом, а?

– Семьдесят пять примерно.

– Ебать ты лось!

– Какого мама родила. Ещё что-нибудь?

– Нахер, нахер, развлекайтесь. Ссылку дать на фанклуб?

Представив глаза Бека, когда он это увидит, соглашаюсь:

– Угу, скинь.

– А, ещё… брату дай трубку.

Отдаю мобильный птенчику, и миленькое родственное чириканье уже не слушаю.

– Пойду хоть оденусь поприличней, – произношу громко.

И в тот же момент киваю Беку, мол, пойдём. В спальне спрашиваю его тихо:

– А у вас дома есть?

Наркоман со стажем, сразу понимает, о чём я.

– Есть.

– Деньги?

– Сочтёмся.

– Кстати, – я вытягиваю из комода приличную рубашку-поло, – у меня, похоже, будет новая работа.

– Завязываешь?

– Угу. Сам понимаешь…

– …шрам на животе, – Бек оскаливается.

Прочитал мысли, что ли? Дьяволов ублюдок!

– Да нет, не это!

– Не строй из себя семьянина, – усмехается Бек, – но если я у этого мальчика хоть одну слезинку увижу…

– Не увидишь. Думаешь, я до такой степени скот?

– Уверен. Но тебя ничто не остановит, так?

Скриплю зубами. Ненавижу, когда мне лезут в занятую змеёй душу. Заставляют меня думать о том, что я загоняю подальше. Об одном мужчине на всю жизнь. Семье. Верности. Я как пёс, только хожу рядом и нюхаю воздух, не решаясь приблизиться к таким мыслям.

– Мы сейчас идём? – любимый протягивает мне телефон.

– Да, ангелочек, – улыбается ему Бек.

Я смотрю на него так угрожающе, как только могу. Полукровка пожимает плечами. Да он сознательно меня злит!

– Ехать далеко?

– Вообще-то пешком дойдём. На соседнюю улицу.

– Ты не говорил!

– Говорил, – вздыхает Бек.

Ещё один кусок, который просто выпал из моей жизни.

Птенчик аккуратно опирается о меня ручкой, когда обувается. Надо это прекращать. Надо завязывать. Не хочу что-то забывать о нём.

На улице жутко ветрено, и в коротком путешествии мы жмёмся друг к другу, как пингвины. Особенно страдает Бек в своём франтоватом пальто – у него капюшона нет.

Зато вдвойне приятно зайти в натопленные комнаты. Уже с порога ясно, кто здесь обитает – экзотический паук: на полу, во весь коридор, плетёный ковёр, на арке в комнату – занавесь-сетка с ракушками, даже абажур сплетён из проволоки и лозы. Пахнет розами, сандалом и сигаретами.

В комнате-зале по-мещански уютно, не верится, что нынешние хозяева поселились совсем недавно.

– Снимаете или выкупили? – спрашиваю у Бека, распоряжающегося приготовлением чая.

– Кредит у нас на него зверский, – улыбается, – но мы справимся.

– Ты же больше не работаешь?

– Оказывается, вся эта хренотень, что я делаю со скуки, – обводит рукой интерьер, – неплохо продаётся. Уже и в других странах заинтересовались, не вру.

– Ви-и! – неожиданно пищит птенчик, обнаружив какой-то ящичек на полу.

– Ага, это старая Wii. Рабочая, можешь включать, – Бек даёт любимому пульт от телевизора.

Пощёлкав, птенчик обнаруживает там какую-то наркоманию с орущими кроликами устрашающего вида и погружается в процесс игры, похоже, с головой, прихлёбывая чай почти не глядя. Не совсем обычное поведение для человека, который первый раз пришёл в гости, но любимый всегда был непосредственным, а теперь и совсем.

– А как вы вообще умудрились сойтись? – спрашивает у меня Бек, забираясь на диван с ногами и беря в руки очередное плетёное произведение.

– Я же уже говорил.

– Хочу услышать адекватную версию.

Рассказываю, полукровка иногда кивает, а в конце заявляет:

– Ты тупой.

– Докажи.

– Это константная аксиома. Ты тупой.

Хмыкаю:

– Ты определись, тупой я или урод.

– Тупой урод, – определяется Бек.

– Тебе повезло, что я добрый, а у тебя чай вкусный.

Бек настораживается, откладывает незаконченную работу и идёт к входной двери. Животное чутьё у него, видимо – я услышал, что Чар вернулся, только когда дверь открылась.

Полукровка повисает на своём любовнике, выпрашивая поцелуй, как будто утром он мирно спал в своей постели, молился и пёк пирожки, а не с двумя парнями развлекался. Меня передёргивает, но лишь оттого, что я сам – ничуть не лучше. Сколько раз я провожал любимого, а потом ехал к клиентам?

