Текст книги "Бесчувственные (СИ)"

Автор книги: Hello. I am Deviant

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

Прийти в себя оказалось сложно. Комбинезон снимался под сдавливаемый рев, что пытался вырваться из груди, но показывать свои слезы подразделению, и уж тем более самой себе после всего случившегося было святотатством. Мышцы под горячим душем двигались рефлекторно. Не помню даже, как вышла из ванной. Помню только белый мягкий халат на уставшем теле, как приятно охладило кожу поверхность постельного шелка, как где-то вдалеке щелкнул выключатель, и в комнате погас свет. Сон ждать долго не пришлось. Темнота заволокла мир в ту же минуту, что голова коснулась подушки.

Я слышала, как бьется сердце. Чернота окружений резала глаз, но я не смотрела перед собой в ставшую мне привычной за семь лет тьму. Яркий луч света спадал откуда-то сверху, как в ту ночь, когда в центре этого единственного источника тепла стоял он. В голове полный мрак. Тишина. Пустота. Мои руки вяло спускались вдоль тела, кисти касались шершавой черной поверхности пола. Я не думала ни о чем, лишь сидела посреди этого яркого участка на озябших коленях. Сгустки тьмы вокруг переливались и сжимались, казалось, стоит протянуть руку и можно ощутить ее физически. Но мне не хотелось экспериментировать. Мне вообще ничего не хотелось.

Что будет там, по ту сторону света? Я никогда не задавалась себе вопросом о жизни после смерти, даже несмотря на то, что все мои близкие уже канули в лету. Раньше смерть была так далека, пробитые ноги и руки не могли приблизить меня к переломному часу, но теперь я буквально слышала, как она дышит в затылок, буравит меня своими пустыми костлявыми глазницами. Она готова была меня забрать, а я готова была идти следом. Но что там, впереди? Ад? Чистилище? Пустота? Чем бы оно ни было, оно наверняка было похоже на это место: такое же мрачное, одинокое и тоскливое.

Громкость биения сердца вдруг начала увеличиваться. Стук становился все отчетливее и отчетливее, казалось, он словно доносится отовсюду. Только через секунду я осознала, что это были не цикличные удары сердечной мышцы. Это были звуки мужских каблуков.

Андроид встал напротив меня по ту сторону круга света. Он выплыл из темноты, как призрак, и теперь мрачные языки и сгустки местами облизывали его тело. Через мгновение Коннор опустился на колени. Карие, удивительные глаза не спускали с меня наблюдательного взгляда.

Он был таким же прекрасным, как и в первый день нашей встречи. Темные, зачесанные волосы с выбитой вперед прядью, искрящиеся карие глаза, за которыми скрывались оптические линзы, маленькие родинки на скулах, резкие очерченные умелым художником скулы. От него исходило невероятное тепло и уют, которое не смогло скрыть даже этот мерзкий фирменный пиджак с серийными номерами «Киберлайф». Яркая голубая повязка на правом плече переливалась в такт голубому диоду, идеальная белая ткань скрипела от вздымания грудной клетки. Я осматривала каждую его клеточку, каждый сантиметр, бесцеремонно блуждала обреченным взором по механическому телу, отмечала каждую деталь этого совершенного состояния. Все вызывало во мне благоговение: мелкие поры на коже лица, механически сложенные кисти рук на коленях, узор черных обтягивающих джинс и матовый отблеск кожаного галстука.

Он был всего лишь моим воображением. Плодом фантазий, что сообразил мозг для моего последнего путешествия. Возможно, только этот «прототип» Коннора будет сопровождать меня в смертный час, возможно, именно он будет всплывать перед моим взором во время встречи с руководством. И я была готова принять его, как спутника в момент своего прощания.

Рука решительно потянулась к мужчине. Пальцы чувствовали легкую небритость на его теплой щеке. Я даже ощущала приятный аромат мужского парфюма, который так тщательно воспроизводило сознание в попытке успокоить мою истерзанное сердце. Андроид не источал запахов в реальности, по крайней мере, бившись в истерике в подвале я не запомнила подобных деталей. Но мозг был напуган моим пассивным состоянием. Видимо, по его мнению, мне стоило выражать хоть какие-либо эмоции, включая истерику и панику, чем вот так просто сидеть посреди собственных снов в темноте и ждать конца.

