Текст книги "Сдвигая звезды в небе (ЛП)"
Автор книги: cocoartist
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 42 страниц)
От Анчи, любившей наряды, она получила толстый кашемировый зимний плащ темно-серого цвета с мягкой меховой отделкой, а от Софии – изящный золотой браслет.
Волшебные браслеты, в отличие от магловских, были на самом деле зачарованы. И в своей записке София указала, что означает каждая маленькая фигурка. Крошечный орел, расправивший крылья, когда Гермиона коснулась его, был амулетом мудрости. В маленьком замке скрыты чары покровительства, бутылочка с зельями – для изобретательности, белый нефритовый цветок – для дружбы и две руны – для счастья и удачи. Гермиона почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.
– Он такой прекрасный! – воскликнула Айрис, рассматривая его. – Я никогда не видела ничего подобного. Кто их создает?
Она взяла коробку и показала кузине логотип производителя.
– Ты мог бы упомянуть об этом Джеймсу на мой следующий день рождения, Карадок.
Он рассмеялся и кивнул. – Ладно, ладно.
Еще среди подарков были книги, шоколад, духи, чудесный новый набор перьев от Гектора и еще много сладостей. Она была счастлива, и сидела, хихикая со своими кузенами, играя в игры, которые те нашли в своих чулках, пока не пришло время одеваться и присоединиться к остальным домочадцам.
Рождество прошло так: еда и подарки, долгая прогулка по холмам, а потом снова еда и вино, смех и костер, и Гермиона почувствовала себя, действительно, странно, как будто она была со своей семьей. Была ли это какая-то магия от чар удочерения или же ее собственное желание найти свое место. Ей было уютно в доме с Дирборнами, больше чем когда-либо, с тех пор, как оказалась в этом времени. Возможно, в каком-то смысле даже больше, чем в Норе. Ей всегда там были рады, но она не чувствовала себя там гостьей. Здесь же не было доброжелательных и бесчувственных вопросов о ее магловских родственниках от мистера Уизли или моментов сомнения со стороны матриархата этой семьи.
Двумя самыми примечательными подарками были Омут от Альбуса, который уехал в Александрию на каникулы, с запиской, предупреждающей использовать тот с осторожностью, и машина от Сердика.
Магловский автомобиль, блестящий и серебристый, который в условиях войны, должно быть, было трудно найти. Автомобиль. Она небрежно обмолвилась, как это будет полезно, и он купил его. Вот так просто.
– Ты должна будешь пройти тест у маглов, – предупредил он, когда она открыла коробку с ключом и фотографией, – но я думаю, что уже скоро заберешь его. Ты говорила, что хотела бы его.
– Отец, – удивленно сказала она, крепко обнимая его. – Спасибо!
Он весело улыбнулся ей.
– Он здесь? – взволнованно спросил Карадок. – Ого, ничего себе. Это удивительно.
– Нет, мальчик – автомобиль дома. Какой-то назойливый коротышка приедет учить Гермиону водить машину, прежде чем вы вдвоем отправитесь разъезжать на ней по всей Британии, ах, это завтра, не забудь.
– Магловская машина? – с сомнением спросила тетя Гестия.
– Ну, мужчина, у которого я его купил, – волшебник. Так что автомобиль оснащен защитными чарами и так далее. Ужасно полезная жужжащая штука, может быть, присмотрюсь и куплю еще другую. Это лучше, чем карета или тот ужасный автобус, ну что? – ответил ей Сердик.
– По-моему, выглядит впечатляюще, – сказал Карадок, вглядываясь через фотографию. – Смотри, Айрис!
– О, он красивый. У Джеймса есть такой, тетя Гестия, и он просто замечательный. Он просто без ума от него. И думаю, будет так ревновать, когда я скажу ему, что у тебя есть SS 100, Гермиона.
– Именно этот. Мужчина сказал, что это самая лучшая модель, – довольно продолжил Сердик.
