Текст книги "Три романа Синди Блэка"

Автор книги: Графит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц)

– Что ты там встал? Тебя привлекает ночь в подземном гараже?

Синди опомнился и быстро отправился следом. Саймон ждал его, слегка улыбаясь, и эта улыбка отличалась от той, какую певец демонстрировал в квартире у Фредди. В этом Синди был готов поклясться.

– Тебя не бывает, – вырвалось у него.

– Это как?

– Вот так. Не бывает в моей жизни знаменитых красавцев, гоняющих на байках по вечернему городу и берущих меня с собой. Ты мне снишься.

– Тогда глюк сейчас приведет тебя домой и будет кормить черешней, – засмеялся Саймон. – Не боишься, что сошел с ума?

– Я не против.

Лифт шел наверх довольно долго, и Синди прижался к своему спутнику, словно желая убедиться в его реальности. Ладонь Саймона легла ему между лопаток, слегка надавила, прижимая крепче. Но только Синди потянулся за поцелуем, как двери открылись, и певец шагнул наружу. Раздосадованный Синди потянулся следом.

– Да будет свет! – провозгласил Блик, пропуская гостя в квартиру и хлопая в ладоши. В ответ под потолком зажглись лампы, выхватывая из темноты обстановку прихожей.

Если танцор ждал после дорогих костюмов Саймона, байка и хорошего вина увидеть и роскошные апартаменты, то его ожидания не оправдались. Прихожая оказалась совсем небольшой, но ее размеры компенсировались необычным видом. Синди замер, рассматривая белые стены, на которых четко выделялся силуэт черного города, на необычные лампы, на вешалку в виде старинного фонаря.

– Проходи, не стесняйся.

– Ты сам это все придумал? – спросил Синди, протянув руку к обоям, но не касаясь их, чтобы не запачкать.

– Да. Нравится?

– Очень, – искренне ответил Синди. Он не видел раньше подобного дизайна – все дома, где ему доводилось бывать, были обставлены со вкусом или без, но достаточно традиционно. Квартиру Фредди он в расчет не брал – она вообще не вписывалась ни в какие рамки.

Саймон довольно улыбнулся и прошел в гостиную. Нажал на что-то, пока Синди стягивал ботинки, и когда танцор выпрямился, то увидел, что часть стены оказалась фальшивкой и теперь отъехала в сторону, открыв громадное окно от пола до потолка. Квартира находилась на верхнем этаже, и из окна открывался великолепный вид на ночной Анатар. Синди ахнул и бросился к нему, встал вплотную у окна, чуть отдернув голову, чтобы не пачкать тонкий пластик дыханием, и жадно всмотрелся. Город сверкал и переливался снизу, сияли мосты, мерцали подсвеченные здания, мигали рекламы и пылали фары. При виде этого зрелища Синди чувствовал, что сердце у него начинает биться сильно и немного болезненно, он замер, готовый смотреть на Анатар хоть всю ночь, пока не погаснут огни и не займется заря.

– Ты очень красивый сейчас, – раздалось у него за спиной. Будь Синди менее очарован открывшейся перед ним картиной, он спросил бы: «А обычно некрасивый?» Но под влиянием момента он только тряхнул головой:

– Да ладно… вот тут, за окном реальная красота… Это тоже ты придумал?

– Всегда мечтал иметь окно во всю стену. Будешь черешню?

Синди обернулся. Оказалось, Саймон уже успел сходить на кухню и сидел на полу с миской в руках. В ней лежала черешня. Синди машинально опустился рядом, подумывая, ущипнуть ли себя или смотреть сон дальше.

Черешня была его любимым детским лакомством, вот только в Вейцере она не росла и стоила слишком дорого, чтобы ее можно было покупать часто. Родители позволяли себе такую роскошь только по праздникам, когда приходили гости. Алисия строго одергивала Синди, пытавшегося стащить несколько ягод со стола: «Это для гостей, подожди!» А теперь привезшая его в свою квартиру рок-звезда держала в руках миску… ну ладно, мисочку с черешней и собиралась кормить Синди деликатесом.

