Текст книги "Зависимость. Трилогия (СИ)"

Автор книги: . Freedomni

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 37 страниц)

   Парень подошел к столу и взял оттуда альбом и карандаш. Андромеда обругала себя за невнимательность и поставила перед собой новую цель: выучить язык жестов, чтобы им было проще общаться, не будут же они постоянно переписываться во время тренировок?

   Он что-то быстро написал на листе и развернул, чтобы она увидела.

Меня зовут Бронт.

   Затем выжидающе посмотрел на нее. Андромеда взяла другой карандаш и написала на том же листе:

Я Андромеда. Старейшина объяснила мне, кто ты.

Мгновение спустя она дописала.

Тренер.

На его лице промелькнула быстрая улыбка. Он снова взял в руки карандаш и другой лист, так как на том уже не осталось места. Андромеда только сейчас заметила, что он писал быстро, но аккуратно и так, чтобы буквы не прыгали по бумаге, в то время как она писала размашисто. И именно из-за нее Бронт был вынужден взять новый лист. В дальнейшем следует быть более экономной.

Эта комната слишком маленькая.

   Она непонимающе посмотрела на него и только после этого поняла, что имела в виду старейшина под словом "тень".

Ты теперь обязан повсюду сопровождать меня?

   Андромеда надеялась, что неправильно его поняла, и он сейчас ответит "нет", но парень только кивнул головой.

   О, Боже, ей предстоит жить в одной комнате с этим странным красивым парнем, который к тому же еще и глухонемой.

   Немой с сильным говорящим именем. Гром. Интересно, кто дал ему такое имя?

   Еще до того, как кровь успела прилить к ее щекам и выдать Андромеду с потрохами, в дверь кто-то постучал. Мгновение спустя показалась служанка.

   – Госпожа Фелиция приказала проводить вас в новую комнату, – она быстро стрельнула глазами в сторону Бронта.

   – Да, конечно.

   Андромеда не оглянулась на своего охранника, или тренера, или кем он там был, но парень и так последовал за ней.

   Комната, которую им выделили, была, по меньшей мере, вдвое больше. И не такой детской. Она была выдержана в более спокойных холодных тонах, и там было как бы две жилые зоны, разделенные большим раздвижным шкафом. Лучше, чем ничего. Мебель была только самая необходимая, много свободного пространства, ни книжных полок, ни шкафа. Кроме двух кроватей и бельевого шкафа, здесь находились только два мягких кресла и стоящий между ними столик с лампой для чтения.

   – Жилое помещение, – объяснила служанка, – прямо под этой комнатой находится тренировочный зал, если господин решит, что это необходимо для вашего обучения.

   – По прежнему есть ограничения по моему перемещению в доме? – спросила Андромеда.

   – Для вас да, не для господина. – После пятисекундной заминки она добавила. – И не для вас, когда вы с ним.

   – Спасибо.

   – Не за что, это только моя работа. Все ваши вещи уже здесь.

   Поклонившись, она вышла из комнаты. Андромеда посмотрела на свои руки и только сейчас поняла, что продолжает держать альбом.

   И что ей теперь делать? Ей показалось, что старейшина специально приставила к ней именно Бронта, чтобы лишить ее возможности общения. Андромеда не имела права общаться практически ни с кем в стенах этого дома, кроме Фелиции и, конечно же, Офелии.

   Пока она, как статуя, замерла в центре комнаты, Бронт подошел к одной из кроватей, на полу у которой лежал небольшой походный рюкзак, и принялся распаковывать вещи. Никто не запрещал Андромеде хотя бы молча наблюдать за ним. Внутри оказалось несколько смен одежды, тетрадь в потертом кожаном переплете и кобура с пистолетом, как у тех мужчин, что забрали Андромеду вместе с Фелицией, в тот день, когда ее жизнь бесповоротно разрушилась. Последним на покрывало лег десятидюймовый планшетный компьютер. Его вещи полностью не заняли бы и четвертой части шкафа, но Бронт аккуратно разложил все по полочкам, отдельно брюки, отдельно рубашки и белье, еще одна полка для рюкзака.

