Текст книги "L.E.D. (СИ)"

Автор книги: Illian Z

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц)

Сажусь, переводя дыхание. Смываю остатки своего преступления, для надёжности налив сверху геля для душа, чтобы птенчик, который пойдёт после меня, ничего не заподозрил.

Выхожу из ванной в полотенце, и как раз натыкаюсь на него с ворохом вещей в руках. В коридоре нам никак не разминуться, и я решаю его подразнить:

– Хочешь, покажу кое-что?

Не дожидаясь ответа, подмигиваю и сдёргиваю с себя полотенце. Я под ним в трусах, но лицо птенчика надо было видеть.

– Придурок, – толкает меня ручкой в грудь, проходя мимо, – конченный придурок.

Сидя на отведённой мне кровати в гостевой комнате, я думаю о том, что он ещё как прав. В самом деле, хватит на сегодня странностей.

Птенчик появляется в комнате в весьма странном виде – в жёлто-зелёной пижаме с динозаврами, какие только дошкольники носят. И присаживается на соседнюю кровать, настороженно на меня глядя:

– Обещаешь, что не будешь делать ничего странного?

Я охотно киваю. Конечно же, обещаю.

– Прости, я… вёл себя, наверное, неправильно, – любимый говорит неуверенно и намного тише, чем обычно, – я не знал, что ты… ну…

– И что ты об этом думаешь? – удаётся мне выдавить из себя.

Это он-то вёл себя неправильно, подумать только. Как будто не я фактически изнасиловал его, и напугал.

– Надеюсь, что это пройдёт, – произносит птенчик кажется, уже заготовленный, ответ. – А если нет… я подумаю.

– В смысле подумаешь? – я решаюсь на него посмотреть.

– Я думаю, это всё равно неизбежно, – тянет любимый. – Да, если честно, мне всё равно.

– То есть как?

– Мне интересно, кто умрёт в новом сезоне аниме. А это всё – не интересно.

Любимый улыбается вполне искренне. Я не знаю, что на это ответить. За свою жизнь мне казалось, что бывает две реакции – либо человек нравится, и с ним хочется строить отношения, либо – нет, ничего общего. Но чтобы так, безразлично? Да дети в садике уже друг за другом бегают!

– Ну, а тебя не смущает, что я… ну что мы парни?

– А есть разница? – осведомляется он так невинно, что меня оторопь берёт.

– Да… наверное, – я сам уже не уверен.

– Я вообще не думаю о людях с точки зрения пола, – отвечает любимый как-то серьёзно. – Даже хорошо, что ты парень.

– Это почему?

– Мне не придётся ничего делать, – произносит птенчик бесхитростно.

– А мне-то теперь что делать? – спрашиваю я совсем беспомощно.

Не подумал бы, что наша беседа будет строиться в таком ключе. Вообще не задумывался об этом. И, завернувшись в одеяло, как в спасительный бункер, вообще теряюсь. Никогда я не был силён в таких беседах. И не то что бы я вообще умел нормально общаться с людьми.

– Ничего пугающего, – птенчик улыбается, – хотя бы не неожиданно.

– То есть, – ко мне потихоньку возвращается былая уверенность, – если я захочу тебя за попу жмакнуть, то сказать?

Любимый задумывается, но потом понимает, что я шучу, и поэтому отвечает нарочито серьёзно:

– Да. Но мне эта идея не нравится.

– И кого же мне жмакать? – якобы обижаюсь я.

– Хе, а есть вариант, – птенчик хитро улыбается, – подожди-ка.

И уходит, неслышно шагая в уже новых тапочках. За бег по улице в прошлой паре, да ещё и без куртки ему влетело от мамы, но я вмешался и со всей дипломатичностью постарался разъяснить ситуацию, избегая, конечно, подробностей. На что миссис Птица устало возразила: «Как же, наверное, он сказал глупую грубость. Простите его», и укоризненно посмотрела на сына. Птенчик опустил глазки в пол, и я понял, что либо придётся рассказать всю правду, либо согласиться со сложившимся положением вещей. Про рубашку я умолчал. Точнее, вообще не вспомнил.

Любимый возвращается, держа в руках огромную длинную подушку, на которой изображён какой-то парень из аниме, в белых штанах и короткой коричневой куртке.