Чар здоровается с нами, но недовольным нашим визитом не выглядит. Замечает, что птенчик эксплуатирует его приставку:

– Хочешь, вместе поиграем после ужина?

Любимый радостно кивает. Да уж, маленький, из всех, кто тебе подходит, ты почему-то выбрал меня. А я даже в играх нихрена не понимаю.

– Помочь с готовкой? – вызываюсь.

– Сами справимся, – Бек толкает меня в грудь.

– Надеюсь, это будет съедобно.

– Я готовить буду, – перебивает нас Чар.

– Можете пока принять ванну, – хитро улыбается Бек.

Да, понимает же, что я бы хотел иметь шанс на уединение, сам же испортил нам вечер. Больно уж сладко ласкать моего маленького любимого. Медовый месяц, если хотите.

– Тогда давай тебе бинты снимем, пусть шов «подышит».

– А… – я киваю в сторону любимого

У блондина на этот счёт своё мнение. Он наоборот, подзывает птенчика, и просит меня держать его за руку.

– Я сейчас сниму повязку, – говорит ему, когда осталась только салфетка на шве, – ты посмотришь. И это – не страшно.

– Не страшно, – заученно повторяет любимый.

– Я живой, я тут, – улыбаюсь ему.

И всё равно, вижу бесконтрольный страх в его глазах при виде зашитой раны, ещё чуть-чуть и он опять сорвётся. Дёргаю его на себя, прижимаю.

– Тихо, я здесь, тихо. Дыши. Дыши.

Дрожит, чувствуется, как напрягаются мышцы.

– Тут крови нет, – тянет его назад жестокий блондин.

– П-правда?

– Да, – ободряю я его, – врачи как раз зашили меня, чтобы я не умер.

– А мы всем миром тебе кровь сдавали, – отзывается с кухни Бек, – а четвёртая положительная, чёрт, только у меня оказалась. Ты где-то на литр – мой брат!

– Не-ет, я же заражусь блядством! – притворно возмущаюсь.

Чар теперь очень выразительно на меня смотрит, но зато это немного успокоило птенчика.

– Мы, на самом деле, его не заслуживаем, – тихо произносит Чар, наблюдая за тем, как мой любимый осторожно пытается потрогать шов на моём животе. Который свежезабрызган фиолетово-синим спреем и выглядит не таким уж и страшным. Салфетку, пропитанную сукровицей, блондин технично прибрал с глаз долой.

Он прав. Я не заслуживаю и такого друга, как Бек, что не пожалел собственной крови, буквально, и любимого, который… да слишком хорош, чтобы существовать! И даже внимания Чара я тоже не заслужил. И вообще, если бы не он… не хочется об этом думать.

– Только не мочить, – напоминает блондин.

Мы с любимым дружно киваем. Но, созерцая ванную, понимаю, что это как получится. Она – шикарная, угловая двухместная джакузи, хоть и старой модели.

Птенчик восторженно пищит, сидя на прорезиненной скамеечке внутри, когда я пытаюсь разобраться с управлением. Вот же Бек, вот же сводник. На полках – всё, что может понадобиться – шампунь, мочалки, гель для душа, презервативы, смазка. Думаю, хояева не обидятся, если мы чуть-чуть истратим.

Наплевав на рекомендации, плюхаюсь в воду, наполненную пеной и пузырьками, успокаиваю любимого поцелуем и волшебным заклинанием:

– Да не умру я!

И не щиплет шов почти, но, поплескавшись, исключительно соблюдая медицинские показания, привстаю из воды и пересаживаюсь на бортик. А вовсе и не за тем, чтобы притянуть к себе любимого и распустить руки! Непривычный к столь развратному обращению, он жмётся, вертится и, наконец, тихо просит:

– М-может, ты выйдешь на время?

– Зачем? – задаю вопрос, который Бек бы тут же объявил тупым.

– Ну… мне надо… подготовиться…

Такие темы для него – стеснительны. Как же мне иногда, как сейчас, хочется смять его невинность, сжать в руках до хруста косточек, впиться в него зубами…

– Не нужно, – произношу я вопреки своим желаниям, – что у тебя за навязчивая идея?

Я же вижу, что ему страшно. До сих пор страшно. А я обещал. И, как бы змея не билась внутри, не плевалась ядом, сдержу слово.

– Ну, тебе же нужно, – не смотрит на меня.

– Да не нужно мне это! – я почти сам себе верю, – я и так люблю тебя, я…

Осекаюсь. Да поздно. Вот они, широко раскрытые серо-зелёные глазищи. Приоткрытые розовые губки. Мой маленький любимый всё прекрасно расслышал.

