Текст книги "Избранное. Том 2"

Автор книги: Зия Самади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц)

Глава шестая

Гани подъехал к селению Ават на берегу Каша ранним утром, когда только-только начали выгонять коров да первые струйки дыма закурчавились из труб низеньких домишек – жильцы ставили чай. Было сыро и прохладно, и от теплых коровьих тел шел пар. Гани спросил у мальчишки-пастуха с обритой головой, где живет дед Нусрат, но тот не отвечал, уставился на батура огромными глазами.

– Ты что молчишь? Или ты немой?

– А вы кто будете?

– Гани. Слышал о таком?

– Я так и подумал, – улыбнулся мальчишка, – ты Гани-палван… А мы только вчера о тебе говорили, как у тонура[20]20
  Тонур – глиняная печь, в которой пекут лепешки.


[Закрыть] сидели.

– Тыкву пекли?

– Понятно, а иначе зачем у тонура сидеть?

Бритоголовый мальчишка рассмеялся и спросил не без недоверия:

– А правда, что ты поднял на плечах жеребца и пронес десять шагов?

– Правда.

– И что семерых калмыков победил и выиграл у них семь коней?

– Не семерых, а троих.

– И что ты на Или погибавших спас?

– Было и такое дело.

– А правда, что ты избил Якупа-лозуна, когда он за тобой в погоню вышел?

– Правда. За это я просидел год в тюрьме…

– А с тигром ты в зарослях дрался?

– Вот это выдумки.

– А сноху Хаким-бая…

– Ну хватит, хватит. Слишком много вопросов!

– Не обижайся, Гани-ака, – снова улыбнулся пастушонок, – мы ведь все время только о тебе и говорим… Не веришь? Пойдем ко мне домой. У матери моей есть такая сметана! Пальчики оближешь.

– Ладно, ты покажешь свое гостеприимство в следующий раз, а сейчас отведи меня к дому деда Нусрата.

Мальчишка искоса посмотрел на Джигита.

– А тебе дед Нусрат нужен или…

– Хватит болтать!

– Да их вроде дома нет…

– Говори толком, не мямли!

– Эх, Гани-ака!.. Боюсь тебя расстроить!..

– Говори! Не бойся!

– Деда Нусрата взяли черики, вернее яйи[21]21
  Яйи – охранники, жандармы.


[Закрыть]…

– Яйи! – Гани опустил голову.

– Да, вчера, когда он возвращался с хашара на Ак остане, его схватили яйи, ими командовал этот… Ала байтал…

Услышав эту кличку, Гани еще больше заволновался. Ала байталом – пестрой кобылой – в народе называли Нияза-лозуна по его лошади. Имя лозуна со змеиным сердцем и змеиной пастью не любили произносить. И боялись, и противно было.

Услышав, что Нусрата забрал Ала байтал, Гани понял, что это означает. Такого известного человека, как Нусрат, не стали бы арестовывать за задержку с уплатой налогов или другую подобную мелочь. И Нияз бы не приехал сам по пустякам. Дело выходило нешуточное…

– Перерыли весь дом, взяли все бумаги, все книги. И Чолпан, дочь его, тоже забрали с собой.

Это был еще один удар. У Гани потемнело в глазах. А ее-то за что? Что она им могла сделать? Ну что за времена такие… мерзкие!

– Говорят, что стоит за этим турдиюзский Хаким-бай…

– Хаким-бай?! – не удержавшись, закричал Гани. Его глаза заискрились гневом. Сам не понимая, что делает, он схватил за шиворот пастуха-мальчишку:

– Это правда все, что ты здесь наплел?!

– Конечно, правда. Да пусти ты!