– На, – вручает мне птенчик этот предмет для сна, – трогай.

Я рассеянно обнимаю подушку, и мои руки неожиданно натыкаются на обороте на две довольно аппетитные округлости той самой формы. Резко перевернув изделие, я вижу там рисунок уже совсем другого плана – того же аниме-парня, только полураздетого и в привлекательной, даже для меня, позе, а нарисованные, надо сказать, весьма неплохо, ягодицы выпирают и имеют внутри объёмный наполнитель, который мне и удалось потрогать.

Птенчик смеётся уже в голос, и в перерывах между хихиканьем ему кое-как удается произнести:

– Видел бы ты сейчас своё лицо!

Надо же, умеет различать на нём эмоции. Привык ко мне. Но всё-таки издевается. Ах так, ну ладно. Я стараюсь придать себе вид совершенного маньяка, начинаю щупать предложенную мне замену, и приговариваю:

– Оооо, да, как приятно! Мы с тобой славно развлечёмся этой ночью! Может быть, я даже сделаю в тебе отверстие, мой друг, ооо, да… – и всё такое прочее.

И когда птенчик уже не может смеяться, а только тихо икает, сидя на полу, я прекращаю дурачиться и спрашиваю:

– А ты где такую подушку вообще взял?

Икнув, и шумно подышав, любимый отвечает:

– Папа привёз.

– Он что у тебя, шутник?

– Нет, он в Японии в командировке был и попросил самую популярную дакимакуру ему продать.

– Даки… что?

– Подушку вот эту. Она в непрозрачной сзади упаковке была, ты же видишь, тут всё натурально нарисовано. Уже дома обнаружили. Смеху было…

– Представляю. Теперь она скрасит мне одинокую ночь без тебя.

– Прекрати, – поскуливает птенчик, – я не могу больше смеяться.

Действительно, ситуация. Не обменяешь, не лететь же назад в Японию. И не продашь, стыдно. Так, наверное, в шкафу и пролежала всё время. От подушки исходил запах синтетики и новизны.

– А спать с ней не пробовал? – провоцирую я птенчика.

– Неа, у меня уже была похожая, только с девушкой. Это неудобно, они упираются.

Да любой парень в восемнадцать лет будет рад пощупать грудь, даже если она нарисованная и хитрыми японцами подделанная. А ему: «упирается».

– А если ты будешь себя плохо вести, отшлёпаю, – я поворачиваю подушку «задницей» вверх.

Птенчик опять смеётся. Да, для него это не более чем игра. Но всё равно уходит, погасив за собой свет и пожелав мне доброй ночи.

Я остаюсь в темноте, на чужой кровати в обнимку со странной подушкой и своими мыслями. Мне очень о многом надо подумать…

========== 8. Стена ==========

Я прошёлся по тёмной комнате. В голове роились хаотичные мысли, и маленькая змея внутри танцевала кольцами.

За один день произошло больше событий, чем за прошедшие полгода, а любимый показал мне такую свою сторону, о которой я не подозревал, и помыслить не мог.

Я улыбнулся, как сумасшедший, стоя перед гладкой стеной в неосвещённой комнате. Странное у него отношение к жизни, такое детское. Как он вообще справляется в этом жестоком мире?

Мне тут же захотелось беречь его, хоть ценой собственной жизни. Всей жизни, мне она всё равно ни к чему. Что я в ней видел? Только стену черноты, такую же, как эта. Грязь. Похоть. Злость. Это в лучшем случае. Обычно – ненависть и безразличие.

Но за стеной, оказалось, есть не только пустота, но и крошечное, тёплое совершенство.

Я прижался к прохладной поверхности руками и лбом. Розы ныли. Они всегда были словно живые, я как будто чувствовал каждый стебель и лепесток.

Да какого чёрта, нет непробиваемых стен, и бесконечных тоже. А иногда достаточно просто посмотреть в другую сторону. И вот же он, выход. Змеёныш внутри одобряет. Прочь нерешительность.

Я выхожу из гостевой комнаты, и толкаю третью дверь. Не заперто. Беспечный птенчик. Он уже спит, под стеной, положив под щёку кулачок. Удобнее, чем подушка, наверное. Укрыт одеялом наполовину, и всё в той же пижаме с динозаврами.