– Это самая быстрая машина в мире, – сказала ему Айрис. – Ох, не могу дождаться, когда увижу ее.
– Я просто не уверена, что это безопасно, – прокомментировала Гестия, очевидно, не замечая иронии в том, что всего за день до этого отправилась на прогулку по территории ради развлечения. А у метел нет встроенных защитных чар.
***
Чуть более чем в двухстах пятидесяти милях к северо-западу от дома Дирборнов в Сассексе, Том Риддл проводил совсем другое Рождество в своем пустом особняке в Литтл-Хэнглтоне.
Домработница-кухарка, которую нанял его отец – не то чтобы этот человек заслужил такого звания – жила в коттедже на территории поместья, и была слегка недовольна визитом Тома на каникулы. Она даже ничего не делала, чтобы скрыть это. Ему не нужен был магловский слуга, но увольнение могло вызвать подозрения, и он продолжал платить ей жалованье. Он подозревал, что она наслаждалась относительно легкой жизнью, пока он в Хогвартсе, и предпочла бы, чтобы он оставался на расстоянии. В доме, конечно, было достаточно пыльно, и еда появлялась с явным безразличием к качеству.
По крайней мере, сейчас она ушла. Она приготовила достаточно еды на три дня и отправилась к дочери, сын которой (она несколько раз говорила ему об этом) был дома в отпуске.
Она не была совершенно бесполезной. Приют никогда не утруждал себя обучением мальчиков готовить, и у него не было особого желания учиться. Но теперь, когда в деревне не было других волшебников, он не мог даже послать Империо, чтобы та замолчала. Использование сильной магии в таком месте может привлечь внимание Министерства. Это так раздражало его и заставляло почти сожалеть о том, что он подставил своего отвратительного дядю.
Том испытывал искушение отослать ее навсегда, ведь к тому же, она напоминала ему сестру из приюта. Но прислуга была стара и скоро умрет, и даже несмотря на это, он должен был притвориться нормальным мальчиком, который унаследовал поместье еще до того, как окончил школу. И, к сожалению, ему нужен был дом на некоторое время.
Когда она умрет, и он больше не будет в ней нуждаться, то оставит ее здесь. Тайная могила для ужасной магловской стороны его истории.
От нечего делать он вышел прогуляться. Поместье возвышалось над деревней, надменно поглядывая на маленькие домики. Уходя, Том не потрудился запереть дверь. Он оглядел морозный пейзаж, холмы, окутанные густым туманом, который держался последние несколько дней, поднимаясь за домом и окружая деревню. С другой стороны, это могло показаться красивым, но Том был равнодушен к этому пейзажу.
Иногда он скучал по городу. Лондон был огромным и широким, и он был там невидим, как ребенок, крадущийся, чтобы побродить, словно сточная крыса.
Здесь же было очень холодно, гораздо холоднее, чем обычно бывает в Англии в декабре. Том пожалел, что не может надеть свой дорогой новый зимний плащ. Первый, который он приобрел и наделил согревающими чарами, а не то пальто, которое когда-то принадлежало его отцу. Его дыхание превращалось в туман в утреннем воздухе, прежде чем рассеяться. Туман, такой же хрупкий и недолговечный, как и жизнь окружающих.
Каким бы одиноким, холодным, пыльным и магловским ни был дом, Том получал извращенное удовольствие, используя его. Используя наследие покойника, который ничего не дал своему единственному отпрыску.
Человека, который отказался от самого его существования, который пытался прогнать его, когда тот прибыл в ту летнюю ночь, наполненный такой яростью, что его магическая родословная опустилась так низко. Чтобы затем быть полностью отвергнутым маглами.
Не желая останавливаться на этом конкретном воспоминании, Том вернулся мыслями к Гермионе, пока шел к церкви, колокола которой звенели и эхом разносились по тихой долине, призывая прихожан на богослужение.
