Текст книги "Три романа Синди Блэка"

Автор книги: Графит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 35 страниц)

– Затянуться хоть позволишь или тоже это сделаешь за меня? – не выдержал Синди.

Взгляд Саймона на миг стал удивленным, а потом Блик улыбнулся, затянулся и выдохнул сладковатый дым в губы Синди.

Жизнь налаживалась. Но какая-то все время ускользающая мысль не давала Синди покоя. Он не мог вспомнить, что же его так насторожило, пока они с Саймоном не поднялись домой и Саймон не налил им обоим бренди. Глядя на теплые отблески на стекле, бездумно покачивая стакан в руке, Синди вспомнил, наконец, что показалось ему странным в словах Саймона, даже когда он был не в себе после розыгрыша.

– Ты пил с Мелким?

– Ну да. А что?

«А то, – мог бы сказать Синди, – что ты поутру ушел якобы к очередной «знакомой», которая, оказывается, играет на клавишных, носит дурацкие наушники и кроет тебя иногда последними словами! И пока я шлялся по парку, вы вдвоем дули пиво, ржали и я бы ничего не узнал, если бы не этот долбаный розыгрыш!»

Вместо этого он спросил:

– Ну и нахрена?!

Он сам не до конца понимал, что вложил в этот вопрос. Зачем ты врешь? Зачем пытаешься казаться хуже, чем есть? Зачем издеваешься и провоцируешь меня, хотя я знаю, каким заботливым ты способен быть? Зачем, пока я пытаюсь сохранить свою жизнь целой, ты нарочно заставляешь меня раз за разом слушать тиканье этой проклятой бомбы, которая способна разнести все вокруг вдребезги?

Саймон понял что-то из этого вопроса, потому что пожал плечами и налил себе еще бренди. Синди знаком был и этот нарочито небрежный жест, и то, как Саймон начинал цедить алкоголь, не закусывая, и взгляд, направленный куда-то в пространство, куда Синди не было хода. Он знал все это и ненавидел. А сейчас Саймон снова собирался сбежать.

– Ну нет, – сквозь зубы сказал Синди.

Он подошел и вырвал из руки Блика стакан, отставил его на стол. Бренди плеснуло через край, по столешнице расползлась лужица, похожая на толстого кита. В глазах не ожидавшего подобного Саймона мелькнуло удивление пополам с раздражением, а в следующую секунду Синди уже целовал его. Саймон что-то невнятно воскликнул и даже попытался оттолкнуть его, но Синди намертво вцепился в воротник его рубашки, и оторвать его можно было только вместе с куском ткани.

– Не смей, – только и выдохнул он перед тем, как продолжить поцелуй, и снова в короткой фразе поместилось куда больше смысла, чем обычно вкладывают в два слова.

Не смей уходить, – вот что говорил Синди беззвучно. Ты уходишь всегда, как только мне начинает казаться, что все будет хорошо. Ты как будто чувствуешь этот момент и сразу сбегаешь. Это нечестно, и я тебя не отпущу теперь. Не сейчас, не после того как я успел похоронить тебя, не после того как ты воскрес и вез меня домой, прижав к себе и почти убедив, что все в порядке! Не сегодня. Даже если наутро ты изобьешь меня и выкинешь из дома – это будет завтра, а сейчас я не отпущу тебя к твоему бренди, окну, сигаретам, знакомым и черту с дьяволом! Ты нужен мне. Я устал, я испугался за тебя, я чуть не получил сердечный приступ, зато у меня хватило смелости признаться, наконец, хотя бы себе – ты мне нужен, сейчас, немедленно!

Синди говорил это без слов – руками, губами, всем телом. Он закрыл глаза и не видел, как изменился взгляд Саймона, а потом Саймон ответил по-настоящему, словно он одной ногой уже ступил за порог своего личного убежища, но все-таки вернулся обратно и не оставил любовника одного.

