Текст книги "Сдвигая звезды в небе (ЛП)"

Автор книги: cocoartist

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 42 страниц)

Том, даже будучи не в состоянии использовать в полной мере свои магические знания, был просто потрясающим. Даже в самом жестоком обмене заклинаниями он, казалось, никогда не терял самообладания. И все же, он был всего лишь молодым парнем. И в нем не было ничего, что напоминало бы ей о поединке Волдеморта и Гарри. Том колдовал с неистовой радостью и благоговением перед магией, используя некоторые заклинания, которые даже она не знала.

А потом пришло время встретиться с ним лицом к лицу. Выйдя на арену и заняв свое место, она подумала о его словах, произнесенных шепотом, и ослепительных поцелуях. И о том, кем он станет, и что будет делать. О жизнях, которые он уже отнял. И обо всех тех, кто умрет из-за его амбиций. Она улыбнулась, кланяясь ему.

«Мы оба сдерживаемся, – подумала она, – но я знаю это, а ты – нет. Я тебя уничтожу».

И еще до того, как они разошлись, она зажгла между ними огромный костер высотой почти в пять метров. Пылающий так высоко, что он поднялся над стенами дома, а толпа одобряюще закричала. Это был огонь, слишком горячий для его проклятий. Огонь, который она сама изобрела. Так она выиграла время, благодаря часам тренировок в классе Дамблдора, и побежала. Это была та же самая тактика, которую она использовала с Диггори, но на этот раз Гермиона была более подготовлена. У нее был план. Она защитила себя с помощью Сальвио Гексиа, усиленных щитовых чар Протего Хоррибилис и чар, чтобы усилить ее чувства, ускорить ее. А также чар, которые превратили ее простую одежду в огнеупорную. Теперь ему будет значительно труднее проклясть ее.

Волшебники, какими бы они ни были, не часто задумывались о таких вещах. Но у маглорожденной ведьмы из будущего было гораздо больше возможностей, и Гермиона использовала все свои преимущества. Остановившись лишь на мгновение, чтобы бросить тихое проклятие в первую комнату, мимо которой она прошла, Гермиона нырнула во вторую боковую комнату и стала ждать, прислушиваясь. И действительно, его тихие шаги замерли дальше по коридору – ибо Том Риддл не был Олдфритом Диггори и обладал куда более тонким умом.

«Входи», – подумала она, отчаянно надеясь, что не ошиблась в расчетах. Потому что победа над Томом потребует хитрости – он был слишком силен и умен, чтобы победить его лицом к лицу. Приглушенный лязг и грохот сказали ей, что он, должно быть, задел что-то в комнате. Она ухмыльнулась и выскочила из своего укрытия, и почти поймала его с помощью Импедимента, пока он выбежал обратно в коридор.

– Умница, – крикнул он, швыряя в нее чем-то мерзким и фиолетовым. – Что это было?

– О, ты никогда не слышали о заклятии умножения? Обскуро!

Он пригнулся, и картина на стене закричала, когда повязка упала на его глаза.

– Не думаю, что такое когда-нибудь всплывало. Инканцерус.

Заклинание коснулось ее левой ноги, когда она нырнула в сторону, и во второй раз за этот день Гермиона оказалась в ловушке. На нее нахлынула паника. Но теперь она была ее хозяином, и Гермиона использовала этот дополнительный адреналин. Думай.

Редукто снова помог ей, и на этот раз она обрушила на него стену, используя долю секунды отвлечения, пока Том накладывал щит, а она успела освободиться от пут.

– А ты знал, что некоторые волшебники и ведьмы имеют определенную склонность к магии, Том? – спокойно спросила она, прикрываясь собственным щитом.

Безвыходное положение – пока что. Она не могла удерживать щит и колдовать, кидая что-то мощное, чтобы его заблокировать. Вне школы, возможно, даже это не удержало бы его от того, что он мог сделать. Но он стрелял не на поражение, и это делало его слабее.

Он не ответил, но и не стал нападать. Любопытство до добра не доводит, подумала она и ухмыльнулась, радостно протягивая палочку, покрытую пламенем.

