Текст книги "Избранное. Том 2"

Автор книги: Зия Самади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)

– Что он делает, глупец! – Гани взмахнул руками. Он не сомневался, что джигит упал, сраженный пулей, и проклинал себя, что разрешил ему идти туда… Но Хамит, немного полежав неподвижно, быстро снова пополз по направлению к воротам. Гани, переведя дух, поблагодарил аллаха. Пули свистели вокруг Хамита, то и дело поднимая совсем рядом с ним фонтанчики пыли, но он полз, как заговоренный. Товарищи следили за ним, боясь вздохнуть.

Хамит приблизился к воротам крепости. Теперь пулемет, бивший из ворот, был ему не страшен – боец находился в мертвой зоне.

Гани, как и все затаивший дыхание, не отрывая взгляда от Хамита, бросил назад, чтобы слышали все:

– Как только раздастся взрыв – вперед, в атаку!

Хамит резко вскочил, крикнул: «За свободу!» – и метнул обе связки одну за другой. Взрывы слились в один. Хамит, подброшенный взрывной волной, упал на землю.

Повстанцы с криком «Ура!» бросились на штурм с четырех сторон. Гани подбежал к бездыханному Хамиту, поднял его тело на руки.

Атака повстанцев сломила защитников крепости. Над зданием поднялся белый флаг. Из окна высунулся глава Нилкинского района Нусупкан-чуйжан и громко крикнул:

– Не стреляйте! Мы сдаемся!

– Я требую сдать оружие! – сурово отозвался Гани.

Из окон на землю полетели винтовки и револьверы.

Наступал рассвет.

Глава восемнадцатая

7 октября 1944 года Нилкинский район Илийского вилайета Восточного Туркестана был освобожден. Вся власть перешла в руки коренного населения. В этот же день было создано новое народное правительство из представителей всех национальностей края. Были сделаны первые шаги новой власти, новой жизни.

Весть о победе распространилась по всему Восточному Туркестану, перевалив через Джунгарские горы, и стала новым мощным толчком в борьбе всего народа за свою свободу.

Подняв знамя свободы и независимости, повстанцы Нилки сделали самый первый решительный шаг. Впереди у них был долгий и трудный путь. Прежде всего следовало идти на Кульджу, а затем – через весь край сквозь преграды и заслоны врага. Через труднейшие и жесточайшие бои. Самое сложное было еще впереди.

После освобождения Нилки люди, с нетерпением ожидавшие этой вести, стали большими группами вливаться в ряды повстанцев, усиливая отряды партизан. Даже те, кто был недавно освобожден из заключения – политические узники, измученные, больные – вместо того, чтобы идти домой, услышав о восстании, добыв себе оружие, шли в Нилку, чтобы соединиться с восставшими и внести свой вклад в дело борьбы. Оружие, доставшееся повстанцам в результате победы, было роздано вновь прибывшим. Теперь число бойцов повстанческого отряда перевалило за тысячу. Он стал немалой военной силой. А Нилка превратилась в маленький военный городок.

Сегодня Гани-батур (после штурма крепости весь народ называл его именно так) и Патих Муслимов провели совещание штаба повстанцев. Впервые оно проводилось не в горных пещерах или на поляне среди зарослей – местом сегодняшнего сбора стала резиденция нового правительства.

– Защитить и удержать в своих руках город гораздо труднее, чем захватить его! – начал свою речь Патих. – Мы захватили Нилку, народ целого района получил свободу. Теперь перед нами стоит еще более важная задача – не только сохранить город, но и идти дальше. Но ни в коем случае мы не должны недооценивать врага. Нужно серьезно подготовиться к этому походу. Сейчас у нас тысяча вооруженных бойцов. Но многие из них – это присоединившиеся к нам после победы, они и в руках-то раньше не держали никогда винтовки. В бою они могут и себя ненароком подстрелить…

– Кроме того, для этой тысячи человек нужно оружие, кони, одежда, питание, – добавил Гани. – Сейчас, когда народ радуется первой победе, он кормит нас, но ведь мы не можем все время сидеть на его шее.

