Текст книги "Три романа Синди Блэка"

Автор книги: Графит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 35 страниц)

Лиу в группу по их совместному с Синди решению не вернулся, остался у Квентина. Синди не расспрашивал Лиу, как у него проходят занятия, – не хотел невольных сравнений с маэстро. Квентин был преподавателем высочайшего класса, и Синди не хотел ни убеждаться лишний раз в своей недостаточной еще подготовке, ни заставлять любовника лицемерить.

Синди втянулся в повседневные дела, и звонок Демиса через два месяца стал для него почти неожиданностью.

– Все готово, – сообщил режиссер, сияющий, как софит, – можно приступать к постановке и репетициям.

И Синди почувствовал, как у него снова свело живот от предвкушения.

Театр «Домино» формально находился еще в центральном районе, но на деле оказывался почти на границе с районами, где останавливались туристы. Конечно, ни натурального паркета, ни шикарных люстр, ни бархатных кресел здесь не было. Но если без люстр и паркета Синди бы обошелся прекрасно, то без хорошего покрытия сцены пришлось бы туго. Избалованный чудесными условиями в залах школы Квентина, танцор только вздохнул, осмотрев сцену – работать можно, но лучше осторожно… Голопроекторы в театре тоже были, но уже устаревшие. В анатарской «Альфе», которую местные снобы назвали бы провинциальным зальчиком, оборудование было современнее и декорации создавало на порядок сложнее.

– Это ничего, – энтузиазм Демиса было трудно поколебать, – главное в нашей постановке не декорации, а актеры!

С актерами Синди быстро перезнакомился. Впечатления были смешанные.

Исполнитель главной роли ему не понравился, и это было взаимным чувством с первого взгляда. Грег Охала относился к той категории артистов, которые считали всех вокруг должными им уже за то, что они соизволили снизойти до окружающих и взять роль. Причем такие встречались куда чаще среди актеров, которые так и не сумели пробиться наверх, настоящие звезды общались с другими куда проще и естественнее.

Грег же так закатывал глаза, так отбрасывал назад золотистые волосы, так капризно требовал обеспечить ему минеральную воду, отличную гримерную, три смены костюма и желательно все сразу, что напоминал Синди Красотку Мерилин в мужском обличье. Когда Охала заявил, откинувшись на спинку кресла и поднеся кончики пальцев к лицу:

– Я не могу работать в белом! Только в красном! – Синди не выдержал и засмеялся, и с тех пор между ними установилась крепкая взаимная неприязнь.

Жанна, которая играла главную героиню, была совсем другой, и Синди сразу почувствовал к ней симпатию, которая в дальнейшем только увеличивалась. По мнению Синди, именно так и должна была выглядеть сказочная принцесса: тоненькая, невысокая, с копной кудрявых светлых волос и громадными голубыми глазами. Еще у нее была очень славная улыбка и неиссякаемый запас оптимизма. Нет декораций? Ничего, можно справиться и так! В бюджет не укладывались расходы на живой оркестр, и придется работать под запись? Ничего, живая музыка – не главное! Это стремление не страдать над возникающими проблемами очень импонировало Синди. К его досаде, Жанна хорошо относилась к Грегу и принимала его проблемы всерьез, хотя, по мнению Синди, на девять десятых они были высосаны из пальца.

Отсутствие живой музыки Синди огорчило – он бы с удовольствием поработал с оркестром, но чего не было, того не было. Но даже досадные обстоятельства и манерный Грег не могли заглушить в нем желание поскорее начать работу. Мечты и надежды переполняли его, Синди любил и скромный зал с синим занавесом, потертыми темными креслами и мягким светом матовых белых ламп, и Демиса, и Жанну, и сценарий. Синди понимал теперь, почему режиссер постоянно бегал туда-сюда – ему и самому не стоялось на месте, хотелось вскочить на сцену и сделать уже что-то! Чтобы не стоять просто так, он вставил в уши наушники и стал прослушивать музыку – половину композиций Демис уже успел записать в студии и накануне переслал всем участникам. Синди прогонял эти треки весь вечер, пока после двадцатого раза Лиу не заявил, что сходит с ума, и не заставил Синди выключить комм.

