Текст книги "Мороз на земле (СИ)"

Автор книги: Chryse

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)

– Мориарти? Ты имеешь в виду, он сын сэра Джеймса?..

– Да. Ну, я так думаю.

Джон помолчал, обдумывая эти новости. У него было беспокойно на сердце. Да, Шерлок ему говорил, что аристократы обычно посылают в Итон своих сыновей, чтобы те там общались, укрепляя полезные связи. Но то замечание Себастьяна, что Шерринфорд-холл был домом Шерлока в настоящий момент… что они имели в виду? Хотя, может, он просто не так это понял?..

– Ну, конечно, наш граф и сэр Джеймс часто спорят в Парламенте, но, как джентльменам, им нужно общаться, и быть вежливыми друг с другом. И их родственники общаются тоже, – сказал он, чтобы успокоить Билли.

– Мне не нравится этот парень, джентльмен он или нет! – горячо сказал Билли. – Он смотрел на меня как кошка на мышь, так, как будто я не знаю еще, что он лапой уже прижал мышке хвост.

– Он ничего тебе не сделает. – сказал Джон. – Не достанет. А теперь давай, спи, тебе завтра рано вставать.

Пришла осень, и настроение Джона падало вместе с температурой. Летом было легче не думать, отвлечься, работая от зари до зари, но сейчас, когда жизнь как будто замедлилась, у него стало больше времени, чтоб скучать по Шерлоку, и думать о том, что делать с собственной жизнью. Письма Шерлока приходили так же часто, как прежде, но его жизнь в Мюнхене казалось Джону невероятно далекой. У него самого теперь больше времени было, чтоб заниматься, он читал те учебники и те книги, что прислал ему мистер Брук… Но рассказы Шерлока о немецкой философии, музыке, химии иногда казались ему до того непонятными, словно были написаны на чужом языке. Так, однажды Шерлок исписал две страницы, рассказывая о своих восторгах от рапсодии Клары Шуман*. Молодому конюху пришлось дважды перечитать письмо, чтоб понять, что эта самая Клара – пианистка, а вовсе не девушка, за которой Шерлок ухаживает.

За неделю до Рождества к ним доставили большой ящик. Адрес был написан разборчивым и изящным почерком Шерлока, все сгрудились возле посылки на кухне, гадая, что же было внутри.

– Там, наверное, книги, – сказал Лэн.

– Нет, он слишком легкий для книг, – возразил ему Нэд, подержав на весу посылку.

– Ну, чтобы там ни было, не держать же его на кухне, – раздраженно заметила миссис Грегсон. – Пусть до Рождества постоит в коридоре, а не то я споткнусь об него, и тушеное мясо вам придется слизывать с пола.

Это было разумно, и ящик перенесли в коридор, а Джон всю последующую неделю находил всевозможные поводы подойти и еще разок посмотреть на изящную надпись, думая, есть ли там что-нибудь особенное для него.

Праздник в этом году был тихим и скромным, так как никого из семьи в доме не было, и поэтому праздничное чаепитие началось немного раньше обычного. Всем уже не терпелось узнать, что там, в этой посылке.

– Джон, ты не хочешь открыть? – спросила его миссис Грегсон.

– Но посылка адресована всем нам, так что лучше пусть мистер Грегсон откроет ее.

Мистер Грегсон вскрыл ящик, и все столпились вокруг, заглядывая друг другу через плечо.

Там было письмо в конверте, посылка, адресованная Джону, а также то, что казалось большим количеством шерстяных вещей.

– Это, ну, я не знаю, что это, – сказал мистер Грегсон. – Давай прочитаем, что там в конверте. Джон, окажи нам честь, ведь ты у нас чтец.

Джон, заинтригованный, как и все, распечатал конверт и прочел:

7 декабря

Мюнхен

Дорогие мистер и миссис Грегсон, и все остальные в садах и конюшнях!

Желаю вам теплого и веселого Рождества и надеюсь, что эта зима будет лучше, добрее, чем предыдущая. Уверен, что вам интересно, что это за подарки, которые я вам прислал, но боюсь, что для этого мне придется рассказать небольшую историю.

