Текст книги "По разные стороны (СИ)"

Автор книги: FlowDAY

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)

– У меня есть тост…

Кацуки поднимается с места, держа в руке бокал с чем-то. Шимада удивлённо смотрит на него, явно чувствуя, что он задумал какую-то подлость.

Правильно думает, ведь Бакугоу Кацуки – это синоним слов подлость, ненависть, боль, страх, отчаяние.

Все как по команде затихают, уставившись на него во все глаза.

– …За Мидорию Изуку, которого больше нет нашими стараниями…

Каждый опускает взгляд в пол, стараясь отгородиться от этого. Но это не поможет, Кацуки уверен, если у этих существ есть хотя бы немного совести, – она их несомненно мучает.

– …И, разумеется, за вас, дорогие одноклассники, которые смеялись, когда я унижал его, которые помогали мне, когда я насиловал его, которые бездействовали, когда я едва не отправил его на тот свет. За вас! – Бакугоу переворачивает бокал, позволяя его содержимому вылиться на пол неровной лужей.

Люди за столом сидят с позеленевшими рожами, а внутри Кацуки медленно выжигается чёрная дыра.

Он уходит медленно, но на парковке его догоняет Шимада.

– Бакугоу, стой! Стой, кому говорят! – она хватает его за рукав пиджака, заставляя остановиться и обернуться назад.

– Всё, что ты сказал сейчас… Это правда?

В её глазах много чего: неверие, страх, боль. Шимада не знала Изуку, она перешла в их класс уже после того, как омега перевёлся в другую школу. Ей не составило труда сблизиться со всеми, но с ним девушка общалась натянуто, хотя вывести его на разговор – уже огромный прогресс.

– Абсолютная.

Девушка молчит, она всё ещё не верит. Кацуки не может отвернуться, не может сделать и шагу. Ему хочется, чтобы хотя бы кто-то…

Шимада подходит к нему впритык и со всей силы даёт пощёчину. Щека от её удара в тот же момент начинает гореть.

Взгляд её меняется на отчаянный, хотя ладонь всё ещё дрожит.

– Я не буду извиняться за это, потому что ты сам этого хотел…

Ответить ему нечего. Это именно то, что ему и нужно было.

Изуку резво строгает овощи в салат, пока Кацуки пытается настрочить отчёт. Половина документов осталась в офисе, поэтому некоторые данные могут быть неверны… Бакугоу напряжённо хмурится, завтра придётся вставать ещё раньше, чтобы переписать это с верными цифрами. Как же напряжно.

Вода из крана всё льётся и льётся, что довольно странно, потому что Деку уже должен был помыть посуду.

Омега замер, как-то непонятно уставившись куда-то вниз. И чего он там увидел такого?

Мидория выключает воду, но от раковины так и не отходит, продолжая склонять голову. Кацуки не может отвести напряжённого взгляда от его спины. Что-то не так.

Изуку странно тяжело дышит, его плечи подрагивают. А потом слышится вскрик. Альфа не может сказать, как он так быстро оказывается рядом с ним, но Мидория, сорвавшийся к нему, врезается в парня.

Омега смотрит на него огромными, испуганными, как кажется Бакугоу, глазами, часто дыша ртом. Кацуки хочет спросить, что случилось, но не успевает даже воздуха в лёгкие набрать. Изуку хватает его за руку и кладёт себе на живот, передвигая то сюда, то туда, пока не находит какого-то нужного положения. Они молчат, просто стоят и ждут чего-то.

Кацуки сначала даже не понимает, чего именно, но тут в ладонь что-то толкается. Совсем робко, но ощутимо. Мидория снова взвизгивает:

– Шевельнулся! Чувствуешь? Он шевельнулся! В первый раз!

Бакуго чувствует, как внутри него что-то лопается. Он впервые чувствует такое. До этого никак не проявляющий себя ребёнок был для него чем-то астральным, но сейчас… Он его почувствовал. Он там, он живой. Кончики пальцев холодеют. Кацуки ощущает дрожь собственных рук. Его охватывает неконтролируемый ужас.

Потому что он опасен для них. Ему нужно держаться подальше, иначе всё может закончиться печально.

– Он шевельнулся… – бесцветным голосом раз за разом повторяет Кацуки, смотря, как подрагивают пальцы.

– Вас это пугает. Почему?

