Текст книги "Три романа Синди Блэка"

Автор книги: Графит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 35 страниц)

Часть третья. Гайя

Гайя встретила его безоблачным небом и ярким солнцем. Синди пересек зал прибытия в порту, который мало чем отличался от аналогичного в Анатаре, и вышел через гостеприимно распахнувшиеся двери на стоянку. В лицо плеснуло ветром, пахло чем-то свежим и сладковатым. Наверное, источником запаха были кусты с громадными голубыми цветами. Деревья качали ветками с неестественно яркой, словно мытой листвой. Когда танцор вышел на улицу, в ветвях защебетала какая-то птица. «Хороший знак», – подумал Синди.

Больше ничего подумать он не успел.

– Сэр, сэр, такси, очень дешево, куда угодно!

– Иди ты, сэр едет со мной, ведь да? За небольшую доплату экскурсия по Парнасу, дома звезд, театры и студии!

– Отвались ты со своими студиями! Сэр, прошу в лучшую гостиницу, покажу, расскажу, посоветую!

– А вот куда…

Синди и вздохнуть не успел, как оказался в центре галдящей толпы. Его хватали за рукава, пытались подхватить сумку и чудом не сшибли с ног. В оба уха орали так, что грозили лопнуть барабанные перепонки. Синди неловко взмахнул сумкой, не то защищаясь, не то пытаясь удержать равновесие. Настырные водители, по совместительству экскурсоводы, отшатнулись, чтобы в следующее мгновение пойти в атаку снова. Синди взвыл:

– Не надо!

Помощь пришла с неожиданной стороны. Навязчивые таксисты внезапно отступили на поиск новых жертв. Синди перевел дыхание и обнаружил рядом с собой Квентина Вульфа. В светлом легком костюме он идеально вписывался в обстановку. Синди в своей черной одежде почувствовал себя запеченным в фольге цыпленком. Ему казалось, что пахнет от него, как от спортсмена, только сошедшего с тренажера.

– Добро пожаловать на Гайю, – сказал Квентин. – Ошеломлен?

– Ага, – признался Синди и удобнее перехватил ремень сумки. – Какие-то они… дикие.

– Что поделать, в порту действует жестокая конкуренция. Не привлечешь внимания – останешься без клиента.

– Я думал, что отвалятся уши.

Квентин засмеялся и проводил его к парковке, где поблескивал боками и батареями на крыше автомобиль.

– Ого, – только и сказал Синди.

– Хороша игрушка? – Квентину явно нравилась его реакция.

– Очень.

Синди забрался в салон. Как только он захлопнул дверь и оставил за бортом жару, гомон таксистов и непрерывный птичий щебет, стало легче.

Квентин пользовался автопилотом, поэтому ничто не мешало ему развернуться к Синди для разговора. Синди предпочел бы, чтобы Квентин следил за дорогой. То, что при разговоре по комму могло остаться незамеченным: круги под глазами, заострившиеся скулы, бледность, – в разговоре лицом к лицу должно было бросаться в глаза. Однако Квентин не делал замечаний и не задавал вопросов, и Синди был благодарен за эту передышку. Вскоре в прохладе салона он пришел в себя настолько, чтобы задать вопрос сначала себе, а затем и своему спутнику:

– Квентин, а почему вы сами приехали встречать меня?

– Ты предпочел бы разбираться с толпой таксистов самостоятельно? – засмеялся Квентин.

– О, нет! То есть, я благодарен вам, но в Анатаре начальники обычно не встречают подчиненных в порту.

– Слышу глас человека, испорченного сценой и иерархией. Пора тебе, дружок, избавляться от анатарских привычек.

Синди удивленно посмотрел на Квентина, и тот пояснил:

– Ты привык к соревнованиям. Кто круче, тот и на сцене, займи первые места в таблоидах – и ты почти бог. Если до тебя снизошел кто-то популярный, трепещи от счастья и падай ниц, а лучше хватайся за эту руку и ползи наверх, по пути откусывая пальцы конкурентам. Разве нет?