Не слушать змею. Слушать сердце. Тихо подхожу, просто чтобы посмотреть на него. Просто чтобы быть ближе.

Разделённый с ним на несколько минут, я уже успел соскучится. Не хочу и не собираюсь его будить, просто тихо сажусь рядом с кроватью, осторожно облокачиваюсь о неё. Я так близко, что чувствую запах волос моей птички, ванильную вишню.

Я пользуюсь возможностью смотреть на него столько, сколько захочу, и рассмотреть столько, сколько позволит тусклый свет ночника.

Достаточно, чтобы мне восхититься нежной кожей, розовыми губами, чуть вздёрнутым носиком, сомкнутыми пушистыми ресницами, маленьким ушком, светлыми растрёпанными волосами.

Одна прядь свободно лежит на подушке, и я осторожно дотрагиваюсь. Как будто до птичьего пёрышка. Волосы лёгкие, пушистые, мягкие, и цвет у них как у цыплёнка, который только начал становиться взрослой птицей – светлый, переливчатый.

Я долго смотрю, как дышит птенчик: крошечные ноздри расширяются и опадают, редко и медленно. Глубоко спит. Смотрю, как он ворочается, копошится во сне, умилительно устраиваясь поудобней.

Но, как только понимаю, что в голове возникают совсем не платонические мысли, перевожу взгляд на интерьер.

Благо, тут есть, на что посмотреть. Одни только фигурки можно часами рассматривать. Пачки комиксов в шкафу, в том числе и тех странных, переводных японских, которые нужно читать с конца в начало, ещё и сверху-вниз, или как-то так. Плакаты с супергероями. Часы в виде механического единорога с радужной гривой, топчущего циферблат в центре летающего острова. Сувенирные шахматы под стеклом. И ещё многие сотни вещичек и безделушек.

Тем не менее, на прикроватном столике, кроме мобильного птенчика с брелоком, каких-то капель и пачки бумажных салфеток, находится только одна вещь.

Снеговичок в бело-розовой шапочке. Мой подарок. Я беру игрушку в руки, передвигаю маленький рычажок снизу. Надо же, пережил купание в ледяной воде, светится. Отключаю и ставлю обратно.

Почему, среди армии дорогущих макетов, моделей и фигурок, этот несчастный снеговик, стоивший чуть больше доллара, занимает такое особое место? Может быть, по той же самой причине, что и я храню идентичный сувенир на кухне, где бываю в доме чаще всего. Хотелось бы на это надеяться.

Мне тепло, и это никак не связано с температурой извне. «Я подумаю», произнесённое тоном «я не против». С ума сойти от счастья можно. Предположить подобное, да даже мечтать о таком я не смел ни разу. И вот он, бесстрашный мальчик, уже почти что встречается со мной.

Я кладу голову боком на руки, скрещенные на кровати, так, чтобы видеть любимого. Я решил побыть здесь ещё немного, и не заметил, как уснул.

Пробуждение было самым лучшим в моей жизни. Нежные пальцы осторожно гладили моё лицо, повторяя контур шрама. Птенчик, вытворяющий это со мной, полулежал рядом и улыбался, как бы чего-то ожидая.

Я не нашёл ничего лучше, чем робко улыбнуться в ответ, памятуя обо всех особенностях этого выражения симпатии на моём лице, но любимый вдруг вздохнул и разочарованно сказал:

– Я думал, ты меня поцелуешь, ночной сталкер!

– Не… я не… – беспомощно бормочу в ответ, оторопев от такого предположения.

– Ну ладно. Тогда пошли бриться, что ли, – и проводит ладошкой мне по отросшей щетине.

Спина, конечно, от сидячего сна затекла, но это было что-то из разряда несущественных мелочей, когда я преследовал в коридоре и на лестнице по пути в ванную мальчика в пижаме с динозаврами.

Пока ходил в туалет, любимый приготовил и вручил мне одноразовый станок для бритья и пену. Я, конечно, был уже давно завербован в ряды борцов с растительностью на лице при помощи электробритвы, но навык не утратил.

Птенчик, пока я наносил пену на правую часть лица, заметил:

– На шраме не растёт ничего, надо же.

– Это же шрам, – пробормотал я в ответ, разглядывая любимого, отражённого в зеркале.