– Это было лишь проверкой.

Она повернулась влево, бросая щит и уклоняясь от проклятия, которое он послал почти до того, как вылетело и ее. А потом Гермиона подожгла арену вокруг них сотней различных оттенков огня. Каждое огненное заклинание, которое она выучила с Дамблдором, вспыхивало одно за другим, вздымаясь опаляющими башнями фиолетового, синего, оранжевого и зеленого, потрескивая вокруг них. А огромное белое пламя раскалялось между ними.

Он рассмеялся как из преисподней, и волна обрушилась на нее – белые лошади скакали по вершине огня, а водоросли волочились за ней. Это было заклинание, о котором она никогда не слышала. Ледяная и серая как сталь морская вода боролась с огнем, огромная дымка пара уже яростно шипела. Огонь все еще пылал, но уже меньше. И когда он перепрыгнул через него, направляясь к ней, она полоснула своей палочкой, злобно и быстро, и часть его торса открылась, кровоточа темно-бардовым цветом.

– Цвет твоего платья в мой день рождения, – сказал он, не обращая внимания на то, как они смотрели друг на друга. Она чуть было не заколебалась, и тут кончик его палочки уже указывал на нее. Том был меньше чем в метре. Но просчитался. Ее огонь был не просто отброшен в пространство, он был ее частью. И она полностью его контролировала. Ужас отразился на лице Тома, когда его одежда загорелась, а Гермиона рассмеялась.

– Петрификус Тоталус, – прошептала она и взяла палочку из его замерзшей руки, когда он упал на пол, глаза его были полны ненависти и желания.

Пока он лежал, она один за другим гасила огни. Гермиона видела, что его руки обожжены, и знала, что поплатится за это позже, но все это не имело значения, когда она увидела распростертое тело Темного Лорда на полу у своих ног. И только его глаза продолжали двигаться. Она опустилась на колени и поцеловала его в щеку.

– Никогда больше, – прошептала она, – не недооценивай меня.

Она небрежно уронила его палочку, оставив ее лежать в двух метрах от его тела, повернулась и вышла с арены. Когтевранцы вскочили на ноги, топая и радостно крича, и она позволила волне восторга захлестнуть ее.

Комментарий к Огонь против огня

Немного задержала, извините. Завтра уже узнаете последствия, а также ждем огненный финал соревнований.

========== Вот мое пространство ==========

Он сказал: «О, малышка, ты знаешь, мы станем легендами.

Я – король, а ты будешь моей королевой, и мы побредём в рай».

Halsey – Young God.

Она не знала, как он нашел ее комнату, но поняла, что ей все равно, когда увидела едва заметные розоватые оттенки на его фарфоровых острых скулах, освещенных только лампой у кровати. Глаза у него были серьезные и темные, как у дьявола.

Она отступила в сторону, пропуская его.

Когда он бродил по ее комнате, его открытое любопытство напомнило ей о том, как он чувствовал себя дома в Уэльсе. И совершенно противоположное отношение, словно скрытое за доспехами, когда они прибыли в Хогвартс. Она наблюдала за тем, как он взял старую чернильницу на ее столе, нежно провел пальцами по картине замка Дирборн, которую она повесила на стену. Как он изучал ее книги, и как избегал смотреть на ее неубранную постель, все еще теплую, ведь она только встала с нее, чтобы ответить на стук в дверь. Прошло всего несколько часов после того, как она ушла с вечеринки когтевранцев. Гермиона еще не успела уснуть, но легка дымка сновидений все еще терзала ее сознание.

– Так вот что дают тебе привилегии и семейные связи, – его голос прорезал тишину ночного Хогвартса. Мягкий, и в то же время слишком громкий, незаконный, дерзкий и безрассудный.

– Иногда мне снятся плохие сны. Мы решили, что лучше не беспокоить остальных.

Однако она не стала отрицать, что получила это убежище благодаря Дамблдору. И вот теперь Том был здесь, и она едва могла дышать от волнения и страха.

