Текст книги "Три романа Синди Блэка"

Автор книги: Графит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 35 страниц)

Совсем не по себе танцору стало, когда он впервые увидел зал, в котором должен был состояться концерт. По его просьбе Шарлот привела Синди туда, когда еще не были готовы голодекорации – ему хотелось посмотреть на сцену. Остальным участникам группы этот зал был знаком, и Синди решил немного освоиться до начала репетиций.

Увиденное превзошло его ожидания. Они с Шарлот пришли в обеденное время, в зале висела теплая тишина, в которой растворялись их шаги. Совершенно бесшумно работала одна установка по очистке воздуха, распространяя вокруг свежий легкий запах. Подобная стояла и «У весельчака Хью», но в клубе на первых порах сложно было отделаться от привкуса какой-то химии, которую добавляли в очиститель для большей эффективности. Потом привыкали. В концертном зале «Альфа» сам запах казался совершенно натуральным, организаторы не привыкли злоупотреблять всевозможными отдушками. Просто чистый, слегка сладковатый воздух. Смешно – приходить в концертный зал, чтобы подышать свежим воздухом…

Синди легко взбежал на сцену. Странно: вблизи она не казалась такой громадной, выглядела как-то уютнее, если здесь вообще уместно было это слово. Устроители заботились обо всех: и о зрителях, и об артистах. Танцор сделал несколько шагов, потер носком туфли покрытие – не скользит, разумеется, странно было бы ожидать подобной халатности от работников «Альфы».

– Ахой, – позвал Синди.

Эха не было. Отличная акустика, кто бы сомневался.

– Значит, здесь, – пробормотал он себе под нос, но Шарлот восприняла это как реплику в свой адрес.

– Почти здесь. Ты у нас птица высокого полета! Видишь во-он ту площадку?

Синди задрал голову, и при виде «во-он той площадки» сердце у него екнуло.

– Не бойся, – весело сказала Шарлот. – Во-первых, ее опустят ниже – сейчас подняли для работы осветителей и декораторов. Наши голокарты еще проверять надо и испытывать… А во-вторых, площадку окружат силовым полем. Разбиться тебе не грозит. Или у тебя фобия?

– Нет, – мотнул головой Синди. – Да даже если и была бы…

– Сразу видно, что фобии у тебя нет, – заметила Шарлот. – Иначе ты бы не был так уверен. Ну что, ты насмотрелся?

– Ага.

Было бы хорошо прийти сюда совсем одному. Побродить на сцене. Рядом со сценой, пытаясь представить, как зал заполняет толпа. Привыкнуть к еле заметному сладкому оттенку запаха. Может, даже полежать с закрытыми глазами. Но в присутствии Шарлот, когда с минуты на минуту должны были вернуться с обеда работники сцены, это было невозможно.

– Нагулялись? И как тебе? – поинтересовался Саймон, когда они вернулись в студию.

– Впечатляет, – честно сказал Синди. На самом деле впечатляло более чем. «Альфа» казалась слишком большой, группа – слишком известной, а зрители – слишком требовательными для него. Танцор верил в свой талант, но всему были пределы, а творческому человеку свойственно сомневаться в своих силах. Приближающийся концерт пугал, при мысли о нем в животе появлялся тяжелый металлический шар, который тянул Синди книзу, лишая привычной легкости движений.

Весь оставшийся день танцор был задумчив и тих, то и дело вываливаясь из окружающей действительности в свои мысли. Он еле заметил, как почти опустела студия и вздрогнул, когда на его талию опустились ладони Саймона. Блику нравилось подкрадываться сзади, это Синди уже понял, но знание не помогало почувствовать чужое присутствие за спиной.

– Ты сегодня как неживой, – Саймон привычно поймал его в кольцо рук, – в чем дело, м?

– Да так, – Синди не хотелось признаваться в своих страхах, чтобы не выглядеть нервным слабаком. Люди готовятся спокойно, а он все дергается.

– Как лидеру группы мне надо следить за состоянием участников! Если ты и завтра будешь ползать сонной мухой, придется мне тебя выпороть. Сразу взбодришься.