– Потому что до этого момента для меня это был просто набор клеток. Я его не видел, был только Деку. Я мог прикоснуться к нему, а теперь…

– А что Вам мешает прикасаться к нему теперь? Только осознание того, что Ваш ребёнок живой? Не подумайте, что я Вас оскорбляю, но это глупо.

– Мне кажется, что одним своим движением я могу убить их. Одна мысль об этом заставляет трястись от страха. Я жалок?..

– Страх того, что Вы можете причинить вред тем, кого Вы любите, не делает Вас жалким. Это показывает, насколько сильно Вы дорожите ими.

– Однако я с лёгкостью могу всё уничтожить…

– Вы сами себя накручиваете, – Иида подпирает голову рукой.

– Меня много чего мучает.

– Например?

– Деку почти ничего не говорит мне. Нет, лучше сказать не выговаривает. То есть он никогда не злится. Я понимаю почему, но… Всё же…

– Только давайте без глупостей. Вы ведь и сами должны понимать, что даже если он и злится, то не показывает этого, потому что…

– …Боится меня…

– Не только. Вы ведь сами говорили, что уже достаточно многое узнали о нём: его вкусы, любимые вещи, цвет, тип людей, с которыми ему легче найти общий язык. Это и так огромный прогресс.

– Я понимаю, но мне всё равно мало. Хочу, чтобы он принадлежал только мне. Чтобы он думал только обо мне, полагался на меня и верил… – Бакугоу горько усмехается, прикрывая глаза.

Очако поглядывает на настенные часы, барабаня пальцем по подлокотнику своего кресла.

– Вот что, Бакугоу-сан, не хотите ли выпить со мной как друзья?

Кацуки выгибает бровь. Выпить? Это он может…

С Очако пить нельзя. За один единственный вечер Кацуки усвоил это на всю жизнь. А ещё он понял, что психологом ему не быть. Выслушивать чужое нытьё слишком тяжело. И как Иида вообще это выносит?

– А вот ещё был слу-чай! – заплетающимся языком пытается составить из набора слов предложение девушка.

Бармен тоскливо смотрит на Бакугоу, взглядом прося расплатиться и уходить уже. Но Очако непреклонна – пока не расскажет все байки с работы, не успокоится.

– Пришёл ко мне, значит, какой-то мужик…

– Ты это уже говорила… – Кацуки готов распластаться по барной стойке, лишь бы не утечь куда-нибудь на пол. Но до такого состояния его довёл вовсе не алкоголь.

– Цыц! Я здесь говорю! Так во-о-т. Пришёл ко мне импотент! И говорит: «У меня не встаёт. Помогите!» Ну, я направила его сначала к врачу по профилю, а о-о-о-он… на меня жалобу накатал! Во-о-о-от.

– Какой кошмар… – альфа краем глаза поглядывает в сторону двери, но, чтобы сбежать отсюда, ему сначала нужно пройти мимо этого пьяного чудовища.

– Да-а-а. Чтоб у этого… Стручок его отсох окончательно… Во-о-от.

– Желать такое своим пациентам неэтично, ты в курсе?

– Молчать! Здесь я говорю! – она кулаком ударила по столу, бармен снова тоскливо посмотрел на Кацуки, но тот в ответ только пожал плечами. Он-то что может сделать в такой ситуации?

– Слушай, тебе домой ещё не пора?

– Не-е-ет. Не надо домой… Там ску-у-учно…

– Зато здесь-то как весело…

Они переглянулись с барменом и одновременно закатили глаза на очередную реплику Ииды.

– Заканчивай балаболить. Тебя муж наверняка дома заждался.

– Не-е-е. Тенья спит. Я ему сообщение написала, что буду поздно, чтобы он меня не ждал. А вечер только начинается.

Бакугоу беспомощно оглянулся, неужели у него нет и шанса против этой манипуляторши?

– Ты, может, и не спешишь, а вот меня дома ждёт беременный муж, так что я…

– Бакугоу, знаешь, я тут подумала… Надо мне зайти к тебе в гости. Я уверена, что мы с Деку-куном подружимся! Мне он откроется, ты так не думаешь?

Альфа задумался, в её словах есть доля правды. Изуку уже свободно общается с Мономой и Шинсо, иногда с Киришимой. К тому же Очако очень наблюдательна, она сможет разглядеть детали, недоступные глазам Кацуки. Это может сработать.