Синди автоматически кивнул, прежде чем успел спохватиться. В его жизни и правда хватало того, что описал Квентин, а выступления с «Черной Луной» вполне могли сойти за тот самый «билет наверх». Но вступление в группу стоило отнести скорее к разряду счастливых случаев.

Или несчастных, тут уж как посмотреть.

– В твоем случае положение в рейтингах – еще не все, иначе ты бы не сидел здесь. Хотя, возможно, приобрел бы деньги и славу в Анатаре, когда перегрыз бы пару глоток и преобразился под запросы публики. Люди удивительно изменяются, когда им предлагают славу, причем быстро. Впрочем, мы не об этом. В твоем любимом Анатаре крупный хищник способен помочь мелкому и наглому только выгоды ради, а в остальных случаях ему не стоит снисходить до мелкоты, верно?

Квентин описывал обычные отношения в мире шоу-бизнеса в Анатаре, а Синди думал, что он бы сейчас не отказался от чего-то подобного. Его карьера была скорее исключением – Саймон ввел его в состав группы по своей прихоти, потому что это должно было быть красиво. Когда речь шла о прихотях, Саймон отвратительно умел считать деньги. Они просто совпадали в видении того, что должно быть на сцене, и так вышло, что их совместная работа принесла какой-то доход. Повезло. Однако теперь, после разрыва, Синди не хотел слушать о теплых, доверительных отношениях на работе, которые выгодно отличались от грызни с конкурентами. Он хотел делать свое дело и получать за это деньги. Он был бы уничтожен, если бы его лишили танцев, но с людьми предпочел бы иметь меньше дел. Даже такими людьми, как Квентин Вульф.

Все эти мысли, должно быть, отразились у него на лице, потому что Квентин расхохотался.

– Чтобы не рушить твою картину мира, скажу, что возлагаю на тебя определенные надежды. Но не могу кривить душой и говорить, что они исключительно финансового характера, а что до пиара, то здесь ты, уж прости, мне пока не помощник. Веришь ты в это или нет, но в моей школе действительно учат людей танцевать и получают от этого удовольствие, не пытаясь вцепиться в горло учителю из соседнего класса. Это общее дело, здесь нечем мериться. Однако во время нашего последнего разговора ты казался мне человеком, который больше интересуется танцами, чем вымышленными соперниками. Я ошибся?

Под внимательным взглядом Синди почувствовал себя неуютно. Он понимал, что от выводов, которые Квентин сделает сейчас о своем новом подчиненном, зависит его карьера, а заодно и отношение человека, которым Синди восхищался с детства. Но что он мог сказать?

«Простите, господин Вульф, но я уже пытался влиться в одну дружную компанию, а кое-кто из этой компании занимал мои мысли сутками, и даже теперь я не могу его оттуда вышвырнуть. Поэтому мне никуда не уперлась дружба с вашими учениками, давайте, вы просто будете платить мне деньги».

Синди заставил себя улыбнуться.

– Я немного устал с дороги, вот и кажусь вам невменяемым. Я помню наш разговор. Ничего не изменилось.

«Ничего, кроме фразы о том, что у меня есть интересная работа и любовник».

Квентин кивнул.

– Понимаю. Резкая перемена обстановки – это всегда стресс, однако у тебя будет возможность прийти в себя.

Он имел в виду явно не один только перелет, и Синди начал злиться. Он был готов отдать в руки Квентина свой талант, свою работоспособность и свою крошечную известность, но проникновений в душу он не желал, пусть даже из наилучших побуждений. Это ощущалось, как если бы Квентин в знак дружбы хотел пожать руку, на которой были сломаны пальцы.