   Закончив, он через плечо оглянулся на Андромеду, все еще с интересом наблюдавшую за ним, и чуть изогнул бровь, будто спрашивая, что именно она от него ожидает. Та смогла только нервно пожать плечами.

   Вздохнув, парень подошел к девочке и протянул руку за альбомом.

Ты всегда можешь обратиться ко мне, если тебе что-нибудь нужно

. – Быстро написал он. -

Я заранее прошу прощения, если мое присутствие нервирует тебя.

Его лицо не выражало никаких эмоций, и она не могла сказать наверняка, действительно ли он сожалеет, или это не больше, чем слова вежливости. Но все же она хмыкнула. Бронт не мог слышать, но он видел, как изменилось выражение ее лица.

На самом деле я даже рада. Ощущать, что рядом есть кто-то живой после месяцев

одиночества

в этой тюрьме. И я тоже должна попросить прощения: ученица из меня не очень.

Бронт покачал головой.

Я, скорее

,

твой стражник, чем учитель.

Стражник, не телохранитель, не защитник. Он прав: она все еще в тюрьме и вряд ли когда-нибудь из нее выйдет.

   На этом их "разговор" был окончен. Бронт вернулся к своей части комнаты и, взяв в руки планшет, вытянулся на кровати. Андромеда подошла к своей кровати, села, подобрав под себя ноги, и открыла книгу, которую читала до того, как в ее комнате появилась женщина с пирсингом.

   Как она не старалась, ее мысли были далеки от книги. С тем же успехом она могла просто сидеть и смотреть на потолок. Она нет-нет да поднимала голову и смотрела в противоположный конец комнаты. За весь вечер Бронт ни разу даже не взглянул в ее сторону. Он вел себя так, словно все это было ему до боли знакомо: комната, стены, трещины на потолке, девочка, которой уготовано стать сосудом для ангела.

   Лучше бы ей привели пса, его она, по крайней мере, могла бы погладить, а еще поговорить в случае острого одиночества.

   Затем она поймала себя на мысли, что крутит в руках альбом на той странице, где писала свое имя. От нечего делать, девочка написала его снова, крупными буквами и раздельно, и начала перебирать в голове. Ей не нравилось, когда ее называли Андромедой, да и Анной тоже, слишком много воспоминаний, как хороших, так и ужасных, было связано с этим именем. Но как тогда изменить его?

   Ром?

   Мед?

   Она снова и снова разрезала собственное имя на части и снова складывала его, но ни один из вариантов не казался ей удачным. Тогда она прочитала его наоборот. Адемордна. Что еще за аброкадабра?

   Но затем ей в глаза бросилось одно слово.

   Демо.

   Предварительная, урезанная версия.

   Разве это не то, чем она была на самом деле? Глиняная форма, из которой предстоит вылепить подходящий сосуд, который лишь после этого можно будет наполнить.

   Это имя подходило ей.

   Демо-версия – то, чем она стала в этих стенах.

  //////

   Она снова спускалась по лестнице в своем старом доме, неся на спине рюкзак и держа за руку маму. Нет, не маму, Фелицию. Девочка задергалась, протянула руку, стараясь ухватиться за что-то, только бы не идти вниз, но женщина до боли сжала ее руку и потащила за собой.

   На самом деле крови в доме почти не было, но во сне она покрывала не только труп женщины, ничком лежавший у дивана, но и весь пол вокруг. Девочка закричала, и тогда чья-то большая тяжелая ладонь ударила ее по лицу. Кожа тут же онемела, а сердце бешено застучало в груди, когда перед ней склонилась огромная мужская фигура.

   Почему-то рассмотреть его лицо было невозможно, она только чувствовала несвежее дыхание и исходивший от него кислый запах пота.

   – Ты должна повиноваться. Теперь ты принадлежишь ордену, маленькая ошибка природы. Эта женщина погибла из-за тебя, так что не смей кричать. Она пыталась защитить тебя, и посмотри, что из этого вышло. Все твоя вина.

   Твоя вина.

   Вина.

   Вина.

   Твоя вина.

   Чья-то рука схватила ее за плечо и несильно встряхнула. В отличие от лапищи здоровяка, она была меньше и теплой на ощупь. Девочка отдернулась в сторону, пытаясь вырваться. Где-то совсем рядом щелкнул выключатель, и зажегся свет, хотя она даже не замечала, что до этого было темно.