Диван снова принял их на свое многострадальное сиденье, и опять на нем не было места нежности и спокойствию – Синди яростно бросал Саймону вызов, а тот, опомнившись, отвечал на него с не меньшей страстью. «Ты здесь!» – утверждал один. «Да!» – соглашался другой. И тиканье бомбы становилось все тише, заглушаемое стонами и вскриками. Но взрыв все же был неизбежен – и он произошел, и обоих накрыло взрывной волной, но это было совсем не страшно.

Синди пошевелился и поморщился – Саймон придавил ему руку. Синди аккуратно высвободил ее и положил на плечо Саймона. Тот лежал с закрытыми глазами и мерно дышал, но вроде бы не спал. Синди отвел с его лица белую прядь и улыбнулся, когда его ладони коснулись теплые губы.

Потом он вспомнил кое-что.

– Фредди звонила, – сказал он. – Говорила, что ремонт закончен. Мне можно возвращаться.

– А ты хочешь? – спросил Саймон, не открывая глаз.

– Нет, если честно.

– Ну и все.

Синди улыбнулся, прижался лбом к загорелому плечу и провалился в сон.

После этого памятного дня Синди почувствовал себя легким-легким, словно навалившиеся на него опасения и ожидания разом скатились с его плеч. Найдя смелость признаться в своих желаниях и не получив отпора, он преобразился.

– Ты сияешь так, что впору надевать абажур, – сказала Фредди, когда Синди сообщил о своем решении не возвращаться домой.

– Я буду часто забегать, – пообещал Синди.

– Ну-ну, – хмыкнула Фредди и потрепала его по волосам. Она не сердилась, и счастье Синди стало абсолютным.

Теперь можно было не дергаться и не ждать, когда же его попросят из квартиры. Перестав поджаривать себя на костре страхов и неуверенности, Синди позволил себе больше сил отдавать делам. Однако, подчиняясь неумолимому закону равновесия, как только одна из частей его жизни пришла в норму, другая стала вырываться из-под контроля, и на сей раз под удар попало творчество.

Нет, Синди не разочаровался в себе и по-прежнему был уверен, что танцу и только танцу может посвятить свою жизнь. Дело было в другом. Хотя Синди искренне привязался ко всем участникам «Черной Луны», порой он невольно чувствовал себя лишним. Особенно ярко это проявлялось в момент рождения новой песни. Когда рождалась музыка, никем не слышанная раньше, и Металл перебирал струны гитары, осторожно, как будто шел на ощупь по незнакомой дороге, и Мелкий прикрывал глаза, касаясь клавиш, и Саймон мурлыкал новый, еще неизвестный фанатам текст. Они действовали слитно, как единый организм, разделенный почему-то на три тела, и, казалось, даже думали сообща. Тогда Синди мог только стоять в стороне, затаив дыхание, и глядеть, как появлялась на свет песня. Сначала он так и делал, а потом начал тихо уходить из студии, оставляя этих троих с их трудом и триумфом.

Как ни крути, но Саймон, Мелкий и Металл творили музыку, а Синди помогал им потом делать шоу. Как осветители, декораторы, да хотя бы тот же Смит, невидимый, но без которого бы ничего не работало. Это было понятно. Это было логично – публика приходила на концерт смотреть на Саймона Блика и остальных, а не на танцора на заднем плане. Зрители благосклонно принимали Синди, но приходили не ради него, и улыбка Саймона была для них важнее, чем движения Синди.

Это было обидно. Танцор мог обманывать себя, но как ни крути, а он скучал по времени, когда он был первым лицом на сцене, пусть и в образе красотки Мерилин в дешевом клубе. Однажды ему приснилось, что зал в «Альфе» собрался, чтобы посмотреть на его выступление. Публика смотрела, а он парил, купаясь в лучах напряженного внимания, впитывая в себя восторг зрителей, снова и снова взмывая над сценой…

Когда Синди проснулся, Саймон лежал рядом, приподнявшись на локте, и смотрел ему в лицо.

– Ты так улыбался, что еще чуть-чуть – и треснул бы от счастья. И что тебе снилось? Или кто, а?

– Угадай, – сказал Синди.