Ему было нечем заняться в эти неудобные каникулы, когда на молодого человека, оставшегося в одиночестве, так странно смотрели, что он даже не может заглянуть в медальон. Все магазины были закрыты, а транспорт крайне ограничен. Мир пришел в бессмысленную неподвижность, и он последовал за звоном колоколов в церковь.
Поскольку Риддл-Мэнор был самым большим домом в деревне, его отделяли от церкви только домики для прислуги, где жил еще садовник (странный, угрюмый человек, который издали смотрел на Тома и ни с кем не разговаривал), кладбище и территория самого дома священника.
Пока он шел, Том не был уверен, идет ли туда по привычке, чтобы предотвратить подозрения в деревне до тех пор, пока это не перестанет иметь значения. Или из-за его разговора с Гермионой в поезде и резких слов давно умершего поэта, которые преследовали его с тех пор.
В конце концов, поэзия – это форма бессмертия.
Интересно, как она отнесется к такому его Рождеству? «Не проводи слишком много времени в одиночестве», – сказала она с той невыносимой добротой, которая исходила от нее. С проклятым состраданием, которое даже он не мог презирать как слабость, потому что Гермиона Дирборн была совсем не слабой. Странная, очаровательная, подозрительная, талантливая, могущественная, добросердечная, опасно проницательная – она была именно такой. И каким-то образом заслуживающей доверия. Она прислала ему что-то. Подарок пришел несколько дней назад, но он сдержался, чтобы не посмотреть.
Многие люди присылали ему посылки, но Том дарил очень мало подарков. Слизнорту, конечно, ведь лучше всего поддерживать милый образ, используя несколько других тактических вариантов. И ей.
Он даже не смутился, когда собственноручно завернул коробочку. Том увидел маленький компас в крошечном магазинчике в волшебном районе Манчестера. На бирке было написано, что он сделан в начале восемнадцатого века, и что маленькая стрелка указывала на то, что в окрестностях представляло наибольшую опасность для его владельца.
Оно был интересным, красивым и резко реагировало на опасность – так же, как и она. Какой-то инстинкт подсказывал ему, что ей это понравится. И сплетни Слизнорта о ее отце звенели у него в голове. У этого человека есть враги, и есть те, кто может похитить Гермиону, чтобы потребовать выкуп.
Это казалось достойным и подходящим подарком. Даже если и было… сентиментально.
Но зато, все, что привязывало девушку ближе к нему, подводило его ближе к обладанию. И если она носит что-то от него на шее, то разве это не признак того, что она принадлежит ему?
Том прошел по дорожке и через открытую дверь вошел в старую церковь. Приветственно кивая всем любопытным старым деревенским жителям, которые любили сплетничать о нем, когда он проходил мимо них. Он занял свое место на передней скамье, своей семейной скамье.
Он слышал шепот: мальчик Риддлов вырос в сиротском приюте; да, сын той сумасшедшей женщины; убиты; старый скандал; неожиданно унаследован в прошлом году и так далее. Они называли его так, как будто имели на это право, повесив на него ярлык Тома Риддла.
Дряхлый и древний викарий начал унылую службу, по-видимому, с намерением как можно больше напомнить всем, что идет война, на случай, если все забыли. После некоторого возвышения, коленопреклонения и пения этот человек взял на себя смелость произнести чрезвычайно длинную проповедь о жертвоприношении в христианстве. Рассказывая о Сыне Божьем, совмещая речь о солдатах за границей и о том, что все те, кто дома, должны принести жертву в это Рождество.
Взгляд Тома блуждал по стене церкви, где его фамилия была начертана снова и снова на древних досках, посвященных его умершим родственникам. Он возненавидел это и возненавидел гордость, которую не мог сдержать при виде такого зрелища. Он никогда раньше не бывал в церкви, хотя знал, что для них тоже отведена целая часть кладбища. Они дали свое имя поместью и, по крайней мере, двум рядам домов, построенных в основном для тех, кто трудился на их земле. Они жили здесь веками – самодовольные, богатые и в комфорте, а его вышвырнули, как ублюдка.