Несколько недель назад я случайно увидел, что кучер носит необычные и очень искусно сделанные перчатки. Если вы возьмете одну из пар, что я прислал, и посмотрите, то увидите, что перчатки, и в самом деле, особенные. Внутри они отлично выделаны, что позволяет владельцу выполнять в них самые тонкие операции, например, подправлять ремни на сиденьях, но сверху покрыты теплой толстой шерстью и кожей, что дает возможность управляться с уздечками в холодное время. Кроме того, сверху у перчаток есть отвороты, которые можно поднимать, чтобы было теплее, или опустить при желании.

Джон сделал паузу, и мистер Грегсон выудил из ящика пару этих замечательных перчаток, которые все внимательно рассмотрели.

– Очень удобно, – заметил он. – Смотрите, парни, наверху есть пуговица, и их можно застегивать, когда нужно что-то сделать, а затем расстегнуть, когда нужно править или ехать верхом.

Послышалось: «Здорово!», «Верно!», а Джон продолжал:

Я спросил у кучера, где я могу заказать такие перчатки для друга, и он мне ответил, что изготовление их – строжайшая тайна, известная только женам мюнхенских кучеров. И поскольку в моем роду немало политиков, я понял, что такой ответ означает, что перчатки можно приобрести, но цена их будет заоблачной.

Я убедил кучера отвезти меня к нему домой, чтобы я мог поговорить с его доброй фрау. И, конечно же, после некоторого торга она согласилась связать для меня пару перчаток и сказала, где и какую шерсть мне нужно купить для этого. Я выполнил все ее указания, но когда вернулся к ней и показал ей шерсть, она рассмеялась и сказала, что шерсть слишком хороша. Она предложила мне, за отдельную плату, связать превосходный шарф для джентльмена, который мог бы стать прекрасным рождественским подарком для моего наставника. Я согласился и попросил ее снова указать мне, где я могу купить нужный вид шерсти, поскольку мой немецкий в таких вопросах, очевидно, оказался слаб. Я еще раз купил шерсть, и мне снова было сказано, что я купил неправильную ее разновидность, но зато из этой шерсти она могла бы связать хорошее толстое стеганное одеяло для моего друга. (К этому времени она уже закончила вязать шарф для мистера Брука, и он действительно оказался весьма достойным. Я заметил, что на руках некоторых из ее многочисленных детей появились рукавицы из подозрительно новой шерсти, которой раньше там не было).

Я начал подозревать, что меня обчистили во всех смыслах этого слова, но вид замерзших детей смягчил мое сердце, тем более что на улице я заметил еще много плохо одетых ребятишек. В этот раз я сам отвез в магазин эту добрую фрау. Я спросил, нет ли у нее приятельниц, которые согласились бы кое-что связать для меня, и она радостно заявила, что, конечно же, у нее есть такие.

Я скупил шерсть во всем магазине и отдал ее мастерицам, чтобы те связали мне перчатки самого разного размера, так же как и шарфы для других моих наставников и семьи. И поскольку остатки шерсти были мне ни к чему, то я попросил добрых женщин израсходовать эти излишки, так как они посчитают нужным. Когда я вернулся, чтобы забрать покупки, я был рад увидеть, что все ребятишки теперь были тепло одеты в разного рода свитера, шляпы и шарфы.

– Благослови господь его доброе сердце, – сказала миссис Грегсон, вытирая глаза передником. – Его матушка так гордилась бы им.

Пожалуйста, попроси миссис Грегсон не плакать, я не забыл о ней, и об Энни, их платки уложены отдельно, и вы сможете отличить их по их женской расцветке.

Мне не разрешено выходить теперь и тратить деньги, что мистер Брук счел лучшим подарком, чем даже шарф, потому что теперь я не могу купить свои химические препараты. В ящике вы должны найти перчатки для всех вас, они прослужат вам в ближайшую половину столетия. Я искренне надеюсь, что это будет полезный подарок, и вы примете его в знак моего глубокого уважения ко всем вам.

Искренне ваш,

Шерлок Холмс

– Ну, – начал было мистер Грегсон и замолчал, а миссис Грегсон спрятала лицо в передник и фыркнула.