Саймон тихо засмеялся и притянул любовника к себе. Он не угадал, но Синди не стал его разубеждать. В конце концов, Синди не хотел досаждать никому из «Черной Луны своими печалями. «Черная Луна» подарила ему счастливый билет, путь на большую сцену, шанс, который выпадает раз на миллион… Он повторял это себе не единожды, но ничего не мог поделать со своими чувствами. Синди бешено хотелось славы.

Впрочем, чего-то ему удалось добиться и так. За первым интервью последовало второе, потом участие в какой-то программе о современном искусстве, в которой он, правда, не сказал ни слова, в очередной раз сыграв роль живой декорации. Потом пришло приглашение поучаствовать в интеллектуальной викторине, и Синди растерялся.

– Что-то я сомневаюсь, что мне стоит туда идти. Позориться только.

Саймон засмеялся.

– Синди, ты же не думаешь, что кто-то ждет там от тебя интеллектуальных высот?

Это звучало обидно, и Саймон получил за это подушкой по голове, но он оказался прав. Никто не ждал от Синди глубоких мыслей, слишком уж скандальный имидж у него сложился. Он него ждали эпатажа, каблуков, танцев на столе, очаровательных глупостей, блеска и интимных подробностей. Иногда танцору казалось, что ему вовсе не обязательно было выходить из образа Красотки. Однажды на шоу, когда ведущий представлял его как одного из скандальных завсегдатаев «Континента», Синди не выдержал.

– Вы знаете, – с очаровательной улыбкой сказал он, – а я еще и танцевать умею. Спросите зрителей, они подтвердят.

С горечью Синди иногда говорил себе, что его талант видят единицы, а короткую юбку – сотни. Стремясь к свободе, он загнал себя в тупик. Однако глупо было отказываться от уже достигнутого, и Синди продолжал давать жадной до ярких зрелищ публике очередные дозы эпатажа, пытаясь при этом запомниться не только каблуками, блестками и скандалами, но и способностями. Медленно, но верно он полз наверх, покоряя ту вершину, на которой Саймон Блик уже стоял.

И однажды Синди получил подтверждение того, что его старания не были напрасны. Во время очередной фотосессии (из предметов одежды – только туфли и боа) комм вывел на экран сообщение. Синди Блэка приглашали на один из закрытых семинаров Квентина Вульфа. Это было не бесплатно, да еще нужно было выкинуть из расписания одну из встреч, но Синди не смущали такие мелочи, он готов был взлететь к потолку от переполняющих его эмоций. Дрожащим от возбуждения голосом он продиктовал положительный ответ и, все еще сияя от неожиданного счастья, повернулся к фотографу. Получившееся фото стало самым удачным в сессии, да еще и попало на главную страницу одного из журналов, но тогда Синди было не до самых прекрасных снимков на свете. Встреча с кумиром своего детства, на равных – хорошо, пускай почти на равных – это было больше, чем он мог пожелать. Конечно, он понимал, что Квентин вряд ли сам отбирал, кого можно пригласить на закрытый семинар, это было задачей его менеджера, но одна мысль о том, что сам! вблизи! оттесняла все доводы рассудка.

Он с трудом закончил сессию, стоически вытерпев ворчание фотографа, что с Синди совершенно невозможно работать («ты хоть секунду можешь постоять спокойно и не улыбаться во весь рот?!»), наспех оделся и выкатился на улицу. Фонари бросали отблески на его лицо, волосы, и прохожие невольно провожали его взглядом – Синди светился от счастья.

От радости он выпил лишнего и пришел домой, слегка пошатываясь, беззлобно ругая подворачивающиеся каблуки. Он искренне надеялся, что Саймон ничего не заметит, даже когда запнулся о вешалку и свалил на себя его пальто, а потом пытался вернуть это пальто на место, и очень удивился, когда Саймон вырос перед ним и смерил его удивленным и слегка насмешливым взглядом.

– О, да кто-то надрался, – констатировал он и легко выдернул Синди из хаоса, в который превратилась вешалка со всей одеждой на ней.

Синди хотел сказать, что вовсе нет, просто он рад, но передумал и сказал другое.

– Меня пригласил на свой семинар Квентин Вульф!