В салоне воцарилось молчание, Синди откинулся на спинку кресла. Впереди показались здания Парнаса, которые Синди в первые минуты счел слишком широкими, однако вскоре понял, что зрение его обмануло. Дома были не широкими, а низкими. Для Синди, привыкшего к небоскребам Анатара и к плотной застройке, пяти– и даже десятиэтажные дома казались непозволительной роскошью. Автомобили здесь часто поднимались выше крыш, что в Анатаре было бы затруднительно. Квентин тоже сперва задал курс на высоте, и Синди смотрел сверху на одинаковые серебристые крыши – солнечные батареи набирали энергию, и скаты крыш казались выстланными чешуей. Однако потом маэстро переключил программу автопилота, и машина спустилась к земле. Синди, привыкшему к блеску центра Анатара, были в новинку и выкрашенные в пастельные цвета здания с лепниной и коваными оградами, и подобия старинных замков, и статуи под старину, то и дело показывающиеся среди моря зелени. По сравнению с Парнасом Анатар проигрывал по количеству парков и садов, казалось, что здесь нет ни одного незастроенного участка, если не считать дорог, на котором не нашлось бы травы, цветов и кустов.

– Потрясающе, – вырвалось у Синди, когда они проезжали мимо дерева, раскинувшего громадные ветки в гроздьях бледно-лиловых цветов.

– Нравится? Парнас в первую встречу либо отвращает от себя жителей мегаполисов, либо влюбляет их в себя.

– Мне очень нравится, – сказал Синди, открывая окно и впуская в салон запах травы и цветов. – Только не верится, что это в самом деле простые дома, офисы, магазины…

– Офисов ты здесь и не найдешь, они сосредоточены в центре, около Зуба.

– Зуба?

– Так мы называем единственный наш небоскреб. Там располагается большинство центральных офисов компаний Гайи, связанных с шоу-бизнесом, а также множество магазинов, каким-то образом связанных с искусством, студий и других полезных местечек.

– Вы сказали про жителей мегаполисов. А что, это не мегаполис?

– По современным меркам вряд ли. Да и обычному человеку, не свихнувшемуся на музыке, кино или танцах, нечего тут делать. Здесь все так или иначе повернуты на искусстве. Даже продавец, который подает тебе сэндвич, может исполнить рок-балладу или станцевать твист. Лучше прими это к сведению сразу… впрочем, я уже пытаюсь тебя лишить удовольствия от знакомства с Парнасом, так что умолкаю. Но могу сказать, что простому клерку здесь будет трудно, а чтобы позволить себе дом на окраине и просто наслаждаться наблюдениями, нужно обладать очень приличным состоянием.

Последние слова заставили Синди задуматься. У него еще были какие-то деньги, но именно что «какие-то», и если Парнас был дороже Анатара, то Синди могло прийтись туго. Он успел пожить в самых разных условиях, и вообще эта ситуация напоминала его прибытие в Анатар, но глупо было бы надеяться на вторую Фредди, а ночевать на скамье Синди было бы уже несолидно. Сосредоточившись на своих душевных метаниях, он совершенно не учел возможность остаться без денег.

– Квентин, вы порекомендуете мне гостиницу? Желательно не слишком роскошную – швейцаров, распахивающих двери у тебя перед носом, я не переживу.

Это прозвучало достаточно легкомысленно, но Квентин все понял верно.

– В гостиницу мы и едем. Не в первый раз рекомендую ее знакомым. Хозяин все еще мечтает вывести ее на высший уровень, но швейцаров, паркетных полов и подавляющей роскоши в номерах можешь не опасаться.

Синди ничего не оставалось, кроме как положиться на маэстро, и он бездумно наслаждался мелькающими за окном видами. По мере приближения к центру города зелени становилось меньше, зато все больше появлялось афиш самых разных мероприятий, табло светились всеми цветами радуги, приглашая зрителей на выступления от классического балета до концерта групп, участники которых казались скорее укуренными порождениями другого мира, чем людьми. Мелькали и обычные рекламы, только здесь считались обычными не рекламы зубной пасты или супермаркетов, а акции музыкальных магазинов, компаний, предлагающих аппаратуру и инструменты, а также всевозможные предложения для туристов. Глядя на громадную афишу «Рон Беккет – последнее выступление легенды!», Синди впервые осознал – он на Гайе. Он собирался жить здесь, работать у Квентина, выходить на улицы и видеть вокруг тех, кто прилетает в Анатар разве что на гастроли раз в год. Он должен был стать тоже каким-то образом причастен к ним, возможно, встретиться с теми, о знакомстве с кем мог раньше только мечтать. Да что там, рядом с ним сидел человек, который уже стал кумиром миллионов при жизни, а он, Синди, повел себя так, словно ничего не происходит! Равнодушие постепенно сменялось интересом, от которого был один шаг до энтузиазма, Синди неосознанно выпрямился и стал напоминать не забитое жизнью усталое существо, а того паренька, которого Квентин Вульф отметил на семинаре в Анатаре. Маэстро мог бы сказать, что воздух Парнаса целителен, но он промолчал.