– Тебе не следует здесь находиться. Попадет нам обоим.

Она не спросила, почему он здесь. И не сказала ему уходить.

Он проигнорировал предупреждение, пересек комнату и, взяв ее за руку, усадил рядом с собой на маленький диванчик. Том был так красив в мягком свете, и она могла почувствовать каждую его деталь, каждую частицу и клеточку, и удивительное тепло, исходящее от его бедра, находившегося так близко к ней. И эту электрическую рябь там, где его рука все еще касалась ее. Как его темные волосы были слегка взъерошены сзади. Напряжение в его шее и то, как его глаза растянулись в хмурое выражение, которое не омрачило изгиб его губ.

– Тебя ведь брали в плен, не так ли? Я понял, что это, должно быть, так. В тот момент, когда был у вас дома. Вот почему ты научилась сражаться.

И это был не вопрос.

Она вспомнила похитителей, зловонное дыхание Фенрира, и ее, лежащую на полу Малфой-мэнора, крича от агонии от всего этого.

– И пытали, – спокойно согласилась она.

Его глаза напряглись, встретившись с ее взглядом, и она была удивлена глубиной ярости, манящей из тени. И еще больше тем, как она сама отреагировала на это. Ее сердце подпрыгнуло от непрошеного удовольствия того гнева, который он испытывал сейчас. Гермиона добавила, прежде чем он успел заговорить снова.

– Но этих людей… здесь больше нет. И теперь я сильнее.

Том выглядел так, словно готов был на мгновение поднять весь мир на войну за нее, но здесь не было никого, кого он мог бы убить – кроме самого себя в будущем. Она оттолкнула эту мысль прочь. Пусть думает, что она убила их всех, своих похитителей. Это уже не имело значения.

К ее удивлению, он улыбнулся.

– Несомненно, ты такая. Сильная.

Он сделал паузу, и тишина повисла между ними, а воздух стал таким же горячим и неподвижным, как перед летней грозой.

– Я не знаю, как это делается, Гермиона, – его голос был твердым и бесстрастным, это было признание, не обремененное гордостью. – Как тебе хорошо известно, у меня нет критерия, которым можно было бы измерить нормальную привязанность мужчины и женщины. Все, что я знаю, это то, что ты великолепна и ты моя, и я убью любого, кто прикоснется к тебе.

– Это звучит, – ответила она, – не очень романтично, несмотря на то, что пишут в книгах.

Но для нее это было так. И ее взволновала та сила, которую он ей давал. Он убьет за нее, действительно убьет. Убью, сказал он, а не убил бы. На самом деле так оно и было. Они стояли плечом к плечу в тихом лесу и убили двоих, каждый по одному. Она снова отогнала эту мысль.

– Нет, я сама справлюсь с теми, кто причинит мне зло. Я не твоя, – сказала она, – я сама по себе. Я не буду никому принадлежать, нигде и никогда.

– Лгунья, – ответил он и наклонился к ней. Его губы нависли над ее губами на мгновение, которое показалось вечностью. Буря вокруг них уже начала закипать, будто тихий гром прокатился по ее плечам, а молния дразнила обнаженную кожу ее ног там, где заканчивалась ночная рубашка, прежде чем его губы коснулись ее, мягкие и шелковые, как паутина. Цепляясь за нее, пока Гермиона не оказалась в ловушке и не растаяла рядом с ним, жаждущая и желающая, и тогда Том ворвался, как ураган. Его рука напротив была грубой, как железо, притягивая ее отчаянно все ближе и ближе, и вся покрытая синяками и порезами.

– Ты не злишься? – спросила она, неохотно отстраняясь, ее голова кружилась. – Что я победила тебя на глазах у всех?

Его губы приподнялись, даже когда он нахмурился.

– О, я злюсь, – ответил он, – но… Я никогда ничего не хотел так сильно, как хочу тебя. К тому же, в следующий раз победа будет за мной. В финале.