   Она лежала в кровати, незнакомое бледное лицо склонилось над ней. Прошло несколько долгих, мучительных секунд, прежде чем она узнала эти темные зеленые глаза. Бронт.

   Она видела, как шевелились его губы, но не могла расслышать слов. И не сможет, это едва ни заставило ее нервно рассмеяться. Тогда она сосредоточилась на его губах, вместо того, чтобы смотреть на лицо, и, наконец, поняла, что он хотел ей сказать.

Кошмары?

Она резко покачала головой. Ее взгляд упал на прикроватную тумбочку, где все еще лежал альбом.

Как ты узнал?

Она отдала ему альбом почти сразу после того, как закончила писать.

Услышал.

Ты слышишь? –

удивленно написала она.

Не так, как ты. Различить человеческую речь мне не по силам, но все же иногда глаза и другие органы чувств заменяют мне слух.

Ты громко кричала. Звала маму.

Она непонимающе посмотрела на него.

   Бронт не стал ничего писать, вместо этого указал на свои губы и снова начал ими шевелить.

Значит, ты можешь читать по губам?

Иногда

,

если человек говорит не слишком быстро. Ты повторяла это слово очень много раз.

Прости, –

прошептала она одними губами.

Парень как-то грустно покачал головой.

Я знаю, каково э

то терять близких людей. Такие

раны не заживают. По крайней мере, не так скоро.

Он указал рукой на лампу. Надо ли выключить свет? Она покачала головой и еще раз прошептала «прости». После этого Бронт вернулся к себе в постель, а она еще долго лежала на спине, глядя в потолок. Когда же, наконец, рискнула посмотреть в сторону, то увидела, что Бронт спит, повернувшись лицом к стене.

   Она такая эгоистка. Мысленно произнося проклятия, девочка выключила свет и то же развернулась к стене, боясь даже думать о том, что подумал о ней Бронт после этой ночи.

  /////

   Бронт не спал. Он лежал, сосредоточившись на собственных вдохах и выдохах, и отсчитывал про себя время. Он никак не отреагировал на то, что она погасила свет, так как вовсе не лампа мешала ему спать.

   Это будет долгая ночь.

  2.4

Гоплофобия (анг

л.) (хоплофобия) – боязнь оружия.

   Этот шепот постоянно преследует Кью, не только ночью, но по ночам он особенно громок и отчетлив. Что-то или кто-то настойчиво продолжает ее звать. Она не может различить, как именно называет ее голос, но точно знает, что он обращается к ней.

   Кто обращается к ней? Человек, существо, демон или же это собственное подсознание пытается достучаться до ее запутавшегося разума?

   За последний месяц она стала дерганной, бледной, даже больше, чем когда сидела в темнице. Она могла думать только о том, чтобы узнать правду. Как ее узнать.

   Кто она такая на самом деле?

   Что такое?

   Как она убила тех людей и зачем это сделала?

   Все ее воспоминания так или иначе касаются темницы, и даже сейчас ей неимоверно трудно представить себя вне ее, то есть на свободе.

   Родилась ли она такой или кто-то сделал это с ней?

   – Я должна узнать правду, – шепчет Кью, когда думает, что ее никто не слышит. Думает ли она, что камеры не снимают ее в этот момент, а микрофоны не записывают ее голос, или ей просто все равно? Это не имеет значения. Ничто не имеет значения, пока она не узнает правду.

   Кью не решается на побег. Кто она такая, чтобы бросить вызов организации, которая приютила ее, и обречь на страдание жителей этого города? Уставшая, измученная, разбитая девушка, руки которой покрыты кровью. Убийца. Нет, побег ей не по силам.

   На что тогда решится? Что она может сделать? К кому пойти?

  /////

   Демо. Сейчас это звучало глупо даже у нее в голове, это не может быть настоящим именем, если она единственная, кто употребляет его. Она усмехнулась, мечтая о том, как назовет его Фелиции.

   Маленькая глупая девочка.

