Текст книги "Сдвигая звезды в небе (ЛП)"
Автор книги: cocoartist
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 42 страниц)
Более позитивно то, что перуанский волшебник, с которым я общался, согласился на визит. Меня не будет около двух месяцев, и я не смогу выходить на связь, так как мы будем глубоко в джунглях. К тому же, я поклялся хранить в тайне места и то, что узнаю, так что прости меня, если я больше ничего не расскажу об этом.
Я с нетерпением жду этого – не в последнюю очередь потому, что без тебя сон приходит медленнее.
Как там твои Валькирии?
Твой, Том
Она тоже скучала по нему. Ее постель была холодной и пустой, и она просыпалась, в поисках его тепла. Гермиона была рада, что он едет в Перу, чтобы отвлечься от крестражей и угрозы, исходящей от маглов. Для нее все еще было удивительно, что он любил ее. Интересно, любила ли она его?
***
Дорогой Гермионе, 13 октября 1946 года
Мы не так давно вернулись из нашего медового месяца, но я пишу тебе с хмурым видом, портящим мой прекрасный лоб. Новая политическая фракция, о которой я тебе говорил, похоже, движется в удивительно странном направлении. Недавно я изучил законопроекты и реформы, которые они планируют внести в Визенгамот (очень радикальные, похоже, не застрахованы от галеонов!). Похоже, они хотят подорвать почти все великие магические традиции. Похоже, кампания против изучения магии до поступления в Хогвартс и магии жертвоприношений были наименьшими угрозами. Если они добьются своего, мы все будем просто маглами, которые могут делать всего несколько трюков.
Например, и это не самое худшее, они хотят, чтобы все имущество возвращалось Министерству после смерти ведьмы или волшебника, чтобы создать более равноправное общество. Эти люди понятия не имеют об отношениях между семьями и домом! Тысяча лет взаимной магии, оберегов на крови, прочего! Представь себе, что твой замок омертвел, пуст и ничтожен! Это невыносимо. Малфои провели пять столетий, связывая себя узами с нашим проклятым поместьем, и я хочу, чтобы оно стало безопасным убежищем для моих будущих детей. Я хочу, чтобы они почувствовали, как он приветствует их, когда они вернутся. Я хочу, чтобы знали, что им никогда не причинят вреда в его стенах, пока они не предадут свою семью.
Такие вещи больше, чем просто отдельные люди, и, откровенно говоря, не имеют отношения ни к Министерству, ни к кому-либо еще.
Они также хотят запретить создание нелицензионных заклинаний или использование нелицензионной магии! Представь, каждый раз, когда ты подправляешь движения палочки, чтобы сделать заклинание вызова более эффективным, тебе придется писать гребаное приложение для использования.
Я знаю, что мы часто расходимся во мнениях по поводу политики и тому подобного, но ты же знаешь, что я тебя очень уважаю, и если ты найдешь здравый смысл в этих вещах, я тебя выслушаю. Если нет, то, возможно, ты сможешь использовать свой острый ум для противодействия этому шагу.
София передает тебе привет и говорит, что хотела бы, чтобы ты меньше времени проводила за границей. Не могу сказать, что в данный момент виню тебя. Слышал, Том где-то в Америке и занимается исследованиями. Вы пара идиотов, но вас можно понять: у нас идут бесконечные дожди. Мои родители уезжают на зиму в теплые края, но мы с Софией будем в Мэноре. Надеюсь скоро тебя увидеть.
Абраксас.
***
Дорогой Абраксас, 20 октября 1946 года
Я не могу представить, чтобы ты, при всем своем тщеславии, позволил хмуриться настолько, чтобы испортить этот породистый лоб, но мне приятно осознавать, что это все-таки возможно.