– Тост! – сказал Дэнни, и миссис Грегсон разлила по чашкам глинтвейн, чтобы все могли их поднять со словами: «За лорда Шерлока!», перед тем как влезть в посылочный ящик и примерить свои перчатки.

Джон подождал, пока сможет подняться к себе, прежде чем открывать посылку, предназначенную Шерлоком для него, – больше из стремления побыть одному, чем ожидая подарка. Внутри он обнаружил толстое стеганное одеяло, свитер и то, что казалось невероятно толстыми шерстяными носками. Он задумчиво повертел их в руках. Он не влез бы в свои ботинки, надев эти носки, для чего же они тогда? Они казались очень мягкими и чрезвычайно теплыми, как будто были сделаны из фланелевой ткани, поэтому Джон натянул их на ноги и начал читать письмо. Носки, и правда, были очень удобными и чудесно грели.

7 декабря

Мюнхен

Дорогой Джон,

Я надеюсь, тебе понравилось то, что я для тебя приобрел. Моя знакомая фрау сказала мне, что это носки для сна, и что в Альпах, в зимние ночи, ее родственники надевают такие в постель. И в горах носки не дают им замерзнуть. И так как я знаю, что в твоей комнатушке временами бывает очень холодно, вероятно, так же, как у подножия Альп, я уверен, теперь тебе будет удобнее, и что ты ночами не будешь скучать по моим холодным ногам. Я договорился с мистером Талбертом в городе, что он сделает для тебя новую пару обуви. Я не заказал ее в то время, когда был дома, потому что не мог быть уверен в размере. Ведь могло пройти много времени, хотя я сомневаюсь, что ты сильно прибавишь в росте. Сам я, к счастью, наконец, стал быстро расти. Прошлой вечером, когда я готовился ехать в оперу, и достал свой костюм, вдруг выяснилось, что брюки, подходившие идеально еще месяц назад, оказались теперь смехотворно коротки мне. Моя домоправительница смеялось до колик, прежде чем согласилась помочь мне с ними в такой чрезвычайной ситуации.

Я знаю, ты будешь читать письмо, которое я написал для всех, и поймешь, почему я прислал подарок, который несет на себе шерсть, наверное, целого стада овец. На самом деле, ты заслуживаешь гораздо большего. До того как я встретил тебя, я никогда не заботился ни о какой добродетели, кроме интеллекта; превыше всего я ценил чистый разум, и, конечно, мне не было дела до более нежных чувств.

Сейчас же я постоянно думаю о тебе, чем ты занят, о чем ты думаешь, или что бы ты хотел, чтоб я сделал. Я увидел тех ребятишек и подумал о твоих племянниках, и о том, как бы ты порадовался, зная, что теперь им тепло.

Так что, видишь ли, мой милый Джон, те благословения, которыми, я уверен, миссис Грегсон осыпала меня, в действительности принадлежат тебе. Это ты вдохновляешь меня и заставляешь желать быть достойным твоей нежной дружбы. Я отчаянно по тебе скучаю. Когда я гуляю по Рождественской ярмарке и чувствую запах каленых орехов**, слушаю звуки песен, то невольно думаю: «Джон должен увидеть то, Джону бы понравилось это, мне нужно обязательно рассказать это Джону…». Неважно, как долго я буду еще вдали от тебя, но я не перестану мечтать о тебе.

В Священном Послании говорится, что вместе с детством уходит детское понимание мира, но Оно же говорит и о том, что с возрастом к нам приходит ясность:

«Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан.»***

И сейчас я познал и я молюсь о том, чтобы быть и познанным. Mein liebster Freund, mein Geliebter,

остаюсь твоим искренне,

Шерлок Холмс

Примечания:

* Клара Жозефина Вик, по мужу – Клара Шуман Clara Schumann – немецкая пианистка, композитор и педагог. Считается одной из самых выдающихся пианисток эпохи романтизма, влиятельным учителем и композитором. Начиная с 1840 года – жена и первая исполнительница сочинений Роберта Шумана.

Это дает нам примерные временнЫе рамки: это значит, что события фика происходят не раньше 40-х годов XIX века, вероятно, позднее, в 60-е – 70-е.

