Текст книги "Бесчувственные (СИ)"
Автор книги: Hello. I am Deviant
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)
Телевизор был не выключен, и теперь на экране белокурая телеведущая сменилась на темнокожего репортера, ведущего съемки с воздуха. Он говорил о развернувшемся митингующем блокпосте рядом с одним из утилизирующих центров, говорил о переговорах между девиантами и ФБР, которые могли вот-вот начаться. Раздвинув пальцы веером, я безучастно взглянула на экран. Через несколько минут ноги несли меня по заснеженной улице.
Морозный ветер подкидывал в лицо снег, словно бы мне опухшего от боли мозга было мало для ясности виденья. Жесткие от засохшей крови куски ткани на комбинезоне больно царапали кожу. Вновь надетые на уставшие ступни ботинки с тяжелой подошвой ощущались по огромному цементному мешку на каждой ноге, но я бежала настолько быстро, насколько это было возможно. В голове шумело от мыслей, и как я скучала по самой обычной для меня тишине, что раньше царствовала в мозгах. Но ощутить спокойствие я еще успею. Сейчас перед глазами стоял блокпост девиантов, среди которых стоял Маркус. Его подолы плаща развевались так же яростно и боеготовно, как их электронный флаг в защиту арестованных андроидов. Камера оператора была направлена ровно на его персону, стоявшую во главе всего этого ополчения. Андроиды, что остались в живых после событий на корабле «Иерихон», были немногочисленны. Кто-то наверняка остался в церкви, кто-то – исчез, подавшись в бега. Но это было для меня не главное. Все, что было наиболее значимым в этом репортаже – это знакомые улицы центра города, по которым нам так часто приходилось ездить с Хэнком и Коннором. Я не знала, где «Киберлайф», но знала, где установлен пятый утилизирующий пункт. И уж точно не собиралась сидеть на диване в гостиной, гадая, кто первый переступит порог.
Слабость в мышцах пропала через десять минут бега. Сердце на адреналине несло кровь по венам, обогащая каждую клетку кислородом и высвобождая углекислый газ. Волосы перед выходом были наспех причесаны собственными пальцами, но эффекта это не дало. Они вновь спутались, ловя снежинки, словно в сети. Каждый шаг подгонял мое встревоженное, но уверенное в своих действиях сердце. Неизвестно, что стало с Коннором и Андерсоном, чем закончилась вся эта идея с «Киберлайф», но единственным местом, где я имела хоть какую-то возможность найти ответы – это блокпост Маркуса. Эта мысль грела душу. На языке вертелись множество сердитых проклятий, большинство из которых были направлены на андроида, вдруг возжелавшего наглым образом ограбить своего создателя под покровом ночи. Но среди них были и те, что адресовались мне самой. Это ж надо было додуматься: впасть в депрессию и позволить пластмассовому болвану пойти в одиночку на такой рискованный шаг!
Ругая себя за свою тугоумность, я оббегала пустынные улицы, погрязшие в ночь. Ни единая душа не появлялись в поле зрения, не говоря уже о машинах и прочих признаках жизни. Город стал призраком всего за одни сутки, которые решали тысячи судеб. Было странно осознавать, что от той самой минуты в доме Камски, когда внутри исчезли последние установки подразделения, меня отделяли какие-то двенадцать часов. Казалось, что прошла вечность… только утром город был полон спешащих людей, разъезжающих машин и энергией, но теперь он вымер так же быстро, как и то, что жило во мне семь лет. Детройт перестал мне нравиться. И главным образом из-за возможной смерти очередного близкого для меня создания.
Воспрянутые на адреналине силы начали затухать. Бежать через мороз и снег, побывав в бессознании не меньше часа, было очень сложно. Желудок, ощущая эту мысль, недовольно урчал, нагнетая состояние. Но ноги несли меня вперед, даже не пытаясь поддаваться мозгу в его желании остановиться и передохнуть несколько минут. Каждое мгновение было важно, ведь вся эта история близилась к финалу, и я не могла его пропустить! Не говоря уже о том, чтобы узнать о судьбе Коннора – андроида, ворвавшегося в мою жизнь и прорвавшего все ограничения, заставив чувства хлынуть с новой силой, словно ток реки через рухнувшую плотину.