Птенчик отобрал у меня флакон и, пока намазывался, я, еле справляясь с суточной растительностью, завидовал ему, светловолосому, которому надо было всего несколько почти незаметных щетинок убрать. Умываясь, усмехнулся. Казалось, что брился любимый для солидности, а не из-за явной необходимости.

К завтраку мы спустились уже почти бодрые, я целомудренно надел джинсы, птенчик менять гардероб не стал.

В доме было тихо, любимый пояснил:

– Мама ещё спит, я сейчас сам всё сделаю, – и скрылся на кухне.

Уютная теплота возникла в моём животе, словно змея внутри обросла мехом и стала милой. Блаженствовал я, ощущая заботу, когда птенчик принёс мне сок и отправился за тостами, не долго. Щёлкнул замок входной двери, в коридоре зашуршало, и несколькими секундами позже в столовую вошёл никто иной, как отец птенчика. «Мистер Птица», только и успел я подумать.

– Дорогая, – произнёс он неожиданно громко в сторону кухни, где возился птенчик, – не позволяй нашей содержанке так наглеть и оставлять своих бойфрендов на ночь!

– Видишь ли, папа, – любимый появился на пороге и направился к отцу, на ходу вытирая руки полотенцем, – это мой бойфренд.

Я поперхнулся соком, тот попал в нос, и не закашлялся я только усилием воли.

Отец с сыном обнялись, и старший произнёс:

– Ну конечно, это же наш герой-спасатель!

– Я думал, меня будет просто узнать сразу, – ко мне возвращается уверенность.

Мистер Птица усмехается, и обращается к птенчику, уже ускользающему позаботиться о щёлкнувшем тостере:

– Мама хоть знает?

– Нет, мы тайные любовники, – птенчик явно смеётся.

Ничего себе у них в доме шуточки. Да ещё таким серьёзным тоном. Понятно теперь, в кого птенчик характером пошёл, и кто его так воспитал. Его отец только кивает, улыбаясь, и проходит вглубь дома, наверняка поприветствовать жену.

– Из командировки вернулся, – поясняет для меня любимый, намазывающий свежий тост маслом.

А когда Миссис Птица появляется в столовой, одетая в платье покроем попроще, чем вчера, мы уже заканчиваем завтрак.

– Сынок, я надеюсь, вы помолились перед едой, – произносит она вместо приветствия.

Любимый безмятежно врёт:

– Конечно же, мама.

Я и раньше иногда, когда мы не ходили на пляж, видел на его шейке тонкую цепочку от крестика. Я был не удивлён религиозностью женщины, судя по её внешнему виду.

– Не волнуйся, она протестантка, – шепчет мне птенчик, когда уже на пороге провожает меня.

– И что? – переспрашиваю.

Это не очень умно с моей стороны, но я совсем не разбираюсь в конфессиях.

– Мы её уговорим, – улыбается птенчик.

И обнимает меня, привстав на цыпочки, обвивает тонкими ручками шею, трётся щекой о мою. Я глажу его спину, пытаясь понять, шутит он или нет.

У меня ещё масса времени на обдумывание этого, пока иду по прочищенной от снега дорожке, пока отстёгиваю от забора скутеретту. К выводам я, впрочем, никаким так и не прихожу, только к осознанию того, что так и не обернулся посмотреть, машет ли мне любимый вслед, уже в глубине городских улиц. Завибрировал включённый мобильный, я вытащил его, рискуя, конечно, разбиться, но сообщение было не от птенчика.

Пару секунд подумав, сворачиваю к пригороду. Почему бы и нет, работа-то денежная, и не такая грязная, как остальные.

Неизменно звякает колокольчик над незапертой входной дверью, пока я снимаю куртку и разуваюсь. Я прохожу вглубь комнат, хозяин уже настраивает фотокамеру в одной из них, оборудованной под студию.

Я был здесь множество раз, и мне всё нравилось. Даже в рабочей атмосфере, с расставленным правильно холодным светом и экранами, ощущается какой-то уют.

– Работаем? – тихо спрашиваю я.

Фотограф молча кивает. Имени я его не знаю, для меня он просто «японец», потому что есть нечто азиатское в чертах его строгого лица, и лёгкий акцент в речи. Возрастом я также не интересовался. Просто мастер, решивший на старости лет удалиться на покой, переехать поближе к природе. Но свою любимую профессию он так и не оставил.