Если говорить о серьезных вещах, которые ты описываешь, то они действительно звучат тревожно и выбивают из колеи. Я понимаю, что многие люди чувствуют себя обделенными силой и тайнами древних волшебных семей, особенно новички в Волшебном мире, и, возможно, у них есть веские на то причины, если мы обратим внимание на то, с чем нам посчастливилось вырасти и чего мы ожидали. Но сводить всех к нулю, потому что они не могут начать с десяти, также явно несправедливо. Должен быть более мягкий путь реформ. Я прошу тебя не реагировать так остро, проклиная все, что они предлагают, а найти какой-то компромисс. Крайность опасна для обеих сторон.
Может быть, лоббирование важности семейной магии и согласие делиться ею будет эффективным противодействием? Мне кажется, что вместо того, чтобы оставить наших детей без наследства, мы могли бы поделиться им с теми, у кого его нет. Я была бы не прочь, если бы мой отец согласился на то, чтобы просмотреть архивы Дирборнов и опубликовать некоторые из наших знаний и исследований, и, возможно, мы могли бы заплатить гонорар по наследству, который пошел бы на помощь людям, чтобы адаптироваться к нашему миру?
Передай мою огромную любовь к Софии. Я вернусь в начале декабря, и мы сможем обсудить это за ужином. Пожалуйста, приезжайте на Новый год в Уэльс и останьтесь у меня на несколько дней.
С наилучшими пожеланиями, Гермиона.
***
Дорогая Н., 15 ноября 1946 года
Я действительно добился некоторого прогресса сама-знаешь-с чем, но должен сказать тебе, что ее усовершенствование, вероятно, займет несколько лет. Алхимия – дело медленное и неприятное! Кстати говоря, один мой старый друг (очень старый – ха) пригласил нас погостить. Нико слышал о твоих интересах, возможно со слов Альбуса, и хочет встретиться. Он живет во Франции со своей женой Перенель.
На прошлой неделе Карадок приезжал на ужин вместе с молодым волшебником, который был невероятно очарователен. Я подозреваю, что его юношеский интерес к юным ведьмам сменился на противоположный, по крайней мере, сейчас. Хотя прямо спрашивать о таком было бы невежливо. Это разозлит его мать – Гестия ужасно волнуется из-за внуков. Должен признаться, я уже забыл, как сильно люблю свою семью, и теперь мне кажется странным, что я так долго их не видел. Возможно, когда ты будешь дома на Рождество, я расскажу тебе немного больше о том, как это произошло.
То, что вы узнаешь, прозвучит чрезвычайно интересно – не слушай Альбуса. По-моему, он только немного отошел от всего этого, связанного с Гриндельвальдом. И все еще не может доверять себе древнюю магию, но это не значит, что она плоха. У тебя есть своя голова на плечах. А магия – это больше о балансе, насколько я могу судить.
С любовью, Сердик.
***
Гермиона,
Почему ты постоянно, черт возьми, путешествуешь или уезжаешь? Я ненавижу писать письма, и предпочел бы увидеть тебя лично! Но мне поручили передать хорошие новости от Айви – она выходит замуж. Небольшой шок, но все равно очень приятный. Очевидно, за Джеймса. Ее родители немного недовольны этим – они надеялись, что все это пройдет, и она выберет кого-то из волшебников. Но все не слишком драматично. Джеймс хорошо к ней относится, так что, какая разница?
На днях видел твоего папу с Ланвалем. Думаю, он тебе понравится, если он задержится надолго.
Увидимся на Рождество,
С любовью, Карадок.
***
31 декабря 1947 года.
Том Риддл был лжецом. Он всегда был лжецом, воспитанным в холодном месте, где за правдой следовало наказание. В месте для детей, где, казалось, ненавидят детей. Безопасное убежище, где он никогда не чувствовал себя в безопасности.
Том Риддл был лжецом, и, как все те, кто обманывает свою душу, он не столько хотел вводить в заблуждение, сколько просто не признавал другой правды. Лжецы – существа недоверчивые, и этот мальчик-демон с серебряным языком внутри него ничем не отличался.