Прошли не меньше двадцати минут, прежде чем впереди начали появляться фонари. В их свете на землю аккуратно спускались хлопья белого снега, дороги блестели идеальной белизной. Некоторые машины были перевернуты, некоторые стояли поперек дороги, перегораживая путь оставленной боевой технике местных властей. Блокпост наверняка был полон журналистами и репортерами, ни один канал не мог пропустить переломное за последние десятилетия событие в жизни. Маркус хоть и был радикальным в своих стремлениях добыть свободу, все же был мудрым: он не открывал конфликтов, действовал максимально мирно, и, что важнее, не убивал людей. Вся его политика была направлена на желание вызвать общественность к переговорам, и журналисты были именно тем средством, через которые успешно действовал лидер. Это грело надежды. Вряд ли правительство станет уничтожать мирный митинг на глазах у всей страны.
Пронесясь мимо очередного потухшего небоскреба, я вдруг услышала нечто постороннее и громкое. Шум ветра в ушах перекрывали множественные голоса. Было так сложно распознать, что именно творилось в этом громком шуме: крики боли и страданий или же ликование и чувство победы. Любой вариант был страшен. Боль могла принадлежать андроидам, а радость – людям. Могло быть и наоборот, но отчего-то мне казалось все иначе.
Силы в конец исчерпались. Ощутив головокружение, я резко упала на колени. Суставы больно отозвались от встречи с твердой поверхности дороги, но слой снега успел смягчить удар. Во рту вновь ощущался противный железный вкус крови – легкие лопали свои мелкие сосуды, заставляя жидкость подниматься в горло. Капилляры заживали в одно мгновение, но те секунды, что кислород не поставлялся в ткани, а кровь заполоняла бронхиальные ячейки легких, могли стать летальными. Теперь нельзя было спешить.
Выплюнув красные сгустки крови, я едва встала на дрожащие ноги. Снег постепенно утихомирился, и ветер перестал шуметь в ушах от небывалой скорости бега. Теперь голоса можно было разобрать. И среди них был тот самый жесткий, но мудрый голос девианта.
Толстый протектор ботинок шаркал по заснеженной улице, оставляя длинные следы. Внутри не было ничего, кроме целеустремленности и желания видеть все своими глазами. Метр за метром давался мне крайне тяжело, но я шла вперед, изредка падая на колени и вновь вставая на ноги. Только сейчас тело начало ощущать холод, руки начинали обмерзать. Я слишком длительное время испытывала свой организм на устойчивость, и стресс от произошедшего только снижал выносливость. Упав в очередной раз на колено, я вдруг поняла, что не смогу дойти. Мне не хотелось спать, не хотелось ложиться и лежать, но в то же время и не хотелось двигаться. Я просто не дойду. Не смогу.
Острый укол совести промелькнул где-то в тишине сознания, и я вновь почувствовала себя слабой и униженной. Стою здесь, посреди дороги, словно какой-то маленький ребенок и не могу пройти драные несколько метров. Чтобы сейчас на это сказал голос Коннора-катаны? Наверняка бы не больно, но ощутимо ударила кожаной рукояткой по голове и упрекнула в слабости.
Горечь мысли об ушедшей подруге волной опустилась на и без того уставшие плечи. Беззвучно охнув, я подняла голову и посмотрела перед собой. Заснеженные улицы, крики тысячи людей или андроидов, пустынные дома. Я стояла посреди этого города, но ощущала себя центром вселенной. Миллионы звезд и планет смотрели на меня с небывалым сарказмом, насмехались, освещали мой путь своим светом, словно дразня меня и мою слабость. Это было уже слишком. Может, солдат внутри и погиб в неравной схватке с чувствами и прекрасным обликом андроида, но становиться жалкой я точно не собиралась.