Пришла подтанцовка – они же сказочные существа, враги и друзья главного героя, мирные жители и прочие. В основном это были студенты, едва закончившие обучение и не имеющие достаточно связей, чтобы получить роли в спектакли высокого уровня. Если Синди что-нибудь понимал, общей мотивацией для участия для них стала мысль: «Все с чего-то начинали». Это не слишком обнадеживало.

Наконец, в зал вошел еще один человек, с желтоватым нервным лицом, с выступающими скулами, коротко стриженными пегими волосами и идеальной осанкой. Он двигался, мгновенно переходя от неподвижности к быстрому шагу и наоборот. Синди он напоминал кузнечика-переростка.

– О! Господа, вот и наш хореограф, мой первый помощник, человек, на которого я возлагаю судьбу спектакля! Господин Цу-О, мастер своего дела, любезно согласившийся взять на себя работу над танцами!

Цу-О принимал похвалу в свой адрес как должное. Глядя на брезгливую складку его губ и ничего не выражающие темные глаза, Синди и не знал, что вскоре рядом с этим человеком Грег Охала покажется ему приятным собеседником.

Выяснилось это очень быстро. Через несколько дней, когда состоялась первая для Синди репетиция.

Поскольку у Демиса была записана музыка только к первому действию, нужно было начинать с него. Синди должен был приступить к работе над своим первым появлением – Зло пробирается в сад, чтобы застать там Принцессу.

Эта часть не казалась Синди такой уж сложной. Он обсудил с Демисом, какой именно должна быть эта сцена – и обнаружил, что видение у них совпадает. Господин Цу-О стоял рядом, изредка вставляя замечания, которые показались Синди дельными. Музыку своего появления к тому моменту он уже знал наизусть и держал в памяти. Ничто не предвещало беды. Он поднялся на сцену, встал за кулисами, дождался первых звуков и медленно вышел вперед. Вот он прокрался по саду, оглядываясь и прислушиваясь, замирая то и дело, чтобы не пропустить опасность. Вот убедился, что никого нет, все спят и ночь тиха, и спрятался у ограды, замер, застыл в ожидании…

– Браво! – захлопал Демис.

Синди улыбнулся.

– Не верю, – безразлично бросил Цу-О. – Красуетесь.

Синди не привык, чтобы его выступления характеризовали подобным образом.

– Красуюсь?! – он скрестил руки на груди и встал на краю сцены.

– Красуетесь. Вы не вор, вы топ-модель. Еще раз.

Синди вспыхнул, но промолчал и отправился за сцену.

На этот раз он старался держать в голове образ Зла. Вместо сцены он представлял тропинку в траве, вместо софитов – лунный свет, а самого себя – вором и шпионом, который может поплатиться, если окажется обнаруженным тут, в одиночестве. Ему нужно только одно – спрятаться, скрыться и увидеть ту, ради которой он здесь оказался. Он сам не знает, зачем ему эта новая игрушка, но он хочет ее увидеть и все тут, а значит, нужно стать тенью, змеей в траве, ветром в листве, пока не придет его черед действовать…

Синди так сосредоточился на этих мыслях, что, когда музыка кончилась, удивился, не обнаружив перед собой каменной ограды и зеленой листвы.

– Отходите с грацией утюга, – сказал Цу-О.

И ничего больше не добавил.

Первая репетиция раз и навсегда определила манеру их общения. Цу-О оказался безжалостным критиком. Ни один недочет не ускользал от него, и о каждой ошибке он сообщал моментально, громко, жестко. Главного и второстепенного для него не существовало – точнее, любая деталь танца для него относилась к главному. К второстепенному можно было причислить чувства артистов. Синди он однажды заявил:

– Вы привыкли к всеобщему одобрению и задрали нос. Я вышибу из вас эту уверенность в своем непревзойденном таланте.

Синди не понимал, о каком одобрении шла речь – о его скромной анатарской известности, которая на Гайе ничего не стоила? о работе у Квентина? о чем-то еще?! Но к тому времени он уже так ненавидел хореографа, что не спрашивал ни о чем.