– Я подумаю над твоим предложением…

– Подумай, подумай…

Кацуки доставил Очако до её квартиры и сдал на руки Тенье.

Уже лёжа в кровати, он ещё раз обдумывал её слова. На самом деле, от этого могло быть гораздо больше плюсов. Если девушка сможет найти подход к Изуку, то она сможет пинать Бакугоу в нужном направлении, давать подсказки, как подступиться к омеге. Это было бы замечательно.

Изуку мычит что-то во сне, рукой сжимая одеяло и подтаскивая его ближе к лицу. Похоже, он замёрз. Кацуки осторожно укутывает его сильнее, чтобы парню не было холодно.

Бакугоу нетерпеливо ёрзает в кресле, ожидая, когда Иида уже начнёт. Сегодня она тянет дольше обычного. Но торопить её он не решается.

– Итак, – начинает она, и Кацуки подбирается в кресле, напряжённо вслушиваясь в каждое её слово. – Знаете, это было довольно занятно…

«Занятно» – довольно странное определение для всего этого. Но раз уж так, то пускай.

– Я выделила несколько самых явных проблем. Правда, думаю, Вы об этом и так знаете, но всё-таки. Первое – у него проблемы с коммуникабельностью. Второе – выражение своих чувств и отношения к кому-либо. Третье, самое главное, – суицидальные наклонности. Вы ведь не могли об этом не задумываться. Помните, Вы рассказывали мне в самом начале, что Деку-кун частенько спал на полу на кухне, возле окна. Теперь, увидев его, я могу уже предположить, что он там делал.

Кацуки знал это. Хоть и пытался отрицать, но это было бесполезно.

– Вероятность того, что такие «наклонности» всё ещё остались, конечно, высоки. Ведь обычно люди сразу обращаются к специалисту. Антидепрессанты и всё такое, если Вы понимаете. Им нужна долгая психотерапия. Поэтому я и удивлена, что сейчас он так себя ведёт. Отстранённо. Для него это будто что-то обыденное. Вам не кажется это странным?

Кажется, ещё как кажется. Но в ответ он только кивает ей.

– Он просто плывёт по течению. Бакугоу-сан, я бы очень настаивала на лечении у специалиста. Не сейчас, но после родов точно. Вы пытаетесь как-то его «растормошить», но в данном случае – это не будет приносить стопроцентных результатов. Я не говорю, что это совсем бесполезно, но будет очень трудно. Деку-кун будет отрицать всё до самого конца, а настойчивость может привести к чему похуже.

– Я знаю это. Однако Деку ни за что не убил бы своего ребёнка.

– Бакугоу-сан, не Вы первый, не Вы последний. Такие случаи были и раньше. И, поверьте на слово, ничем хорошим они не заканчивались. Сейчас всё идёт гладко, но нет никакой гарантии, что нервный срыв не произойдёт завтра или через больший период. Просто подумайте, Вы ведь не можете предсказать, что Вас будет ждать через сколько-то лет. Деку-кун…

– Если… обращаться к специалисту, то что тогда?

– Скорее всего, сначала с ним просто побеседуют, попросят рассказать о своей жизни. Потом проведут некоторые психологические тесты. Возможно, возьмут кое-какие анализы. На основе всего этого будет строиться дальнейшее лечение. Но, разумеется, всё это должно быть на добровольной основе, а не по Вашему принуждению. И Вам тоже придётся присутствовать и активно участвовать в этом.

Бакугоу сгорбился, устало запуская пальцы в волосы, сжимая их. Да, это самое безобидное, что могло бы быть. Он бы соврал, если бы сказал, что не верил во что-то более светлое. Ещё как верил. Думал, что Очако скажет, что у них всё будет хорошо, что Деку идёт на контакт, что с ним всё в порядке. Но отрицать проблему глупо, это правда. Так что выбора нет. Пускай даже не сейчас, но, рано или поздно, им придётся идти дальше. И если без помощи мозгоправов это не получится, то выбора нет.

– У тебя есть кто-то, кто сможет помочь, если он согласится?

– Один мой знакомый уже имеет опыт с такими случаями. Однако должна предупредить, что результат может быть как положительным, так и отрицательным. Для Вас, Бакугоу-сан, не для Деку-куна. Потому что то, чего хотите Вы, может быть совершенно не тем, что хочет он.