– Мне так страшно, – слова непроизвольно сорвались с губ, и я услышала, как собственный голос дрожит. Коннор едва повернул головой в сторону моей руки, заставив ладонь полностью прижаться к его щеке. Его брови опустились, в глазах блеснуло сожаление. – Не знала, что на деле это будет так тяжело.

Время утекало безвозвратно. В этом мире часы превращались в минуты, и я четко осознавала, что в любой момент могу проснуться. Андроид позволял исследовать пальцами свою кожу, время от времени поворачивая голову и подставляя новые участки левой стороны. Он был немного похож на котенка. Маленького и серого, удрученно выпрашиваемого ласки у хозяйки.

Прижав ладонь к лицу Коннора как можно плотнее, я медленно провела большим пальцем по мужским губам. Мягкие, холодные. Даже они были полны человечности: рецепторы на пальце ощущали мельчайшие шероховатости и трещинки. Неделю назад их вид вызывал во мне страх и дискомфорт, теперь – трепет и желание касаться до конца своих дней. Их-то как раз осталось немного…

– Я ведь все делаю правильно? – я закусила губу, ощущая, как к горлу подступает отчаяние. – Не хочу скрываться, вечно прятаться по углам, но почему-то все мои решения сейчас мне кажутся жуткой ошибкой. Скажи, пожалуйста. Я все делаю правильно?

Андроид застыл. Он смотрел на меня, слегка нахмурившись. Черный галстук колыхался над слегка наклонившейся грудью, подолы пиджака спускались по бокам. В каждой его детали я читала скорбь и сожаление, однако молчание затягивалось. По-видимому, даже мозг не мог ответить на этот вопрос.

– Ты всегда торопишься, – вдруг произнес Коннор. Его голос был тверд, как камень, и в то же время мягок, как осенний ранний ветер. – И забываешь осмотреться вокруг.

В этих словах не было смысла. Может, раньше я и вправду торопилась жить, бежала от проблем с помощью треклятого подразделения, а позже скрывалась от истины в попытках сохранить солдата внутри, но сейчас в них не было смысла! Сделанное было сделанным. И последствия должны были настигнуть меня в любой день жизни.

Оторвав руку от щеки андроида, я встревоженно окинула его взглядом.

– Я не понимаю.

– Ты должна очнуться, – все так же уверенно произносил андроид.

– Коннор, что ты…

– Очнись!

Душный воздух наполнил мои легкие, когда я, вдруг ощутив пронзительный голос реальности в голове, резко села на кровать. Комнату уже озарили лучи света, пробивающиеся сквозь шторы. Все тело трясло от напряжения, кровь отчаянно пыталась в спешке разнести кислород по тканям и органам. Воздух со свистом и стонами входил и выходил из меня, когда я, пошатываясь под напором легких, осмотрелась. Та же комната. Тот же отель. Приставленного коллеги не было, и стены хранили тишину, однако в голове моей все еще стоял настойчивый голос Коннора. Он просил очнуться, даже не просил, а требовал. И я очнулась! Но то ли он имел в виду?

Стерев пот со лба, я с гулким звуком опустилась обратно на подушку. В желудке урчало от голода, но потрясенное сознание успешно отодвигало потребность в еде на последний план. Оно было встревоженно этим странным сном и этой странной жизнью.

– Гребаные андроиды, – тихо прошептали губы, в такт которым словно в подтверждение сложенная в кулак рука отчаянно шлепнула по соседней подушке.