   Она услышала какие-то звуки с противоположной стороны комнаты и быстро спрятала самоучитель по языку жестов под подушку. Почему-то она не хотела, чтобы Бронт видел, это казалось ей унизительным. Изучать язык без практики было достаточно трудно, но она просто не могла себя заставить попросить Бронта о помощи, или же пойти с этой просьбой к Фелиции. К тому же у нее почти не было времени, ведь ее

стражник

почти постоянно находился рядом с ней. Он даже пытался сделать из нее бойца, несмотря на все ее сопротивление. Часы, проведенные в спортзале, были самыми унизительными в ее жизни, особенно после взглядов, которые Бронт бросал в ее сторону. Андромеда вовсе не была необучаемой. Она послушно выполняла все физические нагрузки, которые он ей давал, не отлынивая и даже не пытаясь схалтурить. К концу шестой недели она даже неплохо освоила технику блокировки ударов и неплохо молотила руками и ногами по груше, но за все это время она так ни разу и не смогла ударить ни Бронта, ни кого-то еще. Даже мысль о насилии была для нее болезненной. Она могла бы снести побои или в самом крайнем случае обезоружить нападающего, но никогда ответить ударом на удар, даже если бы от этого зависела ее жизнь.

   Именно это приводило Бронта в гнев. Впрочем, он никогда не позволял себе терять контроль и наказывать ее. И даже если он и хотел обругать Андромеду, то не смог бы этого сделать, что, наверное, должно было быть не так уж и плохо, но приносило ей только еще больше неудобства, заставляя испытывать чувство вины.

   Они более-менее освоились с общением. Обычно дело ограничивалось жестами и мимикой, в редких случаях Бронт брал в руки альбом и ручку. У нее уже собралась целая стопка листов с изложением всех ее ошибок по тактике и алгоритму движений и дыхания, которого Бронт даже не мог слышать. И все же, несмотря на строгость, он был очень терпелив.

   В свободное от тренировок время каждый занимался своими делами. Андромеда обычно читала или рисовала, в то время как Бронт так же мог читать, или чистить оружие, или полировать свои ножи или же заниматься чем-нибудь еще, но всегда только на своей половине комнаты. Днем он никогда не оставлял ее одну, разве что на время, которое она проводила в ванной комнате. Просыпаясь иногда по ночам, она видела его, тихо проскальзывающего в комнату. Тогда он обычно был одет только в тренировочные брюки с полотенцем, наброшенным на шею, а комната наполнялась запахом геля для душа.

   Почему он никогда не тренируется при ней, а только показывает необходимые элементы? Конечно, она не могла быть для него достаточно хорошим спарринг – партнером, так как даже не могла ударить его, но все же он никогда не присоединялся к ней во время тренировок на выносливость.

   И еще Андромеда спешила тут же закрыть глаза и притвориться спящей, а еще лучше вообще повернуть голову в другую сторону, чтобы он ненароком не увидел, как вспыхивали в темноте ее щеки, когда она представляла его красивое стройное тело с хорошо очерченными мышцами, все еще влажное от душа.

   Боже, боже, боже.

   В такие моменты ей просто хотелось провалиться под землю.

  /////

   Наконец, наступил день, когда она была готова рискнуть и обратиться к Бронту. Точнее, просто набралась для этого храбрости, поняв, что последнее время не может сдвинуться с мертвой точки. Это произошло вечером, незадолго до того, когда они обычно отходили ко сну. Все началось достаточно невинно, когда она с помощью жестов попросила Бронта передать книгу. Парень с интересом посмотрел на нее. За то время, что они были знакомы, Андромеда успела так же научиться (по крайней мере, ей так казалось) различать некоторые его эмоции, когда он не хотел их показывать. Ориентирами ей служили едва заметные сокращения мимических мышц, подергивания плечами, движения руками, выражение глаз. Например, когда он был зол, то начинал сжимать руки в кулаки, словно хоть так пытался не выпустить наружу свой гнев. Когда бывал сильно увлечен книгой (или может быть взволнован?), уголок его рта совсем чуть-чуть опускался вниз. Когда же был доволен успехами Андромеды, хоть его губы и вовсе не двигались, но глаза улыбались.

   Это было приятнее всего.