Синди поперхнулся, представив себе эту сцену и, почувствовав, что мысли о наказании постепенно трансформируются, становясь совершенно неуместными для того, кто собирается домой после долгой репетиции, чтобы спокойно выспаться.

– Поручи это Смиту. Менеджер группы должен следить, чтобы я работал!

– О, Смит мало что понимает что в творческой работе, что в порке. Не нужно заставлять бедолагу перенапрягаться.

– Проверял? – подколол Синди. – Я давно думал, что он однажды должен сорваться и отходить тебя, чем под руку попадется!

– Ха, попробовал бы он! Но мне понятен ход твоих мыслей. Смит плохо действует на неокрепшие умы своим трудоголизмом.

– От этого у меня иммунитет, – пробормотал Синди, вспомнив Майка. – И сам ты… неокрепший ум.

– Нет, – заверил Саймон, разворачивая его лицом к себе. – Я антивирус к Смиту.

Спустя несколько поцелуев, от которых у Синди начала кружиться голова, он снова вспомнил о причине своей нервозности.

– Саймон, а вы раньше там выступали?

– Где – там?

– В «Альфе».

– А, ты все об этом. Пару раз.

– И… как?

– А что «как»? Как всегда. Ты же сам выступал, должен понимать.

– Выступал. Но не в «Альфе»…

– Так, – решительно сказал Саймон и схватил его за руку, – пошли.

– Эй, куда?!

– В «Альфу».

В «Альфе» возникла заминка – рабочий день заканчивался, время репетиций подходило к концу и, хотя концертов этим вечером не было и зал пустовал, пускать туда артистов никто не собирался. Саймону пришлось использовать все свое обаяние, чтобы уговорить строгую даму, занимающуюся выдачей пропусков, позволить им провести в зале десять минут. Дама решительно не понимала, что делать группе в неполном составе без предварительного запроса и без техники на сцене во внеурочное время да еще и десять минут, за которые ничего прорепетировать невозможно, но лидеру «Черной Луны» приходилось брать и не такие крепости.

– Хорошо, но в моем присутствии и на десять минут, – сдалась все-таки строгая охранница. – И энергоблок я отключу, господа, только свет оставлю. Никакой спецтехники. И без того нарушаем…

– О, никаких проблем не будет, – ослепительно улыбнулся Саймон. Синди уже знал примерный перечень его улыбок, эта была предназначена как раз для тех, от кого вокалист собирался что-то добиться. – Разумеется, мы не стали бы уговаривать вас нарушить свой долг!

Госпожа Гелерт, как звали эту очередную жертву обаяния звезды, только вздохнула, покачала головой и провела их обоих в зал. Он еще не был заперт – только-только ушел с репетиции танцевальный ансамбль, и возились на своих позициях осветители, еще раз настраивая систему приборов с учетом всех сделанных поправок. Было похоже, что у танцоров имелась своя Шарлот с не меньшим списком требований.

Синди не понимал, зачем они пришли. Он уже видел этот зал сегодня, и теперь, вечером, он не казался ему менее подавляющим. Танцор был уверен, что за десять минут ничего не изменится.

Саймон уверенно прошел на сцену и по лесенке поднялся на знакомую уже площадку, которая на сей раз была опущена вниз и покоилась на опорах всего в метре над сценой.

– Эй, никаких перемещений! – заволновалась госпожа Гелерт.

– Конечно, – заверил ее Саймон. – Синди, иди сюда.

Синди, все еще не понимая преследуемых Саймоном целей, покорно прошел и встал рядом. Его лидер шагнул вбок и оказался у танцора за спиной. Синди кожей почувствовал направленные на них любопытные взгляды. Все, разумеется, знали об их связи и теперь с интересом ждали чего-то, как будто Саймон собрался разложить его на этой же площадке.

Синди не готов был поручиться, что эта мысль не могла посетить его лидера.

– Какого хуя-то? – спросил он, грубостью маскируя неловкость. – Я это все видел уже.

– Нихрена ты не видел. Закрой глаза.

– Зачем?