Когда Цу-О не находил, к чему придраться, он молчал.

Синди доставалось больше всех – и не потому, что Цу-О кого-то выделял. Но Грег Охала внимал ему чуть ли не с подобострастием, безропотно принимая всякое замечание, Жанна выслушивала критику с вечной светлой улыбкой и продолжала работу, а вот Синди не выдерживал. Бесился, хотя и понимал, что разумнее всего следовать примеру Жанны. Пытался спорить, но спорить с Цу-О было бесполезно – у хореографа на все было свое железное мнение, которое оспариванию не подлежало.

– Да кто тут играет Зло, вы или я?! – не выдержал однажды Синди, когда они в очередной раз не сошлись во мнениях о нескольких жестах в сцене битвы Зла с Героем.

– Вы, – ответил Цу-О. – Но кто вам сказал, что вы делаете это хорошо?

– Это невыносимо! – вспылил Синди и сбежал со сцены, а вслед ему полетела насмешка Грега Охала.

– У некоторых злодеев на удивление слабые нервы…

Синди пытался говорить с Демисом, но потерпел поражение.

– Я ведь не танцор, не хореограф, Синди, – режиссер мягко улыбался, сочувственно качал головой, но соглашаться с мнением о Цу-О не спешил. – А у Цу-О большой опыт постановок, его замечания всегда по делу. Разве вы не замечаете улучшений в технике?

Синди зарылся руками в волосы, не зная, как объяснить, что выверенные, поставленные Цу-О жесты в трети случаев были на самом деле улучшением техники, а в остальных – провалом, мертвыми, ненужными движениями, красивостями ради красивостей.

– Я принимаю его замечания по делу, – ответил он, наконец. – Но может у меня быть свой взгляд на роль или нет?!

– Я поговорю с Цу-О, – Демис с сочувствием глядел на Синди, но у танцора сложилось впечатление, что режиссер не принял его замечания всерьез, а просто хотел успокоить его расшатанные нервы. – Но у него свой стиль работы, Цу-О мастер классической школы. Я понимаю, что его метод может отличаться от метода вас как преподавателя…

«Тебе же предлагали заняться постановкой танцев лично, так заткнись теперь», – услышал в этом Синди, и проглотил и это тоже. Но обещание режиссера поговорить немного успокоило его.

Синди не знал, как прошел разговор, но на следующий день Цу-О поставил рекорд, заставив Синди двадцать два раза прогнать один короткий проход.

– Кое-кто считает, что если он вел занятия в танцклассе, то уже все знает и умеет, – прокомментировал Цу-О, когда Синди, бледный, вспотевший, встал перед ним. – Для начала постарайтесь научиться ходить ногами по полу, господин Блэк, потом можно будет о чем-то говорить.

Он всегда был безукоризненно вежлив и всегда на «вы». Синди рядом с ним казался истериком.

Синди возвращался домой измотанный, в тихом бешенстве, выпивал заваренный Лиу чай и без сил падал на кровать. Под глазами у него залегли темные круги, началась бессонница, а иногда Синди замечал, что дрожат пальцы.

– А может, ну его? – тихо предложил как-то Лиу, опустивший голову ему на плечо. – Подумаешь, спектакль. Пошли своего садиста и уходи оттуда. Ну…

– Гну, – отозвался Синди сквозь зубы. – Не дождутся.

Самым обидным было то, что Синди нравилась эта история. Он прекрасно представлял, что из нее можно сделать даже с теми средствами, которые были в распоряжении Демиса. И Грег, при всей своей капризности, был неплохим танцором, и Жанна пушинкой порхала над сценой. Но Синди не мог раз за разом переламывать себя и втискиваться в рамки, которые ему заготовил Цу-О. Это был мертвый, отвратительный Синди шаблон, но Синди не мог ничего доказать.

В итоге ему стало казаться, что все правда. Что он бездарь, которому просто крупно везло до этого, ведь не зря Квентин говорил, что его стоит бить иногда палкой. Синди мрачно решил, что роль палки в этот раз отвели Цу-О. И, быть может, все его рассуждения о «живых» и «мертвых» жестах на самом деле были полным бредом, хореографу виднее, а если Синди не был в состоянии выполнять его требования, значит, Синди как танцор никуда не годился.