– Так ведь в освобожденном районе есть богатеи, баи, имеющие отары в десятки тысяч овец, табуны в тысячи голов лошадей – вот у них и нужно взять необходимое, – как-всегда быстро заговорил Осман. – Ну, если им будет так уж жалко своего добра, вернем со временем.

– Нет! – отрезал Патих. – Бедняк, батрак, бай – это все народ. У народа мы отбирать ничего не можем. Ну, если кто пожертвует добровольно, отказываться, конечно, не станем.

– Да где это видано, чтобы бай по доброй воле отдал, поступился своим богатством? – пожал плечами Осман.

– И правда. Нас приходят поздравлять бедняки, они радуются с нами, приносят нам последнее из дома, а баи попрятались по своим домам и носа не высовывают, – подтвердил Рапик.

– Да, к нам присоединились лишь дети бедняков, – согласился и Акбар.

– Соскучились по богачам? – усмехнулся Гани. – Не беспокойтесь: завтра, когда еда поспеет, они будут первыми у казана со своими ложками, нас всех растолкают!

Все посмеялись над шуткой Гани.

– Я думаю, что нам не следует сегодня так решительно противопоставлять друг другу баев и бедняков.

Если человек настроен против захватчиков, какое нам дело до его богатства. В любом случае он с нами, – стоял на своем Патих.

Действительно, как говорили джигиты, в рядах повстанцев на сегодня находились в основном середняки – дехкане и бедняки. Что же касается баев и купцов, разного рода богатеев, то большинство из них предпочитало тактику выжидания, а имелись в их числе и такие, кто хотел поражения революции и с нетерпением ожидал возвращения старой власти, с которой многие представители зажиточных слоев были тесно связаны. Несколько богачей в Нилке, запятнавших себя открытым предательством своего народа, были после захвата города казнены партизанами, но в целом руководство восстанием придерживалось политики прощения и милосердия, и возмездие за измену не постигло многих, кто этого вполне заслуживал. Руководители повстанцев еще не осознали, какие тяжелые последствия может иметь эта линия на всепрощение по отношению к предателям народа и независимости. У них не имелось необходимого государственного опыта. Ведь уже ряд веков уйгурский народ не знал независимости, забыл о том, как надо управлять своей страной.

– Ну что ж, – Гани понимал, что Патих сейчас не уступит, – если ты надеешься с ними поладить, попробуй. Мы же займемся теми делами, где следует применять оружие. Я правильно говорю, джигиты?

– Верно! Пусть Патих ведает делами управления, пусть будет хакимом, а мы займемся войной! – снова заторопился Осман.

После того, как все высказались, выяснилось, что следует остановиться на трех основных положениях. Перед тем как выступить на Кульджу, необходимо провести обучение новых бойцов, научить их обращаться с оружием, усвоить элементарные правила ведения боя в различных условиях. Этим займется Гани. Это первое. Второе: Патих будет возглавлять административное руководство и ведать снабжением войск. Третье: во всех селениях надо помочь народу избрать новых вожаков. Одной из самых главных их задач должен стать подъем населения на вооруженную борьбу против гоминьдановских завоевателей и активное пополнение партизанских войск.

* * *

В то время в крае славились три новых громадных здания, построенных на деньги известного богача Юлдашева. Первым было здание медресе в Яркенде. Вторым – банк в Кульдже. Третье выросло тоже в Кульдже, на севере города. Это было самое крупное, самое грандиозное в городе сооружение. Теперь здесь расположился штаб дивизии гоминьдановских войск. Но тут же размещались и другие руководящие учреждения режима. Здесь находилась и резиденция особого представителя генерал-губернатора Синьцзяна.

В сентябре 1944 года от генерал-губернаторского поста был освобожден Шэн Шицай, правивший краем на протяжении десяти лет, ставший широко известным своими кровавыми злодеяниями.

