Текст книги "Приключения Вехтора (СИ)"
Автор книги: Анатоль Нат
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц)
– Да я собственно и не против. Работайте. Полдня ты, полдня Димон.
– Нет, бригадир, я, видать, невнятно разъяснил, – возразил Сидор. – Каждый день, не более чем по полдня, или я, или Димон. Попеременно. Иначе, нам эта работа просто не нужна.
– Ага! Полдня и лошадь в придачу? Не многовато ли будет? – возразил бригадир.
– Или так, или никак. Решай. Тебе надо, чтобы кто-то прибирался, так вот мы готовы с этим говном возиться, но только полдня, и не более. Сегодня я, так и быть, доработаю, как договаривались, с утра и до вечера, а завтра, всё. И телегу с рыбой, я вечером обязательно возьму, с вечернего улова.
– Так протухнет же до утра, – удивился бригадир. – Вон, какая жара установилась.
– Не протухнет, не успеет, – насмешливо ответил Сидор, на миг, представив себе аппетиты изголодавшейся медведицы.
– Ну, ладно, – согласился бригадир. – Значит, завтра, рано с утра, что такое рано, ты уже знаешь, заступаешь на вахту, и до обеда. Потом берёшь телегу с рыбой, и лошадь возвращаешь вечером же. На следующий день, кто-то из вас, сами разберётесь, заступает на работу после обеда. Телегу с рыбой забираете вечером. Лошадь возвращаете на следующий день, утром, заступив на смену. И, так чередуясь, будете работать весь месяц. Если устраивает, то вперёд и с песней, если нет – скатертью дорога.
– Устраивает, – вздохнув, согласился Сидор. – Только сегодня, я пораньше уйду. Надо место для копчения посмотреть, да и вообще, глянуть, что и как. А завтра с утра, выйду.
На том и расстались. Сидор, убрав раскиданные по всему берегу сети и нагрузив самый большой воз вечерним уловом, отправился кормить свою медведицу. Местные мишки, как и предсказывал бригадир, отнеслись к возу рыбы, вывозимой у них из-под носа, совершенно равнодушно, даже не повернув головы из ям с потрохами, которые тот же Сидор только что завалил всякими рыбными отходами.
На участок, Сидор приехал уже глубоким вечером, если не сказать ночью. Здесь кипела бурная жизнь. На душе у Сидора, весь день разгребавшему рыбные отходы и только и слышавшему, что это отнеси, это принеси, то подай, это убери, то повесь, то сними и прочее, прочее, прочее, аж на душе потеплело, едва только он завидел дымок костра, вьющийся над вырубкой. Когда Маня с Димоном и примкнувшие к ним лесные обитатели, едва завидев его подводу, подняли радостный визг и пляски, так он разом выбросил из головы все свои скорбные мысли на злодейку судьбу, и весело насвистывая, подстегнул лошадку, направляя её в глубину развороченной поляны.
– Да, – зачарованно протянул Сидор, разглядывая огромные пласты вывороченной земли и разбросанные среди отвалов грунта здоровенные пни.
– Завидую, – вздохнул он. – Вы тут делом занимаетесь. Вон, сколько наворочали. А я, – безнадёжно махнул он рукой. – Скоро из меня уже рыбные потроха валом повалятся, а рыбой так провоняю, что вы рядом со мной даже сидеть не сможете.
– Ерунда, – бодро откликнулась Маня. – Ты только посмотри, как наша подруга наворачивает. Любо дорого посмотреть. Вот о таких и говорят, – гордо подбоченилась она, – Кто как работает, тот так и ест.
– Да, – почесал Сидор затылок, оглядывая развороченную вырубку. – И это всё за один день? – удивился он. Куда там трактор Катерпиллер. Всё, решено. Будем звать нашу медведицу, Трактор Катерпиллер, или просто Катя. Ты как, Мань, не против?
– А чего это ты меня спрашиваешь, – откликнулась Маня. – Ты вон, нашу любимицу спроси. Что она думает, на сей счёт. Может у неё уже, имя есть.
– Её мы потом спросим, – грозно нахмурив брови, торжественно проговорил Сидор. – А сейчас я тебя, как её опекуна, спрашиваю. Как звать её будем?