Саймон принял его оторопь за нерешительность.

– Ешь, не стесняйся.

И, когда Синди не потянул руку к миске, взял одну ягоду и вложил ее в приоткрытые от удивления губы танцора.

Это стало последней каплей. Синди даже не почувствовал вкуса от волнения, он проглотил черешню с косточкой, и хорошо еще, что она была без хвостика. Не в силах сдержать свои эмоции, он бросился к Саймону на шею. В тот момент он забыл обо всем, что успел узнать о соблазнении, плевал на все прелюдии, искусство флирта и прочую науку любви. Ему просто хотелось отблагодарить Саймона за то, что он дарил Синди, пусть даже самому Блику это ровным счетом ничего не стоило. Уже давно никто не дарил ему праздник, тем более такой. Никто не ухаживал за ним и уж тем более не кормил с рук черешней… Синди не смог бы выразить обуревающие его эмоции словами, да он и не пытался, вместо этого покрывая загорелое лицо певца поцелуями, в лоб, щеки, глаза, губы, беспорядочно, горячо.

И тут Саймон испугался.

Синди разглядел его страх так же ясно, как увидел усталость в тот день, когда его атаковали журналисты. Серые глаза изумленно распахнулись, а потом Саймон осторожно, но твердо отстранил Синди от себя, взял его за руку, отвел в спальню и позорно сбежал в ванную. Синди и опомниться не успел, как остался один. Он вздохнул, опустился на широкую кровать с кованой спинкой («мда, такой траходром стыдно использовать только ради сна») и стал раздеваться.

Когда Саймон вернулся из ванной, Синди уже успокоившийся и несколько устыдившийся своего внезапного порыва (он сам не понимал, что на него нашло, и как теперь быть), забрался под одеяло. Саймон скинул халат, в который успел переодеться, и лег рядом. Синди замер, но следующие слова не оставили ему надежды на бурную ночь.

– Все, спокойной ночи. Я не спал тридцать часов и ни на что в постели, кроме сна, не гожусь.

– Ничего, – пробормотал Синди, прижимаясь теснее к теплому боку. – Это ничего…

Никто из них не завел будильник, так что Синди разбудило солнце, чьи лучи пробивались в щель между шторами. Он пошевелился и обнаружил, что лежит в неудобной позе, согнувшись, чтобы хоть как-то устроиться рядом с Саймоном. Ночью певец разбросал руки и ноги в стороны, так что приходилось признать: даже просто для сна обычной кровати ему не хватало. «Вот они, недостатки пробуждения вместе», – подумал Синди, сел и поморщился, чувствуя, как ноет поясница. Саймон и не думал просыпаться, а когда Синди сполз на пол, еще и раскинулся шире, занимая освободившееся пространство. Ужас какой-то.

Синди побрел в ванную, благо, искать ее долго не приходилось – оказалось, что в квартире всего две комнаты. Участники «Черной Луны», уже получив некоторую популярность, еще не заработали достаточно денег, чтобы приобретать шикарное жилье. Впрочем, ремонт у Саймона был сделан на высшем уровне, а в ванной стояло чудо техники, рядом с которым Синди в задумчивости стоял минуты три, прежде чем решился использовать по назначению и вымыться.

Когда он, натянув свои вещи (на вешалке в ванной висело несколько халатов, но Синди не рискнул брать чужое), вышел на кухню, заспанный Саймон стоял у распахнутого холодильника и мрачно глядел в его глубины. Заинтересовавшись, на что можно было смотреть так пристально, Синди подошел и выглянул из-за плеча Блика.

Увиденное его удивило. После вчерашней черешни он предполагал, что в таком доме должны водиться деликатесы или хотя бы нормальная еда. Но холодильник был пуст. Поначалу Синди решил, что в нем нет ни крошки, однако потом взгляд выхватил стоящий на нижней полке, задвинутый в угол салат, вид у которого был крайне подозрительный. Рядом на боку лежала полупустая бутылка кефира. Больше ничего, если не считать пятен на полках, не было.