Мышцы протяжно натянулись, когда я, оттолкнувшись от холодного снега руками, заставила ноги поднять меня. От былой прямой осанки не осталось ни следа. Возможно, я помру прямо здесь и сейчас, испытывая свой организм на стойкость, и не придется дожидаться металлического холода оружия «первичника» на виске. Это было неплохим вариантом. Но вряд ли меня можно было так просто убить.
Каждый шаг отдавался болью. Я кашляла и выплевывала кровь на белый снег, оставляя за собой многочисленные следы, по которым меня мог найти любой волк, как раненного зайца. Приближаясь к блокпосту, с каждым сантиметром я слышала все больше и больше голосов, и когда очередной дом был обогнут – все мышцы застыли, словно вкопанные.
Их было много. Больше, чем на «Иерихоне». Я стояла за их спинами, осматривала белые пластмассовые головы, покрывающие дороги и площадку точно снег. Где-то впереди маячили и те, что еще имели свой человеческий, предписанный программой, облик. Тысячи были одеты в белые униформы «Киберлайф». Завидев свеже-выпущенных андроидов, я ощутила, как улыбка растягивает губы. Их присутствие здесь означало только одно – Коннор справился.
Вспомнив вызывающее трепет имя, я забегала глазами по толпе. Их было много, и все они находились достаточно далеко. Рассмотреть в такой массе всего одного андроида было невозможно, особенно учитывая мой рост. Но когда взгляд скользнул на что-то вещающем Маркусе, я вдруг ощутила умиротворение внутри. Боль и напряжение в мышцах утихли разом. Организм готовился отправиться в последний путь.
Коннор стоял на возвышении вместе с несколькими девиантами. Трое, а может, четверо мало мне знакомых андроидов находились позади лидера, ликующе осматривая толпу собратьев. Коннор был крайним. На его груди больше не было галстука, но серый пиджак все еще светился привычными знаками «Киберлайф». Его подолы слепо хлопали за спиной в такт редким порывам ветра, и темная прядь волос вяло колыхалась на правом виске, заставляя меня желать только одного – убрать ее обратно в причёску, почувствовав жесткость, а может, мягкость волос на собственных пальцах. Все его черты лица приводили меня в несказанный восторг и, в то же время, умиротворение. На губах Коннора даже сквозь снежную стену я могла разглядеть благоговейную улыбку. Он осматривал свои труды, и явно был ими доволен. Он жил. Он чувствовал.
Время текло медленно. Крики андроидов и монолог Маркуса меркли в тишине моего рассудка, пока я стояла и смотрела на остро выделяющегося андроида в этой толпе. Моя цель была достигнута так же, как и его. Мне больше не за что было бороться. Пусть девиант вызывал во мне столь противоречивые чувства, заставляя меня бороться с самой собой все эти последние недели, но все же он был машиной. Машиной, выполнившей свою задачу, пусть и не с самым ожидаемым финалом.
– Серия один-три-ноль-девять.
В который раз за эту ночь я слышала эту фразу за спиной, менялся лишь только голос. Ветер, уносящий слова далеко назад, не позволял мне расслышать интонацию и тон человека, определив кому тот принадлежит, но мне вполне хватало того, что именно скрывалось в этом вызове. Они нашли меня. Они точно знали, где я появлюсь, и потому ждали все это время здесь, рядом с тем, за кем я шла, не оборачиваясь. Их могло быть больше двух, а мог быть и один. Это было неважным. Важным было то, что я не собиралась больше бежать.
Закрыв глаза, я с удивлением осознала, как легко было принимать мысль о скорой кончине. Буквально несколько часов назад я рвалась в бой, лишь бы выиграть еще несколько минут, но сейчас, видя стоявшего на верхушке тернистого пути Коннора, мне вдруг стало легко и беззаботно. Вселенная, которая только что кидала на меня унизительные взгляды, вдруг уважительно замолкла. Я была готова к последствиям сразу после того, как попала в объятия андроида в холодном подвале. Но ощущать горечь от очередной потери не намеревалась.