** Каленые орехи – то есть, поджаренные прямо на огне, без воды и без масла.

*** 1-е Коринфянам 13:12

Первое послание к Коринфянам св. апостола Павла

http://allbible.info/bible/sinodal/1co/13/

Это лучшее определение любви, наверное, из всего, что было дано!

Это же ведь оттуда —

Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится,

не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла,

не радуется неправде, а сорадуется истине;

все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит.

Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.

Ибо мы отчасти знаем, и отчасти пророчествуем;

========== Глава. 9. Теплота душевных уз. Часть 2. ==========

Джон отправился на рождественские танцы для слуг в приподнятом настроении. Он носил письмо в своем кармане весь день, и слова сквозь бумагу согревали его больше, чем его новый толстый свитер. Так много времени прошло: так долго он не видел Шерлока, так много времени с тех пор, как Шерлок писал ему о чем-то, кроме своей повседневной жизни, и такими казались далекими те золотые дни, когда они вместе сидели у озера и строили планы на будущее.

С тех пор эти планы менялись в отдельных деталях, но по сути своей оставались прежними: Шерлок и Джон, путешествующие по миру, вместе, в поисках приключений. Джон с большой печалью начал думать, что, вероятно, Молодой Том был прав, говоря, что Шерлок когда-нибудь вырастет. Что только дурак ожидает несбыточного, и что стоит всерьез подумать о собственной жизни, а не ждать, пока Шерлок вернется самодовольным аристократом, которого лишь позабавит, что Джон так цепляется до сих пор за глупые мечты юных лет…

Но теперь у него появилась уверенность, что для Шерлока их привязанность, их нежная дружба были так же важны, как важны они для него самого.

А еще у него было прекрасное новое пальто, рождественская выручка и новые ботинки, которые ему оставалось лишь выбрать.

Джон ощущал себя настолько счастливым и обеспеченным, насколько мог это ощущать простой грум. Он был готов наслаждаться жизнью, что он с удовольствием и начал делать. Он вкусно поел, выпил, затем отправился танцевать, а затем снова выпил с большим энтузиазмом, и через некоторое время обнаружил себя стоящем рядом с Калли и жадно осушающим новую чашу пунша после одного особенно веселого танца.

– Веселого рождества, Джон! Нравится танцевать?

– Очень. Но кажется, именно Билли король бала сегодня.

– О да. Он только что танцевал с поварихой. Мне стоит, наверное, отослать его, давно пора спать, но ему так весело. Ты еще услышишь, как он всё время твердит, что в жизни своей ему не было так хорошо, как когда он остался на сеновале. Он всё еще вспоминает об этом.

– Я рад, что ему понравилось. И был рад компании, – сказал Джон, улыбаясь.

– Я слышала, что лорд Шерлок нанял целое королевство в Баварии, чтоб они связали подарки для грумов. Что прислал он тебе?

– О, да кучу всего, это так на него похоже! – сказал Джон со смехом. – У меня теперь свитер, одеяло, те самые потрясающие перчатки и прекрасная пара толстых-претолстых носков, так что ноги будут в тепле даже в суровые зимы. Я очень доволен.

Они взяли по еще одной чашке пунша и пошли рядом друг с другом.

– Я еще не отблагодарила тебя, как следует, – заметила Калли, осушив свою чашку. – За то, что ты помог нам тогда.

– Да что ты, это же ничего не стоило, правда, я был рад вам помочь.

Какое-то время Калли оценивающе его разглядывала, а затем сказала:

– Пойдем со мной, я хочу тебе кое-что показать.

Она потянула Джона за рукав и тащила его так, пока они не оказались в темном коридоре у маленького алькова. Джон с интересом заметил, что комната слегка кружится. Сколько пунша он выпил сегодня?

– Сюда, – улыбаясь, сказала Калли, и Джон слегка нахмурился в темноте. Она указала вверх подбородком, и Джон проследил направление ее взгляда.

Омела.

Ну, это могло потом стать отличной историей для Молодого Тома, наутро, подумал Джон. Наклонился вперед, и, прижавшись губами к губам Калли, чмокнул ее, сразу же отпрянул назад.

Калли прыснула.