Том Риддл был лжецом, мечтателем и скептиком, и он превращал свою ложь в реальность, его мечты становились правдой, а сомнения – способом для контроля.
Том Риддл был лжецом и, как все лжецы, он любил истории. В возрасте одиннадцати лет он обнаружил – в чем был всегда уверен – что его место в более грандиозном повествовании, чем в той истории, где он вырос. А затем однажды он встретил девушку из сказки. Он узнал эту сказку, потому что, как и все лжецы, любил истории. Но он не верил в нее, пока она не сделала его частью истории – ведь больше всего лжецы любят истории о себе.
Этот лжец, превративший себя в сказку, нашел кого-то другого, кто жил внутри нее. И как ни странно, именно этой сказочной девушке он мог предложить только правду. Ибо она не была лгуньей, хотя, как и все фейри, владела истиной, как тенью, которой прикрывалась.
Вокруг сказочной девушки, которая использовала правду как защиту, лжец обнаружил, что его язык повернулся вспять и стал презирать ложь.
Но когда утром в канун Нового года они одевались после особенно сытного завтрака в честь его дня рождения, состоявшего сначала из Гермионы, а потом из еды, он рассказал ей правду и понял, что, возможно, лучше было бы солгать.
– Я нашел работу. В магазине магических артефактов и антиквариата, – объяснил он ей, – под названием «Горбин и Бэрк». Знаешь такой?
Она сказала, что слышала о нем, но он распознал ложь в ее голосе, и в этой лжи он услышал разочарование.
– Ты уверен, что это действительно… соответствует твоим талантам? – спросила она, застегивая халат и хмуро глядя на него через плечо.
Она была права, и все же. Он должен был найти медальон. Это было частью его истории, как прошлой, так и будущей.
– Вряд ли это навсегда, но я думаю, что это будет полезно, и к тому же интересно.
Это были уже три истины, и она пожала плечами, соглашаясь с ним.
– Ну, тогда ладно. Когда ты начинаешь?
– На следующей неделе.
И на этом они закончили.
Позже, когда он с притворной улыбкой приветствовал гостей, то задавался вопросом, зачем им вообще нужны другие люди. Все эти люди в своих сверкающих нарядах тоже были лжецами, а Том знал лжецов и ненавидел их, потому что, как и все лжецы, он презирал обман в других. Он смотрел, как Гермиона разыгрывает любезную хозяйку, золотой компас на ее коже – он был правдой. Он знал многих гостей: это была вечеринка Гермионы и ее отца, но их общество ему наскучило.
Если ему и нравился кого-то из них, то только София Малфой, женщина, которую он очень хотел бы иметь на своей стороне и которая, вероятно, растратила свои таланты впустую на Абраксаса. И ему нравился Сердик – король в своем королевстве. То, что он был волшебником, с пальцев которого капало золото, и даже в его смехе звучало золото, тоже было правдой. Кроме того, он был лучшим сказителем из всех, кого Том когда-либо встречал. Ведь он превращал серебряные тонкости в золотой смех.
***
Первые несколько месяцев 1947 года Гермиона была несчастна. Отчасти потому, что она спорила с Дамблдором о своем пребывании в Норвегии во время ее первого урока в этом году, как раз перед началом семестра в Хогвартсе.
Он похвалил растущий в современном магическом обществе уклон от такой жестокой магии, ожидая, что она согласится с ним. Но она провела слишком много времени с теми, кто родился в другом мире, и теперь должна была спросить – стоит ли это все потери их силы и знаний?
Она не сможет простить магию, используемую против маглов, сказала она ему, решив не упоминать о собственных проступках в подростковом возрасте, когда стерла память родителям. И конечно, ей было нелегко принять человеческие или другие жертвы. Она все еще просыпалась, удивляясь всему этому. И все же было что-то, чем можно было оправдать древнюю магию, разрезание ладони в подношении земле за ее грубую силу.
