Текст книги "Приключения Вехтора (СИ)"
Автор книги: Анатоль Нат
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)
– Боюсь, племяша. Боюсь. Да не того боюсь, что ты меня, старого, подсидишь. А того боюсь, что дело моё тайное, на возвышение рода нашего, княжеского, направленное, сгинет, прахом пойдёт. Не боярского, заметь княжна, а княжеского.
– А так оно и случиться может, коли Ты не включишься, в это дело моё. Давно я за тобой наблюдаю. Вот только с женихом твоим, пердуном старым, не доглядел. Только вот, думается мне, не просто так тебя взялись срочно замуж выдавать. Какие года твои? Это у смердов принято, чуть сиськи вылезли, так и замуж пора, а то и ранее. Как бы не были это поиски врагов наших, бояр владетельных, заранее убирающих семью нашу из списка кандидатов в князья.
– Тебя замуж за старика, да в медвежий угол, или в пограничье на ящерову кромку. Кажется, там где-то у твоего жениха замок.
– Там, там, – мрачно подтвердила княжна.
– Братца твоего, бестолкового, – продолжал князь. – К этому делу не пристроишь. Вот уж дал бог племянничка. Одна извилина в голове, да и та на баб заточена. Ему бы к амазонкам. Вот те бы быстро ему укорот дали. Обложили бы жёнами, как свинью мочёными яблоками, да кормили на убой. А тому, дураку, больше ничего и не надо. Так что ты моя единственная надежда.
– А вместе мы сила. Твой ум – моя сила. Поперва то я порулю, а потом уж и ты дело наше семейное, в рученьки свои белые, примешь. Ну, как? По рукам, племяша? – спросил князь, протягивая руку.
– По рукам, дядя! – протянула свою руку княжна. – Ты, я вижу, времени зря не терял и всё что надо обдумал. Да и возможностей твоих я, до совершеннолетия, не имею. Так что, как говорится: 'С утреца и примеца'. И за гостей наших, пронырливых, и за бояр зарвавшихся, и за химика-отравителя.
– И всякое большое дело будем теперь начинать с ма-а-а-ленького такого веселья. С костерка такого махонького, да с человечком ста-а-реньким, – скаламбурила княжна, весело рассмеявшись.
– Всё бы тебе веселиться, проказница, – подхватил её спич князь, ласково, с улыбкой, глядя на неё добрыми стариковскими глазами.
– Ладно! – махнул князь рукой. – Будет тебе веселье маленькое перед делами трудненькими. А сейчас, спать. Спать, спать, спать. Перед завтрашним трудным днём выспаться надо, чтобы ничего не забыть из планов наших громадьё.
Княжна, весело крутнувшись и распустив колоколом пышные юбки, вприпрыжку, побежала к себе, а князь принялся перебирать бумаги, в беспорядке разбросанные по рабочему столу, тихо что-то ворча себе под нос.
Маня медленно, тихо как мышь, с застывшим, сведённым злой судорогой лицом, осторожно выскользнула из-за портьеры углового окна. Неслышно ступая босыми ногами по пушистому ворсу толстого ковра, Маня медленно прокралась за спиной князя в соседнюю спальню, где она краем глаза, из-за портьеры видела выход на окружающую этаж террасу. Тихо, боясь лишний раз вздохнуть, Маня тихо распахнула в приоткрытую дверь на балкон и, пригибаясь под подоконником окна кабинета князя, прокралась обратно к двери, выводящей с балкона уже во внутренние помещения замка.
– 'Слава богу, что дверь не закрытая', – с облегчением подумала Маня, протискиваясь в проём полураспахнутой двери.
– 'Вот так и князюшка. Ай, да радушный хозяюшка, – покрутила головой Маня. – Да и княжна то, какова. А со стороны взглянешь, дюймовочка. Сущий ангел. Солнышко лесное. До поры, нетоптаное', – зло закончила размышления Маня.
– 'Сучка, гадючка. Такую не то, что оберегать, такую давить надо. Везде и всегда. Сразу. Чтоб не извернулась, да не укусила зубками своими ядовитыми. Чтоб даже на семя ничего не осталось. Змея. Подколодная змея', – продолжала шипеть про себя Маня.