– Нет у неё имени. Не положено. Молода исчо, – встрял тут же в разговор Сучок. – А Катя мне нравится. Я не против.
– А тебя кто спрашивает, – удивлённо уставился на него Димон. – Ты где должон быть. На охране периметра. Вот и охраняй. Иди, иди, – подтолкнул Димон Сучка в спину.
– Совсем обленился, – пожаловался на него Димон. – Как что интересное увидит, так всё бросает и лезет, и лезет под руку. Житья нет.
Разобиженный Сучок удалился, бормоча себе под нос что-то о неблагодарных людях, не ценящих и не понимающих всей тонкости лешачей натуры и его непомерного любопытства.
– Хорошо дома, – вздохнул Сидор. – А у этих, – безнадёжно махнул он рукой, – только одна работа на уме. Как они пашут, мама дорогая. Роботы. Раз, два, три, всё – рыба выпотрошена, выброшена и икра в бочке.
– Что? – потрясённо уставилась на него Маня. – За пять золотых?
– Счаз! Разбежалась! – усмехнулся Сидор. – Это нам они готовы платить не больше двух серебрушек, а себе только долю из прибыли. Икра то, дорогая. За неделю работы на путине, они зарабатывают столько, что нам даже в страшном сне не приснится. Не меньше двухсот золотых, а в таких больших бригадах, как у Старосты, да с отлаженным процессом переработки, так и до пятисот в неделю выходит. Золотых, подчёркиваю, не серебряных. Подсчитай, сколько у них за сезон выходит. Жуть.
– Так может, ну их. Раз они такие жадные, – обратилась Маня к Сидору, заглядывая в глаза. – Мы же видим, как ты устал. Может их послать?
– А рыбы где мы столько возьмём? А лошадь с телегою? Ты взгляни на это сокровище, – махнул Сидор рукой, в сторону урчащей от удовольствия медведицы, уничтожившей за это время уже чуть ли не треть воза. – Не-ет, – вздохнул Сидор, – придётся потерпеть месячишко. Тем более что я договорился по полдня работать. Один день с утра и до обеда, другой, с обеда и до вечера. Девять медяшек, да лошадь с телегою, полная рыбы.
– Не маловато ли будет? – спросил Димон. – За такую то работу? Ты с ног от усталости валишься. И за всё девять медяшек?
– Больше не дадут. Да и нужна нам лошадь с телегой, а не медяшки. На своём горбу много не унесёшь, как не строй из себя Геракла. Пару раз покорячишься, потом надорвёшься. Тут вся твоя работа и встанет. Завтра твоя, Димон очередь. С утра заступаешь. Когда у них утро начинается я, надеюсь, тебе говорить не надо?
– Ладно, – усмехнулся Димон, – пошли, покажу, что наработали, а то всё рыбы, да рыба. Если сейчас же не зарядить камеру для копчения, то этот троглодит, а не Катя, всё съест.
– Не жалко, – любовно похлопал Сидор по вывороченному пню, торчащему с краю ямы. – Если так работать, то я готов там целыми днями потроха таскать.
– Ты знаешь, Сидор, – усмехнулась Маня, когда они подошли на край вырубки, где была Димоном устроена коптильня, – а этот её, мишка, приходил. Мириться, наверное. Рыбу принёс, здоровущую. Прям, как ты привёз, метра под два, три. Так она его прогнала.
– А рыбу, всё-таки, съела, – Димон обвиняюще ткнул в Маню пальцем.
– Это что ж, – аж подпрыгнула от возмущения Маня, – бедной девочке с голоду помереть. Пока некоторые задерживаются, – обвиняюще уставилась она на Сидора, – тут всякие приходют. Смущают.
– Ну, больше смущать не будут, – усмехнулся Сидор. – Завтра Димон ещё телегу привезёт. Так что кавалеру этому, Катенька быстро отставку даст. Или не даст? – вопросительно посмотрел он на Маню. – Как там у вас, девочек, говорят? – усмехнулся он.
– Посмотрим, – дипломатично закруглила разговор Маня. – Там видно будет.
– Во, Димыч, учись, – кивнул Сидор на Маню, – нам бы так. И там кормят, и здесь не обижают. Ну, показывай, что тут у нас.