– Ты нечасто делал это, ведь так?

– Никогда, – признался Джон радостно.

– Тогда давай я, – она обхватила его шею руками и мягко коснулась его губ своими губами, а затем – еще раз, и еще, теперь с нежным давлением и прижавшись к нему всем телом; ее губы открылись под его губами.

Что ж, это было… мило, хотя земля не ушла из-под ног, как, Джон всегда думал, должно это происходить, но ему ведь прежде целоваться не приходилось…

Калли была такой мягкой и теплой, что он начал обнимать ее еще до того, как понял, что делает, наслаждаясь ее податливым телом, которым она прижималась к нему. А верней, даже терлась. И, возможно, это было чуточку лучше, чем просто мило, на самом деле, это было волнующе. Руки Джона сами опустились на талию девушки, и он понял, что потянул ее на себя более настойчиво. У него сейчас слегка прерывалось дыхание, что делало их поцелуй более рваным.

Калли отстранилась, чтобы перевести дыхание.

– Пойдем в твою комнату? Обещаю, что согрею тебя куда лучше, чем пара любых старых носков.

Джон сжал зубы, или рот его приоткрылся бы от изумления, что, вероятно, выглядело бы смешно, а ему не хотелось казаться глупее, чем он уже показал себя в этот вечер. Он конечно, знал, что Калли не была недотрогой… (По меньшей мере, один из гостей моего отца и, я почти уверен, тот француз-дипломат, но меня тогда не было, так что не могу сказать точно; ну, а до него – еще многие деревенские парни…) Да и он ее наверняка не сильно интересовал. И всё же, хотя Джон не очень много думал об этом, он был уверен, что, если девчонка сама преподносит себя на тарелочке, нужно быть викарием или быть обрученным с кем-то другим, чтоб отказываться от такого. Он мог представить себе, что сказали бы парни, если бы он так поступил.

– Ну, хорошо… пойдем, – выдавил он.

Поднимаясь по лестнице он спотыкался и чуть не падал, и когда только лестница успела стать такой узкой и скользкой? Наконец, они поднялись наверх, толкнули дверь в комнату Джона и упали на узенькую кровать. Джон изо всех сил пытался не думать о том, что Молодой Том закончил всё это дело, не успев ничего начать, но, к счастью, Калли было не привыкать, и она повела себя самым решительным образом.

– А сейчас, послушай меня, – сказала, когда они избавились от одежды. – Я не хочу никаких маленьких подарочков, ты слышишь меня? Так что, когда я скажу: стоп, то ты ОСТАНОВИШЬСЯ, ясно?

– Остановлюсь, – согласился Джон тупо.

Она всё взяла на себя, спасая его от сомнений и колебаний и о-о-о, хорошо… да, это, и правда, ощущалось крайне волнительно, он теперь мог понять, в чем тут было дело. Джон был достаточно пьян, чтобы не страдать от излишней застенчивости, но пьян не настолько, чтоб найти всё это более удовлетворительным, чем от него ожидали, что было большой удачей.

– О боже, боже… – задыхаясь, выдохнул он.

– Держись, еще не сейчас, – сказала Калли и оседлала его, подпрыгивая на нем так, что грудь ее чуть не тыкалась Джону в лицо, что немного отвлекало его от нарастающего удовольствия. Он знал, что многих мужчин сие зрелище восхитило бы, но он в данный момент счастлив был, что единственным результатом, к которому приводило лицезрение ее пышных форм, был тот, что всё это помогало ему замедлиться. Калли двигалась на нем, не жалея сил, негромко вскрикивая, а затем вздрогнула и забилась на нем всем телом. Это было так хорошо, что Джон выкинул из головы все мысли о ее груди. Он закрыл глаза и стал бешено толкаться вверх, в ее тело. Нарастающее наслаждение неожиданно вызвало в памяти сон: стройное тело Шерлока, так сладко скользящее по нему, в теплой летней воде…

– Стоп, – немедленно прошипела Калли, сильно сжав его, и соскользнула с него, упав набок, как кукла. Потом потянулась к нему, но Джону это уже не требовалось. Он излился в ее руку, едва сдержав рвущийся крик.