Изначально это была просто заявка на моей странице, я приехал в этот загородный дом, даже не любопытствуя, кто был новым клиентом. Дверь открыл пожилой мужчина, и я понял по взгляду, что что-то не так. Не удивительно, на фото в профиле я позировал в шляпе, тень от которой закрывала часть лица. Я уже сталкивался с таким, не каждому мой шрам безразличен.

– Я поеду, платить не нужно, – произнёс дежурную фразу.

Задача проститутки – нравиться клиентам. Если не подхожу, там ещё варианты есть.

– Нет, нет, – тихо возразил мужчина, – так даже лучше.

И сегодня, как неоднократно до этого, я – его модель, впрочем, одна из многих. Мы не общаемся, кроме того, что фотограф отдаёт команды, в какую позу мне стать, выражение лица принять.

Иногда для фотосессий он покупает наряды специально для меня, и несколько раз я забирал понравившиеся вещи себе – у мастера отменный вкус. Но сегодня я работаю ню, и так было всего пару раз – фотосессия эротическая.

От меня и требуется-то всего-то красиво, по мнению заказчика, изгибать тело, ласкать себя на камеру, принимать соблазнительные позы. Как обычно, он меня не торопит и не подгоняет, предоставляя некоторую свободу, чтобы кадры получались более «живые». Мне тепло и удобно на фотосессионном реквизитном диванчике, фотограф, скрытый в полумраке, не беспокоит.

Мне легко удаётся возбудиться, я даже ласкаю себя чуть сдержанней, чтобы фотографий получилось побольше, и было из чего выбрать.

Но всё равно то, что я с утра видел любимого, и всю ночь провёл рядом, даёт о себе знать. Я, наверное, тороплюсь, но ничего не могу сделать, выгибаюсь, цепляясь за спинку дивана рукой, откидываюсь назад, развожу ноги пошире. Левая рука скользит по члену, быстрей, нервней, я прикладываю силу, пытаясь отсрочить оргазм, но мало что получается. Мне кажется, сейчас, в этот момент, я не послушаюсь указания фотографа, если оно поступит.

Молчание. Я коротко выдыхаю, содрогаюсь всем телом, и пачкаю спермой реквизитную мебель. Фотограф делает еще несколько снимков, пока я сижу, поводя боками, и подходит ко мне.

– Мы закончим на этом. Больше не приезжай.

Странно, однако мы не заключали никакого контракта на количество съёмок. Может, я просто ему надоел. Всё же спрашиваю:

– Плохо работал?

Кажется, мастер улыбается, присаживается на край дивана, и поясняет:

– Фактура изменилась. Раньше я в тебе видел надрыв какой-то, несчастье. Теперь нет этого.

– Хорошо, я понял, – встаю и иду одеваться.

Не задаю никаких вопросов о финансах. Если он посчитает нужным, то оплатит, как всегда, на карту. Нет – так нет.

Не менее странно то, что фотограф выходит меня проводить, оперевшись о дверной проём и наблюдая, как я одеваюсь. Всё же я был его моделью больше года, может быть, ему немного жаль расставаться. Когда затягиваю последний шнурок на обуви, приходит сообщение от птенчика: «Давай погуляем сегодня». И смайлик.

Мастер усмехается:

– Если захочешь, можете прийти вместе. Я поснимаю вашу пару.

Не представляю, как старик догадался. Наверное, за столь долгое время работы научился читать людей, как раскрытые книги. А предложенная идея, кстати, неплоха.

– Только не раздетыми.

Фотограф усмехается:

– Ну, как скажешь.

========== 9. Бек ==========

Держу птенчика за руку, пока мы прогуливаемся по слабоосвещённым зимним улочкам. Я незаметно скрадываю дорогу, окольным путём веду любимого, который щебечет об очередной видеоигре, к своему дому, чтобы как будто случайно оказаться там, что явно может закончиться совместным чаепитием. Может, и кое-чем поинтересней. У нас настоящее свидание, короче. Только час назад мы были в кино, но предновогодняя мозговая жвачка, считающаяся фильмом, ни мне, ни птенчику не понравилась. Зато молочный десерт в кафе был вкусный.