– Ну ладно, извини, брат, – Гани стало стыдно за свою несдержанность. – Как увидимся в следующий раз, обязательно схожу к тебе в гости, а теперь прощай…

Паренек смотрел вслед всаднику до тех пор, пока Гани не скрылся из глаз. Мысленно он сравнивал Гани со сказочными прославленными богатырями – Али Шариязданом, Рустамом, Абу-Мусаллимом…

Издали узнавшие гнедого жеребца батура детишки бежали к нему навстречу с криком: «Гани-ака! Гани-ака!» Девушки, шедшие к каналу за водой, тайком оглядывались ему вслед. Дехкане, разбрасывавшие по плоским крышам домов солому для просушки, с восхищением смотрели на резвую рысь скакуна и гордую осанку всадника-земляка. В последнее время Гани часто и надолго пропадал, месяцами не появляясь в родном селении, и здесь по нему все уже успели соскучиться, всем хотелось пригласить его к себе в гости. Все были рады его приезду. Только малая ребятня осталась недовольной – обычно батур, возвращаясь после долгого отсутствия, одаривал их щедрыми гостинцами, а вот сегодня ничего не привез, был хмур и неприветлив. Это заметили и взрослые и поняли – что-то случилось. А когда Гани, проехав мимо своего дома, направился к особняку Хаким-бая, все, кто видел это, многозначительно переглянулись. Молодые парни, товарищи Гани, уже начавшие собираться на улице – они чувствовали, что батур может скоро позвать их в дорогу, – тронулись было за ним, однако он взмахнул камчой: «Оставайтесь». Все-таки молодежь потихоньку тронулась к дому Хаким-бая, который резко выделялся среди окружавших его домишек. Он огорожен высокой стеной, так что увидеть, что делается внутри двора, было невозможно. Гани, подъехав к воротам, резко застучал в калитку рукояткой камчи.

– Кто там? Чего расшумелся, ворота сломаешь! – послышался недовольный женский голос.

– Открывай! Это я – вор Гани! Знаешь такого?!

– Ой, аллах! – женщина мгновенно скрылась в доме.

Гани полез на забор, собираясь спрыгнуть во двор, но тут подбежал его старший брат Елам и закричал на младшего:

– Что тебе нужно в чужом дворе?! Ну-ка, слезь! Слезь, кому говорят!

– Не мешай, брат, иди домой, я скоро приду…

– Я говорю тебе – слезай! Опять что-то затеял?

Столпившиеся тем временем у дома бая односельчане сказали, что Хаким вместе с Рози-имамом и еще кем-то отправился с утра в сторону Токкузтара…

– Ах, черт, опоздал! Ну, все равно, он от меня не убежит! – Гани снова вскочил в седло, но его удержал Елам, стал убеждать хотя бы коню дать передохнуть, чтобы не загнать его. Гани вынужден был послушаться.

– И где тебя носит, Гани, в свой родной дом перестал заглядывать, – укоризненно говорил Елам, когда собравшиеся всей большой семьей братья и сестры сели за один стол.

– Ты взгляни на свой участок – весь ведь зарос. Как ты не поймешь – пора тебе бросить дурачиться, надо осесть на земле, заняться делом, нашим делом, – сказал второй брат Амат.

– Слышали мы, что ты и жениться успел. Познакомил хоть бы. Привел бы в дом. Тебя ведь и с дочкой поздравить надо? – быстро заговорила младшая сестра Айсихан.

– Об этом чтоб никаких разговоров, курносая! – ответил Гани, улыбаясь ей.

У семьи был участок земли – около трехсот хо[22]22
  Хо – мера земли – около гектара.


[Закрыть]. После смерти отца этот надел остался трем его сыновьям. Первые два-три года Гани на своем отрезе работал за пятерых и получал хорошие урожаи. Но потом, окунувшись в бурю событий, происходивших далеко за околицей его села, он устремился на простор, как птица устремляется в небо. Он перестал быть дехканином. И теперь снова дать ему в руки соху и заставить пахать и сеять было невозможно.

– Жил бы ты с нами, всем было бы хорошо, – вздохнула одна из невесток.

– Жили бы рядом, так вечно ссорились бы, а нынче вон у нас какая дружба, – отшутился Гани.

– Ладно, тебя, я вижу, на землю назад уже не посадишь. Живи, как хочешь, живи, где хочешь, но не шуми. Не балуй, – сказал Елам.