Довольный как слон, целых полчаса Димон показывал, что он устроил. И место для горячего копчения, пока ещё до конца не оборудованное, бочки какой ни какой, пока не было, и готовое место для холодного копчения рыбы. Нанизывай рыбу, вешай на уровни, а стружка внизу для копчения уже готова, только огонёк поднести. И наблюдать за этим процессом совершенно необязательно. Раз запалил, а дальше она сама.
Пока осматривали коптильню, чуть не упустили последнюю рыбу. Изголодавшаяся Катька уже со дна собирала последние рыбины, когда схватившиеся ребята отобрали у неё последнее, что осталось, и поспешили нанизать на прутья, чтобы проверить, как она хоть работает то, их коптильня.
Все довольные, разошлись уже глубоким вечером. Катька спать под ближайший вывороченный пень, ребята домой, в землянку, а Сучок, так из леса и не появился.
– Характер показывает, – как пояснил Сидору Димон, уже разобравшийся за прошедший день, в характере молодого лешего. – Ну, да ерунда. Завтра опять прибежит, не утерпит. Тут столько всякого интересного, а в лесу скучно. Вот он к нам и липнет, натура неугомонная.
Так в обсуждении и закончился этот, казалось нескончаемый, день.
На следующее утро, Димон, как не упрашивал Сидора, всё же вынужден был поехать на рыбную тоню, убирать потроха, да и вообще…., за рыбой.
Когда во второй половине дня Димон вернулся на участок, привезя очередной воз отборной рыбы, он застал потрясающую картину. На большом пне, ещё оставшемся почему-то с краю уже расчищенного угла вырубки, сидел Сидор, держась за голову, а перед ним сидел огромный медведь и что-то ему вещал. Ну, вещал, это громко сказано. Медведь ему громко вещал. Честнее будет сказать, что медведь орал благим матом, разевая свою чудовищную пасть, сидя в двух шагах от Сидора и крича что-то прямо ему в лицо. По-видимому, медведь до того уже достал последнего, что Сидор, судя по взглядам, бросаемым периодически на медведя, был готов его убить, или, во всяком случае, стукнуть черенком лопаты, на которую он опирался, сидя на пеньке.
– Что это тут происходит, – проорал Димон Мане, пытаясь хоть как-то перекрыть ор, стоящий на поляне. – Может ты мне, хоть что-нибудь, объяснишь.
Сияющая непонятно с чего Маня, схватила Димона за рукав и потащила подальше от громкой парочки, на другой конец поляны, туда, где Димон устроил коптильню. За следующие двадцать, если не больше, минут, она, захлёбываясь от возбуждения, поведала Дмитрию, что оказывается с самого раннего утра, к ним на участок заявился бывший кадр медведицы.
– Прощения просит, – гордо заявила Маня, как будто это её лично касалось. – И притащил Рыбу, – Маня развела руки в обе стороны настолько, насколько только смогла. А Катька её есть отказалась. Вот теперь сидит, Сидору жалуется, бедненький, – жалостливо покачала она головой.
– Кто бедненький, – очумело помотал головой Димон. – Медведь, что ли?
– Да какой медведь, – раздражённо махнула рукой Маня, – Сидор! С самого утра терпит. Как только выдержать такое можно. А этот, – осуждающе кивнула она в сторону медведя, – совсем совесть потерял. Орёт и орёт.
– Ну и пусть орёт, – добавила она довольно. – Вам мужикам полезно иногда помучиться.
– Вот, все они такие, – раздался из-под руки Димона тоненький голосок Сучка. – Как мужиков мучить, так первые. Жалости нет совершенно.
– Это у кого жалости нет, – схватилась за валявшийся рядом дрын Маня. – А ну ка, иди сюда. Я тебе покажу, у кого жалости нет. Я тебе покажу жалость. Ты только подойди поближе. Оно сразу жалостнее будет, – орала Маня, в спину улепётывающего без оглядки лешего. – Ишь, солидарность проявляет. Козёл! – победно припечатала Маня.
– Чего это он? – удивлённо посмотрел Димон вслед Сучку. – Припустил, как будто ты его дрыном огрела.