– Это что, все? – не выдержал Синди.

– А ты видишь тут что-то еще?! – раздраженно отозвался Саймон. Он посмотрел на салат, но попробовать его не решился, вместо этого взял кефир, подозрительно понюхал и глотнул.

– Бля! – булькнул он в ту же секунду, бросаясь к раковине и отплевываясь. Бутылка вместе с остатками напитка полетела в утилизатор. Синди не выдержал и хихикнул. Блик смерил его мрачным взглядом, и Синди понял, что надо брать дело в свои руки.

– Подожди немного, – он прошел в коридор и стал натягивать обувь. Саймон не удостоил его ответом, передернув плечами и скрывшись в гостиной. Раздался привычный писк включаемого комма, а потом неприятный сигнал – умная техника сообщала, что у хозяина заканчиваются средства на оплату сети, так что в доступе отказано.

– Да что же за день такой, на хуй?! – это рычание буквально вынесло Синди из квартиры.

Деньги у него еще были, во всяком случае, на покупку продуктов хватило. Заодно Синди получил возможность осмотреться в незнакомом районе. Да, местные улицы мало походили на те, по которым он привык ходить за годы в Анатаре. И дома тут были новее и без росписей на стенах, и мусора было меньше, да и публика солиднее. Нет, район нельзя было назвать шикарным или престижным, но для человека, привыкшего к грязному лифту и выбитым лампочкам родного подъезда, и такой казался почти роскошью.

Когда он вернулся с пакетом еды, Саймон встретил его легким удивлением, но ничего не сказал, отправившись обратно в комнату, откуда тут же донесся такой стук, что Синди оставалось только предполагать, как можно подобным образом терзать сенсорную клавиатуру. Сам он со своими покупками отправился на кухню, где после продолжительных поисков все же смог отыскать кастрюлю и сковороду. Они были засунуты в дальний угол шкафа, и владелец скорее всего и не вспомнил бы, когда видел свою утварь в последний раз.

Вскоре из кухни в комнату просочился приятный запах съестного, на который явился Саймон, как будто его тянули за невидимый поводок. Блик потянул носом воздух, словно желая убедиться в правдивости своих ощущений, а потом и вовсе попытался стянуть со сковороды кусок мяса. Синди, обладающий немалым опытом отваживания от плиты вечно голодного Тима, машинально шлепнул Саймона по руке, только потом подумав, что со звездой, лидером группы и прочее так не обращаются. Однако звезда сама вела себя нетипично, после нескольких их встреч Синди понял, что общаться с ним «как положено» все равно не выйдет, махнул рукой и решил вести себя, как получится.

Саймон с недовольной гримасой переместился за стол, не скрывая своего мрачного настроения и принюхиваясь. Впрочем, кулинар не собирался долго его мучить. Где в этом доме водятся чистые тарелки, Синди понятия не имел, так что просто поставил на стол сковороду, а в посудомойке нашлась пара вилок.

Синди обернулся от мойки и хлопнул глазами, потому что Саймон уже принялся за завтрак, вытащив откуда-то третью вилку. Нельзя сказать, чтобы Синди не видел голодных людей – наоборот, Фредди приводила в дом и тех, у кого в желудке и карманах было пусто. Так вот Саймон ел так, будто у него крошки не было во рту трое суток. Нет, он оставался в рамках этикета, с вилкой обращался изящно, на колени себе ничего не ронял и сковороду не вылизывал, но еда исчезала с такой скоростью, а в глазах едока читалось такое наслаждение, что Синди невольно спросил себя: как надо было питаться раньше, чтобы поглощать немудреный домашний завтрак с подобной жадностью?! Синди понял, что если не присоединится, то останется без еды сам, впрочем, ему с режимом и диетой не требовалось много.

Когда Саймон отстранился от стола и откинулся на мягкую спинку, от его мрачности не осталось и следа. Напротив, по его виду можно было подумать, что певец готов мурлыкать, как большой кот. Он легко сдернул Синди со стула (Синди чуть не попал себе при этом вилкой в глаз) и перетащил к себе на колени.