На его место пришел У Чжунсинь. Этот старый гоминьдановский лис с целью смыть кровавые следы правления Шэна повел политику ублаготворения и наобещал народу много хорошего в неопределенном будущем. Однако все-таки он вынужден был освободить томившихся в тюремных застенках края политических заключенных. Многие из освобожденных сразу же направились в отряды Патиха и Гани, а другие добрались до Кульджи и влились в подпольную организацию. У Чжунсинь привез с собой из Внутреннего Китая давнего своего ставленника дивизионного генерала Дау, которого назначил своим чрезвычайным и полномочным представителем в Кульдже. С его приходом Любинди потерял былую власть, но поскольку он все же прекрасно знал здешние места и нравы жителей, то новый хозяин Кульджи с ним считался и в каждом важном деле запрашивал его мнение.

Вот и сегодня, собрав ночью приближенных на чрезвычайное совещание, Дау не начинал его из-за отсутствия Любинди. Он сделал жесткое внушение начальнику штаба за то, что тот не доставил Любинди вовремя. Но, наконец, толстяк появился, запыхавшийся и красный, хотя было совсем не жарко. Он прошел в глубь комнаты, вытер платком обильный пот и обратился к Дау:

– Я не очень задержал вас?

– Ничего страшного.

– Судя по времени нашего свидания, новости, наверно, малоприятные? – с иронией спросил Любинди.

– Как это и раньше бывало, господин Любинди. Наши войска из-за того, что они плохо знают местность и не привыкли к боевым действиям в горах, вынуждены отступать. От лиц, указанных вами, от этих чаньту Мухтара-хаджи и Нодара, мы не получили никакой помощи в наших затруднениях, – Дау воткнул сверлящий взгляд в глаза Любинди.

– Да, да, я слышал об этом, это прискорбно… Но что могут сделать эти два бедных безоружных человека, когда наши отлично вооруженные воины бегут при виде отрядов этих воров с гор. Этих двух господ еще следует поблагодарить за то, что они не переметнулись к мятежникам.

Слова Любинди были как нож в сердце для нового начальника вилайета. Оба сановника, хотя и понимали истинную причину поражения, но страшно боялись высказать ее вслух и старались поэтому переложить вину один на другого, чтобы снять с себя ответственность. Им, конечно, не следовало бы обмениваться шпильками с самого начала военного совещания. Один из них был отстранен от власти и, в общем-то, мог быть сейчас не более, чем советником, второй же только-только приступал к своим обязанностям. Но хотя они и понимали, что ссориться им бессмысленно и вредно, тщеславие затмевало рассудок, возбуждая взаимную неприязнь и даже ненависть.

После освобождения Нилки власти Илийского вилайета предпринимали все возможное, чтобы не допустить продвижения партизан дальше в глубь территории и продолжали строить планы уничтожения отряда «шести воров». Прежде всего, против восставших был направлен полк отлично вооруженных солдат. Разбитый на три колонны, он должен был напасть на повстанцев с трех сторон – от Басилгана, Султан-увайса и Карайоты и взять Нилку в кольцо. Но отряды Гани встретили полк в самом начале его похода, разгромили и отогнали назад до самого Султан-мазара.

В этой битве Гани-батур потерял своего близкого старого друга Акбара. Он легко мог погибнуть и сам, потому что весь бой находился на самых решающих участках, совсем не заботясь о своей безопасности. Но об этом батур не думал ни во время боя, ни после, когда на него всей тяжестью обрушилась боль потери верного товарища.

После этого поражения гоминьдановцы перестали мечтать, что партизаны будут разбиты при первом же появлении регулярных войск. Они убедились, что «шесть воров» – это совсем не разбойничья шайка, готовая разбежаться при звуке первого выстрела, а достаточно хорошо организованный и обученный вооруженный отряд, которым руководят талантливые командиры. Мышь превратилась в льва, как говорит китайская поговорка. Теперь в Кульдже оценили партизан и поняли, что ликвидировать вооруженные силы повстанцев, – задача не из простых.

– Мы слушаем вас, Сао-цаньмоучжан, – обратился Дау к начальнику штаба. Тот подошел к большой карте, висевшей на стене, и взял в руки указку.