Дождь уже успел закончиться, оставив после себя грязную шугу на дорогах и промозглую сырость. Но полностью справиться со снегом не сумел, уже вновь подмораживало, птенчик иногда ёжился.

Змея внутри лениво ворочалась, разжиревшая. Насмехалась над тем, как я себя веду, над моим счастьем. Потому что знала, что от фотографа я заглянул ещё к двоим клиентам, впрочем, больше так ни разу и не кончив. Всё же мне нельзя терять базу и заработок. Даже влюбившись. Даже будучи счастлив.

Деньги, проклятые деньги, которые так трудно достать в этом мире. Но, возможно благодаря змее, виноватым себя я не чувствовал. То, что я ощущал к птенчику, не имело ничего общего с рабочими обязанностями. Конечно, себя не обманешь, я очень сильно хотел и его «в том самом смысле». Но не так.

План удался, мы вырулили к моему дому действительно неожиданно. Только вот какая сволочь положила под калитку какую-то тёмную дрянь? Мусор выбросили, что ли? Подойдя чуть ближе, я ускоряю шаг. Человек, там, в снегу – человек. Отпускаю руку птенчика. Я должен разобраться с этим мерзким бродягой, не его это район.

Так и есть, от тела исходит стойкий запах алкоголя и блевотины, хотя обычного бомжовского духа я не чувствую. Он живой хоть вообще? Только трупа на пороге не хватало, и так свиданию грозит катастрофа, птенчику ничего не стоит уйти прямо сейчас.

Пинаю забулдыгу под рёбра, тот явно жив, хотя не издает членораздельных звуков, только мычание. На лицо падает свет фонаря, и это не бомж. Это Бек, которого я только недавно видел совершенно здоровым и красивым, а сейчас, буквально за два дня, его не узнать совершенно.

Кожа мертвенно-бледная, глаза ввалились, а что стало с его обычно изысканной и элегантной одеждой!

– Кто это? – птенчик подходит. – Твой друг?

Врать мне не хочется:

– Не совсем.

– Надо ему помочь!

У меня тоже возникла такая мысль. Вызвать службу спасения? Но пока она будет ехать, ещё не замёрзший парень может превратиться в обледенелый труп, неизвестно, сколько он тут, в сырости, лежал. Очень надеюсь, что у него ничего не сломано, когда взваливаю Бека к себе на плечо.

Любимый меня поражает. Мало того, что увязывается за мной в дом, так ещё и помогает освободить парня от безобразной одежды, ничуть не брезгуя, и даже приносит из ванной таз, надо же, сообразил, пока я укладываю неприятную находку на кухонный уголок.

И как раз вовремя, Бека рвёт, я едва голову успеваю ему повернуть. Просто пена и желчь, ничего более.

– Вызовем помощь? – беспокоится любимый.

Я стягиваю с упившегося парня кофту, руки падают по сторонам. И всё становится ясно.

– Нет, не надо, – обрываю я птенчика резко, – смотри.

Показываю ему руки Бека. Все в тёмных крапинках. Пара синяков у вен. Наркотики. И эта мразь не нашла ничего лучше, чем передознуться, нажраться и упасть прямо под моим домом. Замечательно. Просто охуительно.

И всё бы насчёт помощи ничего, только у меня в комоде – разведённый дезоморфин, семнадцать грамм героина и не знаю сколько кокса, пакет. Таблетки. Конечно, скажи я полицейским, что это всё не моё, а клиентов, мне не поверят, хоть это и правда. Почти правда, но моё – в другом месте. За хранение такого в своём доме я получаю отличные деньги, и привожу чуть-чуть, «для расслабления» из запасов. Избавляться никак нельзя. А ещё у меня там фаллоимитаторы, наручники и чёрт знает, что ещё, я сам не помню, разложенные по коробкам с номерами. Почти все мои работодатели – семейные люди, и отыщи такое жена…

Я вздрагиваю от мысли, что случится, если найдёт птенчик… В любом случае, Бека лучше оставить здесь. То, что он знает – опасно. И как бы он не влез в криминал. А расследование потянет и меня, и других «сотрудников». В любом случае, если этот торчок под забором не сдох, теперь уж точно не загнётся.

Как будто в подтверждение моих слов, парень вдруг широко раскрывает глаза и хрипит:

– Где, где они???