– Еще немного, и было бы поздно, – сказала Калли, садясь на кровати. Джон лежал на спине, и комната будто кружилась вокруг. Он еще никогда не испытывал кульминации в состоянии бодрствования, и всё тело, казалось, превратилось в желе.

Калли сползла с кровати и невозмутимо вытащила носовой платок из кармана брюк Джона, и вытерла руку.

– Теперь слушай, что было, – сказала она, начав одеваться. – Ты слегка перебрал, и не мог найти путь обратно, потому я тебя проводила на улицу, а затем ты вернулся домой и уснул. И я даже попрошу одного из грумов проверить тебя, чтоб узнать, как ты там. Понимаешь? Так что не возвращайся на праздник, ясно?

Джон не смог бы туда вернуться, даже если бы это был вопрос жизни и смерти. Он слабо кивнул ей.

– Оботрись, иначе назавтра пожалеешь об этом, – посоветовала Калли.

Джон приподнял веки и посмотрел. Живот покрывала вязкая жидкость. Он взял платок, что она ему бросила и хотел что-нибудь сказать ей. Что-нибудь, выражающее уважение или привязанность, по крайней мере, нечто большее, чем просто его бормотание, однако не смог ничего придумать. Он беспомощно посмотрел на Калли.

– Да всё в порядке, не нужно ничего говорить, ты был молодец, – уверила его Калли и быстро мазнула губами по его щеке. – Может, повторим как-нибудь. Хорошего сна тебе, Джон.

Она даже накрыла его одеялом, перед тем как уйти. Джон уснул так быстро, что у него не было никакого шанса натянуть свои новые теплые носки.

Джон, конечно, ни слова не рассказал о случившемся Молодому Тому, и вообще никому. Одно дело – поцелуи и флирт, и совсем другое… нет, разумеется, нет. Он также не рассказал об этом и Шерлоку, хотя полагал, что уж Шерлок-то всё равно всё узнает каким-то образом. Он думал об этом, и решил, что хотя кульминация была потрясающим опытом, всё равно непонятно, почему этому придают такое значение. Особенно, всему остальному. Может, Калли ему не нравилась по-настоящему, или, может, как он всегда полагал, просто он не был тем, кто ухлестывает за женщинами. Он был из тех, кто живет всю жизнь, преданный лишь своей работе, своим лошадям. Он купил как-то пинту для Лили – племянницы миссис Грегсон, получил в награду несколько поцелуев в темном углу, но и те показались ему не такими уж и чудесными.

Калли продолжала вести себя, как ни в чем не бывало. Когда им доводилось столкнуться – во дворе или в коридорах, – она мило улыбалась ему и небрежно кивала, торопясь по своим делам, и Джон был бы рад, чтоб всё так и осталось. Но однажды, в свой выходной, Калли выпила в городе несколько кружек пива, купленных ей одним молодцом, кому так некстати напомнили о ждущей его дома жене… И, вспомнив о Джоне, решила, что тот на сегодня послужит заменой.

Джон был в своей комнате. Он проснулся от смутного ощущения чужого присутствия, и резко сел на кровати. Надежда, что его охватила, была так сильна, что он просто едва мог дышать.

Тонкий силуэт в темноте, изящный и гибкий…

Его эльф…

Но вот тень повернулась – и он чуть не задохнулся от горечи, таким сильным было разочарование.

– Калли?

– Добрый вечер, милый, – коротко сказала она и скользнула в постель.

В этот раз всё было совсем не так просто. Внезапное пробуждение Джона, и его досада и горечь, убили в нем всё желание, а настойчивость Калли вызывала лишь раздражение. Джон отчаянно попытался вернуть прежние ощущения, и, в конце концов, обратился к тому самому сну-видению – про теплое озеро и изящное тело, скользящее там в прозрачной воде…

Он резко схватил Калли за талию, повернув ее, чтобы та оказалась спиной к нему, потянул за бедра. Вот так лучше.

Поначалу ей не понравилось, и она начала вырываться, пока Джон не придвинулся сзади, обхватив ее крепко и сжав ее бедра.

– О, вот так хорошо.