– 'Срочно к Сидору. Сваливать надо. Немедленно. Пока не рассвело. Пока ещё есть время', – судорожно думала уже на бегу Маня, бешеным галопом несясь по пустым коридорам гостевого крыла замка.
– 'Хорошо хоть стражи в нашем крыле не выставлено. Есть бог на свете! Есть! Ну, я тебе устрою, княжеское ваше сволотеньство. Попомнишь ты нас, милая. И тебе, князёк, припомнится: и корешки куста-ягодки, и костерок праздничный, и благодарность княжеская за племянницу спасённую. Монополия, говоришь. Будет тебе монополия. Хрен ты что-либо продашь. Задавим гада. На корню задавим. За корни, задавим на корню', – уже совсем весело, чуть ли не в голос, промурлыкала про себя Маня.
– 'Не видать тебе трона князей, как и собственных ушей, – поморщилась от корявой рифмы Маня. – Хотя, как раз ушей то у него и нет', – весело вспомнила она про отсутствующее у князя ухо, потерянное им то ли в бою со звероящерами, то ли выдранное медведем на охоте, заодно с половиной скальпа.
– Сидор! Сидор! – придушено сипела Маня, судорожно дёргая закрытую дверь их общей комнаты.
– Вот чёрт! Заперто! Спят заразы! Сидор! – чуть не плача, продолжала орать придушенным голосом Маня.
– Ты чё орёшь, дура! Совсем с ума сбрендила. Ночь на дворе, – неожиданно раздался над её ухом яростный шепот Димона. – Стряслось что. Или опять с княжной чего не поделили, – продолжал он шептать, открывая дверь и пропуская Маню вперёд.
– Сваливаем, – яростно зашипела на него Маня, бросаясь в свой угол за вещами. – Немедленно сваливаем. Утром князь с княжной турнут нас отсель. Да корешки наши отберут. Всучат по паре дохлых кустиков, и бывай здоров. А старика вашего, на костёр. А то и нас, глядишь, ему в компанию подсунут, – давясь словами, скороговоркой выпалила Маня, судорожно засовывая свои вещи в заплечный мешок.
– А ты что сидишь? – набросилась она на флегматичного Димыча, устроившегося рядом с ней на стуле и молча провожавшего глазами мятущуюся по комнате Маню. – Живо собирайся. Не успеем до утра, здесь и останемся. В веках и твёрдой памяти. Точнее в порошкообразной памяти, на полях рассеянной. В виде удобрений. Зольное удобрение, знаешь, есть такое, – продолжала частить Маня, судорожно мотаясь по комнате. – Стоп, а чего это ты сидишь? – удивлённо она на него посмотрела, на миг остановившись.
– Маня, всё давно уже собрано, – поднялся со стула Димон, подхватывая вещи и направляясь к двери. – Ждём только тебя. Ты одна, что ли, такая умная, князюшку нашего раскусила. Ещё со вчерашнего утра Сидор обратил внимание на странное поведение нашей княжны. Ходила тут, ныряла носом своим по всем углам. В баулы, да короба наши, непонятно зачем, заглядывала. В отличие от тебя, ни я, ни Сидор, никогда ей не верили. Ни тогда, ни сейчас. А уж здесь то, в родных пенатах, нутро княжны и выползло. Думаешь, мы ей поверили, что жечь никого не будут, да саженцы шишкой-ягоды подарят. Щаз! Да после того, как она доктору, с того света её вытасщему, да от гангрены спасшему, полушки медной не заплатила, не было у нас никакого к ней доверия, как и расчётов на слово её княжеское. Да и дворня, местная, Корнею, много чего порассказывала подобного и о князе и о княжне. Два сапога пара, что один, что вторая…
– Стой! А химик! – чуть не в голос заорала Маня, став столбом посреди замкового двора, куда они к тому времени уже добрались.
– Да тише ты, скаженная, – зашипел на неё взбешённый Димон, быстро увлекая девицу в тень от замковой башни. – Забрали мы твоего химика, забрали. Тебя только и ждали. Уж семь пар сапог у задней калитки стоптали, тебя дожидаючись. Лошади готовы, рассвет скоро, у старика крышу от страха снесло, трясётся весь, рвётся из замка, а ты тут сцены устраиваешь. Да посреди двора. Всполошишь охрану, будет нам веселье, а уйти надо тихо. Пока стража не проспалась. Даром что ли Корней вечером на охрану чуть ли не двадцать литров 'спиритуса' перевёл. Хоть князь и мечет икру по поводу водки, а народ местный химика зауважал, особливо продукт евойный.