– Я это осознаю, – выдохнул он еле слышно.

– Тогда я дам Вам номер приёмной. И лучше начинать всё это не одному, а именно вдвоём. Когда всё обговорите и придёте к единому решению, позвоните вместе и уже с полной уверенностью запишитесь на консультацию.

Из своей карманной телефонной книги Иида выписала в блокнот номер телефона и вырвала листок, передавая ему.

– Врач бета. Заранее предупрежу Вас, чтобы не было никаких недоразумений.

Кацуки вперился взглядом в разлинованный листок, не видя перед собой ни одного символа, все его мысли улетучились в совершенно другое русло. Очако права: сейчас нет смысла «взбалтывать» Изуку ещё сильнее. Просто внимательнее за ним присматривать, чтобы не произошло диверсий, – этого пока что хватит. Пока что… Но дальше потребуется максимум усилий, чтобы вернуть его к жизни.

– Далее: коммуникабельность. Деку-куну нужно как можно больше общения с людьми. У Вас есть хотя бы какие-нибудь мысли на этот счёт?

У Кацуки нет друзей, по крайней мере, таких близких. Но, возможно, эти, с его работы, могут пригодиться.

– Есть кое-кто на примете. Но я пока не уверен на этот счёт.

– Вам стоит хорошенько это обдумать. А вот насчёт выражения своих чувств будет ещё труднее. Нужно начинать с самого малого, а потом всё больше и больше. Ну, скажем, просто спросите у него совета: какой галстук лучше надеть или не хочет ли он сходить в кино или кафе. Конечно, сразу он Вам не ответит, могу предположить, что у него начнётся ступор. Но рано или поздно, Деку-кун даст Вам ответ.

Монома уже в который раз тяжело вздыхает, так и говоря: «Ну спроси же, что со мной!» Но Кацуки не ведётся на это, продолжая чиркать правки в документах. Полностью сосредоточиться ему мешает тот же Нейто.

– Бакугоу-са-а-ан, – зовёт он его, и Кацуки, закатывая глаза, всё-таки обращает на него внимание.

– У меня проблемы, Бакугоу-сан…

Зная его проблемы, то у этих придурков просто-напросто жрать дома нечего.

– Я хочу на свидание.

– Со мной? – он весело хмыкает, пальцем постукивая по большой тёмной папке, которая уже давно просится оказаться на столе Нейто.

– Упаси боже! С Кендо, с кем же ещё! – Монома укладывает подбородок на скрещённые руки, продолжая грустно вздыхать.

– И в чём твоя проблема?

– Она со мной ни за что не пойдёт.

Кацуки это прекрасно знает, но он всё никак не поймёт, чего это Монома решил излить свою душу именно ему. Неспроста это всё, неспроста.

– Я тебя не понимаю. Если тебе нужен совет по любовным делам, то обратись к кому-нибудь другому.

– Кендо боится оставаться со мной наедине…

– Её можно понять. Мне тоже страшно оставаться с тобой наедине.

– Не смешно, Бакугоу-сан.

– А я разве смеюсь?

Но, видя такого Моному, даже Бакугоу становится не по себе. Всё-таки он привык, что этот парень как батарейка «Энерджайзер». А сейчас Нейто выглядит как выжатый лимон, если так пойдёт дальше, то его депрессия захватит и всех остальных. И кто тогда работать будет?

– Выкладывай уже как есть. Я же вижу, что ты к чему-то клонишь.

– Мне нужен Изуку-сан, – от этих слов Кацуки чуть не давится воздухом.

Нейто тут же старается исправиться.

– Мне нужно, чтобы он присутствовал. Изуку-сан – омега. Если он тоже придёт, то Кендо будет чувствовать себя в безопасности.

– То есть ты предлагаешь мне отпустить своего мужа с тобой на свидание только для того, чтобы Кендо «чувствовала себя в безопасности»?

– Разумеется, ты тоже приходи.

Атмосфера в комнате накаляется всё сильнее.

– Бакугоу-сан, ну пожалуйста! Чего тебе стоит?! Просто придите! Сходите в кино, развеетесь. Я уверен, что рутина уже приелась Изуку-сану и он точно не отказался бы прогуляться.