Дверь в комнату отворилась. Вновь усевшись на кровать, я сгребла со своего тела взмокшее от пота одеяло и откинула его в сторону. Белый ворсистый теплый халат был влажным, словно я лежала не под одеялом, а под метровыми матрасами. Ночью в момент появления в номере не было так жарко. Должно быть, атмосфера накалялась вокруг меня во время сна, как температура в стоявшей под жарким солнцем закрытой машине. Вымытые волосы вновь взмокли. Я тщательно старалась стереть со своих глаз признаки сна, но удавалось крайне неудачно. Дэвид смотрел на все эти действия безучастным взглядом, и, когда я наконец завершила свою работу, бросил всего одно слово:

– Собирайся.

Дважды просить не пришлось. Солдат не был способен на эмоции, но его жесткий, уже не желавший успокаивать меня, как на «Иерихоне», тон в одном слове уместил буквально все инструкции: «надевай свой чертов комбинезон, вставай у чертовой стены и цепляй эти чертовы наручники».

Выбираться из постели было гораздо проще, чем вновь надевать грязный, потасканный комбез. Ткань была грубой и неприятный, запах крови стоял тяжелой завесой, но это точно было не самое неприятное в это утро. Чувство страха покинуло меня сразу после того, как я встала у бордовой стены и занесла руки за спину. Холодный металл на запястьях издал щелчок. Бояться было уже нечего. Ничего нельзя было избежать.

– Как грубо, – ехидно отозвалась я, когда Дэвид проверил наручники на прочность. – Разве так обращаются с леди?

– Леди руки в крови не купают, – отрешенно произнес мужчина.

– Я слышала, что кровь девственниц омолаживает кожу.

Обернувшись, я с милой улыбкой одарила потерянного коллегу невинным взглядом. Ох, даже сейчас, перед лицом смерти все дерьмо старательно лезло наружу. Дурацкий папин нрав с его дурацкими привычками заставлять весь мир краснеть от стыда…

Отель был пуст в прямом смысле слова. Двери номеров были открыты настежь, свет горел лишь в тех коридорах, по которым мы блуждали. Весь персонал наверняка давно покинул город, оставив после себя только пустующие комнаты и парочку людей из административного отдела. Девушка на ресепшне наверняка не питала желания оставаться в этом городе хоть еще один день, особенно после случившегося прошлой ночью бунта в центре, однако если руководство подразделения обосновалось здесь, значит, оставшимся сотрудникам предложили неплохую оплату за свои труды.

Звук наших шагов поглощался темным бордовым ковролином. Выспавшись, теперь я могла оценить по достоинству красоту отеля. Он и впрямь был роскошным, и наверняка самым дорогим в городе. Резные деревянные стены ручной работы, множество декоративных живых пальм, яркое освещение в тех местах, где оно вообще было. Бархат на полу был идеально чистым, ни единой соринки. Даже представить сложно, сколько уходит сил у уборщиц на то, чтобы стоять на корячках и собирать мусор.

Дэвид шагал впереди. Его рука предусмотрительно лежала на кобуре с черным ПБ, пока мужчина вел меня по коридорам и лестницам. Эта деталь показалась мне смешной. Что творилось в его голове, если он решил, что я могу бросить в драку, предварительно отдавшись во власть подразделения самовольно? Возможно, он все еще хранил внутри себя холод зимней бушующей реки, возможно, слишком сильное впечатление произвело убитое мною тело солдата на «Иерихоне». Это все было неважно. Я шла молча, глядя только под свои ноги. Тугой комбинезон неприятно сдавливал тело, шуршал от каждого шага. Я вдруг захотела оказаться дома. Не в том съемном коттедже на опустевшей улице, а в своем родительском, богатом доме… внутри все тосковало, съедало болью и печалью. Мне казалось, что где-то рядом шагает незримый путник, чей голос до сих пор шептал в голове слово «Очнись». Интересно… вспомнит ли он обо мне через несколько лет?