На своих собственных уроках он то и дело ловил себя на мысли, что хочет рявкнуть что-то вроде: «Ну, что растопырился?!» или «Не изображай тряпку!» Когда ученики не чувствовали его дурного настроения, он раздражался. Когда чувствовали – бесился, потому что в такие моменты они начинали работать хуже. Как будто боялись.

Он и сам стал работать хуже, когда выходил на сцену. Иногда он не выдерживал и двигался так, как учил его Цу-О, четко, в танце, выверенном до последнего жеста. Но уже на следующем прогоне срывался, возвращался к тому, что было раньше, и раз за разом выслушивал комментарии. Давно уже никто не получал столько замечаний, даже подтанцовка, девочки из которой после первых репетиций рыдали по углам, уже действовала куда более слаженно, и основной удар доставался Синди.

– Что с вами, – удивленно говорил Демис, – вы же прекрасно начинали, потом стало еще лучше, а теперь регресс. Синди, соберитесь, вы же можете лучше!

После репетиций танцор был уже ни на что не способен: ни разговаривать, ни читать, ни, тем более, танцевать. Лиу поначалу старался во всем его поддерживать, приносил чай, готовил ужин, пытался развлечь. Иногда он даже соглашался помочь Синди разыграть какую-нибудь сцену вроде соблазнения Принцессы или битвы с Героем. Но со временем ему все тяжелее становилось находиться рядом с Синди в подавленном состоянии, и он предпочитал оставить накрытый стол и улизнуть. Синди ел, не чувствуя вкуса, и падал в постель. Он успевал немного восстановиться за выходные, но каждая новая неделя гнула его все ниже и ниже. Он похудел. Один раз Синди даже показалось, что он стал сутулиться – он, у которого всегда была идеальная осанка! Показалось, но танцор еще несколько дней то и дело кидал взгляды в зеркало – а вдруг опять? Он похудел, глаза запали, и в один прекрасный день его потребовал к себе Квентин.

Он даже ничего не стал спрашивать. Подвел Синди к окну, полюбовался на синяки под глазами и заострившиеся скулы и велел:

– Рассказывай.

И Синди рассказал. О том, что он – бездарность, которая не в состоянии справиться с ролью. О том, что ему нравится роль, но он не может играть ее, как положено. О Цу-О, критике, репетициях, о том, что ему жалко отказываться от участия в спектакле, но он не представляет, как выйти на сцену.

Квентин выслушал его, не перебивая, помолчал, а потом спросил:

– Синди, как же ты позволил довести себя до такого? Ты же знаешь, как учат и как грамотно критикуют. Ты же сам преподаватель, что на тебя нашло?!

– Я бездарность, – усмехнулся Синди. – Вам следовало бы меня отстранить. Меня уже ученики боятся.

– Скорее уж за тебя. Я сам на тебя без страха смотреть не могу. Почему ты поверил, что вот это вбивание в пол – нормальная подготовка?! Поверить не могу, что ты на самом деле позволил себя убедить.

Синди покачал головой.

– Вы добры ко мне.

– Если ты не забыл, я тебя тоже учил, – сердито сказал Квентин. – И прекрасно помню, как ты реагируешь на замечания. Иногда очень эмоционально, но с толком. Иначе бы тебя тут давно не было. Я не строю бизнес на жалости.

– У нас с вами похожи стили. Может, поэтому…

– Прекрасно. Теперь ты еще и забыл все, о чем мы говорили. Помнишь? Важнейшее искусство учителя – уметь не прогибать и не ломать под себя! Умелый учитель сможет использовать способности ученика и его индивидуальность!

– Это спектакль, – Синди чувствовал, как темное облако, нависшее над ним последние недели, расходится, но все еще не мог поверить, – там нужен один стиль…

– Ну разумеется. И все должны двигаться, как заводные игрушки, одинаково. Ты сам-то понимаешь, что говоришь? Если ты не вписываешься в постановку абсолютно, тебя должны были отстранить от участия. А тебя пытаются переделать под себя, неужели ты этого не видишь? Самому-то себя не жалко?