– Круто, – вздохнул Саймон, помогая танцору избавиться от сапог, которые вдруг зажили своей собственной жизнью и не желали добровольно расставаться со своим владельцем. – Не дергайся. Стоять. Стоять, я сказал!

Синди послушно замер, и только после этого Саймон смог дотащить его до спальни. Синди не хотелось стоять спокойно, ему хотелось танцевать, петь, орать о привалившем ему счастье, обливаться шампанским и запускать фейерверки. Он снова попытался объяснить Саймону, в чем же дело.

– Он меня пригласил. Сам. Квентин. Понимаешь?

– С первого раза понял, не дурак. А ну лежать! – прикрикнул он, когда Синди попытался сползти с кровати, при этом оживленно жестикулируя.

– Не хочу, – Синди подумал и добавил, – один не хочу.

В его голову пришла неожиданно трезвая мысль, что это уже капризы чистой воды, но Саймон снова вздохнул и лег с краю, оттеснив Синди к центру кровати, и запустил пальцы в его и без того растрепанные волосы. Синди немедленно растекся по нему, размазался, как масло по хлебу.

– И на интервью я не пойду! – счастливо заявил он.

– Поздравляю.

– Вот! А то будут опять задавать дурацкие вопросы, как я к тебе отношусь…

– Почему же это дурацкие? – хмыкнул Саймон. – Мне, может, тоже интересно.

Синди точно помнил, что ему нельзя говорить о чувствах Саймону, но совершенно забыл, почему ему этого нельзя. Сейчас ему совершенно ничего не мешало, и только память о запрете удерживала от подробного рассказа о том, что творилось у него внутри.

– Не спрашивай, а то отвечу! – пригрозил он.

– Напугал, – засмеялся Саймон. – Ну, давай, говори.

– Я тебя люблю, – сказал Синди. Слова давались легко, алкоголь разрушил все табу, которые негласно существовали у них обоих. Синди был счастлив, и был готов делиться своими чувствами со всем миром, а тем более с Саймоном, который замер и перестал перебирать волосы любовника. – Давным-давно. Уже и Мелкий догадался, и, наверное, Металл, а ты все не видишь или не хочешь видеть…

Саймон молчал очень долго, по ощущениям Синди – целую вечность. Синди уже хотел поднять голову и посмотреть ему в лицо, но тяжелая рука легла ему на затылок, заставляя прижаться к груди Саймона. Синди недовольно поерзал, пытаясь решить уже этот вопрос, увидеть, как подействовала его откровенность, но ему не позволили.

– Спи, – донесся голос Саймона, словно откуда-то издалека.

Синди прекратил бороться, вздохнул и закрыл глаза. Он так и не получил ответа, но то, что он сумел признаться, грело ему душу. Это было так естественно, что Синди удивился – почему он не сделал этого раньше? Он заснул, по-прежнему чувствуя на затылке прохладную ладонь.

Лица Саймона он так и не увидел.

В зале было неожиданно много людей – по мнению Синди, слишком много для закрытого семинара. Женщины самых разных возрастов окружали небольшую сцену, сверкали украшения в ушах и на пальцах, от переливов шелка и атласа, блесток и стразов рябило в глазах. Редкие дамы в черном смотрелись в этой пестрой толпе, как черные алмазы.

Мужчины собирались дальше от центра зала. Их было меньше, и они вызывали у Синди ассоциации с оцеплением, то ли охраняющим женщин от вторжения извне, то ли наоборот, не дающим им попасть наружу.

Сам Синди в этот день изменил своему стилю, одевшись в обычные брюки и рубашку. Внезапно он понял, что не сможет появиться перед кумиром своих подростковых лет в короткой юбке и блестя, как стробоскоп. Саймон, который дома отвечал на письма поклонниц, спросил, не собрался ли Синди в монастырь искупать грехи. Синди, полностью поглощенный подготовкой к встрече, что-то пробормотал. И теперь он постоянно одергивал рукава рубашки и едва сдерживался, чтобы не теребить ремень. Оказывается, он настолько привык к своим юбкам и каблукам, что теперь чувствовал себя почти так же, как в тот момент, когда впервые вышел в женской одежде на улицу. Он занял место в «оцеплении» и перевел взгляд на сцену.