– Брат правду говорит, – поддержал старшего Амат. – Ты все на свою силу надеешься, хочешь быть не ниже, чем Хаким-бай, Рози-имам и им подобные. Но ведь за ними стоят лозуны, шанъё, разные большие люди. Как тебе одному с ними справиться? Слишком много берешь на себя! Подстрелят где-нибудь – и все!

– Родной мой, я умоляю тебя, не связывайся ты с ними. У меня сердце всегда за тебя так болит, – взмолилась младшая сестра.

Ласково погладив жгуче черные волосы сестренки, Гани шепнул ей:

– Не бойся, не родился еще такой человек, чтобы совладать со мной…

В комнату шумно вошли односельчане.

– Где ты пропадаешь, сынок, мы тут все соскучились по тебе, – поцеловала Гани руку сгорбленная старушка.

– Жил бы ты постоянно с нами, было бы нам поспокойнее, – поздоровался седобородый аксакал.

– И не говори, мы ведь так гордимся тобой, так тебе верим, – поддержал его другой старик, совсем древний, с трясущейся головой.

– Свадьбы, игры, скачки, состязания по-настоящему веселы, лишь когда ты здесь, Гани, а без тебя наша молодежь сидит позевывая…

Все расспрашивали Гани, как его дела, где он был, что видел. Батур в свою очередь интересовался здоровьем и делами каждого.

– Как живешь ты? – спросил он у седобородого старика. – До сих пор работаешь на Хаким-бая?

– Что делать, сынок… – вздохнул старик, поглаживая бороду. – Буду работать, пока не верну свою землю…

– Что ты будешь работать до конца дней своих, а потом и сын твой и внук твой будут работать – это я знаю. Но я знаю и другое – никогда вы назад своей земли не получите! Неужели так трудно это понять? Неужели вы не видите, что такое ваш Хаким-бай? На что вы надеетесь? С такими, как он, бороться надо – добром вы ничего не добьетесь! Ну когда эта простая вещь дойдет до ваших сердец! – Гани снова вскипел. Земляки сидели, опустив головы.

– А что делать? Я налога заплатить не смог, и у меня забрали бумагу на право владения землей…

– И у меня!

– У меня тоже…

Таких было человек десять.

– Кто забрал?

– Сам же знаешь, кто! Ала байтал да Хаким-бай, кто же еще.

– Говорят, Хаким-бай наш долг собрался сам выплатить, чтобы землю совсем уж себе забрать.

Все невзгоды земляков Гани знал и без их жалоб. Да и кто в краю не знал, как обогащаются шанъё, лозуны и беки. Уберут одного грабителя – придет другой, еще злее и ненасытнее. Мало завоевателей на нашу голову, так тут еще свои богачи, уйгуры, кровь сосут… До каких же пор все это будет продолжаться? Не зря Нусрат говорил, что… Да, Нусрат… Гани снова помрачнел. Ведь он приехал сюда затем, чтобы отомстить за Нусрата, наказать одного из виновников его ареста, Хаким-бая. Чего же он здесь сидит? Надо догнать Хакима и хотя бы забрать у него неправдой попавшие к нему документы на землю. Хотя бы так помочь землякам.

– Кто из вас поедет сейчас со мной? – строгим голосом спросил Гани.

– Куда опять? Снова на свою голову приключений ищешь? – заволновался старший брат.

– Не дури, не дури, себя не жалеешь, так хоть нас пожалей, – застонал Амат.

– Да вы сами себя, не переставая, жалеете! И чего добились?! Что толку сидеть дома да лить слезы, проклиная баев. Я не могу так жить! Не могу!

Гани стремительно встал и направился к выходу. Он не мог больше бездействовать, хотя вовсе не знал, принесет ли его поступок землякам пользу или новое горе. Он просто должен был бороться, а других путей помочь людям, страдания которых терзали его, он не знал.

Подумав, батур взял с собой лишь одного спутника – Махаматджана.

В сумерках они достигли Токкузтара, остановились у низенького домика.

– Замерз? – спросил Гани у Махаматджана, слезая с коня.