– Э-э. Кхм. Это, – замялась Маня. – Тут он у меня получил. Ну, ты не подумай, я слегка. Так, для порядка. А то совсем распустился, мерзавец, – опять стала набирать обороты Маня. – Ишь, защитничек выискался.
– Дурдом, – схватился Димон за голову. – Полный звиздец. А больше у нас ничего не произошло, – обратился он к Мане. – Прошло то, всего ничего, каких то пол дня, а тут такое, что без поллитры не разберёшься. Может, ты Маня, сгоняешь? А? – обратил Димон на неё невинный взгляд. – Глядишь, тебе в долг дадут.
– Та-ак! Счас, кто-то тоже огребёт, – зловеще протянула Маня, подбирая поближе брошенную дубину.
– Что за шум, а драки нет, – неожиданно услышали Димон с Маней громкий голос прямо над ухом, и увидали Сидора, в пылу разговора, незаметно подошедшего к ним.
За его спиной маячила огромная туша пещерного медведя, ведущего себя на удивление мирно и тихо. Димон с Маней неожиданно осознали, что на поляне, последние пять минут, стоит удивительная, оглушающая тишина, которую они в пылу разговора умудрились не заметить.
– Ну, так что стряслось то ещё. За что ты бедного Димона решила жизни лишить, – кивнул Сидор на дрын в руках у Мани.
– А чего это он тут делает, – вместо ответа, агрессивно поинтересовалась Маня, кивая на медведя. – Кто его сюда звал?
– Работает он здесь, – заступился за медведя Сидор. – С этого часа и работает.
– Кто? – ошарашенно потыкала концом дубины в бок медведя, Маня. – Этот?
– Этот. Этот. И прекрати тыкать ему в бок, – раздражённо заметил Сидор. – Нанят на корчевательно-таскательные работы сроком на один месяц. Оплата? Нет оплаты. Работает за право помочь любимой женщине, якобы неправильно его понявшей. Питаться будет у себя, где у него яма с потрохами. У рыбацкой бригады, на лове, – ехидно пояснил он ничего не понявшей Мане.
– Неправильно понявшая его женщина, тоже не возражает, – пресёк он попытку Мани что-то сказать.
Больше Сидор не стал ничего пояснять, сказав, что со всеми вопросами пусть обращаются к главной виновнице бардака и, кивнув в сторону медведицы, удобно устроившейся возле воза с рыбой, отправился закапывать ямы от вывороченных пней, закинув на плечо лопату. Димону он посоветовал заняться обучением молодняка, а от него, чтобы все отстали, надоели. Возмущённая до глубины души Маня бросилась выяснять отношения теперь уже с Катькой, издалека начав обвинять её в непоследовательности и попустительстве своим слабостям. Димон остался один, наедине с огромным мишкой, с любопытством, таращившимся на него.
Растерявшийся, поначалу, Димон, быстро взял себя в руки, и приступил к исполнению своих прямых обязанностей – обучению новобранцев.
– Та-ак, – задумчиво протянул он, обходя далеко по кругу, огромную тушу медведя, отдалённо напоминающую карьерный самосвал. – И что мы имеем? – протянул он, старательно стараясь близко не приближаться. – Ну, силушка у нас, пожалуй, есть, – прикинул он на глаз размеры бицепса медведя, превышающий его в талии, вдвое то уж точно. Тогда проверим мозги, – заключил он, и решительно направился к ближайшему пню.
– Эй, ты, – крикнул он медведю, так и сидящему на прежнем месте, – как там тебя, мишка. Иди сюда.
– Тащи, – ткнул он пальцем в огромаднейший полуобгоревший пень, едва, едва возвышающийся над землёй. Медведь остался сидеть.
Димон стал медленно звереть. Наломавшись на рыбной тоне, он думал немного отдохнуть на вырубке, попить чайку, а заодно и попробовать вчера запечённой рыбки. За весь сегодняшний день, он не имел не то, что минуты свободной, у него не было времени даже присесть. А не то, что перекусить. Он был голодный, усталый и злой. А, тут такое неповиновение! Мало ему одной медведицы, которую вчера полдня пришлось обучать, что и как делать, так ещё один свалился на его голову. И Димон, не выдержав сосущего чувства голода и бурчащих кишок, рявкнул на медведя.