   Бронт передал ей книгу, которая лежала в стопке самой верхней. Андромеда опять жестами объяснила, какую именно книгу она хочет. Парень тут же исправился, но по его легкой улыбке она поняла, что он дал ей другую книгу нарочно.

   -

Ты выучила язык жестов ради меня?

   -

По-моему, это лучше, чем все время общаться с помощью кивков и мотания головы. Или переводить тонны бумаги.

– Ты права. Только не

показывай

никому, что умеешь это.

– Почему?

– спросила она, а затем сама ответила на свой вопрос.

– Они запрещают тебе общаться со мной, да?

Он кивнул.

   -

Почему?

Парень посмотрел прямо ей в глаза, прикусив нижнюю губу. Раньше Андромеда не замечала за ним такой привычки. Затем, будто решившись, он «сказал»:

-

Они считают, чем меньше ты будешь знать, тем лучше.

– Знать о чем?

– Обо всем, о жизни. Чем меньше ты будешь знать, тем слабее будешь цепляться за свою жизнь. Не станешь бороться.

– А я должна?

Сейчас в ее голове было так много мыслей, что она совсем растерялась и не знала, как выразить мысли жестами. Видя ее замешательство, Бронт тоже опустил руки.

– Прости, я недостаточно хорошо справляюсь с этим

, – сообщила она, смущенно опустив глаза.

   -

Ты справляешься очень хорошо

, – возразил он. -

Никто не смог бы лучше за такое короткое время.

Позже

станет проще. Мне очень приятно, что ты сделала это ради меня.

Затем прибавил одними губами:

   -

Андромеда

.

   -

Я не хочу, чтобы ты называл меня так

.

   На его лице за какое-то мгновение отразилось удивление и даже обида.

   -

Потому что они используют это имя

, – объяснила она. -

Фелиция и старейшина.

   Бронт усмехнулся и взял в руки блокнот:

   -

Ты только что сказала "стар

уха", а «старейшина» вот так, –

он показал верное движение руками.

Она почувствовала, что краснеет.

   -

И как тогда ты хочешь, чтобы я тебя называл?

   Казалось бы, смутиться еще больше просто невозможно, но все же она ошиблась.

– Демо.

   Он снова выглядел удивленным.

– Как демо-версия?

Она кивнула, глядя, как изогнулись его губы, произнося для нее это слово. Демо. Почему-то это показалось ей очень личным, даже интимным.

– Теперь это уже имя. Когда его знают двое.

– Жаль, что я не могу произнести его на самом деле, чтобы ты

почувствовала его более реальным

.

– Могу я еще кое-что у тебя спросить?

– Конечно.

– К

ак ты думаешь, сколько мне лет?

Она думала, он посмеется над ее просьбой, но Бронт только внимательно осмотрел ее от макушки до ступней, как бы желая уточнить в последний раз, прежде чем зачитать вердикт.

-

Внешне ты выглядишь лет на

пя

тнадцать-

шестнад

цать

.

-

Что это значит?

– Это значит, что твой физический, психический и духовный возраст не совпадают. Психически ты больше соответствуешь ребенку...о, пожалуйста, не обижайся, я вовсе не этого хотел. И это неплохо, просто это...ты. Духовно же мне иногда кажется, что ты гораздо старше меня.

– А тебе сколько?

– Девятнадцать.

– Я совсем плохо определяю человеческий возраст, –

призналась она.

   Бронт улыбнулся.

– Я бы не стал тебе лгать. Правда.

– На самом деле это очень странно, так как еще совсем недавно, буквально за несколько

недель

до нашей встречи я была ребенком.

– Такие изменения, должно

быть,

пугают тебя.

– Она дернула головой

. – Я бы испугался, если бы со мной происходило такое. Должно быть, это очень выбивает из колеи.

– Очень. Но Фелиция сказала, что вскоре мое взросление замедлиться, а затем я вообще перестану изменяться, когда ангел займет мое тело.

Парень опустил голову и посмотрел на свои сцепленные руки. Когда он снова посмотрел на нее, девушка заметила на его лице какое-то странное выражение, словно он испытывал боль, но она не могла определить из-за чего: из-за того, что должен сказать или того, чего не должен говорить.