– Ну да, зауважал, а на костёр завтра потянули бы не рассуждаючи, – прошипела себе под нос Маня.
– Чего ж ты от них хочешь, холопы. Пить, жрать, да баб е…ть – вот всё что их интересует.
– Да не тыкай ты своими грабками мне в спину, – рассерженным котом зашипел Димыч на подпрыгивающую от возбуждения Маню. – Вся спина в синяках будет.
– Будет, будет. Всё тебе, милый, будет! – радостно зачастила Маня, увидав в светлом створе калитки тёмные силуэты Сидора и Корнея.
– Милый? Всё будет? – задумчиво протянул Димон, вопросительно подняв брови и демонстративно останавливаясь. – А что, я не прочь. Вечерком, да…
– По шее тебе будет, козёл озабоченный, – зашипела сдавленным шёпотом Маня.
– Маня, Димыч. Ещё одно слово, и я сам, лично, дам обоим по шее, – раздался тихий, ровный голос Сидора. – Не откажу себе в удовольствии.
Притихшие и разом растерявшие всё неуместное веселье, Маня с Димичем, уже молча, без разговоров, вскочили на лошадей. И вся группа тихо и беззвучно выскользнула из задней служебной калитки такого негостеприимного замка.
Медленно и осторожно переступая обмотанными тёмными тряпками копытами, небольшая группа всадников с длинным обозом из вьючных лошадей, таясь в ночной тиши, медленно огибала по краю замковый посад. К сожалению, для бегства, из замка у них был единственный путь, по которому им можно было двигаться. Только туда, на юг, минуя столицу, в тот край, откуда не далее пяти дней назад прибыли теперешние беглецы, и можно было им двигаться. С других трёх сторон замок охватывали княжеские плантации. Туда вело множество широких, хорошо накатанных дорог, но всё это были хоть и достаточно широкие, но разбитые колеями телег тропы, резко обрывающиеся где-то там, вдали, ближе к горизонту, перед глухой стеной далёкого, непроходимого леса, подступающего своим краем вплотную к княжеским плантациям.
Осторожно выбравшись на главную дорогу, и остановившись передохнуть, они закрепили на копытах лошадей ветки, ещё с вечера заранее нарубленные и спрятанные в ближайших к замку кустах. Заметая следы и поднимая клубы едкой, удушающей пыли, группа всадников, чуть пришпорив лошадей, зарысила к недалёкой столице.
– Если сразу не хватятся, то пыль скоро уляжется, и ни одна собака не будет знать, в какую строну, мы двинулись, – неожиданно проговорил Корней.
– Особенно учитывая то, что тут всего одна только дорога и дальше замка идти просто некуда. Дальше только лес, горы, а за ними ящеры, во всём своём богатом разнообразии, – насмешливо согласился с ним Димыч. – И никаких дорог в ту сторону.
– Да мало ли что, – с некоторой долей сомнения в голосе, продолжил Корней, – вдруг, да не сообразят. Конечно, рассвет уже скоро, – хмуро бросил он, подымая голову и приглядываясь к сереющим верхушкам деревьев, – но хватятся нас не раньше, чем часа через три, четыре. Спиритуса вчера не жалели, так что пока проспятся, пока почешутся. Часа три, четыре у нас в запасе точно есть, а то, глядишь, и поболе.
– Ты забыл про князя, не говоря о княжне, – тихим голосом заметил Сидор. – Они встают рано. А как заметят, что весь гарнизон в лёжку лежит, такой вой подымут, – Смурной Сидор покрутил задумчиво головой. – Это же надо такая оплеуха князю. Гости сбежали, да ещё и химика с плахи выкрали. Нет, эти оба два так просто от нас не отстанут.
– Да положи ты его поперёк седла. Свалится же! – неожиданно зашипел он на Маню. – Аккуратней клади, видишь, вся спина на лоскутки нарезана. Куда ему в седло. И так, непонятно на чём держится.
– Похоже, весь пар уже из старика вышел, – тихо заметил он. – Так что крепи его как куль и ходу, – рассерженно зашипел Сидор, поддерживая сваливающегося с лошади алхимика.