Прошли не меньше нескольких минут прежде, чем мы пришли к какой-то двери. Солдат, бросив на меня предупреждающий взгляд, открыл дверь и кивком головы указал внутрь. Я неуверенно делала шаги, углубляясь в темную, едва ли не погруженную во тьму комнату. За окном давно занимался день, яркие лучи освобожденного от снежных облаков солнца должны были озарить здешние стены, но отчего-то этого не происходило. Только когда вошедший, придерживающий за поясницей саю своей катаны правой рукой, Дэвид молчаливо, но требовательно указал взглядом на стул, я вдруг полностью осознала значимость происходящего. Это была комната для допросов. На деле обычный крупный номер, в котором принципиально занавесили окна, отодвинули кровать и диван, и поставили в центр круглый стол со стоявшими друг напротив друга стульями. Высокая напольная лампа, единственный источник света стоял рядом со всеми этими приблудами будущего разговора, и что-то подсказывало, что этот светильник должен был стоять у постели.

Опустившись на ближайший стул, я откинулась на спинку. Первый прекрасно управлял всеми психологическими приемами, он знал, как и когда нужно надавить на больную точку, затронуть слабое место, какие условия нужно создать для продуктивного результата. Темнота в комнате была наведена неспроста. Погруженные во мрак стены давили, я ощущала, как внутри нарастает дискомфорт и тревога. Длинные волосы, спутанные ото сна, изредка лезли в рот, но разум был слишком взбудоражен, чтобы ощущать такие мелочи. Дэвид, проследив за относительностью моего стабильного состояния, молча вышел из комнаты. Я осталась одна, копаясь в собственных мыслях и страхах.

Сознание полностью понимало и принимало причину созданной угнетенной атмосферы. Весь этот мрак и едва освещаемый стол с двумя стулья предназначалось для того, чтобы я ощущала себя подавленно и видела только лишь своего собеседника. Оставив меня здесь одну, руководством нарочно нагоняло тоску и отчаяние в мою душу, лишь бы получить от меня заветную информацию относительно причин неадекватного поведения и всех деталей убийства Крейга. Даже то, что мне дали отоспаться перед беседой говорит о том, что первый попытается втереться в доверие. Мол, мы не убили тебя сразу, привели тебя в тепло и безопасность, так что будь добра – пойди на встречу. Все это было таким глупым. Ведь я и не собиралась ничего скрывать. От этого не было никакого смысла.

Секунды переливались в минуты. Внутренний дискомфорт заставлял меня отсчитывать каждую из них, слушать внутреннее тиканье секундной стрелки и вспоминать о тех мгновениях жизни, которые и не были такими плохими. Поступление в военный колледж и радость в глазах отца… впервые протянутая ручонка младшего брата, такого маленького и светлого в руках еще живой матери. День, когда весь мир канул в пелену отчуждения и бесчувственности, заставив меня забыть о боли. День, когда Коннор протянул руку под звуки вызывающей слезы мелодии. И ночь, на протяжении которой он тащил меня сквозь снег и страдания подальше от кричащей диким криком катаны на дне реки. Его пальцы цепко, но не больно сжимались на моей ладони, я могла ощутить его как никогда лучше. Но, как и в подвале, потрясенный мозг не мог осознать всю важность этих прикосновений. Горько усмехнувшись, я закусила нижнюю губу до крови. Большая часть наших контактов происходила в момент моих истерик. Я даже не могла отчетливо вспомнить это чувство тактильной близости. Единственное, о чем я жалею на пороге смерти.

Дверь за спиной открылась. Комната наполнилась отчетливым звуком тонких шпилек по панельному полу. Я слышала, как сзади кто-то шуршит своей одеждой, ощущала, как чужие пальцы прикасаются к рукам, заставляя меня отодвинуться от спинки стула. Через мгновение щелкнувший замок оповестил о снятых наручниках, и я с нетерпением почесала запястья. На руках оставались следы от плотно прижатого металла, странно, что я не заметила боли. Должно быть, мозг был слишком сильно занят другим.

Соседний стул скрипнул. Поднимать взгляд до страха в желудке не хотелось, но я все же переселила себя. Дальнейшие полчаса могли решить мою судьбу, и я надеялась на самый негуманный вариант.