-

Ты не должна этого делать, если не хочешь. Это просто ужасно. Они

не имеют права заставлять тебя фактически

совершить ритуальное жертвоприношение.

– У меня нет выбора. Они ни за что не выпустят меня отсюда, да

же если бы я решилась на побег, а я никогда не решусь. Не после того, как узнала, что от меня будет зависеть столько жизней. Мне дали жизнь, чтобы я стала сосудом, это мое предназначение, иначе бы меня здесь вообще не было. Это цена, которую я должна заплатить.

– Сколько тебе лет на самом деле?

– Почти четыре.

– Почти четыре,

– повторил он, кажется, больше для себя,

– но при этом ты готова сделать то, на что у меня не хватило бы духу, хотя я почти в пять раз тебя старше.

– Сам говорил, что духовно я гораздо старше тебя.

– Говорил и не отрицаю этого, но все-таки мне трудно смириться с этим.

– Почему?

– Ты достойна большего, чем просто довольствоваться ролью сосуда.

  /////

В тебе нет ничего, что можно было назвать ненормальным. Ты сама сплошное отклонение от нормы.

   Чего она ждала, когда взяла такси и поехала к первому же попавшемуся в газете медиуму? Кью даже себе не смогла бы ответить на этот вопрос. Просто наступил день, когда она больше не смогла просто ждать, когда станет лучше. Да, мысли о самоубийстве посещали ее, и в последнее время это случалось все чаще и чаще, но это не казалось правильным выходом, так как, по меньшей мере, отдавало трусостью. Кью не была трусливой. Она не боялась жить, преодолевать препятствия или жертвовать чем-то, но от каждого чертового дня, прожитого ею, разило безысходностью.

   Пойти к мозгоправу, который выслушает ее "фантазии" и выпишет длинный список таблеток? А позже, когда галлюцинации не прекратятся, закроет ее где-нибудь в психушке?

   Все время, сидя в машине, Кью смотрела на свои руки в перчатках и даже ни разу не взглянула в окно. Если она будет сильно волноваться, то легко сможет поджарить эту машину и водителя, поэтому ей нужно успокоиться.

   – Приехали, мисс.

   – Спасибо, сколько я вам должна?

   Расплатившись за проезд, Кью вышла на улицу, раскрыв черный зонт. Дом, где, согласно объявлению, жил медиум, не представлял собой ничего особенного и ничего мистического. Просто уютный двухэтажный домик с ухоженным садом, стены выкрашены ярко-желтой краской, темная черепица, фигуры гномов, воткнутые повсюду в землю. Уже поднимаясь по крыльцу вверх, Кью услышала звук взрыва, а в следующую секунду увидела лежащие на полу осколки одного из тех самых гномов. Что его разбило?

   Не давая себе передумать, Кью позвонила в дверь.

   Не сбежать ли до того, как откроется дверь? Какой процент, что этот медиум окажется настоящим, а не каким-нибудь шарлатаном? 1 из 100? 1 из 1000?

   Дверь открылась, но задержалась на цепочке.

   – Кто там? – спросил настойчивый женский голос.

   – Вы медиум? – спросила Кью, чувствуя себя законченной идиоткой. – Мне очень нужна ваша помощь.

   – Протяни сюда руку.

   – Простите, что?

   – Если хочешь войти, протяни руку.

   Вздохнув, Кью медленно сняла перчатку с левой руки и протянула ее через щель. Уже через минуту дверь открылась. На пороге стояла женщина лет шестидесяти, в яркой цветастой блузе и потертых джинсах. Ее седые волосы были собраны на макушке. В ушах позванивали длинные, до самых плеч, деревянные серьги в виде круга с пентаграммой в центре.

   – Проходи, – она кивнула куда-то в сторону дома.

   Кью медленно зашла.

   – На кухню. Я принимаю посетителей только там.

   Она села за круглый стол, стоявший в самом центре кухни. На столе не было ничего, ни карт, ни гадального шара, ни рун или что там еще может быть в таком случае. Женщина-медиум вошла следом за Кью, но не стала садиться.

   – Хочешь чаю или кофе?