Квентин появился внезапно, словно он возник из воздуха или мгновенно перетек из-за кулис на сцену. Зал грянул аплодисментами, а Синди замер, жадно всматриваясь в лицо своего примера для подражания.

Квентину было около сорока лет, но он уже начал седеть, и его волосы по иронии судьбы стали напоминать цветом волчью шерсть. Костюм сидел на нем идеально, что делало честь как искусству портного, так и умению Квентина носить подобные вещи.

– Добрый день, – говорил он негромко и спокойно, но слышно было всем.

К своему стыду, Синди не мог потом вспомнить почти ничего из того, что Квентин рассказывал. Синди попросту не слышал. Он только смотрел, и впечатлений от того, что он видел, было слишком много, чтобы оставались силы еще и на восприятие речи.

Квентин был живым воплощением красоты танца и демонстрацией возможностей человеческого тела. Все, что он делал: перемещался по сцене, подносил к губам стакан с водой, отводил со лба выбивающуюся из прически прядь – было изящно и в то же время не манерно, как будто все эти жесты были деталями какого-то отточенного танца. Синди, который в повседневности оббивал локтями косяки, спотыкался, терял туфли и поскальзывался на ровном месте, не мог оторвать от него глаз. Когда-то ему хотелось стать таким же, как Квентин. Теперь, стоя напротив него, Синди понял, что ему таким никогда не стать, даже если вывернуться наизнанку и пытаться контролировать каждое свое движение. Это было попросту невозможно. Как ни странно, открытие не принесло боли, только легкую зависть к человеку, который жил, как танцевал. Квентин что-то говорил, жестикулировал, зал иногда отзывался смехом, но Синди не слышал ничего, а смотрел, застыв, как статуя, и даже моргая реже обычного. В какой-то момент Квентин заметил его сосредоточенный взгляд и приподнял брови, и это немного привело Синди в чувство.

Он очнулся вовремя – оказывается, Квентин предлагал перейти от сухой теории к практике.

– Я устроил все это, чтобы потанцевать в приятной компании – с улыбкой заметил он.

К своей досаде, Синди совсем забыл, что Квентин выступал в парных танцах, а о том, что семинар тоже посвящен танцам для двоих, даже и не знал, и теперь в некоторой растерянности смотрел, как кавалеры приглашают дам. Он был уверен, что при желании смог бы составить достойную пару любой из присутствующих здесь женщин, если она умела двигаться хотя бы немного, но не хотел этого. Память тела никуда не делась, но те танцы остались в его детстве, вместе со сценическим костюмом, блестящими ботинками и запахом духов Эмили и матери. И Синди вовсе не тянуло возвращать прежние ощущения, тем более что следом за детскими воспоминаниями приходили другие, которые вытягивать на поверхность не хотелось. Тогда он отошел в сторону, глядя, как мужчины выводят в центр зала своих ярких партнерш. На месте ведущего ему быть не хотелось, на место ведомого никто не звал – получалось, что он оставался за бортом. Обида на мир подкатила к горлу, Синди нервно поправил волосы.

– Несколько странно прийти на семинар по танцам и не танцевать, в чем же дело? – раздалось у самого его уха, и Синди от неожиданности чуть не заехал локтем под дых говорившему, прежде чем разглядел, кто это.

Квентин возник рядом с ним так же неожиданно, как при своем появлении на сцене. На лице у маэстро читался дружелюбный интерес, и Синди понял, что соврать не сможет.

– Вести не хочу. А меня вести некому, – признался он.

Квентин пожал плечами, изящно, как и все, что он делал. Этим жестом он напомнил Синди Саймона, но в изяществе Саймона всегда была некая нарочитость, даже если никто, кроме Синди, не мог его видеть. Для Саймона жизнь была сценой, а для Квентина сцена – жизнью, и наблюдать за естественной грацией его движений было восхитительно. Синди понимал, что ведет себя неприлично, когда смотрит во все глаза, но ничего не мог с собой поделать.