– Мятежники-зиваза (на последнем слове он сделал ударение) в настоящее время имеют своей основной базой городок Нилка. Сейчас они держат под своим контролем районы Нилки, Кунеса и Токкузтара. Продукция государственных ферм и предприятий этих мест поступает прямо в Нилку в руки руководителей мятежа. Бунтовщики усиленно агитируют население против законной власти…

– Какова ныне численность их войск? – прервал его Любинди.

– Около двух тысяч человек. Но у них лишь немногим более тысячи винтовок. Правда, и безоружные участвуют в боях – берут на крик, неожиданно выскакивают на своих конях из засады, пугая наши войска…

– Подождите, цаньмоучжан. Объясните мне, почему бунтовщики, захватив Султан-увайс, тут же оставили его и вернулись в Нилку?

– На мой взгляд, они боятся слишком далеко отрываться от своей базы.

– Нет! Это не так! – резко отверг Любинди предположение Сао. – Бунтовщики рассчитывают на то, что мы снова предпримем наступление. Они намереваются заманить нас в горы, там уничтожить и таким образом пополнить свои запасы оружия.

– Конечно, у них есть такие планы. Но, согласно полученным данным, имеют они и другие намерения и сейчас усиленно готовятся к выступлению на Кульджу, – сказал Дау. Глядя на карту, он добавил: – Мы сделаем передней линией фронта Мазар, Тар и Сиптай, создадим оборону вокруг этих селений, встретим там врага и перекроем ему дорогу на Кульджу.

– Мы начали с заявления, что, дескать, «уничтожим врага, не выпустив его из его норы», а теперь уже планируем, как не пропустить его в Кульджу, – холодно усмехнулся Любинди. – Если мы будем продолжать сражаться с противником так, как это было в Нилке, Улустае, Карасу, Басилгане, то, господа, может, правильнее нас освободить от должностей, которые мы занимаем? – Он с силой ударил по ручке своего кресла.

– Думаю, что вы заблуждаетесь, Лю-шансин, – остановил его Дау. – У нас есть, некоторый опыт в деле подавления бунтов. Я уверен, что и на этот раз у нас хватит сил справиться с этой швалью!

– То, что было вчера, нельзя сравнивать с тем, что мы имеем сегодня! Происходящее – это не бунт. Это народное восстание. Я ценю ваш опыт, но не забывайте, что мы не во Внутреннем Китае и что движение здесь носит особый облик. Край граничит с Советским Казахстаном и Узбекистаном. И его население хочет жить так, как живут там, – Любинди открыл папку и достал из нее несколько бумаг. – Вот пожалуйста! В прошлом местное население выступало за идеи ислама, поднимало газават. А теперь они сражаются за «Независимый Уйгуристан!» За «Восточно-Туркестанскую республику»! Вот какие лозунги у них сегодня!

Дау не спеша посмотрел текст листовок, переведенный на китайский язык. В этих прокламациях, составленных организацией «Свобода» от имени повстанцев, содержались лозунги, о которых говорил Любинди. Читая листовки, Дау чувствовал, как тысяча игл впивается ему в сердце. Эти слова просто немыслимо было произнести вслух, настолько крамольно они звучали. Побледнев, Дау заскрипел зубами.

– С-коты! – он повернулся к Любинди. – Пусть они пишут эти гадости, пусть, но… но… – Дау не нашел, что сказать, и повторил: – Неблагодарные скоты!

– Вы поняли, о чем мечтают?

– У нас сейчас другая забота, – ответил Дау. – Наша задача – не разбираться в их мечтаниях, а подавить восстание. Скажите, может ли случиться, что население Кульджи поднимется на помощь повстанцам?

– Я не могу сейчас твердо сказать ни да ни нет! Но в любом случае необходимо принять меры предосторожности.

– Например?

– Прежде всего нужно арестовать тех, кто ведет людей на подобные выступления.