– Возможно, – согласилась она. Ее не волновала победа в школьных соревнованиях. Она лишь хотела увидеть его у своих ног, и сделала это. Гермиона задумалась, не выпил ли он. – Обычно ты не так откровенен.

– Я… экспериментирую с новой тактикой. Кроме того, ты единственная в этом месте, а может быть, и во всем мире, кто может сравниться со мной. Я всегда знал, что я необычный, но никогда не ожидал, что кто-то другой тоже может быть такой.

Она ударила его, и его глаза заблестели дикой радостью от неохотного смеха, вырвавшегося из нее.

– Ты, – сердито воскликнула она, – самый самонадеянный человек, которого я когда-либо встречала. В этом мире так много замечательных и особенных людей. В жизни есть нечто большее, – она поняла, что повторяет себя в молодости, но продолжала, – чем книги и ум. Храбрость и сострадание могут сделать кого-то гораздо более особенным, Том.

– Тогда покажи мне.

– Обязательно, – пообещала она и снова поцеловала его. Поцеловала так, словно не было ни будущего, ни прошлого, только этот миг в полуночные часы в ее уединенной комнате на вершине башни.

Ее руки на его коже и ее губы на его губах оживляли его в темноте, прожигая насквозь, пока его разум не успокоился, и не осталось только прикосновения и вкус там, где они соединялись. Его ладонь, запутавшаяся в ее густых темных волосах, обнаженная кожа его груди напротив нежной ее.

Он ощущал ее вкус, как радость, которой он никогда не знал, отталкивая весь мир, пока не смог вдохнуть как в первый раз, задыхаясь, неглубоко, отчаянно и грубо. То, как прижималось ее тело к нему, острый изгиб ее бедер сквозь тонкий хлопок был как нож, который разрезал его, маня стать ближе. И он, который жаждал этой близости так долго, словно это была полузабытая мечта его детства.

Это, как он понял, и есть сила. Едва слышный вздох, который она издала, когда он медленно провел пальцами по изящному краю ее левой ключицы. Туманный блеск ее глаз, темный румянец на ее щеках. То, как ее ресницы опустились вниз, чтобы коснуться бледной веснушки, которая танцевала на верхнем краю ее правой скулы.

– У меня есть шрамы, – прошептала она, когда ее руки замерли на пуговице ночной рубашки, а халат темной лужицей лежал на полу, отброшенный и забытый часами, днями или годами раньше.

В тот момент, когда ее тело не касалось его, а она стояла перед ним, словно подношение богам, он понял, как был напуган. И все же ему было все равно. Ее голос говорил, что она тоже напугана, а ее тело – что пришло время быть храброй.

– Покажи мне, – хрипло сказал Том, отталкивая ее пальцы и освобождая первую пуговицу. Она сделала его слишком нежным, ослабила его. И все же он чувствовал себя Богом, когда она расстегнула вторую, третью, четвертую и пятую и позволила белому одеянию соскользнуть на пол. Она стояла перед ним, как императрица, и он упивался изгибами ее тела.

– Что ты со мной делаешь? – удивленно спросил он, опускаясь перед ней на колени и целуя ее ноги, бедра и тайные места, о которых раньше и мечтать не смел. Восхищаясь ландшафтом ее тела, столь непохожего на его собственное. Он вдруг пришел в ярость от того, как слаб перед ней. От того, что в этот момент он с радостью сделал бы все, что она попросит, благодарный только за ее прикосновение и вкус. И от того, что он лежит перед ней на земле второй раз за день, но как же ему было все равно, что все сейчас было неправильно, что это он был – Том Марволо Риддл.

Она отступила назад, пока ее ноги не уперлись в край кровати, а он стоял, неловко, в полушаге от нее, и думал, что Гермиона может поглотить его своим огнем и жаром. Но потом подумал, что, возможно, оно того стоит.

Другой голос в его голове, тот, который он никогда не мог полностью заглушить, говорил взять то, что принадлежит ему. «Прежде чем кто-либо другой», – продолжал он, шипя и сердясь на такую мысль.