Это была Эмильда Рейн. Руководитель подразделения. Номер один. Ее модельное, с заостренными скулами и тонким подбородком лицо надолго застряло в возрасте тридцати четырех лет. Полные губы были окрашены телесной помадой, в изумрудных глазах читалось терпение. Высокая тонкая фигура облачилась в черное платье с закрытым декольте, на правой груди красовалась красная эмблема с такого же цвета галочкой под ней. Один только ее вид вызывал во мне бурю эмоций, и я никак не могла определиться с их характером: Эмильда всегда вызывала во мне уважение, но сейчас она была гонцом с дурными вестями, за которым протянулся шлейф из могильного запаха. Пепельные, остриженные под мальчика, волосы отблескивали легким перламутром в свете лампы. И пока я с застывшим сердцем рассматривала женщину, сидящую напротив, она безучастно раскладывала на столе красную и желтую папки, перелистывала какие-то документы на стеклянном планшете.

В комнате вновь повисла тишина. Под ее давлением можно было слышать, как стучит собственный мышечный двигатель, слышать любой толчок крови в виске. Тишина давила на меня со всех сторон. Еще один психологический прием. Довести меня до точки кипения, чтобы набухший пузырь терпения лопнул, и я начала выдавать всю информацию сама. Должна была признать, действовало идеально. Несмотря на изначальное отсутствие во мне желания что-то скрывать, я все же ощущала животный страх внутри. Мне так хотелось покинуть эту комнату, хотелось спрятаться в углу, или еще лучше – за широкой спиной того, ради которого был затеян весь этот сыр-бор. Но оставалось лишь сидеть здесь, нервно покусывать губы и тереть пальцы.

– Назови свое имя, – небрежно, все еще листая планшет, произнесла Эмильда. Белого светлого оттенка кожа женщины изумительно отражала желтые лучи светильника. На долю секунды я почувствовала визуальное восхищение, но мягкий и в тоже время грубый голос не позволил мне долго находиться в этом состоянии.

– Энтони Гойл.

– Твой серийный номер?

– Номер один-три-ноль-девять.

Женщина довольно кивнула головой. В ее вопросах не было смысла, ведь Эмильда Рейн знала каждого из своих подопечных. Став в 1994 году первым, успешно прошедшим все изменения и сохранившим свое состояние солдатом, она была эталоном среди бойцов. Самый главный и самый первый измененный генетически и нейрохирургически силовик… гордость военной медицины. В свои семьдесят восемь она сохраняла внешность тридцати четырех лет, и когда глава подразделения должен был сменить работу на гольф для пенсионеров, она была поставлена на его место.

Ее методы были удивительными, а организация дел – потрясающей. Каждый солдат имел с Рейн определенную связь, ведь все из нас проходили психологическую подготовку, часто общались и встречались с Эмильдой, передавали рапорты непосредственно в руки. Бывали даже случаи совместных обедов и завтраков. Она была восхитительной… знала обо всех все и всегда. Даже со своим загруженным графиком генерального директора, Эмильда успевала отслеживать каждого бойца и, если требовалось, находить минуту даже посреди ночи. За семь лет работы мне приходилось не раз подчиняться ее прямым приказам, сопровождать важную персону на разные мероприятия, беседовать с директором «по душам», если это можно было так назвать. Я знала о ней мало. Она знала обо мне все. И потому мне пришлось сделать вывод о том, что все эти вопросы – ничто иное, как проверка остатков солдата внутри. Пока что я проходила ее на славу.

Директор слегка повела головой, разминая затекшую шею. Как ни странно, ее присутствие начинало успокаивать. За последние годы ближе ее и катаны у меня никого не было, ведь директор была направляющим ориентиром. Сейчас же где-то там за стенами бродил тот, кто стал дороже их обоих. Эта мысль горько оседала на глазах, но я старательно уговаривала организм потерпеть с прощальными слезами.

Тишина перестала давить на уши. Звук секундной стрелки на грубых наручных часах женщины бился, словно в такт моим мыслям. Кто она такая? Почему мне было перед ней так страшно? И главное, сколько она стоит? Да, она была самым важным человеком в подразделении, который мог за одну минуту уничтожить целый отряд спецназа, или же искусно убедить даже самого противного человека в своей правоте одной лишь улыбкой и взглядом. Она была единственной из солдат, кто умело имитировал чувства, при этом действуя исключительно холодной логикой. Но в ней не было ничего, что делало бы ее стоящей. Она была бесчувственной, и ей было нечем дорожить.