Изуку бы ничего не «приелось». Он об этой рутине мечтал всегда. Ведь это лучше, нежели постоянное насилие. Но прогуляться – это может способствовать их дальнейшему взаимодействию.

– Когда? – только и спрашивает Кацуки, хватаясь за папку сильнее.

– В воскресенье вечером. Ещё пойдёт Шинсо, возможно, Киришима-сан и Денки-сан, но это не точно.

– Ладно, – выдыхает раздражённо Кацуки. – Я спрошу об этом Деку. Но на многое не рассчитывай, он с лёгкостью может отказаться.

– Спасибо тебе, Бакугоу-сан. Я у тебя в долгу.

Спросить Деку нереально. Гораздо проще поставить его перед фактом. Так альфа и поступил. Единственное, чего он точно не ожидал, – приход Миюки.

Бакугоу не понимал, зачем Монома позвал его. Ведь он прекрасно понимал, что они не могут переварить друг друга, и всё равно.

На самом деле больше всего волновался Кацуки именно за Изуку. Миюки та ещё мразь, к тому же мразь, которая совершенно не умеет следить за языком. Если он, не дай бог, ляпнет что-нибудь сомнительное в адрес Деку – ему хана. И в этот раз его уже никто не спасёт.

Но Миюки ведёт себя на удивление тихо. Ни с кем не спорит, да и вообще не говорит. Скорее всего, сказывается та же паранойя, но Бакугоу всё равно продолжает следить за ним и старается не выпускать ладонь омеги, согревая его холодные пальцы.

Как Монома выбирал этот фильм, Бакугоу не знает и знать не хочет. Его вырубило довольно быстро. А когда он проснулся, как раз шла финальная сцена. Нейто всё так же сидел как статуя, Изуку, прищурившись, смотрел на экран.

Прогуливаясь по вечерней площади, Кацуки думал только о том, что Деку в свете ярких огоньков гирлянд прекрасен. Его нос и щёки покраснели от холода, а сам он пытается как можно сильнее укутаться в шарф. Из-под ткани вырываются только маленькие облачка его дыхания.

Как бы альфа ни орал, он не мог отрицать очевидного: все эти люди, в какой-то мере, помогли ему с Деку. Помогли узнать его лучше. Помогли ему найти к нему подход. Помогли раскрепостить.

Кацуки оборачивается, чтобы показать омеге фотографию, – она совершенно не удалась: Монома моргнул, ветка, что колола Бакугоу в плечо, не давала ему расслабиться, так что его рожа вышла отменно… А вот Изуку получился лучше всех, даже Шинсо не так хорошо вышел. И тут он видит – Мидория разговаривает с Миюки. Они всё говорят и говорят.

Бакугоу не знает, как описать то, что он почувствовал в тот момент. Хотя… ему стало страшно. Лишь на секунду он допустил мысль, что сейчас Миюки раскроет рот. Вдруг Изуку это заденет. Вдруг это как-то повлияет на него.

– О чём вы говорили с Миюки? – этот вопрос сам срывается с губ, стоит им только оказаться дома.

Изуку ведёт себя как обычно, но Кацуки не может успокоиться. Он ведь просто не в силах забраться в эту голову, чтобы узнать, о чём тот думает, что его тревожит.

– Ну. Мне показалось, что Миюки-сана что-то тревожит, поэтому я предложил ему выговориться. Иногда такое нужно. Когда уже нет сил терпеть, тебя разрывает на части, но тревожить близких не хочется.

Слушая его тихие слова, в голове Кацуки возникает только один единственный вопрос, который не даёт ему покоя уже очень и очень давно.

– А тебе не хочется выговориться?

– Зачем? – Мидория непонимающе выглядывает из-за приоткрытой дверцы холодильника.

– Разве тебе этого не хочется? – снова спрашивает он.

Рано или поздно им придётся обращаться к специалисту. Но, может быть, Кацуки и сам сможет как-то повлиять на него?

– Но мне нечего сказать, – наконец говорит омега.

– Уверен?

– …

Он хмур, губы поджаты, и дыхание сипло вырывается через раз.

– Деку, ты же и сам понимаешь, я не умею вести разговоры. Мне гораздо проще найти общий язык с бизнес-партнёрами, чем с тобой. Так помоги же мне…

Помоги нам… Потому что во всём этом так сложно разобраться, так страшно оступиться и нарушить баланс, который только-только получилось найти.