Всё оставшееся время до рассвета, они старательно нахлёстывали лошадей, стараясь удалиться от замка как можно дальше. Тяжело груженые лошади, поначалу взявшие резвый темп, к рассвету уже выдохлись и теперь едва тащились, вяло передвигая копытами, медленно но верно приближая погоню.
Утро в замке.*
В это тихое раннее утро позднего лета в замке было как-то по-особому тихо и умиротворённо. Уже временами, в редкие пока ещё дни, чувствовалась приближающаяся дождливая и холодная осень, но пока ещё, вот так, как сегодня, природа баловала людей такими вот чудными, тихими рассветами.
На открытой галерее, опоясывающей по периметру дворец, этим прекрасным, ранним утром, рядом с накрытым для лёгкого завтрака столиком, возле изящного плетёного кресла, стояла юная княжна. Она молча любовалась потемневшими от времени каменными, недавно подновлёнными зубцами крепостной стены, едва, едва ещё освещёнными первыми лучами восходящего солнца.
– Я смотрю, ты тоже не спишь, – заметил тихим голосом князь, выходя на пустынную галерею.
– Что-то ты рано сегодня, – заметил он, поёживаясь от утренней прохлады и душераздирающе зевая.
– Все важные дела надо начинать рано с утра, – в полголоса откликнулась княжна, как-то тихо и мило улыбнувшись. – Да и не спится мне что-то. Всю ночь какие-то кошмары снились, да казалось, что кто-то по замку шныряет.
– И тебе тоже? – удивлённо посмотрел на неё князь. – Я так вообще не уснул. Всю ночь провозился с бумагами, всё заснуть никак не мог, а теперь, смотрю, уже и спать поздно ложиться, солнце встало.
– Что-то наших земных друзей нет, – с некоторой рассеянностью заметил князь, бросив усталый, невыспавшийся взгляд на замковый двор. – То каждое утро скакали тренируясь по двору, как ошпаренные тараканы, пугая наших слуг. А тут куда-то разом пропали. Заболели, что ли, – хохотнул он довольно. – Вот будет смеху то. Костёр, как лекарство от простуды, – придав себе многозначительный вид, усмехнулся он.
– Вот и я смотрю, что-то нет никого, – задумчиво протянула княжна, в который раз внимательно оглядывая пустынный двор замка и безлюдные стены. – А где стража? – подозрительно прищурясь, она принялась более внимательно присматриваться к крепостной стене. – Сколько уже стою, а ни одна зараза в пределах видимости, так и не появилась.
– Действительно странно, – заметил князь, внимательно оглядев стены. – А нет, – обрадовался он, разворачиваясь в сторону входной двери на террасу, – одного такого вижу.
– Это Хамсат, – раздражённо откликнулась из-за его спины княжна, – мой телохранитель. Я его посылала узнать, куда это все подевались.
– Никого нет, – бросил единственное слово подошедший слуга и молча уставился на княжну.
– Подробнее, – нахмурилась та, разом помрачнев. – Вечно тебя переспрашивать надо.
– Комната пуста, – невозмутимо откликнулся тот, не обратив ни малейшего внимания на недовольство княжны. – Вещей нет. Остаётся проверить только конюшню.
– Так что ж ты стоишь, – зашипела от злости княжна. – Бего-ом! Живо! – заорала она полным злости голосом на весь замок.
– Проспали, – прошептала тихо княжна, поворачиваясь обратно к князю. – Вот тебе, дядюшка, и ответ, почему стражи нет. Перебили, сволочи.
– Тогда и нас должны были бы, заодно, – хмуро бросил князь, наблюдая за несущимся по двору Хамсатом.
– Не-ет, – протянула княжна, глядя на князя застывшим злым взглядом. – Ты не знаешь этих людей, так как я. Но, похоже, что и я их плохо знаю. Неужели почувствовали, – в полголоса, как бы про себя, спросила княжна. – А что? Эти могут. И эта их девка, потаскушка, – тихо, сквозь зубы зло выругалась княжна, – не так видимо проста оказалась, как передо мной прикидывалась туповатой селяночкой.