Я понимала эту мысль так ясно, как никогда. В моей жизни было немного светлого и хорошего, однако по улицам города плелись следы андроида, который стал мне дороже собственной жизни. Я знала, как это будет тяжело – отказаться от привычного мира подразделения и от ставшего самым близким мужчины, отправиться на верную смерть. Отчасти это было связано с нежеланием вновь жить среди чувств и эмоций, терять и смывать кровь близких с собственных рук. Но стоило копнуть глубже, и все становилось куда сложнее.

Я не хотела заставлять его мучиться. Его взгляд, цепляющийся на пальцах посреди обветшалой церкви, говорил о том, что вряд ли эта машина откажется от дальнейшего общения. Но я была вне закона. На меня шла охота и уже давно! Решив я остаться и уговорить Коннора последовать за мной, как нам пришлось бы жить в дороге. Вечные собачьи бега за пару минут свободы. Вряд ли это то, о чем мечтал новоиспеченный девиант.

Затаив дыхание, я посмотрела на свои руки. Конечно, до подразделения я испытывала светлые чувства влюбленности с последующим разбитым сердцем и мокрой подушкой. Но это было иное… к этому андроиду было что-то другое, совсем непохожее на подростковые чувства. Что-то, что заставляло меня поступать вопреки своим желаниям. Я готова была его отпустить. Даже больше. Я уже отпустила его. Дошла до конца его истории практически за руку, позволила выполнить задачу пусть и с риском, а потом оставила жить в свободном от гнета мире, несмотря на собственные желания и потребности. Отпустила того, кто был ценнее всей этой сраной вселенной. Вот оно каково – чего-то да стоить.

– Расскажи о своей трудовой деятельности.

Слова Эмильды подействовали, как горячий кофеин с коньяком. Я проморгалась, освобождая мозг от внезапно нахлынувших открытий. Теперь мне и вправду не было страшно, и потому я смело подняла взгляд на смотрящую на меня Эмильду.

– Семь лет службы, тринадцать активов в боевых действиях, девять… – запнувшись, я вдруг вспомнила полицейский участок Детройта. За столом сидел Хэнк, пряча сонное подвыпившее лицо за седыми волосами, – …десять. Десять правительственных вызовов, пятьдесят четыре частных заказа.

– Пятьдесят четыре… – Эмильда одобрительно сжала губы и сложила руки на груди. – Таким даже не все «первичники» могут похвастаться. Ты пользовалась популярностью среди наших частных финансистов.

Популярность было даже не то слово. Просто бешеным ажиотажем. Частные заказы всегда были самыми выгодными и самыми проблематичными. Арабские шейхи, педантичные магнаты, члены королевских семей Великобритании порой засыпали меня вызовами. Секрет моего успеха был закрыт даже для меня. Правительство не любило использовать мой персонаж в своих действиях. Они вообще предпочитали солдат-мужчин. Но частники, попробовав меня в действии один раз, еще как минимум дважды оплачивали мою работу. Даже та женщина-извращенка со своими потребностями в гомосексуальной любви несколько раз вызывала меня на службу, несмотря на фингал, что я оставила на ней после первого заказа.

Пожав плечами, я вновь откинулась на спинку стула. Чувство легкости и равнодушия начало меня наполнять. Страха не было, только умиротворение и готовность плыть по течению. Мое дело в этом мире было завершено. Больше меня здесь ничего не держало.

– У тебя очень хорошие данные. Очень обидно, что ты решила «пробудиться».

– Решила?.. – сама того не осознавая, я машинально переспросила директора.

Эмильда легко улыбнулась и уложила руки на стол.

– Перед нами стоит большая проблема, Энтони…

– Анна, – перебивать первого было глупой ошибкой, но их за моей солдатской спиной было столько, что нарушение такта уже ничего не меняло. – Меня зовут Анна.