Автомобиль затормозил у невысокого забора. За аркой, служившей главным входом, был разбит парк, а в его глубине виднелось белое здание, к которому вела вымощенная плиткой дорожка. Вдоль дорожки были расставлены статуи, изображавшие женщин в платьях странного покроя.

– О, – сказал Синди. Увиденное снова заставило его вспомнить о куцем остатке денег на счете. Он предпочел бы что-то проще. Если на Парнасе, конечно, было что-то подходящее, в чем Синди уже стал сомневаться.

Квентин понял его восклицание по-своему.

– Слишком претенциозно, правда? Я говорил Доминго, что называть гостиницу в Парнасе «Парнас» – это слишком. Да и не стоило ради симметрии урезать количество муз и ставить в парке восемь статуй. Девять выглядели бы ничуть не хуже.

– А почему обязательно девять? – удивился Синди.

Маэстро странно посмотрел на него и не ответил.

– Что ж, в остальном это неплохая гостиница с приличным сервисом. Подходящее место, чтобы привыкнуть к Гайе – ну, а знакомство с городом лучше будет начать с центра.

– Спасибо, Квентин, – искренне поблагодарил Синди. – Не сердитесь, я, кажется, нес какую-то чушь.

– Трудный перелет, понимаю.

Синди вышел из машины и вытащил сумку, и только тогда спохватился.

– Но мы же не обсудили работу! Я все еще ничего не знаю.

Однако тут живот Синди напомнил о скудном ужине и отсутствии завтрака громким урчанием. Квентин засмеялся.

– Я не веду деловые переговоры с людьми, умирающими от истощения. Приходи в себя, вечером поговорим.

Квентин позвонил вечером, когда Синди успел пообедать и отдохнуть. Вопреки ожиданиям Синди, гостиница не была переполнена, хотя сезон для туристов уже начался, и ему немедленно предоставили номер за умеренную плату, которая, несмотря на умеренность, внушала после простых подсчетов некоторые опасения.

Синди не стал выбираться в центр Парнаса после обеда, предпочтя вместо этого побродить по парку. Приняв душ и переодевшись, он не страдал больше от жары, но заметил, что если для Гайи такая погода нормальна, большинство его одежды можно было оставить в Анатаре.

В Анатаре стоило бы оставить и львиную долю его эмоций. Меланхолия, которая было оставила его в машине Квентина, в тихом парке вернулась снова, вид небольшого пруда с мокнувшими ветвями ивы на берегу наводил тоску, в кружевной тени деревьев возвращалась жалость к себе. Так что Синди был очень рад, когда Квентин послал ему вызов и велел явиться в школу.

– Уладим все необходимые формальности. Заодно посмотришь, где придется работать.

Синди хотел вызвать такси, но потом подумал, что неплохо было бы начать знакомство с городом с небольшой прогулки. Кроме того, в его положении такси становилось уже почти роскошью.

– Привык ты, Блэк, к халяве, – пробормотал Синди, подбирая на остановке маршрут общественного транспорта.

Он то и дело осматривался по сторонам в надежде увидеть… кого? Он и сам не знал. Парнас казался Синди городом, где чудеса обязаны были случаться на каждом шагу, а небожители прогуливались рядом с простыми смертными. Он понимал, что звезды вряд ли воспользуются общественным флаером, но вопреки логике искал что-то или кого-то глазами. Но, как и следовало ожидать, Синди натыкался только на такие же взгляды туристов из гостиниц, подобных той, где остановился он сам. Весь этот район Парнаса был отдан туристам, и путешественники могли найти здесь такие постель, обед и сервис, какие позволяли размеры их счетов, обычно немалые. Квентин был прав – чтобы просто жить здесь, неважно, в особняке или в отеле, нужно было обладать крупным состоянием.