Разве магия, спросила она его, не настолько далека от обыденности, чтобы быть действительно отдельным миром, и как таковой не может управляться теми же самыми этическими соображениями?
– Нет, Гермиона. Власть слишком соблазнительна. Необходимо наложить ограничения, иначе нас снова окружат те, кто хочет завоевать маглов и поработить их.
– Либо магия может существовать только с ограничениями и тайная, – возразила она, – либо она может существовать столь же могущественная и истинная, как и прежде. И так наша тайна будет в большей безопасности! Почему только власть должна означать разоблачение? В этом нет никакого смысла.
И так появился раскол – и не простой. Потому что они оба были правы: большинство волшебников и ведьм, полностью владеющих своими силами, не обязательно решили бы скрывать их, и все же могущественная ведьма или волшебник с такой же вероятностью использовали бы свою силу, чтобы помочь скрывать волшебный мир.
Она злилась, что он не мог понять – или предпочел не замечать – почему так много людей в волшебном мире чувствовали себя обездоленными новыми законами, предложенными теми, кто наживался на обстановке после Гриндельвальда. Все, что считалось темным, постепенно и тихо объявлялось вне закона – даже некоторые безобидные заклинания – и перешептывания среди тех, кто имел магическое происхождение, подавлялось как мысли уже старого мира, не по делу и подлежащие забвению. Ее беспокоило, что она не знала так много интересных и необычных магических традиций, что они полностью будут утеряны в ее времени. Нужна была реформа, но ей казалось, что это не ее цель.
***
Апрель 1947 года.
Время от времени друзьям Тома надо было напоминать о том, кем он был и кем собирается стать. Молодой волшебник, по другую сторону от его палочки, был уже взрослым мужчиной. Он учился на два года младше в Хогвартсе, был умным и способным, и с трепетом относился к старосте мальчиков. После окончания университета его перевели на младшую должность в Министерстве, но сейчас он не справлялся с поставленной перед ним задачей.
В то время как Абраксас Малфой и Гермиона играли в политику, Том играл с властью. Сила была в чужих секретах – этому научили Абраксаса, и Том узнал об этом еще в юном возрасте в жестоком месте для детей, где обмен секретами мог обеспечить тебе безопасность, если ты был недоволен. В то время как Абраксас устраивал обеды, вечеринки и ужины с важными людьми и пытался перехитрить своих идеологических противников, Том, который теперь был якобы простым торговцем антиквариатом, создавал свою сеть. Он очень хотел добавить в эту паутину старшего заместителя Министра магии. Это стало бы мощной нитью. Человек, чьей жизнью он мог бы легко владеть до конца своей недостойной жизни, если бы только этот клоун-волшебник выполнил ту простую задачу, которую ему поставили.
Все, что ему было нужно – это доказательство того, что старший заместитель Министра был волшебником с очень плохими делишками. Но некомпетентность этого молодого человека показала, что есть вещи, которые лучше делать самому. И вот, пока юный волшебник потел, кричал и рыдал на том конце палочки Тома, находясь под заклинанием, которое он уже давно не произносил, он решил, что ему самому придется найти ту зацепку, которая бы раскрыла тайный интерес Аластира Маклаггена к девочкам-подросткам. Он найдет доказательство, ведь он хорошо умел находить вещи, и это станет для Маклаггена приговором на пожизненное. Но боги, его тайна была так скучна, что ему хотелось того шантажировать.
Он закончил колдовать. Эдгар Стентон вздохнул с облегчением, все еще цепляясь руками за половицы.
– Ты понимаешь, почему я должен был преподать тебе этот урок, не так ли, Эдгар? – тихо спросил он.
Гермионе бы это не понравилось, но Гермионы здесь не было.
– Да, мой Лорд. Спасибо.
– Просто Том, Эдгар. В конце концов, мы же друзья, не так ли?
Несмотря на дрожь, после того, как его нервы успокоились, молодой парень улыбнулся.