– Надо. Увидишь.

Синди вздохнул и подчинился. Спорить с Саймоном не хотелось, да и интересно было: что еще могло прийти ему в голову.

– А вот теперь смотри. Нет, глаз не открывай, так смотри. И слушай. Смотри: в этом зале дофига народу, они кричат, хлопают, визжат; и все они ждут нас. Тебя ждут! Того, что им можешь дать ты и только ты! И вот ты выходишь, и они встречают тебя криками, овациями, ты чувствуешь, как из зала идет энергия, как она позволяет тебе двигаться, но хочется все больше и больше, и ты сам отдаешь свою энергию в зал, а ее возвращается в десятки, в сотни раз больше, и к тебе прикованы все взгляды… Это начинается концерт, и второго такого не будет уже никогда, потому что одинаковых вообще никогда не бывает, и там, внизу, готовы сорвать голос, подпевая…

Синди замер, зажмурившись. Голос Саймона действовал на него гипнотически, как и раньше бывало, но если до этого вечера он чаще воспринимал интонации, упуская смысл, то теперь, напротив, он слышал каждое слово, а потом как наяву увидел перед собой, внизу толпу зрителей, услышал гром аплодисментов, и где-то были Саймон, и Мелкий, и Металл. Синди привычно ощутил прохладный наушник, только непонятно было, почему же он стоит, когда уже прошел проигрыш, и сейчас Саймон начнет петь. И тогда он сделал шаг, другой…

Теплые руки легли на его плечи.

– Стоп! Тебе тут падать от силы метр, но все-таки неприятно! Поля-то нет.

Синди моргнул и открыл глаза. Никаких зрителей, кроме осветителей и госпожи Гелерт не было, в зале было тихо, клубились пылинки в лучах прожекторов, и темнота укрывала пространство за сценой. А он и правда уже готов был отрабатывать программу. Но самое главное: там, в его воображении, когда вся «Альфа» была полна народу, страха не было. Было предвкушение, страсть, готовность работать, а страха не было.

– Ты выйдешь и сделаешь это.

– Выйду и сделаю, – кивнул Синди, хотя вопроса Саймон не задавал.

– Господа, десять минут прошло! – недовольно окликнула их охранница.

– Уже уходим! – отозвался Саймон и спрыгнул с площадки на сцену. Синди поспешил за ним.

– А теперь чеши домой, – велел ему лидер уже на улице. – Чтобы завтра был свежий и бодрый, а не как сегодня!

– А ты? – вырвалось у Синди.

– А у меня еще встреча.

По его довольной улыбке Синди догадался, какого характера эта встреча и фыркнул.

Уже подходя к остановке флаера, он кинул взгляд на оставшееся позади мерцающее голубоватым светом здание концертного зала и чуть улыбнулся. «Альфы» он больше не боялся.

Декорации вскоре были готовы, группа начала репетировать в «Альфе», и Синди поначалу с детским восторгом следил, как по велению операторов зал обрастает лесом. Шарлот настояла, чтобы все помещение, а не только сцена, на время концерта превращалось в чащу. Танцор специально старался приходить минут за десять до начала репетиции, поборов свою непунктуальность, чтобы смотреть, как сначала возникают в полумраке мощные стволы деревьев, как обрастают листвой корявые ветви, как поднимается с пола иллюзорная трава, как начинают порхать между ветвями красно-черные и фиолетово-черные бабочки. На сцене же декораторы развернулись во всю мощь своего таланта и способностей техники – сначала Синди не удержался и потрогал ближайшее дерево, чтобы убедиться, что это голограмма, а не пластик или вообще живое дерево. Конечно, материальные декорации безнадежно устарели, никому бы и в голову не пришло создавать чащу из подручных средств, но иногда так и тянуло ткнуть в ближайший куст пальцем, чтобы убедиться в его иллюзорной природе.