И после этих слов Синди стало жалко себя настолько, что его затрясло, в горле запершило, руки задрожали и остановить эту дрожь все не получалось, а Синди не хотелось, чтобы маэстро видел его позор. Квентин быстро встал, куда-то вышел, и Синди попытался засунуть руки между сидением кресла и подлокотниками, но вышло неудобно, и он зажал кисти между бедер.

Квентин вернулся и сунул ему под нос чашку с чем-то резко пахнущим.

– До дна.

Пришлось освободить руки, чтобы взять чашку и выпить. Жидкость оказалась немного кислой, но приятной на вкус.

– Я порядком зол на вашего режиссера, – говорил тем временем Квентин. – Хореографов таких я десятки видел, а вот почему твой Демис молчал? Довести до такого состояния одного из лучших моих учеников – я этого не забуду.

Синди посмотрел на маэстро снизу вверх с недоверием.

– Одного из лучших?..

– Да. Вообще-то я не говорю подобного ученикам – это их расхолаживает и подталкивает лениться, но сейчас твоя самооценка ушла в такой минус, что вреда не будет.

Синди прикрыл глаза. Ему становилось дремотно и спокойно – то ли подействовало лекарство, то ли просто полегчало, как только ему удалось выговориться.

– Разумнее всего тебе оттуда уйти, – сказал Квентин и сел напротив.

– Спектакль жалко, – мотнул головой Синди.

– Я понимаю. Но ты уже чуть не сломался, а тебе еще работать и работать под прессингом, если ты не уйдешь. На всех жалости не напасешься.

– И не только жалко… Это может быть очень красивая история. Я бы хотел в ней быть.

«И это, быть может, мой единственный шанс попасть на сцену», – этого Синди не сказал вслух.

– Я не буду тебя отговаривать больше, – вздохнул Квентин. – Тебе не пять лет. Но, честно говоря, желание туда вернуться напоминает мне мазохизм.

– Я хочу попробовать еще раз, – сказал Синди. – Если совсем не получится, то уйду.

– Как знаешь. Но постарайся держать в голове, что ты обладаешь своим стилем и имеешь право на свое видение роли. В конце концов, актер ты, а не Цу-О. Ты утвержден на роль режиссером и сценаристом. И, пожалуйста, никогда не называй бредом свою точку зрения. Мы тут не математикой занимаемся, однозначного ответа не существует.

Синди казалось, что кресло покачивается, будто пол над ним превратился в морские волны. Снизошедшее на него спокойствие, чем бы оно ни было вызвано, было его спасением – он понял, что делать. У него было мало шансов – за него не было никого, против – достаточно, но он должен был попытаться.

– Спасибо, Квентин, – Синди открыл глаза. – Вы снова меня спасаете.

– Боюсь, что дальше тебе нужно спасать себя самому.

– Я знаю, маэстро. Но если я не смогу здесь победить, то все будет впустую.

– Ты же понимаешь, что не сможешь убедить Цу-О в том, что действуешь правильно.

– Я и не собираюсь. На это надежды нет, вы правы.

– Тогда кому что ты хочешь доказать?

– Себе. Это моя роль, Квентин. Я не отдам ее без боя.

– Постарайся не погибнуть в этом бою. А теперь иди и выспись. На тебе же лица нет.

За дверью Синди ожидал сюрприз – вся его «четверка» стояла в коридоре с одинаковым выражением беспокойства на лицах.

– Вы что? – удивился Синди.

– Все в порядке? – вперед выступила Влада Морон. – Обошлось? Если что, мы готовы подписаться в защиту…

– Вы о чем? – удивился Синди еще больше.

– Ну… разве у тебя не было проблем с директором? – вмешался Конрад. – Мы подтвердим, что занятия шли нормально и никаких претензий…

Синди стало смешно и тепло одновременно. Его ребята решили, наглядевшись на его траурный вид, что у него проблемы здесь, в школе. И пришли выступить в его защиту. Несмотря на то, что в последнее время учителем он был просто никаким.