Ноги едва передвигались, когда я развернулась на сто восемьдесят градусов. Их было трое. На груди красовались золотые эмблемы, которая наверняка будет высечена на моем надгробье. Дэвид стоял слева, буравя меня отчужденными глазами. Его комбинезон был сухим, из-за плеча торчала сине-черная рукоятка. Еще один, крайний справа, был мне не знаком. Новенький, возможно, тысяча-триста-двадцать-три. Последние пару десятков набора я знала мало, так как все больше находилась в разъездах и заданиях, но этот парень был мне смутно знаком. Низкий, но широкий в плечах, застрявший в возрасте восемнадцати лет парень. Его серые, светлые глаза были до боли похожи на те, что смотрели на меня сквозь призму смерти в темной каюте. Овальное лицо не обрамлял ни единый намек на щетину. Вряд ли она будет расти в следующие несколько десятков лет. Как ни странно, его катана резко отличалась от других, что ранее приходилось видеть. Она имела деревянную, полностью красную рукоятку с развевающемся на ветру красным лоскутом тканевой ленты. Возможно, он относился к своей подруге слишком верно, раз осмелился нацепить на нее тряпку.
Каждая деталь в этих солдатах цепляла мое затухающее от бессилия внимание, но больше всего в этом мире меня держал тот, что стоял посередине. Синие, пронзительные глаза смотрели на меня с особой строгостью, которую я не ощущала на себе уже половины года. Светлые волосы едва колыхались от ветра, за широким плечом любопытно выглядывала красно-черная кожаная рукоятка катаны. Мужчина был не меньше двух метров, и оттого его гордая солдатская осанка визуально прибавляла еще как минимум десять сантиметров. Парень справа смотрелся рядом с ним ребенком, даже не смотря на его широкие плечи. Испещренная рубцами левая сторона лица смотрелась угрожающе, но я не могла отвести взгляда от красной эмблемы на груди его черного плотного комбинезона. Это был Трент-двести-шесть. Наставник, учитель, что сделал меня такой, какая я есть. Именно на его примере Коннор в участке слушал пояснения относительно вторичных операций и деструктивного решения людей идти на смерть ради возможного шанса вернуться в ряды бойцов. Трент изучал мое лицо взглядом, наблюдал, как весь спектр «запрещенных» эмоций блуждает в моих глазах. Ветер резко сменил направление, и растрепанные волосы ненадолго заслонили мне обзор. Я вдруг почувствовала себя в опасности. Былое умиротворение резко исчезло, но теперь мне не было чем себя защитить, даже если бы я и хотела это сделать. Катана покоилась где-то в глубинах реки Детройта, и вряд ли когда-нибудь увидит белый свет.
– Трент?.. какого хрена ты…
– Мы получили четкие указания привести тебя живой, – мужчина проигнорировал мои слова, перебив меня громким басовитым голосом. От каждого его слова, старательно перекрикивающего голоса андроидов и шум ветра, рукоятка близнеца Коннора-катаны вздрагивала. – Не усугубляй положение! Я не хочу применять к тебе оружие!
Его грубый голос, сквозивший бесчувственностью и уверенностью, уничтожил во мне всякое желание выяснить, откуда солдат вообще здесь взялся. Я вдруг ощутила злость от всего этого. Сознание так долго готовилось к смерти, я шла к этому с самого «Иерихона», а вместо этого мне предлагают заткнуться и пойти следом. Выпрямив уставшую и занывшую спину, я гордо подняла свой подбородок. Голосовые связки напряглись так сильно, что, казалось, мой голос мог заглушить эти крики ликующей толпы. На деле слова слышали только те, кто стоял в десяти метрах.
– Зачем все это? Вся эта официальная мишура? Так сложно приставить мне дуло в висок и выстрелить?!
– У меня есть четкие указания. Ты же знаешь, – Трент смягчил свой голос, однако в нем я слышала столько же притворства, сколько в голосе Коннора, стоявшего в доме Камски и заикающе твердящего фразу «Я не девиант». – Я обязан выполнить задачу. Идем с нами. Все это скоро закончится.