– Если дело только в этом, то беда невелика и легко поправима, – Квентин протянул руку, и Синди понял, что умрет прямо сейчас, если только не вцепится в эту руку. Он не рискнул переспрашивать, чтобы не спугнуть удачу случайно. Кумирам детства не отказывают. Разумом Синди понимал, что опытный преподаватель не мог поступить иначе и бросить участника скучать в углу, но то, что Квентин! сам! пригласил его, лишало молодого танцора чувства реальности.

Это оказалось одновременно и знакомым, и совершенно новым чувством. Квентин умел вести, несомненно, но это все, что Синди смог почувствовать с первых движений. А потом они начали постепенно узнавать друг друга, как любовники, впервые оказавшиеся в постели, притираться друг к другу, словно супруги, и то, на что у семейной пары уходят годы, здесь должно было уложиться во время струящейся из-под потолка мелодии. Синди еще удивился, насколько разными у них оказались стили, несмотря на то, что Квентин был когда-то для него примером для подражания. Сравнения оказались бессмысленны, можно было только знакомиться друг с другом, чувствовать, как партнер привыкает к тебе, а ты – к нему. Синди впервые узнал, что значит растворяться в музыке не в одиночестве, а с кем-то похожим на тебя самого. Квентин был таким же, одержимым, Синди понимал это так же ясно, как если бы мог читать мысли маэстро как свои собственные. Только человек, страстно влюбленный в музыку, мог так танцевать, и только прирожденный лидер мог так вести. Отдавать контроль было приятно и так естественно, словно Синди пробыл в роли ведомого с начала своей карьеры. Он невольно снова вспомнил Саймона – тот так же властно вел во время секса, но на сцене они были порознь. Здесь же все было наоборот. Синди вовсе не хотелось после окончания танца затащить Квентина в постель. Ничего более интимного, чем происходящее в тот момент, для них двоих не могло существовать.

Танец закончился, и Синди замер, словно отлитый из бронзы – нога на носке, лопатки сведены, губы сжаты. Квентин выпустил его и только и сказал:

– Хорошо.

Маэстро ушел к другим своим сегодняшним ученикам, а Синди так и стоял неподвижно, и только сердце у него бешено колотилось. «Хорошо» от Квентина стоило трех лет жизни. На следующий танец он не пошел, предпочел отсидеться у бара со стаканом минеральной воды. На этот раз никто ему не мешал. Первый танец с мужчиной он перенес бы, но этим мужчиной был Квентин Вульф – и это было уже чересчур. Потягивая через трубочку воду с лимонным привкусом, Синди чувствовал, как его спину сверлят взгляды: любопытные, возмущенные, завистливые, – разные! Ему было все равно. С ним было тихо оброненное «хорошо», и Синди был всесилен.

Потом, успокоившись, он еще не раз танцевал – взяв пример с Квентина, его стали приглашать. С ними у Синди не вышло того поразительного единения, но все же теперь, избавившись от нерешительности, танцор двигался легко, подхваченный очередным партнером. Теперь он готов был учиться: перенимать не отдельные жесты мастера, но общее понимание его искусства, которое – Синди чувствовал – у них было схожим. Семинар дал ему больше, чем он даже рассчитывал – он думал о встрече с кумиром, а увидел человека, с которым мог бы обсудить свое искусство. До сих пор ему не попадался никто, с кем бы Синди по-настоящему был готов поговорить об этом, будучи уверенным, что его поймут.

«Обсудить», разумеется, было невысказанным желанием, поэтому Синди очень удивился, когда после семинара к нему, уставшему, но счастливому, подошел мужчина, гибкий и высокий, напоминающий угря в человеческом облике, и тихо попросил его проследовать за сцену – Квентин хотел с ним поговорить.

Синди шел за «угрем» и ломал голову, зачем он мог понадобиться Квентину. Их известность и заработки были несопоставимы (признать, что и уровень мастерства – тоже, Синди не позволяла гордость). И Синди был не настолько наивен, чтобы решить, будто за один танец вскружил голову маэстро, который за время своей карьеры успел перевидать немало партнерш и партнеров и еще больше – учеников. Так ничего и не придумав, он шагнул в комнату, где Квентин ждал его. Ждал. Его. В этом сочетании было что-то фантастическое, не имеющее отношение к повседневности.