Его площадку подняли, но, как и обещала Шарлот, не на головокружительную высоту, оставив в хитросплетении ветвей окно, в котором Синди предстояло демонстрировать свои способности. Площадку оплетал «терновник», угрожающе выставивший свои безобидные, но опасно выглядящие шипы. Вообще получившийся у оформителей лес иначе как дремучим назвать было нельзя – черные узловатые ветви, кривые стволы, шипы и иглы со всех сторон, корявые корни, узкие темные листья… Что ж, для выступления «Черной Луны» светлая полянка совершенно не подходила.

Шарлот одобрила его мысль о трансформации гусеницы в бабочку. На этой простенькой идее и держался образ Синди во время всего шоу. Сначала плавные извивающиеся «гусеничные» движения. Потом замирание, переход к неподвижности – окукливание. Затем превращение.

В отличие от крыльев, которые, как обещала восторженная Шарлот, должны были стать шедевром голоискусства, ткань для кокона иллюзией не была. Дизайнер и танцор долго думали, как именно представить «окукливание», пока не нашли выхода: пропитанная специальным составом легко приставала к телу и застывала, чтобы через несколько минут отвердеть, а после рассыпаться в прах. Подписывая смету, Смит стонал, что некоторые креативщики решили разорить группу, а его лично – загнать в гроб. Впрочем, подобные его высказывания никто не принимал всерьез, включая Синди.

До этого танцору никогда не приходилось работать с чем-то, кроме собственного тела, и новая задача неожиданно увлекла его. Синди не отпугивал даже запах – пропитывающий ткань состав пах нашатырем, и никакие отдушки не спасали. И то, как лип к телу влажный «кокон», тоже нельзя было назвать приятным ощущением. Но сам процесс поначалу завораживал: подхватить тонкую легкую полосу, приладить к коже, чувствуя, как ткань пристает намертво – Синди в первый раз испугался, что потом она не оторвется и не рассыплется, как было обещано – накрутить, подхватить следующую, да так, чтобы это было красиво… Застывая, «кокон» помогал постепенно остановиться, сковывая движения. В такие моменты танцор чувствовал себя не то ожившей статуей, не то и в самом деле куколкой. Какое-то время полной неподвижности, а потом затвердевший «кокон» осыпался, а за спиной новорожденной бабочки раскрывались по команде оператора крылья – адская смесь красного, черного, фиолетового и золотого. Проекторы закрепляли у танцора за спиной на ремень – клеям и присоскам не доверяли, тем более что последние оставляли заметные синяки. Следов, которые оставлял Саймон, Синди хватало за глаза.

– Упаси тебя бог упасть на спину! – наставлял его Смит. – Техника стоит диких денег!

– Как не падать? Вот так? – Синди прогнулся назад в пояснице, так что оказавшийся рядом Металл предпочел поймать его за шиворот. Ужас и гнев в глазах Смита был ему наградой, а также получасовая лекция на тему, сколько стоит один проектор и как долго и мучительно танцор будет расплачиваться, если что-то испортит. Менеджер распалился и довел бы Синди до обморока (не столько гневом, сколько занудством), но танцора спас Мелкий, у которого к Смиту был какой-то вопрос.

Впрочем, названная сумма достаточно впечатляла, чтобы Синди не рисковал техникой без надобности. Но падения и резкие прогибы ему на этот раз не требовались, хотя он не прекращал эксперименты, пробуя то одно, то другое.

– Как ты собираешься выступать? – спросила однажды Шарлот. – Я думала, ты проверишь несколько вариантов и будешь оттачивать программу. А у тебя каждый раз разные движения.

– Понятия не имею, – беззаботно отозвался Синди. И в ответ на изумленный взгляд пояснил: – Как Саймон споет, так и станцую.

– Но у Саймона же программа выверена! Он поет на каждой репетиции одни и те же песни.

– Так поет-то по-разному! Там интонация изменится, здесь… – Синди не знал, как объяснить, что песня, спетая накануне и песня, спетая сегодня существенно отличаются, хотя текст и музыка была одними и теми же. Он хорошо чувствовал эту разницу, поэтому, оставаясь в рамках образа, изменял танец, оставляя только «костяк» – основные движения, которые трогать не стоило в любом случае. На этот скелет нарастала плоть – те мелкие жесты, переходы, развороты и прочее, что могло, оставив общую суть, изменить настроение танца. Все это, запинаясь и злясь на собственное косноязычие, он попытался объяснить Шарлот.