Он двинулся вперед, отталкивая ее назад, теперь уже не так нежно. Вид ее, распростертой под ним, вызвал в нем голодный шок. И он подумал о том, чтобы обхватить рукой ее тонкую шею. Подумал о силе, которой обладал в этот момент. Все сгустилось в нем при этой мысли, невыносимой мысли. И он отбросил ненужные брюки, прохладный воздух принес облегчение. Ему было больно, как будто он мог взорваться, и он хотел погрузиться в нее, дико и подчиняя себе.

И в то же время, его удивляло, каким он мог бы казаться в ее глазах, из тех пространств, которые еще предстоит исследовать, целый океан возможностей.

Затем он оказался перед ней на коленях, едва осознавая, что сделал выбор. Ее икры переплелись на его плечах, его рот молился между ее бедер, а его язык был острым, как нож, разрывая ее на части. Надо сказать, что он не совсем понимал, что делает, но она все говорила ему своими словами и звуками, полувздохом «да, Том, о боже, да», тихим плачем и удивительным блеском слез в ее глазах, когда он поднял голову. И вспышкой тепла в его груди, когда ее пальцы вцепились в его волосы. Звуки, которые она издавала, были земными и человеческими. И он не мог представить, что будет наслаждаться чем-то настолько глубоко и сильно, как в тот момент, когда она распалась на части. И это, подумал он, гораздо лучшая месть, чем пытка.

Позже, когда он снова и снова открывал для себя ту силу, которую она имела над ним, когда ее губы обхватывали его, когда познал агонию и трепет, стиснув руками простыни, пока ее темные волосы рассыпались по твердости его бедер, позже – они лежали рядом и молчали.

Это было грязно, такой вид секса – или почти секса. Он предполагал, что весь акт закончится примерно так же: простыни под ним все еще влажные, одеяло смятой кучей валяется на полу, прохладный воздух захватывает их обнаженные тела, со временем возвращая их на место после великолепной муки того, что произошло между ними. Что бы это ни было, у него, возможно, было название, но он так и не выучил подходящего слова. Грубые слова из уст мальчишек казались недостойными женщины рядом с ним. И по мере взросления Том был слишком поглощен другими вещами, чтобы вообще об этом задумываться. Он был охвачен погоней за силой и магией. Он никогда не понимал, что такая простая вещь, самая человеческая вещь из всех, обладает всей красотой убивающего проклятия, агонии пыток и мощи Империуса. Никогда не понимал, как легко быть богом.

– Извини, – сказал он в тишину между ними, – За Хэллоуин.

– Будь лучше, – пробормотала она. – Я верю, что ты можешь.

Рассветные лучи проникли в ее окно еще до того, как она проснулась, а он лежал на боку и смотрел.

Никто и никогда прежде не побеждал его, ни в чем. После дуэли Эйвери был единственным, кто осмелился подойти к нему в общей гостиной. Он ничего не сказал, но Том знал, что Эйвери был всего лишь его приспешником, а не другом, и тот спросил, так ли он силен, как думает. Вместо того, чтобы наказать его, он улыбнулся.

– Теперь, – сказал он громким голосом, – вы понимаете, почему она меня интересовала.

И на этом разговор и обсуждения закончились. Дело было не в том, что он был слабее, чем они думали, а в том, что она была намного сильнее.

В полутьме он вспомнил, как она спокойно положила отрезанную руку мужчины в карман его спутника, привязала труп его жертвы к тому, все еще живому, и сломала их палочки, прежде чем отправить их обратно к хозяину. Он улыбнулся от воспоминаний. «Равная мне», – подумал он, или настолько близкая к этому, насколько он мог себе представить.

Она выглядела умиротворенной. Он никогда раньше не видел, как кто-то спит, и ее глаза завораживающе подергивались за тонкой мембраной закрытых век. Что она сейчас видит?

Она спала рядом с ним, безмятежная и тихая, ее дыхание было ровным. Она доверяла ему. Он мог убить ее и ускользнуть проще простого, или раздвинуть ее ноги и, наконец, войти в ту, все еще неизвестную часть ее. Он мог без особых усилий проникнуть в ее спящее сознание и ощутить аромат ее сна, наблюдать за проносящимся мимо торопливым, ускоренным фильмом. Но он этого не сделал.