И потом снова теряет сознание.

– Его могут посадить, да? – серьёзно спрашивает птенчик.

– Ещё как могут, – отвечаю я, – и тебе лучше уйти, наверное, и не лезть.

– Нет, я помогу.

Любимый закатывает рукава, и несёт грязную одежду Бека в ванную.

– Выброси, – останавливаю я его, – разберёмся.

Следующие два часа – кошмар. Якобы друг мечется, вырывается, иногда кричит. Два раза его рвёт, но уже почти бесплодно. Хорошо хоть не обоссался, или что-то в этом роде. Любимый, пока я держу этого нарка-идиота, – на побегушках, то за водой, то за салфетками. Наконец, Бека вроде отпускает, и он уже, кажется, просто глубоко спит. А время далеко за полночь.

Птенчик спохватывается, набирая в такси:

– Я пойду уже.

Подрываюсь, чтобы его проводить, но в неосвещённом коридоре птенчик останавливает меня, мягко толкая ручками в грудь, и кивает на кухню. Да. Я должен остаться с этим проклятым балдёжником, испортившим мне свидание с моим любимым.

Который рядом, тёплый, едва освещённый, спиной к стене, близко-близко. И больше всего я боюсь, что момент неподходящий. Да я сам неподходящий. Но те, кто всё время думают, ничего не делают из-за собственных сомнений. А я могу побыть идиотом.

И, наклонясь, касаюсь своими губами губ любимого, осторожно, ожидая, что в любой момент тот шарахнется прочь. Но он наоборот, тоже трогает своими губками мои, а когда я, осмелев, вторгаюсь в его ротик языком, впускает меня, отвечая немного неумело. Обнимает ручками за шею, пальчики путаются в моих волосах. Я тоже прижимаю его ближе, одурев от счастья. Всё – не ложь. Мне не приснился утренний разговор о поцелуе.

Вот он, наш первый. И, чёрт возьми, восхитительный. Нежный, в меру страстный, вкусный. Настолько оглушающий, что я, даже когда он, как и всё хорошее, быстро заканчивается, ещё пару секунд оцепенело стою, выпустив птенчика, не в силах что-либо сказать или предпринять. И благословите все боги тёплые джинсы, которые, когда вспыхивает свет, почти не выдают эротическое восстание моей плоти на бой.

Птенчику же всё нипочем, он, кажется, даже и не смутился, и немного обидно вытер губы тыльной стороной руки. Кажется, для него это забавно. А, может, это мой вид его развеселил. Машет мне на прощание и выскакивает за дверь, только концы шарфика мелькнули. И, боюсь, мой жест «позвони», остался незамеченным.

Не представляю, что творится в его светлой голове. Может быть, он просто решил, что это очередная игра. Пусть. Может быть, мне удастся что-то доказать. А даже если и нет, то хотя бы быть с ним.

Если бы только не Бек. Не при птенчике я церемониться с ним не намерен, пинаю ногой и где силой, где волоком, отправляю его в ванну, стянув последние шмотки. Свинчиваю насадку с душа, обдаю нарка довольно прохладной струёй. Приходить в себя это уёбище не намерено, а вот звук текущей воды сделал своё дело. Потом пытается блевануть, тщетно, и, наконец, почти осознанно мотает головой и жадно пьёт, едва ли не захлёбываясь.

Наконец, очухивается до беспомощно-покорной стадии, какая бывает у всех алкашей и прочих любителей изменённого сознания, и мне почти удаётся без поддержки дотолкать его до спальни, на кухне его тело мне без надобности. И есть у меня одна идея, учитывая, как он, предположительно, будет себя потом вести.

Вынимаю из комода наручники и цепь, и не те детские игрушки, которые продаются в любом секс-шопе, а настоящие, профессиональные, если можно так сказать. Сделаны на заказ, и остались в моём владении не помню уже, от кого и когда. Но давно не пользовался, это точно.

Опыт, как известно, забыть не просто, я притягиваю руки Бека друг к другу от запястий до локтей, достаточно туго, для ограничения подвижности, но недостаточно, чтобы нанести ему травму. Сопротивляется он вяло. Прикрепляю цепь замком, что без ключа открыть нереально, а вторым концом обматываю трубу, по которой подаётся отопление под пол, вырвать её неспособны и девять человек, также закрепляю замком. Ключи прячу в карман. Очень надёжная конструкция, а длины хватит только до кровати и стены. Ни до комода со складом веществ, хоть он и заперт, ни до двери, ни до каких-либо опасных предметов Беку не дотянуться.