Один из попутчиков во флаере так долго и так пристально смотрел на Синди, что тот не выдержал и ответил вопросительным взглядом. Тогда невежливый турист тяжело поднялся, отчего колыхнулся обтянутый черной майкой живот, пересек проход и спросил:

– Синди Блэк – это вы?

Синди чуть не поперхнулся, но подтвердил, что это он. Тогда турист расплылся в улыбке и на весь автобус громогласно заявил:

– А я-то все думал, «Черная Луна» – это вы или не вы! А я не знал, что вы тоже на Гайе! А сфотографироваться можно?

Синди оправился от неожиданности и вежливо улыбнулся.

– «Черная Луна» – это уже не я.

– Но танцевали-то вы?

– Я, – признался Синди.

– Так можно сфотографироваться-то?

В некотором замешательстве танцор выполз в проход между креслами и вежливо улыбнулся в камеру на пару с облапившим его за плечи незнакомцем, а потом поспешил вернуться на свое место. Турист сиял. Окружающие бросали на них любопытные взгляды. Синди заметил, что его сфотографировали несколько человек. Они не знали, кто он такой, но, ожидавшие встречи со знаменитостями на Парнасе, спешили сделать снимок на случай, если им довелось лететь в одном флаере со звездой. Какие-то девушки, глядя на него, пересмеивались и хищно сверкали глазами, так что Синди забеспокоился, не пришлось бы ему ловить одну из них, а то и обеих, якобы нечаянно споткнувшихся на выходе.

«Меня уже знают», – эта мысль поразила его. – «Я не просто турист здесь. Я артист. Я принадлежу к тем, кто стоит на сцене. И, может быть, кто-то из тех, на кого тут пускают слюни, начинал, как я. Я – один из тех, кто делает Парнас Парнасом, пусть даже меня тут знает только этот толстый парень!»

Даже то обстоятельство, что теперь он собирался давать уроки, а не выступать, не могло омрачить эту радость и гордость, и к школе маэстро Вульфа Синди подходил твердо уверенным, что правильно сделал, когда купил билет до Гайи.

После того, что он видел на Парнасе, здание школы представлялось ему едва ли не дворцом, и Синди немало удивился, когда увидел, что школа была хоть и приятным глазу зданием, но при этом совершенно безликим, лишенным индивидуальности. Большие окна щедро впускали солнечный свет, отчего кремовые стены казались светящимися, золотистые полы были натерты до блеска, все от вывески над крыльцом до дверных ручек было чистым и аккуратным, так что самый строгий критик не нашел бы, к чему придраться.

Но никакой лепнины, никаких цветных стекол и кованых решеток, никаких светящихся гирлянд и неоновых ламп, как будто строители сделали ремонт на скорую руку, чтобы потом воплотить задумки дизайнеров, да так и не собрались, оставив добротное, но совершенно не впечатляющее помещение.

Проходя по коридору, Синди, глазу которого не за что было зацепиться, жадно прислушивался. Звукоизоляция в школе была сделана на совесть, однако из-за одной приоткрытой двери Синди расслышал музыку, которая вдруг напомнила ему о детстве, конкурсах, белокурой Эмили, которая делала перед ним реверанс…

«Надеюсь, маэстро не ждет от меня классики», – мысль мелькнула и пропала. Квентин уже видел Синди на семинаре, наверняка видел видео с его выступлений, а значит, прекрасно понимал, на что тот способен. Интереснее показались пришедшие в голову слова о всех стилях сразу, казалось, Синди понял, зачем Квентину понадобилось настолько лишенное индивидуальности здание, однако к этому моменту он уже подошел к кабинету директора и не успел закончить свои размышления.