Еще одна фраза, заставившая меня ощутить де-жавю. Именно эти слова произнес RK800, ворвавшийся в дом так же резко, как и исчез впоследствии из него. Затылок по-прежнему ныл от тупой боли. Устало вздохнув, я повернула голову в сторону Коннора. В его руках очутилось оружие, которое тут же было отправлено обратно за спину. На лице андроида промелькнула суровость, брови вдруг сдвинулись вместе. Он больше не был рад. И в то же время не был огорчен.
– Анна, это машина, – Дэвид, что не желал подавать голос, вдруг сочувственно бросил мне эти жестокие слова.– Ты строишь иллюзии.
Одно лишь слово заставило меня вновь ощутить приступ горечи и обиды внутри, едкого предательства, которое было построено исключительно на моих собственных додумках. Здесь, в эту секунду, перед порогом смерти, я вдруг осознала, как сильно принижала достоинства Коннора. Его совершенство нельзя было описать словами, нельзя было прочувствовать всю его идеальность, даже дотронувшись до этой механической плоти, до грубой ткани пиджака или теплой, шершавой щеки. Как и тогда, в первый раз замерев перед зеркалом и вспоминая наблюдательные карие глаза в отражении клинка, я с упоением для себя приняла одну мысль.
Он по-прежнему был прекрасен. Он больше меня не пугал.
Отвернувшись от Коннора, я закрыла глаза и сглотнула мокрый комок в горле. Возможно, это были последние секунды, когда я могла видеть его, пусть и не так близко, как хотелось. Рука до сих пор внутри хранила тепло его механических пальцев, а сердце, стоило только вспомнить биение искусственного органа под пластиком и белой мокрой от слез рубашкой, подстраивало свой ритм. Солдаты смотрели на меня, совершенно не скрывая своего безразличия. И это было еще унизительней, чем те несчастные пару метров до цели.
Едва передвигая ноги, я подошла к солдатам. Дэвид аккуратно, но жестко (все еще помнит холод ледяной воды) завел мои руки за спину. Щелкнул замок. Холодная сталь наручников обжигала уже давно замерзшую кожу. Никто из них не сказал ни слова насчет пропавшей катаны, лишь опустошили обе кобуры, оставив меня без какого-либо оружия. Но что в нем был за толк, подумалось мне, если я собираюсь покорно идти за вами в могилу.
Черный фургон был крупным, и, наверное, единственной машиной на этой улице на ходу. Поездка была на удивление легкой. Злости и чувства опасности не было, тишину разрушал только тихий гул двигателя и редкие удары металлических инструментов в ящике для ремонта. Мои руки были сцеплены за спиной на уровне поясницы, и это мешало сесть по удобнее: железные кольца впивались в позвоночник, не давая расслабиться. Единственным источником света во мраке была маленькая открытая створка на стене, отделяющей салон от передних сидений.
Новенький, имя которого покрывала тайна, сидел напротив в привычной солдатской манере. Я смотрела на его идеальную осанку, на безучастный наблюдательный взгляд, на уложенные руки поверх колен, что аккуратно держали катану с необычной деревянной рукояткой, и ощущала зудящее отвращение. Его тело было словно слеплено из механизмов и проводков, обтянутых кожей и тугой черной тканью. Слишком механичный, слишком «идеальный». Неужели и я так раньше выглядела?.. смотрится пугающе. Не удивительно, что практически все наставники и иные люди не из подразделения обходили меня стороной.
Поездка заняла не меньше получаса. Точно определять каждую минуту не получалось, глаза начинали наливаться усталостью, в голове плыло от недосыпа и боли в затылке. Все клетки стонали от разительных температурных различий морозной снежной улицы и теплого, но темного фургона. Солдаты могли переносить жуткие морозы, что я доказывала на собственном примере уже несколько дней. Но все же никто из бойцов не любил лишний раз морозить кости на холоде, если есть возможность спокойно существовать в тепле. Поэтому фургон был таким уютным, что уносил меня как можно дальше в плен морфея.