Квентин скинул пиджак, оставшись в рубашке и черных брюках, и, прислонившись к дверце шкафа, потягивал минералку. Синди снова поразился изящной небрежности его движений. Обычный человек пьет воду просто так, Квентин умудрялся сделать из этого частичку искусства.

Дверь негромко скрипнула, маэстро повернулся и улыбнулся, увидев Синди в дверях.

– Вот и ты. Проходи скорее. Не хочешь воды?

Синди мотнул головой. Ему приходилось сталкиваться с самыми разными людьми, в том числе известными, но сейчас он снова чувствовал себя пятнадцатилетним подростком из маленького городка. Даже ладони вспотели, и не хотелось, чтобы это было заметно.

– А я вот никогда не мог отказаться от стакана минералки после выступления, – поделился Квентин. Он говорил с Синди так, словно между ними не было разницы почти в двадцать лет, не говоря уже о прочих различиях. – Что ж, присаживайся. Устал?

– Есть немного, – признался Синди и утонул в мягком кресле. Он по-прежнему не понимал, зачем пришел сюда, но Квентин общался с ним настолько естественно, что напряжение постепенно покидало танцора.

– Я тоже, – кивнул маэстро, усаживаясь напротив. – В каком-то смысле учить сложнее, чем выступать самому.

– А почему же вы тогда за это взялись? – полюбопытствовал Синди.

– Потому что в какой-то момент понимаешь, что либо отойдешь в сторону и дашь дорогу молодым, по мере сил им помогая, либо станешь на сцене старым козлом. Мне всегда плохо давались комические роли. Лучше не выставлять себя за посмешище, а помочь подняться тем, кто готов тебя сменить. Кстати, об этом я и хотел с тобой поговорить.

Синди удивленно моргнул. То, что Квентин мог пригласить его ради светской беседы о возрастных изменениях, казалось еще более нелепым, чем намерение его соблазнить. Синди определенно не мог нащупать нить беседы.

– Правда? – спросил он, чтобы что-то сказать.

– Ты слышал о моей школе? – задал Квентин встречный вопрос.

Вопрос был риторическим. Любой, кто хоть немного разбирался в современных танцах, слышал о школе Квентина Вульфа на Гайе. Эта планета по праву считалась культурным центром галактики, и школа Квентина занимала на ней отнюдь не последнее место. Те, кто мог себе это позволить, прилетали на Гайю, а кто не готов был к такой роскоши, мог получить интерактивные уроки.

– Я хочу предложить тебе отправиться туда.

– Учиться? – Синди не поверил своему счастью.

– Учить.

Синди замер в кресле, вцепившись в подлокотники. Ткань скользнула под ногтями с неприятным звуком. Такого не могло быть, потому что быть не могло, и танцору очень захотелось себя ущипнуть. Это он и проделал. Синди уже показалось, что он находится в каком-то странном, невозможном сне, и сейчас он сможет пролететь над гримеркой и станцевать на облаках, а потом проснуться под боком у Саймона и отправиться на репетицию.

Квентин расхохотался, глядя на его ошалелый вид.

– Обойдемся без членовредительства, я реален и тебе не снюсь. Можешь потрогать.

– Как же так? – только и спросил Синди.

– Я не случайно затеял эти семинары, хотя мог бы обходиться интерактивными уроками. И уж точно делаю это не ради денег. Я отправился на поиски талантов. Моя школа разрослась, и я один давно уже не могу учить всех желающих. Мне нужны люди, которые смогут передавать свои умения другим. Пока ты третий, кого я приглашаю в свою команду за этот гастрольный тур.

– Но… вы видите меня в первый раз.

– В первый так в первый, лишь бы не в последний, – Квентин подмигнул. – У тебя талант, мальчик, как бы банально это ни звучало, и талант вполне оформившийся. Дело даже не в том, сколько ты тренировался. В зале сегодня хватало тех, кто годами оттачивал свои движения. Знаешь, почему я выбрал тебя?