– Ммм, чудо, это было круто. Этот дом давно уже не помнит такой еды…

– Слушай, тебе что, ни одна из твоих девиц не могла завтрак приготовить?! – не выдержал Синди.

В глазах Саймона появилось искреннее изумление. «При чем тут девицы, где они, а где завтрак», – читалось в этих глазах. Он вспомнил лапшу, которую поедал Мелкий в день их первой встречи, бутылку прокисшего кефира, засунутую в самый дальний угол сковороду…

– Да-а-а, – протянул он. – Придется мне вами заняться.

– Звучит, как угроза, – засмеялся Саймон.

– Еще какая, – передразнил его Синди.

Саймон усмехнулся ему в волосы, Синди чувствовал теплое дыхание около уха. Блик на миг прижал его крепче к себе, но тут же решительно отстранил, наградив легким шлепком по бедру.

– Все, пора собираться! Я уже и так опаздываю.

Прозвучало это так, словно Саймон провалялся в постели до полудня исключительно из-за Синди. Весело насвистывая, вокалист отправился переодеваться, а танцору осталось только удивленно хлопать глазами. Получалось, что Саймон притащил его к себе, демонстрировал виды и кормил черешней только для того, чтобы выспаться?

– У этого человека то секс без прелюдии, то прелюдия без секса, – пробормотал Синди и пошел собираться. Посуду он мыть не стал.

Фредди, как Синди и опасался, пришла в ярость, узнав, что половина заработка танцора будет перечисляться на ее счет.

– Никогда, – орала она, – никогда в жизни, Синди Блэк, я не позволяла себе брать деньги, которые не заработала!

– Значит, пора начинать, – стоял на своем Синди.

– Ни за что! Ты хоть понимаешь, какая это сумма?! Я не могу брать твои подачки!

– Да при чем тут подачки?! – начал злиться танцор. – Если бы не ты, я бы уже сдох или стоял на панели! Мне за это никогда не расплатиться!

– А за такое деньгами и не платят.

– Ага, а то, что ты меня кормила, одевала и пустила жить – не в счет? Нет уж, долг у меня набежал большой. С процентами. И не спорь!

Фредди посмотрела в его сердито сверкающие глаза и поняла, что этот жест, эта передача денег нужна самому Синди больше, чем ей, – и уступила.

– Но тогда ты перестаешь оплачивать расходы по дому, и не спорь, – сказала она, и уж тут ее не вышло переубедить.

– И что, когда мы увидим тебя на сцене? – поинтересовалась Фредди, когда оба они немного остыли и пили чай на кухне.

– Концерт через два месяца, – ответил Синди, грея замерзшие руки о кружку. – Придется мне усиленно репетировать. Парни уже давно вместе, группа сложилась, а я новичок, еще надо сработаться…

– Сработаешься, – уверенно сказала его подруга. – Уж это ты умеешь.

И танцор стал «срабатываться». Постепенно он лучше узнавал всех, кто занимался проектом «Черная Луна».

Мистер Смит практически не участвовал в обсуждении творчества группы, предоставив Саймону и Шарлот все решать самостоятельно. Зато он был незаменим, когда дело касалось вопросов организации. Он знал всех нужных людей, налаживал контакты, занимался всем от аренды зала до заказа минералки в гримерную и держал в голове столько разных нюансов и подробностей, что Синди иногда подозревал, что Смит на самом деле – робот последнего поколения. Характер у «робота» был на удивление мягкий (что, впрочем, не мешало ему отстаивать интересы группы). Когда речь не шла о работе, Смит редко с кем-то спорил, но размазней не был и мнение свое всегда имел. На заставке комма у него стояла фотография жены и детей, и когда кто-то заглядывал на экран по работе и видел ее, Смит всегда на миг отводил глаза, словно стеснялся своей привязанности к семье. В общем, это был добрейший человек, и только Саймон и – реже – Шарлот могли довести его до состояния, когда менеджер повышал голос и наворачивал круги по студии, чтобы успокоиться.