– Я не понимаю, о чём ты, – иногда Изуку бывает упрямее барана, и всё из него приходится едва ли не пассатижами вытаскивать.

– Тебе не хочется плакать? Кричать? Хотя бы просто поговорить?

– Я не понимаю, о чём ты…

Это выводит из себя. Неужели он считает, что Кацуки просто не достоин знать, что происходит внутри него? Но омега смотрит на него таким болезненным взглядом, будто бы говорящим ему: «Зачем ты заставляешь меня произносить это вслух?! Что ты хочешь услышать от меня?!» Что Бакугоу хочет услышать, он и сам не знает. Однако больше всего на свете Кацуки боится, что Изуку скажет о своей ненависти ему прямо в лицо. Это будет заслуженно, очень заслуженно. Но не менее болезненно.

– Каччан, я не хочу… вспоминать. Ничего не было. Всё это было обычным кошмаром.

Кацуки резко подрывается с места и подходит к нему со спины, сильно обнимая поперёк груди. Внутри всё трясётся от страха и грусти. Потому что…

– Было, Деку. Всё это было. А кошмары есть сейчас. Ну же, выскажи мне всё! Тебе станет легче! Ты ведь и сам это понимаешь! Просто начни…

Несколько секунд тишины становятся похожими на час или даже больше. Но он точно знает: ещё немного, он на верном пути. Ещё чуть-чуть, и Изуку скажет ему первое слово.

– …Мне больно… Каждый раз, просыпаясь, я боюсь, что всё, что происходит, – это просто сон. А я нахожусь в коме. Мне кажется, что я вот-вот проснусь. И не будет ничего. Только беспросветная тьма. Я боюсь, что всё начнётся по новой… что каждый день станет кошмаром наяву. Я не хочу просыпаться! Не хочу! Не хочу каждый раз, выглядывая в окно, представлять, как по асфальту растекается огромная лужа крови, а я лежу в ней! Не хочу больше вздрагивать от каждого шороха! Не хочу больше чувствовать боль! Не хочу бояться… тебя…

Он закусил губу, ощущая солёный привкус собственных слёз. Дрожащие пальцы вцепились в руки Кацуки, сжимая с совсем несвойственной омеге силой. Но объятий альфа не разомкнул, лишь сильнее прижимаясь к Изуку.

– Деку…

Бакугоу разворачивает его к себе лицом, пальцами подцепляя подбородок, заставляет посмотреть на себя. Глаза Изуку все красные, белок испещрён алыми нитями полопавшихся сосудов. А у самого альфы они лихорадочно блестят. Он тянется к нему, изнутри содрогаясь от страха, что оттолкнут, но Мидория неожиданно сам хватает его за лицо, притягивая к себе, впиваясь в губы неуклюжим поцелуем. Омега кусается, вжимаясь в него всем телом, дёргая за волосы, с каким-то непонятным удовольствием слизывая с губ Кацуки выступающие красные капли. Словно он старается показать через это свои чувства, свою боль. Но Бакугоу прекрасно понимает – это всё лишь малая доля страданий Изуку.

– Ты ведь… больше не сделаешь мне больно, правда?

По его лицу стекают слёзы, нос уже не дышит, из-за чего он гнусавит. Но Кацуки этого и не замечает, прижимая его к себе ещё сильнее. Та мысль, не дававшая ему покоя с самого начала и долгие годы, – её больше нет. Нет ничего. И только к одному, каждый вечер засыпая и просыпаясь по утрам, Кацуки приходит раз за разом. Но никак не решался сказать это ему. Сейчас. Лучше момента больше не будет. Это подпишет его приговор раз и навсегда. И назад дороги больше не будет. Иначе Бакугоу Кацуки уже не будет являться человеком, а его слово даже для него самого не будет значить ничего. Всё будет зависеть только от него.

– Если… Если я когда-нибудь снова подниму на тебя руку… уходи. Не раздумывай ни минуты! Просто уходи! Я не буду тебя преследовать, обещаю. Но… я больше никогда не…

Изуку прикрывает его рот ладонью, качая головой, продолжая заливаться слезами.

– Пожалуйста… Давай… Пойдём… Спать… – он резко бледнеет, руками цепляясь за Бакугоу.

– Что такое?!