Вот так вырвалось. Никакого пафоса, букетов, романтики. Просто чувства, ставшие и для меня неожиданностью. Нет, ну я был уверен, но сформулировать…

Сложно сказать, какую именно эмоцию несёт тот звук, с которым в меня вцепляется любимый, но я склонен расценивать это как позитивную истерику. Обнимается, трётся, находит мои губы своими. Целуемся, обнимаемся. Но вот уже настроение у меня совсем не развратное.

Да ещё и в дверь стучат.

– Выходите помогать! – Чар.

Слышно, как что-то строго говорит Бек, но кулинар из него аховый, видимо, всё-таки влез и что-то испортил, и чтобы успеть, нужна наша помощь.

Любимый тянет меня за руку, когда я оборачиваюсь, произносит, глядя мне прямо в глаза:

– Я тоже тебя люблю.

Вот так я и получил первое в своей жизни признание – стоя на плитке в чужой ванной, с голой мокрой жопой, и болью в животе от противопоказанных водных процедур. Зато от обнажённого ангела, изогнувшегося в воде и пене, красивого до восторженного психоза.

Но дела нас ждали вполне земные. И, подобрав из вороха одежды браслет, я сбрасываю второй счётчик «ЧИСТ» обратно на «0 ДНЕЙ». Я не должен лгать. Хотя бы себе.

========== 28. Рыбки ==========

Вот. Так намного лучше, когда боль отступает, в венах шипит радость, и змея внутри сворачивается белым пушистым кольцом. С другой стороны, пора это дело нахрен прекращать.

– Может, перепихнёмся по-быстрому? – улыбается мне Бек, закрывая шприц и убирая жгут.

– Ебанулся?

За стеной Чар с птенчиком играют во что-то спортивное, слышны отрывистые возгласы.

– Искушение слишком велико, – полукровка улыбается, – но я просто так. Держи, – протягивает мне пластырь.

– Зачем ещё?

– Ты дырявыми венами собираешься везде светить? Не забывай, ты знаменитость, про тебя и в газетах писали, у меня интервью брали.

– Да ты гонишь!

– Ты давно в интернет заходил?

– Скажи пароль от Wi-Fi, – вынимаю телефон.

– «Gay lair» через андерскор.

– Через чё?

– Через нижнее подчёркивание, деревня.

– Шибко умный, блин. Смотри, что покажу.

Бек, заинтересовавшись, запрыгивает на кровать рядом, и я открываю ссылку, что мне пришла. Как будто палкой в осиное гнездо ткнул, и все насекомые на меня полетели. Оформление – вырвиглазное, от которого блевать радугой тянет. Её-то как раз здесь в избытке. Наши фото уже развирусились, обросли комментами, в которых количество слюней превышает все мыслимые пределы.

Хотя, комменты в стиле «фу блядь пидоры» тоже проскакивают, их либо не хотят, либо не успевают удалять. Уже есть рисунки и «теннисы» (1) И, может, конечно, мне так от незаконных веществ в крови так кажется, но снимки – очень удачные. Всё-таки умеют девчонки фотографировать то, что им нравится.

Один меня Бек уговаривает поставить на аватар – там, где я смотрю влево, лицо в полутьме, прижимая к себе птенчика, а он – смотрит вправо, стоя спиной к снимавшему, ярко освещён. Только у меня шрам заметен сильно, но это – фигня.

– Может, и нам с Чаром так прославиться? – ухмыляется полукровка.

– Ты сначала научись ноги сомкнутыми держать, – отнимаю у него телефон, – блядство сейчас не в моде.

– Горшок котёл сажей корил! (2)

– Опять ругаетесь? – спрашивает стоящий на пороге блондин.

– Да что ты, нет, – улыбается ему Бек.

– Если тебе нормально и не жмёт повязка, то поехали.

– Куда? – задаю я один из своих очень умных вопросов.

– Рыбок смотреть! – из-за Чара появляется птенчик, глазищи горят.

– Рыбок, так рыбок, – я согласен почти на всё, пока в венах рычат драконы.

Чар ведёт свой «Ford» на редкость плавно, в салоне не горит свет, воркование Бека на переднем сидении заглушается музыкой. Да я и очень отвлечён – занят опрокинутым на спину любимым. Расстегнул ему курточку, задрал футболку и очень интересуюсь его сосками при помощи губ и пальцев.

Он даже не упирается, не сопротивляется, я лишь ощущаю, как громко стучит его сердечко. Бек иногда посматривает на нас в зеркало, но и только. Конечно, я бы сроду себе такого не позволил, но мне кажется, доза была не совсем терапевтической. Бля, да я неплохо так обдолбан!