Тот рявкнул в ответ. Его рявк оказался намного внушительнее и громче. Когда Сидор подошёл разобраться, в чём дело, и чего это они опять шумят, на земле сидел Димон и очумело, уже не менее пяти минут, тряс головой. Рядом с ним, согнувшись в пополам, заливалась от хохота Маня, а рядом с Маней сидели два огромных мишки с откровенно довольными рожами.
Обругав хохочущую Машу, за то, что она сразу не оказала, контуженному звуковой волной Димону, первой помощи, Сидор отвёл последнего к кухонному костру и уложил несчастного на охапку лапника, специально им заготовленного для того, чтобы можно было полежать после обеда.
Вернувшись к довольной компании, до сих пор никак не угомонившейся, Сидор, рассерженный дурацким весельем незамедлительно выложил весёлой публике своё мнение, на сей счёт. Не вникая в детали, он посоветовал Мане поменьше веселиться, а медведю думать, хотя бы немного, когда пасть разевает, и соизмерять свои голосовые связки и человеческие уши.
Самое любопытное здесь оказалось то, что этот инцидент сразу помирил обоих медведей и дальше они уже вместе, что называется бок о бок, корчевали всё, на что им только указывали. Димон, правда, к мишкам больше не подходил. Обиделся.
Следующая неделя прошла спокойно, в размеренном ритме между работой на заготовке икры и корчёвкой пней. Маша, довольная жизнью, сияла. Её подопечная тоже ходила довольная. Бока её, до того какие-то облезлые, со свалявшейся после голодной зимы шерстью, теперь округлились, а шерсть лоснилась, как начищенная ваксой, отблёскивая на солнце.
Установившаяся идиллия кончилась опять по вине неугомонной медведицы. К ней заявилась конкурентка. И началось. Сначала, они ходили кругами друг против друга, просто переругивались. Потом, видимо, Катеньке нашей это надоело, и она перешла к активной фазе. И начала она, не много не мало, с корчёвки пней. Что ей в голову стукнуло, один Бог ведает, но, видимо, устав просто ходить по кругу и орать, она решила использовать приобретённый опыт корчёвки и утвердить своё физическое превосходство перед соперницей. И в один прекрасный момент, взяла и разом выворотила из земли здоровенный пенёк, победно рявкнув на соперницу. Однако та, на удивление, не осталась в долгу, и, правда, поднатужившись, тоже выворотила немаленький пень. Обиженная таким оборотом Катенька, не придумала ничего лучше, как взяла и выворотила второй пень. И пошло. Одна тащит один пень, а вторая следом за ней, тащит другой. Вытащат и сидят, орут друг на друга. Два дня так они орали, и пни тягали, пока, наконец-то, виновник конфликта не вмешался. Видать его заело, что бабы пни тягают, а он как бы в стороне и ни причём. И этот ловелас в медвежьей шкуре не придумал ничего лучше, как тоже показать свою силушку, и включился в соревнование по корчёвке пней. Что тут началось. Медведицы орут, и пни из земли прут. Мишка орёт, и пни из земли прёт. Шум, гам, ор. Не выдержав накала страстей, Сидор с Димоном смотались на рыбную ловлю, в тишину и покой, и готовы были работать задаром, лишь бы не видеть любовных мук сбрендившей троицы медведей, изо дня в день устраивающих соревнования по корчёвке пней. Но не тут то было. Активная работа на свежем воздухе разбудила Катенькин аппетит, и ей теперь, томимой любовной мукой и активной физической работой, уже не хватало одной подводы рыбы в день на пропитание. Тем более что соперница её, не спрашивая ничьего разрешения, тоже пристроилась к халявной кормушке и активно поедала Катенькин провиант, сидя по другую сторону привезённой телеги с рыбой. Наша Катенька, борющаяся за звание Ударницы Корчёвного Производства, всем на удивление, не обращала на это безобразие совершенно никакого внимания, допустив к столу свою соперницу. Мужикам пришлось поднапрячься и вытребовать у бригадира разрешения ещё на одну ездку с телегой рыбы, мотивируя это тем, что большой отход в производстве копчёностей. Мол не хватает умения коптить, много пропадает. Посмеявшись над умельцами, бригадир дал своё согласие, и теперь у ребят ещё больше сократилось время для сна. Им приходилось постоянно мотаться между берегом реки и участком вырубки, постоянно подгоняя лошадь, стараясь побыстрее доставить рыбу к изголодавшимся медведицам, пожирающим это добро в неимоверных количествах. О всяком копчении пришлось забыть. Не было ни времени, ни сил. Они теперь только тупо кидали рыбу с земли, на воз, и с воза на землю, стараясь поскорее освободить транспорт для следующей ездки.