– Зайди в магазин на следующей неделе с более подробным отчетом о проделанной работе. Можешь идти.
Горбин и Бэрк не было работой мечты для Тома. Тем не менее, в этом был определенный смысл. Несомненно, он искренне интересовался магическими артефактами, темными или светлыми. Все, что связаны со властью. Его меньше интересовали люди, которые считали Тома просто мальчишкой из магазина, но иногда он считал это удобной маскировкой. Если на него не обращали внимания, то ему не нужно было прятаться. И если что-то раздражало его слишком сильно, то был способ показать людям другой взгляд, открыть совсем другую картину. Том понимал, что харизма – это оружие, и хорошо владел им. Старые ведьмы и волшебники охотно раздавали ему содержимое своих самых секретных и ценных сундуков, к большому огорчению их семей, когда читались завещания.
Лучше продать его сейчас, а не оставлять своих родственников с грузом такого предмета… продвинуть такое может быть трудно на нынешнем рынке. Знаешь. Мы же видим все это про-магловское законодательство, а наличие такого артефакта может рассматриваться довольно плохо в будущем, и хотя, конечно, это не запрещено, но может потребовать слишком много усилий для скорбящей семьи, говорил он им, голос низкий и серьезный, когда он недоплачивал им за товар с улыбкой.
Иногда была задействована и другая техника: «Зачем это им? Они будут ссориться и делить имущество из-за этого предмета, разве семья не самое главное? Не лучше ли избавиться от искушения?
Если вы считаете, что они заслуживают такую вещь, я, конечно, откажусь. Хотя … мне так нравятся ваши визиты, может быть, я все-таки смогу иногда вам звонить? И после того, как он расскажет эту байку богатому старому волшебнику, чья семья так и не удосужится приехать, через несколько недель Том уже получал награду: предмет оказывался у него в руках, и это было победой.
Том хорошо умел коллекционировать секреты. Тайные знания, секретные предметы, секретные ключи к управлению людьми.
Но он совершил невероятную ошибку в поисках того, чего действительно хотел. Он привез несколько вещей, чтобы продать их в «Горбин и Бэрк» после их с Гермионой (неудачной) поездки в Албанию. Все прошло не напрасно, по пути он собрал несколько очень интересных вещиц. Он был терпелив: это был третий раз, когда он продал им предмет. И на третий раз они все-таки предложили ему работу.
И тогда он спросил. Как глупый пуффендуец, возможно, потому, что только вернулся прямиком из замка Дирборнов и был слишком расслаблен. Но он спросил напрямую. Именно так поступила бы Гермиона, и, без сомнения, она получила бы то, что искала, потому что она оказывала именно такое влияние на людей. В отличие от Тома, который не часто добивался чего-то, спрашивая в открытую. Он зарабатывал себе на жизнь обманом, хитростью, шпионажем, вымогательством и откровенным воровством. Он исследовал, уговаривал, убеждал, выслеживал, но никогда просто не спрашивал.
– Я обдумаю это, – сказал он, когда ему снова прозвучало обычное предложение. – А теперь, возможно, мы сможем договориться о цене… если вы знаете, где находится кое-какой медальон?
И Карактакус Берк улыбнулся, потому что он тоже знал, что такое тайна.
Комментарий к Древний хаос солнца
Мне кажется, что свадьба описана просто прекрасно. А еще я безумно люблю все эти политические интриги и уловки от Тома. Интересно, сможет ли Гермиона в итоге на что-то повлиять в магической обществе?
А еще всегда больно видеть, насколько Том все еще остается раним.
========== Разрушение ==========
Это всё магия. Она опустошает тебя. Как только она хватает тебя за ухо, реальный мир становится все тише и тише, пока ты не перестаешь его слышать.
Кэтрин М. Валенте, «Бессмертная».