– Мало ли людей здесь арестовывалось раньше! Но ведь этот образ действий не принес ожидаемых результатов, более того, мы еще усилили ненависть к нам в народе, что способствовало бунту…

– И тем не менее я вынужден настаивать на этом. – Любинди вынул из папки список тех лиц, которых, по его мнению, требовалось немедленно изолировать от общества.

– Рахимджан, Хасимуджан, Маймайтиджан, Махисум… – начал читать список Дау и задумался. – Если мы арестуем всех этих людей, которые, как мне известно, пользуются немалым авторитетом в народе, не подольем ли мы масла в огонь? Не лучше ли внимательно присматривать за ними? Возможно, кого-нибудь сумеем перетянуть на свою сторону.

Перешли к обсуждению вопросов обороны. Был принят план, предложенный начальником штаба. Решили перевести из Куре и Суйдуна часть войск для укрепления Кульджи и просить дополнительной помощи из Урумчи. С этого дня во всем вилайете было объявлено военное положение. Переезды из села в село и тем более в Кульджу допускались лишь по особому разрешению.

Глава девятнадцатая

Глухая ночь. Город спит в полном безмолвии. Улицы пусты. Будто бы все жители покинули Кульджу и уехали куда-нибудь далеко-далеко. Лишь процокают изредка копыта конного патруля, послышится вдруг далекий оклик: «Стой!» или еще более отдаленный выстрел – и вызовут ответный лай бродячих собак…

Ближе к рассвету с реки поднялся легкий туман и словно белым покрывалом окутал город. Еще труднее стало разобрать что-нибудь на улицах. И, дождавшись этой поры, из разных домов северной и северо-западной части города стали выходить люди. Прячась за деревьями, стенами и заборами, они добирались до условленного места – квартала Алта шиар. Говорят: «Капля за каплей – озеро будет». Так и подходившие один за другим ночные гости вскоре переполнили двор одного из домов и уже не помещались в нем. Это были городские мятежники – люди разных профессий, представители разных Национальностей. Среди них были уйгуры, казахи, узбеки, татары, дунгане… Каждый из них прожил нелегкую жизнь, полную страданий и бед, принесенных угнетателями. Все они стремились к одной цели – свободе родной земли, все были готовы к борьбе с ее захватчиками. Это было видно и из того, что у каждого имелось хоть какое-нибудь оружие: у кого ружье, у кого копье или сабля, или просто увесистая дубинка. Цель, объединившая их – борьба за свободный Уйгуристан, – возникла не вчера. Эта мечта набирала силу с давних времен в сердцах многих поколений, переходя от отца к сыну. Нынешнее восстание было продолжением долгой борьбы народа за свою независимость. Это поднималась национально-освободительная революция.

Руководство движением разделилось на два крыла: правое – во главе с Елиханом, состоявшее из группы представителей духовенства, баев и землевладельцев, и левое, в которое входили деятели типа Аббасова, Рахимджана Сабири, Касымджана, а также Гани-батур и Патих. Оно выражало интересы широких слоев населения.

Активисты подпольной организации «Свобода» собрались сегодня, чтобы обсудить воззвание «К народам свободного Восточного Туркестана», написанное Ахметджаном Касыми. В этом воззвании кратко, но очень емко и четко говорилось о том, что Синьцзян – Восточный Туркестан издревле был и остается землей уйгуров, их родиной, о том, что уйгурский народ обладает богатейшей и древней культурой, о том, что уйгуры имели прежде независимое государство, известное далеко за пределами Азии. Кроме того, разъяснялась колонизаторская и захватническая роль гоминьдановцев, разоблачались их черные замыслы полностью закабалить живущие в Синьцзяне народы, убить в них чувство национального самосознания, разобщить их интересы и противопоставить их друг другу. Воззвание, призывавшее всех жителей Восточного Туркестана к борьбе за свою свободу и независимость, заканчивалось следующими словами:

«Соотечественники! Мы люди, мы хотим жить как люди! Мы люди и имеем право защищать свое человеческое достоинство и требовать к нему уважения! Но это право, эта свобода и равенство сами к нам не придут, и никто их нам не пожалует. Только борьба, неустанная и мужественная борьба, может сделать нас свободными и независимыми. Так встанем же на борьбу, соотечественники! Высоко поднимем знамя нашей свободы! Вперед! Правда на нашей стороне, с нами в нашей борьбе и те, кто погиб за правое дело! Победа будет за нами, дорогие братья!»