Будь лучше, сказала она ему. Первый человек, который действительно увидел его и поверил, что в нем было нечто большее, чем гениальность и сила, чем жестокость и амбиции. Я верю, что ты можешь.

Комментарий к Вот мое пространство

Водички мне! Неожиданно?

32 главы и больше 300 страниц. УХ! Признаюсь, ее было сложно переводить.

========== Милее, когда утрачено ==========

Вещи кажутся милее, когда они оказываются утраченными.

Френсис Фицджеральд.

Им это практически сошло с рук. Гермиона в следующие несколько недель сто раз отругала себя за собственную глупость, пока лежала без сна, прислушиваясь, как засыпают ее соседки по комнате.

На самом деле, это была ее вина. Она проснулась, тесно прижавшись к нему, и поняла, что Том укрыл их сброшенным на пол одеялом и заснул. Его угловатые и словно мраморные черты лица смягчились. Он впервые выглядел невинным и умиротворенным, и она позволила себе расслабиться, дав ему еще немного поспать. На самом деле ради того, чтобы она сама за это время смогла перечислить крошечные изменения в его выражении лица и насладиться тем, как он потянулся за ней, когда она поднялась, чтобы разбудить его. Гермиона слишком долго лежала в его объятиях, и когда Том проснулся, глаза его медленно, как зимний рассвет, все еще погружались в сон. Было уже больше восьми, и весь замок проснулся.

Перед уходом Том еще раз поцеловал ее, не торопясь разрушить чары, окутавшие комнату. Но они оба знали, что он пробыл у нее слишком долго.

Дамблдор сказал ей, что это портрет сообщил всё директору.

Портреты в замке были опасными и хитрыми: одни из них заслуживали доверия, другие – совсем нет.

– Вы взрослые люди, и поэтому вас не исключат, – сказал им Диппет, когда они с Томом сидели бледные и смущенные в его кабинете в то воскресное утро после завтрака, – но будут последствия.

Итак, у нее больше не будет личного убежища. Они – два самых умных студента за последние несколько лет – оказались такими глупцами. Пятьдесят очков с их факультетов, месяц «домашнего ареста» и потеря ее комнаты. Учитывая все обстоятельства, это было меньшее наказание. Но это было больно.

– … я зашел, чтобы убедиться, что она знает, что я не злюсь из-за дуэли, – говорил с очарованием Том директору. – Мы засиделись допоздна, разговаривая. Клянусь честью, мы не… – и он густо покраснел.

Директор смягчился.

– Я понимаю, Том, но выглядит все не так… И правосудие должно быть публичным.

После разговора с Альбусом Гермиона чувствовала себя еще более подавленной. За все эти годы она ни разу не разочаровала его, и, конечно, никогда с тех пор, как они стали так близки. И это на следующий день после того, как он с восхищением поздравил свою звездную ученицу, свою протеже, с победой в дуэли. Какое значение имел весь этот день!

Когда она вышла от директора, он ждал ее у лестницы. Тому пришлось остаться, чтобы получить дополнительный выговор – такова была цена за то, что он староста школы. Она успела услышать разочарованный монолог Диппета: «…поведение, недостойное лидера учеников, Том».

– Думаю, нам надо поболтать, – сказал Дамблдор. Она кивнула, отказываясь опускать голову, и последовала за ним в кабинет.

– Я не собираюсь отчитывать тебя, Гермиона. Ты взрослый человек, – повторил он фразу директора, – но все, что я хочу сказать… Сегодня ты злоупотребила привилегией. Я думал, что ты будешь осторожнее или, по крайней мере, незаметнее.

Это были лишь слова, но впервые за много месяцев Гермиона заметила, что говорит он это без привычного теплого блеска в глазах. Взгляд его серо-голубых глаз был строгим, и выглядел он гораздо старше, чем был накануне.