Впрочем, Шарлот доводила до белого каления не только мистера Смита, но и осветителей, гримеров, администраторов залов, рабочих сцены… Она была самым настоящим генератором идей, и если считала какую-то из них стоящей, то добивалась ее реализации во что бы то ни стало. Робкие возражения о том, что воплотить ее мысли в жизнь будет технически сложно, в расчет не принимались. Она чуть не довела до истерики дизайнера по костюмам, требуя сделать крылья бабочки для Синди. Чтобы крылья не мешали в танце, их следовало сделать бесплотными, требовалось какое-то совершенно невероятное освещение и техника, чтобы тонкие цветные лучи складывались в нужную фигуру, красиво выглядящую с любого ракурса. Танцор, присутствовавший при этом разговоре, робко попытался сказать, что сможет работать и с чем-то менее удобным, но распалившаяся в споре Шарлот резко пресекла эту попытку.

– Как ты не понимаешь? – объясняла она потом, – это же их работа. Не наши проблемы, что они не хотят ей заниматься, как положено! Если сложно, но можно, то пусть выворачиваются, как хотят, но сделают! В конце концов, мы эти сложности оплачиваем. Но зритель должен получить в итоге красивую картинку, а не что-то собранное на коленке, потому что, видите ли, работникам было лень продумывать трудный вариант.

Синди был вынужден согласиться с ней. Шарлот, энергичная, фонтанирующая идеями, со всеми своими безумными костюмами и привычкой пить чай в студии из десяти разных чашек ему нравилась, как и добродушный спокойный Смит. Но больше всего танцора интересовали, конечно, другие участники группы.

Мелкий был прирожденным клавишником, на своем синтезаторе он мог воспроизводить такие сложные мелодии, что Синди только удивлялся – он не думал, что так может играть один человек на одном инструменте. Вспоминая свою учебу в музыкальной школе, унылые резкие звуки, вылетающие из-под его пальцев, Синди в полной мере мог оценить мастерство Мелкого. За клавиатурой он был царем и богом, Синди искренне им восхищался… пока музыкант не прекращал играть и открывал рот. Язвой Мелкий был еще той, от его острот доставалось всем, включая Саймона, чья харизма и обаяние на друга не действовали совершенно. Несмотря на свой рост (а может, и благодаря нему) Мелкий имел задиристый характер и не делал различий, попадал ли ему на язык друг, враг или спонсор. Впрочем, проблем от его язвительности пока не было, и Синди научился пропускать колкие замечания мимо ушей. Отвечать на них было гиблым делом – переспорить Мелкого удавалось только Саймону. Хотя парнем он был незлым, просто природа наградила его колючим характером.

Вместе с Металлом они составляли комичную на первый взгляд, но на удивление гармоничную парочку. Несмотря на свой грозный вид, гитарист оказался спокойнейшим человеком. Больше всего он был похож на дикого лесного быка, который мирно щиплет траву и никого не трогает, если только какой-нибудь хищник не решит вонзить зубы в его бок. На привычные колкости Мелкого Металл не обращал ровным счетом никакого внимания. Постепенно Синди обнаружил, что среди остальных участников с их творческими метаниями, переживаниями, постоянными переменами настроения именно гитарист был островком стабильности и спокойствия. Именно он, когда Синди еще только начинал работать в группе и что-то у него не получалось, так что танцор пробовал исправить положение раз за разом, только больше все портя, усадил новичка на диван и сунул ему в руки чашку чая. Да еще и не отпустил, пока Синди не выпил все и не успокоился. Эту молчаливую поддержку успел испытать на себе каждый участник группы. Надежного, спокойного гиганта в группе любили и доверяли ему безоговорочно. Могла разверзнуться земля и упасть небо, но Металл с его невозмутимостью, готовностью выслушать и поддержать должен был быть всегда, иначе остальные участники рисковали переругаться вдрызг.

Однако как бы Синди ни привязался к Металлу и ни научился ладить с Мелким, в группе был человек, который интересовал его больше всех прочих. Саймон был загадкой, его действия невозможно было просчитать наперед, и он-то поражал воображение Синди.