Рейн грозно блеснула зеленой светлой радужкой, поджав губы. Она медленно уложила изящную ладонь пианиста на желтую папку.

– Я буду называть тебя так, как прописано в твоем личном деле.

На это мне было нечего ответить. Вновь опустив свой взгляд на руки, я всем своим видом показала отсутствие интереса к разговору. Атмосфера накалилась.

– Ты расскажешь мне, что произошло?

Тиканье часов начинало бесить. Из-за плотно закрытых окон не доносилось ни звука, за дверью стояла тишина, но я была уверена, что именно там сейчас стоят как минимум два солдата с оружием. Они были готовы кинуться в бой, если вдруг в мою голову взбредет идея убить первого. Но директору не нужна была помощь. Ей ничего не стоит нагнуть меня и разорвать на части. Это был бы не плохой вариант.

– Слушай, – голос Эмильды был уставшим. Женщина глубоко вздохнула и наклонилась над столом, сцепив пальцы вместе. – Я рванула из Иллинойса в час ночи, когда узнала, что тебя наконец поймали. Ты разрушила дорогую технику, скрывалась от солдат. Едва не убила Крейга, и передо мной…

– Что значит едва? – услышанное ударило током по сознанию. Внутреннее спокойствие было нарушено. Я моментально вспомнила желтую рукоятку катаны, вертикально торчащую из обездвиженного тела в черном, залитом кровью, комбинезоне. – Я вскрыла ему грудную клетку, он не мог выжить!

– Не будь глупой, – Эмильда дружески улыбнулась, и я вдруг почувствовала себя маленькой глупой девочкой перед учителем, который пытается объяснить дурехе правила умножения. Это было неприятно. Тело самопроизвольно сгорбилось под этим унизительным взглядом. – Этим невозможно убить солдата, ты же знаешь. Конечно, потаскала ты его изрядно, Крейг будет отходить еще неделю минимум. Но теперь это не имеет значение.

На несколько секунд в комнате воцарилась тишина. Взгляд Эмильды сменился на наблюдательный, и я не могла нарушить этот гипнотизирующий зрительный контакт.

– Он пробудился. Слишком сильно испугался… так что можно сказать, ты все равно лишила нас солдата, Энтони. Это досадно.

Крейг пробудился? Эта мысль никак не укладывалась в моей голове. Мужчину я встречала всего пару раз, но мне хватало тех поистине ужасающих и леденящих рассудок историй о его кровожадности и холодности. Рослый солдат с вечными радикальными установками и мышлением вдруг испугался маленькой девчонки. Хотя учитывая мое состояние, это было не удивительно. Ведь та самая маленькая девчонка резко превратилась в машину-убийцу с красной пеленой перед глазами.

Хмыкнув, я отвернулась. Руки самопроизвольно уложились на лакированный стол, сцепив пальцы вместе. Эта беседа была напряжённой, но полной новых открытий. На мгновение я даже возгордилась своими способностями в боевых делах. До смерти перепугать человека, особенно такого, как Крейг, это то еще достижение.

– Ты расскажешь мне, что произошло на корабле? – я слышала, как металлические часы на руке женщины скрипят по поверхности стола, но смотреть в ее сторону мне совершенно не хотелось. – Где твое оружие?

– Просрала я свое оружие, – едва ли не шепотом произнес голос. – Мне нужно было всего пару дней, но разве кто-то станет меня слушать? Крейг выбил катану из руки. Помню только, как…

Серебряный яркий блеск отразился на затворках памяти. Тишина в голове стала уже привычной, но скорбь по утерянной подруге пропитывала меня насквозь. Тесная ткань комбинезона сдавливала тело, и я старалась как можно больше глотнуть воздуха. Получалось плохо: легкие не желали обрабатывать кислород и разносить его по венам, как в тот вечер, когда сердце захлебывалось кровью из-за попытки сказать Коннору «Спасибо».