Он успел привыкнуть к тому, что Квентин обращается с ним очень просто, поэтому удивился, когда за дверью обнаружилась самая настоящая приемная, в которой сидел уже знакомый человек-угорь. Он кивнул Синди.

– Добрый вечер. Господин Вульф ждет вас.

С невесть откуда появившейся робостью Синди открыл вторую дверь… и провалился в запах отличного кофе. Запах стал первым и самым ярким впечатлением от кабинета маэстро, и только немного привыкнув к нему, Синди огляделся.

В отличие от школы, кабинет нес на себе зримый отпечаток его хозяина. Синди не знал, как объяснить сложившееся впечатление, но все увиденное: тяжелый темный стол с неожиданно изящной лампой и коммом в футляре от пыли «под старину»; чайная пара из неокрашенной глины, даже на вид теплая и шершавая; наградные кубки, небрежно сдвинутые в угол полки; светлая картина на стене, написанная красками, а не созданная в графическом редакторе, – все это могло принадлежать только Квентину Вульфу. Даже самые простые вещи в этом кабинете напоминали произведения искусства, но не запертые под музейным стеклом экспонаты – каждая мелочь здесь выглядела настоящей, принадлежащей текущему моменту, и все хотелось потрогать и попробовать на зуб. Все эти вещи очень подходили Квентину, который умел переносить сцену в реальную жизнь, а жизнь – на сцену.

Маэстро наливал в чашку кофе, запах которого так понравился Синди. При виде посетителя Квентин улыбнулся и достал вторую чашку.

– У тебя отличная интуиция и чувство времени. Кофе только сварился.

Синди сел в предложенное кресло и получил чашку, которая, как и все в этой комнате, могла бы занять место на выставке или в музее, если бы она не была так нужна, чтобы подавать кофе гостям Квентина Вульфа. Кофе же оказался на вкус не хуже, чем на запах. Синди никогда не умел варить такой. Он вообще не умел варить кофе и после нескольких попыток махнул рукой и не надеялся больше научиться. Кофе обычно варил Саймон, и у него это как раз получалось здорово, но об этом думать было нельзя.

– Когда ты готов приступить к занятиям? – спросил Квентин, когда они оба отдали должное содержимому чашек.

– Хоть завтра.

Маэстро снова бросил на танцора странный взгляд и спросил:

– Ты в этом уверен?

Кровь бросилась в лицо Синди, когда он отвечал.

– Мне казалось, что вас устраивают мои способности, когда вы предлагали работу. Разве нет?

Квентин переплел пальцы и откинулся на спинку кресла.

– О нет, в твоем таланте я не сомневаюсь, так что не спеши обижаться. Но пока я мог оценить только твой сценический талант, а что насчет преподавания? Ты сможешь справиться с ситуацией, когда перед тобой окажутся десять человек, которые понятия не имеют, что можно сделать со своим телом? Которые не смогут понять с ходу вещи, которые кажутся тебе элементарными? Ты сможешь отвечать на вопросы, чему конкретно ты будешь их учить? Какого стиля ты придерживаешься? А почему делаешь так, а не этак? А сможешь отличить откровенную нелепость от зачатков собственного стиля того, кого ты учишь? Не попытаешься прогнуть своих учеников и сделать их своим подобием?

Синди был оглушен потоком вопросов и понял, что не может ответить на них сразу. Самого его учили только в детстве, но учили академическому танцу, в котором были определенные правила и нужно было копировать движения преподавателей. Все остальное он взял сам, позже, приглядываясь к другим, вслушиваясь, пропуская через себя мелодии. Никто не учил его этому – точнее, никто не называл его учителем. Конечно, был семинар у Квентина, и Квентин умудрялся как-то учить тому, чему у Синди не находилось названия, но маэстро – это маэстро, и то на семинаре он скорее помогал опытным танцорам стать лучше, а не учил зеленых новичков…

– Я не знаю, – сказал Синди.

К его удивлению, Квентин довольно улыбнулся.