– Не спрашивай, – задыхаясь, ответил тот. – Весь трясусь от этого холода.

– Сейчас выпьем чаю, согреемся, – батур постучал в плотно запертую калитку. – Эй, Сай Шансин, ты дома?

– Что-то медлит твой китаец. Может, открывать не хочет?

– Что ты – узнает мой голос, без штанов прибежит. Я тебя в какой попало дом не приведу! Увидишь, как нас встретят, да и все новости узнаем…

Хозяин лишь слегка приоткрыл ворота, словно дело происходило в осажденной крепости, но, узнав гостя, распахнул их настежь:

– Гани!.. Моя чувствовал, моя знал, что ты приедет! Ну давай, проходи, проходи, дорогой. Вон там привяжут коней. Сяогуй[23]23
  Сяогуй – чертенок (китайск.).


[Закрыть],– крикнул хозяин.

Тут же появился маленький мальчик и отвел коней в глубь двора. Хозяин же, фонарем освещая дорогу гостям, повел их к дому. Дверь в него была так низка, что Гани втиснулся с трудом. Усевшись в комнате, гости осведомились о здоровье хозяина, тот в свою очередь расспрашивал об их делах.

– Мы к тебе поздно, ты не сердишься, Сай Шансин?..

– Ну что ты, что ты, ты – друг, моя всегда рада тебе и твоим друзьям.

Китаец быстро заварил крепкого чаю, а потом протянул гостям длинную трубку.

– Вот спасибо, Сай Шансин, как раз угадал. – Гани жадно затянулся и передал трубку другу.

– Твоя хорошо сделал, что приехал. Моя хотел завтра к тебе ехать. Очень многа всяких дел… Многа.

– Что случилось? Говори!

– Не торопись, не торопись, что будете кушать?

– Что подашь, то и будем, мы неприхотливы.

– Э, нет, не все будете, вы же мусульмане. Я скажу, чтобы барашка привели, – засмеялся китаец.

– Ну что, тыква, хоть барана-то сможешь зарезать? – обернулся Гани к приятелю. – Или руки все от холода дрожат?

– Да я сейчас этими руками верблюда зарежу, если мне его съесть дадут, – отозвался Махаматджан.

– Ну, тогда берись за дело. Всего барана и брось в котел, раз он для нас предназначен.

– Правильна, правильна, – закивал китаец, выводя Махаматджана из комнаты.

Уже давно не слезавший с коня Гани порядком притомился. И теперь, в теплой комнате, его разморило.

Их хозяин, китаец по фамилии Сай, вырос в Токкузтаре, всю свою жизнь был накрепко связан с уйгурами, прекрасно знал их обычаи и быт, уважал их. Был он и вообще добрым, порядочным человеком, не старался, подобно другим, обманом нажить богатство, пахал себе свою землю и поэтому издавна находился в самых хороших отношениях с местными старожилами. Однажды, собираясь выдать свою старшую дочь замуж, Сай отправился в кульджинский храм «Чин хуан мияу». Когда он переправлялся через Или, трос парома лопнул и бурные воды реки повлекли площадку с тремя беспомощными людьми – это были Сай, его жена и дочь – к перекатам. Трагедия казалась неминуемой. Гани, проезжавший в тот час мимо, бросился в воду. Широкими размашистыми гребками разрезая свирепые волны, пловец настиг паром и стал сильно и резко толкать его к берегу. Даже Гани это противоборство с могучим потоком обошлось недешево. Потом, вспоминая все это, он думал, что гибель его была недалека. Уже потерявшие всякую надежду на спасение, Сай с женой и дочерью не знали, как благодарить батура. С той поры и подружились они. Сай не остался в долгу, он не раз выручал Гани из опасности. Его зять служил в ямуле уездного управления. Однажды это позволило Саю вытащить джигита из тюрьмы. Их верному товариществу никак не мешало, что один из них был уйгур, а другой китаец.

Хозяин, показав Махаматджану барана и казан, вернулся в дом. Он поставил перед Гани закуску, вынул бутылку джуна, разлил жидкость по пиалам.