Некоторые маглы росли с магией большей, чем у других. Она проявлялась в блеске волос, удачной игре в карты, способности оставаться незамеченным или в убедительности голоса, если ты был политиком. У некоторых она была, но не у многих.
У некоторых людей магия никогда не проявлялась больше, чем способность превращать иголки в мышей, мыть посуду или запирать дверь. У некоторых она была, но не у многих. Едва ли больше, чем у сквибов, даже если они попадали в школу.
Большинство людей в волшебном мире были обычными ведьмами или волшебниками. Они могли использовать большинство заклинаний, которым их учили в школе, а после выпуска забывали многое из того, что изучали. Они использовали только то, что им было нужно для выживания. Их магия была обычной, но не волшебной.
Но некоторые, очень немногие, люди были настолько переполнены магией, что она незаметно проникала в их жизнь. В детстве вокруг них происходили странные вещи, даже по магическим стандартам. В школе они учили заклинания быстрее, чем сверстники. Их проклятия были сильнее, а чары длились дольше.
А некоторые люди родились в мире, где магия была мифом – им дали все чудеса, но не так много силы. Некоторые маглорожденные дети вырастали с ненавистью к магии, возмущаясь, что им тяжело и приходится работать больше, чем остальным. Некоторые изучали магию и боролись с ней, заставляя подчиниться. Некоторые же просто смирились и ушли. Несколько людей даже изрезали свои запястья, снова и снова практикуя движения палочкой, пока не доходили до предела своих сил.
Самыми редкими были те, кто родился в мире без магии, но был агрессивнее, чем это того требовало. Дети были настолько ей восхищены, что она выплескивалась и заставляла других недоумевать. Дети, которые стремились и не видели границ, считая их лишь условными. Голодные, любопытные, полные надежд дети, кто, повзрослев, использовал магию не только как инструмент для работы или облегчения жизни. Это дети, которые выросли и стали волшебниками.
***
Том Риддл родился голодным и оставался голодным всю свою жизнь. Его никогда не кормила грудью мать, его никогда не держали в любящих объятиях. Он научился засыпать с урчащим желудком, а не сопротивляться, когда во всем ему было отказано. Он научился хитрить, лгать и воровать, чтобы утолить свою жажду. Жажду еды. Жажду знаний. Жажда власти.
И хотя он никогда не ел досыта, его зубы снова становились белыми и крепкими. Он вырос выше своих сверстников, его волосы никогда не ломались, а кожа была кремовой, как у деревенской девушки, упитанной молоком и солнцем. Он рос красивым и странным, и все этому удивлялись.
Гермиона Грейнджер не знала, что значит голодать. Но она узнала, что грызущий желудок делает с душой день за днем, когда Том Риддл рассказывал ей обрывки одинокого и голодного детства, а ее сердце замирало и ожесточалось, становясь ближе к нему.
Но это сделало ее умнее, и она начала видеть то, чего не видел никто другой: магия вырастила Тома Риддла, потому что он был наполнен ею больше, чем любой другой ребенок. У Тома не было ничего другого, и она все сильнее овладевала им.
Однажды он сказал ей: «Ты – магия во плоти» и, может быть, так оно и было – но совсем не так, как было у него.
О, он и был магией. Магия просачивалась в жизнь некоторых людей – так же, как и он всегда находил нужные ему знания. Камень Николя Фламеля. Серебро гоблинов, ставшее крепче благодаря яду. Скрывающийся Василиск. Никто другой не смог бы узнать о подобном. Магия всегда была его собственным особым благословением. Когда магия Гарри просочилась в его тело, он стал быстрее и сильнее, чем выглядел, а потом сел на метлу, и этого было достаточно, чтобы уклоняться от заклинаний, от которых другие люди сразу же умирали.
Но с Томом все происходило по волшебству. Он был более красивым, более убедительным и более гениальным. Он был диким существом, принявшим облик человека.