– Нет никого, – бросила она князю, заметив Хамсата, стоящего в воротах конюшни и отчаянно размахивающего руками. – Ушли! Теперь будем ждать, – усмехнулась она, облокачиваясь на парапет галереи и с задумчивым видом уставившись на зубцы крепостной стены в первых лучах восходящего солнца.
– Что ждать? – недоумённо уставился на неё князь. – Что же ты стоишь! – неожиданно накинулся он на неё, как-то разом очнувшись. – Иди, собирайся, а я сейчас же к гвардейцам. Не уйдут. У них груз тяжёлый, – лихорадочно зачастил князь, суетливо оглядываясь по сторонам и выискивая пропавших стражников. – С ним они далеко уйти не могли. Нагоним, ещё до обеда. Нагоним, никуда не денутся. От князя Подгорного ещё ни один не ушёл.
– Эти уйдут, – флегматично заметила княжна на возбуждённую речь князя. – И тебе лучше их не догонять. По крайней мере, сейчас, когда у тебя нет твоей гвардии.
– Ничего, – раздражённо откликнулся князь. – И с оставшимися, я с этими бродягами справлюсь. И не таких прытких догоняли.
– Повторяю, – начиная раздражаться, негромко заметила княжна. – Тебе лучше их не догонять!
– Ну нет, – рявкнул князь в бешенстве. – Ты в горячем бреду напридумывала себе сказочек о страшных иноземцах, а это оказались обыкновенные вороватые бродяги. И от меня они не уйдут. Повешу! – И плюнув на безразлично стоящую, на галерее княжну, бросился в казармы стражи.
Следующие полчаса в замке стоял гвалт и ор, издаваемый преимущественно одним только князем. Остальная челядь оказалась ни на что не пригодна. Абсолютно. Даже на ругань.
Стража, к которой бросился князь, была пьяна. И не просто пьяна, а в лом, до потери человеческого облика. Отдельные особи, которые хотя бы выглядели как гуманоиды, не могли даже слово связно выговорить, а не то, чтобы куда-либо двигаться.
Озверевший князь, позабыв обо всём, самолично притащил несколько вёдер холодной воды из колодца, обливая пьяных гвардейцев и пытаясь привести их хоть в какой-нибудь разумный вид. Но добился совершенно обратного.
Едва на них пролилась божественная влага холодной воды, как они тут же потянулись к этому божественному нектару, как изнурённый путник в безводной пустыни.
С жадным видом припав к принесённым князем вёдрам, они, выдирая вёдра из его рук и отталкивая друг друга, бросились жадно пить, пытаясь залить бушевавший в их нутре пожар. И их развезло по новой. Сразу и опять в хлам. Кто был послабее, так и свалился прямо возле ведра, не успев даже добраться до койки.
– Это не моя гвардия, – глядя на всё это безобразие белыми от бешенства глазами, тихо проговорил князь, от злости, с трудом двигая сведёнными судорогой челюстями. – Это…
– Быдло, пся крев! – неожиданно раздался рядом с князем хриплый, скрипучий, как несмазанные дверные петли, голос. – Пить не умеют, а жрут в три горла. Но ничего, я их быстро протрезвею. Корней был прав, гонять их надо как сидоровых козлов.
Медленно, грозно повернувшемуся в ту сторону князю предстала картина абсолютно трезвого и бодрого его собственного сотника с красными как у варёного рака глазами и жутким перегаром, дошибающим даже до стоящего в четырёх шагах князя.
– А ты, почему трезвый, – в тихом, еле контролируемом бешенстве негромко поинтересовался князь, брезгливо сморщившись от густого сивушного духа, пахнувшего с той стороны.
– А я не трезвый, – бодро ответил сотник, – я похмелённый.
– Ка-а-к-кой!? – зверея на глазах, тихо переспросил князь.
– Похмелённый, я, – бодро ответил ему сотник, не замечая реакции князя. – Не то, что эти скоты, – ткнул он пальцем в мычащих что-то невнятное гвардейцев. – Сказано было, надо оставить на опохмел, так нет же, всё выжрали, сволочи.
– Кем сказано? – тихо поинтересовался князь, судорожно стиснув зубы и глядя на сотника белыми от бешенства глазами.