– Все хорошо, правда, – нежность плескалась где-то в горле и мешала говорить. – Спасибо вам. Ничего не надо подписывать и объяснять. Давайте лучше сходим куда-нибудь. Вместе.

Этот вечер стал для него лучшим за долгое время. Они посидели в кафе, поболтали. Ученики пытались выяснить, что же такое с Синди происходит, и он объяснил им, что немного застопорился творческий поиск в работе над ролью. Сначала на него обиделись, потому что он вообще не сказал, что участвует в постановке, а потом хором заявили, что он справится.

– Как будто тут могут быть варианты! – заявила Люси, и все согласились.

Потом он возвращался домой, ежился от зябкого зимнего ветра, смотрел на небо. Из-за иллюминации над городом звезды было трудно разглядеть, но все равно это было красиво. Он пришел к себе, ласково поцеловал Лиу, который уже и не надеялся, и проспал до полудня – наступил его законный выходной.

Днем он запретил себе заниматься чем-то серьезным. Валялся на диване с книгой, смотрел фильмы. Зажимал по всем углам Лиу, словно решил возместить себе весь период воздержания.

– Я уже и забыл, как это, – признался альбинос, после того, как Синди настиг его в душе.

– Вспоминай, – ухмыльнулся Синди.

И только вечером он взял наушники и уселся слушать музыку для спектакля. Трек за треком, вдумчиво, сосредоточенно, восстанавливая в памяти тот образ Зла, который появился в его воображении до муштры Цу-О. Темная привлекательность. Бесстыдная порочность. Изящная жестокость. И где-то в глубине – простое желание тепла…

Когда Синди снял наушники, он был спокоен. Он прекрасно знал, что ему делать.

Эта уверенность дала трещину, когда он пришел в театр на следующий день. Стоило увидеть знакомый занавес, сцену, шушукающихся танцоров с второстепенных ролей, Цу-О, который со стаканом воды устроился в первом ряду, как на Синди накатил страх, влажный, липкий, мерзкий. Хотелось опустить плечи и сказать: да, я буду хорошим, как скажете. Цу-О, прекративший разбирать на части только что отыгранную сцену, повернулся к нему.

– Здравствуйте. Ну что же, господин Блэк, сегодня вы порадуете меня отсутствием ошибок или как обычно?

«Я же сейчас вцеплюсь ему в шею, – понял вдруг Синди, дыша от ненависти через раз, – просто пальцами вырву горло. Убью – и все закончится хорошо».

– Перерыв, – хрипло сказал он.

– Что?

– Пе-ре-рыв, – по слогам повторил Синди и отправился в гримерную.

– Кое-кто делает перерывы, еще не начав работу, – это был, конечно, Грег, но сейчас он Синди волновал. Его противником был не Грег Охала.

В гримерной он встал напротив зеркала, вспоминал придуманное Зло и смотрел, как меняется его лицо. Нечего было и думать о том, чтобы отыграть хорошо с таким испуганным взглядом, с зажатостью, которая вызывала только одно желание – ударить. Синди расправил плечи. Он заставил себя вспомнить историю, которую успел полюбить.

– Они хотят Зло – они увидят Зло, – сказал он вслух.

Он вернулся в зал и спокойно кивнул звукооператору и подтанцовке.

– Я готов.

Репетировали сцену в замке – Зло пирует со своими приспешниками. Синди поднялся на сцену, встал в центр. Увидел в воображении стены из черного камня, мрачный зал и – он знал, что так должно быть – тонкую резьбу на колоннах, каменный вьюнок, в совершенстве повторяющий форму вьюнка настоящего…

Заиграла музыка. «Сейчас или никогда». Синди начал. Зло развлекалось.

Синди танцевал, вкладывая свое понимание роли в каждый жест. Он не собирался выяснять, что хотел видеть в этой сцене Цу-О. Он вообще не думал о Цу-О, в первый раз с того момента, как хореограф заявил: «Не верю». Он был Злом – созданием, полным яда, развратным и утонченным, безжалостным и печальным, юношей, не знавшим любви и привыкшим решать все силой. И вот тогда музыка снова повела его, когда он перестал пытаться подогнать под нее какие-то вымученные движения, скучные жесты, кем-то другим придуманные шаги.