Куда меня везли? Почему не убили на месте? Все эти вопросы вяло копошились в остывающем, находящемся в вечном стрессе, мозге, но открывать рот я не осмелилась – вряд ли кто-то из коллег ответит, а терять лишние силы на такие бессмысленные вещи было просто до раздражения расточительным.
Темнота вокруг сгущалась. Веки едва двигались, я всячески уговаривала голову поработать еще немного ради нашего общего финала. Уйти из этого мира, даже не попрощавшись с ним, будет крайне грустно.
Через некоторое время фургон плавно остановился. Я слышала, как за тонкой металлической стенкой завывает ветер, кожа инстинктивно ощущала на себе покалывания от тающего под теплом снега. Новенький вдруг встал со своего места и уже начинал открывать двери, но меня это интересовало в меньшей степени. Тепло настолько сильно разморило мое сознание, что я слепо двигала головой к источникам звука. И когда в темноте под закрытыми веками прозвучало настойчивое «Трентовское»:
– Вставай, – я тут же разлепила глаза и, покачиваясь, выползла из фургона.
Это был отель. Высокая, величественная многоэтажка с горящими единичными окнами на самых верхних этажах и с красными крупными буквами над стеклянным входом. Глянс-отель. Само появление перед взором столь шикарного места вызвало внутри ощущение неправильности. Что-то в этом было не то, что-то постороннее. Мозг требовал сна и покоя, но я, хмурясь, осматривала теплое светлое помещение.
В гостиничном холле никого не было. Лишь одна единственная девушка со светлыми, собранными в пучок, волосами, малинового цвета помада которой до тоски в сердце не сочеталась с опухшими от слез глазами. Девушка на ресепшне старательно пыталась выдавить улыбку, однако все ее лицо было скрыто под маской страха. Ей не нравился этот город, ей не нравился вид волочащей ноги солдата в наручниках и в поврежденной черной униформе. Мне же было абсолютно все равно, куда и зачем меня ведут.
Просторный красный лифт с зеркалами двигался мучительно медленно. Дэвид и Трент стояли позади меня, и их высокий рост не давал увидеть в зеркале хоть кусочек собственного отражения. Коротколапый новенький же расположился впереди, перед створками лифта. Никто из них не смотрел в мою сторону, напротив: каждый излучал такую стойкость и безразличие, словно бы они не везли ставшего врагом компании солдата-убийцу, измазанную в крови и в наручниках. Мне не хотелось поднимать взгляд и пытаться встретить чьи-то глаза. Я лишь старалась не уснуть, прислонившись к прохладной стене и потерянно изучая красную эмблему на груди Трента-двести-шесть. Того самого Трента, что последние полгода прожил отшельником в королевских лесах Дин в Великобритании. Трента, который не желал жить среди боли и страха, но и не мог решиться поставить подпись в договоре о вторичной операции из-за страха смерти.
Как только лифт остановился, я едва ли не первая выпорхнула наружу, не желая вновь лицезреть перед собой эти треклятые катаны и звезды. Еще больше бесила мелодия, отражающаяся от металлических и зеркальных стен лифта: меня, возможно, везли на каторгу, но этот звук оборачивал все в нелепую сцену из дешевого комедийного фильма.
Мужчины сопровождали меня вплоть до двери какого-то гостиничного номера. Уже внутри Дэвид не так жестко снял наручники, и я рефлекторно почесала затекшие запястья. За спиной щелкнул дверной замок. В комнате остались лишь я и новенький.