Воззвание было одобрено. Его сразу же отдали размножить на шапирографе.

…Все было готово, еще через два часа наступит тот миг, которого все ждут с нетерпением, – начало восстания в Кульдже!

Два вооруженных человека вышли из здания татарской школы, прячась за деревьями, по задворкам пробрались на соседнюю улицу, по безводному арыку доползли до зарослей ивняка и там затаились. Прямо перед ними был дом Любинди, расположенный за три улицы от главного управления. По заданию организации они должны были уничтожить всем ненавистного палача и предателя, на черной совести которого были тысячи жизней их товарищей. Провести эту операцию вызвался Абдукерим Аббасов. Теперь он лежал со своим товарищем перед домом Любинди.

Но выйдет ли Любинди сегодня утром из квартиры? Что он ночевал сегодня дома, было точно известно. В двенадцать ночи его доставил сюда «форд».

Аббасов хорошо знал дом Любинди, не раз бывал в нем. Он знал также, что, хотя перед крыльцом и не видно часовых, во дворе и в самом доме непрерывно дежурят шесть личных телохранителей Любинди. И если толстяк не выйдет на улицу, то пытаться проникнуть в дом бесполезно. Ничего не получится, кроме ненужного шума. Поэтому остается только терпеливо ждать его появления.

Третье от угла окно светилось. Это было окно рабочего кабинета Любинди. Аббасов не раз бывал в этом кабинете. Любинди часто вызывал сюда людей, с которыми хотел встретиться, а по ночам он здесь принимал своих секретных агентов.

– Почему зажегся свет? Может быть, к Любинди кто-то пришел? Или ему передали по телефону важные новости? – напряженно размышлял Абдукерим.

– Видите человека, что тайком пробирается к дому? – тихо спросил Аббасова его товарищ.

Начинало светать, и кое-что уже можно было разглядеть. Приглядевшись, Аббасов тоже увидел человека, который, прячась и оглядываясь, приближался к зданию. Но тут из переулка прямо на него выскочил патруль:

– Стой! – закричал патрульный на коне. – Руки вверх!

Подняв руки, незнакомец что-то сказал всадникам, видимо, пароль, те, отпустив его, поехали дальше. Аббасов не мог разглядеть лица шпика, но его голос показался ему знакомым. Кто же это мог быть? Ему были известны многие люди Любинди: Зайнулла, Шеривахун, Хашим, Давур… Кто же из них? Человек повернулся. Зайнулла! «Наверно, узнал о часе восстания…»

А тот тем временем подошел к окну и, тихо постучав условным стуком, прошел к воротам. Через некоторое время ворота с тягучим скрипом приоткрылись, и агент прошмыгнул внутрь.

– Хорошо бы прикончить обоих! – шепнул товарищу Аббасов и посмотрел на часы. – Без двадцати минут шесть.

Холод поздней осени пронизывал до костей, а они уже около двух часов пролежали в сыром арыке… Товарищ Абдукерима уже начал дрожать, но старался не подавать виду, что он замерз. Разве может холод испугать подпольщика, выполняющего важное задание?

Аббасов тревожно всматривался то в окно кабинета, то в ту сторону, где находилось управление. Оттуда должна была показаться машина, которая придет за Любинди.

Шесть часов. Тишина… Что случилось? Аббасов снова посмотрел на часы. Ведь они перед уходом сверили стрелки с Рахимджаном. Почему они не начинают?.. Прошла минута, две, три… Аббасову показалось, что они тянутся, как три долгие дня. Что же произошло? Пять минут… шесть… семь…

– Ур-р-р-а! Ур-р-р-а! – донесся с запада мощный крик.