Найти их полтора года назад было слишком тяжело для его характера. Это был самый унизительный момент в его жизни.
Проклятый и нежеланный с обеих сторон его семьи. Никто не смог бы этого вынести.
Так он очистил мир от их язвительного присутствия. Это было достаточно просто: два зайца одним выстрелом, два древних имени закончились навсегда. Слово «отцеубийство», шепчущееся только у него в голове, преследовало его с тех пор. Как библейский стих, высоко ценимый жестокими монахинями, заботящимися о тех, у кого нет родителей. Если кто-нибудь проклянет его отца или мать, то должен быть предан смерти. Но теперь, здесь, в самой церкви, он чувствовал себя освобожденным.
Том встал в очередь к остальным.
Да, он убил своего отца волшебной палочкой дяди, хотя поначалу думал только пытать его. Своего отца, чьи последние слова были: «Ты не мой сын – ты такой же отвратительный урод, как и она». Том заранее прочел мысли этого человека, увидел всю голую отвратительную правду его зачатия.
Он принял облатку, вино и благословение.
И да, он убил старика и женщину – своих бабушку и дедушку, как он предполагал, – которые были свидетелями всего. Как это жалко, что сорокалетний мужчина все еще живет с ними. И все же не повезло, что в тот вечер он был дома в отпуске, приехав со своей тепленькой работы, в безопасности от фронта.
Он вернулся на свою одинокую скамью.
После этого Том разочаровался в себе и в темноте спустился с холма, чтобы убедить дядю, что это он убил их.
Только позже, когда его ярость утихла и перестала пылать так, что казалась льдом, а не жаром, когда он повернулся, чтобы покинуть деревню, он все продумал.
И вот он снова вернулся на холм, поспешив, потому что понял, что больше не должен быть бездомным. Как и всех сирот, его бесцеремонно вышвырнули из системы в шестнадцать. В то лето ему некуда было пойти, иначе он не стал бы искать свою семью. Не таких предков, какие были у него. Даже преследуя неугомонную детскую мечту о том, кем они могут быть.
Нет, сплетни подсказывали ему, чего ожидать, но он был прав… ему нужна крыша. Если бы Диппет позволил ему остаться в Хогвартсе, то ему никогда не пришлось бы убивать Риддлов. Но сейчас, это не имело значения.
Так или иначе, дом принадлежал ему по крови, и острое сиротское чутье заставило его вернуться через поля и войти в дом, обойдя тела, чтобы найти письма от адвоката Риддла. Затем он снова ускользнул, быстро проехал несколько миль до Честера, чтобы найти контору, и изменил завещание так, что поместье, прилегающие фермы, арендованные коттеджи, деньги – все перешло к нему. Ему пришлось ждать, спрятавшись, чтобы убедиться, что старый адвокат сам поверил в это. А затем надо было найти способ вернуться в Лондон, не прибегая к магии.
Каменная стена старой нормандской церкви казалась мрачной в холодном зимнем свете, и Том поднялся вместе с остальными прихожанами, чтобы спеть последний гимн.
Он старательно сохранял благочестивое выражение лица.
Том убил, чтобы отомстить за то, что его отвергли. За то, что отвергла его мать, – и о, как отвратительны были те воспоминания в голове другого Тома Риддла. Его жалкая, неловкая, отчаявшаяся мать, слабая и уродливая, доведенная до безумия любовью. Но выгода была астрономической.
Из сироты без гроша в кармане он превратился в относительно богатого землевладельца, пусть и среди маглов. Его мало интересовали деньги сами по себе, особенно магловские, но деньги были формой власти, а Том – Том любил власть.
Кроме того, он знал, что деньги – это деньги, а еда – это еда. Конечно, не желательно иметь такие магловские корни, но это лучше, чем ничего. Предпочтительнее было бы, чтобы семья сохранила былую славу, и они были наследниками достойного дома, а не сумасшедшими в лачуге.