Комната была приятной, яркой, несмотря на ночь за окном и темные бордовые стены. В дальнем конце стояла двуспальная постель. Ее блестящие шелка и мягкие подушки едва ли не воспевали ко мне ангельскими голосами, но я не решалась к ней подходить. Ноги терпеливо исполняли приказ мозга о бездействии, и я вновь огляделась вокруг сонными глазами. Зашторенные окна, черный диван и черный журнальный столик, широкая изогнутая плазма на стене, многочисленные картины. Нахмурившись, я сделала один шаг в сторону ближайшей стены. Крупное белое полотно было изрисовано красными и голубыми пятнами, заполняющими своим космическим танцем картину. Цвета соприкасались, смешивались в нечто новое, так похожее на моем маленьком испачканном человеческой и механической кровью кресле. Усмешка скатилась с моих губ. До чего иронично…
– Я убила солдата, а вы привели меня в люксовый номер отеля? – саркастично обратилась я к тишине.– У вас, кажется, логика сломалась.
Новенький стоял у двери, не шелохнувшись. Его руки были сцеплены за спиной, красная рукоятка катаны любопытно выглядывала из-за плеча. Тонкая красная полоска едва колыхалась под мелкими инерционными покачиваниями мужчины из-за биения сердца. Он смотрел на меня пронзительным, холодным взглядом, гордо приподняв подбородок. Его золотые звезды на груди раздражали своим идеальным блеском. Мозг воспринимал эти блики с тошнотой – слишком сильно организм был вымотан за несколько последних дней. Но я все еще стояла на месте, источая потоки сарказма и покрываясь моральными шипами негативизма.
– Каков твой серийный номер?
– Тысяча триста сорок три, – нарочито растянуто произнес парень.
Надо же. Промахнулась на парочку десятков.
– И как тебя зовут?
Солдат несколько раз поиграл жвалами, старательно решая, отвечать на вопрос или нет. С каждой секундой его молчания мой взгляд становился все более хищным, я даже сама не замечала, как начинала щуриться и наклонять голову, глядя на коллегу исподлобья. Изнуренная и запаренная кожа стонала под черной тугой тканью, участки с засохшими пятнами крови неприятно терлись о тело. Мне так хотелось поскорее сбросить с себя этот комбинезон, погрузится в забытье сновидений или смерти, но вся эта ситуация вызывала во мне слишком много подозрений. И потому я стояла напротив картины, не сводя глаз с сослуживца.
– Энтони, – помедлив, парень переминулся с ноги на ноги и дополнил. – Меня зовут Энтони.
Растянув губы в улыбке, я обреченно отвернулась. Энтони. Ну конечно. Видимо, этой вселенной было мало подбросить мне перед финалом истории душераздирающую картину.
– Ну и почему я здесь?
– У руководства на тебя свои планы.
– Как мило… ты так и будешь стоять здесь столбом, Энтони? – сделав акцент на имени парня, произнесла я.
– Мне дали четкие указания проследить, чтобы ты дожила до утра, – его голос был таким мальчишеским, словно бы он только вчера выпустился из школы. Но взгляд серых, знакомых мне, глаз и жестокая интонация отнюдь не вызывала желания потрепать мальчишку по щечкам. – Но я запросто могу всадить в тебя несколько пуль. Умереть не умрешь, но мучиться будешь долго.
– Ой, сколько агрессии. Навела я шороху в вашем змеином логове, да?
Ситуация начала забавлять. Истеричная улыбка не сползала с моего лица, и я, полностью повернувшись к коллеге, расстегнула комбинезон до пояса. Белая, покрытая пятнами голубой и красной крови, майка броско кидалась в глаза, что я поспешила отметить на лице Энтони. Он нахмурено оглядел мой видок, тут же вернув свой взгляд на мое лицо.
– Вместо того чтобы попусту сотрясать воздух своими оскорблениями, лучше бы подумала, что ты скажешь первому.
Равнодушный, но наглый вид коллеги вызывал во мне бурю раздражения. Отупевший от усталости мозг, однако, тут же спроецировал наиболее оптимальный ответ в духе Хэнка Андерсона.
– Можешь идти нахер со своими советами, терминатор сраный.