Вокруг Саймона вертелось все. Когда на него находило желание работать (не так часто, как хотелось бы Смиту), работали все. Он был способен репетировать без отдыха и даже перерывов на чай, если чувствовал вдохновение. В итоге он едва не ссорился с Металлом, который устраивал группе кофе-паузу, за которую все остальные были только благодарны. В такие дни вокалист казался неутомимым, и Синди после репетиций падал на диван в студии, не желая двигаться и собираться домой.

В обычном своем состоянии, не слыша шелеста крыльев музы над головой, Саймон был расслаблен, группу так не гонял и сам ничего не имел против перерывов. Он пикировался с Мелким, поддразнивал Металла, доводил до белого каления Смита и выводил Синди из душевного равновесия, то смеша его, то оказывая недвусмысленные знаки внимания, которые Синди на людях принимать не привык. Певец часто курил в кресле, забросив одну длинную ногу на другую, а на предложение Мелкого поднять задницу и поработать с остальными, вместо того чтобы портить связки, выпускал струйку дыма и туманно заявлял, что сейчас он не готов к таким решительным действиям, а его голосу легкая хрипотца никогда не вредила. Клавишник ворчал, но сердиться на Саймона в таком состоянии было бесполезно и глупо. Он брал свое улыбкой и уверенностью, что их группа все равно будет прекрасна, даже если ее лидер устраивает по десять перекуров за день. Самое смешное, что так в итоге и оказывалось. «Черная Луна» прочно держала свое место в таблоидах, как ни ворчал Мелкий, что слава преходяща и кое-кому надо бы активнее работать, а не только зубами на журналистов сверкать. Он придирался и сам это понимал – все знали, что работать Саймон может, вот только делает это по какому-то никому не известному, включая самого певца, графику. Впрочем, момент он чувствовал тонко: как только вся группа уже готова была послать вокалиста к черту и разойтись, он немедленно включался в работу и уже через пять минут репетиции мелкие неурядицы бывали забыты.

Хуже было, когда на него находили приступы мрачности. В первый раз увидев это, Синди не понял: в чем дело? Он не видел раньше, как только что ведущий себя нормально человек хмурится, начинает говорить отрывисто и неохотно, смотрит исподлобья и в итоге уходит в другую комнату или вовсе прочь от остальных. Впервые это произошло при Синди, когда тот был у Саймона в гостях. Ничто не предвещало грозы, но Блик становился все более хмурым, а потом и вовсе сказал прямо:

– Синди, без обид, но, может, ты домой пойдешь?

Синди так удивился, что даже и не обиделся. Просто собрался и ушел, ломая голову, не его ли поведение послужило причиной такой резкой перемены. Однако на следующий день Саймон вел себя как ни в чем не бывало, на наводящие вопросы не реагировал, и Синди, которого распирало любопытство, решился спросить у Мелкого: в чем дело?!

– А, у него это бывает, – отмахнулся приятель. – Хрен знает, почему это случается.

– И… и что же тогда делать?

– Оставить в покое и все. Пройдет. Можно, конечно, посидеть рядом, пока он в себя не придет, но проще всего оставить в покое. И не лезть – а то и по морде можно словить.

Синди принял это к сведению и только диву давался, насколько же их лидер был человеком настроения. Даже танцору, весьма зависимому от своих эмоций, не приходилось испытывать такие перепады. Уже потом Синди узнал, что в этом подавленном состоянии Саймон писал свои самые мрачные, «темные» песни.

Вскоре Синди убедился, что, давая другу характеристику «ветреный», Мартин выразился очень деликатно. Синди это характеризовал одним емким словом «кобель». Флиртовать для Саймона было так же естественно, как дышать, а объектом его пристального внимания мог стать любой хотя бы слегка привлекательный человек, вышедший из подросткового возраста. Впрочем, от внимания вокалиста хорошели даже дурнушки. Синди только диву давался, видя эти чудеса преображения. Ревновать он и не думал. Они так и не давали друг другу никаких обязательств, более того, между лидером и танцором словно возник негласный уговор: я тебе не мешаю, и ты мне не мешаешь, зато мы иногда отлично проводим время.