Но на сейчас и такое сойдет. Пока он все еще был студентом, пока не нашел медальон, который принадлежал ему по праву, последнюю реликвию Салазара Слизерина. При мысли об этом у него зачесались пальцы от книги гимнов.
Добиться всего этого за одну ночь, и сделать крестраж – что ж, жаль, что он не может этим похвастаться. Это было впечатляюще.
Он отказывался вспоминать боль унижения и то тошнотворное чувство, когда даже его жалкие магловские родственники не хотели его знать. После того, как узнали, что его мать прибегла к магии, чтобы размножаться. Отказывался вспоминать его собственную отчаянную потребность в доме.
Еще хуже был момент надежды, и об этом никогда нельзя вспоминать, когда его дядя сказал, что он очень похож на того магла. И Том подумал, что любой отец лучше, чем никакой. Нет, он не будет вспоминать это никогда, даже в своей голове. Все это было очищающее, заслуженное правосудие, возданное маглу, который осмелился исказить магию, вместо того чтобы воздать ей должное почтение. Маглу, который бросил мать, считая себя выше нее. Его мать, кровь которой была чистой. Которая могла быть уродливой и жалкой, но, тем не менее, была достойна уважения со стороны этого человека.
Глядя на мемориальную доску какого-то магловского предка, пока последние молитвы проплывали мимо его ушей, Том трепетал от осознания, что однажды он откажется от этого имени.
Что однажды он просто станет Волдемортом, настолько могущественным, что даже волшебники побоятся называть его имя. Потому что имя – это сила, и история. И он – он хотел освободиться от всей собственной истории, как от Мраксов, так и от Риддлов.
Когда нескончаемая служба, наконец, завершилась, на самой слабой рождественской ноте, какую только мог себе представить Том, – а Рождество никогда не было особенно чудесным временем для сироты, – он провел несколько минут у дверей, очаровывая деревенских старух.
Никогда не повредит повысить свой рейтинг одобрения, и хотя он не думал, что кто-то когда-либо связывал его с убийствами или даже знал, что он был в деревне до того, как унаследовал злополучную собственность. Излишняя осторожность никогда не повредит.
– Спасибо и Вам, миссис Гримсби, – сказал он, заставив себя улыбнуться старухе, с которой познакомился прошлым летом, гуляя по деревне. Она была исключительно любопытным экземпляром и, как он подозревал, эпицентром деревенских сплетен.
– Как прошел твой семестр в школе, дорогой?
– О, очень хорошо, спасибо. По-прежнему лучший в классе. Боже мой, я думаю, что мне уже пора вернуться в дом – индейка может подгореть! Желаю вам чудесного отдыха.
Пять человек попытались пригласить его домой на обед, это было невыносимо.
Поспешно сбегая от удушающих вопросов и глубоко нежеланного любопытства, он слышал, как она сказала своей подруге Маргарет, насколько Том лучше, чем его отец. И он…
Он улыбнулся.
В один прекрасный день они могут узнать, что это совсем не так.
Однажды, когда он станет свободным, чтобы быть полностью самим собой.
Но сейчас, выполнив свой деревенский долг, он мог отправиться домой и позволить себе открыть посылку от нее.
Том съел холодного цыпленка, оставленного миссис Джеффри, и налил себе бокал вина. Хорошего вина. Вина, которое, как он полагал, его дед-Риддл купил много лет назад. Вина, в котором он ничего не понимал, но то было хорошим. Том изучал это, потому что такие вещи имели значение для людей. И даже чистокровные волшебники пили магловское вино (неосознанно или, по крайней мере, с безразличием). Он открывал свои подарки, сидя в самой маленькой гостиной дома, куда миссис Джеффри не пускали. Здесь все завалено волшебными книгами. Единственная комната в этом богом забытом доме, где он чувствовал себя как дома.