И ее жизнь тоже стала более магической. Смерть Мэйбл Джеффрис в ночь Самайна подтолкнула ее стать кем-то большим, и это повлияло на всю ее жизнь. Магия могла быть холодной, потому что любая сила может быть такой – она ожесточила Гермиону по отношению к итак уже жестокому миру. И ей это нравилось. Она никогда не благодарила Тома за то, что он помог ей, ведь цена для этого была слишком высока. Но Гермиона чувствовала ее, и это опьяняло. Ей нравилось, что иногда всё кажется яснее. Это было в ее магии, заклинаниях и еще чем-то большем. Это было в том, как она целовала Тома Риддла. Как она обрушила гору. Как она могла бы использовать золотые яблоки. В ней было больше магии, чем раньше, а магия – это сила.
Она подумала о том, что Том сделал ее равной себе, сам того не желая. О том, как они формировали друг друга в течение двух лет. Когда-то она верила, что можно полюбить человека за то, какой он есть. Но она не знала, что можно влюбиться в человека за то, в кого его можно превратить. В человека, которым она стала вместе с ним.
Но поскольку Том Риддл всегда был более «волшебным», чем кто-либо другой, это дало ему право поверить, что для него вообще нет предела, и он разрушил себя с помощью собственной силы.
Все продолжалось так.
Гермиона Дирборн любила Тома Риддла, но никогда не говорила ему об этом. В этом не было необходимости. Гермиона Дирборн любила магию так же жадно, как выжженный лес любит осенний дождь, и так же страстно, как деревья жаждут солнца в конце зимы, а Том Риддл был волшебником и любил ее так же, как и она.
Она знала то, каким он был на самом деле: каким он будет и каким мог бы быть, и она любила его, несмотря на это. Она любила его за их общий голод, за их одержимость и за то, как его губы заставляли ее чувствовать, что она летит и тонет одновременно. За блеск его черных глаз, когда они делились секретами. За то, как он уважал ее амбициозность и навязчивую погоню за знаниями. Но больше всего она любила его, потому что он был волшебником, а она любила волшебство.
Однажды, когда Том Риддл сказал ей, что ему нужно соблазнить старуху ради ее секретов, она поссорилась с ним, слово за слово, бросаясь жестокими выражениями.
Но когда она набросилась на него, то вспомнила: он был тем, кто он есть, и она не могла винить его за это.
– Ты принимаешь неправильное решение, – сказала она ему, когда слезы высохли на ее лице. – Но я не могу стоять у тебя на пути.
– Я не прикоснусь к ней, – пообещал он, совершенно не понимая, о чем она. – Клянусь. Она все равно отвратительна.
– Это, – сказала Гермиона ранним утром в лучах будто потустороннего света, наблюдая, как он одевается, – не имеет значения.
***
Время шло, и старуха была ослеплена им, как и многие остальные, но недостаточно. И вот однажды Том Риддл впервые убил из жадности и сжег последние следы человека, которым он мог бы быть, а Гермиона все равно любила его.
Он повесил ей на шею золотой медальон, и, хотя она плакала, спорила и говорила, что ненавидит его и что он зашел слишком далеко, она надела его – и на этот раз, медальон чувствовал себя как дома.
Такое чувство, будто он был ее частью.
Только позже она поняла почему. Дело было в том, что Том Риддл, обладавший большей магией, чем любой ребенок до него, мог расколоть себя на части, чтобы уберечь от того, чего боялся больше всего. А вырос он вместе со смертью: она не была волшебной и не могла быть такой. Он бежал от нее.
Но Том не знал, что все эти осколки отнимали у него. Во-первых, ценой была смерть в одиночестве.
Итак, за первую часть Том Риддл заплатил своей невинностью. Тогда он не знал, что значит отнять чью-то жизнь. Он не совсем хотел именно этого, но был достаточно близко. Том Риддл излил все это в дневник, и, поскольку он был более волшебным, его душа просочилась внутрь и осталась там.