– Занятно, – задумчиво сказала та. – И кто тебя этому учил?

Школа академического танца таких знаний не давала, поэтому Синди честно ответил:

– Сам. Смотрел, слушал…

– Занятно, – повторила Шарлот. – Значит, ты следуешь за музыкой… А просто так мог бы танцевать? В тишине?

Синди даже растерялся от этого вопроса. Музыка и танец были связаны в его сознании неразрывно, музыка вела, тело подхватывало…

– Мог бы. Но мне все равно надо представлять мелодию. Без нее никак.

Шарлот кивнула и больше не пыталась узнать, как именно Синди собирается выступать. Тем более, что результаты его усилий на репетициях она видела, а халтурить танцор не умел.

День концерта пришел внезапно. Только что еще было времени сколько угодно, можно было не беспокоиться, потому что на репетиции оставалось еще уйма дней, часов, минут и секунд, а тут вдруг оказалось, что завтра вечером – уже все. Первое серьезное выступление. Первый концерт с «Черной Луной».

Синди накануне ночевал дома, и утром Тим чуть ли не силой впихнул ему в руки чашку какого-то травяного отвара, «а то на тебе лица нет». Танцор на самом деле изрядно переживал – он успел сработаться со всеми в группе, привык к «Альфе», наизусть помнил программу… но ничего из этого не помогало против мерзкого волнения. «Если я так буду каждый раз дергаться, то от меня ничего не останется к концу года».

Хотелось поехать к Саймону. Заразиться его уверенностью в успехе. Услышать, что все будет в порядке. Просто – услышать. Саймон умел отгонять тревогу, может, и в этот раз…

Синди тряхнул головой. Ему решительно незачем было ехать к Саймону. Они и так виделись чуть ли не каждый день, как на репетициях, так и вне их, и совсем не стоило тащиться к нему еще и сейчас. Синди подавил желание сбежать из дома и заставил себя заняться делами, но все валилось из рук. Чуть не ошпарившись кипятком при попытке налить себе чаю, он опустился на табурет и предпочел провести оставшееся время в бездействии. Он старался выбросить мысли о предстоящем из головы, не думая ни о концерте, ни о том, что сегодня там должны были появиться и его друзья, которым, конечно, досталось по билету, ни, тем более, о том, что Джу тоже могла бы прийти полюбоваться на выступление кумира. Он запретил себе представлять, что будет, если не сработают в нужный момент проекторы или вдруг отключится страхующее его на высоте силовое поле, а вместе со страхами прогнал из мыслей и воображаемые овации и восторг зала. Синди качал ногой, смотрел, как закатное солнце золотит стоящую на подоконнике белую кружку, слушал, как капает вода из неплотно закрытого крана – никакую музыку он слушать не мог. Волнение подбиралось к нему, несмотря на все попытки защититься, проникало в сознание, заставляя руки дрожать, а ноги – выстукивать нервную дробь каблуками. Мысль о возможном провале вызывала тошноту. Синди вскочил на ноги и прошелся по кухне.

«Ты выходил на сцену сто раз», – сказал он себе. – «И ничего, не помер. Тебе грозило разоблачение, увольнение, возможность остаться совсем без денег – и ты справился. Эту программу ты репетировал два месяца, ты все знаешь, так какого хуя ноешь, как последняя тряпка?»

На этом месте Синди вообразил себе половую тряпку с большими печальными глазами, из которых текли слезы, хохотнул и встряхнулся, словно очнувшись ото сна. К машине, присланной Смитом, он спускался почти спокойным, приступ паники отступил, так и не начавшись.

В гримерную он вошел последним, все остальные добрались до места раньше и теперь активно перевоплощались для выступления. Мелкий помахал Синди рукой. Клавишник выглядел куда более нервным, чем обычно – дергал молнии и петли, так что они чуть не отрывались, ни минуты не сидел на месте и пытался грызть ногти, за что получал по рукам от гримеров и Шарлот, которая находилась здесь же.