Здесь была обычная небольшая коллекция дежурных подарков от нынешних и бывших слизеринцев, большинство из них, чтобы его задобрить. Билеты на то-то и то-то, и почему кто-то, или он, мог быть вообще заинтересован в бегах гиппогрифа. Ускользали от него и дорогие, но, по сути, бесполезные безделушки. Обычно что-то со змеями, книги по темной магии, которые не продавались в магазинах. Открытку от миссис Коул, которая желала ему удачи, он бросил в огонь. Он лениво покопался в огромной коробке причудливых засахаренных фруктов от Слизнорта. И, что было интересно, билеты в верхнюю ложу чемпионата мира по квиддичу следующим летом от Пенелопы Гринграсс.
Он задумался, кого ей пришлось очаровать, чтобы заполучить их. И снова подумал, каким полезным дополнением она станет к его маленькой группе преданных последователей. Это было не из-за интереса к квиддичу, потому что она знала, что Тому было все равно, пока Слизерин побеждал. Жестокость команды по квиддичу, когда они не выигрывали, их легендарные наказания выворачивали даже его желудок. Не из-за насилия. А из-за бессмысленности.
Нет, Гринграсс очень ясно дал ему понять, что может повысить его статус. Это была возможность пообщаться, шанс быть замеченным нужными людьми. Возможность шагнуть в дверь, за которую он боролся, и которая захлопывалась перед его носом в течение семи лет.
И все же, этот вид социального восхождения был таким скучным и обычным. Нахмурившись, он отшвырнул их. Быть условно успешным было так ограниченно. Нужно было подчиняться правилам общества, этикету и подобным вещам, чтобы волшебный мир тебя принял. Как и ходить в церковь, улыбаться миссис Гримсби и рассказывать ей о своем учебном семестре.
Это была та же самая сила, доступная любому человеку с правильным именем. Он же хотел пойти дальше, далеко за ее пределы.
Наконец он открыл подарок от Гермионы Дирборн. Ее сова доставила посылку, завернутую в коричневую бумагу, с запиской, где говорилось, что она собирается остаться с семьей и отправит подарок пораньше. Но сохранить его надо до сегодняшнего дня. Даже на бумаге она звучала властно.
Внутри оказалось намного больше, чем он ожидал. Во-первых, сморщенная жестянка, которая увеличивалась в его руках и становилась тяжелее (ее чары действительно впечатляли даже Тома). Когда он снял крышку, то увидел вкусный торт в форме буханки. Запах внезапно ударил ему в ноздри, и он понял, что она наложила на него заклятие статиса, которое растворилось вместе с легкими чарами и заклинанием уменьшения. Умная ведьма. Пахло яблоками, корицей и чем-то ореховым. И если бы ему не хотелось посмотреть, что еще в свертке, то Том бы немедленно съел его. Жизнь в магловском мире во время Рождества, со скудным рационом военного времени, слишком напоминала ему отвратительную детскую еду.
Затем – пуансеттия или рождественская звезда, тоже разросшаяся от миниатюрной до полной величины, когда он ее поднял. Здесь была маленькая записка, засунутая в край горшка, с ее аккуратным, плавным почерком: «Я предполагаю, что твой дом нуждается в чем-то приободряющем».
За ней последовала нелепая открытка с летающим гиппогрифом, тянущим сани, полные подарков. Он фыркнул от смеха, когда открыл ее, и та начала громко петь колядки.
За своей утонченной внешностью Гермиона оказалась довольно забавной. Никто другой – никто никогда не поддразнивал его так, как она. И любой другой был бы замучен за это. Но с ней все было по-другому.
В другой жестянке нашлись пирожки с мясом, и ему пришло в голову, что она, возможно, испекла их сама. Мысль о том, что она будет печь для него, заставила его желудок сжаться от странного и совершенно чуждого чувства.
А в самом низу, красиво завернутый в бархатистую темно-красную бумагу с лентой, завязанной в отвратительно идеальный золотой бант, лежал его подарок.
Он развернул его, открыв потрепанную коричневую кожаную обложку. Название стерлось, и на мгновение он был разочарован тем, что она купила ему книгу, как и все остальные. Пока не увидел корешок. Это была книга основателей – одна из самых редких, о которой он только упоминал, но никогда не находил. А она – как она узнала?