Он держал ее и толкался вперед, не совсем понимая, что делает, просто это казалось ему предпочтительнее, потому уже, что в таком положении он не видел ее груди. Снова вспомнился Шерлок, тот чудный сон, но потом вдруг память вернула ему другое воспоминание. Джон вспомнил, как прикасался к себе сзади и одновременно воображал, как толкается в… о, боже, да, да, да, вот оно, оно начало нарастать… Калли сжала ноги, и Джон, цепляясь за вымысел, принялся представлять, как он проникает в нечто узкое и твердое, более твердое, чем гладкие бедра Калли, сильнее, сильнее, пока, наконец, тепло не прихлынуло маленькими пузырьками в его пах, и он, весь дрожа, не излился на простыни.

– А это умно придумано, – промурлыкала Калли, – в этот раз останавливаться не пришлось. – Она была потной, тяжелой, и Джон слегка отодвинулся, пытаясь хоть немного остыть. Он чувствовал лишь пустоту и усталость. Почему это люди считают, что оно того стоит? Вся эта возня – ради вспышки краткого удовольствия?..

Когда Джон открыл глаза, то понял, что они допустили огромный просчет.

– Черт возьми, – вскрикнул он, за плечо тряхнув Калли. – Просыпайся скорее! Почти рассвело. Слышишь, птицы поют.

– О, нет, – выдохнула она, вскочив и хватаясь за голову. – Но еще же не утро? Боже мой, я уснула! Где моя одежда?!

Джон собрал ее вещи, как смог, и Калли начала торопливо натягивать их на себя, обеспокоенно выглядывая в окно.

– Еще не совсем рассвело, я думаю, у меня всё получится. Спасибо, что разбудил меня, Джон. – Она спустилась по лестнице – довольно ловко, учитывая ее длинные юбки, – и исчезла, будто и не было.

Джон вздохнул и вернулся в пустую кровать, что была уже совершенно холодной.

– Никогда больше. Хватит с меня этих игр! – сказал он деревенской ласточке, поселившейся наверху, на стропилах. – И вообще, я скучаю по кошке. С ней было интереснее говорить, чем с тобой.

Джон не смог заснуть снова, и был так подавлен и вял, что почти опоздал к началу работ. Его скверное настроение незамеченным не осталось – этим утром все были молчаливы. Он понял за завтраком, что что-то случилось. Лэн и Дэви шептались друг с другом и тихо хихикали, в то время как Грегсоны выглядели удрученными и расстроенными, а Энни была необычно тихой.

– Ну, хватит, – сказал мистер Грегсон, когда они завершили завтрак, обрывая еще один взрыв приглушенного смеха. – Выводите на пастбище лошадей, а еще нужно вычистить стойла, принести воды и свежего сена. День сегодня, кажется, будет ясным, значит, самое время для весенней уборки. Но сначала прогуляете лошадей, – добавил он мягче, когда Нэд застонал. – Джон, зайди ко мне, перед тем, как уедешь, мне нужно поговорить с тобой.

Чистка стойл не была самой любимой работой Джона, но она дала мышцам хорошую тренировку, и когда из конюшни вынесли мусор, в голове молодого конюха тоже прояснилось.

Да и видеть стойла чистыми и опрятными, в ярком свете весеннего солнышка, тоже было приятно.

Он взобрался наверх по лестнице, вслед за Нэдом и Дэви; Молодой Том поднялся последним.

– Хорошая работенка! Передохнем тут немного? – сказал Дэви, бросившись на охапку сена.

– Ставлю пенни, что ты малость устал, да, Джон? – спросил Том.

Нэд и Дэви прыснули снова.

– Заездила она тебя, да? – подмигнул Нэд. – Она до-олго у тебя пробыла.

Даже Том скалил зубы.

– Да ладно, рассказывай, что уж там. Это же была Калли, да? Все видели, как она кокетничала с тобой в День Подарков. Надеюсь, ты не облажался, мы тут все в конюшнях наездники, хоть куда, в конце-то концов.

– О, черт, – сказал Джон, чувствуя, как лицо запылало. – Откуда вы… – но конечно, он уже понял сам. Они видели следы, как когда-то давно говорила ему миссис Грегсон, Калли ушла перед самым рассветом, а затем, должно быть, их подморозило. Так что утром были очевидные доказательства произошедшего, и они оставались, пока не пригрело солнце.