Мелкий был единственным, кто так откровенно выказывал нервозность. Металл, над лицом которого колдовал гример, превращая гитариста в лесное чудище, выглядел так же, как всегда. Он еле заметно кивнул Синди, чтобы не мешать накладывать грим, и снова замер, на гладко выбритом в этот раз лице не отражалось никаких эмоций.

Саймон был веселым до неестественности. Он болтал, улыбался и ни минуты не оставался в покое.

– О, наша лесная бабочка прилетела! – воскликнул он, увидев Синди.

– Спасибо, что не ночная, – проворчал Мелкий.

– Но-но, – Саймон обернулся в кресле, вызвав у гримера приступ отчаяния, – своих сегодня не трогай! Где твой командный дух?

– Испаряется, когда ты заводишь разговор про то, какая мы крутая команда!

– А что, ты в этом сомневаешься?

– Когда этого не слышу – нет!

Саймон засмеялся, но глаза у него сверкнули сердито. Синди вздохнул – похоже, от волнения Мелкий становился еще более колючим, чем обычно. Но участвовать в перепалке у танцора не было ни желания, ни времени – нужно было еще переодеться, прицепить проекторы и нанести грим.

Он должен был выходить на сцену отдельно от всей группы – и от этого было страшнее. Куда как лучше было бы выйти со всеми вместе, когда рядом Саймон и Металл… да хотя бы и нервный Мелкий – все легче. Однако пора было уже подниматься на свою площадку – по плану, когда остальные участники появлялись на сцене, Синди уже должен был стоять на своем месте. Он еще раз бросил взгляд на свое отражение – в зеркале отразилось бледное создание неопределенного пола со сложным узором на лице и горящими голубыми глазами – и собрался на выход. Наверное, его волнение все же было заметным, потому что молчавший до этого момента Металл поймал его за руку и тихо спросил:

– Страшно?

– Ага, – Синди сглотнул.

– В первый раз всегда страшно. Не волнуйся, у тебя все получится.

– Не дрейфи, чудо. Прорвемся, – уже полностью готовый Саймон подошел к ним, взял танцора за плечи и подмигнул.

Стало легче, Синди ответил немного дрожащей улыбкой и скользнул за дверь.

По сцене он прошел к своей площадке, и она бесшумно взмыла вверх, танцор тихо щелкнул кнопкой, в ответ мигнул голубой сигнал, свидетельствующий о том, что защитное поле активировано. Синди встал на краю, словно путник, который остановился у обрыва над бурным морем. Шум этого «моря» доносился снизу; аплодисменты, голоса, свист, топанье сотен ног сливались в однообразный гул, который с каждой секундой усиливался – зрители требовали любимую группу на сцену. Где-то там были дружественные танцору «капли» – друзья, конечно, не могли пропустить первое его выступление. Однако пока никто не мог его увидеть – темнота надежно укрывала Синди до нужного момента, и он мог стоять, слушать, как шумит толпа; сердце танцора при этих звуках забилось чаще от волнения и предвкушения. Сейчас он был даже рад тому, что вышел один, первым, оставшись наедине с публикой, пусть и невидимым. Миг, в который все должно было начаться, приближался, но ожидание затягивалось, наполняя Синди сладкой жутью.

Он уже готов был грызть пальцы от волнения, как Мелкий, когда вспыхнули прожекторы, освещая сцену, но пока оставляя танцора под покровом темноты, и зал взревел, увидев перед собой музыкантов. Оказалось, они тоже вышли, не видимые никем, и уже успели занять свои места. Сверху Синди мог видеть их только со стороны спины, поэтому он обернулся, задрал голову, глядя на один из экранов над сценой, с которого Саймон демонстрировал ослепительнейшую из своих улыбок, по которой вздыхали читательницы журналов о жизни звезд. На втором экране показывался увеличенный вид сцены в целом, а третий пока оставался темным – на нем должно было выступление самого Синди, так что можно было не делать скидки на расстояние от зрителей до танцора – каждый промах, каждая мелочь была бы увидена.