– Так и решили? – хмыкнула однажды Фредди, которой была интересна жизнь друга.

– Типа того, – кивнул Синди. – У нас свободные отношения.

– Это отношения? Он спит, с кем хочет, ты спишь, с кем хочешь, вы иногда спите вместе – и это называется «отношения»?

– Ну да, – Синди начинал злиться. Он не видел ничего дурного в связи без обязательств. Больше того, серьезные намерения Саймона его только испугали бы. Синди не хотелось терять свободу выбора. Правда, получалось как-то так, что он ей и не пользовался. Его время было занято репетициями, Саймоном, домашними делами, друзьями, а в последнее время и гулянками с группой. Его совершенно не тянуло в клубы, хотя попробуй кто-нибудь отобрать у него эту возможность – и Синди начал бы бунтовать. Но так уж получалось, что ночи с кем-то неизвестным он предпочитал ночь с Саймоном – по части остроты ощущений тот мог дать фору любому случайному партнеру. Он мог быть то нежным и осторожным, то страстным до грубости, иногда к концу ночи Синди терял голос и мог только порадоваться тому, что ему-то петь не приходится. Чем дальше, тем лучше каждый из них узнавал тело другого, и чем дальше, тем больше танцор, поначалу думавший, что скоро надоест блистательной звезде, задумывался: а вдруг все же не надоест? Пока за Саймоном не замечено было никаких признаков скуки, и Синди часто засыпал в его постели, постепенно привыкая к его привычке широко раскидываться на всю кровать.

– Не понимаю, – тряхнула головой Фредди. – Был бы у меня такой мужик, держала бы, чтобы налево не ходил!

«Вот своего заведи и держи», – чуть не ляпнул Синди, но сдержался. Фредди не заслуживала таких слов.

Кроме того, кое-чего она не знала. Про черешню, их поездки по ночному городу, их ночи, ленивые разговоры в постели… Иногда на Саймона находила откровенность, и тогда он по какой-то ему одному ведомой причине, делился историями из своей жизни. Синди узнал, что Саймон и в самом деле был воспитан в детдоме.

– Нас трое было. Я, Дарэка и Дурь. Хулиганить – вместе, отвечать – вместе…

– Мартин говорил, что вы вместе росли, – припомнил Синди.

– Ага, он был совсем мелкий, когда мы встретились.

– А Дарэка – это…

– Третий наш друг. Ну, у нас не было никогда: второй, третий… Говорю же: все вместе. Как там в этих клятвах: и в горе, и в радости. Один раз я вымок в луже и заболел, а звать врача не хотел, потому что тогда меня бы за эту лужу выругали. Ну, не за лужу, за драку – иначе че я, придурок, просто так в лужах валяться? Так вот Дарэка с Дурью всю ночь рядом пролежали. Один сначала держал руку у стены, чтобы пальцы холодные были, а потом клал ее мне на лоб. А когда рука нагревалась, его второй сменял. И так до утра. Ну, на следующий день все равно все узнали…

– А Дарэка теперь с… – Синди не договорил «с Брайаном», но Саймон его понял.

– Да. Хреново вышло, скажем прямо, вот поэтому, чудо, наши с тобой кувыркания в этом смысле куда лучше.

Певец резко повернулся, прижимая Синди к кровати, и тот не стал настаивать на продолжении разговора.

Фредди не знала и того, что однажды Синди вечером, не смущаясь прохожих, зажали в переулке двое, и он почти сразу же ослеп от боли, когда его сильно ударили по лицу, а потом еще… Он уже готов был сползти по стене в жидкую грязь, потому что бежать было некуда, когда нападавших спугнул вышедший в неурочное время погулять собаковладелец со своим питомцем. Огромный пес страдал расстройством желудка, и его недуг спас Синди. Он добрел до дома, поднялся в квартиру и с ужасом взглянул в зеркало – на скулах расцветали синяки. Ожил комм, и Синди поспешно включил один звук, без изображения.