Убираю с кровати одеяло и подушку, оставляя лишь простынь на голый матрац. Я не зол. Просто так нужно.

Сам я перееду на небольшой старый диванчик в коридоре, но ближе к утру. Если уж свидание сорвалось, то есть возможность заработать. Пусть милый наивный птенчик, SMS от которого как раз пришло, и я позволяю себе послать в ответ на неё смайл-поцелуй, считает, что я буду неотрывно следить за Беком. Да ни в коем случае.

На статус «доступен» в профиле откликаются двое, но к одному из них я категорически не намерен ехать, потому что он любитель задержать меня на подольше, да и вообще, очень требовательный.

А с другим я справляюсь быстро, дольше времени дорога заняла, вот честно. Молодой, кстати, парень, почти мой ровесник. Отсчитывая деньги, как всегда, наличные, застенчиво улыбается. Мне всё время кажется, что он хочет со мной заговорить, но никак не решается. Его проблемы, удача любит смелых.

Может быть, мы могли бы начать встречаться, уже не в рамках «рабочих» отношений, секс с ним очень и очень неплох. Раньше, намного раньше, теперь-то у меня на личном фронте всё настолько запущено, что я опять забываю лицо клиента, только покинув его жильё.

И несколько рад, что освободился так быстро, потому что Беку очень плохо. Не знаю, на что и в каком количестве подсел этот парень, но явно на «тяжеляк», потому что ломка нашла его очень скоро.

Я застал его скорчившимся на кровати, взмокшим и дрожащим. Взгляд совершенно безумный. При виде меня дёргается, рвётся, кричит, бросается вперёд и падает на пол, руки болезненно выкручены.

– Ты, сука… – выплёвывает в мою сторону.

И разражается длиннющей тирадой в мой адрес, приличные в которой только местоимения и пара предлогов. Потом затыкается, видя, что я никак не реагирую, и начинает тоненько поскуливать, умоляя его отпустить. Ага, щас.

– Лучше скажи мне, – пихаю Бека ногой в так и не снятом сапоге в грудь, – какого хрена ты у моего дома забыл.

– Они найдут меня, они найдут меня, – парень истерически скулит и раскачивается.

Нда, толку от него сейчас явно мало. Перестаю пинать почти дохлятину, предоставляя его самому себе. Вслед мне летят очередные проклятья, а пока я готовлю на кухне суровый и одинокий кофе, Бек сначала скулит, потом воет на одной ноте, громко и протяжно. Возможно, ему муторно и больно, но какое моё дело? Раздражает. Однако, пока я не узнаю, зачем он сюда пришёл, не успокоюсь.

Отставив недопитую чашку, возвращаюсь. Парень на кровати никак на меня не реагирует, продолжая выть, и я бью его по лицу, сначала не сильно и безрезультатно, потом чувствительно, и наркот затыкается. Шипит:

– Отъебись.

– Повторяю вопрос. – спокойно произношу я. – Какого хрена ты тут забыл.

– Они знают, кто мы, – отвечает вроде связно, но потом снова воет.

Я применяю тот же способ заткнуть его, что и раньше, и торчок поправляется:

– Они знают, кто я, но не знают, где… тебя я не сдам, нет. Отпусти!

И снова бессвязно молит, пытаясь достать до меня, вцепиться связанными руками с грязными ногтями, или укусить. Похоже, таинственные «они» действительно существуют, может, на самом деле выследили Бека и угрожают. Только вот кто? Полиция, отдел нравов? Не смешите, я плачу «особый налог», да и Бек, будучи, оказывается, плотным торчком, не производил впечатление идиота. Наркодилеры? Или того хуже, активисты?

Но на остальные вопросы парень не отвечает, продолжая то подвывать, то ругаться, то умолять его отпустить. Время уже к утру, меня и так ожидает не самая удобная и приятная ночёвка в коридоре, а мне бы хотелось хоть пару часов поспать, и с утра развезти заказы, то есть выполнить официальную работу.