Саймон тем временем не торопился. Он обвел зрителей взглядом, улыбаясь, поднял руку, дожидаясь, пока все успокоятся. И только когда аплодисменты и голоса стихли, сказал:

– Доброго всем вечера.

Его голос, усиленный микрофоном, прокатился по залу, взвизгнула какая-то девица, и снова зал взорвался криками, словно только и ждал, пока кто-то не выдержит – Анатар приветствовал «Черную Луну». Саймон стоял, сверкая улыбкой, поражающий какой-то хищной красотой в фиолетово-черном костюме, на фоне которого резко выделялись его длинные белые волосы. Гример поработал над его лицом так, что при взгляде на певца невольно приходили мысли о демонах, но не уродливых злобных существах, которыми Синди пугали в детстве (впрочем, не слишком успешно), а о созданиях темных, мрачных и притягательных. Саймона можно было бы назвать воплощением похоти. Или гордыни. Что ж, это было недалеко от истины…

– Полгода прошло с тех пор, когда мы виделись здесь в прошлый раз, – снова начал вокалист, и зрители послушно умолкли. Саймон захватил внимание зала с первой минуты и теперь крепко держал его, не прилагая, кажется, никаких усилий. «Сирена, – вспомнил Синди рассказ одного из приятелей Фредди, увлекающегося древнейшей мифологией, – на вид демон, а на самом деле сирена. Очарует своим голосом и убьет». Мысль показалась ему самому странной.

– У нас найдется, чем вас порадовать, – продолжал тем временем Саймон, – несколько новых песен… – тут ему пришлось переждать вспышку восторга публики, – а также еще один сюрприз, который вы увидите… но всему свое время! – засмеялся он, когда из зала понеслись нетерпеливые возгласы. – Вы увидите, что на месте мы не стоим, и растем, как… ммм… качественно, так и количественно!

«Это обо мне, – понял Синди, по коже пробежали ледяные мурашки. – Это он обо мне. Ох…»

– Но довольно разговоров, – голос Саймона изменился, став как будто бы ниже и тягучим, как мед. – Наш таинственный лес принимает тех, кто осмелился ступить на его тропы. Настало время страшных сказок… но все может еще обойтись. Мы начинаем!

Металл заиграл вступление к «Полнолунию», Мелкий подхватил мелодию, до Синди снова донесся восторженный гомон толпы, но танцор воспринял его отстраненно, потому что шоу начиналось, и лучи света выхватили из мрака его фигуру в окружении черных шипастых ветвей. Гусеница выползала на сцену.

Дальнейшее Синди запомнил на всю жизнь. Он еще не успел забыть восторг и эйфорию от своего первого выступления в клубе, но с чувствами, которые он испытал во время концерта, не могло сравниться ничто. Он извивался и изгибался на своей площадке, чувствуя, как его захлестывает потоком эмоций зрителей. Все было в точности так, как рассказывал Саймон: отдавай энергию в зал и получай отдачу в сто раз больше. Так – и намного лучше. Синди дарил все, что он мог подарить в тот момент, все свое искусство, весь талант. Ему казалось, что он слышит музыку не из наушников – она кипела в его крови, расходилась по телу, заставляя двигаться в своем ритме, музыка омывала его вместе с потоком энергии из зала, вынуждала не останавливаться. Синди почти ничего не видел, в его памяти оставались отдельные образы, словно выхваченные из фильма кадры: запрокинувший голову на припеве Саймон с раскинутыми в стороны руками; Мелкий – пальцы порхают по клавиатуре, нога отбивает ритм по полу; Металл – соло на гитаре, черные волосы разлетаются в стороны, когда музыкант встряхивает головой. Но смотреть было некогда – песни звали продолжать, зал подгонял, и прогибался на площадке над сценой Синди Блэк – гусеница, готовящаяся стать бабочкой. Только замерев в прохладных едко пахнущих оковах «кокона», танцор заметил, как бешено бьется его сердце, и дело тут было совсем не в физических нагрузках. В наушниках звучала медленная «Сделаем это», во время ее Синди должен был стоять спокойно, ему давалась возможность передохнуть, а ткани – хорошенько затвердеть. Только под конец следующей песни ему нужно было разрушить «кокон», после чего оператор должен был активировать проекторы.