– Тошнит… И голова кружится…

Омега медленно оседает в его руках, но Кацуки не позволяет ему окончательно упасть, подхватывая на руки.

Бакугоу прекрасно осознаёт, что это он довёл Изуку до такого состояния. Да, им нужно было поговорить, и нужно будет поговорить ещё не один раз. Но чёрт… Если такое будет каждый раз. К чему это может привести?

В кармане его пиджака лежит тот самый листок с телефоном, который ему дала Иида. Сейчас. Прямо сейчас можно сказать это. Показать листок. Рассказать, что он и сам уже ходил к «специалисту». В этом нет ничего страшного. Просто им это нужно, они не справляются и вряд ли справятся без посторонней помощи. Нужно говорить медленно, стараясь не принуждать. В окно пробивается луч от фонаря, он перемещается по комнате, на секунды слепя их обоих.

– Деку… – эти слова он прокручивал в голове столько раз, и теперь наконец-то пришло время сказать их вслух. – Я хочу стать достойным мужем и отцом, и, если понадобится, я готов глотать любые таблетки, лишь бы никогда больше…

– Давай не будем об этом. Пожалуйста. Я же уже говорил, что не хочу вспоминать.

Кацуки поджимает губы, чувствуя, как в горле засел комок.

– Но ты не можешь забыть. И я не могу. Это то, что не забыть нам обоим. Оно будет преследовать нас до конца жизни: тебя – ночные кошмары, меня – всё сразу…

– Тогда давай забудем вместе.

Ему кажется, будто кто-то нажал на спусковой крючок. Забыть? Просто забыть?! Это невозможно! Такое не забывается!

– Предлагаешь мне игнорировать всё то дерьмо, которое я вылепливал годами, топя тебя в этом пиздеце?! Не дури, Деку!!!

Мидория сильно вздрагивает от его крика, зажмуриваясь. Во рту чудится горечь разочарования, хотя, как ему казалось, больше разочароваться в самом себе уже просто нельзя было.

– Вот видишь, – уже успокоившись, продолжает Бакугоу, – не выйдет. Мы снова вернулись к началу. Нам не сбежать от этого прошлого, как бы мы ни старались…

– Я… хочу попробовать… сбежать от него…

– И как ты собираешься это сделать?! Ничего не выходит! Что бы я ни предпринимал, всё остаётся как прежде, – пальцы, сцепленные вместе, дрожат, а внутри всё колотится, сжимая лёгкие, словно в тиски.

– Давай будем стараться вместе? Пока не получится.

Кацуки оборачивается к нему, дотрагиваясь до кончиков тёмных вихров волос. Стараться вместе… Они и сейчас стараются, но этого мало… Но отступиться он просто не может. Очако права: от его решений и действий зависит не он сам, а именно вся их дальнейшая жизнь. Кацуки – дурак, он этого не отрицает и свою дурость никогда не забудет. Однако сейчас Бакугоу может сделать ещё хоть что-то, пока есть шанс что-то исправить, собрать, воссоздать старое и построить новое своими руками, словами, действиями.

– Тогда ты должен больше полагаться на меня.

– А ты не скрывать от меня всё, что только можно.

Альфа укладывается рядом, пересиливая себя, чтобы задать хотя бы один вопрос из той тысячи, что крутится в голове:

– Как думаешь, у нас получится?

– Не знаю. Но я хочу в это верить.

Кацуки прикрывает глаза, он тоже хочет в это верить. Хочет верить в самого себя, в свои силы, выдержку, терпение. Но, чёрт подери, это просто замкнутый круг! И из него никак не получается вырваться! Каждый раз что-то отбрасывает их назад, к старту. Он уже открывает рот, готовясь осторожно свернуть к нужной теме, но сильный толчок куда-то вбок заставляет его вздрогнуть. Живот омеги ходит буграми.

– Кажется, малыш проснулся. Надо походить, а то он не заснёт, – но Бакугоу не даёт ему встать, неуверенно укладывает руку на живот, ощущая, как ребёнок внутри замирает, а потом снова резко ударяет его ножкой точно в середину ладони.

Он одёргивает руку, продолжая чувствовать дрожь собственного тела.

– Ты не причинишь НАМ вреда?..

Откуда он может знать? Это именно то, чего он предугадать не в силах. Смотря на свои дрожащие руки, Кацуки в полной мере осознаёт, что это действительно нечто живое, что-то, что объединяет их, связывает вместе.