Он уставился на нее, ошеломленный. Это единственный подарок, который он когда-либо получал из того, что действительно хотел. Желание увидеть Гермиону давно прокралось в его сознание и прошло сквозь его тело, когда он открыл эту посылку. Том знал всё о пропавших людях, которых не существовало. О мифическом отце, которого он создал в своем воображении, когда ему было одиннадцать лет. О мертвой матери, которую он представлял себе маленьким мальчиком. Но он никогда раньше не скучал ни по кому реальному.
Он смотрел на ее веселую, дразнящую маленькую записку, в которой говорилось, что она не потрудится пожелать ему счастливого Рождества, потому что знает, что на самом деле он его не празднует. Что она все равно увидела книгу и подумала о нем. И сейчас даже огонь, согревающий маленькую гостиную, которую он использовал как библиотеку, казался холодным по сравнению с этим.
Комментарий к Рождество, 1944
Ждем-ждем-ждем, что же впереди)
========== Золотая гусыня ==========
Остерегайтесь тех, в ком сильна воля к наказанию.
Фридрих Ницше.
Путь Тома в Брекон шел вдоль валлийских болот. Железная дорога тянулась по бесконечным зеленым холмам и лесам, которые лишь изредка прерывались городами и деревнями. Но он был равнодушен к великолепным пейзажам, которые мелькали за окном.
К счастью, большую часть пути купе было в его распоряжении, и что радовало еще больше – на платформе из Манчестера был прямой волшебный поезд. Полная старая ведьма присоединилась к нему на время между Крю и Шрусбери и завела какой-то скучный разговор. Том попытался не быть грубым с ней, но нашел беседу разочаровывающей. Он с трудом мог сосредоточиться на своей книге.
Том был огорчен, обнаружив, что взволнован. Больше всего ему хотелось увидеть личную жизнь Гермионы, узнать секреты, в существовании которых он был уверен. И наконец-то удовлетворить свой инстинкт, который подсказывал ему, что что-то не так. Но, как бы ему не было противно признаваться в этом даже самому себе, какая-то часть его души с нетерпением ждала встречи с ней.
После, казалось, нескольких дней поезд, наконец, прибыл в Брекон, и Том сошел на платформу с сумкой в руках. С надеждой, что Гермиона уже получила сову, которая сообщила ей о времени его прибытия. Станция оказалась крошечной для того, чтобы делить платформу с маглами. По обе стороны от путей был мост, билетная касса и зал ожидания. Носильщика не было видно, и только один волшебник сидел и читал «Ежедневный пророк», поедая свой бутерброд.
За пределами станции Гермионы тоже не оказалось, и он раздраженно опустил сумку. Он терпеть не мог, когда его заставляли ждать, но, по крайней мере, погода была сухой и прохладной после нескольких недель дождей. Его дыхание было похоже на ледяные струйки. А послеполуденное солнце заливало холмы золотистым светом. Она говорила, что приедет в экипаже, и он с надеждой посмотрел на небо.
Рев мотора нарушил тишину на станции, и он впился взглядом в блестящую машину, остановившуюся перед ним. Его раздражение быстро переросло в шок, когда она подъехала достаточно близко, чтобы он смог увидеть Гермиону через ветровое стекло.
– Извини, что опоздала, – сказала Гермиона, выскакивая из машины, и на мгновение Том был слишком ошеломлен, чтобы ответить. – Вообще-то я немного заблудилась. Не привыкла ездить по дорогам.
Он уставился на нее. Она была одета в кремовую шелковую блузку, заправленную в коричневые брюки, которые подчеркивали ее тонкую талию. Он никогда не видел ведьму, одетую так: с непринужденным блеском магловской кинозвезды, позирующей в одном из журналов, которые миссис Коул прятала от монахинь в своем кабинете.
– Привет, – пробормотал он, стараясь не реагировать. – Это магловская машина?