– Ну что, давай выпьем?..

– Эх, Гани, Гани, плоха твои дела, – сказал Сай, немного помолчав.

– Не крути, Сай, уже надоело, говори все как есть, – потребовал Гани.

– Гани, ты как маленький, ни о чем не думаешь, а время сейчас не такой, чтобы шутки шутить…

– А кто говорит, что сейчас времена хорошие? – Гани снова взялся за пиалу.

– Тебя опять хотят запрятать в тюрьма.

– И это все? Ну что это за новость? Это обычное дело…

– Постой, постой, не все так просто, – Сай затянулся из трубки и быстро-быстро стал объяснять гостю суть дела: сейчас Гани необходимо на какое-то время исчезнуть, чтоб власти и не слыхали о нем, потому что нынче решено избавиться начисто от сорвиголов и возмутителей спокойствия.

– Приказал сам Шэн Шицай. Губернатор – плохой человека. Он хотел упрятать всех чаньту в турьма. Твоя должен уехать далеко…

В этот вечер гости и хозяин говорили о многом.

И как приехал, и как уехал Гани, никто из соседей Сая не видел – в темноте батур появился в доме друга, в темноте и покинул его. Выехав из селения, Гани остановил коней.

– Слезай с коня, тыква, разговор есть, – приказал Гани Махаматджану.

– В доме, в тепле не мог сказать? Сколько мы там говорили! Что ты еще выдумал? – недоуменно спросил Махаматджан.

– Э, брат, утро вечера мудренее. Садись. Еще раз тщательно все обсудим.

Они закурили самокрутки.

– Вчера забыл я об одной вещи…

– Какой такой вещи?

– Есть одно дело…

– A-а, сообразил: ты думаешь, мой конь будет отставать и задерживать тебя. Да, конечно. Эх! Если бы подо мной был мой серый, я бы тебе показал, что такое конь!

– Дело не в коне. Если бы за этим дело стало, я бы тебе через полчаса такого бы скакуна достал…

– Тогда не знаю. А может, ты на меня за что-нибудь взъелся? – рассмеялся Махаматджан.

– Перестань, Махаматджан, сейчас не до смеха, – остановил его Гани. – Вчера я об одной штуке промолчал у Сая.

– Так, – кивнул Махаматджан, – это верно. Нельзя все, что на душе, открывать перед ним. Что ни говори – ведь он китаец!..

Гани удивился:

– Значит, ты считаешь, что Сай Шансину нельзя доверять? Но ты же знаешь, что он спас мне жизнь?

– Ну и что? Сначала ты спас ему жизнь, да еще и жене, и дочери, потом он тебя отблагодарил, даже дважды. Ну вот, вроде вы и квиты. Больше доверять нельзя.

– Хватит тебе! – резко оборвал его Гани. – Всех под одну гребенку стрижешь!

– Ох ты, куда мы пустились! Было время, сам говорил: увижу китайца – так и хочется ему в горло всадить нож! Быстро же ты изменился!

– Поумнел!

– Многие поумнели, в слуги к захватчикам метят!

– Ты с ума сошел! – закричал Гани. – Это я-то – в слуги к властям?!

– Да не о тебе речь, что ты, – стал успокаивать его друг. – Хочу лишь напомнить тебе, что китайцы все на одно лицо – и правитель, и мелкий торговец, и дехканин. Забудешь об этом – сами они с нашей шеи не слезут.

– На чьей шее Сай сидит? А вот что вся наша банда – беки, лозуны да шанъё сидят у народа на шее – это точно. Чем эти мусульмане китайцев лучше? Да они готовы из-за своей прибыли таких, как мы, заживо изжарить!

– Это-то правда… – согласился Махаматджан. – Да что мы, собственно, раскипятились! До того ли сейчас!

– Именно что до того! Мы с тобой тогда, когда в глаза смерти глядим, правду от лжи должны отличать! Мы с тобой – слуги правды! И всех людей, друзей и врагов, по ней одной ценить обязаны!

Товарищи замолкли, устав от спора. Не раз они схватывались так, пытаясь поймать истину, – не легко она давалась молодым неопытным и необразованным парням. Сегодня Махаматджан заметил, что его друг стал спорить убежденнее и увереннее, чем раньше. Казалось, что он владеет правдой более полной и ясной, чем прежде. Ну да, подумал Махаматджан, это у него от деда Нусрата, от Рахимджана Сабири.

Он не испытывал зависти к Гани, наоборот, чувствовал гордость за него. И Махаматджан проговорил примирительным тоном:

– Вчера договорились, что ты до поры до времени скроешься с глаз местных властей. Но если ты решил предпринять что-нибудь другое, я готов сейчас же следовать за тобой.

– Нет, все будет, как решили. Но прежде, чем укрыться у юлтузских калмыков, я должен побеседовать с Хакимом-шанъё. Обязан я отнять у него документы на землю и вернуть их настоящим хозяевам. Совесть требует!

– Но ведь Сай говорил, что все они направились в Кульджу с материалами на тебя самого. Если пойдешь за ними следом, ты просто сам направишься в клетку.

– Надо перехватить их до Кульджи!

– Но как? Ведь они еще вчера вышли из Токкузтара?

– Этот толстяк Хаким не может долго ехать на коне. Он обязательно где-нибудь остановился до Кульджи заночевать, – Гани с любовью погладил шею коня, – а мой сокол, я знаю, меня не подведет!

– Ну раз так, то и я с тобой!

– Нет! – отрезал Гани. – Твой конь не выдержит пути, отстанет. Да и вообще на этот раз лучше тебе не ввязываться в историю. Жди меня в селении Уч каптар у моего друга Анвара, – подвел он итог и вскочил на коня. Немного отъехав, Гани повернул в сторону Или. Махаматджан долго смотрел ему вслед…

Эту дорогу батур знал так, что мог бы проехать ее с закрытыми глазами. Не прошло и часа, как Гани был уже на берегу реки. Здесь он поспешно разделся и связал узлом одежду. Холодный ветер набросился на его обнаженное тело. Гани поежился, но смело вошел в воду, ведя за собой коня. Вода была настолько студеной, что лишь крайняя необходимость заставила джигита выбрать такой способ переправы. Но он очень спешил, а до парома далеко. Что делать, приходится лезть в этот жидкий огонь. Ладно, не в первый раз! Выдюжим!

– Да поможет мне пророк Нох! – вспомнил Гани Ноя, которому вода тоже принесла немало неприятностей, и вошел в реку. Шел, пока поток не достиг пояса, потом поплыл… Когда выбрались на тот берег, конь отряхнулся так, что влага дождем полетела с его шерсти. Отряхнулся и дрожавший от холода джигит. Одевшись, стал собирать сухие ветки и засохший кизяк, разжег костер. Хотя пламя плясало весело, Гани никак не мог согреться, его зубы выбивали крупную дробь. Пляшущими руками он вынул из хурджуна вареное мясо, ломоть хлеба и бутылку водки и только поднес ее ко рту, как вдруг в темноте раздался голос:

– Ассалам алейкум!

– Это еще кто там?

– Это ты, Гани?

– Да, я! А ты кто такой и что тут делаешь? Садись к огню…

– Стадо пасу. – Пастух присел у костра.

Гани отпил несколько глотков водки и стал закусывать мясом.

– Пить будешь? – спросил он у пастуха.

– Угостишь – буду.

Гость взял бутылку, отпил несколько глотков, поперхнулся, закашлялся, но бутылку не вернул.

– Закусывай мясом… Откуда меня знаешь?

– Ты же тамыр нашего Кусена.

– Стадо свое или нанялся? На, кури…

Пастух сначала крепко затянулся:

– Стадо Хакима-шанъё.

– Хакима?! – вздрогнул Гани. И вспомнил – каждый год после джайляу шанъё свои стада отправляет пастись на берега Или. Взяв бутылку у пастуха, Гани снова отпил. Затем торопливо доел мясо и, ничего не говоря, стал собираться с озабоченным видом. Пастух с удивлением смотрел на него.