О, как долго же я терпела и жила в своих ограничениях! Семь лет послушания, верной работы, солдатского воспитания не позволяли показать этому миру истинные акульи зубы, которые мне так любезно передал отец, но встреча с Андерсоном, чья личность так роднится с личностью усопшего родителя одним лишь стилем выражений, положила началу выхода из внутреннего сундука всего того дерьма, что накопилось. Я кинула на ошарашенного Энтони взгляд и отвернулась в поисках ванной комнаты. Если этот парень приставлен ко мне для обеспечения безопасности – охрана для убийцы, какая прелесть – то до утра я запросто могла отоспаться.
– Откуда ты набралась этого дерьма? – в спину мне воскликнул новенький солдат.
«С Хэнком поведешься, и не такого наберешься», подумалось мне.
Закрыв за собой дверь в просторную белую ванную, я с тоской стащила с ног ботинки. Шум пущенной из душа воды заполонил светлые стены. Комната была не меньше, чем гостиная в моем съемном доме. Декорированная золотой краской белая ванная, стоящая на ножках, сделанных под имитацию кошачьих лапок. Белые халаты и полотенца, баночки с гигиеническими веществами, протянувшееся от пола до потолка чистое зеркало. Это и вправду был роскошный номер. Но его богатства меня не интересовали. Я молча стояла и потерянно осматривала свое отражение.
Солдат был больше, чем прав, хоть никто в этих стенах и не просил его советов. Руководство не отдало приказ о моей ликвидации, напротив: оно приказало взять меня живой, без применения насилия и обеспечить безопасность до самого утра. Энтони ясно сказал «Первый». Одно только слово вызвало во мне неподдельный страх и волнение. Если первый решил провести беседу и самостоятельно узнать о подробностях моего «пробуждения», то это означало лишь одно – мне предстояло вынести не один час психологических издевательств от идеального специалиста своего дела.
Протерев руками глаза, я стерла выступающие слезы. Перспектива испытать перед отбытием из мира все самые жуткие моменты, связывающие меня с этим городом, не радовала. Было бы проще получить пулю в лоб, вдоволь насладившись обликом андроида на расстоянии нескольких сотен метров. Я саркастично усмехнулась стоявшей напротив замученной девушке. Насладившись… о чем я вообще говорю? Разве этим можно насладиться?
Горячие пары окутали комнату. Белые стены и зеркало покрылось испариной, и я постепенно начала стаскивать с себя грязный комбинезон. Мышцы спины больно отзывались на манипуляции рук, и, уже сняв правый рукав, я вдруг остановилась. Даже сквозь капельки влаги на зеркале я видела, как в зеленых глазах плескалось отчаяние. Кожа покрывалась мурашками, но вызваны они были отнюдь не жаром. Они были вызванными воспоминаниями. Больше недели назад мне уже приходилось снимать с себя испорченную экипировку. Тогда из правого сустава рекой текла кровь, перед глазами плыли звезды. Каждое движение отдавалось адским пламенем, но прикосновения механических рук успокаивали боль, вызывая иное чувство. Чувство трепета и восторга. Коннор аккуратно стаскивал плотную ткань сантиметр за сантиметром, бережно держал мои руки, старался не причинять боли. Как странно… тогда мне казалось, что я умираю от кровопотери, но сейчас тело помнит только тепло бионической кожи и холод скрытого под ней пластика.
Все было так просто… я ненавидела его, сторонилась каждого движения андроида, старалась не замечать изменений в себе. Мир внутри делился пополам, и одна часть его просила ощущать на себе эти прикосновения каждый день, а другая – затаптывала все чувства своими тяжелыми кирзачами. Я так рьяно пыталась бороться с ним. Отказывала принимать помощь, когда его теплая рука была протянута рядом с машиной, грозилась покалечить при единственном прикосновении к катане, даже отвернулась в тот момент, когда могла почувствовать его ближе, как никогда – в баре «Сентропе», под звуки раздираемой сердце музыки. Он смотрел на меня с сожалением и обидой, конечно, он всячески это скрывал, даже обманывал самого себя. Но самое худшее было то, что раньше мое поведением казалось правильным. Сейчас же я сожалела о каждом предоставленным мне судьбой шансе ощутить плотность фирменного пиджака и услышать биение механического сердца.