Казалось бы, что хуже уже быть не может. Но это только им казалось.
Привлечённые развернувшимся соревнованием и углядев в этом какой-то свой интерес, к трём медведям подтянулись ещё желающие.
Теперь каждый новый день начинался с коллективной распевки мужских особей медведей, устраивающих ежедневный массовый утренний ор посреди ещё не раскорчёванной поляны. Завывая и одновременно красуясь перед своими подругами, поорав, не менее получаса, медведи степенно, не торопясь, начинали драть пеньки из земли. Насытившись с утра на рыбных тонях потрошёной рыбкой и подгнившей рыбьей требухой, теперь медведи уже не ложились спать, как до этого, а отправлялись всей толпой к ребятам на вырубку.
И работа кипела. Ни о каком уже складывании в кучи, разделке на части, для удобства перетаскивания, и сжигании, речи не шло. Времени хватало едва только на то, чтобы подрубать особо упрямые корешки, да выскакивать из-под выдираемых из земли пней.
Женская половина медведей, как, кстати, и Маня, работу бросила и только посматривала на упирающихся медведей, надрывающихся на корчёвке. Теперь к привозимой дважды в день рыбе выходили на питание все медведицы, что привели своих мужиков на вырубку. Рыбы катастрофически не хватало. Пришлось вытребовать у бригадира ещё одну лошадь на вывоз рыбы, и сосредоточиться только на вывозе. На свалку, как они объяснили недоумевающему бригадиру. Подивившись на такое радение об окружающей среде, бригадир тем не менее, с радостью согласился, так как с появлением новых уборщиков, как они продолжали себя называть, вонь гниющей рыбы, до того постоянно преследовавшая места разделки, резко пропала, так как гнить было просто нечему. Всю потрошёную рыбу, ребята увозили куда-то в другое место. Куда, никого совершенно не интересовало, только ребятам за ударный труд, повысили зарплату, аж до целых трёх серебрушек. Сами же раздельщики, видимо ободрённые чистым воздухом, и отсутствием необходимости отвлекаться на уборку рыбьей требухи, смогли сосредоточиться только на лове и увеличить выход икорного деликатеса чуть ли не вдвое.
Видя такой рост производительности труда, Сидор, не выдержав, всё же поинтересовался, а не хотят ли господа добытчики поделиться с ними, хотя бы малой толикой своих доходов, так как именно благодаря им, они смогли так увеличить выход готовой икры. На что тут же получили ответ, что на чужой каравай, рот не разевай. Вам мало платят, но вы работаете, значит, довольны, и, следовательно, платят достаточно.
Подивившись такой жадности, Сидор с Димоном решили больше не спорить, и вопрос об оплате не подымать, но при случае, обязательно припомнить подобное жлобство.
Так прошёл весь месяц. К концу его вся бывшая вырубка представляла собой мёртвый, лунный ландшафт. Только в одном углу, ма-а-аленьком таком углу, зеленел кусок, засаженного в самом начале огорода. Вся же остальная территория представляла собой какую-то чудовищную мешанину из вывороченных пней, перемешанных с землёй и мелким подростом, закопанным тут же в эти кучи. Самую же жуть представляли две огромаднейшие горы пней, сваленных пополам с землёй, в беспорядке друг на друга, по обоим сторонам поляны. Это под конец расстарались медведи, разделившиеся на две части, и начавшие соревноваться друг с другом, сваливая выкорчёванные пни в две разные кучи и сравнивая, у кого больше. Попытавшихся поджечь эти кучи ребят, медведи аккуратненько оттеснили в сторону, не давая порушить свои вавилонские башни.