– Урра! Ур-ра! – еще громче отозвались на востоке, и этот мощный зов, слившись воедино, прогремел, подобно пушечному выстрелу. Началось! На востоке кинулись в бой воины Гани-батура, пришедшие из Нилки, а на западе – кульджинцы…

В это время со стороны главного управления засветились фары приближающегося автомобиля, в тот же миг открылись ворота и оттуда стремительно выскочил Любинди. Теперь минута решает все, медлить нельзя! Машина все ближе… Аббасов выпрыгнул из арыка и с криком: «Смерть предателю!» – разрядил в Любинди весь барабан нагана. Рядом прозвучала автоматная очередь – это стрелял товарищ. Заревев, как раненый бык, Любинди рухнул на землю…

За три дня до этого на тайном совещании было решено начать восстание 7 ноября 1944 года. По выработанному плану отряды Гани должны были напасть на противника на востоке и северо-востоке Кульджи, а городские повстанцы атаковать с запада. Согласно этому плану и началось нападение на врага – одновременно с двух сторон.

Отряды под командованием Патиха Муслимова наступали на город с северо-востока со стороны Кепакюзи и Панджима. Однако, встретив сильное сопротивление врага на укреплении Лян-шань, они после ожесточенного боя вынуждены были отойти.

Отряды партизан под руководством Гани двигались к Топадону, Карадону, Жиргилану. Им было поручено подавить части гоминьдановцев, сосредоточенные возле двух районных управлений безопасности. В результате были бы освобождены два крупных, густонаселенных района города. Кроме того, это дало бы возможность очистить переправу через Или, в результате чего повстанцы получали свободную связь со всеми окрестными селами.

Бойцы Гани-батура гордились тем, что им предстоит освободить от поработителей прекрасный город, сердце Илийского края. В отрядах царило радостное нетерпеливое возбуждение. Очень волновался перед боем и их командир. Именно здесь ему предстояло доказать, что не зря народ наградил его прозвищем богатыря.

Гани обвел глазами строй своих партизан, стоявших широким фронтом в три шеренги, и выехал в центр перед ними. В ночном тумане огромный всадник на могучем коне выглядел сказочно, легендарно. Перед ним стояли пусть не регулярные войска, но уже сцементированное, твердое единство товарищей по борьбе, добровольно выбравших свой путь, с которого их ничто не могло заставить свернуть. В сердце каждого бойца горела ненависть к врагу и отвага.

– Братья! – вдохновенно воскликнул Гани. – Сегодня мы вступим в бой за освобождение Кульджи, славного города на Или. Я верю, что вы – настоящие джигиты, что вы не уроните чести илийцев!..

В ответ раздались крики:

– Кульдже быть свободной!

– Жизнь свою отдадим за свободу родины!

Потом отдельные выклики слились в единое мощное «ура», и шеренги двинулись в бой.

Гани разбил свой отряд на три подразделения: первое во главе с. Османом и Юсупом выступало в направлении Топадона, второе под командованием Нура и Сеита – Карадона. Самый трудный участок, жиргиланский, Гани оставил для группы, которой руководил лично. Выступили все одновременно. К партизанам во время их марша примкнули и городские жители, поднятые подпольщиками. Их возглавлял Рахимджан Сабири. Отряды Гани и Рахимджана бок о бок шли вдоль реки по направлению к кварталу Чимилак. Число повстанцев росло прямо на глазах – из проснувшихся домов выскакивали наспех одетые люди и присоединялись к партизанам. Колонны повстанцев ширились с каждым шагом – словно мчался яростный селевой поток, все сметающий на своем пути. Кто бы мог теперь остановить этот сель! Нелегко и медленно поднимаются и расправляют плечи народные массы, но раз они восстали – остановить их уже никому не под силу. Берегись, враг! И не жди пощады!