– Как кем? – удивлённо посмотрел на него сотник, наивно хлопая глазами. – Так вашим же алхимиком и было сказано. Он как изобрёл этот продукт, 'спиритус', то есть, так сразу же и предупредил, чтобы до конца никогда не пили, а оставляли на утро, на опохмел. – Так этим скотам, – сотник пренебрежительно ткнул носком сапога в ближайшее лежащее перед ним тело, – всё едино, что говори, что не говори. Как до винища дорвутся, так не успокоятся, пока всё не выжрут. Привыкли к местному винцу, лёгонькому, вот и понять никак не могут, что это, – начальник стражи с многозначительным видом ткнул указательным пальцем в потолок казармы, – так пить нельзя.
– Нет, – начальник покрутил головой, – не понимают, – довольно усмехнулся он, горделиво подбоченясь и, не замечая реакции князя на его слова, – что спиритус, это не вино.
– А ты значит, такой умный, – зло, прищурив глаза, тихо поинтересовался князь. – Небось, у тебя и запас этого спиритуса найдётся?
– А то! – довольно заметил сотник, дыхнув на брезгливо сморщившегося князя густым сивушным перегаром. – Бутылочек несколько будет. Как раз хватит, чтоб похмелить этих мерзавцев.
– Так что ж ты стоишь, скотина! – заорал, уже не сдерживаясь, князь. – Иди и похмели эту сволочь, и чтоб через пять минут они все были на ногах.
Шарахнувшийся от неожиданности в сторону сотник мигом подхватился и бегом бросился обратно в свою коморку, доставать припрятанную заветную бутылку 'спиритуса'.
– Господи, – шептал себе под нос очнувшийся наконец-то Начальник местной Стражи. – Ну какой же я идиот. Куда лез к князю под горячую руку. Знал же, что он за скотина, так нет же, захотелось выслужиться. Показать, что сам не такой как все, что меня ни одна зараза не берёт. Показал, – ругал он сам себя.
– Послушался, называется, профессора, – шептал он себе под нос, несясь в свою коморку. – Дурак! Нет бы как все. Напился и забылся. И никакого спроса. Нет, чтобы пропустить его слова мимо ушей, как мои оглоеды. Тогда бы и спросу сейчас не было.
Бросившись, выполнять поручение князя, он, как ни старался, но за пять минут, не уложился. Хоть и пришли гвардейцы более менее в себя после налитого каждому стограммового стакана разведённого спиритуса, но ни для погони, ни вообще для чего-либо толкового, они были совершенно не пригодны. Бледными, шатающимися буквально от ветра, тенями бродили они по казарме, с трудом держась за стены и глухо постанывая. Нет, они были совершенно непригодны ни для чего, а уж для погони, тем более.
Сотнику, попытавшемуся было усадить их в сёдла, так и не удалось ничего от них добиться толкового. Только некоторые из них, двое, или даже трое, с трудом сумевших взгромоздиться на коней, буквально через пару минут после того свалились им под ноги. А один, самый 'счастливый', умудрился даже при этом сломать себе руку.
Бледный от бешенства князь в бессильной злобе наблюдал за всем этим безобразием, понимая, что он не имеет ни малейшей возможности что-либо изменить. Вконец взбесившись, он приказал влить в горло каждому из тех, кто смог хоть подняться с кровати, ещё по стакану разведённого спиритуса, надеясь добиться, таким образом, ещё большего оживления этих ходячих полутрупов. Но достиг он этим, совершенно обратного.
Как сотник не пытался объяснить князю, что подобного делать нельзя, ибо алхимик строго предупреждал о том, чтобы не усугубляли при опохмеле, у того, как будто уши от бешенства заложило. Одно только слово 'алхимик' приводило князя в такое неистовство, что, под конец, сотник боялся даже рот раскрывать, справедливо опасаясь уже за саму свою жизнь. Глядя на неиствующего князя, бешено носящегося по казарме, и пинками пытающегося поднять вконец опьяневших гвардейцев, он уже всерьёз начал рассматривать возможность бегства, начиная понимать, что князь не простит никому из них подобного.
И неизвестно чем бы это всё кончилось, если бы не появившиеся неожиданно в замке два десятка столичных стражников, патрулировавших как раз окрестности и завернувших к князю по какой-то своей надобности. Только их появление спасло и сотника, и пьяных гвардейцев от немедленной расправы.
И никто бы так никуда этим утром и не выехал, если бы не они.