Но, слава Богу, кончились пни, кончился и этот дурдом. Рявкнув напоследок, друг на друга, обе команды корчевателей мирно удалились восвояси. Па пепелище, иначе это лунное поле никак нельзя было назвать, остались только Катенька со своим хахалем и, ну, и ни фига себе, её соперница. Поревев напоследок, что-то особенное, непосредственно ребятам и конкретно Мане, медведи развернулись и, махнув напоследок филейной частью, скрылись в дебрях окружающих лесов.
– Мда-а, – протянул устало Сидор, оглядывая окружающее безобразие, – как был у нас огород в одну сотку, так и остался.
– Зато весь участок раскорчёван, – оптимистически заключила Маня, ковыряя кончиком ботинка помятую грядку. – Остаётся только попилить, да пожечь.
– А также заровнять, укатать, утрамбовать, вспахать, корни мелкие выбрать, камни собрать, – кивнул Сидор на здоровенный валун, гордо высящийся на вершине одной их куч.
– Это кто же такой умный оказался, – задумчиво спросил Димон, разглядывая каменюку.
– Если ты заметил, – ядовито откликнулся Сидор, – то за последний месяц тут таких умных и мохнатых было не счесть. Один умнее другого. Как они ещё не стали тут в салочки играть, да камнями перекидываться.
– Ущипните меня, – задумчиво проговорил Сидор, оглядывая лунный пейзаж, характерный более для какого-нибудь карьера, чем для сельскохозяйственного поля, – … Ай, вы чего. Я же пошутил.
– Когда медведей на работу нанимал, тоже шутил? – ядовито поинтересовалась Маня.
– Да кто ж знал, что они набегут на пни, как на пасеку мёда. Теперь они все пни в округе повыкорчёвывают.
– Это вряд ли, – заметил Сучок, как всегда неожиданно вылезая из-под руки Сидора. – Тут им был интерес, покрасоваться перед подругами. А там что? Одна маета и морока. Так что не ждите, ничего больше корчевать они не будут. Не дождётесь.
– А и хорошо, – заметил Димон. – Нечего этим жлобам такую силушку использовать. Пусть сами, пердячим паром, как мы, поначалу. Как те мужики, что мы видели, когда вышли к городу.
– Нет, ну какие жлобы, – никак не мог успокоиться Димон. – Жалко было лишнюю монетку, для ровного счёта, подбросить, – мрачно проговорил он, перебирая в кармане дневной заработок.
– Будем ещё что-нибудь равнять? – устало поинтересовался Сидор, скептически посмотрев на меленький огород, всё, что они смогли сами раскорчевать.
– А оно тебе надо, – равнодушно спросил его Димон. – Хай, зарастает, пока не вернёмся.
– Может, рыбки покоптим, – робко поинтересовалась Маня, посмотрев на одиноко стоящую лошадь с пустым возом.
– Меня от этой рыбы, – мрачно заметил Димон, – вот уж целый месяц, от одного только запаха, мутит. Как в первый день, чуть не блеванул, так и не отпускает до сих пор.
– Во, во, – согласился с ним Сидор. – Я на эту рыбу, наверное года два, а то и три, смотреть не смогу. Провонял насквозь. Наверное, всю одёжку придётся выкинуть, если не отстирается, – сожалеючи заключил он.
На том и закончили, и, не отвлекаясь больше ни на какую работу по опостылевшему огороду, отправились отдыхать.
На следующее утро Сидор, вместе с Димоном отправился сдавать бригадиру рыбаков лошадь, привезшую вчера, последний воз свежей рыбы и гнилой рыбьей требухи, лакомства их ненаглядных медведей. Маню, попытавшуюся было за ними увязаться, чтобы посмотреть на физиономию бригадира, которого ребята собирались обрадовать своим увольнением с собой не взяли, сказав, что потратят весь день на повымочные мероприятия и попытаются отстирать въевшийся в кожу запах гнилой рыбы.
Да, на рожу бригадира действительно стоило Мане посмотреть. Когда друзья ему сказали, что увольняются, и больше не будут заниматься требухой, тот сразу даже не поверил, настолько привыкнув, за прошедший месяц, к их безропотному исполнению всех его прихотей. Он даже попытался, поначалу, их подкупить, пообещав увеличение зарплаты чуть ли не вдвое, а когда его опять послали, сразу же поднял оплату до пяти серебряных, пообещав, заодно, и долю в прибыли.