Войска Гани-батура с трех сторон ворвались в город и окружили районное управление безопасности Карадона. Для охраны каждого из управлений враг выделил по пятьдесят-шестьдесят чериков. Они исчезли мгновенно – словно корова языком слизнула. Кто-то бежал, бросив в панике оружие, другие были уничтожены или схвачены живыми, прежде чем успели оказать хоть какое-нибудь сопротивление. Гани громко сказал окружившим его бойцам: «Мы вошли в Карадон так легко, как входит острый нож в курдючное сало!» Из тюрьмы районного управления было освобождено около ста заключенных. Среди них находилась жена Патиха Муслимова, взятая гоминьдановцами в качестве заложницы.

В приемной управления Гани раздавал бойцам трофейное оружие. В комнату вошел Рахимджан и, улыбаясь, произнес:

– Оставь и для нас хоть немного.

– Для тебя-то я всегда найду оружие! – воскликнул Гани, бросаясь к другу. Он обнял его так, что тот едва не задохнулся.

– Пусти, раздавишь, а у нас еще впереди много дел, – рассмеялся Рахимджан, а потом добавил: – Спасибо, Гани, тебе за все!

Двух народных вожаков окружили партизаны и городские повстанцы. Их лица сияли радостью первой победы.

– Друзья! – обратился к ним Гани. – Мы с вами хорошо начали, но не забывайте – мы одолели лишь первый рубеж! Успешно одолели. Но у нас впереди много преград, опасных и грозных! Не будем забывать о них!

– Веди нас, Гани-батур! Мы готовы!

– Тогда в путь! – Гани вышел на улицу и вскочил на коня.

– По коням! Строиться! – раздались команды.

Повстанцы выстроились в ряды, отдельно конные, отдельно пешие. Потом двинулись к Айдону.

Пока они дошли до Айдона, черики, поставленные здесь, все бежали к зданию главного управления безопасности. И тут из тюрьмы было освобождено восемьдесят политзаключенных.

– Куда же делись солдаты? – удивился Гани. – На самом деле бежали или готовят для нас ловушку?

– Может, конечно, быть, и то, и другое, – ответил Рахимджан. – Надо держаться настороже на случай внезапного нападения.

– Вот он, Гани, вот он! – с такими словами к ба-туру приблизилась группа местных жителей. Тут были и старосты здешних кварталов, и старые знакомые Гани. Они протискивались к батуру с распростертыми объятиями.

– Где же вы раньше-то были? – спрашивал с укором Гани, хотя и не уклонялся от объятий. – Чего бы вам стоило хоть вчера прийти…

– Ничего, и сейчас не поздно, для нас еще осталась половина Кульджи! – бил себя в грудь Омар. – Дай нам оружие!

– Что?! – грозно посмотрел на него Гани. – У меня нет свободного оружия! Кто действительно хочет воевать, должен его добыть в бою!

– Ну что же… Если мы будем твоими бойцами, наверно, без оружия не останемся. Как ты считаешь, Абдулла, а? – Омар взглянул на приятеля.

– А что, нас мать не мужчинами родила?

– Эй, а что это у тебя за пазухой топорщится? – прервал его Гани.

– Да так, спички…

Кто-то объяснил:

– Он в китайскую лавочку уже к шапочному разбору попал. Добрые люди все успели разграбить. Так он решил хоть спичек набрать…

– Так, – разозлился Гани. – Мы, значит, бьемся с врагом, а кто прячется по домам, будет магазины грабить?

– Мародерство и грабежи позорят восстание, – поддержал его Рахимджан.

– Бавдун! – позвал Гани.

– Я здесь! – тотчас отозвался тот.

– Возьми с собой трех-четырех джигитов и найди мне этих грабителей. Хоть из-под земли достань! Мы их принародно судить будем!

Подъехали Касым-мираб и Хажахан с сотней всадников. Человек двадцать из них были вооружены. Они прибыли из Кайнука, Джагистая, Хонихая. Они успели даже где-то сшить белое знамя с полумесяцем и звездой…

В первый же день уличных боев была освобождена вся южная половина Кульджи, и повстанцы оказались прочно связанными с жителями селений, лежащих по обоим берегам Или.