   – Нет, спасибо.

   – Ты разбила моего охранного гнома, – спокойно заявила женщина, садясь за стол. – Кто ты?

   – Я Кью.

   – Я спрашивала не об имени, – с досадой сказала медиум.

   – Больше я ничего не знаю, иначе не пришла бы к вам.

   – Что ты держишь в руках?

   Кью положила на стол газету с объявлением. На самом деле на странице было аж шесть адресов всевозможных целителей, экстрасенсов и медиумов. Кью не знала разницы между ними, поэтому выбрала тот адрес, который в тот момент оказался к ней ближе всего.

   – Я ожидала увидеть мужчину.

   – Правда? Это потому, что здесь написано Мортимер Шарпер? Ничего странного, так звали моего мужа. А посетители всегда почему-то более охотно идут к экстрасенсам или медиумам, если они мужчины. Не могла же я написать в объявлении "ведьма".

   – Почему нет?

   – Потому что это неправда, милочка. Можешь звать меня Магда. И, кстати, тебе очень повезло, что ты попала ко мне.

   – Почему?

   Магда усмехнулась, разглядывая газету. Ее смуглый худой палец по очереди перебегал от одного объявления к другому.

   – Рассел Хоук и Бриена Рок обыкновенные мошенники, которые к тому же дерут за свои сомнительные услуги втридорога. Марседес Родригес может и была когда-то хорошей ведьмой, но сейчас окончательно спятила. Эль Педро – жадный старикан, который меньше чем за полсотни и яйца себе не почешет. А вот этот, – она указана на последнее объявление, – Эндрю Кравец – работает на демонов и докладывает им о всех подозрительных "клиентах". А мой бедный разбитый гномик говорит о том, что ты принадлежишь именно к последней категории посетителей.

   – Вы так хорошо всех охарактеризовали, – усмехнулась Кью. – А вы то сама настоящий медиум, или ваши сверхъестественные способности такие же настоящие, как и имя в газете?

   – Я никого здесь не держу, – заявила Магда. – Знаешь, где дверь...И все же не уходишь, – ее тонкие потрескавшиеся губы изогнулись в улыбке, – значит, тебя хорошо допекло.

   Кью ничего не ответила.

   – Дай сюда руку, нет, лучше обе.

   Магда вытащила из кармана толстую цыганскую иглу и ткнула ею в центр ладони Кью. Девушка не успела сдержаться, и по ее коже пробежали две голубые вспышки: одна от места укола и вверх, теряясь под рукавом, другая от края мизинца до середины ладони. Глаза Магды расширились. Она выпустила ладонь Кью, а затем брезгливо вытерла руки о штаны.

   – Ты не человек.

   – Что я тогда?

   – Какой-то гибрид. Я точно не уверена, но думаю, что-то вроде помеси ведьмы и...и демона. Ты уже убила кого-то, верно?

   – Я не знаю. На самом деле я что-то видела, но не могу точно сказать, воспоминания это или какие-то галлюцинации. Может, я просто больна?

   – Твое тело действительно нездорово, так как в нем есть эта демоническая зараза, но с твоим рассудком все в порядке. Если ты испытываешь проблемы с памятью, то, скорее всего, это защитный блок. Если хочешь, я могу попытаться снять его, но гарантий никаких не даю, ведь последствия предугадать невозможно.

   – Хорошо. Если это даст мне ответы на мои вопросы, то никаких гарантий не потребуется. Не думаю, что может стать хуже, чем сейчас.

   Магда подняла на нее свои маленькие темные, как у птицы, глаза.

   – А здесь ты ошибаешься, девочка, всегда может стать еще хуже. Но дело твое.

   Окровавленная игла снова оказалась у нее в руках. Кью зажмурила глаза, откинувшись на спинке стула, а затем вдруг почувствовала, как ее тело немеет. Она просидела без единого движения, наверное, минут пятнадцать, прежде чем Магда отложила иглу и вытерла тыльной стороной ладони пот со лба.

   – Кто-то постарался на славу, пытаясь не дать тебе вспомнить. Заслон поддастся, но не рассчитывай, что это произойдет сразу. Прежде тебе еще придется немного помучиться.