И она задумалась о будущем, когда Альбус узнает, кто на самом деле такой Том. И узнает, что Гермиона знала и помнила это, пока сидела перед ним в этом кабинете.

Больше он на нее не давил, а она не оправдывалась и не извинялась.

В тот день ей пришлось самой перевезти свои вещи, без помощи эльфов. Она сделала это тихо, не краснея под осуждающими взглядами других девочек с ее курса. Девочек, которые не были ее подругами. Гермиона поставила свой сундук у кровати, и пока снимала картины в башне, то немного всплакнула. Какой же дурой она была!

София и Анча пришли, чтобы помочь, и стояли рядом в знак солидарности, пока она распаковывала свои вещи. Но для других на факультете она превратилась из героя в позор всего за одну ночь – эта мысль застряла у нее в горле. Гермиона не видела сочувствия, ведь у нее итак было много привилегий. А это стало самым настоящим грехопадением, и они были этому рады. Она и не подозревала, насколько они обрадуются тому, как она пала.

И, возможно, она слишком напугала их проявлением своей силы. «Величие вызывает зависть», – подумала она. По крайней мере, в этом будущий Том был прав. Возможно, проблема была в этом.

Она осталась в комнате одна, пока девочки отправились на ужин, и оглядела свой новый дом. Это прекрасная комната, но не укрытие. Ей вряд ли удастся побыть здесь наедине. В комнате было еще восемь кроватей: Софии, Анчи, Клэр и других пяти студенток. Их присутствие до этого момента мало влияло на Гермиону.

Она легла на кровать и уставилась на синий бархатный балдахин. Гермиона ненавидела это – быть пойманной в ловушку и чувствовать себя беззащитной. Вскоре она ушла в библиотеку, а затем вернулась обратно в башню, в спальню, в свою новую постель.

Здесь было трудно спокойно заснуть.

Том и Гермиона отбывали наказание вместе, возможно, по молчаливому согласию преподавателей. Профессор Слизнорт ожидал их в течение первой недели, каждый вторник в девять вечера, и в основном оставлял их без присмотра. Как и Дамблдор, он, казалось, был больше разочарован тем, что их поймали, чем обеспокоен тем фактом, что Том был в ее спальне. В самом деле, Альбус взял за правило оставлять их наедине больше, чем на час. При этом, поручая совершенно простые задания, как чистка нескольких котлов. Символическое наказание только подчеркивало, какой глупой она была.

Но, возможно, неудивительно, что наказание сблизило ее и Тома. Он не извинился и не выразил сожаления, но Том был непривычно нежен с ней в течение нескольких дней. В конце концов, она рассказала ему, зачем ей нужна была та комната.

– Эти темные круги становятся еще мрачнее с каждым днем, Гермиона, – сказал он, проводя большим пальцем по синякам под ее глазами.

Она беспомощно пожала плечами.

– Я не могу там спать. Я боюсь, что закричу и проснусь, и что тогда они подумают обо мне? Как я смогу это объяснить?

Она хотела пойти в Выручай-комнату, но не знала, открывал ли уже эту комнату Том. И что будет, если она ему покажет. Или если он уже знает, то столкновение с ним вызовет еще больше вопросов.

У него не было ответа для нее, но выглядел Том обеспокоенным.

В конечном счете, она привыкла делить с ними комнату, и сон действительно пришел – беспокойный и недолгий, ей никогда там не спалось спокойно.

Сначала их притяжение друг к другу было осторожным, но потом все происходило так быстро, что у нее кружилась голова.

Из-за отсутствия ее комнаты, они нашли тайные и скрытые от глаз места, чтобы проводить время вместе, как и любые другие парочки. Весенние дожди перемещали их встречи в закрытое помещение, а в ограниченном пространстве между ними быстро что-то разгоралось, словно огонь, который был погребен, но постепенно превращался из робкого пламени в горячую печь. Дошло до того, что ночью она просыпалась не от кошмаров, а от неистовой жажды к нему, к прикосновению его губ, отпечатку его пальцев. Просыпалась от желания почувствовать его внутри себя.