– О, уже лучше. Излишнюю самоуверенность мы сбили. Я не хочу, чтобы ты боялся. Но я хочу, чтобы ты сомневался. Мы имеем дело с людьми, больше того – с их творческими способностями, а это такие тонкие материи, в которых нетрудно что-то повредить. И если стать твердо уверенным в своей правоте, можно со временем превратиться в робота, который умеет действовать лишь по определенной программе. Я не буду без нужды вмешиваться в твои занятия. Но если я увижу, что ты подавляешь учеников, пытаешься не развить в них индивидуальность, а подогнать их под свои представления – я тебя вышибу. Говорю это сразу, чтобы ты не испытывал иллюзий.

Синди помолчал, задумавшись.

– А вы сомневаетесь? – спросил он.

– Конечно. Существует искушение принять свои вкусы за эталон и воспитывать других в соответствии с ними. В оценке искусства субъективное преобладает над объективным, что бы по этому поводу ни думали. И если я вижу, что, например, у моей ученицы просто не хватает растяжки для выполнения каких-то элементов, это легко исправить работой. А если что-то мне кажется просто некрасивым? Неэстетичным? Приходится работать индивидуально с каждым, в каждом случае приходится думать. Осторожность должна стать одним из принципов работы. Но при этом нельзя пускать дело на самотек – ты должен быть учителем, а не сторонним наблюдателем. Замечания придется делать. Придется воспитывать бабочек из гусениц, вот только в природе бабочка сама порвет кокон, а здесь, если ей не помочь, она рискует остаться в нем навсегда. Но бабочку в коконе – а не свое представление о ней – нужно еще разглядеть.

От этих рассуждений у Синди закружилась голова. Все было слишком сложно для двадцатилетнего парня, который имел смутное представление о преподавании.

– Когда я учился, – сказал он, наконец, – у меня не было учителя. Я просто смотрел выступления тех, кого любил. Ваши, Дженнифер, других артистов. Иногда по десять раз. И слушал музыку, много слушал. И потом переделывал под себя то, что мне нравилось. Тогда мне никто не объяснял, что правильно, а что нет.

– Все верно. Если бы все умели поступать, как ты, я бы закрыл школу и ушел на пенсию. Все мы берем вдохновение откуда-то, все понемногу воруем у других, вопрос в том, что мы берем и из каких источников. Наша задача – научить правильно воровать, как бы странно это ни прозвучало. Если последователи классических стилей перенимают искусство у своих учителей, то мы – голодранцы, которые тянут все, что им нравится, со всех сторон. Кстати, об источниках вдохновения…

Квентин поднялся и сделал круг по кабинету, постукивая пальцем по подбородку, прежде чем снова заговорил. Синди невольно залюбовался им. Ему казалось, что он чувствует тот ритм «повседневной музыки», под которую двигался маэстро. Сам Синди еще не умел так слушать окружение, но он мог – или ему хотелось верить, что он может, – заметить эту музыку, когда она вела Квентина.

– Синди, – Квентин снова опустился в кресло, – какое у тебя образование?

– Школа, – неохотно признался Синди.

– Так… и никаких дополнительных занятий? Может, книги по истории искусства? Видеоуроки? Интерактивные курсы? Поэзия, режиссура, театральный кружок?

– Нет. Музыкалка и бальные танцы в детстве, и все. – Синди задрал подбородок и с гордостью мальчика из бедного района добавил, – Мне хватало.

После расставания с Майком Синди не пытался скрывать свою необразованность, да и имидж пустоголового тусовщика плотно пристал к нему. Но теперь, сидя перед маэстро, который был прекрасно эрудирован, он снова испытал отголоски того стыда, который впервые почувствовал в кафе, когда Майк объяснял, почему им нельзя появляться в обществе.

Квентин постучал пальцами по столу.

– Что ж, проведем небольшой тест. Считай это частью приема на работу.

Следующие пятнадцать минут на Синди сыпались разнообразные вопросы. Будь они водой, он бы вскоре захлебнулся. Ответы на некоторые он помнил со школы, что-то он узнал от компании Фредди, но большинство ставило его в тупик, и не всегда у него даже получалось понять, о чем спрашивает маэстро. Когда тест, больше напоминающий допрос, закончился, Синди взмок, будто час отработал на сцене.