– Да, – сказала та с улыбкой. – Это мой рождественский подарок от отца. Тебе нравится?
В ее голосе послышались знакомые дразнящие нотки. Это говорило о том, что она прекрасно знает, что ему не нравится. Но ей было все равно, и это заставило его прийти в себя.
– Я просто не уверен, что это безопасно… Не машина, я уверен, что с ней все в порядке – скорее я о водителе.
– О, честное слово. Я действительно прошла тест. Вообще-то сегодня утром.
– Что ж, теперь я чувствую себя в полной безопасности, – сказал он с сарказмом и снова посмотрел на машину. Она была низкой, блестящей и серебристой, с мягкой черной крышей. Честно говоря, он мало что знал о них, но этого было достаточно, чтобы понять, что машина кричала о дороговизне и непрактичности…
Это была магловская машина. А она была ведьмой. И вот она здесь, с машиной и в брюках, и он чувствовал себя не на своем месте, как будто его забросили в рассказ, которого он не понимал.
– Давай, – сказала она, прикусывая губу в ожидании. Он почувствовал облегчение, увидев это: она, должно быть, нервничала так же, как и Том. – Поехали.
Она положила его сумку в багажник, и он осторожно забрался на пассажирское сиденье. Том не мог припомнить, когда в последний раз ездил на машине, хотя в конюшне Риддл-мэнора стояла одна. Лошадей, конечно, сразу же продали. У Тома не было ни малейшего желания скакать по графству, изображая из себя сельского джентльмена – сама мысль показалась ему отвратительной. В самом деле, если не считать странного такси, он никогда не ездил ни в чем подобном. И не то чтобы кто-то из его знакомых владел такой. Машина пахла кожей и Гермионой и издавала агрессивный мурлыкающий рев. Приборная панель была покрыта непонятными цифрами, между ними вращались стрелки, что не имело никакого смысла.
Он наблюдал за ней, пока она вела машину, изучая, как ее глаза скользили по маленьким зеркалам, за расслабленным и собранным взглядом, как ее красивый рот изогнулся в сосредоточенности. И как спокойно и уверенно она держала палку между ними.
– У тебя получается лучше, чем я думал, – сказал он, в конце концов.
– Да, – согласилась она. – На самом деле это просто восхитительно. Вождение. Оно странным образом очень освобождает. Думаю, я предпочитаю его полетам.
– Неужели? – спросил он, снова удивленный, сбитый с толку, потому что, как всегда, она не оправдала его ожиданий и выбила его из колеи.
– Да, раньше я боялась высоты. Теперь мне гораздо лучше, но я никогда не любила полеты по-настоящему. Скажем так, я не прирожденный игрок в квиддич. И, боги, ты когда-нибудь летал на гиппогрифе?
– Нет.
– Что ж, – сказала она, сворачивая на извилистую дорожку. Теперь там не было домов, только бесконечные деревья, овцы, живая изгородь и холмы. – Это немного похоже на езду на немагической лошади, только в тысячу раз больше приводит в замешательство. О, как бы мне хотелось поднять верх – так намного лучше, но слишком холодно.
– Скажи честно, ты ведьма или нет? – поддразнил он, и она слегка поперхнулась, нахмурившись. Она не ответила.
– Я люблю летать, – признался он, не уверенный в своих словах, которые заставили ее лицо застыть.
Гермиона ехала теперь довольно быстро, живая изгородь проносилась мимо зеленым пятном. На мгновение она выглядела удивленной.
– Почему ты не играешь в квиддич?
Он закатил глаза, и она, поймав его взгляд, рассмеялась.
– Любовь к полетам и желание играть в квиддич – это не одно и то же. Иногда я играю со слизеринцами по выходным и во время летнего семестра. Естественно, я очень хорош.
– На какой позиции? – спросила она, и Том мог сказать, что на этот раз она была застигнута врасплох.
– Ловец, конечно. Отчасти мне не нравится, потому что там самые нелепые правила. Какой смысл в остальных шести игроках?