Вторая часть отняла его семью. Она поглотила тайное, жгучее желание, которое он всю жизнь носил в себе: он хотел, чтобы его неизвестный отец полюбил его и узнал, а семья матери захотела того же. Но на этот раз он научился сознательно вкладывать душу во что-то, чтобы ее сохранить. И если он никогда не умрет, то никогда не станет такими, как они.
И на какое-то время этого было достаточно: три части, уравновешенные вместе. Три было самым совершенным числом, хотя семь было более волшебным, оно было менее стабильным. Ему следовало бы остановиться на трех, но он не сомневался ни в себе, ни в своей силе. В свои семнадцать лет он уже сделал то, чего раньше никто не делал.
Возможно, дело было в величии: вы никогда не сможете стать достаточно великими.
Один раз в невинности и один раз в гневе. Его душа могла бы принять эти потери. Но цена была уже больше в третий и четвертый раз, потому что это был другой вид убийства. Несчастный случай и гнев сменились страхом и жадностью.
Медальон принадлежал его матери, и он представлял себе, как тот висит на шее Гермионы, пока Том вкладывал в него свою душу вместе с кровью своей жертвы. Но он не знал, что это заберет то, что осталось от его сердца.
Шли месяцы, и она догадывалась, а он становился все холоднее. Он начал обманывать ее, пытаться использовать, играть с ней более жестокие шутки. Он перестал мечтать о троне рядом с ней. Он хотел ее тело и ее разум, потому как они были вещами, которые можно использовать. Том Риддл искал власти над ней, и, поскольку она дала обещание другому мужчине, то осталась и позволила ему поверить, что она у него есть.
Гермиона снова стала навещать Альбуса Дамблдора. Но медальон она проносила недолго – без той части себя, которую Том вырвал, чтобы вложить в медальон, он забыл, зачем сделал его для нее. Он забрал медальон и спрятал, не зная, что это будет его погибелью.
***
Они не расстались, потому что у них почти не осталось связи, которую можно было бы разорвать, и потому что она поклялась быть шпионкой. Она позволила ему использовать свое тело и думать, что он использует и ее разум, а сама наблюдала и ждала. Она смотрела, как он слепит две стороны разбитой монеты в экстремизме, и ничего не говорила. Она ходила с ним на собрания радикально настроенных маглорожденных и на собрания людей, которые боялись их. И она смотрела, как он ослепляет всех до самых острых уголков веры, пока все мосты между ними не разрушались от насилия друг против друга. И тогда он отступал назад и ждал, кто будет сильнее, какая сторона даст ему то, что он хотел больше всего.
Время шло. Однажды она снова уехала в одно место, а Том отправился в другое. Гермиона уехала в Россию, чтобы узнать о новом виде магии. Древняя магия там умирала, вытесненная новым порядком. Но вместо нее появилась новая, суровая магия. Не было более опасного места для магии, и все же магию было трудно уничтожить – но фениксов больше не существовало.
Девушка в замке, которой дали пожить в сказке, положила золотое яблоко в котел. А ее отец варил это в течение года и одного дня, и наблюдала, как оно превращается. Ибо она знала то, чего не знал Том Риддл: единственная цена, которую можно заплатить, чтобы жить вечно – это пожертвовать самой вечностью. Девушка, ставшая женщиной, выпила зелье, сделанное из камня, который был яблоком, и хотя время шло дальше, оно больше ее не касалось.
Это была ее истинная магия: видеть связь между двумя вещами, которые другие упустили.
Время шло, но эту женщину оно не касалось: она почувствовала себя одновременно старой и молодой.
У нее были и другие любовники, но они не заставляли ее чувствовать, что она летит и тонет одновременно. Они не бросали ей вызов, касаясь каждого горящего атома. Они не были дикими существами, выкованными из магии в форме человека. Ее стало слишком много, а их никогда не хватало.
Время шло, и она училась, наблюдала и ждала.