– Как я и думал, – резюмировал Квентин. Синди уже собирался впасть в ничтожество, но маэстро закончил неожиданно, – прекрасная интуиция.

– Интуиция? – переспросил танцор, который не мог связать этот вывод с тем, что он не ответил на большую часть вопросов.

– Именно. Впрочем, некоторые ответы не подходят выпускнику провинциальной школы – слишком специфические области знаний. Может, все-таки было что-то еще?

Синди пожал плечами.

– У моей подруги часто собирались люди, любящие трепаться на интересные темы. Но причем здесь это? Какая разница, помню я какие-то стихи или нет, если я не учителем литературы нанимаюсь? И тогда, с музами этими, вы так смотрели на меня… какая разница, если я танцую хорошо?

– Да я вообще не понимаю, как ты еще умудряешься танцевать хорошо, – отрезал Квентин. – Отличная интуиция, да, если бы не обнаружились «любящие трепаться» знакомые, я бы сказал – потрясающая! Синди, ты ведешь себя так, словно танцы – это часть культуры, которая больше не пересекается ни с чем, кроме музыки! Мы говорили об источниках вдохновения. Любой творческий человек черпает его из других областей искусства – из литературы, театра, кино, архитектуры. Не только, разумеется, существует природа, другие люди и так далее, но в произведениях искусства сконцентрировано чистое вдохновение. Бери и пользуйся! Ты умудрился вытащить из себя и окружающей обстановки поразительно много, приходится признать. Но я кусаю локти, когда думаю, сколько бы ты мог, если бы уделял внимание книгам, спектаклям и выставкам! И теперь ты собираешься преподавать в городе, даже названия которого не понимаешь! Самому не стыдно?

Синди впервые видел Квентина в таком раздражении. Доводы, которые он приводил, заставили танцора впервые взглянуть на учебу с другой стороны. До сих пор он считал, что образование нужно, чтобы считаться «приличным человеком», а к этому Синди не стремился никогда. И вот, его кумир заявлял, что полученные знания должны были помочь ему в деле всей жизни. Над этим стоило поразмыслить, однако финальная часть речи Квентина показалась Синди обидной. Он взорвался бы, несмотря на все свое уважение к маэстро, однако Квентин внезапно остыл и вернулся к своей спокойной манере разговора.

– Что же, пора переводить тебя с хлеба и воды на полноценный рацион, пока ты не выжал себя досуха. К счастью, мы в Парнасе, а здесь это куда проще. Сегодня… нет, сегодня не успеешь, завтра пойдешь и запишешься в Академию Искусств. На полноценное образование уже нет времени, но вольным слушателем на курсы ты будешь успевать. Список литературы получишь завтра же. И не надейся, что я забуду об этом разговоре.

Синди, ошеломленный новыми трудностями, понял одно: ему нужно будет идти учиться, а значит, что-то платить за обучение.

– Да, но…

– Но?

– Но у меня нет денег на курсы, – признался Синди.

– Получишь в счет будущей зарплаты. В Академии работает немало моих друзей, так что договоришься и сможешь заплатить за обучение в рассрочку.

– Зачем вы возитесь со мной? – снова спросил сбитый с толку Синди.

Квентин усмехнулся.

– Я не имею привычки выкидывать алмаз только потому, что он еще не огранен до бриллианта. И мне не хочется, чтобы моего ученика и учителя моей школы называли неучем. До завтра ты свободен. Ах да, контракт скинут тебе на комм. Прочитаешь и подпишешь.

«Моего ученика». Синди сглотнул. Мечты сбывались, странно, косо, но все же.

– Привыкай. Никто не обещал, что будет легко, верно?

– Верно. Спасибо, Квентин.

– Спасибо скажешь, когда поймешь, зачем все это нужно. Иди.

Растерявшись от нежданных поворотов судьбы, Синди так задумался, что чуть не вышел мимо двери.