Шли недели.

Он победил ее в финальной дуэли, и в итоге получил титул чемпиона школы. Их поединок длился почти два часа, и под конец Том обгорел, дрожал, но выиграл, а ей было все равно. На этот раз он хотел большего. Гермиона подвела его к самому краю – он использовал самые сильные заклинания, которые мог применить в присутствии стольких людей, и она удивилась собственной силе.

Шли недели нежных прикосновений под партой, случайных касаний его руки к ее руке, когда она проходила мимо него в коридорах. Недели совместных занятий в тихих уголках библиотеки, страстных поцелуев в тайных классах, где его тело прижимало ее к стене, губы касались губ, а поцелуи переходили все ниже к шее.

И даже когда она жаждала большего от него, он делал все, от чего она раньше отказывалась. Бросал ей вызов в многочасовых дебатах, соперничая в классе, чтобы узнать, кто кого превзойдет.

Его реакция на то, как она сражалась с ним на глазах у всей школы, избавила Гермиону от оставшихся сомнений в том, во что она ввязывается. Кем бы он ни стал в будущем, сейчас Том таким не был. А она… Она все еще была девушкой, вырванной из своего времени, которая сделает все, чтобы вернуться к прежней жизни и вернуть все то, за что боролась. Этот мир был не тем, за который она проливала кровь, из-за которого голодала и кричала ночами.

Ей предстояли десятилетия ожидания, прежде чем она вернется в мир, который спасла. Десятилетия, чтобы учиться и планировать, и, возможно, убивать. И всему было логичное объяснение, которое позволяет ей сейчас поступать так, как она хочет. Она не причинит ему такой боли, какую уже причинила Маркусу. Тому совершенно не нужны корни, которые она не могла пустить. Не будет никакого брака, никаких крошечных версий самих себя. Никаких темноволосых дьявольских детей с ангельскими лицами, шипящих на змей в саду.

Маркусу, который ушел от Клэр в объятия пятикурсницы с Гриффиндора с каштановыми волосами, зелеными глазами и такой же богатой родословной. «Наказание, – подумала Гермиона, – достаточное для девушки, которая сыграла с ней злую шутку». Девушки, которая теперь спала в двух кроватях от нее. Гермиона оставила его в покое, и ей было неловко из-за личного счастья и того безрассудного поступка, который она совершила.

Они держались сами по себе, особенно после такого неблагоприятного начала публичных отношений. Любопытные глаза всей школы могли лишь наблюдать за тем, как они прогуливаются по двору на перемене, или занимаются вместе в библиотеке, или перешептываются, когда он сидит с ней за одним столом когтевранцев. Обычно вечером по пятницам или субботам – это единственное время, когда студентам разрешалось пересекать границы их факультетов.

Люди пытались истолковать мимолетные улыбки и то, как теплели его глаза, когда встречались с ней через весь кабинет. И это было все, что они могли получить. Идеальный Том Риддл и его идеальные, правильные отношения. Слухи постепенно стихли, осуждающие взгляды поубавились, а вот завистливые – нет. Люди перешли к более интересным предметам для сплетен. Они стали скучными для них.

Эти люди не видели той страсти Тома, как в моменты ярости и страха, или того, как его пальцы впивались в кожу ее спины, скользили по обнаженной части ее запястья под столом. Они не видели воскресных вечеров, когда Гермиона всеми известными заклинаниями защищала дверь класса на шестом этаже. Вечеров, когда он подталкивал ее назад между столами в кабинете профессора Биннса, задирая мантию, и языком, губами, пальцами доводя ее до экстаза. Они не знали, как ей хотелось принять его в себя, ощутить внутри. Какой дикой и распутной он сделал ее, что она едва узнавала сама себя. Что ей больше всего понравился тот день, когда он удерживал ее запястья над головой, прижимая Гермиону к стене. А она говорила ему «да, сделай так еще раз». Как чертовски сильно она хотела от него большего, чем могли дать эти украденные мгновения.