Видя такую настойчивость, Сидор не выдержал и поинтересовался, чем же вызвана такая его щедрость. Когда же бригадир, по своему обычаю, попытался увильнуть, разъяснил ему, что работать у него они так и так не будут, а вот отношения с ними он, может быть, окончательно и не испортит.
Немного помявшись, бригадир всё-таки сознался, что получил премию от Городского Совета, за чистоту рабочего места, как ему объяснили и что теперь, всех у кого не будет подобной чистоты, будут жестоко штрафовать. Совет неожиданно для себя убедился, что грязь и вонь, и горы тухлой рыбы, совсем не обязательный атрибут путины. И собирается железной рукой принудить всех рыбаков, поддерживать чистоту, а несогласных, или ленивых, будет карать безпощадно. А как карает Совет, все имели возможность недавно убедиться, и никому этого совершенно не хочется.
Никак внешне не прореагировав на рассказ бригадира, Сидор и Димоном, переглянувшись, молча с ним простились и отправились на берег местной речушки стираться и приводить себя в порядок.
– Ну и чего ты молчишь? – насмешливо поинтересовался Сидор у Димона, когда тот перестал яростно пыхтеть и драить песком задубевшие от грязи штаны.
– Тебе сказать, или сам догадался, – прорычал в ответ так и не успокоившийся Димон.
– Говори, говори. Мне интересно тебя послушать.
– Нет, ну, сука, какая, – не удержавшись, взорвался Димон. – Сам из-за нас премию получил, и нехилую, по всей видимости, а нам хоть бы медяшку кинул.
– Во, во, – поддакнул Сидор. – Именно кинул. Это ты правильно заметил. Ну и плюнь. Горбатого могила исправит.
Так, обсуждая недостатки данного конкретного индивида они и провели время до обеда, успев и постираться, и просохнуть, и проголодаться до озверения. После чего спокойно собрали высохшую на солнце одёжку и отправились домой, где и провели остаток дня.
На следующий день, принялись за посадки между пней и не засыпанных ям. Это был последний день, когда они ещё имели возможность что-либо посадить. На завтра, на утро, было уже назначено время выхода.
Поздно вечером, когда они все трое сидели у небольшого костра, и тупо, не разговаривая, пили брусничный чай, к ним на плантацию явился представитель Совета, принять готовые к обслуживанию и уходу площади. Покрутив молча и раздражённо головой, он сразу же предъявил им претензии в том, что площадь посадки никак не огорожена, и не видно где и за чем ухаживать.
Обозлённые подобным хамским поведением, Сидор с Димоном, живо, не более чем за полчаса, соорудили из валявшегося в изобилии вокруг хвороста, неказистую ограду, лишь бы только показать границы участка.
Потрясённый до глубины души представитель Совета, последующие полчаса, ошарашенно ходил по обозначенным корявым плетнём, кое-как разровняным пяти гектарам, отвратительно обработанной площади, засаженной, тем не менее, на ровных и не очень пятачках, чем только можно было: от гороха и фасоли, до свеклы и арбузов. Потрясённый, он растерянно признался, что о подобном способе посадки, не мог даже и подумать, насколько это неожиданно представляется для всех нас.
На что, ядовитый Димон посоветовал ему не занимать их свободное время, а принимать работу и участок под свою ответственность, и не отравлять ядовитыми миазмами окружающую среду. После чего отправились обратно в Совет, и окончательно согласовали на завтра время выхода.
Вернувшись обратно в землянку, принялись упаковывать оставшееся имущество.
Имеющийся денежный запас разделили на две неравные части. В первую, меньшую часть, выделялись личные деньги каждого, которые он мог тратить по своему разумению. На шпильки, как сказала Маня. Тем не менее, расходовать данные деньги можно было только по согласованию со всеми, так как неизвестно ещё как дело дальше обернётся, да и надо было разбросать капитал по разным карманам, чтобы всё не потерять разом. Даже эти деньги считались общими, так как за них они отвечали все вместе, и тратить по своему разумению на личные нужды, никто не имел права. Каждому было выдано по два золотых, так сказать, в личный фонд. Сюда же добавлялись четыре серебряные монеты и двадцать медных, чтобы не было необходимости светиться где-либо с серебром или с золотом.