   Кью опустила голову, раскачиваясь на стуле, как маленькая. В данный момент ребенком она себя и чувствовала.

   – Мне...мне кажется, что я уже сделала что-то плохое. Как мне избежать этого впредь?

   Магда только пожала плечами:

   – Это уже не моя проблема, а только твоя. Ты – не человек, и твоя сила будет только расти со временем. Больше я ничего не могу для тебя сделать. Дверь найдешь сама.

   – Но, подождите, вы же почти ничего мне не сказали. Кто...что я такое? Кто сделал это со мной?

   – Я думаю, твоя память расскажет это лучше меня. А теперь проваливай.

   Кью встала, пошатываясь.

   – Я вам что-то должна?

   – Да. Никогда больше не появляться в этом доме. Я уверена, что в следующий раз не смогу отделаться одним только гномом.

   Кью уже почти добралась до двери, когда голос старухи снова окликнул ее.

   – И последний бесплатный совет: старайся не попадаться демонам на глаза.

   Кью не стала раскрывать зонт, она просто брела под дождем по дороге, даже не думая о том, чтобы остановить такси. Грязь под ее ногами смешалась с воображаемой кровью из ее воспоминаний.

   На этот раз она знала больше.

  /////

   Ее маленькая ручка утопает в большой мужской руке.

   – Куда мы идем, папа?

   – Это сюрприз, Эйприл.

   Сюрприз – это хорошо, но почему его голос звучит так холодно?

   Сейчас весна или, может быть, ранее лето. Немногочисленные деревья в городе покрыты сочной ярко-зеленой листвой. В городе сейчас движутся два мощных течения, и это единственное время в году, когда они практически одинаковы по силе: первый, поток машин движется из города, второй, людской, распыленный и неспешный, кажется, заполонил все. Папа тянет ее за руку, и они вместе входят в небольшой закрытый дворик. Два дома были построены так, что образовывали равнобедренный треугольник с каменной аркой, служившей входом. В центре дворика стоит каменный колодец, увитый плющом, словно из сказки. На втором этаже кто-то вывесил сушиться белье. Два толстых кота греются на солнышке под дверью так, что если кто-то выйдет наружу, то непременно наступит на них. Но ведь это коты, с ними ничего плохого не произойдет.

   Папа тянет дочь к пристройке. Проходя мимо колодца, девочка протягивает руку и проводит ладонью по теплой шероховатой поверхности камня. Мужчина замирает у порога и открывает дверь перед Кью, перед Эйприл, толкая ее вперед. Почему ее постоянно толкают? Как только они оба оказываются внутри, дверь захлопывается, и проходит примерно полминуты, прежде чем глаза девочки привыкают к темноте.

   – Сюрприз здесь, папа?

   Она трясется, обхватывая руками свое тощее тело. Здесь сыро и холодно. Страшно.

   – Знаешь, почему я привел тебя сюда? – отец говорит тихо, но его голос эхом разноситься по помещению, отбиваясь от стен. Его тоже трясет, но вряд ли это от холода. По его лицу стекают крупные слезы. Девочка видит их, из-за отблеска, когда капли отражают свет, падающий из единственного окна почти под самым потолком. – Потому что ты чудовище, убившее собственную мать. Зачем ты сделала это, Эйприл, зачем? Мама так любила тебя, она боготворила чудовище, убившее ее во сне. Моей смерти ты тоже хочешь, монстр? Одной тебе мало, не так ведь? Тебе нужно множество трупов.

   А затем сильные руки сталкивают ее вниз. Это глубокая яма, больше чем на половину заполненная водой. Кью пытается ухватиться за что-то, но только обламывает ногти о камни, торчащие из мягкой, легко осыпающейся земли. Много грязной холодной воды, а она не умеет плавать. Кью начинает кричать, и холодная вода попадает ей в глотку. Девочка начинает кашлять, захлебываясь, и идти ко дну. Чем больше усилий она прилагает, чтобы выбраться, тем быстрее тонет. Но боль не так ужасна, как страх, что сжимает ее горло и внутренности. Она утонет здесь, умрет, в полной темноте, на глазах отца, который не сделает ничего, чтобы ее спасти.