Только увидав въезжающих в широко распахнутые ворота замка недоумённо поглядывающих по сторонам городских стражников, князь пришёл немного в себя, опамятовался и тут же бросился на террасу, пытаясь уговорить княжну отправиться вместе с ним в погоню.
– Последний раз тебя спрашиваю, поедешь со мной? – сверкая белыми от бешенства глазами, сквозь зубы, с трудом выговаривая слова, спросил её князь.
Остановившись прямо напротив княжны, он гневно смотрел на безмятежно устроившуюся за столиком на террасе Лидию, так молча и наблюдавшую за всем происходящим у неё на глазах бедламом.
– Последний раз тебе говорю, – спокойно посмотрела ему прямо в глаза княжна. – Прекрати это безобразие и никуда не езди. И не вздумай догнать их. Тебе же будет хуже. Они великолепные арбалетчики.
– Ничего, – злобно кривя губы, выдохнул с каким-то бульканьем из горла князь. – У нас тоже есть такие. Зря, что ли, я содержу этих дармоедов в городской страже. Пусть постреляют, покажут своё мастерство.
– Эти ещё хуже твоих хвалёных гвардейцев, – презрительно скривила губы княжна. – Лучше бы тебе никуда не ездить.
– Ну, как знаешь, – мрачно глядя на безмятежно сидящую за столиком княжну, буквально выдавил из себя князь, едва сдерживаясь, чтобы не наорать на неё. – Вернусь, тогда посмотрим, кто из нас был прав.
– Если вернёшься, – безмятежно глядя на него чистыми, прозрачными до синевы глазами, ответила княжна, насмешливо улыбнувшись.
Князь, бледный от бешенства до какой-то нехорошей синевы, пятнами покрывающей его лицо, несколько минут простоял напротив неё, молча, разглядывая безмятежно попивающую чай княжну. Ничего не сказав, и уже больше так и не обернувшись, он спустился с террасы, к ожидавшему его внизу сотнику, подошедшему к ним с несколькими едва пришедшими в себя гвардейцами.
– Поедешь со мной, – раздражённо бросил князь, даже не обращая внимания на еле стоящих на ногах гвардейцев.
– Что? – тихо, сквозь зубы процедил он, мгновенно, как собака верхним чутьём, заметив нервное, лихорадочное возбуждение сотника.
– Князь, князь, – сотник нервно теребил рукоять своей сабли, постоянно хватаясь, то за пояс, то за рукоять сабли – Нельзя за ними гнаться. Побьют же, как пить дать, побьют, – мрачно глядел он на него. – Ну пожалей ты их, – кивнул он на своих еле стоящих на ногах гвардейцев. – Мало же нас, да и никуда они сейчас не годные. Даже числом взять не сможем. Побьют же, ещё на подходе.
– А ты ведь, сотник, боишься, – глядя на того белыми от бешенства глазами, тихо выговорил князь, еле двигая сведёнными от бешенства губами.
– Боюсь, – неожиданно тихо и спокойно подтвердил сотник. – Боюсь, потому что знаю, чем эта погоня кончится, – негромко заметил он, глядя прямо в глаза своего князя. – Расстреляют они из засады всех твоих стражников, да и нас заодно, а тебя отпустят, чтобы запомнил их милость и не совался к ним больше. Так что и сам опозоришься, и людей потеряешь, и дело не сделаешь.
Сотник, как-то спокойно и равнодушно смотрел на князя, совершенно не обращая внимания на бегающих вкруг городских стражников, меняющих своих усталых лошадей на свежих княжеских.
– Они хорошо стреляют, – спокойно сказал он, глядя прямо в глаза князя. – Лучше, чем мои. Дальше, чем мои. Быстрее, чем мои. Они перебьют вас ещё на подходе, и ты ничего не добьёшься, кроме позора.
– Боишься, – медленно, зло процедил князь, недобро при том, прищурив глаза. – Смерти боишься. Напрасно. Тебе надо меня бояться, а не смерти.
– А чего тебя бояться, – хмыкнул сотник, как-то неожиданно успокоившийся и понявший, что всё.
Сотник понял, что это был конец. Он понял, что это был конец всего! Всё, что он себе мечтал, намечал, принимая звание сотника и соглашаясь на должность Начальника Замковой стражи, кончилось. Отныне и навсегда. И сейчас его убьют. Князь. Сам! Своей собственной рукой.