– Я и сам этого не знаю. Этот вечно тлеющий уголь ярости внутри меня постоянно грозится разгореться в пожар и превратить в пепелище всё, что я только смог выстроить.

Изуку тянется к его всё ещё немного подрагивающей руке и снова прикладывает её к выпирающему боку.

– Так он говорит тебе: «Привет».

Малыш снова пинается несколько раз. Кацуки делает несколько глубоких вздохов, прислушиваясь к ощущениям. В груди болит. Эту боль не описать словами. Она разъедает его уже слишком давно. Но тёплые руки, что тянутся к нему сейчас, кажется, способны не только затушить этот пожар, не только притупить эту боль, но и подарить ему то самое «Прощение», которое сам себе он никогда не подарит.

Кацуки снова смотрит на пустующее место мразины Миюки. В принципе, ему нет до него никакого дела, но всё же… А. Плевать. Он ему не нянька, чтобы следить за всеми передвижениями и наставлять на путь истинный. Да и к тому же с Миюки бесполезно разговаривать вообще. Так что Бакугоу просто подготавливает заявление на увольнение. Хотя он всё ещё думает выдать парню заявление по собственному желанию… Но Кацуки не настолько добрый…

Мысли о Миюки не посещают его голову довольно долго. До тех самых пор, пока он не перешагивает порог их квартиры, а в нос не ударяет знакомый запах омеги, перемешанный с медикаментами и хлоркой. Альфа замирает на месте.

Что, простите? Что это? Ему это не кажется? Это правда запах Миюки? Ведь так? А что он тут делает? Этого не может быть. Правда? Ведь не может?!

Бакугоу старается успокоиться, делает глубокий вдох и медленно раздевается.

Изуку ведёт себя как обычно. Он расслаблен и не подаёт никаких признаков того, что кто-то мог здесь быть. Но запах-то есть, и он не даёт ему покоя.

– Сильно устал? – спрашивает омега, вытирая руки о полотенце.

– Нет. Деку, к нам никто не заходил? – он оборачивается, впиваясь своими невозможными алыми глазами в Изуку, пытаясь просканировать его взглядом.

– Нет, а что? – Мидория хмурится точно так же, как он.

– Нет, ничего, просто… Пойду костюм повешу…

Кацуки хотел сказать, но просто не смог. Он не знает, почему Деку не рассказал ему об этом. Может быть, он испугался? Но как такового страха Бакугоу не чувствовал. Миюки сказал ему что-то? А что он мог сказать? Вдруг он ляпнул то же самое, что и тогда, на корпоративе. Хотя вряд ли Изуку смог бы скрыть свои эмоции в этом случае. Значит, что-то другое. Но что? Миюки – та ещё змеюка…

Он бросает взгляд на совершенно спокойного парня. А не может ли быть такого, что у него просто начались глюки? Всё-таки Кацуки не уверен, что Изуку способен скрыть от него что-то.

Эти мысли не дают ему покоя настолько, что он не может уснуть всю ночь. Глаза слипались, но стоило только их прикрыть, как в голове будто бы атомная бомба взрывалась. Такое случается всё чаще и чаще. Сон кажется блаженством, и этого блаженства не достичь.

На работе всё идёт кубарем, когда в офисе появляется Миюки. Вот уж кого точно не ждали. Он блёклой тенью проходит мимо всех к своему месту и осторожно присаживается. Выглядит эта ошибка природы не шибко здоровым, теперь своей модельной внешностью хвастаться он не сможет точно.

На секунду они пересекаются взглядами. Омега резко отворачивается. Вот это номер! Обычно именно Миюки устраивал эти их «гляделки», а теперь не хочет! Ха!

Кацуки усмехается, но тут же возвращается к проверке документов, у него есть дела помимо того, как играться с кем-то.

Он так засмотрелся на ряды букв, что и не заметил, что вокруг стало как-то слишком тихо. С тихим шелестом Миюки опустил на край его стола большую стопку документов и прохрипел так, что пришлось напрячь слух, чтобы понять его.

– Я всё сделал. Что дальше?

Наверное, свою челюсть потерял не только он, потому что весь отдел застыл с открытыми ртами, вытаращив глаза. Аизава завозился в мешке. Да даже время, казалось бы, остановилось.