– Я уверен, теперь-то, когда ты раскушал, как это – по-настоящему, к старому ты уже не вернешься, – сказал Дэви, и Джон почувствовал, как улыбка его сползает с лица.

– Что?..

– Он имеет в виду, – еле выговорил, задыхаясь от смеха, Нэд, – что теперь, после нашей Калли, маленькая костлявая задница лорда Шерлока не будет столь привлекать тебя.

Джон застыл, едва сознавая, что Молодой Том перестал смеяться.

– Так ты полагаешь, – прошептал Джон беззвучно, – полагаешь, что я… Что когда-либо я посмею дотронуться… что я сделаю это… с лордом Шерлоком?..

Шерлок. Шерлок, словно не от мира сего, кто был сыном графа, человека, давшему ему приют и работу. Кто еще был ребенком!

Джон вскочил, до того как успел осознать это, его руки сжались в кулаки для удара. В глазах было черно от ярости.

– Джон! – Том обхватил его поперек груди, оттаскивая назад. – Он не это имел в виду, он просто дразнил тебя. Да ладно тебе, успокойся. Джон! Сядь. Пожалуйста. А вы, – он взглянул на притихших ребят. – Принесите воды и скажите, что у нас небольшой перерыв. Ясно? Пошли вон. Нам нужно поговорить.

Нэд и Дэви, больше не ухмыляясь, скатились по лестнице. Джон несколько раз глубоко вздохнул, и попробовал взять себя в руки. А потом осознал, что Том всё еще здесь, и глядит на него изучающее.

– Ты ведь тоже так думал, – сказал Джон, опять закипая от гнева, – Думал, я совратил его – сына лорда! – а потом им пользовался…

– Джон. Сам лорд Шерринфорд полагал, что у вас содомская связь.

Это было ударом под дых.

Джон весь сжался, пытаясь вдохнуть. Наконец, дурнота немного прошла, и он снова сел, упрямо взглянув на Тома:

– Расскажи мне.

У того был несчастный вид.

– Никто раньше не думал этого, но потом он сбежал из школы. Ты ведь помнишь тот наш, э-э-э… прошлый наш разговор, мы тогда говорили, что есть места… ну, где происходит такое? В этих школах для сынков богатеев – это дело обычное, все это знают. Некоторые из старших ребят используют младших, конечно, принуждают их к этому. Потом кое-кто привыкает, и им начинает нравиться, потому они продолжают это, и когда покидают школу. В Лондоне есть места, ну, типа борделей, только с мальчиками. Совсем юными.

– Это мерзко, – еле выговорил Джон. Ему вновь было дурно.

– Да, – согласился с ним Том. – Некоторые, говорят, друг за другом ухаживают, как девчонки. Стишки пишут друг другу, и всё такое. В школе смотрят на это сквозь пальцы, видать, думая, что лучше уж так, чем проблемы с девчонками, неприятностей меньше. Мой приятель учился в начальной школе, он рассказывал мне, что и там то же самое, нет, он сам ничего такого не делал, но другие делали. Потому, когда лорд Шерлок сбежал, и вместо того, чтоб отправиться в Лондон, прибежал сюда… Все подумали, это – из-за тебя. Все ведь знали, он каждую ночь приходил к тебе в комнату, потому, наверное, и подумали…

– Вы подумали, он предложил мне себя, и я принял это? – сказал Джон сквозь зубы.

Том покраснел.

– Так не только мы думали. Слышал, Грегсоны говорили той ночью, когда он доставил сюда лорда Майкрофта. У того разговор был с мистером Грегсоном, его светлость спрашивал, нет ли между вами чрезмерной привязанности.

– Он пришел попрощаться, потому что он уезжал рано утром! И лорд Майкрофт ему разрешил прийти! Почему бы он сделал это, если бы полагал, что здесь что-то неправильное? – Разговор с миссис Грегсон в погребе с яблоками обретал теперь новый смысл, смысл ужасный, подумал Джон, осознав, что у Шерлока, без сомнения, был похожий разговор с его братом.