Схема движений оставалась одной и той же: вправо-влево, назад-вперед, по кругу, на переднем плане… Подтанцовке не на чем было сбиться, она и без того знала, что в какой момент делать. Но она сбилась. Рядом с Синди было тяжело танцевать механически, когда он метался среди воображаемого зала – злой, веселый, безумный, с блеском в глазах. И когда он по сюжету погнал своих слуг прочь в приступе бешенства, желая остаться в одиночестве, ему показалось, что некоторые испугались на самом деле – мало ли, что способен выкинуть вжившийся в роль Синди Блэк.

– Браво! – подскочил с места Демис, но Синди не обратил внимания на его слова. Демис уже кричал «браво», это не помешало Цу-О потом топтать Синди.

– Так, – начал Цу-О, но сегодня Синди не собирался слушать.

– Если у режиссера нет замечаний, я закончил, – сказал он и отправился выпить воды.

– Блэк!

– С дороги, – сказал Синди Блэк, все еще глядящий глазами Зла и видящий перед собой человека закостеневшего в своих убеждениях и готового раздавить все, что не нравилось ему лично. И Цу-О посторонился, пропуская его к автомату с водой.

Грег Охала присвистнул и заявил:

– Кое-кто окончательно вжился в роль и вообразил себя темным властелином.

Но его голосу не хватало уверенности. Несмотря на дурной характер в танцах и актерской игре Грег понимал немало.

А на следующий день Демис отвел Синди в сторону.

– Господин Цу-О просил поговорить с вами…

– Так, – сказал Синди. – Либо вы признаете, что у меня может быть свой взгляд на роль, либо разбегаемся. Ищите другого.

– Вы прекрасно знаете, что у нас нет времени искать кого-то за такой срок…

– Ну что вы. Вы знаете, господин Димитриу, что Цу-О выдрессирует другого, если тот не будет дергаться и орать. А я буду. Дергаться, орать и слать матом. Потому что Цу-О не понимает ни хрена в моем персонаже, а если понимает, то удачно это скрывает.

Демис вздохнул. Не было похоже, что он стремится переубедить собеседника.

– Демис, – покачал головой Синди. – Вы же режиссер. Вы кричали вчера «браво». Вы же видели, что это – ваша история. Живая.

– Я не так хорошо разбираюсь в танцах…

– В своих персонажах вы тоже не разбираетесь?! – не выдержал Синди. – Тогда как вы собрались ставить спектакль, если сами не представляете, на что все это походит?

– Давайте попробуем, Синди, – Демис решился. – То, что вы делали вчера… да, это то, что мне нужно.

Вскоре Синди услышал, как режиссер говорит господину Цу-О, который сердито сверкал глазами:

– Я понимаю, что это ваша работа. Но стоит так уж улучшать то, что и без того достаточно хорошо?

В тот же вечер Синди зацеловал Лиу до синяков.

С того дня как Синди велел Цу-О убираться с дороги, хореограф демонстративно не обращал на Синди внимания. Танцор мог бы много сказать о том, насколько такой поступок подобает профессионалу, но у него и без выяснения отношений хватало забот. Он и без того зря потратил уйму времени, пока пытался соответствовать требованиям Цу-О. Теперь ему нужно было наверстать упущенное, переосмыслить некоторые сцены, отработать сложные моменты и приучить к себе подтанцовку, которая упорно не хотела к нему привыкать. Вообще после открытого противостояния Цу-О Синди сделался в коллективе паршивой овцой. К его удивлению, большинство держало сторону хореографа и считало Синди истеричным зазнавшимся мальчишкой, который взялся указывать профессионалу, как работать. «Если меня надо иногда бить палкой, то вы хотите ежедневного кнута!» – стискивал зубы Синди, видя, как две девчонки, которых он и не знал толком, глядят на него и перешептываются. Оправдываться он не пытался – во-первых, никто не обвинял его в лицо, во-вторых, Цу-О и так уже вжился в роль несправедливо оскорбленного в кругу учеников, и Синди не хотел доставлять ему дополнительное удовольствие. Демис пока держал его сторону, но не стоило давать лишний повод вышвырнуть его из театра.