Любимый всё же пихает меня рукой в плечо, шепчет на ухо:

– Перестань, мне неудобно… там.

Он не осознаёт, что я же тут же проверю это «там». Действительно, чувствительная такая выпуклость на джинсах. Только расстегнуть «молнию», только запустить руку…

– Приехали, – Бек щёлкает выключателем, резкий свет заполняет салон.

Любимый одёргивает футболку, я отдёргиваю шаловливые руки. Вид у нас, наверное, как у нашкодивших щенков, потому что Чар усмехается:

– Или вам ещё полчасика дать?

Делать нечего, выгружаемся. Бек невозмутимо берёт Чарльза под ручку, всё выглядит так, как будто они уже сто лет женаты. Хотя женатые – это я и птенчик, но он, как всегда, убежал вперёд.

Впрочем, на территории ТЦ я догоняю его и беру за руку – вдруг потеряется.

– О, тут есть моржи и тюлени, – рассматривает брошюру и вдруг огорчается: – Только они не на экспозиции.

– Их летом смотреть надо, – поясняет Бек, – а ты что, тут ни разу не был?

– Не-а, – мотает головой птенчик, – ни разу.

Я когда-то был, но осознанных воспоминаний об этом не осталось. Я вообще очень редко посещаю места, требующие от меня материальных затрат. Вот и сейчас, увидев расценки на «рыбок», жадный лепрекон во мне перекрестился.

– Два билета.

– Я сам могу… – начинает птенчик, но Бек его одёргивает.

Переглянувшись со мной с таким же вымученным выражением, и блондин просит:

– Два билета.

Бек, кажется, наслаждается реакцией контролёра на нашу компанию. Притягиваю любимого поближе, приподнимаю бровь. Стоит того, редко увидишь настолько яркую гомофобную ненависть, замаскированную под вежливость. Ну не сожрёт же он нас.

Весь этот суши-набор, плавающий за стеклом, очень грамотно подсвеченный, чтобы выглядеть как можно лучше, особых эмоций у меня не вызывает. Но я сейчас готов хоть на то, как сохнет краска, смотреть.

Чар тоже принимает вид мебели, созерцая каких-то серебристых рыб, плавающих косяком. Бек с очень сосредоточенным видом изучает информационные таблички, и иногда показывает моему любимому тех или иных морских тварей.

Птенчик же таскает меня за руку по всем галереям, восторженно чирикая. Мне сейчас это, в общем-то, в кайф, но больше всего мне всё равно понравились морские ежи и сомы – вот за ними я успевал следить, не то что за акулами – успел заметить только, что они полосатые.

И моё состояние не осталось незамеченным. На экспозиции рыбок Красного моря, выглядящей для меня как аквариумы с конфетти, любимый останавливается и спрашивает:

– С тобой всё нормально?

Киваю. Не дай Господь по голосу поймёт.

– Ты улыбаешься всё время и… – бросает взгляд на мою заклеенную пластырем руку, – Обезболивающие?

Киваю. Героин, конечно, то ещё обезболивающее, но, чтобы отвести от себя подозрения, перевожу тему:

– Ты очень красивый.

Вообще, я хотел сказать: «здесь очень красиво», но получилось даже лучше: любимый смущается и почти не сопротивляется, когда я наклоняюсь, чтобы его поцеловать. Он сам как тропическая рыбка.

Нас заметили. Сначала какая-то мамочка потащила ребёнка за руку прочь от нас, а потом объявился Бек:

– Смотрите на рыб, друг на друга наглядитесь ещё! Пойдём, там дальше – имитация кораллового рифа, и крылатка есть!

Крылаткой оказывается неприветливая полосато-волосатая рыба, но судя по пищанию птенчика и довольной роже Бека, какая-то редкость. Мне рыба нравится только за то, что я могу её разглядеть. Выражение лица блондина, стоящего позади, напоминает мне о том, что таких «крылаток» ещё множество, и пока на всех не посмотрим, не уйдём.

Морские коньки мне нравятся, а черепахи – нет. Не должны они так быстро двигаться! Впрочем, всё не так плохо – у больших панорамных стёкол любимый замирает, я обнимаю его сзади и стою, вдыхая запах. Конечно, у меня сейчас повышена любовь ко всему миру, но к нему – особенно.

Бек и Чар ведут себя более сдержано, но я успеваю их уличить в быстром, как будто украденном, объятие и поцелуе-укусе под прикрытием несущей колонны. Всё же это групповое свидание, и они – тоже парочка, но, пожалуй, ещё более странная, чем мы с птенчиком.

Прогулка так затягивается, что меня хлопает по плечу работник – сосредоточенный паренёк в очках с толстой оправой: