Текст книги "Избранное. Том 2"

Автор книги: Зия Самади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)

Глава четырнадцатая

Человек, нашедший надежную поддержку для осуществления своих замыслов, подобен тому, кто из тьмы выбрался к свету, из узкого извилистого переулка вышел на широкую прямую улицу. После того, как была установлена связь с Рахимджаном, Гани чувствовал себя так, будто перед ним засветилась яркая звезда, освещая путь к заветной цели. Теперь он не один. Сотни товарищей окружают его, и в организации «Свобода», и в отряде «шестерых кайсаров». Теперь он будет биться за свободу своей родины в одном ряду с ними. Всю свою жизнь он искал дорогу к этой борьбе, сколько раз ошибался, блуждал в темноте, не знал, что делать, тщетно искал выхода из тупика. И вот теперь его путь освещен и ясен, он знает, что делать, с ним такие люди, как Рахимджан. Гани чувствовал прилив сил, вдохновения и бодрости. Теперь никто не сможет остановить его на пути к свободе и счастью…

Скакун батура, словно чувствуя, что хозяин торопится к желанной цели, несся как на крыльях, почти не задевая ногами земли. И Гани думал: умный конь знает цель всадника. Он создай для Гани так, как сам Гани рожден для своего народа…

Достигнув к утру Булукая, он вместо того, чтобы идти на север, вдруг повернул коня на юг, а затем, когда путники забрались в густой тальник, сделал товарищам знак спешиться. Те, хотя и удивлялись в душе, молча повиновались ему.

Когда все расселись на берегу речки, Гани весело посмотрел на спутников и спросил:

– Так что же мы, все такие джигиты, а с пустыми руками пойдем?

Товарищи его не поняли, что хочет сказать Гани, и недоуменно переглянулись.

– Вот что, вы отправляйтесь в Улустай, узнайте там обстановку и возвращайтесь сюда.

– А ты? – спросил Кусен.

– Я здесь, в Булукае, кое-что погляжу… – и, больше ничего не сказав, Гани сел на коня. Его товарищам тоже пришлось отправиться своим путем.

…Хажахан трудилась в огороде, поливала овощи, когда вдруг увидела, что кто-то быстро перемахнул через невысокий глинобитный забор ее-двора. Хажахан спряталась за урюком. Конечно, богатырше не страшен никакой грабитель, но ей хотелось узнать, что это за нахальный ворюга махнул в ее двор на ночь глядя.

А тот, между тем, немного посидел, ожидая шума, но после того, как убедился, что все тихо, привстал и двинулся в сторону огорода. Там остановился у грядок и стал оглядываться.

– Кого я вижу, это ты, мой палван? – узнав Гани, Хажахан выскочила из-за урюка. Счастливо улыбаясь, она широко распахнула руки и несколько раз прижала Гани к своей могучей груди, приподняв его над землей. Потом, не в силах сдержаться, заплакала от радости.

– Ну что ты, медведица, осторожнее, ребра переломаешь, – засмеялся Гани, но в голосе его слышалась нежность.

– О аллах, неужели бывают дни, когда и тебя можно увидеть?! Ну-ка, дай я, на тебя еще посмотрю, ты ли это на самом деле, взаправду ты?!

Хажахан так и пела, ликуя:

– Идем же в дом, мой золотой, братик мой, ах, как славно, что ты пришел, идем в дом… – тянула она его за руку.

– Постой, Хажахан-хада. Не могу я сейчас задерживаться. Давай здесь где-нибудь поговорим, сама знаешь…

– Знаю, знаю: услышав о том, что ты бежал из тюрьмы, мы тут все от радости места себе не могли найти. Ходжак-шанъё все у нас перерыл со своими чериками. Друзья твои наготове, ждут. Юсуп тоже заждался тебя, ищет повсюду.

– Юсуп? А он разве здесь?

– Вот только что отправился в Чулукай. Да и я в Булукай только сегодня вернулась.

Обмениваясь новостями, они подошли к беседке в углу сада, выстроенной среди густых зарослей виноградника.

– Тороплюсь я, если есть у тебя что для меня интересное, говори сразу, не тяни.

– Ну что тебе рассказать… Дочь твоя уже подросла, братья живы-здоровы. Правда, здорово из-за тебя им досталось, крепко их мучили, да и сейчас держат в черном теле как родственников преступника. Друг твой Махаматджан тоже попал в тюрьму… В стороне Каш-Карабага повсюду бродят черики и люди Хакима-шанъё. Туда и носа не смей совать, сразу попадешься им в руки.

– Об этом я слышал от Касыма-мираба. Что еще нового? – спросил Гани. Ему хотелось что-нибудь узнать о Чолпан, но он не решался прямо спросить об этом. А Хажахан, зная, конечно, чего он ждет от нее в первую очередь, специально не заводила об этом речи, а потом решила перевести разговор на другое. Уж очень не хотелось ей расстраивать Гани.

– Ты помнишь Зайнап, которую как-то спас от рук Хакима? Они прекрасно живут с мужем. У них сын и дочь.

– Они здесь, в Булукае?

– Да, здесь.

– А почему ты молчишь о своем братишке Шерипхане, как он?

– Га-ани…

Хажахан заплакала и запричитала.

– Ну что ты, Хажахан, ты же никогда не была плаксой. В тюрьме, наверно, Шерипхан? Не переживай уж слишком. Твой братишка такой джигит, из любой дыры выберется!

– Оттуда не выбираются. Нет оттуда дорог… – еще сильнее заплакала Хажахан. – Убили его, застрелили…

Гани опустил голову. Он несколько раз повторил про себя: «Застрелили, застрелили…» Он не стал спрашивать – почему, за что. Разве он, Шерипхан, один? Сколько их, убитых, замученных за эти годы? Вот и Шерипхан… Какой был парень!.. Гани прекрасно помнил веселого, никогда не унывающего джигита, который силой был под стать своей сестре. Лет шесть тому назад теплым летним вечером Гани и Махаматджан возвращались из города домой. Были они слегка навеселе, озорничали по дороге, распевали песни. Когда добрались до Худиярюзи, дорогу им внезапно преградил какой-то всадник, поставивший своего коня поперек пути, мешая нм проехать. Гани был вне себя от гнева. Еще издали крикнул: «Прочь с дороги! Тебе, похоже, жить надоело?»

– Если ты и есть Гани-палван, – ответил всадник, нисколько не пугаясь угрозы батыра, – то попробуй пройти здесь.

– Ах так?! – Гани стеганул камчой коня и понесся к наглецу. Подскочив к нему, он схватил того за пояс и хотел рывком скинуть на землю, как козленка. Но всадник даже не шелохнулся, и Гани сам едва не вылетел из седла. А джигит взмахнул камчой и так врезал Гани меж лопаток, что батур, никогда в своей жизни не испытывавший ударов подобной силы, с величайшим трудом удержался на коне, обхватив его шею. Стиснув зубы, Гани снова бросился на джигита. Или внезапное унижение заставило батура собрать все силы без остатка, или его противник сам решил уважить славу и старшинство Гани, как бы там ни было, но противник все-таки оказался на земле. Оба палвана тут же забыли об ударах, нанесенных друг другу, и обнялись. Шерипхан – это был он – пригласил друзей к себе домой в Булукай и три дня они гостили у него. Вот в этом доме, возле которого в огороде сидит теперь Гани…

Но Шерипхана больше нет. Если б он остался жив, может быть, стал бы теперь правой рукой Гани… Батур тяжко вздохнул и стремительно встал с места – будто кто-то его поднял.

– Что делать, Гани, мой родной… Хоть бейся головой о камень, он не вернется… Теперь ты для меня брат вместо Шерипхана, ты занял его место в моем сердце…

– У меня к тебе есть одна просьба. Но сможешь ли ты сейчас заняться? – спросил Гани.

– Конечно, смогу. Куда бы ты ни позвал меня, что бы ни поручил, все выполню. – Хажахан встала рядом с Гани. Она оказалась лишь чуть ниже Гани, да и богатырской статью ему не намного уступала.

– Тогда вот что. Сегодня тебе надо найти в Чулукае Юсупа Белоголового. Скажи ему, чтобы завтра, не позднее полудня, он ждал нас у реки Булукай.

– А я, я что буду делать? – обиженно спросила богатырша. – Ты опять решил меня из-за того, что я женщина, в стороне оставить…

– Ну что ты? Да я такую медведицу ни на одного мужчину не променяю. Придет время, ты еще и ружье в руки возьмешь. Ну, а пока для тебя найдутся другие дела. Есть у тебя конь?

– Нет, того моего скакуна черики забрали, давно уже…

– Ладно, коня я тебе достану…

– Не надо, я сама достану. Говори, что делать!

– После Юсупа поедешь в Ак остан к Касыму-мирабу и скажешь ему: пусть он, не дожидаясь меня, пошлет тех джигитов, которых приготовил, в Нилку к «шестерым кайсарам». Поняла?

– Что я, по-твоему, такая дура, что простых вещей не понимаю!

– Ну вот, для начала и все. Теперь я тронусь в путь. Да, если Бавдун захочет, его тоже направь к нам. Ну, до встречи!..

– Подожди, хоть холодного чего-нибудь выпей!

– Коли катыком угостишь, не откажусь.

Хажахан не стала будить невестку, жену Шерипхана, сама вынесла катыка и хлеба из кладовой. Гани, не отрываясь, выпил целый бурдюк катыка. Она с восхищением смотрела на него, потом обернула хлеб в скатерку и подала батуру.

Назавтра в назначенный срок в условленном месте собрались все друзья. Юсуп Белоголовый пришел вместе с Бавдуном. Юсуп, как обычно, знавший любую мелочь, происходившую в округе, рассказал Гани обо всем, что могло интересовать батура. Он знал так много, что мог бы говорить, кажется, без конца.

– Подожди, Юсуп, не спеши… Давай самое главное. Во-первых, что с Махаматджаном?

– Я разговаривал с Билалом, что сидел с ним в одной камере. Значит так: все, кто был арестован за связь с тобой – Махаматджан, Галдан, Камаш, – пока живы…

– Они живы, а кто нет? Как остальные? – Гани внимательно посмотрел на Юсупа. – Ты что-то скрываешь от меня?

– Нет, просто обо всех я не знаю…

– Что с Нусратом-халпатом?

– Мне неизвестно…

И от Юсупа не услыхав ничего о судьбе Чолпан, Гани сильно расстроился. Он долго сидел молча, но потом, видимо, что-то придумав, неожиданно упросил у Кусена:

– Ты говорил мне, что в Улустае сейчас находятся пять-шесть чериков? Так?

– Да, у них там контрольный пост, проверяют всех, кто проезжает.

– Главный у них там гад по имени Ван Вин. Вот змея. По жестокости и коварству всем ванам ван! А рядом с ним ошивается известный тебе Теип, – добавил Юсуп.

– И он с ними? – удивился Гани.

– О! Сейчас ты его не узнаешь… Нынче люди, услышав, что он идет, спешат убраться поскорее по домам, чтобы ему на глаза не попадаться, – добавил Юсуп.

Гани прикусил губу, задумался.

– Ты дом его знаешь?

– Точно не знаю, но слышал, что где-то за кладбищем, – ответил Юсуп.

– Поехали к нему в гости! – Гани направился к коню, товарищи последовали его примеру. Никто не ведал, зачем они едут, но никто и не стал спрашивать. Знавший окрестности, словно свои пять пальцев, Гани сам вел их. Вскоре они достигли небольшой рощицы, где батыр приказал спешиться.

Джигиты, стреножив коней, пустили их пастись.

– Ну что ж, и нам надо бы перекусить, – сказал Гани, умывшись в ручейке. – Что у тебя там есть, Нурахун?

– Есть катык и мясо вареное.

– У меня есть хлеб и яйца, Хажахан дала, – добавил Юсуп.

– А водки нет у тебя?

– Если поискать, то найдется…

– Давай, поищи… Я думаю, нам не помешает сейчас пропустить по глотку. – Гани уселся за камень, джигиты расположились вокруг, и они наскоро пообедали.

– Так. Теперь ты, Юсуп, пойдешь потихоньку вперед и узнаешь, дома ли Теип-коротышка. А дальше посмотрим, что делать.

Когда Юсуп отправился в путь, было уже совсем темно. Улустай находился недалеко, за соседней горой.

– А мы, пока не вернется Юсуп, немного подремлем. – Гани разулся, положил под голову бешмет и тут же захрапел. Кусен, Бавдун и Нурахун сидели рядом со спящим батуром, охраняя его покой, и тихо переговаривались. Нурахун был тоже одним из старинных верных друзей Гани. Услышав о том, что батур бежал из тюрьмы и бродит где-то в окрестных горах, Нурахун не смог усидеть дома, отправился на его поиски и вскоре нашел в горах неподалеку от Желилюзи. На радостях Нурахун зарезал громадного барана и раздал его мясо беднякам (вот только, где он взял этого барана, никто и не узнал). Теперь он ни за что не расстанется с другом Гани, за ним и на смерть пойдет!..

Не прошло и часа, как вернулся Юсуп. Он узнал, что Теип недавно отправился в гости к своему тамыру в аул Манапхана.

– Аул Манапхана неподалеку, он еще не переехал на джайляу, – сообщил Нурахун, а потом добавил: – Оба эти тамыра два сапога пара – и тот такой же предатель, как и Теип.

– Ну что ж, значит, мы сейчас с ними обоими и побеседуем, – проговорил Гани, вставая со своего каменного ложа.

Теперь их повел Нурахун. Перевалив через два холма и пройдя через две лощины, они добрались до нужного места. На поляне стояло около десятка юрт. Перед большой юртой в центре аула горел костер. В его свете виделись людские фигуры. Больше никакого движения в селении не было заметно.

– Это и есть аул Манапхана? – спросил Гани. – А костер горит перед его юртой, так?

– Точно попал, Гани.

– Ну, тогда вы подождите меня здесь, – сказал Гани, а сам поскакал к огню.

– Салам алейкум! – неожиданно появился он перед костром.

Внезапно увидев огромного человека, услышав его громовой голос, трое сидевших у огня так и замерли с пиалами в руках. Молодая женщина, разливавшая чай, – видимо, это была младшая жена Манапхана, – с криком «ойбай» закрыла лицо руками.

– Я – Гани.

– Е… е… е… – замычал дрожащим голосом Манапхан.

– Гани?! – Теип в страхе откинулся на подушку и застыл с раскрытым ртом. Третий гость, тоже в казахской одежде, хотел было встать, но передумал и остался сидеть.

– Можете не вставать, – усмехнулся Гани и, не ожидая приглашения, сел за дастархан. – Я слышал, вы оба, ты, Манап, и ты, Теип, предали свой народ и лижете задницы китайских чиновников?

– Что ты говоришь?!.

– Нет, нет…

– Молчать! – гаркнул Гани. – Настало время прямо сказать, кто друг, а кто враг. Я бы родного отца не пожалел, если б он встал на сторону захватчиков. Вы поняли меня?!

– Дорогой Гани!.. Айналайын!.. Меня насильно…

– Гани, ты ведь знаешь как трудно сейчас…

– Негодяи! Размозжить вам головы? – Гани направил дуло винтовки прямо в лоб Теипу. – Чем таким путем кормиться, как вы, лучше уж снять резинки – со штанов и повеситься на них в саду. Скоты! Прежде всего надо уничтожить таких, как вы, лишь потом можно будет начинать борьбу… Встать!

– Ойбай! – запричитала было женщина, но Гани слегка ткнул ее в бок, и она замолчала.

– Прости, прости, айналайын!

– Не казни нас, Гани!

Оба предателя, повалившись на землю, целовали ноги батура.

– Повинную голову меч не сечет, – вмешался третий.

– А ты кто такой, что ты здесь делаешь?

– Я, Гани, живу среди казахов… простой человек.

– Что-то ты уж слишком богато одет для простого человека!

– Не по одежде суди…

– Видно, ты из тех, кто думает: пусть другие кровь свою проливают, а мы себе тихонько проживем?

– А вы сперва дело начните, а там посмотрим, будем ли мы в стороне отсиживаться.

– Знаю я вас, когда мы начнем, так вы запрячетесь в свои норы, а вот если победим, то сразу же вылезете… – Гани повернулся к «тамырам». – Ну что посоветуете – убить вас на месте или как?

– Поклянусь на Коране! Никогда больше, пусть меня аллах покарает… Кулетай! Принеси Коран, – умолял Манапхан.

– И я клянусь, клянусь жизнью моих пятерых детей. Если еще раз пойду против народа, пусть покарает меня аллах! – завывал Теип…

Между тем Кулетай прибежала с Кораном и протянула книгу Гани.

– Вставайте, пошли!

– Куда ты нас, Гани, пощади!.. – снова завыл Теип.

– Хочу я тебя, коротышка, повести к твоему дружку Вану и там вас обоих попросить сплясать для меня!

– Только не это! Смилуйся, Ганиджан!

– Хватит! Ты чего, как собака, скулишь? Смотри, разозлюсь – тут же прикончу. Заткнись, тебе говорят!

– Хорошо, хорошо, молчу, делай как знаешь…

– Поведу я вас обоих в Улустай и там перед имамом возьму с вас клятву.

– Ладно, мы готовы, – поспешил выразить согласие предатель, поняв, что им даруют жизнь.

– Где кони?

– Здесь неподалеку…

– Раз так, берите седла и идемте.

– Слушаемся!

– Ну а ты, «простой человек», будешь сидеть здесь молчком до завтрашнего дня. А завтра после обеда можешь ехать своей дорогой, понял?

– Понял, все сделаю, как ты сказал…

Манапхану это очень не понравилось. Ох, как не хотелось ему оставлять на ночь глядя свою молодую жену с хитрым купцом. Но что делать, тут командует Гани, попробуй его ослушаться – сразу пулю в лоб получишь…

Шестеро всадников посовещались между собой, решая судьбу предателей, прежде чем тронуться в путь.

Потом Гани сказал «тамырам»:

– Не повезу я вас к имаму, и ваши клятвы на Коране мне не нужны… Вы оба по-другому, как мужчины, докажите мне свою верность.

– Если я не сдержу своего обещания, ты не только меня, можешь и семью мою уничтожить! – бил себя в грудь коротышка Теип.

Манапхан клялся еще жарче.

– Теперь вы будете на нашей стороне, будете работать на народ свой.

– Согласен, всей душой… – заверял Теип.

– Будем всегда с тобой, Гани, – клялся Манапхан. Гани почему-то верил больше ему, чем Теипу, может, просто потому, что раньше Манапхана не знал.

Они приблизились к домам, что приютились у самых гор. Оставалось спуститься со склона – и тут же начинался Улустай. Гани прислушался к чему-то и спросил:

– Вы слышите?

– Что?

– Как журчит вода Каша?..

– Ох, и соскучился ты, я вижу, по Кашу, Гани…

– А ты думал… ведь я вырос у берегов этой реки. А что, может, искупаемся и лошадей искупаем в реке, как смотрите?

– Так что, мы купаться будем или с врагом рассчитываться? – спросил шутливо Юсуп.

– Да успеем сделать и то, и другое. Неужели вы не слышите, как нас зовут воды Каша?

Но и Кусен, и Нурахун поддержали Юсупа. Гани не стал больше настаивать, и они снова двинулись в путь.

Когда они въезжали в село, муэдзин призывал к утренней молитве. Давно забывший голос муэдзина, Гани с волнением прислушивался к нему. Ему даже хотелось вместе со всеми сельчанами пойти в мечеть на молитву, но это, разумеется, было невозможно – путников ожидало важное дело.

– Вот за этим переулком и будет их пост, – сказал Юсуп, останавливая коня.

По первоначальной задумке предполагалось, что Манапхан войдет на заставу и сообщит Вану, будто видел в горах Гани. Тот, естественно, пошлет трех-четырех чериков с Манапом, а может, и сам поедет с ними. Вот тогда, когда застава разобьется на две маленькие группы, расправиться с каждой по отдельности не составит труда. Но внезапно Гани передумал. Он сказал спутникам: «Что мы – не мужчины, что ли, чтобы не справиться с пятью-шестью чериками без всяких там хитростей?»

Все вместе они подъехали близко к посту. Гани, Кусен, Нурахун и Теип притаились в тени стены, окружавшей двор заставы, а Манапхан с Юсупом прошли прямо к двери поста.

– Кто там? Стой! – закричал черик.

– Свои. Это я… – ответил по-китайски Манапхан и, подойдя ближе, назвал пароль. Черик, узнав его, успокоился и снова вскинул ружье на плечо.

– Ван-сочжан есть?

– Он спит, приходи утром…

– Нет, он мне нужен немедленно. Зиваза Гани…

– Гани?! – вздрогнул черик и повернулся, чтобы войти в дом, но тут сзади к нему бросился Юсуп и, зажав ему ладонью рот, всадил в грудь кинжал.

В тот же миг, по обыкновению призвав на помощь дух предка Садыра-палвана, Гани метнулся через стену во двор. За ним последовали и его товарищи. Двумя прыжками батур достиг дверей поста, рванул их и вырвал с петлями.

– Чилай, чилай, Гани зиваза! Вставайте, вставайте, вор Гани! – закричал он громовым голосом. Четверо чериков, спавших, несмотря на жаркую летнюю пору, под толстыми одеялами, услышав голос, приподнялись было, но, увидев огромную тень на стене, снова в страхе закрыли головы перинами. А тем временем Юсуп уже выволок Вана в одних подштанниках и бросил его к ногам Гани. По знаку Гани прибавили огня в лампе. Кусен и Нурахун быстренько собрали шесть винтовок и патронташи.

– Ты что задумался, Гани-ака? – спросил Юсуп.

– Да вот не знаю, что делать с этими, что дрожат под одеялами, ожидая, что мы их всех тут прирежем.

– Ну вот и надо, сделать то, чего они ждут.

– Нет! Не спеши! Они такие же бедные дехкане, как мы с тобой. Ты же видишь, эти горе-солдаты даже не пытались сопротивляться. Ну и пусть себе лежат и портят воздух от страха.

– А вот этого, ихнего главного, мы казним, чтобы неповадно другим было. Да и он сам, я думаю, ничего иного не ждет, знает, чего заслужил. Сколько нашей крови он выпил!

– Твоя правда, Гани.

Гани взял из рук Юсупа маузер Вана в деревянной кобуре, вытащил пистолет и, приставив ствол к затылку начальника заставы, выстрелил. Громкий звук выстрела совпал с самым высоким выкриком муэдзина. Он разбудил всех, кто еще спал. Призывом к борьбе, к сопротивлению захватчикам эхо этого выстрела, подгоняемое вольным ветром, разнеслось далеко по Илийской долине…

Уже назавтра весть об отряде Гани и его налете на китайскую заставу достигла Кульджи. Замученные, страдающие люди, узнав новость, вздыхали облегченно и радостно, в их скорбных глазах загорелись искры надежды…

* * *

Хребет Джунгарский Алатау, разделяющий Илийский край на две области – южную и северную, одним своим концом вонзается в Казахстан. В Илийском же крае Алатау расходится несколькими мощными отрогами. Они получили здесь такие названия: Дашигур, Талка, Ачал, Улустай, Нилка, Кунес, Юлтуз, Аврал. Эти горные массивы славны своими широкими привольными джайляу. Наверное, поэтому китайцы называют здешние места «Синьцзянским Ганьчжоу», сравнивая этот край с живописным Ганьчжоу внутреннего Китая. У каждого из этих горных районов свои природные особенности. Массив Улустай известен своими густыми лесами и множеством пещер, которые связаны между собой подземными переходами. Эти пещеры стали отличным убежищем для повстанцев. Укрывшись за каменным выступом, здесь один человек может удерживать пятьдесят солдат. Поэтому Улустай и стал местом резиденции штаба мятежников.

Сегодня «шестеро кайсаров» собрались вместе. Вернулись и их гонцы, направленные в разные стороны с различными заданиями. Все ожидают Гани. Услышав о его появлении в горах, его давнишний близкий друг казах Акбар сразу бросился на поиски своего тамыра. Объехав множество уйгурских селений, он, наконец, узнал, что Гани направляется в Улустай. Еще вчера Акбар весь день не сходил с высокой скалы, проглядев все глаза в ожидании друга. Увидит вдали что-нибудь, напоминающее очертания всадника, и в волнении нетерпеливо ждет приближения. А это и не всадник вовсе, а чья-нибудь корова, отставшая от стада и заблудившаяся в горах. И снова долгое ожидание. Акбар очень соскучился по другу и сгорал от нетерпения скорее увидеть его. Он вспоминал как ездили они вдвоем в казахские аулы и там до поздней ночи засиживались у костра, слушая протяжные песни акынов, веселые напевы девушек. Вспоминал Акбар и как веселились они на уйгурских свадьбах! Но нынешняя встреча сулила им совсем другое. Теперь они рука об руку будут биться во имя высокой цели. Если рядом будет Гани, то никто не страшен… А Галдан? Где он теперь? Эх, как хорошо было бы им всем троим оказаться вместе!..

Но вот показались вдали становившиеся все более отчетливыми фигуры конников. На этот раз ошибки быть не могло.

– Гани! – не удержавшись, закричал Акбар. Его голос далеко разнесся по ущелью.

Джигита-горца не обманули его соколиные глаза. Это действительно приближался Гани со своими товарищами.

Акбар вскинул ружье, выстрелил в воздух и словно на крыльях понесся вниз по крутому склону. От звука приветственного выстрела взметнулись ввысь перепуганные птицы. Джигит у подножия скалы вскочил В седло и помчался навстречу другу.

Перед входом в пещеру в тени трех сестер-сосен расстелен широкий дастархан, уставленный яствами. Пусть далеко здесь от дома, но хозяева постарались не ударить в грязь лицом перед таким гостем; как Гани. Патих, самый старший из «шестерки», помешивает кумыс. Ему помогают молодые джигиты: один на вертеле жарит горного козла, второй, примостившись на камнях, переворачивает шашлык, третий носит воду из ручья.

– Едут, вон они! – крикнул тот, что носил воду. – Вот тот здоровый и есть, наверное, Гани. – И вдруг, словно вспомнив что-то, парень поставил ведро на землю и скрылся в пещере. Пятеро всадников, приблизившись к стоянке примерно шагов на триста, спешились и пошли к костру. Патих со своими джигитами направился к ним навстречу. И в этот миг раздалась громкая дробь, похожая на пулеметную.

И гости и хозяева замерли от неожиданности. Автоматная очередь, направленная в камень, находившийся буквально в метре от Гани, выбила из гранита груду мелких осколков. Они брызнули на сапоги батура, но он, не обращая на это внимания, продолжал спокойно шагать вперед.

– Дур-рак! Ты что делаешь?! – с ужасом заорал Патих на джигита, стрелявшего из автомата.

Тот хладнокровно объяснил:

– Да так уж расхваливали смелость батура, что проверить захотелось. Правду говорят – на самом деле кайсар!

– По нему хоть из пушки пали, не вздрогнет. Зря ты старался, пули тратил, – рассмеялся Акбар.

Все стали обниматься, здороваясь друг с другом. Затем хозяева повели гостей к дастархану.

– Ну, Гани, я хочу познакомить тебя с моими джигитами, которых гоминьдановцы прозвали «ворами», – сказал Патих после того, как выпили кумысу и утолили первый голод.

– Я давно хотел с ними познакомиться.

– Вот этот шутник, что в тебя стрелял, носит имя Рапик.

– Ну, этого легко узнать, – внимательно посмотрел на джигита Гани, – этот не потеряется. Смотрите, у него нижняя губа отвисла, будто она свинцом налита.

Все засмеялись.

– Вот этот, хоть и невелик ростом, но джигит с большим и отважным сердцем. Его зовут Осман, – продолжал Патих. – Одна беда – всегда его надо держать в узде, уж больно горяч…

– Да какая еще тут узда нужна, если мы только отсиживаемся в этих пещерах, словно медведь в берлоге, – закипятился Осман, размахивая руками.

– Не торопись, придет время – спать будет некогда, – успокоил его Патих и показал на молчаливого и хмурого джигита, сидевшего напротив. – А вот это самый, молодой из нас, самый спокойный и сдержанный на язык, а вместе с тем и самый меткий стрелок – Нурум.

– Он, верно, из тех, про кого в старину говорили: «По стреле на врага, больше не надо», – сказал Гани.

– Из пяти пуль три в яблочко вбиваю, – проговорил юный молчун и, видно, с непривычки к речам покраснел от смущения.

– А вот этого, синеглазого, имя – Хошур. Он тоже, как и все мы, сын дехканина. С детства трудился на поле, но, вот видишь, судьба привела его в горы, сделала «вором». – Патих показал на румяного джигита, сидевшего с краю.

– Ну, а с Акбаром, – закончил Патих, глотнув кумыса, – тебя, думаю, знакомить не надо. Он о тебе говорит без конца, надо полагать, и ты о нем кое-что знаешь.

– Да, были когда-то маленько знакомы, – засмеялся Гани, – только давно я его не видел, может, совсем другой стал.

– Ну что ж, Гани, я рад, что мы теперь вместе. Полагаю, наши дела пойдут еще лучше, – сказал Патих в заключение.

– Пока мы друг друга разыскивали, Гани уже выступил от нашего имени, – объявил Акбар.

– Как это? – удивился Патих.

Акбар подробно рассказал о разгроме заставы.

– Я бы этих Теипа и Манапа пристрелил бы к черту, – сплюнул Оспан.

– Человека убить просто. Только не всегда это лучший выход, – ответил ему Гани. – Оба они пообещали мне, что будут тайком помогать нам. Ну, а если не сдержат слова, тогда мы направим тебя к ним.

– А чтобы китайцы их не заподозрили, мы их голыми привязали к дереву и каждому на грудь повесили табличку «Предатель», – добавил Юсуп.

– Изменников нельзя щадить, но если возможно кого-нибудь использовать для наших целей, то отказываться от этого не следует.

– Как бы то ни было, пока мы тут сидим да раздумываем, Гани-ака уже дело сделал, – заметил Нурум.

– Не хотелось, друзья, к вам с пустыми руками идти, этот мерген, глядишь, еще пристрелил бы меня из своей штуки, что на ослиную ногу похожа.

– О, эта штука похлеще осла лягается, – Рапик любовно погладил ствол автомата и вдруг протянул оружие Гани. – Возьмешь, если подарю его тебе?

Гани бережно взял автомат, с интересом осмотрел его и вернул хозяину.

– Спасибо, но пусть он у тебя останется.

– Что, не понравился? – обиделся Рапик, от всей души предложивший батуру самое ценное свое достояние.

– Не говори так, друг, сейчас не то что такая мудреная машина, а любое ружьишко для нас – дар аллаха. Просто не могу я взять у тебя такую драгоценность. Вижу, ты его словно живого любишь.

– Ну, как знаешь, Гани-ака, – протянул Рапик.

– А я… – Гани вынул из кобуры маузер, – буду сражаться оружием, которое добыл своими руками. Так, говорят, всегда поступал Ходжанияз, а я хочу быть похожим на него.

– Ты прав, Гани-ака, – вмешался в разговор Осман. – У каждого джигита должно быть свое любимое оружие. Я, например, больше всего пулемет люблю. Как начнешь строчить, враги будто камешки в сторону летят!..

Вопрос об оружии был сейчас для этих собравшихся в горах людей чрезвычайно важным, поэтому они долго говорили о нем. Даже поспорили.

– Оружия нам никто не даст, ни аллах, ни его пророки, – говорил Гани, – его нужно добывать своими руками, в бою.

– Ты прав, Гани, что нам никто оружия не даст, – отвечал Патих. – Но его можно добывать двумя путями: во-первых, отнимать у гоминьдановцев, а, во-вторых, добыв деньги, покупать его.

– Где, у кого? – спросил Юсуп.

– Да если с умом подойти, то можно у самих же китайцев. Надо найти такого, для кого карты или опиум всего дороже. Я вот этот наган и эту винтовку купил у летчиков. Они, по-моему, не столько летчики, сколько игроки были, – сказал Осман.

– Ну а эту штуку, вроде ослиной ноги? – спросил Гани.

– Автомат? – усмехнулся Рапик. – И его нашли способ достать.

– Все-таки Гани прав и надежнее всего добывать оружие тем путем, каким он добыл себе маузер, – убивая врага, – сказал Акбар.

– Точно! – поддержали его молодые джигиты.

– Наша главная опора – народ! – сказал Патих. – Сейчас сердце народа переполнилось гневом и ненавистью к врагам. И если мы сейчас поднимемся против захватчиков, дехкане с вилами и косами в руках пойдут вместе с нами, в этом нет сомнений. Прежде мы предпринимали лишь отдельные вылазки против малочисленных групп гоминьдановцев. Сегодня нам пора менять тактику, пора кончать со всей гоминьдановской властью на нашей земле!

Патих рассказал товарищам о сегодняшнем положении в крае, о своих связях с городом, в конце разъяснил:

– Наши люди действуют в самой гуще народа и среди уйгуров, и среди казахов, и среди калмыков. Жители этого района полностью подготовлены к выступлению, они ждут только нашего сигнала. Поэтому по нашему плану восстание начнется с Нилки…

Гани тоже рассказал о своих связях с Рахимджаном Сабири.

– Вот он, – Патих показал на Нура, – только перед тобой пришел из Кульджи. Я не знаю всех, кто состоит в организации «Свобода», я связан только с Рахимджаном, этого достаточно. Нам нужно объединиться, в этом залог-победы! – закончил Патих. Знал он больше, чем говорил, но нельзя болтать лишнего, придет время, и все узнают то, что надо…

– Все это правильные слова, – вмешался Осман. – Но только не забывайте, что ведь уже и лето кончается. Надо бы нам до холодов начать большую игру.