Даже крошка Жанна, которая была немного не от мира сего, не понимала мотивов Синди, но, в отличие от остальных, попыталась с ним поговорить.

– Ты зря так обижаешься… и обижаешь Цу-О. Да, он резкий человек, но он хочет, чтобы спектакль удался. Неужели тебе так трудно выполнять то, что он просит? И он уже сам жалеет, что вы так нехорошо поссорились. Если бы ты с ним поговорил, то можно было бы все поправить.

– Нереально, – покачал головой Синди.

Впрочем, он был рад и тому, что Жанна хотя бы не причисляла его к предателям и отступникам. В противном случае ему куда труднее было бы отыгрывать с ней эпизоды соблазнения и похищения, попытки Зла сблизиться с Принцессой, их постепенное привыкание друг к другу. Синди был уверен, что, будь у их с Жанной персонажей больше времени, они смогли друг друга понять.

– Люси, как ты думаешь, – спросил он однажды после урока, – у умного и хитрого парня есть шанс против сильного и смелого, чтобы покорить девушку?

– Смотря, какая девушка и какие парни. Некоторые не любят стандартных благородных героев, – пожала плечами Люси. И вдруг подмигнула. – А попытаться стоит в любом случае!

– Да я для роли, – растерялся Синди, но ему не поверили.

Иногда Синди шутил, что Демис идеально подобрал актеров на главные роли – они мгновенно перенесли сценарий в жизнь. Если с Жанной Синди поддерживал приятельские отношения, хотя порой его раздражало ее наивное желание всех оправдать, то их неприязнь к Грегу только росла. После размолвки с Цу-О Охала почти возненавидел Синди и всеми силами пытался показать, кто тут настоящий актер, а кто – учителишка, который чудом прошел кастинг. Выходило у него так себе, но Синди не понимал, чем заслужил такое отношение, тем более что лично Грегу он никогда ничего не делал.

Когда он понял, то еле сдерживал смех полдня, но смеяться было больно.

Он сообразил на одной из репетиций, когда Цу-О отлучился куда-то. Возможно, хореограф не желал лишний раз смотреть на Синди – репетировали битву Героя со Злом. Так или иначе, актеры остались под надзором одного Демиса.

Синди долго не мог понять, что пошло не так. Точнее, как раз так, как надо. До сих пор эпизод с дракой казался ему одним из самых унылых, хотя тут можно было бы развернуться. Синди все время чудилось, что он-то на Грега нападает, а тот вяло отплевывается. А ведь по сюжету Злу нужно было проиграть, но проигрывать такому ленивому Герою было мучительно.

Здесь же Грег Охала внезапно выпрямился, глаза у него заблестели, и он ринулся вперед так, что Синди показалось – сейчас и правда ударит. Он не походил на себя самого – манерного красавчика с повадками примадонны, теперь он выглядел Героем, честным и отважным, и Синди не мог понять причины такой метаморфозы.

И вдруг на него снизошло озарение. Синди чуть не споткнулся, благо, «битва» подходила к концу. Грег Охала вжился в роль, потому что на него не смотрел Цу-О!

«Бедный Охала», – подумал Синди. – «У него ведь тоже свой взгляд, а ему каждый день говорят: не так! И он, бедняга, верит, что правда делает все не так». Становилось ясно, за что Грег ненавидел Синди: Синди отстоял свое право играть, как чувствовал, Грег – нет.

Самое смешное, что в общем и целом Грег не отступал от того, чему учил его Цу-О. Просто в присутствии Цу-О он знал, что в конце его все равно раскритикуют, как бы он ни выступил, ткнут носом в каждую ошибку и провезут лицом по сцене. И, боясь ошибок, все время думая о том, как бы не опозориться перед профессионалом-садистом, думать о роли он уже не мог. А уйдя из-под строгого взгляда критика – раскрылся, и скорее всего сам не понял, в чем дело. А ведь наверняка убеждал себя, что замечания Цу-О помогают ему работать… Бедный, бедный Грег.