– Почему? – разговор становился все более нереальным. У Синди загорелись щеки и уши.

– Потому что ты из тех немногих, кто не пытался подражать. Ты умеешь слушать музыку и имеешь свой стиль – этого вполне достаточно, остальное с опытом придет.

– Но они же идут… к вам.

– Все понимают, что я не вечен. Кроме того, люди пойдут к моим ученикам. Понимаешь?

У Синди перехватило горло, и он смог только кивнуть. Разумеется, он все понимал. Преподавать в школе Квентина… а в свободное время учиться у него! Делить с другими музыку, работать с такими же, как он сам, находить новые приемы и образы… Как он смог бы раскрыться тогда!

Но раскрываться нужно было на Гайе.

Улыбка Синди померкла. Он подумал о «Черной Луне», об их выступлениях – он вынужден был оставить сцену, если он возьмется преподавать. Пришлось бы расстаться с Мелким и Металлом, и, конечно, с Саймоном, который сейчас ждал его дома и не подозревал, что Синди уже почти согласился покинуть Анатар…

– По рукам? – спросил Квентин, улыбаясь. Он сидел перед Синди, подтянутый, с прямой спиной даже в кресле, кумир детства, символ всего того, чего Синди мог пожелать добиться в своей карьере…

– Господин Вульф…

– Квентин.

– Квентин… Для меня это большая честь… только не думайте, что это просто вежливая банальность! Я смотрю ваши шоу давным-давно, даже сама эта встреча для меня очень много значит! А уж такое предложение… я даже мечтать о подобном не мог.

– Но?..

– Но здесь у меня есть работа, друзья и любовник. Я не могу бросить все это и улететь на Гайю. Простите.

Квентин помолчал, барабаня пальцами по подлокотнику, потом непринужденно улыбнулся.

– Этого я и боялся, – сказал он. – В твоем возрасте, еще не хватив через край зрительского внимания, сложно покинуть сцену. И любовник, конечно… да, я мог бы и догадаться.

– Простите… – уши у Синди стали пунцового цвета. Ему было крайне неловко, как если бы он выкинул в мусор ценный подарок, но он знал, что не простил бы себе, если бы согласился этот подарок принять.

– Не за что извиняться. Каждый выбирает для себя сам. Но знай, что если ты передумаешь – место пока вакантно. Я сброшу тебе на комм свои контакты.

– Спасибо… Квентин.

– Пока не за что. Но ты должен знать, что некоторые шансы даются раз в жизни.

– Да, – кивнул Синди. – Я знаю. Я однажды такой поймал.

Они побеседовали еще немного. Благодаря манере Квентина держаться, Синди вскоре показалось, что они знакомы целую вечность. Он перестал одергивать себя и постоянно вспоминать, что Квентин – символ его стремлений, какими они были в его пятнадцать. Синди общался не с символом, а с человеком, и у этого человека было отличное чувство юмора, умение слушать, богатый жизненный опыт и несомненный талант.

Синди попытался объяснить, что он чувствует, когда слышит музыку.

– Она словно управляет мной, понимаете? Как будто мне вводят в вену ее дозу, и я вроде как и я, а вроде бы что-то во мне меняется.

– Понимаю, – кивнул Квентин. – Раньше я тоже ощущал что-то подобное.

– А потом? – похолодел Синди. Ему вдруг представилось: вот он, через двадцать лет, и у него в душе больше ничего не дрожит при звуках музыки, и сердце бьется спокойно, и только тело совершает привычные, отточенные, подходящие по темпу движения… Он вздрогнул и снова захотел ущипнуть себя, чтобы отогнать наваждение.

– А потом я понял, что музыка окружает нас всегда, просто благодаря инструментам ее лучше слышно. Ты никогда не танцевал в тишине?

– Почему, танцевал. Ну… отрабатывал то, что не получалось.

– Это другое. Попробуй услышать музыку в себе. Если сложно в тишине, попробуй сосредоточиться на бытовых звуках.