Как мечник, князь был непревзойдённый спец и не молодому сотнику, с его небогатым воинским опытом, было противостоять такому мастеру.
– Сдать оружие, – тихим, сиплым от бешенства голосом просипел в бешенстве князь.
И, дождавшись, когда набежавшие на его крик стражники разоружат и так не сопротивляющегося сотника, добавил, мстительно глядя прямо ему в глаза.
– Думал, что если ты мой Начальник Стражи, так я от тебя подобные советы буду выслушивать? Нет, бывший сотник, – протянул медленно он. – Ошибаешься. Придётся тебе в узилище посидеть, меня подождать, покуда я не вернусь. Вот тогда мы с тобой и поговорим, и посоветуемся. И о том, почему ты единственный трезвый оказался. И о том, почему отказываешься мчаться в погоню, когда тебе твой князь приказывает.
– Я тебе всё сказал, – повторил, криво усмехнувшись, сотник. – Не трогай ты их, князь. Целее будешь.
– Так ты мне ещё и советы будешь давать?
Князь, удивлённо подняв брови, обвёл всех присутствующих весёлым насмешливым взглядом и, остановив его на княжне, молча стоявшей рядом с ним, весело проговорил.
– Дожил. Мне теперь всякая сявка советы давать будет.
– В кандалы его, – неожиданно громко заорал он. – И держать в подвале до моего возвращения. Вот тогда и посмотрим, как они стреляют и кого перебьют в погоне.
Хмурые гвардейцы, шатаясь из стороны в сторону и едва не падая, оттеснили стражников в сторону, и медленно, неохотно скрутили своему сотнику за спиной руки.
Стараясь не встречаться с ним взглядом, они поволокли его в подвал тюремной башни.
– Ты, сотник, эта, не обижайся, – старательно пряча от него глаза и стараясь даже случайно не встретиться с ним взглядом, косноязычно мямлили они, дыша на него густым перегаром и спотыкаясь через шаг.
Медленно развязав стягивающие его руки ремни, они, тем не менее, старательно приковали его к металлическим кольцам на стене, внимательно посмотрев, чтобы не было где-нибудь слабины.
– Сам понимаешь, служба, – как бы извиняясь, отводили они глаза, стараясь на него не смотреть, и тут же злобно поглядывая на стоявших рядом молчаливых городских стражников.
– Мы люди подневольные, сам знаешь. В конце концов, сам такой был, – невольно раздражаясь от той роли, которую они вынуждены были выполнять, хрипло выговорил десятник, которого сотник сам только пару недель назад произвёл на эту должность, взамен выбывшего на границу старослужащего.
Сотник, брезгливо скривив губы, молча смотрел на то, что они делали, но видимо, всё-таки не выдержав, мрачно промолвил:
– Видать, не всё я знаю, – мрачно скривился он. – Ни про себя, ни про вас. И уж как крепко кандалы на руках держатся, проверять бы не стал.
Потоптавшись в растерянности ещё пару минут возле своего прикованного к стене сотника, гвардейцы медленно и тяжело, едва двигая конечностями, выбрались во двор замка.
Мрачному, хмурому как осенняя туча, князю, едва дождавшемуся появления во дворе полупьяных гвардейцев, с трудом выбравшихся из башни, хватило только беглого взгляда, брошенного на них, чтобы просто плюнуть и больше уже не связываться.
Не обращая на своих гвардейцев больше никакого внимания, князь вскочил в седло своего скакуна и, во главе двадцати городских стражников, хоть и усталых, но уже как бы нервически пьяных от предстоящей весёлой погони, вылетел бешеным галопом из замка.
Княжна, так и оставшаяся сидеть за столиком, специально вынесенным для неё на террасу, ещё не менее получаса, с каким-то нехорошим интересом в глазах, наблюдала за шатающимися по двору тенями пьяных гвардейцев. Потом, что-то для себя, видимо, решив, она ушла в свою комнату, ожидать, возможно скорого, возвращения князя.
Засада.*
Рассвет застал отряд уже на подходе к столице. Не заезжая и не тратя время на препирательства с городской стражей, отряд стороной, по дальним полям и выгонам, стараясь быть незамеченным, объехал городской посад и снова выбрался на основной тракт уже далеко за городскими окраинами.