– Понимаю. Я даже представить себе не могу, какого это – потерять своего спутника. Не знаю, что было бы со мной, если бы Алекс вдруг пропал, – отметив мой удивленный косой взгляд, Эмильда простодушно пожала плечами. – Ты все верно поняла. Но я хочу тебя подбодрить.

В этот раз я не стала игнорировать ее движения. Эмильда встала под моим наблюдательным взором, скрылась где-то в темноте. И когда комната наполнилась стуком приближающихся шпилек, мое сердце окончательно отказалось работать. Осанка, словно по команде, выпрямилась, руки машинально отдернулись от обжигающего холодом стола. Она несла стеклянный ящик, внутри которого тупым ребром на стойке лежала она.

Катана покоилась внутри, словно в стеклянной гробу. Аккуратно поставив ее передо мной, Эмильда с хищным видом уселась обратно на стул и сложила руки на груди. Она изучала меня своими изумрудными глазами, ждала реакции, желала видеть признаки девиации, но я лишь тупо смотрела на красно-черную рукоятку боевой подруги. Идеальный металлический блеск… изящный воинственный изгиб, из-за которого в голове сразу же возникает уверенно отведенные назад плечи андроида. Я медленно подняла правую руку и прикоснулась к ребру прозрачного ящика. В голове по-прежнему стояла тишина.

– Тебе повезло, что ты отправила Дэвида в ледяную реку незадолго до потери катаны. А Дэвиду повезло, что она не свалилась ему на голову. Было бы обидно потерять сразу двоих «первичников».

Услышав последние слова и осознав нарастающее молчание внутри, я отдернула руку. Катана больше не звучала в мозгах, не пела свои песни о потребностях чистки, не просила забрать ее, ощутить тепло моей ладони на своей кожаной рукоятке. Ведь я отпустила ее еще там, в стенах заброшенной церкви. И теперь это был лишь предмет, с которым меня связывали исключительные воспоминания о подразделении.

– Нам нужно вернуться к делу. Я должна решить, что с тобой делать, – Эмильда вновь водрузила руки на стол, в этот раз уложив одну из них ладонью на планшет. Стеклянная поверхность загорелась от прикосновения теплой кожи. – Психологи в твоем доме обнаружили разломанную технику. Объясни мне, что произошло?

Блуждая взглядом по острию катаны, я погружалась в память все глубже и глубже. Как чистила ее каждый день, стирала пальцы в кровь о точильный камень. Как держала ее вдоль лица и называла ласкающим ухо именем. Как бросила ее посреди гостиной, в слезах несясь на всех порах в подвал. Мне не хотелось врать. Тишина в мозгах больно чесалась о стенки черепа, и мне хотелось поскорее избавиться от всего того, что так долго копилось внутри. Разделить его с кем-то, пусть даже не самым близким человеком.

– Я была очень зла, – отрешенно, едва открывая губы, произнесла я. Взгляд остановился на красно-черной рукоятке, слепо исследуя каждый шов переплетений. – Мне было так страшно… чувствовала, как мир вокруг рушится на части, и злилась на подразделение за его обещания никогда больше ничего не чувствовать. Я злилась и на вас. Буквально ненавидела всем телом.

– Это был шок, я понимаю, – уверенно ответила Рейн. – Все пробудившиеся солдаты через это проходят. Это я могу списать на истерию, но вот это…

Эмильда взяла в руки планшет и повернула его ко мне. Взгляд рефлекторно поднялся с катаны на экран, по бокам которого выглядывали тонкие пальцы с красным лаком. Несколько секунд я не понимала того, что мне показывает Эмильда, однако позже ошарашенный мозг все же смог обработать информацию. Это было видео, и его главным героем была я. Черный верх комбинезона свисал вниз, обнажив белую стягивающую майку. Моего лица не было видно. Казалось, словно я смотрела из какой-то веб.камеры, снимающей все происходящее вокруг. Вот моя рука поднимается вверх и скользит где-то сверху по контуру экрана. Мгновение – и процессор падает вниз, встречая холодный бетонный пол с трескающимся звуком.