– Где сейчас Хаким-бай, знаешь?

– С утра выехал в город.

– А откуда знаешь об этом?

– По его приказу я привел ему двух скакунов.

Гани не стал больше слушать пастуха и направился не в сторону селения, как предполагал раньше, а прямиком к дороге, ведущей в город.

А пастух, который, как все простые люди в краю, восхищался Гани, про себя пожелал ему счастливой дороги и успехов в его делах, а сам накинулся на остатки водки и мяса.

«Ну вот, не успело зайти солнце, а я уже у цели», – подумал Гани, подъезжая к лощине Жиргилан неподалеку от Кульджи и увидев недалеко впереди четырех всадников. Это были Хаким-бай, Рози-имам и двое их слуг.

Гани стремительно подъехал к ним:

– Куда спешите, шанъё-ака? – и перехватил поводья коня бая.

– Ты что себе позволяешь, болван?!

– О чем это вы? – удивленно посмотрел на Хакима Гани.

– Уйди с дороги! Дай проехать!

– Что случилось, что случилось, Хаким-ака? – снова улыбнулся Гани.

– Да я тебе сейчас!.. Эй, Асым! Ты что смотришь? – Хаким кричал, но не знал, что делать. Слуги хоть и стояли рядом, но было понятно: они не осмелятся сопротивляться Гани. Старый Рози же, кажется, собрался дать стрекача. Гани остановил его, ловко вытащив из-под колена дубину:

– Стой, старый пройдоха! Делай, что я скажу, иначе утоплю в реке!

– Сынок, Абдулгани! Я слушаю тебя, чего ты хочешь?

– Говори, что тебе надо? – спросил Хаким, не отводя глаз от дубинки.

– Бумаги на землю! – отрезал Гани.

– Какие бумаги? У меня нет никаких бумаг, они у лозун-бека!..

– Ах, нет?! – Гани размахнулся дубинкой.

– Постой, что ты? Зачем тебе эти бумаги?!

– Говорят тебе, вынимай! Или тебе жить надоело? Я сейчас одним ударом размозжу тебе твою паршивую башку!

– Постой, сынок, не бей, отдаст он, отдаст тебе эти бумаги, – стал умолять имам.

Хаким с отчаяньем взглянул на своих слуг, но те сделали вид, что не замечают этого, отъехали подальше от дубины батура. Делать было нечего. Скрипнув зубами, Хаким вынул из-за пазухи сверток и протянул его Гани:

– На, подавись!

– Спасибо, – вежливо поблагодарил Гани, а потом добавил: – Но это еще не совсем все. Вон тех двух скакунов, которых ты ведешь в подарок китайскому чиновнику, чтобы он упрятал меня в тюрьму, я тоже заберу. Мне кажется, ты только зря потратишься.

– Вор! Грабитель!

Хаким захрипел, брызгая слюной. Для него эти два породистых скакуна были дороже тех бумаг, что отнял Гани. Но что мог сделать шанъё? Он представил, как тяжелая дубинка батура стремительно опускается ему на голову и раздается хруст лопнувшего черепа… А эти трое подонков трясутся от страха! И на дороге никого…

– Эй вы, давайте сюда коней! – крикнул Гани слугам. – Ваш хозяин дарит их мне!

Слуги молча подвели к нему коней, избегая испепеляющего взора шанъё. Им что, это не их кони. А может, даже и сочувствуют Гани в душе, продажные твари…

– Но и на этом мы с тобой еще не рассчитались, шанъё! – донесся до него голос Гани. – До следующего раза!

Гани поехал. Через мгновение Хаким, словно опомнившись от обморока, взвыл и помчался за батуром, на скаку умоляя оставить лошадей. Догнав Гани, бай перешел от мольб к ругательствам. В конце концов Гани это надоело, он с силой пнул бая ногой, и тот свалился с седла как мешок. Долго Хаким лежал неподвижно, наконец, поднял голову и выкрикнул проклятие вслед Гани. Но батур уже скрылся из виду.