Но что-то пошло не так. Синди стоял с закрытыми глазами, вслушиваясь во все ускоряющуюся музыку, отсчитывая про себя время до «перерождения» – пятнадцать, четырнадцать, тринадцать… На счет «восемь» голос Саймона вдруг оборвался коротким вскриком, снизу раздался треск, дрогнула музыка, всхлипнули и умолкли клавиши под руками Мелкого, взвизгнула гитара и ахнул зал. Что-то случилось. Что-то с Саймоном.

Синди рванулся вперед, не до конца засохшая ткань, вместо того чтобы рассыпаться в пыль, развалилась на куски, упавшие под ноги танцора, пара влажных еще лоскутов пристала к телу, один из них неприятно холодил шею. Синди забыл о том, что находится в нескольких метрах над сценой, что есть программа – он инстинктивно поспешил туда, где что-то произошло с близким ему человеком.

Защитное поле отбросило его назад, Синди прогнулся, машинально защищая проекторы – Смит все-таки вбил в него ответственность за имущество, – и тут с запозданием за спиной вспыхнули крылья, золото, фиолетовый и черный. Оператор, отвлекшийся вместе с другими на произошедшее на сцене, поспешил исправить свою оплошность, не обратив внимания, что Синди как раз в этот момент отшвырнуло от границы площадки. Танцор покачнулся, но устоял, удержал равновесие, выпрямился и увидел, как внизу Саймон выбирается на сцену из квадратного проема. Кто-то из рабочих неплотно закрыл люк, вот и все. Секунду назад Синди готов был поверить в теракт или стихийное бедствие. Однако вокалист уже выскочил на сцену, целый и невредимый, и рассмеялся, показывая, что с ним все в порядке. Зал взревел, Синди вспомнил, как дышать, и замер ненадолго. Снова оживил клавиатуру Мелкий, Металл ударил по струнам и голос Саймона опять толкнул танцора на середину площадки.

Остаток выступления прошел для него, словно в тумане. В ушах музыка смешивалась с криками и топотом зрителей, перед глазами все сливалось и мелькало, как в калейдоскопе. Однако плохо ему не было. Скорее наоборот, состояние танцора было близко к эйфории. Теперь он понял, что готов переносить все снова: изматывающие репетиции, мерзкий запах ткани, волнение, даже сцены, подобные той, что состоялась у них с Саймоном в самом начале знакомства, лишь бы все это повторялось и зал встречал их группу овациями. Подобный накал эмоций не сравнить было с той отдачей, которую Синди получал в клубе – сейчас он любил зал всей душой.

Судя по реакции, публика отвечала ему взаимностью.

Впоследствии Синди удивлялся, как в таком состоянии он сумел нигде ничего не испортить. Репетиции даром не прошли – программу танцор знал наизусть. И, когда музыка стихла, оказался ровно там, где и нужно – в центре площадки, со скрещенными на груди руками. Сцена погрузилась в темноту, только какое-то время еще сияли голокрылья, а потом погасли и они.

В гримерную он снова пришел последним, намного отстав от остальных. Во-первых, Синди хотел послушать, как постепенно утихает шум зала (что до аплодисментов и восторженных воплей, то танцор был готов поручиться, что их-то слушали все), а во-вторых, он сомневался, что способен на активную ходьбу, несмотря на то, что чувствовал себя великолепно.

В гримерке было шумно, Синди открыл дверь и вывалился в свет, особенно яркий после темноты сцены и полумрака кулис, веселый гомон, стук стаканов. Металл стирал с лица грим, Мелкий устроился на диване и громко хохотал, едва не расплескивая спиртное из стакана, из которого уже успел хорошо хлебнуть, а за плечи его обнимала раскрасневшаяся Шарлот. Саймон сидел в кресле, вытянув длинные ноги, улыбаясь и тоже не забывая прихлебывать что-то явно крепкое.