– Я внизу! – раздался голос Саймона, неуместно бодрый для всей этой ситуации. – Спускайся, а то Мелкий нам весь мозг выест своим ворчанием!

– Я не поеду, – сказал Синди, стараясь, чтобы голос звучал по возможности весело. – Давайте без меня.

– Это как же?

– Я… я себя плохо чувствую.

– Я тебя быстро вылечу, потому что лучший в мире врач! Придется мне подняться и тебя поторопить.

– Нет! – воскликнул Синди, но было поздно. Через пять минут Саймон уже звонил в квартиру и Синди, наспех замазав синяки кремом, открывал ему дверь, упорно отворачиваясь и надеясь что-нибудь соврать.

Разумеется, скрыть следы ему не удалось. Саймон взял его за подбородок, глядя прямо в лицо, Синди зажмурился под его взглядом и сердито мотнул головой, вырываясь. «Это не твои проблемы, ну», – сердито подумал он, – «Все понял? Вот и оставь меня в покое, вали…»

– И кто это был? – неожиданно спокойно поинтересовался Блик.

– А я знаю? – огрызнулся Синди. – Два урода в переулке.

– Узнать сможешь?

– Хрен знает… а что, ты собрался звонить в полицию?

– Зачем? Сами разберемся.

Синди испуганно схватился за воротник его пальто, как будто Саймон собрался разбираться сию же секунду.

– Ты что, с ума сошел?! Нет уж, против двух уличных жлобов я тебя не пущу!

Саймон пытался напомнить о своем детдомовском детстве и бурной биографии, но Синди впился в него, как клещ, и не пускал, пока не убедился, что разборки откладываются на неопределенный срок.

– Поехали, – сказал его лидер.

– Куда?

– Лечиться. Одному лучшему в мире врачу тут не справиться.

Вечером, уже в постели, опустив голову на плечо Саймона, намазанный заживителями и обколотый успокоительными Синди спросил:

– А что, ты правда готов был из-за этого полезть в драку?

– Угу.

– Псих… – в голосе Синди звучало искреннее восхищение.

Фредди не знала всего этого. А Синди боялся, что стоит ему начать претендовать на уникальное место в жизни Саймона, как все это: их встречи, разговоры, только обретенная близость, – немедленно исчезнет, если певец почувствует угрозу своей свободе.

И вообще он не хотел занимать какое-то там уникальное место. Вот ни капли. Вот еще.

Время шло, день концерта приближался, и Синди волновался все больше. Конечно, новичком на сцене он не был, держаться перед зрителями умел, но все же участие в настоящем шоу в концертном зале не сравнить было с ночью «У весельчака Хью», где задачей танцора было разогреть публику, а не поразить ее своим искусством. В образе красотки Мерилин Синди старался выйти за рамки работы танцовщицы в клубе, но он не мог ручаться, что его таланта хватит на серьезное выступление. Конкурсы бальных танцев в детстве не шли в расчет вообще.

Чем больше он волновался, тем больше репетировал, заставляя порой домашних ругаться последними словами и угрожать танцору немедленной расправой, если тот не выключит «эти завывания». В студии он тоже не давал себе лишний раз передохнуть, поражая Шарлот и Смита своим рвением, а на самом деле нещадно себя загоняя.

– Остынь, – сказал однажды Саймон, подошел прямо во время репетиции и обхватил Синди за талию, останавливая и прижимая к себе. – Перегоришь.

– А вдруг… – попытался протестовать танцор, но довольно вяло, потому что на самом деле с каждым днем уставал все больше.

– Не вдруг, – уверенно ответил Саймон, легко прихватывая зубами его ухо. Мелкий и Металл тактично отвернулись – они поступали так каждый раз и порой их старательно подчеркиваемое отсутствие любопытства смущало больше, чем самое пристальное внимание. – Я же вижу, что ты справишься.

Он был хорошим лидером. Синди верил. Но предпочитал не расслабляться.